Текст книги "Павел I"

Автор книги: Александр Боханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

Украшенный орденами, в золочёном маршальском камзоле с бриллиантовыми пуговицами, он обретался во Дворце умирающей благодетельницы, где его и встретил Павел Петрович. Приказ нового повелителя был ясным и окончательным: немедленно убраться из Дворца и из Петербурга и никогда больше в столице не появляться. Это был первый акт «жестокости» и «тирании» Павла Петровича, которым его втихомолку начнут отныне укорять при жизни и громогласно инкриминировать после смерти. Если учитывать, что аристократические фамилии были тесно переплетены родственными узами между собой, то можно сказать, что первые признаки «оппозиции» как раз и проявились уже 6 ноября 1796 года.

Барятинские находились в родстве с князьями Хованскими, графами Головкиными, графами Головиными, князьями Долгорукими, князьями Голицыными. Это был мощный аристократический клан. Если же прибавить к этим «оскорбленным» и клан Орловых – ведь графа Алексея Григорьевича Орлова (1736–1807) «унизили», принудив участвовать в перезахоронении Петра III, в убийстве которого он принимал деятельное участие, – то контингент «возмущённых» дворянских родов будет еще представительней: Ртищевы, Зиновьевы, Лопухины, Безобразовы…

Среди первых назначений Павла было назначение Фёдора Васильевича Ростопчина (1763–1826) генерал-адъютантом и затем производство его в генерал-майоры. Сообщая о своей милости, Павел Петрович произнёс наставление, которое можно воспринимать как форму новой философии власти, которая будет доминировать отныне в высших имперских коридорах: «Знай, что я назначаю тебя генерал-адъютантом, но не таким, что гулять только по Дворцу с тростью, а для того, чтобы правил военною частью». Иными словами, только беззаветная служба Царю и Отечеству будет иметь значение, а не расшаркивание на дворцовых паркетах.

Екатерина II испустила свой последний вздох около десяти вечера б ноября 1796 года, и, как вспоминал очевидец Ф. В. Ростопчин, «слезы и рыдания не простирались далее той комнаты, в которой лежало тело Государыни». За дверями спальни возобладали совсем иные настроения. Когда генерал-прокурор и казначей граф А. Н. Самойлов (1744–1814) вышел из спальни Екатерины в прилегающие комнаты, где ожидала новостей целая толпа царедворцев, и объявил: «Милостивые государи! Императрица Екатерина скончалась, а Государь Павел Петрович изволил взойти на всероссийский Престол», то толпа взорвалась ликованием. Графа чуть не задушили в радостных объятиях. Здесь невольно приходит на ум старое римское изречение: «Sic transit gloria mundi» (так проходит мирская слава). Екатерину искренне оплакивали только несколько фрейлин и верных слуг, все остальные думали уже совсем о другом.

Менее чем через час после кончины «Екатерины Великой» в Большой церкви Зимнего Дворца началась присяга новому Императору. Одним из первых её принёс Платон Зубов…

Глава 5
Жить – значит служить

Павел Петрович стал Императором на сорок третьем году жизни. Он так долго этого ждал, так много пережил волнений, оскорблений и унижений, что можно только диву даваться, как он выдержал весь этот бесконечный психологический прессинг. Потом «психиатры от истории» будут бессчётное количество раз называть его «сумасшедшим», «параноиком» и даже «идиотом». Всё это – тенденциозные измышления, говорящие не о Павле I, а о тех, кто эти бредни рождал и популяризировал. Злобные мифы давно в арсенале многих сочинителей, пишущих и размышляющих на темы Русской истории. Это отдельная тема, напрямую связанная с социально-психологической патологией, имя которой – русофобия; о ней здесь размышлять не место.

Ранее уже упоминалось о том, что первые уничижительные вердикты появились в кругу тех, кто замышлял и желал убийства Императора, кто непосредственно участвовал в нём, и тех, кто этому злодеянию рукоплескал. В значительной части российского дворянства ненависть к Павлу Петровичу не знала, что называется, срока давности. В эпоху Павла дворянство, особенно его высший слой – аристократия, действительно пережила «страх и ужас», который передавался потомкам на генетическом уровне. Даже те, кто родился через многие десятилетия после гибели Императора, все ещё продолжали твердить о «тиране», о его «жестокостях» и «психической ущербности». Один показательный пример.

