Текст книги "Капкан на Инквизитора (СИ)"

Автор книги: Александр Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Ахивир без нужды поправил ремень заплечного мешка и оперся на опущенное в снег острие своего топора.

– Ты… еще не раздумал… а? – они с Альвахом поглядели друг на друга. – Может, пока не поздно… вернемся домой? Купим в поселке молодого кабанчика, зажарим… Яблок добудем из погребка… До сих пор стоит во рту вкус твоего пирога на меду, с этими самыми яблоками… Сделаешь? И хмельного бочонок откроем… Хмельное у меня славное – и тебе плеснем чуток, чуток-то можно… Посидим по-хорошему, ежели прямо сейчас идти, как раз успеем к зимнему Солнцестоянию. Праздник-то великий. А как минется зима, так и… будем решать, как дальше-то жить. А, Мар… ика?

Альвах закусил щеку изнутри. С каждым мигом сохранять невозмутимость было все тяжелее. Зловещий, живой туман пугал и его. Так страшно ему не было даже во время геттских бунтов, когда их гарнизон едва не смели орды восставших кочевников. Даже в когтях нежданно спрыгнувшего Ужаса. Даже в топи проклятой гидры. Даже перед толпой движимой похотью разбойников. Даже когда дрожащий от вожделения де-принц уже вдавил его в постель.

Цена, которую нужно будет заплатить за возвращение мужественности, могла оказаться чересчур высока. И при том, никакой уверенности в том, что возвращение все же произойдёт, не было.

… Путь сюда был тяжел. Ахивир отпустил лошадь, перераспределив груз с ее спины на спины свою и Альваха. Бывший Инквизитор, которого все еще мучили приступы слабости, потливости и дурноты, едва брел и налегке. Дорога для него груженого превратилась в растянутую пытку. Ахивир пошел прямо через холмы – те самые холмы, через которые, если верить местным, не было дороги. Однако золотая нить камня ведьмы уверенно вела их по едва заметным тропам, выступам, расщелинам и оврагам. И, в конце концов, вывела из холмов на узкую серую полосу безжизненной, голой земли. Эта полоса имела в ширину не более двух сотен шагов. Холмы остались за спинами путников – словно рукотворной преградой они стояли между туманом мира Лии и солнечными владениями Светлого Лея. Чуть поодаль между холмами был проход. Неширокая дорога между двух возвышенностей вела к изгороди и огромным воротам, за которыми стояло поселение Нижние Котлы. Более нигде видимых проходов не было.

Впрочем, путникам уже довелось убедиться, что существовали и иные дороги в мир Лея. По одной из таких пришли они – и это стоило им почти двух дней тяжелых испытаний.

Но главное испытание ждало впереди.

– Неужели ты хочешь туда идти?

Альвах, который обеими руками удерживал подвязки привешенного на спине груза, невольно опустил руку и тронул рукоять меча, который на ременных стяжках был приторочен сбоку. Знакомая, ребристая поверхность уверенно легла под маленькую ладонь. Меч признавал хозяина в любом виде – ведь при закалке велльский кузнец использовал каплю крови самого Инквизитора.

Роман думал о том, что его ждет, если он уступит уговорам охотника-мага и уйдет от тумана прочь, обратно в солнечный, мужской мир Светлого Лея. Оставаться с веллом в полном разуме означало вступить на путь к сумасшествию. Сколь бы долго ни прибывал Альвах в теле девы – смириться с этим у него не получалось. Каждый день превращался в муку, а все более укреплявшаяся в голове мысль о том, что, возможно, ему никогда не избавиться от женского облика и придется до конца жизни принять женскую суть и женскую жизнь, приводила Альваха в черное отчаяние. Выпить же зелье Ахивира означало то же, что принять смерть. Ведь в этом случае все, что еще оставалось от него, Марка, сына Гектора и Исоры, достойного продолжателя рода Альва, должно было исчезнуть. Вместо него оставалась некая Марика, одни только звуки имени которой поднимали из груди бывшего Инквизитора ярость.

