Текст книги "Вычислитель. Тетралогия"

Автор книги: Александр Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 53 страниц)

– Нет, это не то. Здесь просто болотное зверье… Продолжаю поиск…

Глава 20
Заново

Странно: он увидел маму, какой она была до Новой Бенгалии. Не ту растолстевшую пожилую женщину, неожиданно получившую больше, чем мечтала, потерявшую цель и оттого капризную, раздражительную и порой раздражающую, а ту маму, что имела в жизни только цель и непослушного сына, то ли оболтуса, то ли гения. «Здравствуй, мама», – попытался выговорить Эрвин и, к своему удивлению, выговорил.

«Здравствуй, сынок».

«Что случилось, мама? Я тоже умер?»

«Почему тоже? Разве я мертвая? Подойди ко мне. Возьми меня за руку и убедись: я живая. Хочешь, спрошу тебя, сколько будет семьсот девяносто шесть умножить на шестьсот семьдесят девять?»

«Я не знаю. Я разучился считать в уме».

«Будто бы! Ты опять шутишь…»

«Оставим эту тему, мама. Как ты живешь? Не надо ли тебе чего?»

«Что мне сделается. Живу… Ты-то как? Добился, чего хотел?»

«Разве всего добьешься? Наверное, я хотел слишком многого».

Он хотел еще сказать «хотел поднять камень не по себе и надорвался», и смолчал, потому что знал: мама огорчится. Но мама вдруг куда-то исчезла, мир стал однотонно-серым, скучным, как тюремная камера, и Эрвин не мог понять, куда все пропало и как вернуть это вновь. Но у тюремной камеры есть хотя бы стены, а здесь не было даже стен – только бесконечно-серое пространство во все стороны и мертво зависший в нем человек. Хотелось что-то делать, но не было точки приложения сил. Какой-то шепот временами доносился извне, и был он тих, а слова непонятны. Потом смолк и шепот.

Прошла вечность.

Может быть, не совсем вечность, но около того. Вечность ведь не может кончиться, а эта кончилась.

И снова шепот, но уже понятный:

«Эрвин! Эрвин Канн! Ты здесь?»

«Здесь», – ответил он, вновь удивившись тому, что ему удалось выговорить это слово с первой попытки.

«Наконец-то! Давай приходи в себя. Пора уже».

Теперь уже не шепот, а внятный голос. Эрвин даже знал – чей.

«Что пора?» – спросил он, понимая, что не издает ни звука.

«Пора просыпаться. Ты долго спал».

«Как долго?»

«Как я, наверное. Я тут не очень обращаю внимание на календарь. Недели три, а то и больше. Ты чувствуешь свое тело?»

Никакого тела Эрвин не чувствовал. Стать бесплотным духом было интересно, но странно.

«Нет».

«Так и должно быть. Со мною было так же, не нервничай. Ты еще почувствуешь. Только это будет не твое тело».

«А чье?»

«Ну и дурацкие же у тебя вопросы! Ты теперь симбионт язычника. Ту зубастую тварь, что была симбионтом до тебя, язычник слопал и спасибо не сказал. Теперь вместо нее ты. А я – симбионт другого язычника. Ты ведь еще на острове понял, что я не утонула в трясине, так что не изображай непонимание. Мы можем общаться, когда соприкасаемся нервными нитями… ну, такими тонкими отростками, понимаешь? Ладно, молчи пока, привыкай…»

И голос ушел куда-то. Эрвин позвал Кристи, но не дождался ответа. Позвал еще раз с тем же результатом и отметил, что зовет не голосом. Что она сказала – симбионт? А кто такой язычник? Кто кого слопал? Сведений было слишком много для первого раза, а Эрвин устал. Понятно было лишь главное: он жив и, по-видимому, не умрет в ближайшее время. А если так, то понимание еще придет. Возможно, это будет даже интересно.

Эрвин уснул.

Снилась всякая ерунда: то он медленно переваривался в чьем-то желудке, то неведомые существа разбирали его на части по клеточкам и чуть ли не по молекулам, однако не было страшно ни то, ни другое. Было любопытство, но умеренное. Подумаешь! И не такое видели. Тело – ну что тело? Оболочка. А со мною – вы слышите, со мною! – вам ничего не сделать, ясно вам? Ах, вы уже и сами это поняли? Ну и брысь отсюда! Слабаки вы, одно слово…

«Ну как ты?» – голос Кристи.

