Текст книги "Павел I"

Автор книги: Александр Боханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

В 1799 году Россия вступила в борьбу с французской экспансией на территории Италии и в районе Средиземного моря. Блестящие победы русских над французами в Северной Италии и замечательная экспедиция адмирала Ф. Ф. Ушакова – высадка в июне в Неаполе и освобождение 16 сентября 1799 года Рима – знаменовали крах французского господства в Италии. Папа (1775–1799) Пий VI прислал Императору Павлу в связи с этим восторженное благодарственное послание. Но вскоре ситуация изменилась. В Европе, среди «государей милостью Божией», усиливались капитулянтские настроения. «Здравый смысл» и «трезвый расчёт» заставляли правительства искать компромисса с «богопротивной» французской республиканской властью.

Позицию «нейтралитета» объявила Пруссия – важнейшая часть Священной Римской Империи германской нации, которую издавна возглавляли представители австрийского Дома Габсбургов. В 1792 году Императором стал «свояк» Императора Павла – Франц Габсбург, получивший титул Императора Франца II. Он был женат на сестре Марии Фёдоровны принцессе Елизавете-Вильгельмине Вюртембергской. К тому времени, когда Павел Петрович вступил на Престол, Вильгельмина уже умерла, а Франц имел другую супругу – Марию-Терезию, урождённую принцессу Неаполитанскую (1772–1807).

Здесь самое время обратиться к одной проблеме, о которой или не говорят вовсе, или интерпретируют самым примитивным образом, Речь идёт о побудительных мотивах отправки русских войск в 1799 году в Западную Европу – Голландию и Италию – для борьбы с французами-республиканцами. Западная историография эти военные кампании обходит практически полным молчанием и понятно почему, Как же признать изумительные военные победы русских, которые воевали не за свои интересы и никакой «прибыли» от своих побед не заимели. В российской же историографии об этом говорится, но вывод почти всегда один и тот же: войны эти – результат «неуравновешенной психики» Императора Павла.

Сам же Павел I руководствовался вовсе не «нервными импульсиями», а глубоким убеждением, что его долг как Православного Монарха выступать «восстановителем тронов и осквернённых алтарей». Он не мог бесстрастно взирать на то, как французы разрушали не просто установленный миропорядок, но именно тот миропорядок, где властвует Бог и Государь. Все разговоры о «власти народао «власти закона» представлялись ему не просто глупостью, но и подлостыо, своей соблазнительностью опьяняющей сердца некоторых, кричавших от имени всех.

В данном мировоззренческом контексте имело совсем не первостепенное значение то, что Священная Римская Империя изначально была католической, а среди конгломерата государственных образований, входивших в её состав, целый ряд давно порвал духовные связи с Римом, провозгласив себя приверженцами «протестантского» закона. Здесь самыми заметными были Пруссия и Голландия, однако формально и они входили в состав Империи. Потому когда французы вторглись в пределы Священной Империи, сея кругом безбожие, то Павел I не мог остаться равнодушным наблюдателем.

Он отправил армию воевать совсем не «за Мальту», как иногда безосновательно утверждается. Мальта вообще не фигурировала в планах военных кампаний. Он боролся за принцип христианского мироустроения, нарушенный и разрушенный французской революцией, Потому семнадцатитысячный русский контингент оказался в Голландии, где должен был помочь англичанам одолеть французов, а несколько десятков тысяч русских воинов оказались в Италии, где и сокрушили власть «антихристову». Для России это была религиозная война, и именно так её и воспринимал Император Павел I. Потому Россия и не искала никаких выгод, и со стороны казалось, что это – только «авантюра». Но так казалось только со стороны.