Или, можно было нарушить клятву, данную Ахивиру перед лицом Светлого. Взамен на на душу романа ложилось проклятие, а тело – все равно прошло бы не дальше первого мужа, сильного настолько, чтобы сделать то, что уже сделал де-принц Седрик. То, чего так вожделел Ахивир. То, что теперь так мучило Альваха изнутри, не давая забыть, стереть из памяти, отрешиться от своего омерзительного, жгучего позора.

Альвах стиснул зубы. Внимательно следивший за его лицом Ахивир коротко вздохнул. Он понял без слов.

– Быть по сему, – кашлянув, проговорил он, сжимая и разжимая кулаки. – Надеюсь, ты этого стоишь.

Оба глубоко вдохнули, точно перед купанием в глубокой воде. Потом, не сговариваясь, одновременно шагнули в туманную мглу.

========== – 21 – ==========

Страх впился в них со всех сторон, как будто клубившийся вокруг темный туман, в котором не было видно ни зги, сплошь состоял из чистого страха. С первых же шагов Ахивир и Альвах придвинулись друг к другу, взявшись за руки. Туманная мгла была плотной настолько, что можно было потеряться, отойдя на расстояние двух локтей.

Из-за того, что одна из его рук была занята, Ахивир вынужден был повесить топор обратно за спину. В кулаке другой он крепко сжимал ведьмин камень, который тонким золотым лучом непрестанно указывал направление. Они по-прежнему двигались в сплошной туманной пелене, и только едва слышное шуршание серой пыли под ногами сопровождало каждый их шаг.

Дерево – серое, мертвое, возникло на их пути так неожиданно, что идущий впереди Ахивир едва не рассадил об него лоб. Дерево пришлось обходить, тщательно переступая через огромные приподнятые корни. Дальше деревья – такие же мертвые, стали попадаться все чаще. При приближении к ним делалось заметно, что они сильно оплетены то паутиной, то какой-то мокрой, липкой дрянью, более всего напоминавшей только что выбитые сопли больного великана. Судя по шагам, такая же липкая дрянь была теперь и под ногами. Становилось теплее и как-то мокрее. Туман делался влажным. Из него, пугая путников, стали доноситься шорохи, неясные вздохи и всхлюпы. Словно что-то мокрое со скрипом терлось о что-то, не менее сырое. Временами раздавался стрекот и тихий треск.

Взмокшая ладонь Ахивира с силой сжимала пальцы Альваха, которые, напротив, были сухи и холодны. Альвах в свою очередь тискал рукоять меча, готовый в любой миг вырвать его из крепления. То, что во мгле они были не одни, оба поняли уже давно. Но пока обитатели клубящегося тумана не обнаружили незваных гостей, те старались, чтобы их присутствие оставалось тайным как можно дольше. Это было непросто. В темной пелене тумана они едва различали себя до пояса. То, что было под ногами, терялось в густой мгле. Поэтому ни один, ни другой видеть, куда они ступали, не могли.

Сколько они шли так, через мглу, оставалось неясным. Время будто остановилось. Угрожающие звуки делались все четче, как будто гостей из мира Лея несло прямо в гнездо неведомых, но, как было известно каждому, смертельно опасных тварей. Меж тем, золотой луч начинал упорно указывать вправо. Ахивир кусал губы, то и дело вытирая лоб рукавом, но послушно заворачивал следом. Его магия, бередившая камень ведьмы, не иссякала, и это не могло не радовать и самого мага, и крепко вцепившегося в его руку Альваха.

Они не разговаривали, хотя чем дальше, тем нужда в разговоре допекала обоих все сильнее. Шли они уже довольно долго – это чувствовал и многоопытный охотник, и не менее опытный воин. Но то, что они по-прежнему не видели, куда идут, и, что еще страшнее – как им возвращаться обратно, тревожило обоих. Ощущение близкой беды кололо кожу сильнее частиц все горячевшего тумана.

Внезапно за их спинами раздался особенно громкий треск. Стремительно обернувшиеся путники увидели лишь очертания чего-то темного и угловатого в постоянно перемещавшихся клубах тумана. Обоим мгновенно пришла в голову одна и та же мысль – они прошли здесь только что, и тогда этого тут не было.

