Текст книги "Как рождаются мифы XX века"

Автор книги: Александр Кондратов

Соавторы: К. Шилик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

сопровождается чисто социальными факторами:

программированием основ этики, поведения, знаковых

систем, в первую очередь родного языка,, который, в

отличие от иностранного, можно забыть, лишь после

нарушения речевых центров мозга. Вполне понятно, что

в первобытном обществе с помощью «импринтинга

мифов» в сознание и подсознание его членов с ранних лет

вместе с языком вводилась и другая знаковая система,

моделирующая мир, – мифологическая. Персонажи

мифов, их облик и дела закреплялись в памяти. Пережив

событие и усвоив его мифологическое объяснение,

каждый индивид воспринимал это объяснение как «свое»,

правильное, а все другие, какими бы разумными они

ни были, считались «чужими», неприемлемыми.

Убежденности в реальность мифов безусловно

способствовали и такие психологические механизмы, как

внушаемость и вера в авторитет. «Внушение основано на

некритическом восприятии и предполагает, как правило,

неспособность внушаемого сознательно контролировать

поток поступающей информации. Необходимым

условием внушающего воздействия является „авторитетность

источника информации"», – пишет советский психолог

Б. Д. Парыгин в книге «Социальная психология как

наука».

Это вполне естественно, ибо если мы некомпетентны

в каком-то вопросе, то обращаемся к лицу

компетентному и авторитетному для нас. Механизм внушаемости

выработался очень давно, в первую очередь для того,

чтобы облегчить процесс обучения, который и у

человека, и у животных начинается с первых дней жизни

и в основных чертах завершается в ее начальном

периоде, когда, говоря языком кибернетики, индивид по-

лучает «программу». Не случайно более всего

внушаемы дети и подростки и, наоборот, авторитетны

индивиды пожилого возраста, так как они должны передавать

свои знания и навыки подрастающему поколению. Во

всех первобытных обществах хранителями

сокровищницы мифов, их рассказчиками и толкователями,

являются почтенные старцы. Видимо, еще на животной

стадии развития индивид в раннем возрасте испытывает

потребность учиться, а став взрослым, испытывает

потребность обучать более молодых» Опыты с павианами

и шимпанзе показали, что у всех приматов есть и

уважение к авторитету, и внушаемость. У людей эти

психические механизмы значительно усложнились в связи

с появлением знаковых систем, позволяющих

моделировать окружающий мир.

От личности – к коллективу

Большинство названных выше психических

механизмов действует на сознание каждого члена коллектива

индивидуально, независимо от наличия или отсутствия

коллектива. Однако внушаемость, а тем более

уважение к авторитету могут действовать только в

коллективе (социуме). Есть целый ряд таких

социально-психологических механизмов, которые могли играть важную

роль в закреплении мифов и становлении мифологии.

Одним из важнейших является подражание.

Это очень древний механизм, он сложился задолго

до появления человека и особенно характерен для

животных, живущих стаями, стадами, семьями. Восходит

он к инстинкту самосохранения и обычно

сопровождается эмоцией испуга. Чем более замкнутой была группа,

тем большим было взаимное доверие ее особей и тем

шире распространено подражательное поведение. Оно

помогало стаду или стае мгновенно реагировать на

многочисленные опасности, быстрее, отыскивать пищу.

«Очеловечившись» в современном обществе, механизм

подражания заставляет людей слепо следовать моде,

слушать одни и те же шлягеры, смотреть лишь

апробированные «общим мнением» фильмы и т. д.

Исследователи «первобытных» общин подчеркивают, что

всяческие нововведения воспринимаются ими крайне

враждебно. «Быть как все» – является нормой поведения

членов коллектива. Естественно, что при этом не могло

быть и речи о том, чтобы мифы, ставшие священными,

могли подвергаться ревизии или проверке. «Это истин-

но потому, что так учили предки», – подобного рода

фразу этнографы слышали от аборигенов Австралии и

эскимосов Арктики, бушменов Калахари и индейцев

Амазонии.