Здесь уместна одна историческая ремарка, касающаяся другой героической русской военной кампании и реакции на неё западоцентричного сознания. В 1812 году Россия отразила нашествие армии Наполеона, сокрушив его «непобедимую армию», а затем продолжила войну в Европе до полного разгрома Наполеона. Когда же Русская армия вошла в Париж, то русские ничего для себя не потребовали. В России французы сожгли и разграбили сотни городов и деревень, ограбили и сквернили сотни храмов и монастырей, но на Францию даже не была наложена контрибуция. В Париже и других городах не был разорён ни один дом; не было даже разбито ни одного окна.

Император Александр I явил невиданное в мире великодушие: он «наказал французов добротой». Ну, и каков результат? Самый непотребный. Почти двести лет западные историки и публицисты, да и некоторые наши, доморощенные «западолюбители», без устали инсинуируют по адресу России, по поводу «тёмного царства», а о зверствах французов – ни слова. Они ведь якобы представляли «страну прогресса»…

Император Павел, как человек полнокровного христианского чувства и бескомпромиссного рыцарского долга, был убеждён, что перед лицом «революционной чумы» все правители объединятся, отбросят все былые противоречия и несогласия. Беда должна всех сплотить. Однако реальность очень быстро охладила христианский романтический пыл Самодержца. Выяснилось, что «союзники» руководствуются в своей деятельности не высокими интересами и общими целями, а только корыстью и расчётом. Русские им нужны были как таран, как «пушечное мясо», чтобы за их спиной обделывать свои делишки: добиваться территориальных приращений, выгод в торговых операциях, нужных династических комбинаций, И всё. Так вели себя англичане в Голландии, когда под шумок военных действий присвоили голландский флот, но что ещё более отвратительно – так же повел себя и «бывший свояк» Император Франц.

Русские войска в Италии в 1799 году были отданы под верховное командование Императора Франца; ведь они пришли на помощь Империи. Австрийские военачальники относились к русским как к людям «второго сорта», третировали и унижали, когда представлялся случай. Русский командующий A.B. Суворов, как человек с развитым чувством национального достоинства, терпеть подобное не мог. Случались стычки и конфликты. Самое отвратительное случилось потом. Австрийцы, вступив в тайные переговоры с французами, фактически заблокировали русских на севере Италии, в Ломбардии, перекрыв подвоз продовольствия и боеприпасов и закрыв русским возможность отхода.

В Париже потирали руки: капитуляция этих «ужасных русских» представлялась неизбежной. И тогда Суворов совершил невозможное, потрясая врагов, и вызвав восхищение на Родине: он вывел армию из Ломбардии через Альпы в Германию, а затем она вернулась в Россию. Уход русских тут же сказался на положении дел. Весной 1800 года Наполеон нанес сокрушительное поражение австрийцам при Моренго и вернул под свой контроль Италию.

Император Павел I терпеть не мог предательства. Вена и Лондон предали Россию, предали великую идею очищения Европы от «революционной заразы», а потому всякое дальнейшее союзничество с ними становилось невозможным. Фактически рухнула «великая коалиция», включавшая Англию, Австрию, Россию, Турцию и Неаполитанское королевство. Обычно ее «окончательный распад» датируют Аюневильским мирным договором, заключенным Австрией и Францией 9 февраля 1801 года в местечке Люневиль во Франции, который стал первым (но не последним) актом капитуляции носителя титула Императора Священной Римской Империи перед «безбожными французами». Фактически же коалиция уже не существовала к началу 1800 года, когда Император Павел принял бесповоротное решение больше не оказывать поддержки «союзникам».

Без России а нти французе кая коалиция превращалась в ничто. Пруссия, Швеция и Дания уклонялись от участия в борьбе с Наполеоном, Англия, любившая «таскать каштаны из огня» чужими руками, ничем не могла повлиять на ход дел на континенте. Турция являлась слабой и малодеятельной. Разрушенное Неаполитанское королевство под главенством династии Бурбонов не имело ни сил, ни средств, ни армии.