«Существую, – ответил он и добавил: – Поскольку мыслю. Но тут довольно странно…»

«Еще не почувствовал новое тело?»

«А должен?»

«Обязательно. Язычник не дает тебе умереть, а за это пользуется твоим мозгом. Пока лишь частью его. Ему бы и этого хватило выше крыши, но тут вот какое дело: человек умнее, чем язычнику надо. Со временем человек обязательно перехватит управление. Тут и стараться не надо, все получится само собой».

«Тут что, много таких, как ты… как мы?»

«Двое – ты да я. Те язычники, что живут ближе к материку, здоровенные, но совсем тупые, у них нет симбионтов… А до этих мест осужденные не доходят. Так что нас только двое».

«Тогда откуда ты знаешь?..»

«Ну, я же смогла. А ты умнее меня, и ты тоже сможешь. Погоди-ка… твой язычник меня гонит. Договорим в следующий раз…»

Ощущение времени – вот что потерял Эрвин вместе с потерей тела. Сколько прошло минут, суток или эпох, он не знал. Но Кристи оказалась права: ощущение себя как тела понемногу возвращалось – или лучше сказать, пробуждалось? Наверное, так сказать лучше, поскольку тело Эрвина отныне не было человеческим телом.

Первым делом он почувствовал малые щупальца – нервные окончания, затем основное щупальце – длинное-длинное, гибкое и сильное, очень удобное, чтобы пробить мягкий потолок наверху и схватить того, кто колышет этот потолок. Вначале щупальце не подчинялось Эрвину, от него было не больше проку, чем от отсиженной ноги, но однажды случилось чудо: Эрвин приказал, и щупальце шевельнулось!

Дальнейшее было лишь делом времени, а время имелось в избытке. «Отсиженность» прошла незаметно и более не возвращалась. Однажды Эрвин ощутил голод и, попытавшись сам схватить суматошно убегающую «лань», промахнулся самым постыдным образом, зато увидел поднятыми над болотом глазами, как добычу ловко схватил другой язычник. Он все время держался неподалеку, и Эрвин знал, что это Кристи.

Просто в другом теле. Ну и что?

Пришлось учиться охотиться у своего безмозглого симбионта. Эрвин расслаблялся, давая симбионту понять, что тот все еще хозяин, и следил за его охотничьими приемами. Однажды попробовал поймать добычу сам – и поймал, и отправил в пасть, и почувствовал восхитительный вкус пожираемой заживо плоти.

Жить было можно. Иногда второй язычник приближался, щупальца касались щупалец. Эрвину почему-то это не нравилось, и он не сразу сообразил, что неприятие тесного соседства идет не от него самого, а от симбионта. Язычники были одиночными животными.

Меньше всего Эрвин был склонен считаться с симпатиями и антипатиями своего не то хозяина, не то раба.

«Это ты?»

«А кто же, по-твоему?» – и смешок в ответ.

«Кажется, у меня получается».

«Давно пора. Теперь ты сможешь кормиться сам. Да и мне не мешало бы немного пожировать. Знаешь, сколько раз мне пришлось отдавать твоему гаду мою добычу?»

«Он не гад, он моллюск… Сколько?»

«Много! Когда я нашла тебя, то сначала думала: ты мне поможешь. Изобретешь способ. Но ты только кормил меня, а потом ушел. У тебя появился приятель, вас гоняла та летающая штуковина, с которой я разделалась. Потом я поняла, что помочь мне ты не сможешь…»

«Я пытался. Только это было потом… Я выловил маленького язычника. У него был симбионт, животное. Оно выжило».

«Не перебивай. Ну вот… Потом я поняла: ничем ты мне не поможешь, пока останешься человеком. Тебе был нужен язычник с симбионтом-животным, и притом сытый язычник, чтобы он сравнил тебя с прежним симбионтом и сожрал его, а не тебя. Я нашла тебе такого, заставила его двигаться куда надо, кормила его по пути, мы почти догнали тебя…»

«Прости, меня там чуть не съели».

«Я поняла. Я видела, как тебя забрали и увезли. Мне было очень плохо».