Несомненно, в первобытном обществе помимо

механизма подражания, унаследованного от животных,

действовал и чисто человеческий, именуемый психологами

механизмом мнения труппы. Эксперименты,

проведенные социологами в содружестве с психологами,

наглядно показали силу его действия. Если вся социальная

группа будет утверждать нечто, явно противоречащее

восприятию или выводам индивида, то он, вопреки

своим личным ощущениям и выводам, присоединится к

мнению группы, особенно если она для него

авторитетна. По существу, это своеобразная трансформация

механизма подражания, которая существует лишь в

человеческом коллективе, пользующемся членораздельной

речью. В своей известной книге «Я и мы» советский

психотерапевт В. Л. Леви по этому поводу замечает:

«Вот непосредственный механизм, по которому

человек– дитя своего времени и своего места; мы

начинаем понимать, каким образом в поколениях держатся

заблуждения, которые кажутся такими нелепыми:

коллективные заблуждения имеют силу закона...»

Механизмы подражания и мнения группы, как и

механизм первой информации, играли роль

стабилизирующего фактора, позволяли сохранять неизменным

основное содержание мифа. Подражательное поведение

в ряде случаев могло приводить к групповым

галлюцинациям,, особенно у людей эмоциональных. Особую

роль в создании мифов, в поддержании их авторитета

играл контингент лиц, наделенных особым

психическим складом, стоящих на грани психопатии, а очень

часто и перешагнувших эту грань. В более поздние

эпохи они стали своего рода посредниками между

миром мифов и миром действительности – шаманами,

колдунами, заклинателями. Внушаемостью,

впечатлительностью, фантазией обладают в той или иной мере все

люди, но нашим предкам эти качества были

свойственны в большей степени, чем нам. По-видимому, прежде,

как и ныне, были люди, более подверженные внушению,

впечатлительные, более склонные к фантазированию,

чем все остальные члены общины или ллемени. Для них

в большей степени, чем для остальных, являлись

реальностью персонажи мифов, а для некоторых грань

между реальным и воображаемым исчезала полностью.

и они становились наиболее сведущими лицами в

области мифологии.

Известно, что люди с отклонениями от нормальной

психики почитаются в «первобытных» обществах как

«священные безумцы», их слова трактуются как

пророчества, глас божий, изъявление воли высших сил. А то,

что мы узнаем об обрядовой стороне «первобытных»

верований, «можно во всей реальности увидеть в

психиатрических больницах, где люди цивилизованные,

люди весьма образованные проявляют в

патологическом состоянии то, что у примитивных народов

является объектом подлинных верований», – справедливо

заметил известный русский этнограф Л. Я. Штернберг в

своей фундаментальной работе «Избранничество в

религии». Ибо «в религии индивидуальность

патологическая играет такую же роль, как и индивидуальность

нормальная. Видения во время галлюцинаций,

сообщенные окружающим, принимаются последними с

полной верой в их реальность».

Использование патологических состояний психики

для контакта с мифическими предками, миром духов

свойственно всем первобытным верованиям. Но,

собственно говоря, это же состояние берут на вооружение и

любые религии. Вспомним видения Мухаммеда,

основателя ислама; Лютера, узревшего черта; шведского

мистика Сведенборга, разговаривавшего с духом

Вергилия и посылавшего свой дух, отделенный от тела,

путешествовать на Меркурий, Марс, Юпитер, где тот

вступал в беседы с обитателями этих планет; иудейских

пророков, утверждавших, что устами их говорит сам

господь; христианских святых, воочию видевших и

слышавших ангелов-хранителей и бесов-искусителей и

многих других «избранников», духовидцев, пророков,

святых, юродивых, божьих людей. В наши дни они нашли

бы понимание не столько у благоговейно внимающих

им верующих, сколько в кабинете врача-психиатра. В

первобытном обществе люди с подобным складом

психики, вероятно, были главными творцами, интепретато-

рами и хранителями мифов.

Потребность объяснить мир с течением времени

развивалась. Можно попытаться наметить вехи на пути

развития объяснения без исследований, которое

привело к созданию мифологии, мифологического

мировоззрения.

Сумев объяснить редкие, необычные явления с

помощью фантастических образов, первобытный человек по-

лучил своеобразную технологию, позволяющую ему

таким же образом объяснять и многое другое в

окружающем мире. И персонифицироваться, отождествляться с

фантастическими образами стали не только редкие,

вызывающие стр.ах явления – извержения, затмения,

землетрясения, но и частые, хотя не каждодневные, такие,

как грозы, бури, наводнения, лесные пожары. А следом

за ними, по-видимому, и такие частые, но совсем

нестрашные явления, как, например, радуга, дождь, облака

необычной формы, ибо и они возбуждали любопытство

и потребность в исследовании неожиданностью своего

появления и непонятностью. Разумеется, исследовать их

человек не мог, поэтому и они получали объяснение

без исследования.