В результате Австрия, которую однажды Император Павел назвал «слепой курицей», оказалась фактически один на один с Наполеоном. И плата за предательство оказалась высокой. Император Франц II испил «чашу Иуды» до дна. «Священная Империя» лежала в руинах. Император вынужден был в 1806 году сложить полномочия и корону Империи, отказавшись от участия в делах германских государств. Отныне это – только Австрийский Император Франц I. Но на этом унижения не закончились. В 1808 году французы вступили в Вену и обезумевшим от ужаса представителям Дома Габсбургов во главе с Императором пришлось бежать из столицы, теряя по дороге не только коронные драгоценности, но и личные вещи.

Самый же большой позор Габсбургов [113]113
  Точнее говоря, это был Габсбургско-Лотарингский Дон. После смерти Императрицы Марии-Терезии в 1780 году прямая австрийская линия Габсбургов прервалась и наследниками стали потомки Марии-Терезии со стороны супруга, принадлежавшие к династии герцогов Лотарингских (известный в истории Франции род герцогов Гизов). Муж Марии-Терезии Император Священной Римской Империи Франц I (1708–1765) носил титул герцога Лотарингского. Франц II приходился ему внуком.


[Закрыть]настиг позже. 2 апреля 1810 года в Париже, во дворце Аувр, состоялось бракосочетание дочери Императора Франца принцессы Марии-Ауизы (1791–1847) и «Императора французов» Наполеона Бонапарта. Наполеон очень хотел породниться с древней династией «Римских Императоров». А чего же желал Франц? Он хотел любой ценой только мира и покоя.

Его девиз: «мы вынуждены уступать под давлением обстоятельств» – отражал политическую беспринципность и конформизм. Потому он отдал свою старшую дочь замуж за человека, которого многие годы в Вене иначе как «чудовищем» не называли и при упоминании даени которого мать Марии-Луизы, урождённая принцесса Бурбон-Неаполитанская Мария-Терезия (1772–1807), чуть ли не теряла сознание. Ведь ее дочь – внучатая племянница казненной в 1793 году французской Королевы Марии-Антуанетты! [114]114
  Императрица французская Мария-Луиза родила в 1811 году от Наполеона сына Жозефа-Шарля (1811–1832), носившего титул «Короля Римского». После вяления Наполеона в 1814 году Мария-Луиза вместе с сыном, получившим титул «герцога Пармского», вернулась в Австрию. Когда же в 1815 году Наполеон снова утвердился у власти – знаменитые «сто дней», то она отказалась возвращаться к супругу, хотя Наполеон её постоянно звал в Париж.


[Закрыть]

Ничего этого Императору Павлу увидеть не довелось. Однако он задолго до морального краха Габсбургов пришел к убеждению, что в Вене не руководствуются великим принципами; там, как и в Англии, правит бал только сиюминутная выгода и жалкий расчёт мелких купчиков. А потому и большого дела с ними никогда не стоит затевать. Предадут, обведут, или, как говорят в народе о недобросовестных лавочниках, обязательно «обвешают», «обсчитают» и «обмеряют».

В 1800 году явно обозначился новый внешнеполитический курс Императора России, курс, вызвавший панику в Вене, но особенно в Лондоне, курс, который в конце концов стал поводом, причиной и самым «сильным аргументом» в деле убийства Павла Петровича. Тенденциозные авторы традиционно объясняли принципиальное изменение внешнеполитической ориентации России «сумасбродством» Самодержца, его «болезненным» самолюбием. На самом деле все выглядело совершенно по-иному: на смену политике идеалов пришла политика интересов; ведь, как стало очевидным, по-иному с европейцами вести себя было невозможно. Они просто не понимают «иного».

Россия, с одной стороны, начала серию дипломатических консультаций с Пруссией, Швецией и Данией для создания совместного «Северного союза», который должен был положить конец морскому господству Англии, по крайней мере в акваториях северных морей Европы. Во-вторых, явно обозначились признаки возможного сближения России с Францией. Ход событий во Франции показывал, что революция там завершилась, что в будущем эта мятежная страна, взбудораженная хаосом и отравленная революционным ядом, вернётся к традиционной форме государствоустроения. Ктому имелись веские поводы.

