Текст книги "Вычислитель. Тетралогия"

Автор книги: Александр Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 53 страниц)

Глава 15
Сковородка

Потолок был серым. Наверное, когда-то он сиял белизной, но те времена давным-давно принадлежали истории. Очнувшись, Эрвин понял, во-первых, что он жив, во-вторых, что он находится в некоем допотопном лечебном учреждении, а в-третьих, что еще ничего, оказывается, не кончено. И это было удивительно.

Спасение пришло в последнюю минуту. Как в сказке. Хотя… бывают ведь в жизни аномалии. Некоторые из них даже приятны.

Сделав такое умозаключение, он снова уснул, ни о чем не думая. Еще будет время подумать. Кто жив, у того всегда есть сколько-нибудь времени.

Снилась всякая дрянь: пузырящаяся грязь, гангренозные головы, лопочущие зловещую чепуху, ножницы с зубами и прокатный стан, куда вместо стального листа засовывали Эрвина Канна. И только напоследок пришло иного рода сновидение: белый-белый мир без верха и низа, без звуков и запахов, без зверья и людей, целый огромный мир для одного человека. И то, что наяву ужаснуло бы, во сне показалось удивительно приятным.

Вновь проснувшись, Эрвин первым делом попытался понять, где он находится. Скосил глаза на обшарпанное медицинское оборудование. Так… И впрямь допотопный госпиталь, скорее даже медотсек с переоборудованной из обычного помещения больничной палатой для особых случаев. Но где? Неужели на материке?

Сомнительно…

Чесалось тело в двадцати местах разом. Там, где когти хищников оставили раны, красовались нашлепки регенераторов, под ними и зудело. Пахло медикаментами, металлом, пластиком и немножко морем. Через примерно равные промежутки времени кровать едва заметно вздрагивала.

Понятно… Волны бьют.

С местонахождением удалось определиться: плавучий терминал для малых космических судов, прозванный Сковородкой. Перевалочная база для контрабанды из негласно одобренного правительством списка товаров и порт для приема или отправки лиц, чье появление на публике нежелательно. Почти каждая слаборазвитая планета имеет нечто подобное, и в Лиге об этом прекрасно осведомлены, но терпят, зная: в ответ на претензии президент вассальной планеты немедленно начнет ныть, что-де правительство не в силах контролировать всю территорию планеты, и требовать субсидий. Вечная и порой очень эффективная игра в дурачка.

Ввозных и вывозных пошлин здесь не брали, зато за счет платы за взлет, посадку, хранение товара и переброску его на материк плавучий терминал имел собственную инфраструктуру, включая медпункт. Администрация, якобы независимая, была на содержании у секретной службы президента. Значит, все-таки вытащить Эрвина из болота приказал Прай?..

Наивный человек так бы и подумал, недоумевая: почему он доставлен на Сковородку, а не прямо на материк? Неужели спасенный был настолько плох, что требовалось везти его куда поближе? Вряд ли. К тому же у «Стрижа» очень приличная скорость…

Нет, скорее всего Прай тут ни при чем.

Свободной от трубок рукой Эрвин провел по подбородку и черепу, круглому, как бильярдный шар. Он был не только тщательно отмыт, но выбрит наголо. Борода тоже исчезла. Надо думать, сегодняшний Эрвин Канн разительно отличался как от вчерашнего дикаря, так и от бывшего советника президента Сукхадарьяна. Не нужно и маскировки.

Но если не Прай, то кто?

Слишком часто служба безопасности играет в свои собственные игры. Поэтому их всегда минимум две. Но жгучий интерес обеих к обретению живого и действующего Эрвина Канна не просматривался у обеих. Эрвин оставил эту версию в тылу и перешел к следующей.

Все-таки Большой Лю?

Маловероятно. То есть спасательная операция могла осуществляться с его благосклонного молчания, однако никак не по прямому приказу. Значит… Уолтер Стаббинс на свой страх и риск?

Похоже.