Известно, что современные «первобытные» народы,

как когда-то наши древние предки, олицетворяют и

обожествляют не только редкие и сравнительно частые

явления природы, но и те объекты природы, которые

они могут наблюдать ежедневно, например, солнце и

луну, огонь в очаге и воду, ветер и звезды. Что же

заставляло древних делать это, если тут нет встречи с

пугающей неизвестностью? По всей вероятности, все та

же, но уже значительно развившаяся потребность в

объяснении словом через миф. Она развивалась и

расширялась вместе с развитием сознания, мыслительных

способностей, языка и речи, и на каком-то этапе человек

ощутил потребность объяснять и такие явления,

которые прежде он видел всегда, но воспринимал как бы

автоматически, – светят солнце и луна, дует ветер,

ночью появляются звезды. Но вот возникает новая

потребность– объяснить не только редкое и опасное, а

вообще все вокруг, ибо оно также оказывается непонятным.

Куда исчезают солнце и луна? Откуда дует ветер?

Почему звезды светят ночью? И в сферу мифа постепенно

включился окружающий мир, со всеми его редкими,

частыми и каждодневными явлениями.

Древний человек одушевил, то есть дал душу,

обожествил, все известные ему явления природы, небесные

светила, землю и воду, огонь и ветер, животных,

предметы труда и быта. Поэтому столь многочисленны

божества у «первобытных» племен. Ни о каком едином боге

не могло быть и речи.

«В начале истории объектами этого отражения

являются прежде всего силы природы, которые при

дальнейшей эволюции проходят у разных народов через

самые разнообразные и пестрые олицетворения», – писал

Ф. Энгельс в произведении «Анти-Дюринг». Эта форма

религиозных представлений называется анимизмом, от

латинского слова аштуз – дух, душа.

Параллельно с расширением круга олицетворенных

явлений и объектов шли процессы усложнения и

углубления сюжетов ранее созданных мифов. В конечном

итоге окружающий мир стал для наших предков чем-то

вроде большой социальной группы, состоящей из

многочисленных олицетворений разнообразнейших явлений

природы, социальной группы со всеми ее внутренними и

внешними отношениями и связями. Внешний мир в

понятии первобытных людей отражал структуру их

племени.

Так на основе анимистических представлений

зародилась древнейшая мифология, и первым пластом мифов

были, по-видимому, мифы объясняющие —

этиологические, те самые, о которых Г. В. Плеханов говорил, что

они отвечают на вопрос «почему? и каким образом?».

Они давали ответы на вопросы о том, что такое

окружающий мир, каким образом он возник, какие силы им

движут.

А силы эти – могущественные и недобрые духи и

божества, которые могли затмевать солнце и луну,

колебать землю. Какие чувства они могли вызывать у наших

далеких предков? Самым первым было, скорее всего,

чувство страха. Таким образом, избавившись от страха

перед каким-либо грозным явлением, человек в конце

концов с развитием мифологического мировоззрения

приобрел другой страх – перед олицетворением этого

явления, избавиться от которого уже не так просто.

Этот страх перед сверхъестественными существами

спустя сотни тысяч лет превратился в религиозное чувство,

которое существует до сих пор и которое

священнослужители называют страхом божьим, или богобоязненностью.

Мир сквозь призму мифа

В эпоху палеолита, как и во все последующие

времена, человеческий ум пытался понять происходящее

вокруг, сопоставить явления в их связях, объяснить их.

С этой целью он обращался не только к настоящему, но

и к прошлому, к опыту своих предшественников, отцов,

дедов, далеких предков. Вполне понятно, что прошлое

облекалось у него в еще более фантастическую

оболочку, чем настоящее. Ведь у первобытного человека не

было письменности, которая позволяла бы надежно и

точно фиксировать события, факты, даты. О

происхождении мира, его устройстве, событиях прошлого

первобытный человек узнавал из единственного источника —

мифов. В этом мифологическом мире могли происходить

любые чудеса (разумеется, чудеса с нашей точки

зрения), но первобытный человек в них верил свято.