В ноябре 1799 года Бонапарт совершил государственный переворот, установив в звании «первого консула» единоличную диктатуру. Вскоре он разогнал революционные ассамблеи – «Совет пятисот» и «Совет старейшин», став фактически пожизненным правителем Франции. К этому времени были прекращены гонения на церковь; во Франции впервые за последние десять лет начали восстанавливаться приходы. Всё это говорило о том, что революция преодолена, побеждена, а потому и Францию теперь следует воспринимать по-другому.

В Наполеоне Бонапарте Императора Павла 1 подкупало то, что ему всегда нравилось в людях: смелость, решительность, настойчивость в достижении цели. Эти качества свидетельствовали о силе личности, а сильные личности достойны, по крайней мере, уважения. Именно они творят историю. Это не какой-то безвольный Император Франц, который умел писать многостраничные послания, наполненные пустой словесной чепухой, но не был способен выполнить ни одного обещания. С ним можно и нужно поддерживать благопристойные династические отношения, но не более того.

10 октября 1799 года в Гатчине состоялась торжественная церемония бракосочетания старшей дочери Императора Павла Великой княжны Александры Павловны (1783–1801) и брата Императора Франца эрцгерцога Иосифа-Антона (1776–1847), Палатина Венгерского (Наместника Австрийского). Ещё раньше, когда Александре только исполнилось тринадцать лет, в 1796 году, выдать внучку замуж вознамерилась Екатерина II. Её выбор пал на Шведского Короля Густава IV. Но тогда всё закончилось грандиозным скандалом; восемнадцатилетний Король выдвинул неприемлемые условия, помолвка не состоялась, и это, как уже упоминалось, стало сильнейшим потрясением для Императрицы Екатерины, ускорившим её кончину.

Теперь всё выглядело иначе. Молодые были счастливы, счастливы были и родители невесты. Император Павел и Императрица Мария питали к зятю откровенно отеческие чувства. Это был видный, образованный и учтивый молодой человек, ведший себя в России безукоризненно. Он был сыном Императора (1790–1792) Священной Римской Империи Леопольда II, а по матери – урожденной принцессы Марии-Людовики Бурбон (1745–1792), состоял в родстве с французскими, испанскими и неаполитанскими Бурбонами. Его тётей (сестрой отца) являлась несчастная Французская Королева Мария-Антуанетта, обезглавленная в Париже в октябре 1793 года.

Хотя братом Иосифа являлся Император Франц II, но никакого влияния на политику России это обстоятельно не оказало. Павел Петрович твёрдо разграничивал «династическое дело» и «государственное дело» и никоим образом не допустил бы вмешательства зятя в свои нераздельные прерогативы. Да Иосиф и не пытался как-то влиять, тем более что с братом Францем у него сложились весьма прохладные отношения; в его советах и наставлениях он не нуждался. Он безропотно согласился, чтобы его жена сохраняла принадлежность к Православию. Вернувшись же в Империю, он поселился с супругой в своих венгерских владениях и в Вене практически не бывал.

Этот брак создал вторую матримониальную связь между Домом Романовых и Домом Габсбургов; первой было замужество сестры Марии Фёдоровны принцессы Елизаветы-Вильгелъмины Вюртембергской с тогда эрцгерцогом Францем. Но, как и в первый раз, вторая связь оказалась недолговечной. Александра Павловна умерла при родах в Будапеште 4 марта 1801 года; всего за несколько дней до убийства Отца – Императора Павла. Больше, до самого 1917 года сколько-нибудь близких династических матримониальных связей между Романовыми и Габсбургами не возникало…

Единственным лидером в Европе, с кем Император Павел готов был вести дело, становился Наполеон. Россия выказала заинтересованность в сближении. В Париже тут же уловили новые веяния в Петербурге. Наполеон прекрасно понимал, что единственного и самого страшного врага и его, и Франции – Англию, можно сокрушить только в союзе с такой великой державой как Россия. В январе 1800 года Наполеон публично произнес многообещающие слова: «Франция может иметь союзницей только Россию!» За словами последовали и дела.