Жуткий, визгливый скрип разорвал туман, заставив незваных гостей подскочить на месте. Почти сразу вслед за этим из тумана выпрыгнула еще одна угловатая тень, побольше, и еще – совсем близко. От теней шел стрекот и стукающие шорохи – как будто терлись друг о друга хитиновые пластины чудовищного жукокраба. Альвах и Ахивир мгновенно развернулись спина к спине. Посеребренный клинок оказался в руках романа еще ранее, чем разум послал предупреждение об опасности. Мир сжался до еще невидимых в тумане тварей, которые, однако, были определенно раза в два больше тех, что когда-то привела с собой горгона.

Ахивир выдернул из крепления топор. Другую руку он вздел в воздух. Между его скрюченных пальцев полыхнул огонь. И – внезапно, туман шарахнулся от огня, отступая сразу на несколько шагов от изготовившихся к схватке людей. Они оба оказались словно в коконе из пустоты.

И еще – смогли увидеть того, кто несколькими мгновениями раньше обнаружил их.

Та же самая тварь, которая первой наткнулась на незваных гостей, снова издала визгливый скрип и – дернула в сторону Альваха всем своим множеством отростков, более всего напоминавших шипастые щупальца.

Ее движение было стремительным, но бывший охотник за нечистью догадался о нем раньше самой твари. Альвах мгновенно бросился в сторону, пропуская проклятую плоть и – с силой ударил по ней мечом.

На совесть отточенная, посеребренная сталь не перерубила – перерезала щупальца, словно тесто. Угловатый страх, который более всего напоминал полевого стрекотуна чудовищных размеров и с множеством зубастых отростков, торчащих отовсюду, отбросил квадратную, клыкастую челюсть, и воюще заскрипел. В скрипе этом слышалась боль. В тот же миг двое других прыгнули сверху на Ахивира.

Маг развернулся, встречая одну из тварей в воздухе огненным шаром. Используя силу от поворота и не совершив ни единого лишнего движения, ударил по другой топором. Однако, в отличие от меча Альваха, сделанного на заказ из романской стали, посеребренного и с нанесенными рунами, топор охотника лишь ненадолго оглушил чудовище. Тварь тут же вскочила, но сверкнувшая в свете огня серебристая молния с хрустом вломилась промеж огромных выпуклых глаз. Альвах выдернул меч и снова отпрыгнул за спину охотнику. Самый первый стрекотун, который уже лишился части щупалец, попытался снова сунуться, но натолкнулся на выставленную посеребренную сталь, и юркнул за дерево, с которого спрыгнул ранее. Уразумев, видимо, что добыча попалась с зубами, чудище не стало атаковать, а снова раззявило пасть и издало скрипучий, протяжный визг.

– Проклятие! Оно зовет других!

Ахивир рукой с топором притиснул к себе спутника и, прокрутившись, зажег вокруг них двоих огненный круг. Огонь вновь разогнал туман, но почти тут же потух, не желая гореть в укрывавшей землю сопливой слизи. Альвах стряхнул руку охотника и пнул ногой что-то мерзкое, размером с ежа, что, фыркая и щупая все вокруг мокрыми трубками-отростками, наползало на его сапоги.

Мерзость улетела в туман, но на голову мягко свалилось что-то такого же размера. Испытав мгновенную радость оттого, что был в шлеме, роман гадливо дернулся в сторону. Непрошенное нечто прокатилось по его спине и упало под ноги жвалистым пауком с тонкими, острыми, как иглы, ногами.

Паука разнесло в пыль. Ахивир, дергая патлатой головой, пытался вытряхнуть из нее похожих тварей – но помельче. Меж тем, из тумана лезло все новое нечто, причудливее и гаже. Обитатели Прорвы почуяли, наконец, непрошенных, но лакомых гостей. И теперь изо всех сил спешили к ним, отведать прежде других человеческого мяса.