«Мифы представляют собой своего рода книгу

Бытия...», «Мифология – это не просто рассказы о

прошедших событиях, это само действие и сама жизнь...», «Миф

является для дикаря тем же, чем для набожного

христианина являются в Библии история творения, потопа,

искупительной жертвы Христа на кресте»—так

характеризуют первобытную мифологию ее исследователи. А

один из лучших знатоков культуры и быта аборигенов

Австралии профессор А. Элькин пишет: «Что такое

мифология австралийцев? Это не просто собрание

рассказов, в которых повествуется о солнце, луне, звездах и

различных явлениях природы. Мы получим

неправильное представление о мифологии из книг и книжонок,

содержащих эти рассказы, если не свяжем их с

социальной, экономической и религиозной жизнью племени...

Миф для австралийца – это животворное начало».

По свидетельству исследователей обычаев

австралийских аборигенов, каждое племя ревниво оберегает

от всех непосвященных свою сокровищницу мудрости —

священные мифы. Наиболее важные из них известны

лишь старикам, которые хранят их в памяти. Старые

хранители тайных знаний сидят в селении, немые, как

сфинксы, и решают, в какой мере они могут, не

навлекая опасности, доверить знания предков молодому

поколению. Если обстоятельства, на взгляд стариков, не

оказываются благоприятными, то тайны умирают вместе с

ними. Хотя они знают, что древние мифы обречены в

этом случае на забвение и что результатом этого

забвения будет угасание племени, тем не менее старики

испытывают удовлетворение, ибо они верно хранили

доверенное им сокровище.

Мифы передаются по наследству от поколения к

поколению, они являются своеобразной частной собствен*

ностью племени, а иногда и одного человека. Пока он

жив, никто не вправе рассказывать миф,

принадлежащий «хранителю». После его смерти миф делается

общим достоянием племени либо же его вновь поручают

хранить особому человеку или его семье,

Мифы—это не просто рассказы, они руководят

поступками людей. «Можно, пожив среди маринд (папуа-

сов Западного Ириана.– Авт.), оказаться в самой

интимной связи с ними, можно овладеть их языком,—

пишет этнограф П. Вирц,– и все же образ жизни,

церемонии, культы останутся непонятными, если не иметь к

ним ключа, ключ этот дается мифологией. В любой

момент, даже в повседневной жизни маринд, приходится

на каждом шагу наталкиваться на мифы, от которых

все зависит и которые являются создателями всего —

магии, древних обычаев, празднеств, плясок, гимнов,

церемоний и тайных культов. Все покоится на мифологии».

Мифы объясняют рождение мира, его эволюцию,

предсказывают его будущее. Они дают детальные правила

поведения, вплоть до воспитания детей. Иногда миф

учит, как и когда нужно охотиться, что и когда сеять,

учит трудовым навыкам, и в то же самое время говорит

о магических заговорах и заклятиях, о способах

общения с богами и духами, с фантастическими тотемными

предками, полулюдьми-полуживотными, которых то или

иное племя считает своими прародителями. В

первобытной мифологии мистические, бытовые, научные,

художественные, правовые, религиозные, хозяйственные

наблюдения, понятия и представления сливаются воедино.

«Первобытная» мифология, как и наука, искусство,

поэзия, фольклор наших дней, отражает

действительность, но только в очень своеобразной, фантастической

форме. Мифы повествуют о временах могущественных

предков, когда был сотворен мир, произошли животные,

растения, люди. Однако и события действительности

также включаются в миф, пропускаются сквозь его

своеобразную призму.

Когда коренные обитатели Австралии впервые

увидели людей с белой кожей, они приняли их за своих

предков, возвратившихся из царства мертвых и

переменивших черный цвет кожи на белый. Австралийцы

приветливо встречали их как сородичей, возвратившихся из-за

моря на родину. Рассказывают, что один австралиец

даже признал в каком-то европейце своего умершего отца.

А когда кто-либо из племени «узнавал» среди белых

личного врага или человека из вражеского племени

(разумеется, тоже умерших), он нападал на него.

В северо-западной части австралийского материка

среди племен, культура которых и поныне находится на

уровне каменного века, существует особый культ куран-

гара – духа, имеющего белую кожу, живущего в доме

из рифленого железа и для охоты пользующегося

деревянной пгалкой, похожей на священные дощечки австра-

лийцев, так называемые чуринги. Когда дух

прикладывает палку к плечу, из нее вырывается молния, гремит

гром, и кенгуру падают замертво.