Наполеон считал, что Пруссия, которая была нейтральной и поддерживала близкие отношения с Россией, может сыграть в новой стратегической диспозиции важную роль. В письме министру иностранных дел Талейрану (1754–1838) «первый консул» высказался на сей счёт вполне определённо: «Мы не требуем от Прусского Короля [115]115
  Имелся в виду Король (1797–1840) Фридрих-Вильгельм III.


[Закрыть]ни армии, ни союза, мы просим его оказать лишь одну услугу – помирить нас с Россией».

В этот момент Павел I уже не сомневался, что Наполеон – могильщик революции и будущий Король. Свои взгляды на ход событий Самодержец изложил в 1800 году в беседе с датским посланником бароном Нильсом Розенкранцем (1757–1824) [116]116
  16 декабря 1800 года Розенкракца, с которым ранее Самодержец поддерживал доверительные отношения, выдворили из России. Благодаря похищенному шифру властям в Петербурге стали известны подробности дипломатической переписки, в которой датский посланник позволял себе весьма оскорбительно отзываться о Павле I.


[Закрыть]. Эту беседу посланник подробно описал в донесении в Копенгаген.

«Государь сказал, что политика его остаётся неизменною и связана со справедливостью там, где Его Величество полагает видеть справедливость; долгое время он был того мнения, что она находится на стороне противников Франции, правительство которой угрожало всем державам; теперь же в этой стране в скором времени водворится Король, если не по имени, то, по крайней мере, по существу, что изменяет положение дел [117]117
  18 мая 1804 года Наполеон в присутствии папы Пия VII короновался в Соборе Парижский Богоматери, провозгласив себя «Императором французов».


[Закрыть]. Он сбросил сторонников этой партии, партии австрийской, когда обнаружилось, что справедливость не на её стороне; то же самое он испытал относительно англичан: он склоняется единственно в сторону справедливости, а не к тому или другому правительству, к той или другой нации, и те, которые иначе судят о его политике, положительно ошибаются».

Павел Петрович был готов к принципиальной внешнеполитической переориентации. На донесении от 28 января 1800 года русского посла в Берлине барона А. И. Крюденера о французском зондаже Император сделал приписку: «Что касается до сближения с Францией, то я бы ничего лучшего не желал, как видеть её прибегающей ко Мне, в особенности».

Со стороны Наполеона последовал красивый жест. Во Франции находилось около шести тысяч военнопленных, попавших туда в 1799 году во время сражений русской армии в Швейцарии под командованием генерала-от-инфантерии А. М. Римского-Корсакова (1753–1840). Тогда французский генерал Массена нанёс русской армии поражение под Цюрихом и в плен попали тысячи русских – большей частью раненые и больные. Они были отправлены во Францию, где с ними обращались подчеркнуто любезно: их хорошо кормили, они имели почти свободный режим, а офицерам дозволялось даже носить оружие.

Теперь Наполеону представилась возможность показать «рыцарю Павлу» свой рыцарский характер. По его заданию министр Талейран отправил в июле 1800 года письмо руководителю русского внешнеполитического ведомства Н. П, Панину, в котором уведомлял, что «первый консул уже сделал распоряжение», чтобы все русские, «которые находятся в плену во Франции, возвращены были в Россию, без обмена и со всеми воинскими почестями, С этой целью они будут заново обмундированы, вооружены и получат обратно свои знамёна». Кроме того, было сообщено, что Наполеон считает себя в «мире с Россией» и «отдал приказ французским эскадрам защищать русские суда от нападения английских кораблей».