Даже очень похоже. Эрвин мысленно усмехнулся: пусть вычислитель в нем уснул, и, возможно, навеки, зато применение метода исключения дает подчас неплохие результаты. Нужно быть хотя бы по минимуму подготовленным к первому разговору…

Зная приблизительно водоизмещение и габариты Сковородки, Эрвин попытался для примера решить в уме элементарную задачу: определить мощность, необходимую для удержания плавучего терминала на месте вопреки океанической циркуляции течений, – и спустя минуту сдался. Формулы гидродинамики уплывали за горизонт, цифры не желали подвергаться алгебраическим действиям, промежуточные результаты рассыпались в прах, даже не возникнув. Память просто отказывалась удерживать такой – нарочито малый! – массив данных, а мозг не мог обработать даже то, что удержано. Конец тебе, вычислитель… Спекся. Сгорел.

И кому ты такой теперь нужен?

Никому, если не считать самого себя… и еще одного человека.

Со скрипом откатилась в сторону дверь, вошел некто. Сел на стул возле койки. Над Эрвином склонилась лисья физиономия – маленькие темные глазки, длинный тонкий нос без горбинки и скошенный подбородок.

– Ну-с, как мы себя чувствуем?

Голос был приятный, обволакивающий.

– У медиков спросите, – огрызнулся Эрвин. – Вы ведь не медик.

– Как вы поняли? – улыбнулся лисьелицый. – Вычислили?

– Зачем? Сразу видно.

– Точно, не медик. Меня зовут Андонис Ламбракис, это я вытащил вас из болота. – Визитер помолчал. – Вы не испытываете благодарности?

– Испытываю, испытываю, – сказал Эрвин. – Тронут до глубины души. Молоток, наверное, тоже благодарен, когда его берут в руку, чтобы бить по гвоздю. Давайте-ка без церемоний: над Саргассовым болотом пилоты боятся летать, а вы полетели. Не надо врать, будто из сострадания. Я вам понадобился и не собираюсь изображать, будто я этого не знаю. Чего хочет от меня Уолтер Стаббинс – работы и лояльности? Будет ему и то и другое. Если придем к соглашению.

– О! – Лисья физиономия Ламбракиса изобразила удовольствие. – Прекрасно, что вы все так хорошо понимаете. Успели вычислить, да? Ну конечно, о чем я спрашиваю! Наслышан, наслышан о ваших способностях…

– Да какие там способности! Я не в форме.

– Охотно верю и тем сильнее восхищаюсь. И вы по-прежнему знаете себе цену, несмотря на все, что вам пришлось пережить. Что ж, это неплохо…

– Ближе к делу, – буркнул Эрвин. – Жить я буду, это я уже понял. А как долго проваляюсь? Что это? – показал он на трубочку, идущую к вене на локтевом сгибе.

– Частичное переливание ради восполнения кровопотери, гемодиализ на случай заражения крови, иммуноактиваторы, ну и питательный коктейль, конечно. Жить вы будете. Фельдшер сказал, что регенерация идет успешно, от ваших ран даже шрамов не останется. Завтра вы сможете встать с постели.

– Рад слышать. На орбите у вас, как я понимаю, корабль. Как вы собираетесь доставить меня на него?

Ответ был ожидаемым:

– Выдадим вас за Петрова. Комплекция, правда, не та, ну да ничего, он тут мало светился…

– Петров? – переспросил Эрвин.

– Ну да. Человек, которого мы посылали за вами.

– Он представился мне как Иванов.

Ламбракис захихикал.

– Да, та еще фантазия: Иванов, Петров… Только не рассказывайте мне, что вы с самого начала не поняли, что он назвался вымышленной фамилией.

– Какая разница? Это не сыграло никакой роли. Значит, этот Иванов-Петров…

– Мертв, – жестко сказал Ламбракис. – Мне неприятно об этом говорить, но вы защищали труп. Не стыдитесь, я же понимаю, в каком вы были состоянии… Тут нечего стыдиться. Мы оставили тело на месте – пришлось торопиться. Кроме того, он оказался ренегатом.

– В отличие от меня, – ухмыльнулся Эрвин, – я ведь никому не служил и еще не служу.