Правнук одного из убийц Монарха, графа Николая Александровича Зубова (1783–1805), умерший в эмиграции в Париже «доктор философии» граф Валентин Платонович Зубов (1884–1969), издал в 1963 году на немецком языке сочинение «Император Павел I: человек и судьба», переведённое на русский язык и напечатанное в Петербурге в 2007 году. Оно наполнено многими уничижительными пассажами относительно убиенного Императора и его окружения. Вот только пара примеров. «Многое говорит за то, – изрекал парижский граф, – что Павел не был сыном супруга Екатерины». Данный исходный тезис, что называется, весит в воздухе. У графа не то что «многое», но и «малое» невозможно отыскать. Автор ограничился пересказом давних салонных сплетен, утверждая – вопреки очевидному, общеизвестному и зримому, – что Пётр III и Павел I «внешне не были похожи»!

Или, скажем, вот что говорится об A.A. Аракчееве: «Только собачья преданность Павлу и Александру была единственной положительной чертой этого монстра». Монстр, и никто другой! Это типичный образчик «тонкого исторического анализа», столь характерный для отечественной историографии коммунистической поры, когда идеологический ярлык не требовал никакого документального обоснования.

В сочинении нет ни слова раскаяния или хотя бы человеческого сожаления по поводу злодеяния предков, убивших Помазанника Божия. Ведь именно его прадед нанёс смертельный удар в висок Императору пресловутой золотой табакеркой – подарком «Матушки Екатерины». Потом эта табакерка хранилась в семье Зубовых как бесценная реликвия. [82]82
  Ныне эта табакерка хранится в золотой коллекции Эрмитажа.


[Закрыть]Но обо всём этом – ни звука. Может возникнуть недоумённый вопрос: зачем надо было в Германии и во Франции тиражировать клеветы и инсинуации, которые преспокойно бытовали на просторах исторического сознания и в эпоху существования Российской Империи? Ответ напрашивается только один: родовая ненависть к Павлу Петровичу.

Обратимся к оценкам известного биографа Императора Павла генерала и историка Н. К. Шильдера, умершего в 1902 году. Предваряя рассказ о правлении Павла Петровича, биограф многозначительно заявлял: «Наступил краткий, но незабвенный по жестокости период четырехлетнего царствования Императора Павла». «Незабвенный по жестокости» – сильно сказано; это не вступительная ремарка, а скорее – мрачная эпитафия. А как же Пётр I? Он ведь тоже «незабвенный по жестокости», причём его «жестокости» во сто крат превышали всё, что происходило в России до самого падения монархии в 1917 году!

Пётр I – «великий», он «созидал Империю», «модернизировал страну». Всё это, конечно, так. Но ведь тем же самым занимался и Павел Петрович. Хотя его достижения здесь и не столь эпохальны, но ведь Пётр правил несколько десятилетий, а его правнук – чуть более четырёх лет. При Императоре Павле не существовало ничего напоминающего «массовые репрессии», при нём не было ни одной казни. Даже из числа явных недоброжелателей и врагов никто не был лишён жизни.

Да, Павел Петрович являлся импульсивной натурой, да, в его Действиях наблюдалось немало эмоционального, непродуманного, скороспелого. Помыслы же его всегда были чисты и возвышенны; он всегда оставался благородным рыцарем и был способен на великодушие, которое присуще далеко не всем, кого величают «великими». Способен был прощать других и не стеснялся просить прощения у людей, им обиженных ненароком. Он умел признавать собственные ошибки, и, исходя из этого, пересматривать скреплённые монаршей подписью решения, что характерно только для по-настоящему крупных государственных личностей.

Характерный в этом смысле случай приведён в воспоминаниях генерала H.A. Саблукова (1776–1848). Его отец, A.A. Саблуков (1749–1828), занимал пост вице-президента Мануфактур-коллегии, ведавшей делами текстильной промышленности. Павел Петрович ввел в армии мундиры синеного цвета, но, заметив разнооттеночность в расцветке мундиров, тут же повелел Мануфактур-коллегии: впредь изготовлять фабрикам сукно строго единого окраса. Президент коллегии князь Н. Б. Юсупов (1751–1831) делами ведомства не занимался, и вся ответственность пала на Саблукова. Будучи специалистом своего дела, вице-президент составил отчёт, из которого следовало, что быстро добиться единого цветного оттенка невозможно в силу технологических особенностей: при окрашивании в качестве ингредиента использовался котловой осадок, а потому было трудно сразу получить большое количество сукна единого окраса.