Великодушный жест Наполеона произвел на Императора Павла самое благоприятное впечатление. Для принятия пленных в Париж был отправлен генерал Спренгпортен, а в качестве ответного политического жеста в январе 1801 года Павел Петрович распорядился выслать из Митавы претендента на французский престол Людовика XVIII и прекратить выплату ему пенсии (200 тыс. рублей в год).

В конце 1800 – начале 1801 года дело явно шло к установлению союзных отношений между Россией и Францией. «Первый консул республики» 9 (21) декабря 1800 года отправил Самодержцу личное письмо, в котором прямо обозначил своё отношение, свои интересы и устремления.

«Я имею великое удовольствие, – заявлял Наполеон, – видеть вчера г. Спренгпортена. Я поручил ему передать Вашему Императорскому Величеству, что столько же вследствие политических соображений, сколько из уважения к Вам, я желаю видеть скорый и неизменный союз двух могущественнейших наций в мире. Я тщетно пытался в течение года восстановить мир и спокойствие в Европе: мне удалось это; ещё продолжают драться без причины и, как кажется, единственно благодаря подстрекательству английской политики».

Далее Наполеон предлагал конкретные меры и шаги. «Но стоит Вашему Императорскому Величеству снабдить какое-нибудь лицо, пользующееся Вашим доверием и знающее Ваши желания, особенными неограниченными полномочиями, – и через двадцать четыре часа спокойствие водворится на материке и в морях. Ибо, когда Англия, немецкий Император и все другие державы убедятся, что как желания, так и руки наших двух великих наций соединяются в стремлении к одной цели, оружие выпадет у них из рук, и современное поколение будет благословлять Ваше Императорское Величество, избавившее его от ужасов войны и раздоров партий».

Подобные мысли и намерения были созвучны настроениям и представлениям Императора Павла, который не замедлил с ответом. 18 (30) декабря повелитель России отправил послание, начинавшееся словами: «Господин Первый Консул. Те, кому Бог вручил власть управлять народами, должны думать и заботиться об их благе». И далее продолжал: «Я не говорю и не хочу пререкаться ни о правах человека, ни о принципах различных правительств, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается». Письмо заканчивалось на дружеской ноте. «Теперь я готов Вас слушать и беседовать».

Старые противоречия, недовольства и конфликты предавались забвению. Новые времена требовали свежих идей и подходов, которые Император Павел так явно и демонстрировал. Через две недели, 2 января 1801 года, Павел Петрович отправил второе послание Наполеону, где крайне критически отозвался о мировой роли Англии и закончил послание призывом к солидарности в борьбе с алчной и безудержной английской политикой. «Несомненно, – заканчивал послание Самодержец, – что две великие державы, установив между собой согласие, окажут положительное влияние на остальную Европу. Я готов это сделать».

Наполеон тут же отреагировал; вырисовывалась перспектива создания мощной коалиции, способной сокрушить ненавистное английское мировое господство. Наполеон, как и Павел, человек быстрых и решительных действий, предложил план совместного удара по Британии. Объектом удара должна была стать, как выразился Наполеон, «жемчужина Британской Империи» – Индия. Неистовый корсиканец предложил и конкретный план совместных действий. Два контингента, французский и русский, общей численностью в семьдесят тысяч, начинают наступление с двух сторон. Россия движется на юг, чтобы атаковать англичан с Севера, а французы следуют на судах по Дунаю, Черному морю и высаживаются в районе Таганрога, откуда далее следуют через Царицын и Астрахань на судах по Каспию до Астрабада, который станет «главной квартирой союзной армии». Затем совместная армия следует через Герат, Ферах и Кандагар (территории современного Афганистана) и выходят на берега реки Инд.

Наполеон особо подчеркивал, что союзники не будут воевать с другими народами и их правителями, и что надо ко всем обратиться с особым воззванием, уведомляя всех, что их враги – англичане. Руководителям племён, через чьи территории будет следовать воинский контингент, предполагалось выплатить деньги. «Единственная цель этой экспедиции, – заявлял Наполеон, – состоит в изгнании из Индостана англичан». Этот проект вызвал сочувствие и понимание Императора Павла. Спокойной жизни и благоразумного политического равновесия на Европейском континенте можно было добиться только через обуздание Англии.