Маг кое-как растряс мелких тварей, умудрившись сделать это прежде, чем кто-то из них его укусил. По-видимому, посягательство на голову разъярило его больше всего прочего. Ахивир поднял обе руки, вместе с зажатым в одной из них топором. Вырвавшиеся из его ладоней струи пламени могли соперничать по силе с дыханием молодого дракона. Туман разорвало на несколько мгновений, и за это время гости из Светлого мира успели заметить копошения десятков и сотен новых обитателей мглы – их окружали, и окружали со всех сторон. Разноразмерные, трубчатые, жвалистые, с шипами и щупальцами, мокрые и волосатые, но все – неизмеримо гадкие, твари торопились со всех концов мертвого леса. Еще немного – и, навалившись скопом, они пожрут людей живьем.

Ахивир и Альвах уразумели это одновременно. Маг поймал за плечо тискавшего меч романа и сунул ему в руки свой топор.

– Когда я буду готов – прыгай мне на спину и держись. И не смей потерять оружие! Понятно?

Не дожидаясь кивка, он упал на колени, упираясь в жижу руками. На глазах у Альваха велл припал лицом едва не в самую сопливую мякоть. Шкуры, в которые он был одет, мгновенно облепили его со всех сторон, точно вторая кожа. Маг встряхнулся – и перед бывшим Инквизитором встал огромный черный волк, с мешком Ахивира на спине.

Не смея раздумывать, Альвах по военной привычке выполнил последний отданный ему приказ. Он мгновенно очутился на волчьей спине, что было сил вцепившись в притороченный на нее мешок. Волк сверкнул глазами – и ломанулся в туман, туда, где стрекот казался тише всего.

Альвах вжал лицо в мех мешка, чувствуя, как по голове хлещут ветви то ли деревьев, то ли кустов, то ли вообще – нити чьей-то жесткой паутины. Верный шлем предохранил романа от увечий – чего, должно быть, нельзя было сказать об Ахивире. Огромный зверь несся скачками, не разбирая дороги. Временами он резко замирал и вилял в сторону, натыкаясь на проступавшие из мглы преграды. Стрекот и шипение то отдалялись, то раздавались совсем рядом – должно быть, в тумане они натыкались на все новых обитателей Прорвы. Наверняка бултыхавшиеся на его спине мешок и тяжелая романка сильно мешали оборотню, но он не сбавлял темпа, прыгая не хуже хищных кошек, мчась быстрее имперских жеребцов, припадая то на задние, то на передние лапы, и вихляя. В конце концов мало что видевшему из-за тумана и волчьей шерсти Альваху стало казаться, что бешеная скачка продолжается дольше пешего похода, и они уже перебаламутили всю Прорву, а теперь идут на второй заход.

Как вдруг все кончилось.

Перепрыгнув через чье-то толстое мерзкое щупальце, тяжело дышащий волк скакнул дальше – и выкатился из тумана, зарывшись носом в сухую сырую землю.

Переход от темной пелены к свету был настолько разителен, что на несколько мгновений путникам показалось, что они вновь вернулись в свой мир. Но взгляда, брошенного в тянувшуюся далеко вперед удивительную долину, которая была покрыта никогда не виданным ими прежде разнотравьем, сделалось достаточно, чтобы понять – мир был другой.

Кубарем скатившийся с волчьей спины Альвах рывком вскочил на ноги, едва не завалившись под тяжестью собственного мешка, и выставил перед собой меч. Но хозяин показавшихся из тумана щупалец явно не торопился за своей упущенной добычей. Некоторое время щупальца еще колыхались у края дымчатой мглы. Потом медленно, словно нехотя, втянулись обратно. Другие твари тоже не торопились выходить.

– Они не могут, – озвучил мысль Альваха Ахивир. Он снова был человеком. Мокрое лицо мага покрывали пятна – от малиновых, до густо-багровых. Лежа на боку, он прижимал обе руки к груди и тяжело дышал, с каждым выдохом вздымая перед собой облачко серой пыли. – Похоже, они могут только в тумане…

Роман бросил еще один подозрительный взгляд на шевелящиеся темные клубы. Мигом спустя женская хворь, что отступила во мгле, набросилась с новой, свирепой силой. Бывший Инквизитор упал на колени, и его вырвало.