– Вот именно, с вас и взятки гладки. Ну, отдыхайте пока…

Ламбракис ушел, и Эрвин перевел дух. Обошлось – его не раскусили. Он угадал, и он нужен, на него делает ставку Уолтер Стаббинс, правая рука Большого Лю. Скорее всего, для публики разыгран демонстративный разрыв между Лю и Стаббинсом, и Лю таким образом вывел – или попытался вывести – из-под удара свои предприятия на Хляби…

Когда нельзя считать, остается только думать, и Эрвин думал. Полтора года назад Стаббинс имел некоторый вес лишь постольку, поскольку был влиятелен Лю Цаоши, – ну а сейчас?

Информации не было – лишь штришки и детальки. Иванов, который на самом деле Петров, работал на Стаббинса, как и Ламбракис. Иванов был отправлен к изгнаннику действительно ради проверки на месте: не свихнулся ли вычислитель от борьбы с болотом и одиночества на острове. Уж если мешать исполнению приговора суда, попадая под серьезную статью, то уж точно не ради полоумного. «Расколовшись» под нажимом Эрвина, Иванов ничего не рассказал о разрыве между Стаббинсом и Лю, а значит, разрыв произошел позднее. Насколько фиктивен этот разрыв – вот вопрос. Кто прочит себя в хозяева вычислителя, не зная, что тот спекся, – Стаббинс или сам Лю?

Можно подождать, пока Ламбракис сам не проговорится, но как поддержать имидж вычислителя, если не делать вид, что вычислил сам и то, и это, и еще вон то?

Штришки, детальки, догадки… И вот важнейший штрих: почему помощь подоспела в последний момент? Слишком много времени заняла подготовка спасательной операции, слишком поздно Стаббинс дал отмашку? Возможно, хотя и маловероятно. Вероятнее другое: решение начать спасательную операцию поступило лишь тогда, когда сумма плюсов перевесила сумму минусов, – а каковы здесь возможные минусы?

Предприятия Лю Цаоши, что же еще. Значит, началось с того, что Большому Лю дали понять: не покушайся на чужое, худо будет, – и тот покорно поднял лапки. Для вида. Тем временем Праем, или руководством его личной секретной службы, или Министерством безопасности (сейчас это не суть важно, хотя второе или третье гораздо вероятнее) была предпринята серьезная попытка уничтожить Эрвина Канна, чтобы ни у кого больше не текли слюнки на этакое сокровище. Но передатчик Иванова работал, и Лю знал, что Эрвин жив.

Знал – и осторожничал.

И лишь когда Эрвин стал защищать Иванова, незадолго перед тем попытавшегося убить его, бесполезного умирающего Иванова, и не отдал его зверью – тогда и только тогда последовала команда: спасать! Почему?

Эрвин тихонько засмеялся. Знания и логика за полчаса привели к ответу, который он не мог, как прежде, в одну минуту получить расчетами. Свою команду Большой Лю подбирал из людей самых разных племен, но принцип подбора всегда основывался на конфуцианских добродетелях и безусловном подчинении нижестоящих вышестоящим. Заподозренному – только заподозренному! – в нелояльности – у Лю всегда были обеспечены большие неприятности. Эрвин не был связан никакими обязательствами, зато Иванов открыто выразил готовность изменить команде ради личного спасения – и был брошен на болоте то ли и впрямь уже мертвым, то ли еще живым. Собаке, мол, и смерть собачья. Зато Эрвин, этот ходячий арифмометр, вопреки сложившемуся мнению о нем показал себя, черт побери, верным товарищем и командным игроком. Спасать такого! Привлечь такого! Вербануть в команду! Несмотря на риск! Распоряжение поступило от Стаббинса, но он, вне всякого сомнения, выполнял все указания Лю…

Спастись не благодаря способности вычислять, а благодаря ее утрате – такого еще не бывало… Эрвин беззвучно смеялся, глядя в серый потолок.

Через час или около того явился старый толстый фельдшер и освободил выздоравливающего от трубок и регенераторных нашлепок. Эрвин не стал задавать ему вопросов, и фельдшер тоже не проронил ни слова. Надо полагать, ему хорошо заплатили, а правило «меньше знаешь – крепче спишь» чрезвычайно полезно для тех, кому не по силам Большая Игра и кто понимает это.

Ламбракис сам принес обед, и не судки с камбуза, а тюбики и колбы для питания в невесомости. Надо полагать, избегая лишнего внимания персонала Сковородки, взял их со своего шаттла. Суп-пюре из моллюсков с каперсами и твердианскими пряностями улетел в рот мгновенно. Блаженство было таким острым, что Эрвин на время позабыл, какими словами сам он крыл космическую пищу, работая гарпунером среди астероидов.