У Англии же нет никакой высокой политики; её международную деятельность всегда и везде определяли только корысть, барыш, купеческий расчёт. Если нет барыша, «приварка» и он не предвидится, то англичан такие проблемы никогда не интересовали. Они готовы идти на сделку с кем угодно, хоть с дьяволом, лгать и изменять всем принципам и декларациям, лишь бы получить финансовую выгоду. Потоку они всегда будут ненавидеть Наполеона, он – угроза их капиталам; потому они всегда будут бороться и с Россией, для которой моральный приоритет выше всего иного. России с Англией никак не сойтись.

Император Павел I не руководствовался в международной деятельности некими эмоциональными порывами, сиюминутными настроениями, Он хотел убедиться в правоте своей позиции, выслушать и другие мнения, но от людей, не запятнанных пристрастиями или продажностью. В этом отношении глава внешнеполитического ведомства Никита Петрович Панин (1771–1837), племянник незабвенного Никиты Ивановича, совсем не подходил. Да, он знающий, да, он сведущий во многих делах; на посту полномочного представителя в Берлине проявил себя достойно. Павел Петрович предал забвению давнюю историю, восходившую к 1791 году, когда молодой Панин путём интриги хотел обострить отношения Павла с матерью. Но тогда весь придворный мир был одной сплошной интригой; многие тогда замарались. Не подходил Панин по другой причине.

Хотя он не был открыто замешан в сношениях с Англией и англичанами, но работал в их пользу и не от скудости ума, а от своей давней приверженности к французским эмигрантам-роялистам, для которых сближение с республиканской Францией, и особенно с Наполеоном, было смерти подобно. Теперь нужен другой человек, и 17 ноября 1800 года Панин был уволен. Существует утверждение, что граф Никита Петрович Панин и Чарльз Уитворт являлись «бранями», так как входили в число масонов одной из лож. Масонские связи вообще-то очень плохо документированы, получить какие-то бесспорные доказательства тут практическим невозможно. Но если это было именно так, то Панина можно рассматривать уж если и не как агента английского посла, то как его доверенное лицо. Однако нет никаких указаний на то, что Павел I знал о подобной закулисной стороне биографии вице-канцлера, и увольнение Панина никак этим обстоятельством не мотивировалось.

Все внешние дела перешли в фактическое распоряжение графа Фёдора Васильевича Ростопчина (1763–1826), которого Император именным указом ещё 22 февраля 1799 года возвел в графское достоинство.

Ростопчин, происходивший из небогатого дворянского рода, выдвинулся в войне с турками и со шведами, и в 1791 году принимал участие в мирных переговорах со Швецией, к которым его привлёк А,А. Безбородко. В 1792 году становится дежурным офицером при Цесаревиче Павле, постепенно завоевывает его доверие. После восшествия на Престол Павла Петровича Ростопчин быстро делает карьеру: в 1798 году он уже генерал-лейтенант и генерал-адъютант. После недолгой опалы он становится членом Иностранной коллегии и действительным тайным советником. В 1799 году он – вице-канцлер и генеральный директор почт.

Ростопчин относился к разряду умных, знающих и чрезвычайно «пронырливых» царедворцев; не зря же его наставником являлся АЛ. Безбородко. Ростопчин обладал острым языком; ему далеко не всё нравилось в правлении Павла. Он многих, а точнее говоря – почти всех сановников, без оглядки на последствия, критиковал; «каналья» было далеко не самым обидным эпитетом, которым награждал чиновных «сиятельных особ» и главных «этуалей» столичного бомонда. Его главные враги – граф Никита Петрович Панин и граф Пётр Александрович фон дер Пален. Так уж сложилось, что эти же персоны являлись и главными врагами Императора, организаторами заговора на жизнь Самодержца.