Как видите, мифическими существами и даже

объектами культа стали обыкновенные люди. Более

древние по происхождению мифы, записанные у племен

Центральной Австралии, говорят, что все обычаи и

культурные блага были дарованы им «предками» —

полулюдьми-полуживотными, пришедшими с севера. Этнографы

и археологи показали, что австралийская культура

действительно распространялась с севера на юг, и мифы

отразили это, наделив первопришельцев

фантастическими сверхъестественными свойствами. Таким образом, ес^

ли делать поправку на «призму мифа», то даже

«первобытная» мифология может служить источником

сведений, хотя и весьма своеобразным.

В сознании «первобытного» человека еще не

выделились в самостоятельные системы наука, философия,

искусство, право, религия. Все эти формы общественного

сознания и деятельности, вернее, их зачатки, входят в

единую мифологию, возникшую некогда в виде

разрозненных мифов как ответ на события, происходившие в

мире. На более высокой стадии развития единая модель

мира, которую давал миф, распалась. Ее сменили

другие, более специализированные модели.

С развитием общественных отношений в древних

цивилизациях усложняется и мифология. Со школьной

скамьи мы знаем о мифах Древней Греции. Однако

мифология античности совсем не похожа на

«первобытную». Древние верования у эллинов уже превратились в

национальную религию, в которой существовала

иерархия богов, живших на Олимпе. Был верховный бог —

Зевс, другие боги делились на главных и

второстепенных, помимо них существовали титаны и гиганты,

полубоги и герои, нимфы, музы и другие мифические

существа. Сложились культы богов, в их честь воздвигались

храмы, в которых вели службу и приносили жертвы

жрецы. Сама мифология античности превратилась в

систему, вероятно, в какой-то мере «отредактированную»

жрецами, в повествовательный элемент олимпийской

религии. Эллины в основной массе еще верили в

существование богов, но вместе с тем многие из них уже

воспринимали мифы о приключениях богов и героев как

занимательные рассказы, сказки. И это естественно,

поскольку на основе мифологии вырастало искусство: поэзия и

драматургия, музыка и танец, живопись и скульптура,

театр. Именно в то время появились первые атеисты. То

же самое происходило и в других древних

цивилизациях, в которых формировались национальные и

государственные религии. Поступками людей, их поведением

управляли уже не мифы, а специальные регулирующие

системы – административные установления, обычное (от

слова «обычай») право, этикет, с помощью которых

было проще и надежнее переводить жизненные ситуации

на язык поведения, хотя религиозные предписания

продолжали играть роль социального регулятора. Сведения

научного характера, знания об объективных

закономерностях окружающего мира, содержавшиеся в мифах,

начали регулярно пополняться, систематизироваться и

анализироваться – появилась древняя наука.

Признаков подобного разделения нет в мифологии

современных «первобытных» племен и не могло быть в

мифологии наших отдаленных предков.

Мистические представления, которые сосуществовали

в мифах с представлениями вполне реалистическими,

также отпочковались от первобытной мифологии и

вошли в состав религиозных систем. Причем во всех

религиозных системах, относящихся к государственным и

национальным религиям, обязательно присутствовало

верховное божество. Появление такого божества —

показатель социального развития общества на пути от

первобытно-общинной формации к рабовладельческой,

показатель появления классового расслоения. И в то же

время это шаг к единобожию, к монотеизму мировых

религий, к тому самому «высшему существу», о вере в

которое так пеклись, и пекутся до сих пор, теологи и

миссионеры. С течением времени из современных

высокоразвитых обществ первобытный миф почти полностью

исчез.

Тем неожиданнее было рождение во второй

половине двадцатого столетия «новой мифологии» —

мифологии эпохи НТР, космоса, кибернетики и атомной энергии.

Рассмотреть в одной книге все мифы XX века со

всеми подробностями нет возможности: пришлось бы

написать целую библиотеку. Поэтому мы остановимся

только ца трех темах: палеоконтактах, «летающих

тарелках» и Бермудском треугольнике. Но даже эти темы мы

поневоле изложим очень кратко и постараемся сравнить

психологические механизмы возникновения

современных и древних мифов. Это и будет главной задачей

книги.

Наши предки населяли небеса живыми существами.

Солнце и Луна, Венера и Марс, Большая Медведица и

Плеяды предстают в мифах в виде людей и животных.