Государь же этого отчёта не получил, а вице-президент Военной коллегии генерал-лейтенант И. В, Ламб лишь уведомил его, что, по мнению Саблукова, распоряжение Императора «выполнить невозможно». Кара последовала незамедлительно: уволить строптивого чиновника со службы и выслать из Петербурга. Воля Императора была исполнена, хотя опальный чиновник был болен. Когда Павлу стали известны подробности всего этого дела, то он немедленно послал к Саблукову генерал-прокурора со своими извинениями, а затем ласково принял «ссыльного» в Гатчине и, как написал его сын, «моему отцу, разумеется, была возращена его прежняя должность».

Замечательно точно о личности Павла Петровича высказалась в своих «Записках» княгиня Д. Х. Ливен (1785–1857), урождённая Бенкендорф. [83]83
  Она лично знала Императора Павла, не раз с ним встречалась и общалась и во время обучения в Смольном институте, и потом, когда она в 1799 году, по протекции Е. И. Нелидовой, была назначена фрейлиной.


[Закрыть]«В основе его характера лежало величие и благородство – великодушный враг, чудный друг, он умел прощать с величием, а свою вину или несправедливость исправлял с большою искренностью».

Государственная деятельность Павла I, в отличие от того, что часто говорят, совсем не была бесцельной и хаотичной. Он имел ясное представление о национально-имперских задачах, главная из которых создание цельного, регулярного государства, одушевляемого Промыслом Божиим, выразителем воли Которого на земле являлся Самодержец.

Государственная система Павла I преследовала несколько социальных целей; ослабление значения дворянского сословия, ограничение его беспредельных экономических и сословных преимуществ; облегчение тягостей крестьянства, водворения в России законности и порядка на основе строгой нормативной регламентации. Ещё в молодости, штудируя сочинение Максимильена Сюлли о Генрихе IV, Павел Петрович навсегда запомнил высказанную там мысль: «Высший закон для Монарха – следование всем законам». Эту формулу Павел I воспринял как непреложную истину, сам всегда первым стараясь соблюдать писаные или неписаные нормативы, вне зависимости от того, насколько они были удобны и приемлемы для него лично. Потому он никогда бы не стал участником какого-то заговора против матери, но отнюдь не по малодушию, а от осознания того, что немыслимо нарушать канонический порядок вещей.

Сразу же по вступлении на Престол, Павел Петрович проявил невиданную ранее заботу о крестьянах, составлявших подавляющую массу населения России. Во-первых, они теперь приводились к присяге на верность. Во-вторых, уже 10 ноября 1796 года был отменён чрезвычайный рекрутский набор по 10 человек с тысячи душ, объявленный Екатериной. В-третьих, 27 ноября, «людям ищущим вольности», предоставлено право апеллировать на решения судебных инстанций. И, в-четвёртых, 10 декабря последовал Указ, отменявший разорительную для крестьян хлебную повинность, взамен которой устанавливался особый сбор по 15 копеек за четверик (четверть десятины).

Основу общественного мировоззрения Павла Петровича составлял традиционный христианско-государственный постулат: авторитарный монархизм является наилучшей формой общественной организации, так как он соединял силу закона с быстротой действия. Монарх должен не только властвовать, но и эффективно управлять, а эффективность управления определяется результативностью в достижении поставленной цели. Самодержец – центр власти, вершина власти, творец (демиург) права и его первый охранитель.

Сановники и институты государства существуют только для того, чтобы помогать Государю, их функциональные обязанности следует чётко расписать; никто и ничто не должно уклоняться от исполнения вышестоящих предписаний. Павел I смотрел на государственный аппарат именно как на аппарат по исполнению воли Монарха. При этом он считал, что необходима обратная связь: воля должна быть не только оглашена и расписана по исполнителям, но и каждый исполнитель обязан знать свою роль и докладывать о результатах.

Созданный при Императоре «Совет Его Величества» рассматривал только те вопросы, которые ставил Монарх, а Сенат потерял былое значение «коллективной говорильни»; под главенством генерал-прокурора он обсуждал и решал проблемы и вопросы, соответствующие воле Самодержца.