Ахивир оказался рядом в мгновение ока. Альвах раздраженно отпихнул его руки, и его вырвало опять. Лишь спустя какое-то время он смог распрямиться. Маг, кривясь, смотрел то на него, то на кишащую тварями мглу.

– Интересно, если они не могут выйти, как твоя ведьма привела зверье? – шмыгнув носом, он вытер под ним рукавом своей волчьей шубы. – Может, ее чуда – не из тумана, а из…

Он не договорил. Ахивир, а вслед за ним и пошатывавшийся Альвах, до которых дошло в один и то же миг, встав спинами к темной мглистой пелене, медленно обернулись.

Перед ними, насколько хватало глаз, простиралась удивительная в своей необычности долина. Небо было угольно-черным, каким никогда не бывало даже в самую темную ночь. Однако прорезывавшие черноту протяженные синие облака давали достаточно света, как в очень пасмурный день. То, что пришельцы сперва приняли за травы, на деле оказались низкорослыми кустами, которые кое-где переходили в деревья. Поразительным было то, что растения – от травы до странной формы древесных крон, имели оттенки лилового, красного, фиолетового и синего, но не привычного зеленого. Общий вид странной долины был умиротворяющим и, одновременно, навевал сердечную грусть.

– Это мир Лии, – высказал Ахивир то, что думали они оба. – О, Светлый… А мы-то были уверены, что проклятый туман – это и есть весь ее мир. А оно вон оказывается как… красиво. Туман – это, должно быть, вроде холмов. Такой же забор, но – с ее стороны.

Альвах с силой протер взмокший лоб. Дурнота никуда не делась, хотя теперь уже сделалась легче. Ахивир посмотрел на него и покачал головой. Потом полез в карман и выудил оттуда ведьминский камень, который чудом не потерялся при бегстве.

Камень поднялся с ладони мага с третьего раза. Некоторое время он висел неподвижно, потом, все же, прострелил золотистой нитью вправо – и упал опять.

Ахивир закусил губу.

– Здесь все как-то не так, – помедлив, пробормотал он. Поймав встревоженный взгляд Альваха, придал лицу нарочитую уверенность. – Магия Лея… раньше я пользовался ею… ну вот как ушами или нюхом. Как третьей рукой. А теперь приходится тащить ее к себе… как через кисель. Ну… хоть так. Бабский мир, что с него возьмешь.

Он подобрал брошенный романом топор и сунул его в крепление за спину.

– Дорогу мы видели, – он посмотрел в смятенное лицо юной романской девы и против воли усмехнулся. – Ну что, идем?

========== – 22 – ==========

Несмотря на то, что на первый взгляд от Прорвы дорога увиделась им ровной до самого горизонта, в действительности все обстояло иначе. Путникам то и дело приходилось спускаться по насыпям и карабкаться на возвышенности. Земля едва ли отличалась от той, по которой они привыкли ходить в мире Лея, но все прочее даже спустя долгое время казалось удивительным и необычным.

Более всего бросалось в глаза обилие крупных насекомых. Жуки, пауки и мотыли, с длинными, изломанными лапами и прозрачными брюхами, которые переливались всеми оттенками цвета, были повсюду. В отличие от тварей Прорвы они не нападали, наоборот, разбегаясь при появлении нежданных человеческих гостей. Но вид их все равно внушал тревогу. Тучные стаи бабочек – от мельчайших, до огромных, размерами более боевого геттского крюкоклюва, порхали повсюду. Их красные, розовые и лиловые окрасы изумляли яркостью и, в то же время, гармоничностью сочетаний с прочими красками, щедро насыпанными вокруг. Заросли сиреневых кустов, необычной формы красные цветы, каждый из которых выглядел как полураскрытые для поцелуя женские губы, произраставшие вокруг во множестве грибы – от малых, до таких, которые были выше Ахивира, все это указывало на то, что в мире Лии зима не наступала вовсе, либо для нее теперь было не время. И на всем – растениях, обитавших среди них тварях, даже неровностях почвы, лежал какой-то отпечаток гладкости, округлости, словно создававший этот мир творец любой ценой избегал острых углов. Незаметное сперва, спустя какое-то время это качество, вкупе с синим светом, начинало оказывать гнетущее впечатление на гостей из иного мира. Но они упорно продолжали двигаться по пути, который время от времени указывал им золотистый луч, пробираясь сквозь заросли трав, цветов и грибов на высоких, тощих ножках, многие из которых размерами превосходили деревья.