«Еще раз прости, я ничем не мог помочь…»

«А я все равно верила! Не отпускала твоего язычника, делилась с ним добычей, чтобы оставался на месте! Я верила, что однажды ты придешь и спасешь меня. Вот ты и пришел, и теперь все будет хорошо».

Интересно, подумал Эрвин, как сделать это «хорошо»? И что вообще имеется в виду?

«Погоди-погоди! – голос Кристи стал взволнованным. – Что ты сказал? Ты поймал язычника, и его симбионт выжил? Как ты его поймал?»

«Просто вытащил из болота. Механически. Не руками, конечно. Присоски отвалились, животное очнулось и дало деру».

Тяжкий вздох.

«Понятно… Я уже пробовала это».

«Вытащить своего язычника из болота?»

«Именно. Он отказался мне повиноваться. Затащить его на мель и то была проблема. Попробуй как-нибудь и ты, а я за тебя уцеплюсь, можно?»

«Думаешь, у меня получится?»

«Ты умный и сильный. Я еще не встречала таких людей. И я люблю тебя. Я даже не требую ответного чувства, поступай как знаешь. Но помоги… Поможешь?»

«Сначала освоюсь, ладно?»

«Я долго терпела, могу потерпеть еще немного. Осваивайся. Знаешь, есть тут у меня одна задумка…»

«Готов выслушать».

«Материнский инстинкт! Понимаешь, самки язычников откладывают яйца на краю болота, где неглубоко. Во всякое другое время они держатся подальше от мелких мест, не любят они их, но только не в сезон размножения. Тогда они сами лезут на мелководье. Ты спросишь, зачем я тебе это говорю? А говорю я это потому, что мой язычник – самец, он меньше и слабее твоего. А твой – самка».

«И что?» – спросил Эрвин.

«А то, что сезон размножения язычников не за горами. Делай выводы».

Выводов было несколько: и об уровне науки на Хляби, где биологи даже не знают, что язычники двуполые, а не гермафродиты, и откладывают яйца, а не почкуются, и о том, что с отчаяния чего только не придумаешь, и о том, что мужчина-самка – это довольно странно, и еще о многом.

Но больше всего о том, что идея безумна, но… черт его знает!

«Но-но! – сказал Эрвин. – Попрошу без намеков. Я порядочная девушка».

Кристи рассмеялась в ответ столь весело, что Эрвин ощутил, как у него непроизвольно дернулись большое и малые щупальца – язычник не понимал, что это за диковинные импульсы гуляют по его нервным волокнам.

«А как я узнаю, что начался сезон размножения?» – спросил Эрвин.

«Природу хочешь перемудрить? Ты просто почувствуешь».

«И ты будешь тут как тут?»

«Естественно. Пусть только сунутся другие самцы – уничтожу ко всем чертям!»

«Гм. Если не справишься, я тебе помогу», – пообещал Эрвин.

Он все-таки чувствовал себя не в своей тарелке.

Шли дни, сливались в недели. Эрвин и Кристи охотились вблизи тех мест, где встретились. Поголовье «ланей» и форфикуладонтов несло тяжкий урон, поскольку никогда прежде в этих местах язычники не охотились слаженной парой. Как правило, один гнал добычу на другого, сидящего в засаде, но порой применялись и более изощренные схемы, разработанные совместно и отрепетированные.

Они ели, когда были голодны. Когда чесалось тело, они скреблись о подводные скалы, счищая кожных паразитов. Ощущая примитивные желания своих язычников как свои, оба понимали: те сыты и всем довольны. Моллюски больше не противились общению своих симбионтов.

Первым о путешествии на юг заговорил Эрвин.

«Зачем?» – спросила Кристи.

«Так… Я читал, что фауна там разнообразнее, а значит, наверное, и обильнее. И потом… мне просто хочется туда».

«Ага… С каждым днем хочется все сильнее, так?»

«Пожалуй, так».

«Тогда и мне хочется того же».

Для тех, кто однажды пересек Саргассово болото с запада на восток, даже интересно пересечь его с севера на юг. Особенно приятно сделать это, находясь не вблизи подножия пищевой пирамиды, а на самой ее вершине.