Вводился принцип персональной ответственности всех должностных лиц; «коллегиальность», введенная некогда Петром I и подразумевавшая, что «коллективный разум» продуктивней единоличного, отходила в прошлое. Время показало, что в такой огромной и разнообразной стране, как Россия, «коллегиальность» на деле означала безответственность, что губительно сказывалось на жизнедеятельности государства. Об этом Павлу Петровичу не надо было читать специальных донесений и научных трудов; он воочию в этом многократно убеждался за многие годы правления матери.

Авторитарность на высшем уровне подразумевала и авторитарность на нижестоящих этажах иерархической лестницы. Император был, что называется, «в пяти минутах» от учреждения министерств, но «министерства» пришли на смену «коллегиям» уже при Александре I, хотя идея эта принадлежала именно Павлу Петровичу.

Император намеревался создать и издать единый Свод законов, определявший правовые условия жизни и деятельности в Российской Империи. На смену бесконтрольной власти чиновника и управителя должен был прийти бесстрастный и безличный «закон», способный водворить право и стабильность в государстве. Эта была идея Монтескье, которую Павел Петрович усвоил ещё в молодости и потом не расставался с ней никогда. Однако, в силу ограниченности времени властвования, эта мысль, как и многие другие, не была в полной мере реализована.

Уже 16 декабря 1796 года появился Указ: «О собрании в Уложенной Комиссии и во всех архивных изданиях доныне узаконений и о составлении из оных трёх книг законов Российской Империи: Уголовных) Гражданских и Казенных дел». Предполагалось, что кодификация законодательства создаст «прямую черту закона, на которой судья утвердительно основаться должен».

Лучшей государственной организацией, самой монолитной и дееспособной представлялась армейская структура, и Павел Петрович хотел распространить эти принципы на все ступени управления, на все элементы аппарата, на всю гражданскую службу. Только таким путём можно искоренить нерадивость и коррупцию, а потому и править следует «железной рукой». Как на поле сражения нельзя допускать никаких проволочек, уклонений и затягиваний, так должно быть и во всех сферах государственного управления.

Император не терпел никаких отсрочек; его можно было убедить – он воспринимал аргументы, если они были логичными и предметными. Однако его нельзя было перехитрить умолчанием, нельзя было волю Самодержца «спустить на тормозах», похоронить в «согласованиях». Отданный приказ требовал скорого ответного доклада, рапорта об исполнении. Как написал позже князь Ф. Н. Голицын (1751–1827), «Государь был умён, с большими сведениями, не мстителен, но горяч в первом движении до исступления». Именно неисполнение, рассматриваемое как своеволие, и было главной причиной «горячности в первом движении».

В этом смысле замечательная по показательности история связана с духовным наставником ещё Цесаревича Павла Петровича Московским Митрополитом Платоном (Левшиным). Уже 7 ноября 1796 года Император отправил в Москву Платону дружественное послание: «Вам первому сим извещаю, что матери моей не стало вчера ввечеру. Приезжайте ко мне, распорядясь по епархии своей. Всегда верный Друг и благосклонный Павел».

Платон же не спешил в Петербург; дел по Московской епархии было множество, да и не хотел пастырь оказаться в гуще событий, которые до него не касаются. К тому же скоро вышел Указ о награждении лиц духовного звания светскими наградами, что просто обескуражило владыку. Когда Московский Митрополит Платон получил известие о его награждении Орденом Андрея Первозванного, тс» отправил Императору письмо, умоляя этого не делать и позволить «Умереть архиереем, а не кавалером».

Павел Петрович, ничего не забывавший, был уязвлен и оскорблён поведением Платона. Во-первых, не приехал по зову Самодержца, а, во-вторых, отказался принять Царскую милость. Всё это можно было трактовать как своеволие, столь всегда Монархом неприемлемое. 30 ноября Император отправил Платону новое послание, выдержанное в жёстких тонах.

«С удивлением вижу я отлагательство и медленность приезда Вашего в здешнюю столицу, а ещё с большим неудовольствием непристойный отзыв Ваш, в последнем ко мне письме сделанный. Признаюсь, что сколь по долгу верноподданного, столь наиболее по дружбе моей к Вам, ожидал я, что Вы волю мою исполнить поспешите; но когда усматриваю противное тому, и когда Вы, в самых первых днях царствования моего позволяете себе шаг и непристойный, и высокомерный, то я убеждаюсь стать противу Вас на другой же ноге, приличный достоинству Государя Вашего».