– Не так быстро, – забеспокоился Ламбракис. – Поперхнетесь.

Чрезвычайным усилием воли Эрвин заставил себя отложить ненадолго в сторону тюбик с протертыми фрикадельками.

– Как вы собираетесь вывезти меня отсюда? – спросил он. – В грузовом трюме, конечно?

– В ящике из-под провизии, если вы не против.

– Мне не привыкать, что меня рассматривают как провизию… Сколько человек на Сковородке участвуют в операции?

– Двое помимо меня. Пилот и местный фельдшер.

Эрвин помолчал, изображая мыслительную деятельность. Краем глаза заметил, с каким почтением смотрит на него Ламбракис. Ну как же – вычислитель вычисляет!

– Должно получиться, – сказал Эрвин, легонько кивнув. – Но портачить не рекомендуется. Фельдшер, кажется, не из болтливых, а пилота я не видел.

– Надежный парень, – уверил Ламбракис. – Это он сажал флаер, пока я отстреливал зверей. Сами знаете, не каждый согласится летать над Саргассовым болотом даже днем, а уж ночью…

– Тем лучше. И… когда смываемся?

– Завтра. Одежду я приготовил. Кажется, она не совсем по росту, но лучше ходить в такой, чем нагишом, вы согласны? Двигаться можете уверенно?

Эрвин поерзал на койке. Нигде ничего не болело.

– Да.

– Тогда никаких проблем. В нужный момент – о нем договоримся позже – транспортер притормозит возле медблока, первый ящик от кабины – ваш. У вас будет три-четыре секунды, чтобы пробежать десять метров и забраться в него. Об остальном не беспокойтесь. Как только поднимемся на антиграве, я к вам спущусь. Разгон вы проведете в кресле, как полагается.

– Отличная мысль, – одобрил Эрвин. – Нагло, но в меру. Должно сработать.

– Мое имя Андонис, – похвастался Ламбракис. – Оно означает «неоценимый». Раз уж родители снабдили меня таким именем, приходится соответствовать, хе-хе.

– У вас получается. Но я хочу знать еще кое-что. Давеча вы сказали, что, забирая меня с болота, вам пришлось торопиться. Почему, собственно? Набежала стая зверья?

– Это не зверье, – сказал Ламбракис. – Хотя, может, и зверье, не знаю. Нет, наверное, все-таки зверье… щупальца такие… до неба. Как высунулись шагах в ста он нас, так я и понял, что задерживаться тут, пожалуй, не стоит. Даже стрелять по ним не стал…

– Правильно, что не стали… Так, значит, два щупальца? Точно?

– Ну, до двух-то я считать умею. – Ламбракис усмехнулся.

– Еще один вопрос. Какого цвета были щупальца?

Ламбракис чуть было не всплеснул руками, но остановил себя, сообразив, видимо, что вычислитель не просто так задает странные вопросы. Ему зачем-то надо это знать.

– Вообще-то ночь была, – пробормотал он. – Чуть-чуть светало, но в общем еще ночь. Лунная, правда… Нет, насчет цвета ничего не скажу.

– А форма? – продолжал допытываться Эрвин. – Это животное называется язычником, их тут два вида… Щупальце в сечении круглое или уплощенное? С бахромой отростков по краям или без?

Лисье личико Ламбракиса сморщилось, как будто лиса из эзоповой басни добралась-таки до винограда, а он и впрямь оказался кислым.

– Вроде была какая-то бахрома или еще что-то… Погодите… Да, точно была! Одно щупальце спроецировалось на луну, и были на нем мелкие отростки!

– Уверены?

– Видел, как вас вижу!.. Это имеет значение?

– Любая мелочь имеет значение, – важно сказал Эрвин, и Ламбракис замолчал, снедаемый любопытством, но так и не осмелился поинтересоваться сутью вопросов вычислителя.

Почему два щупальца?.. Как только Ламбракис ушел, забрав с собой пустые тюбики, Эрвин откинулся на подушку, закрыл глаза и попытался найти ответ. Он знал, что ответ просто так не дастся, а вернее всего – ответов будет несколько, выбирай.