Медленно, но неостановимо проталкивая свои громоздкие тела сквозь никогда не знавшую солнечных лучей болотную гущу, порой увязая в многометровом слое донных осадков, они двигались туда, куда, как начал догадываться Эрвин, гнал их инстинкт. Приходилось обходить зоны грязевых вулканов. Дважды за Эрвином увязывался другой язычник того же вида, и дважды Эрвин нападал на него, гоня прочь. Пошли места, где почти не было пищи. Изредка попадались небольшие существа, никогда не выглядывающие на поверхность, истинные обитатели болотных глубин, съедобные, но невкусные. Сосание в пустом желудке было столь же неприятным, как будто желудок принадлежал человеку, а не моллюску. Как ни тянуло на юг, Эрвин предложил сделать крюк к западу.

Тут водились другие язычники – гигантские тупые твари вроде той, что сожрала Хайме, сидели в засадах, насторожив рецепторы. Одна из них напала на Кристи, и Эрвин ввязался в драку. Вдвоем они растерзали противника и несколько дней поедали его тушу, восстанавливая силы и ожидая заживления ран. И вновь продолжили путь.

У полыньи сделали вторую остановку. Тут приходилось быть начеку – в воде обитали совсем иные существа. Их можно было поймать, но ни в коем случае не забывая об осторожности, чтобы пойманная тварь, изогнувшись, не перекусила щупальце и чтобы самому не стать объектом нападения стаи этих хищников с длиннейшими зубастыми челюстями. Кристи поймала одну такую тварь, Эрвин – трех.

«Ты мстишь им, что ли?» – спросила Кристи.

Вот еще! Эрвин и в мыслях не держал поквитаться с водной фауной за съеденного когда-то Валентина. Что было, то прошло. Он лишь твердо знал, что сейчас – именно сейчас – ему надо хорошо питаться.

Оставив полынью, свернули на юго-восток. Теперь Эрвин и Кристи двигались бок о бок, и другие язычники спешили убраться с их пути. Однажды Эрвин, уловив необычное подрагивание зыбуна, коснулся Кристи.

«Посмотрим?»

Шагах в трехстах от них двигалась группа из четырех человек – трое мужчин, одна женщина. Оборванные, грязные, измученные, похожие на лунатиков, они упрямо брели и брели на восток, к Счастливым островам. У каждого был шест, и шли они двумя связками. Видно было, что они обратили внимание на два взорвавших зыбун щупальца, но ничего не предприняли. Эти четверо уже научились понимать, где настоящая опасность, а где лишь гипотетическая.

«Все равно не дойдут», – безжалостно прокомментировала Кристи.

«Не дойдут, но молодцы, – отозвался Эрвин. – Смотри: кое-чему научились, сохранили часть снаряжения, не остались на Гнилой Мели… Интересно, как они одолели полынью? Хотя они, наверное, обошли ее с юга. Но это какой крюк!»

«Я есть хочу», – пожаловалась Кристи.

«Я найду тебе еду. Но на людей мы охотиться не будем, дадим им шанс…»

Кто, как не Эрвин, понимал, насколько ничтожен этот шанс! И все же, и все же…

Как назло, три дня после этой встречи им не попадалось никакой пищи.

«Ты же теперь вроде как мужчина, – поддел Эрвин Кристи в ответ на ее жалобы. – Кто из нас должен быть стойким?»

«Ты, конечно».

«Нести разом и мужское бремя, и женское? А не слишком ли?»

«Я потом извинюсь. Когда поем».

Поесть удалось не сразу, зато обильно. Помимо «ланей» здесь водились существа, похожие на здоровенных варанов с восемью перепончатыми лапами, – этакие гибриды крокодила и многоножки. Загонная тактика раз за разом приносила результат. Эрвин понимал, что должен как следует отъесться – вдруг у самок язычников имеется привычка поедать более мелких самцов сразу после соития?

Здесь он отдался Кристи. Потом долго висел в черной толще над донной ямой, медленно приходя в себя.

«Ну как?»

«Живой, – ответил он. – Слушай, я не думал, что это будет так здорово… Прямо хоть навеки оставайся язычником…»

Женщина может вознести в облака – и так же легко спустить вниз и шмякнуть о землю. Кристи и в роли самца осталась женщиной.

«Не советую».

«Что так?»

«Самки язычников дают потомство только один раз. Они выползают на мелководье, откладывают в полосе прилива яйца и умирают. Я видела, как это бывает. Вылупившиеся детеныши на первых порах питаются разлагающимся трупом мамаши».