Размолвка с Платоном продолжалась несколько месяцев и, хотя Император был возмущен, но никаких мер против своего духовного наставника не предпринимал, хотя имел на то полное право. Когда же Павел I прибыл 15 марта 1797 года в Москву на Коронацию, то за Тверской заставой, у Петровского путевого дворца, его встречал Митрополит Платон и произнес напутственное слово. Лёд растаял. Император был восхищён, и в его душе возродились самые дружественные чувства былых времен. Платону он написал:

«Ваше преосвященство обыкновенным своим образом тронули сердце моё. Вы ему помешали было отдаться чувству его. От Вас зависит самих, приехав завтра ко мне, кончить то, чем благодарность показать Вам могу, чем пред собою и светом должен». Теперь Платон не смог уже «медлить», он посетил Императора, между ними произошла сердечная беседа, и Платон вышел из дворца «кавалером»…

Вторым ярчайшим примером, раскрывающим, с одной стороны, переменчивость настроений Императора Павла, а с другой – его отходчивость, служат отношения с выдающимся полководцем Александром Васильевичем Суворовым (1729–1800). Павел вступил на Престол тогда, когда имя Суворова уже было легендарным: его полководческое мастерство в различных военных кампаниях снискало ему немеркнущую славу. За что и удостаивался высочайших наград: «граф Рымникский», «генерал-аншеф», [84]84
  По воинскому уставу 1716 года – звание главнокомандующего, равное фельдмаршалу.


[Закрыть]

Суворову с самого начала не нравились воинские порядки «прусской ориентации», которые стали вводиться в армии вскоре после воцарения Павла Петровича. Особенно ему претило новое обмундирование, и он без оглядки на последствия произнес фразу, ставшую крылатой: «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец – природный русак». Естественно, нашлись наушники, выпады Суворова довели до сведения Самодержца. Реакция была гневной и быстрой: 6 февраля 1797 года вышел приказ, гласивший, что «так как войны нет и ему делать нечего», отставить Суворова от службы. Ему было предписано отправиться в свою родовую вотчину, село Кончанское Боровицкого уезда Новгородской губернии.

Прошло два года, и в начале 1799 года, когда возникла угроза вторжения французских войск в Австрию, России необходимо было вмешаться. Император вызвал Суворова, милостиво принял, попросил не обижаться на прошлое и поручил возглавить шести десятитысячный русский военный корпус в Европе против французов. Суворов был награжден орденом Иоанна Иерусалимского. Растроганный старый полководец, упав на колени, произнес; «Боже, спаси Царя!» В ответ услышал: «Да спасёт тебя Бог для спасения царей!»

Суворов получил, что называется, полный карт-бланш; в военные операции Самодержец не вмешивался, дав лишь одно напутствие: «воюй как знаешь». В письме Суворову в Вену напоминал только цели кампании: «Мы молим Господа Бога нашего, да благословит ополчение наше, даруя победы над врагами веры христианской и власти, от Всевышнего поставленной, и да прибудут воины российские словом, делом и помышлением, истинными сынами Отечества и нам верноподданными».

Под водительством Суворова Русская армия в Северной Италии добилась замечательных побед над до того «непобедимым» французским воинством. 17 апреля 1797 года одержана победа в сражении при реке Адде, после которой, через день, армия заняла Милан, а через три недели – Турин. Далее следовали блестящие успехи: 7–9 июня 1799 года при реке Требби, а 4 августа – при городе Нбви. Далее произошло невероятное событие, которое не укладывалось в головах современников и до сих пор является уникальным подвигом в истории мирового военного дела. В сентябре 1799 года, когда австрийцы за спиной русских пошли на сделку с французами, Русская армия оказалась в западне. Капитуляция представлялась неизбежной. Однако вопреки прогнозам стратегов всех стран Суворов совершил невозможное: вывел войска из Италии через Альпы, через немыслимые горные вершины и бездонные ущелья.

Суворова в России принимали как национального героя. Сам Император встречал его в Петербурге, являя небывалые знаки внимания.

Суворов получил уникальное воинское звание «генералиссимуса» и титул «светлейшего князя Италийского». Как заявлял Император в именном рескрипте, награда сия дана «За великие дела верноподданного, которыми прославляется царствование Наше».