Становилось жарче. Ахивир и его спутница давно распустили завязки на мехах, и несли на себе шубы только из соображений удобства – чтобы не занимать лишним руки или спину. Оба уже порядком взмокли и утомились. Вот почему, когда заросли кустов и грибов неожиданно расступились, являя каменную проплешину, которая образовывала неширокую, чуть приподнятую выемку в земле, путники впервые за долгое время переглянулись с едва заметным облегчением. Выемка была заполнена водой, от которой шел пар. Не сговариваясь, гости из мира Лея сбросили мешки в траву и, подобравшись к самой выемке, с наслаждением погрузили туда вымаранные во мгле Прорвы руки.

– Водица теплая, почти горячая, – Ахивир сорвал с плеч волчью шкуру и швырнул ее к мешкам. – И, вроде бы, нету вокруг никого опасного. Не чую. Можно ведь и искупаться, а? Как считаешь?

Романская дева покосилась на него и, конечно, ничего не ответила. Однако сомнения на ее лице были более чем красноречивы. Ахивир понимал – дело было не только и не столько в настороженности опытного воина из-за незнакомого мира и незнакомого места, в котором могла подстерегать опасность. Юная романка, которая была покрыта мерзкой, уже подсохшей слизью почти по колено и до сей поры долгое время не имела возможности даже ополоснуть рук, наверняка могла бы обрадоваться возможности смыть с себя всю дальнюю дорогу и волнение нескольких последних часов пути.

Могла бы, если бы не страх. И, как догадывался Ахивир, велльский охотник вызывал у нее куда больше опасений, чем все твари обиталища Темной Лии.

Ухмыльнувшись, Ахивир стянул рубаху, которая за долгие дни пути, высыхая от пота, на привалах уже обретала твердость хлебной корки, а вслед за ней и прочее. Голова чесалась до сих пор – то ли от воспоминаний о недавно хозяйничавших в ней пауках, то ли от многонедельной немытости. Бросив еще один взгляд на нерешительно хмурившуюся романку, которая не выказывала никакого смущения от его наготы, Ахивир перелез через окаймление водоема, которое на проверку оказалось не каменным, а словно вылепленным из твердой грязи. И со стоном удовольствия опустился на дно, оказавшись в горячей воде почти по шею.

Некоторое время романка топталась посуху. По-видимому, в ее душе происходила настоящая борьба. Но, как и предвидел Ахивир, романская привычка к частому омовению, которая у веллов считалась хлопотливой и даже вредной для здоровья, в конце концов сделала свое дело.

Бросив подозрительный взгляд в его сторону, девушка стала быстро разоблачаться. Она стащила полушубок, штаны, сапоги и платье, оставшись только в длинной нижней рубашке. К досаде Ахивира, рубашку она оставила и перед тем, как зайти в воду, очень тщательно прополоскала всю подшубную одежду. Должно быть, немытость все же доставляла ей куда больше неудобств, чем ее спутнику. Покончив с этим и разложив выстиранное на просушку, романка, наконец, позволила себе осторожно войти в воду и присесть на незаметный со стороны уступ, в отдалении от мага. Некоторое время она пребывала в настороженности, однако, потом, похоже, сильная усталость, женское недомогание и расслабленность от горячей воды сделали свое дело. Запрокинув голову, девушка примостила ее в ложбине на грязевой кромке водоема и прикрыла глаза.