Выбрал неправильно – плати за ошибку. Никто, кроме тебя, в ней не виноват.

Но ведь можно и не выбирать! Можно улететь к чертовой матери с Хляби, никогда больше не увидеть Саргассова болота, встретиться со Стаббинсом, сломаться на первой же проверке и то ли долгие годы работать на дядю мелкой, лишенной всякого влияния сошкой, то ли быть вышвырнутым на дно жизни без денег, жилья и работы. Конечно, последнее все-таки лучше, чем в благополучном дикарстве дожить до старости на одном из Счастливых островов, и много лучше турпоходов по болоту…

И все же это не жизнь.

Мог ли язычник, в какой-то степени управляемый Кристи, догнать путников?

Да, если двигался безостановочно. Разумеется, ему надо время от времени отдыхать и питаться, он подстерегающий хищник, а не марафонец, – но разве знал он, беря в симбионты существо с развитым мозгом, на что способна женщина в исступлении? Бедный донный моллюск…

Но второй?..

Случайность?

Возможно. Строго говоря, оба язычника могут быть никак не связаны с бедной Кристи, мало ли язычников в болотных глубинах…

Была, однако, и другая возможность. Обдумывая ее, Эрвин незаметно отключился, подчиняясь требовавшему сна организму, и был разбужен толстым фельдшером, принесшим ужин – все те же тюбики.

– Ваш друг зайдет позже, – только и сказал эскулап в ответ на вопросительный взгляд, и Эрвин принялся за еду.

Ламбракис заглянул в палату поздно вечером. Под мышкой он держал сверток.

– Завтра в одиннадцать тридцать, – сообщил он. – Возьмите часы. На фельдшера не надейтесь – свое дело он сделал, а дальше ничего не видел, ничего не знает… Вот одежда, в ней вы будете смахивать на медика. Обувь тоже там. Советую вам размять мышцы, только не перетрудитесь и не покидайте этот отсек. В одиннадцать двадцать пять вы выходите, поворачиваете налево, затем направо до двери с малым иллюминатором. Стойте там, пока поблизости не остановится транспортер. Он красный и немного облезлый. В кабине будет сидеть чернявый парень в желтой майке. Дальше делаете так, как мы договорились. Помните?

– Конечно. Но…

– Я что-то упустил? – забеспокоился Ламбракис.

– Безусловно, – сказал Эрвин. – Есть одна закавыка, нюансик такой. Вы вытащили меня из болота вовсе не из милосердия, а потому что я нужен Стаббинсу. Для той же цели вы намерены увезти меня с этой планеты. Мы даже обговорили детали. Но вы так и не спросили меня, хочу ли я лететь.

Только одно мгновение лисья физиономия Ламбракиса выражала растерянность, но сейчас же закаменела, как у мелкого хищника, готового к любому повороту событий.

– Неужели не хотите?

– Я ничего не знаю об условиях.

– Поверьте, останетесь довольны, – пообещал Ламбракис.

– Одно условие я имею прямо сейчас, – продолжал Эрвин, как бы не слыша собеседника. – Если вы выполните его, то прочие мои требования могут быть значительно снижены. Если не готовы, то я никуда не лечу… Только не надо грозить выдать меня людям Прая. Вы этого не сделаете, скорее убьете. Но тогда останетесь ни с чем.

Ламбракис думал, сжав губы в ниточку.

– Ладно, – сказал он, – слушаю ваше условие.

– Я намерен задержаться на Хляби еще на несколько дней. Мне нужно судно небольшого тоннажа и обязательно с мощной лебедкой. Нужны вы и ваш пилот, сколько бы ни стоила его храбрость. Автоматический экспедиционный реаниматор в исправном состоянии и полностью заряженный. Оружие: три ручных лучемета как минимум. Тросы, крюки и прочее, что можно найти на складе и довести до ума в мастерской. Полагаю, все это можно достать здесь, на Сковородке.

– Не знаю… – Ламбракис пребывал в растерянности.