«Утешила…»

«Да. У тебя только одна попытка. У нас, я хотела сказать. Видишь ли… я не знаю точно, но думаю, что самцы язычников тоже умирают. Они сделали свое дело, зачем им жить дальше?»

В словах Кристи был резон. И констатация.

«Сколько у нас времени?»

«Не знаю. Думаю, ты почувствуешь».

Они с удвоенной силой налегли на охоту. Эрвин ел столько, сколько был способен съесть, и его язычник был доволен, не ведая, что будет чудовищно обманут. Простодушные моллюски Саргассова болота еще не поняли то, что давно усвоили люди: слишком умные опасны.

С каждым днем приближался южный берег болота – почти безлюдные места, патрулируемые, наверное, изредка и больше ради проформы. Редкие и, как водится, очень бедные поселки, шайки грабителей из всевозможных изгоев, объявленных в розыск… Не рай, но зато и не пустыня. Для начала нужно оказаться на суше в облике человека – остальное уже гораздо проще…

Выберемся, думал Эрвин. Да, будет непросто, но раздобыть одежду, деньги, документы, принять человеческий вид и в конце концов улететь с Хляби – выполнимая задача. Кристи родом с Тверди? Отлично, улетим на Твердь. Вроде неплохая планета, и там не знают Эрвина Канна. Начать сначала, с нуля? Да запросто!

Поросший лесом берег показался в тот день, когда Эрвин начал чувствовать внутри себя неприятную тяжесть. Край выглядел диким, лишенным даже намека на присутствие человека. У берега кто-то шевелился, и, подобравшись поближе, Эрвин понял, что это издыхающий язычник. Та-ак…

«За мной, – приказал он. – Твоему моллюску еще не хочется удрать подальше?»

«Еще как хочется. Он боится».

«Ему раньше надо было бояться – когда он подцепил тебя. Теперь поздно».

Два дня, питаясь чем придется, они двигались вдоль береговой полосы на запад. Миновали убогий поселок из полудюжины кривобоких домишек, и Эрвин удивился: чем там промышляют люди, как живут? Но, наверное, живут как-то, люди вообще много где ухитряются жить, даже в объятиях донных моллюсков. Но поселок – это хорошо…

Эрвин «пошел на нерест» утром третьего дня. Он был не в силах терпеть дольше. Очень хотелось прогнать прилипчивого язычника-самца, и Эрвин ломал себя, понимая, что не ему этого хочется – самке язычника этого хочется… Перебьется!

Сначала, толкая щупальцем дно, вытащить себя как можно дальше на мелкое место. Развернуться. Та-ак, получилось… Теперь найти опору, захватить ее щупальцем и подтягивать себя. Вон хороший валун тонн на двести… а за ним толстое дерево, должно выдержать. Ну…

Щупальце дотянулось до валуна.

«Готова? Держись!»

Сразу стало тяжелее – он тянул из болота двоих, напрягая все силы, пресекая все попытки язычника расслабиться и умереть на мелководье, а не на берегу. В какой-то момент стало легче, и он понял, что избавился от беременности. Но тотчас стало еще труднее, тело сделалось ватным, и Эрвин усомнился, сможет ли довести начатое до конца.

Надо… Любое живое существо тянется к приятному, но лишь человек способен заставить себя делать то, чего ему не хочется. И себя, и других, более низких разумом существ.

Даже (или тем более?) своих симбионтов.

Тяни… Тяни… Перехватись – вон дерево. Тяни…

Потемнело в глазах – во всех глазах, что имел язычник. Уже вытянув на берег два громоздких слизистых тела, Эрвин, ничего не видя и не понимая, что совершил невозможное, продолжал исступленно тянуть, выгадывая лишние и уже бессмысленные сантиметры. Так и нужно, упрямо бормотал он про себя. Разве это не единственное достойное человека занятие – тянуть из болота себя и других?

А там разберемся… Твердь? Пусть будет Твердь. Нормальная планета, не лучше и не хуже других. Будем жить там как нормальные люди, Эрвин Канн научится там простым человеческим радостям, и никто никогда не спросит его, сколько будет девятьсот тридцать семь умножить на триста семьдесят девять…

«Триста пятьдесят пять тысяч сто двадцать три», – прозвучал в голове ответ, и Эрвин, теряя сознание, понял, что не так уж проста и безыскусна его перспектива, как ему виделось. Все сложно, очень сложно…

Ну и пусть.