Граф Ростопчин прославился своей экстравагантностью; его нередко называли «чудаком». Во время войны 1812 года он являлся Московским губернатором и руководил эвакуацией города и организацией сопротивления. Он лично рисовал карикатуры на Наполеона и на французов, а одним своим действием привлёк особое внимание Наполеона. Когда по пути к Москве французы заняли поместье «Вороново», принадлежавшее Ростопчину, то нашли его опустевшим и сгоревшим, а на столбе висела составленная на прекрасном французском языке афиша, гласившая; «В течение восьми лет я украшал эту древнюю землю, жил здесь счастливо в лоне семьи. Жители этой деревни 1720 душ, покидают её при вашем приближении, а я поджигаю мой дом, дабы он не был запятнан вашим присутствием, французы, я оставил вам два моих дома в Москве с обстановкой стоимостью в полмиллиона рублей, здесь вы найдёте только пепел».

«Император французов» чрезвычайно развеселился, когда ему принесли эту афишу. Уму непостижимо: хозяину самому уничтожать собственное имущество! На такое способны только эти русские, имеющие извращенные представления обо всём. В качестве образца «русской дикости» Наполеон распорядился отправить афишу в Париж для всеобщего обозрения. Как вспоминал приближённый к Наполеону генерал и дипломат Арман де Коленкур (1773–1827), эффект получился обратный ожидаемому. «Афиша произвела глубокое впечатление на всех мыслящих людей… она встретила больше одобрения, чем критики»…

Ростопчин обладал двумя качествами, чрезвычайно ценимыми Павлом Первым. Во-первых, ои никогда «не брал» ни из казенного кармана, ни тем более – из иностранного. Во-вторых, он был сторонником твёрдой линии во внешней политике, нацеленной на поддержание престижа Империи не путём уступок со стороны России, а только в её интересах, невзирая на слова и заверения, исходившие из разных зарубежных столиц. Он никогда не верил напыщенным словам, как вообще он мало кому доверял в делах или в жизни. Он придерживался твёрдого убеждения, что иметь дело с такими странами, как Австрия или Англия, нельзя, что единственной реальной силой в Европе является Наполеон; с ним одним только и можно по-настоящему договариваться.

В январе 1801 году Ростопчин составил особую записку, содержащую анализ политической ситуации в Европе, которую Император внимательно изучил, сопроводив её своими замечаниями и комментариями. Ростопчин считал, что с Францией следует устанавливать союзные отношения, для укрепления международных позиций России. Он предполагал, что рано или поздно состоится распад Турции и Россия должна иметь сильного союзника, чтобы наследство османов не попало в сторонние руки, в первую очередь англичан. Этим путём можно нанести сильнейший удар Англии – заклятого врага Франции и врага России.

Об Англии было сказано, что она «своею завистью, пронырством и богатством была, есть и пребудет не соперница, но злодей Франции». Около этого места Император сделал заметку: «Мастерски писано!» Далее Ростопчин заключал, что Англия «вооружила попеременно Угрозами, хитростью и деньгами все державы против Франции». Тут Павел I счёл уместным прибавить: «и нас грешных».

Ростопчин видел впереди воссияние Креста Господня над поруганным и поверженным Константинополем, носившим теперь басурманское наименование Стамбул (Истамбул). Его записка заканчивалась патетическим пассажем; «Если Творец мира, с давних времен хранивший под покровом Своим Царство Российское и славу его, благословит и предприятие сие, тогда Россия и XIX век достойно возгордятся царствованием Вашего Императорского Величества, соединившего воедино престолы Петра и Константина, двух великих Государей, основателей знатнейших Империй света». Эта имперская экспансионистская грёза графа Ростопчина никак не отвечала планам Павла I, но была понятна любой православной душе. В этом месте Император сделал пометку: «А меня всё-таки бранить станут».