– Найдете, – без тени сомнения сказал Эрвин, – иначе какой же вы, к черту, Неоценимый? Свяжитесь со Стаббинсом, у вас ведь есть связь, и скажите ему, что если дело выгорит, то я его должник. И ваш тоже. Последнее можете Стаббинсу не говорить.

Ламбракис даже не улыбнулся шутке. Молчал, обдумывая перспективу.

– Язычника поймать хотите? – спросил он после раздумья.

– Точно.

– Без оружия вы никак не обойдетесь?

– Либо вы мне доверяете, либо уж тогда сразу переходите к плану «Б». Что там у вас для меня предусмотрено? Наркотик в вену и тушкой на орбиту?

– А реаниматор вам зачем?

– Сами увидите, если все получится. И вот еще что: вам придется вытащить с Хляби не только меня, но и еще одного человека. Справитесь? Если да, то и я вас не забуду, когда выпадет случай.

– Кто этот человек? – спросил, насторожившись, Ламбракис.

– Женщина, – ответил Эрвин. – Просто женщина.

Глава 16
Фиаско

Судно называлось «Эсмеральда», хотя название «Квазимодо» подошло бы ему куда больше. Неведомый корабел, спроектировавший эту посудину несколько десятилетий назад, в последнюю очередь думал о красоте линий и оптимальной крейсерской скорости. Зато о грузовместимости, прочности и мореходности он подумал как надо. За пять десятков лет ни полярные льды, ни морские чудовища, ни тайфуны не сумели утопить «Эсмеральду», хотя не раз пытались и раздавить, и переломить, и швырнуть на какой-нибудь особенно острый скальный зуб. Шкипер уверял, будто бы девять лет назад, когда «Эсмеральда» попала в «глаз» совсем уж невероятного урагана, судно перевернулось кверху килем, но благополучно выправилось, и приводил в доказательство отпечатки чьих-то грязных подошв на потолке рубки. Наверное, врал, но судно и в самом деле было крепкое. Ламбракис уверял, что выбрал самое лучшее из того, что можно было найти за короткое время. В качестве аргумента он указывал на новенький и не самый дешевый комплект автоматического управления ходом: дескать, на развалюху такое не поставят, смысла нет.

Пожалуй, он был прав. Облазив трюмы от бимсов до льял и изрядно выпачкавшись, Эрвин убедился в прочности набора и отсутствии кое-как исправленных повреждений. Грязнуха «Эсмеральда» вполне годилась для задуманного дела. Возможно, она была чуть великовата, но с этим недостатком Эрвин легко примирился: все-таки не катер, как можно было ожидать. Не поскупился Ламбракис. А грязь… ну что грязь? Можно и потерпеть. Чистыми бывают только лед и пламя, но человек жить в них не может. Зато при всей грязи и уродливости судно несло целых две грузовых стрелы, не считая мощных лебедок на брашпилях. Последние лет двадцать «Эсмеральда» вместе с полудюжиной подобных же страшилищ курсировала между Сковородкой и восточным побережьем, возя с молчаливого одобрения правительства контрабандные грузы, без которых отсталая планета навеки останется в аутсайдерах и которые, по правде сказать, не очень-то помогают ей поменять статус на более высокий, но все-таки позволяют не опуститься еще ниже.

Сейчас на судне находилось четверо людей; из обычной судовой команды – только шкипер. Настоявший на этом Ламбракис опасался распространения информации. Сколько «неоценимый» заплатил шкиперу за фрахт и работу, сколько приплатил «за страх», сколько надбавил за молчание – о том Эрвин не спрашивал.

Полузаконная, а то и вовсе незаконная работа порождает порой удивительные типы. Шкипер был колоритной фигурой – ростом на голову выше других, узкоплечий и настолько тощий, что казалось, самый незначительный бриз может сдуть его за борт. Он носил грубую брезентовую куртку, без тени смущения утверждая, что эта семейная реликвия много столетий назад принадлежала его далекому пращуру-китобою с Земли, и выцветшую заплатанную треуголку с остатками плюмажа, без которой (по его же словам) ни один уважающий себя китобой не отправлялся на промысел. Эрвин промолчал, сдержав улыбку, а Ламбракису и пилоту «Стрижа» было наплевать. Сдержанная реакция слушателей не остановила шкипера, он то хвастался, то молол чепуху, а когда не молол, то пыхтел трубкой, каковую набивал сушеными гифами грибов с подпольных плантаций Прокны, блаженствовал, пуская изо рта дым и слюни, и производил впечатление человека, доживающего последние часы. Ламбракис, правда, уверял, что шкипер находится в таком состоянии последние лет десять, превосходно себя чувствует и переселяться в лучший мир не планирует… Все равно казалось, что шкипер вот-вот свалится и перестанет жить.