2013 г.

ОРБИТА ДЛЯ ОДНОГО

Часть первая

Глава 1
Тряпка

Шли вчетвером.

Впереди, спотыкаясь о камни, брела Кристи, следом кое-как тащился Эрвин. А позади них, то отпуская плоские шуточки по адресу задержанных, то понукая их резкими окриками, шагали два здоровенных – хоть на племя их пускай – патрульных. Тот, что был чуть пониже и пошире, носил капральские нашивки, второй прозябал в рядовом чине. Оба уже поняли, что задержанные дойдут куда надо на своих двоих, хоть их и шатает из стороны в сторону, как пьяных. Это хорошо, что могут идти. Для них хорошо. Тащить задержанных на себе служивые, конечно, не стали бы. Пристрелить их и спихнуть трупы в болото – вот и вся недолга.

Но нет, ты глянь – идут! Сами идут. Ну вот и ладно, лейтенанту будет о чем доложить наверх. Авось и патрульным перепадет какое-никакое поощрение. Кто сказал, что они не нужны и умеют только обирать местное население? Сам иди послужи на кордоне, умник! С местных и взять-то нечего, разве что девку какую затащить в лес. Так ведь тоже удовольствие на любителя: они ведь моются раз в год, и все, от малолеток до старух, в болячках от болотных миазмов! Их мужики смахивают на грязных дикарей и скорее стрельнут в спину, чем поделятся чем-нибудь. У половины все ценное давно отобрано бандитами, а вторая половина сама в сговоре с теми бандитами. Ну как, веселое место?

Плюс ко всему еще осужденные из числа особо везучих. Редко-редко, но случается так, что кому-нибудь из них удается пробраться по болоту за пределы кордонного невода, и на этот случай приказ начальства велит изловить и доставить. При сопротивлении – шлепнуть, но лучше доставить. Забавно было бы поглядеть, как их сунут в очередную группу приговоренных к «вышке» и выпихнут на болото по второму разу…

Так думали патрульные или не так, Эрвин не знал. Сам он думал главным образом о том, чтобы не упасть. Знал: упадет – не встанет. Даже не попытается. Пусть стреляют в затылок. Не было ни сил, ни желания жить. Сколько можно цепляться за жизнь ногтями и зубами, вычислять оптимальную линию поведения, ловить мизерные шансы, проскальзывать в крошечные прорехи, раз за разом оставляя с носом людей и болото? Кто угодно устанет от такой жизни и однажды скажет: не могу больше, хватит. Кто-то раньше, кто-то позже – и только в этом главная разница между людьми.

Но он еще мог идти. И шел.

Зачем – не знал. Из-за Кристи? Из-за того что одно из определений понятия «жизнь» начинается словами «высокоустойчивое состояние вещества» и надо соответствовать прилагательному «высокоустойчивое»? Он не думал об этом. Сейчас он вообще ни о чем не думал. Ну разве что о холоде.

Он отдал Кристи штаны и куртку, сам оставшись в исподнем. Хорошее верхнее и хорошее исподнее не успело сгнить за недели симбиоза с язычником. Но то недели… Кристи досталось куда сильнее. Обрывки ее тюремной робы и штанов вообще расползлись в гнилую труху. Сколько времени она провела в мертвой болотной жиже, дыша и питаясь через своего симбионта? Эрвин никак не мог сообразить, сколько времени прошло с того дня, как над подругой сомкнулась болотная топь. Полтора года или уже два? Подумалось, что это мелочи. Важны последствия. Ведь она нашла его, а он пересилил себя, последовав за ней, и в конце концов совершил невозможное, заставив своего издыхающего язычника вытянуть из болота и себя, и ее… В одиночку Кристи не справилась бы. Он опять спас обоих.

Она заново училась ходить. Он требовал, чтобы она опиралась на него, а она кричала, чтобы он не смотрел в ее сторону. Ее лицо сделалось одутловатым и белым, как мучной червь. Таким же было и тело. Он помог Кристи одеться, подвернул штанины и рукава. Отдал ботинки – пусть велики, но сойдут. Полцарства за маникюрные ножницы! Невероятно отросшие ногти пришлось грубо обломать. Оторванной от рукава полоской Эрвин перевязал ей в хвост отросшие волосы. Кристи понемногу успокоилась и даже сумела выговорить, не с первой, правда, попытки и очень невнятно: «Я порядочное чучело, да?»