Мифология и возникшая из нее религия населяют небо

многочисленными существами, оторванными от

конкретных небесных объектов: богами, героями, ангелами, де«

монами и т. п. Но в некоторых мифах на Луне и Солнце

живут так называемые тотемные предки. Мысль о

возможной обитаемости небесных тел пережила мифологию

и перешла в науку. Созвездия и отдельные звезды

получили привычные мифологические имена, хотя астрономы

древности вовсе не считали их живыми существами. Но

наблюдения за небесными светилами, длительные

размышления привели древних астрономов к мысли о том,

что наша Земля – не единственная обитель разума во

Вселенной, что и светила могут быть населенными,

причем не тотемными предками, а просто людьми.

О множественности обитаемых миров говорит

буддийская космология и космогония. В эпоху античности

эпикуреец Метродор говорил, что «считать Землю

единственным населенным миром в беспредельном

пространстве было бы такой же вопиющей нелепостью, как

утверждать, что на громадном засеянном поле мог бы

вырасти только один пшеничный колос». Древнеримский

поэт-философ Тит Лукреций Кар утверждал: «Весь этот

видимый мир вовсе не единственный в природе, и мы

должны верить, что в других областях пространства

имеются другие земли с другими людьми». Но это были

чисто умозрительные предположения. После того как

Коперник доказал, что Земля – не центр Вселенной, а

всего лишь одна из планет, вращающихся вокруг

Солнца, а Галилей с помощью телескопа обнаружил на

Луне горы и равнины, идея о множественности обитаемых

миров стала на реальную почву. «Существуют

бесчисленные солнца, бесчисленные земли... разумному и

живому уму невозможно вообразить себе, чтобы все эти

бесчисленные миры, которые столь же великолепны, как

наш, или даже лучше его, были лишены обитателей,

подобных нашим, или даже лучше их»,– писал герой и

мученик науки Джордано Бруно. В память об этом

замечательном человеке, страстном пропагандисте

материалистического мировоззрения и борце против церкви,

гипотеза о множественности обитаемых миров в

современной науке называется тезисом Бруно.

Начиная с XVII века и вплоть до последних

десятилетий нашего столетия философы, астрономы, фантасты,

поэты населяли планеты Солнечной системы

различными живыми существами, а порой и Солнце полагали

обитаемым (так, например, думали Исаак Ньютон и

знаменитый астроном Уильям Гершель). Английский епископ

Фрэнсис Годвин и французский поэт Сирано де Берже-

рак отправляют своих героев на Луну, где обитают

удивительные существа.

С селенитами, жителями Луны, общается барон

Мюнхгаузен в книге Рудольфа Распе, Ганс Пфааль из

сочинения Эдгара По, «первые люди на Луне» из

одноименного романа Герберта Уэллса и другие

литературные персонажи. Разумеется, селениты – плод

сознательной писательской фантазии. Но есть и примеры другого

рода.

В начале прошлого века предполагалось,

например, что происхождение пепельного света Венеры

(свечение неосвещенной части ее диска) объясняется

праздничными иллюминацияхми, которые устраивают жители

этой планеты «в честь восшествия на престол нового

властителя». В конце прошлого столетия астроном и

математик Уильям Г. Пикеринг доказывал, что на Луне

обитают насекомоподобные существа и миграция их

объясняет изменение некоторых деталей лунного пейзажа.

А французский астроном и популяризатор науки Камиль

Фламмарион утверждал, что на Венере «животный мир

и человечество должны несколько отличаться от тех же

представителей органического мира на Земле. Что

касается представления о ней как о пустынном и бесплодном

мире, то подобная гипотеза не могла бы появиться в уме

ни у одного натуралиста». В книге «О множественности

обитаемых миров», переведенной почти на все

европейские языки и выдержавшей десятки изданий,

Фламмарион доказывал, что все планеты Солнечной системы

населены. На Меркурий, Юпитер, Сатурн помещали живые

и даже разумные существа и многие другие авторы, как

ученые-астрономы, так и писатели-фантасты.

Но самое большое внимание уделялось Марсу. На

его поверхности наблюдались сезонные изменения

полярных «шапок», различались геометрически

правильные образования, похожие на каналы. О том, что Марс

обитаем и его жители достигли высокой степени

цивилизации, в нашем веке писали не только Герберт Уэллс,

Алексей Толстой, Рей Брэдбери и другие авторы

фантастических произведений, посвященных красной планете,

но и крупные ученые-астрономы нашего века, а также

специалисты в других областях науки.