Эрвину пришлось признать в нем профессионала, когда у второго, считая с севера, острова шкипер, указав на узкую полосу жидкой грязи между сушей и нетронутым болотным ковром, уточнил: «Сюда?» – и после утвердительного ответа ювелирно ввел «Эсмеральду» в грязный канал, ни разу даже не царапнув днищем.

– Пусть курит хоть свои носки и болтает что хочет, – шепнул Эрвин хмурому Ламбракису. – Я таких повидал: запрети ему вести себя по-своему – надуется.

– Терпения с ним нет, – пожаловался Ламбракис. За те трое суток, что «Эсмеральда» шла от Сковородки к архипелагу, шкипер успел расшатать ему нервы.

Пилот установленного на баке флаера, напротив, относился к шкиперу с абсолютным спокойствием, как и, наверное, ко всему на свете. Невысокий и щуплый, он походил бы на подростка, если бы не пробивающаяся в волосах седина. За минувшие дни Эрвин только и узнал о нем, что зовут его Рамон, что на Хляби у него семья и что семья будет рада тем деньгам, которые он уже заработал и еще заработает. Разговоров он не избегал, но отвечал односложно, предпочитая коротать время в молчании, и очень много возился с флаером, вдумчиво и без спешки перебирая его потроха. Казалось бы, при такой комплекции человеку логичнее быть холериком, ан нет – флегматик чистейшей воды.

Следуя каналом, обогнули северный мыс. Отсюда не было видно океана, и пахло здесь совсем по-другому. За время, проведенное на Сковородке, Эрвин отвык от приторно-гнилостного запаха болота. Пришлось привыкать вновь, и на второй день он уже не обращал внимания на вонь, а на третий попросту не чувствовал ее.

Швартовы завели на берег, зацепив носовой за ствол исполинского дерева, а кормовой за каменный клык, подтянули судно к острову и посадили «Эсмеральду» на песчаную мель. Побродив с дубинкой по острову, Эрвин притащил целую связку «зайцев». Одну тушку он отдал шкиперу, непременно желавшему попробовать местную дичь в тушеном виде, а пять других тушек обвязал вокруг крюка о четырех растопыренных жалах. В прошлой жизни этот крюк был якорем мелкой, не крупнее катера посудины, а теперь, отчищенный от ржавчины и хорошенько заточенный, стал крюком для ловли язычника на наживку.

Наживленный «зайцами» крюк с волочащимся за ним тросом затащили флаером на болото, оставили там и стали ждать. На второй день крюк прорвал своей тяжестью болотный ковер, и пришлось тащить его на судно грузовой стрелой, отмывать из шланга и вновь забрасывать. Шкипер плясал на крыше рубки, улюлюкал и махал треуголкой.

На третий день появились змеи.

Эрвин поднялся на флаере с Рамоном. Он палил из лучемета до тех пор, пока не поджарил последнюю, как ему казалось, змею, и наслаждался, убивая гнусных тварей. Тем не менее наживка оказалась попорченной, а на следующее утро вообще никуда не годилась.

Повторили все с самого начала и стали ждать.

Солнце, хоть и осеннее, пекло, как на курорте. Эрвин вспоминал Новую Бенгалию с ее почти земной сменой времен года и не знал, радоваться ему жарким дням или огорчаться. По хорошей погоде по зыбуну, который не норовит каждую секунду расползтись под ногами, даже Иванову, пожалуй, удалось бы достичь материка, а дальше… вычислитель придумал бы, что делать дальше.

Но нет Иванова. Нет уже и вычислителя, и не скажешь, во благо палит оранжевое солнце или во вред. Эрвин и сейчас понимал, как подступиться к задаче, но не мог ее решить и страдал от безделья. Оставалось только глядеть и глядеть на наживку, глядеть до рези в глазах, слушая в десятый раз, как примостившийся рядом шкипер, старательно набивая трубку инопланетной наркотой, рассказывает историю про рейс к Корявому мысу и ныне покойного судового кота Юшку, да будут к нему благосклонны кошки в кошачьем раю.