– Ты жива, – ответил он. – Мы оба живы. – И почувствовал, что она вот-вот улыбнется.

Издыхающие язычники еще шевелились. В сером небе кружились падальщики. Язычник-самец отчаянно пытался уползти назад в болото, искал щупальцем опору, пытался схватить Эрвина, а потом сдался, приплюснутый к берегу силой тяжести. Эрвин помог Кристи отойти шагов на сто.

Слабы? Да. Голодны? Да. Два чучела? Тоже да. Зато свободны. «Мы снова люди, а остальное в наших силах», – мог бы радостно заявить Эрвин, но промолчал. Кристи и так все понимала. Она знала все, что он мог бы сказать ей, чтобы подбодрить.

Он просто помогал ей учиться ходить.

Будто заранее знал, что это умение пригодится ей раньше, чем она думает.

И сейчас Кристи шла, как умирающая от усталости сомнамбула, – опустив голову, шатаясь, волоча по мокрому песку ноги, – но все-таки шла. Она знала, что есть смысл бороться до конца, потому что рядом Эрвин Канн по прозвищу Вычислитель. Значит, шансы как минимум есть. Можно даже ставить три к одному на то, что они хороши.

Легко жить тем, кто умеет надеяться на то, о чем не имеет никакого понятия…

Береговой патруль появился значительно раньше, чем рассчитывал Эрвин. Он знал, что сам виноват. Надо было сразу уходить подальше от края болота, – что с того, что берег каменист и крут? В лесу, в скалах можно было остаться незамеченными. Дошли бы до какого ни на есть укрытия, если бы постарались. Как-нибудь доползли бы.

Другой на месте Эрвина сказал бы, что Судьба – подлая штука. Выбраться из болота далеко-далеко от края кордонного невода и уже спустя несколько часов попасться на глаза патрулю – тотальное невезение и явный перст Судьбы. Сдайся, человече, отдай себя течению, пусть несет. Ну что тебе еще непонятно?

Какая Судьба, какие персты?.. Эрвин думал лишь о том, куда поставить ногу, чтобы не упасть, да еще о том, что все повторяется: вот опять Кристи идет впереди, а он сзади. Только веревки нет. И рюкзачка. И одежда на ней не та. Но разве что-нибудь когда-нибудь повторяется в абсолютной точности?

Иных мыслей не было. Не было и удивления безмыслию. Разве он когда-нибудь мыслил по-настоящему? Нет, он только считал. Так было вернее. Лишенная математики мысль неэффективна, а порой и вредна. Годится лишь на то, чтобы человек тешил себя иллюзией, будто он не животное, а нечто совсем особенное.

Болото медленно ползло на плотный песок, лизало черной жижей кучи мертвых водорослей на берегу. Начинался прилив. По окрику капрала ушли с песка на наклонную гранитную плиту. Она тянулась вдоль берега черт знает куда. Попадались невысокие уступы, валуны, каменная мелочь. Из трещин торчали пучки жестких травянистых растений. Гранитный берег мало-помалу повышался. Кристи шатало. Ей было трудно идти в гору. Стали попадаться трещины и расселины в полшага шириной, уходящие вглубь до основания гранитной плиты, – память о древних землетрясениях, ломающих гранит. Перешагивая через очередную расселину, Кристи наступила на штанину и, слабо охнув, упала. Как куль.

– Не стреляйте! Я подниму!.. Она пойдет!..

Слова сами выпрыгнули из гортани. Перешагнув расселину, Эрвин наклонился над Кристи. Он не был уверен, что сумеет помочь ей подняться и сам при этом удержится на ногах. А не удержится, упадет – вряд ли встанет.

Стоило столько мучиться, чтобы быть застреленными! Эрвин видел и слышал патрульных недолго, но достаточно, чтобы сделать вывод: эти не потащат задержанных на себе к флаеру. Где их флаер?.. Должен быть где-то неподалеку. По идее в нем должны скучать еще двое. Обычная практика: патрульный флаер садится, одна пара выходит размять ноги и заодно осмотреть берег, затем она возвращается, флаер перелетает на новое место, выходит вторая пара, а первая ждет…

Если эти двое не любители долгой ходьбы, то флаер где-то поблизости.