Старый же полководец оставался самим собой. Он не умел и не хотел играть по придворным правилам; его высказывания были резкими и часто нелицеприятными. Последовала новая опала, и смерть генералиссимус князь Италийский, граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский встретил в своём имении…

Главная беда Павла Петровича состояла в том, что у него не было когорты не просто широкомыслящих людей, но именно дееспособных исполнителей, способных искренне понять, принять и претворять идеи Павловской государственной доктрины. Несколько выдающихся сановных деятелей общей безысходной картины не меняло. Придворно-чиновный контингент по преимуществу – беспринципные лакеи, лицемерные лизоблюды, низкие интриганы, но отнюдь не люди государственного склада ума. Долгое правление Екатерины II таковых наплодило во множестве.

Павел же Петрович полагал, что волей верховной власти, приказами и предписаниями можно переломить старую чиновную психологию, базовый элемент которой отражала формула: иметь максимальные права и минимальные обязанности, а лучше не иметь обязанностей вовсе. Самодержец обрушил на эту среду, пребывавшую в сладостно-беззаботной неге, шквал волевых решений.

Уже в первые месяцы нового царствования стало очевидным, что былые чиновные привычки надо менять, или покидать насиженные места. 23 декабря 1796 года появился Именной Указ Сенату, в котором строго предписывалось изменить сроки «зимних вакаций». Раньше государственные чиновники отдыхали зимой «от трудов праведных» две недели: с Рождества (25 декабря) до самого Крещения (7 января). Теперь же, как говорилось в Указе, они имели право «иметь от заседаний свободу, только в первые дни праздников 25,26 и 27 декабря»; в прочие же дни обязаны быть в присутственных местах.

«Ущемление прав» касалось всех рангов служилого люда, в том числе и чиновной элиты: сенаторов и генералитета. Указом от 26 декабря 1796 года предписывалось «Сенату Нашему, Коллегиям и другим судебным местам» в летнее время иметь в наличии на менее половины состава, чтобы обеспечивать бесперебойную работу государственного аппарата. Раньше можно было числиться на должности, а чувствовать себя рантье: получать жалованье и жить в соответствии со своим надобностями и желаниями. Теперь же время «благоденствия» ддя служилого люда миновало.

Эго касалось и генералитета. 6 января 1797 года вышел Указ, в соответствии с которым генералам запрещалось «отлучаться от своей команды без особого повеления». В качестве назидательного примера генерал-от-инфантерии князь И. П. Прозоровский был уволен со службы и отправлен «в свои деревни».

В чиновных канцеляриях воцарилась паника; раньше можно было месяцами, а то и годами тянуть; теперь требовались какие-нибудь дни, а то и часы, чтобы предстать «перед инквизицией» с отчётом. Монарх мог сам, без всякого предупреждения, рано утром прибыть в какое-нибудь присутственное место, и горе было тому и тем, которые не исполняли службу по расписанию! При Павле Петровиче все государственные учреждения, вся служебная рать находились «в полной боевой готовности» с раннего утра. Нововведения были столь обширны, разнообразны и неожиданны, что приводило порой к анекдотическим ситуациям. Об одной из них рассказал князь Ф. Н. Голицын в своих «Записках».

«При начале царствования его (Павла I. – А. Б.) поставлены были во дворце в передних комнатах внутренние бекеты (посты) и переменено слово, вместо как прежде командовали «к ружью», велено кричать «вон!». [85]85
  Команда звучала: «Караул, вон!»


[Закрыть]В одно утро генерал-прокурор граф А. Н. Самойлов, [86]86
  Самойлов Александр Николаевич (1744–1814) – граф, действительный тайный советник, генерал-прокурор.


[Закрыть]проходя с делами к Государю мимо бекета, и караульный офицер, желая отдать ему честь, закричал «вон», граф, не поняв, что сие значит, вздумал, что всех из комнат выгоняют, поворотяся уехал домой».

Законодательно-правовая деятельность Императора по формированию нормативной среды в государстве являлась беспрецедентной. Абсолютно точное количество его распорядительных актов установить невозможно: в литературе бытуют разные показатели; «более трёх тысяч», «около десяти», «более 12 тысяч». Имеются в виду распорядительные акты различного рода; манифесты, императорские указы, рескрипты (именные повеления), изустные приказы, касавшиеся всех сторон жизни Империи [87]87
  До сего дня существует только одна работа, специально посвящённая анализу законотворческого наследия Павла Петровича. См, Клочков М. В. Очерки правительственной деятельности времени Павла I. СПб., 1916.


[Закрыть].