– …ветер два балла, вест-норд-вест, волна три балла, но крутая, как на мелководье бывает, бушприт твою в буссоль. Бац в борт. Бац. Бац. А у меня пассажирка была, негабаритный груз сопровождала, Патрицией звали. Стерва первый сорт, где только таких делают? Во-от… Шасть ко мне в рубку: шторм, говорит, мне дурно, поворачивай по ветру. Я ей так ласково: с чего бы? Нормально, говорю, идем, смойся отсюда, мачту тебе в зад, зелень подкильная. Во-от… Куда там – раскалилась, аж шипит. Грозить вздумала, а тут ей Юшка ка-ак под ноги подвернется! И волна в борт – бац! Бац! Во-от…

Один раз этот рассказ о славной победе кота над стервой еще можно было выслушать. Но не десять!

Эрвин не находил себе места, не мог это скрыть и еще больше нервничал, видя, как Ламбракис внимательно присматривается к нему. Язычник все не шел и не шел на приманку. Наскоро смастерив плетенки на ноги, Эрвин часами топтался по зыбуну – ничего не помогало. По поводу дымного костра вышла перебранка: Ламбракис шипел, что это демаскировка. Костер все же был разожжен и поддерживался двое суток, но все без толку. Кристи не реагировала на сигнал.

– Могу дать еще сутки, – тусклым голосом сказал Ламбракис. – Мне жаль, но Стаббинс теряет терпение. Это его слово, не мое.

– Он не хочет получить старательного и абсолютно лояльного соратника? – поинтересовался Эрвин.

– Договаривайтесь со Стаббинсом, – отрезал «неоценимый».

– Мне нужно хотя бы трое суток.

– Договаривайтесь со Стаббинсом…

Нетрудно было догадаться, что по истечении суток Эрвин будет доставлен к Стаббинсу хотя бы и силой. И ясно было, что скрывать утрату уникальных способностей удастся очень недолго. Чутье подсказывало: Ламбракис уже сомневается. Нужен результат.

Конечно, можно было попытаться сбежать и начать все сначала…

Нет, решил Эрвин. Это на самый крайний случай.

Где ты, Кристи? Где моллюск, который принадлежит тебе, как и ты принадлежишь ему? Может быть, ты больше не в силах гонять его туда-сюда по дну болота?

«Клюнуло» в полдень. Бугор вздулся не так мощно, как раньше, но исправно прорвался на вершине, и в небо устремилось щупальце, и было оно лимонно-желтым с поперечными светло-зелеными полосами, бахромой отростков по краям и точками глаз. Какое-то не очень длинное щупальце, да и бугор невыразительный, но, возможно, в том месте глубина, яма на дне…

Щупальце ударило по наживке и в два счета уволокло ее вниз вместе с крючком и разматывающимся тросом. «Подсекай!» – закричал Эрвин шкиперу, и тот, в один миг выпав из сомнамбулического состояния, вынул изо рта трубку с зельем и кинулся к пульту управления грузовой стрелой…

Дернуло так, что стрела крякнула и заскрипела, а «Эсмеральда» дала крен. Задрожали тросы. В лесу на острове затрещало дерево. Барабан лебедки дернулся раз, другой и начал с натугой вращаться, вытягивая трос. Попалась тварь! Эрвин отметил, что Ламбракис достал ручной лучемет, а Рамон проворно карабкается на крышу рубки, где установлен такой ган, что им при желании можно потопить и судно. Теперь оставалось лишь молиться неведомым силам, просить бога, провидение, случай, да кого угодно: только бы выдержали тросы… Должны выдержать, их специально выбирали… Только бы не сломалось дерево, не раскрошилась скала, только бы «Эсмеральду» не сорвало со швартовов… Нет, не должно… Только бы «неоценимый» и пилот не стали с испугу палить куда попало… Оба проинструктированы, но все же…

– Ого-го! – орал, выпучив глаза, шкипер. – Тянем рыбку! Тянем!