Потирая шею и подмышки, Ахивир украдкой поглядывал на нее. Хотя женское тело почти до самых колен прикрывала полотняная рубашка, мокрая ткань облепляла девушку со всех сторон, делаясь полупрозрачной, и позволяя видеть все совершенные округлости и соблазнительные изгибы. Вне всяких сомнений, сотворившая это тело ведьма была по-настоящему искусна. Родись она мужем где-то в империи Вечного Рома, ее скульптуры сделали бы ее богаче многих богачей и прославленнее многих иных творцов. Предпочтения мужей о женских телах всегда разнились, но ведьма сумела создать такую плоть, которая нравилась каждому. И, должно быть, усилила привлекательность своего шедевра почти забытой в мире Лея женской магией, действие которой здесь, у Лии, увеличивалось многократно. Никогда не волочившийся за женами Ахивир теперь сгорал от желания и страсти, тяготясь невозможностью прикоснуться к совершенному телу спутницы. Если в мире Лея ему удавалось сдерживать свои порывы, раз за разом вызывая в памяти видение рослого романа с жестким лицом, то теперь это удавалось все труднее. Образ Альваха – настоящего, но виденного всего единожды и несколько мгновений, постепенно изглаживался из его памяти. Зато прекрасная Марика – маленькая, сильная и гибкая, изумительно красивая, с юным, волевым лицом и жестким взглядом, умная и проницательная, один вид которой вызывал в душе Ахивира настоящую бурю – была все время перед глазами. Ее казавшееся хрупким, но крепкое и выносливое тело, густые, тугие черные кудри, приводили велла в настоящий восторг, скрывать который делалось все труднее. Вынужденный находиться рядом с ней постоянно Ахивир чувствовал, что сходит с ума. Во снах он видел девушку в своих объятиях и, иногда, на грани грез и яви ему начинало казаться, что то, что всего лишь раз показало ему проклятое зеркало – было обманом, и мнившая себя мужем романка попросту смеялась над ним и его чувствами.

К счастью – а может, к сожалению, охотник понимал, что обманывает сам себя, желая принять вожделенное за действительное.

Еще Ахивир понимал, и понимал бесспорно, что его острое желание было вызвано не только похотью и магией ведьмы. Он прожил бок о бок с романкой почти два полных месяца. И все это время имел возможность вдоволь понаблюдать за будущей невестой. То, что восхищало его – суровость романской девы, ее прямота, склонность к порядку, усидчивость и устремленность к цели, будь то выжить в чуждом теле любой ценой или до гладка вычесать все добытые веллом шкуры, не были чертами еще неизвестной ему Марики. Все это составляло характер Инквизитора Альваха. И чем дальше, тем сильнее Ахивир склонен был признать сам для себя, что самым жгучим желанием его было вернуться назад и разбить проклятое зеркало до того, как в нем появилось отражение, которое он никогда не хотел бы увидеть. Ахивир полагал – и небезосновательно, что если бы не зеркало, романка навсегда осталась бы для него только романкой. Девой, которую он спас от надругательства и которой некуда было идти, кроме как за него замуж. Охотнику думалось о том, что не желавший огласки и позора для своего имени Альвах навсегда бы скрыл свою постыдную тайну и, в конце концов, смирился с новым положением. Ахивир так никогда и не узнал бы сущности замкнутой и молчаливой девы, и его разум не корчился бы теперь от попыток заставить себя смириться с тем, что внутри вожделенной для него женщины живет романский воин.

Останется ли невеста такой же желанной, если его убить? Ахивир не ведал ответа на этот вопрос. Он ненавидел Альваха, но всем сердцем хотел, чтобы тот оставил свой нрав, свой опыт, свой характер – все, кроме мужеской природы тому телу, в котором теперь был заключен. Ахивир понимал, что это было невозможно. И чем дальше, тем больше ему казалось, что он на самом деле желал забвения – но не для романа, а для себя самого.

Меж тем, разомлевшая романка подняла голову и провела ладонью по волосам. Ее пальцы ожидаемо окрасились коричневым, от соприкосновения с грязью, к которой какое-то время была прислонена голова. Романка досадливо дернула щекой и поднялась на ноги. Забыв обо всем, Ахивир смотрел, как девушка выбирается из воды, а мокрая рубашка едва ли скрывает то, что под ней. Романка отошла к своему мешку и вернулась с гребнем – еще одним подарком Ахивира до того, как он узнал об истинной сути той, кого считал своей невестой. Снова поспешно забравшись в воду – все же, воздух, хоть и не зимний, был прохладен, романка отошла на другой край водоема и, повернувшись спиной к Ахивиру, принялась распутывать свою тяжелую, толстую косу.