А если нет?..

Эрвин спиной чувствовал, как патрульные пребывают в задумчивости, не зная, что предпринять. Секунда – и будет принято решение. Время почти остановилось, медленно-медленно текли миллисекунды. Кристи лежала ничком. Ее тело было мягким, как у моллюска, и таким же инертным. Кровь капала на гранит из рассеченной скулы. Припав на колено, Эрвин изо всех сил тянул Кристи, взяв ее под мышки, и прекрасно понимал, что если даже и справится, на это уйдет куда больше одной секунды.

И эта секунда прошла. Но вместо ослепительной вспышки и вечной черноты следом за ней послышался хриплый, несколько удивленный голос:

– Глянь…

– Ого! – ответил второй патрульный. Затем кашлянул и сплюнул.

В этом месте обрывистый край гранитного массива выгнулся дугой прочь от болота. На пляже, еще не затопленном приливом, издыхал огромный язычник. Не самый гигантский – Эрвин видывал язычников и побольше, – и не поперечно-полосатый с мозговитым симбионтом, а обыкновенный тупой пожиратель всего, что бегает и ползает по зыбуну, один из настоящих хозяев Саргассова болота. Крупная самка нашла в обрыве гранитный выступ, чтобы, зацепившись щупальцем, вытянуть свое громоздкое тело на берег, отложить яйца и умереть. Ее разлагающаяся туша, вернее, то, что оставят от нее падальщики, послужит пищей малышам. Зрелище отвлекло патрульных. Один на всякий случай посветил прикрепленным к лучемету фонариком в расселину под ногами и потерял к ней интерес. Другой пустил луч в язычника – тоже, наверное, на всякий случай.

Моллюски не кричат, но взметнувшееся в воздух щупальце было страшнее самого ужасного вопля. Оно не дотянулось бы до патрульных, но те суетливо попятились. Если они и ждали опасности, то только со стороны язычника, а не из трещины и уж тем более не от двух полумертвых задержанных.

Люди часто ошибаются. А люди с оружием порой ошибаются даже чаще невооруженных. Они воображают себя сильными. Эрвин все еще пыхтел и стонал, пытаясь поднять обмякшую Кристи, а в его положении уже произошли серьезные изменения. Один из патрульных вдруг коротко вякнул, и Эрвин, оглянувшись, успел заметить, как он исчезает в расселине. Стукнул по камню лучемет. Второго патрульного уже не было. Из расселины послышались и стихли звуки короткой возни. Затем из нее высунулась лохматая голова и оглядела Эрвина и Кристи оценивающим взглядом:

– Кто такие?

Медлить с ответом не стоило.

– Мы… – Эрвин указал на болото, – оттуда…

– Осужденные?

Эрвин закивал.

– Еще раз соврешь – язык отрежу, – без особых эмоций посулил обладатель всклокоченной головы. – Скажешь, такой прикид у осужденных?

– У давно осужденных бывает еще и не такой, – возразил Эрвин.

– Что ты там бормочешь? Давно, говоришь?.. И как давно?

– В позапрошлом году, – сообщил Эрвин. – Или в прошлом? Какой сегодня день?

– Пасмурный, – буркнул лохматый и скрылся в расселине. С полминуты никто оттуда не показывался. За это время Эрвин сумел помочь Кристи сесть на гранит и сел сам – спина к спине, как когда-то давным-давно сидели они, подпирая друг друга, на ящике посреди болота.

Посидеть вволю не пришлось – из расселины ловко выбрался человек в линялой военной форме без знаков различия. Быстро скользнул взглядом по двум непонятным людям и опустил ствол лучемета.

– С Гнилой мели? – спросил он.

– Нет. – Эрвин покачал головой.

– Тогда откуда?

– Ты все равно не поверишь, – сказал Эрвин, косясь на лучемет. Наверняка это был один из лучеметов злосчастных патрульных, и нападение на береговой патруль было затеяно местной бандой исключительно ради завладения оружием. Оставалось лишь неясным, кто этот человек – пахан или один из его ближайших подручных?