В 45-томном «Полном своде законов Российской Империи», изданном в 1830 году, включавшем законоположения с 1649 года по конец 1825 года, и насчитывавшем 30 600 актов, Павловские составляют два с половиной объёмных тома: 24-й, 25-й и половина 26-го.

Первый акт датируется днём восшествия на Престол – 6 ноября 1796 года, а последний днём гибели – 11 марта 1801 года. Это был Указ «О дозволении Киргизскому народу кочевать между Уралом и Волгою, и заводить по удобности в лесных местах селения».

Всего в Своде помещено 2248 документов Павловского периода. Это только те распоряжения, которые имели письменную фиксацию; приказы же, передаваемые в устной форме, нередко на бумаге не запечатлевались, а потому и не вошли в Полное собрание законов. Если принять к сведению, что Павел I царствовал 1582 дня, то при любом подсчёте нельзя не признать, что законотворческая деятельность Императора являлась необычайно интенсивной.

Вершиной законотворческой деятельности Павла Петровича стало введение династической конституции. Её олицетворяли два закона: «О престолонаследии» и «Учреждение об Императорской Фамилии», которые, по сути, являлись одним законодательным актом. Этим законам до сего дня не отводится того значения, которое они на самом деле имели: начиная с Петра I это было первое ограничение властной прерогативы Монарха в России.

В день Коронации в Успенском соборе Московского Кремля, 5 апреля 1797 года, после совершения чина Коронования, Император лично огласил в храме фамильный акт о Престолонаследии. По окончании чтения Павел 1 вошел в алтарь и положил документ на Святом престоле в специально устроенный серебряный ковчег и «повелел хранить его там на все будущие времена». В этот же день увидели свет три царских узаконения: об Императорской Фамилии, о российских орденах и Манифест о трехдневной работе крепостных крестьян и о запрещении помещикам принуждать их работать в воскресенье.

Закон Павла о Престолонаследии и «Учреждение об Императорской Фамилии» – важнейшие акты в деле правового обеспечения верховной власти. Император установил незыблемое правило, которое не могло ни при каких обстоятельствах нарушаться: наследование Трона в мужском колене по старшинству. Этим фактически восстанавливался тот древний династический принцип властипреемства Московского царства, который так безоглядно был разрушен Петром I. Но только этой реставрацией наследственного родового права дело не ограничилось.

Отныне все династические права и обязанности были строго иерархически расписаны и регламентированы. Родственники монарха обеспечивались собственным имуществом и финансовыми средствами, отдельными от государственных, делами которых управляло специальное ведомство – Главное управление уделов. Посредством «Учреждения об Императорской Фамилии» правящая династия получала правовой статус особой государственной корпорации, действующей на основе подробного и непеременяемого устава. С некоторыми непринципиальными добавлениями и уточнениями закон вторично был утвержден уже при Александре III в 1886 году, и в таком виде просуществовал до марта 1917 года.

В главных чертах «династическая конституция» выглядела следующим образом, Корона могла переходить лишь от отца к сыну, а затем к его потомству, при этом совершеннолетие тронопреемника определялось в шестнадцать лет. Закон очерчивал и права регента, которым мог быть лишь следующий по праву старшинства член династии, при котором образовывался опекунский совет (шесть особ высших классов по Табели о рангах), наделенный совещательной функцией. Корону могли воспринять и лица женского пола, но только при пресечении мужского царскородного поколения.

Устанавливались титулы членов династии, исходя из степени родственной близости с монархом: «Наследник, Цесаревич, Великий князь и Императорское Высочество» – для наследника Престола, и «Великий князь» и «Великая княгиня» с добавлением «Императорского Высочества» – для остальных потомков. Чтобы избавить Россию от возможных притязаний прочих династий, закон исключал всякие права на Престол для неправославных, как и вообще для представителей тех ветвей рода, которые могли возникнуть после брака русских Великих княжон с иностранными принцами, подробно регулируя все матримониальные дела.

Павловские акты включали несколько принципиальных законодательных положений, напрямую касавшихся отношений Даря и Православия – частично заимствованные из Духовного регламента Петра I, а частью заново сформулированные.

«Первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть Христианская Православная Кафолическая Восточного исповедания», «Император, Престолом Всероссийским обладающий, не может исповедовать никакой иной веры, кроме Православной», Для понимания взаимосвязи между Царем и Церковью очень важна была другая статья, появившаяся при Петре I и воспринятая последующим законодательством: «В управлении Церковном Самодержавная Власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, Ею учрежденного».