Тонкие, женские пальцы, снующие в тугих черных завитках, едва прикрытый тонким куском полотна стройный стан, быстрые движения романки, за множество недель сделавшиеся такими знакомыми и родными, в очередной раз помутили рассудок охотника. От невозможности прямо сейчас задрать эту рубашку и взять романскую деву здесь, в воде, велла начало трясти. Он пытался вызвать в памяти образ рослого, выбритого до синевы романа со страшным шрамом через всю щеку. Пытался искренне и яростно, но, как назло, от того образа сейчас осталось нечто размытое, что мало могло помочь. А хрупкая девушка – та, что уже почти распустила волосы, которые густой копной укрыли ее спину, была перед его глазами, хотя и в таком отдалении, которое только было возможно. Не в силах бороться с собой, Ахивир опустил лицо в воду, продержал его там столько, сколько смог, а потом вынырнул и принялся еще яростнее растирать спину и бока.

… Альвах был сильно утомлен. Его утомление достигло такого предела, что он был готов просить Ахивира о долгом привале – прямо на этом месте, ибо идти далее теперь был не в состоянии. Его мучили женские недомогания, и в такт им в голове ворочались мысли – тоскливые и тяжелые.

Роману думалось о том, что будет, если горгона откажется возвращать его облик. Либо, это окажется невыполнимым. Ведьма не для того накладывала свое проклятие, чтобы его снимать, и чем ближе была цель путешествия, тем яснее это понимал бывший Инквизитор. Ему нужно было быть готовым к тому, что придется до конца жизни оставаться женщиной – даже если горгона отпустит их с миром, и им вновь удастся миновать проклятый туман.

Отбросив страх и смертельную тоску, а так же все прочие мешавшие чувства, роман попытался мыслить здраво. Перед лицом Лея он принес клятву отдать свое тело магу в обмен на помощь с его стороны. Ахивир настаивал на том, чтобы Альвах выпил проклятое зелье. Однако клятва, которую они принесли друг другу, о зелье ничего не упоминала.

Выпить означало умереть. Альвах, даже при том, что с ним уже случилось, за исключением нескольких мгновений духовной слабости, не желал умирать.

У него ничего не оставалось из того, чтобы привязать к этому свою жизнь. Но прекращать жить он не хотел.

Можно было вылить зелье, притворившись, что выпил его. Однако Альвах не был уверен, что ему хватило бы душевных сил и на то, чтобы подчиниться Ахивиру, как женщина, и на притворство, чтобы скрыть оставшуюся неизменной суть.

Меж тем, хода из дома охотника ему не было тоже. Принц Седрик продолжал поиск своей сбежавшей «невесты», и любой, увидевший прекрасную романку в другом поселении тут же донес бы на нее за награду. Либо, что хуже, можно было столкнуться с вельможей, который посчитал бы ненужным делиться такой добычей с де-принцем, или встретить новую разбойничью ватагу. Но даже если бы Альвах миновал все опасности счастливо, и не был интересен никому из мужей, его все равно не ждал никто и нигде. У него не было дома, в который хотелось бы вернуться, или друзей, близких настолько, чтобы могли его скрывать. И, несмотря на то, что знание грамоты и воинская выучка помогли бы роману, пусть и подходившему к середине жизни, найти место в любом людском поселении любой земли империи Вечного Рома, кроме, разве что, земель бемеготов, все эти пути были открыты только для мужа. Женщина, в особенности молодая, не могла ничего и нигде. Даже Веллия, всегда возмущавшая романов ее отношением к женщинам, снисходительным настолько, что жены чувствовали себя в ней почти равными мужам, все равно не давала женщине, да еще безмужней, возможности подняться, либо просто жить в неприкосновенности и одиночестве. Альвах понимал правоту Ахивира – женщине нельзя было без мужа. В особенности, такой женщине, какой стал он – маленькой и хрупкой. Уже за одно появление в людских землях в одиночестве его могли признать ведьмой, либо – просто признать и выдать Седрику.