Но надежды на встречу с «братьями по разуму»

рухнули, когда началось прямое изучение планет, когда

луноходы, а затем и люди ступили на поверхность Луны, и

не обнаружили там не только разумных селенитов, но и

вообще каких-либо признаков жизни. 18 октября 1967

года советская межпланетная станция «Венера-4»,

совершив посадку на поверхность Утренней звезды,

окончательно и бесповоротно покончила с поисками жизни на

Венере: оказалось, что температура здесь около пятисот

градусов по Цельсию, а давление – почти сто атмосфер.

Вслед за Венерой настал черед Марса. Исследования,

проведенные с американских «Викингов», показали, что

ни о каких следах разумной деятельности на Марсе не

может быть и речи: прямолинейные марсианские «каиа-

лы» оказались иллюзией нашего зрения. На этой

планете пока не удалось обнаружить ни малейших

признаков даже самой низкоорганизованной жизни. И тем

более непригодны для жизни остальные планеты

Солнечной системы, начиная с опаленного Солнцем Меркурия и

кончая затерянным в глубинах космического

пространства Плутоном.

Однако наша Солнечная система – лишь ничтожная

частица Галактики. «Вероятно ли, чтобы Европа была

населена, а другие части света – нет? Может ли быть

один остров с жителями, а множество других – без них?

Вероятно ли, чтобы одна яблоня в бесконечном саду

мироздания была покрыта яблоками, а все бесконечное

множество других – одной зеленью?! Спектральный

анализ указывает, что вещества Вселенной те же, что и

вещества Земли... Везде и всюду жизнь разлита во

Вселенной, жизнь эта бесконечно разнообразна»,– писал

Константин Эдуардович Циолковский. В наши дни

начинают сбываться его пророческие слова о том, Что

«человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за

светом и лроетранством сначала робко проникнет за

пределы атмосферы, а затем завоюет себе все

околосолнечное пространством Но как обнаружить «бесконечно

разнообразную жизнь» и «братьев по разуму» в просторах

Галактики, если луч света, идущий от Луны до Земли

одну секунду, от ближайшей к нам звезды идет более

четырех лет?!

Поиски контакта

Из всех концов нашей Галактики, от звезд

Метагалактики, удаленных от нас на миллиарды миллиардов

километров, идут радиоволны. Некоторые из них ела*

бы, другие достигают чудовищной силы.

Радиоизлучение всех диапазонов приходит из таких глубин

Вселенной, которых не достают самые мощные телескопы. И

если мы начнем улавливать в этих случайных сигналах

из космоса строгую закономерность, значит, можно пред*

положить, что источником сигналов является не

природа, а разумные существа. Ведь радиосвязь является

наиболее естественной и практически осуществимой

формой, контакта между цивилизациями, разделенными

колоссальными расстояниями. Эта мысль была

обоснована в работе астрономов Корнеллского университета

Г. Коккони и П. Моррисона, вышедшей в 1959 году. А

уже в 1960 году,, в ночь с 5 на 6 апреля., состоялся

первый сеанс «прослушивания» космоса на волне 21

сантиметр. Огромное, диаметром в 27 метров, «радиоухо»

американской обсерватории Грин-Бэнк было направлено в

сторону звезд, возле которых по предположениям

ученых вероятнее всего можно ожидать наличие планет,

похожих на нашу Землю. Это были звезды Эпсилон в

созвездии Эридана и Тау в созвездии Кита. Радиошумы,

идущие от них, улавливались «ухом» радиотелескопа»

усиливались, записывались на магнитофонную пленку, а

затем тщательно, анализировались электронными

вычислительными машинами. Однако обнаружить сигналы

«братьев по разуму^ не удалось. С этого эксперимента

началось систематическое прослушивание космоса в на*

дежде натолкнуться на радиосигналы, будь то простые

позывные* некое межзвездное «ау», или же обрывки

разговора между высокими цивилизациями, ведущегося не

одно тысячелетие или даже не один миллион лет. На

волнах различных частот было проведено

прослушивание многих звезд Галактики м даже туманности Авдро-

медыг ближайшего к нам «звездного города», подобного

нашей Галактике. А через 11 лет, в сентябре 1971 года,