Текст книги "Как рождаются мифы XX века"

Автор книги: Александр Кондратов

Соавторы: К. Шилик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

мышления цивилизованного, охарактеризовав

«первобытное» мышление как пралогическое. При этом Леви-

Брюль замечает: «Отсюда вовсе не следует, однако, что

подобная мыслительная структура встречается только у

первобытных людей. Можно с полным правом

утверждать обратное, и что касается меня, то я всегда имел

это в виду. Не существует двух форм мышления у

человечества, одной пралогической, другой логической,

отделенных одна от другой глухой стеной, а есть различные

мыслительные структуры, которые существуют в одном

и том же обществе и часто, быть может всегда, в одном

и том же сознании».

Гипотеза о пралогическом мышлении все же вошла

в современную науку, правда, под другим, на наш

взгляд, более подходящим названием. Об этом

свидетельствует статья «Мифологическое мышление» в

«Атеистическом словаре», вышедшем из печати в 1986 году.

Там говорится: «Мифологическое мышление

исторически сосуществовало с научным мышлением как два

уровня познания и осмысления мира: в мифологическом

мышлении преобладало эмоционально-интуитивное

начало, в научном мышлении – логическое». Оно

«продолжает существовать и в наше время, притом не только

в обществах с архаической общественной структурой...

но и в культуре высокоразвитых современных этносов».

Психологи установили, что два начала, о которых

идет речь в «Атеистическом словаре» (первое из них в

психологии называется наглядно-образным мышлением

или же воображением, второе – словесно-логическим

мышлением), вступают в действие в различных

ситуациях. Если ситуация в значительной мере

неопределенна, то есть мало исходных данных или они

противоречивы, то действует воображение. Если же ситуация

ясна и исходных данных достаточно, то действует

логическое, а также практически-действенное мышление.

Становится понятным, почему «дикари» столь искусны

в повседневных, привычных делах: в таких случаях у

них работает именно логическое и

практически-действенное мышление. В ситуациях, связанных с

верованиями, духами, с другими малопонятными явлениями и

фактами, у них работает воображение, а оно может

завести далеко, если не контролируется логикой. Но ведь

точно так же бывает иногда и у нас.

«Очеловеченные)) инстинкты

Рассматривая вопрос о том, благодаря каким

психическим механизмам появились древнейшие мифы, как

зарождалась мифология, почему так глубока была вера

в мифы, возьмем самый простой пример:

высокоорганизованное животное – например, обезьяна или собака —

внезапно встречается с совершенно незнакомым

предметом, растением, животным или попадает в необычную

ситуацию. При такой встрече одновременно

срабатывают два инстинкта. Первый – инстинкт самосохранения,

обеспечивающий выполнение одной из важнейших

функций всего живого, а именно – сохранение особи.

Второй– инстинкт, названный академиком И. П. Павловым

безусловным рефлексом «что такое?», или

ориентировочным рефлексом (исследовательский инстинкт). Он

обеспечивает выполнение второй важнейшей функции

всего живого – сохранение не отдельной особи, а всего

вида.

Оба эти инстинкта относятся к древнейшим

психическим механизмам и появляются уже на ранних

этапах эволюции животного мира. Инстинкт

самосохранения порождает потребность спасаться, бежать от

неизвестного объекта, который может оказаться опасным.

Однако исследовательский инстинкт порождает другую

потребность – приблизиться к объекту, изучить его

(вдруг он не опасен, а съедобен). В результате

одновременного возникновения двух противоположных

потребностей мозг должен дать двигательному центру две

противоположные команды: «убежать» и

«приблизиться». Однако выполнить их одновременно, невозможно, и

животное, как правило, замирает, цепенеет. Такая

врожденная форма поведения весьма целесообразна в том

случае, когда неизвестный объект оказывается опасным

и притом активным, ибо бежать – вовсе не означает

обязательно спастись. Ведь неизвестный может

заметить бегущего, догнать и уничтожить, поэтому лучше

затаиться, замереть. Подобное происходит и с людьми,

внезапно попадающими в сходную ситуацию. В таких

случаях говорят: «Замер от испуга».

Потребности самым теснейшим образом связаны с

эмоциями. Член-корреспондент АН СССР, известный

советский психолог П. В. Симонов разработал

информационную теорию эмоций, согласно которой эмоция

возникает при недостатке информации для удовлетворения

потребностей. Теория изложена в его книге «Что такое

эмоция», вышедшей в издательстве «Наука» в 1966

году. Эмоция как бы компенсирует этот недостаток,

побуждая животное (и человека) к действию, к поиску

той самой информации, которой ему недостает. В данном

случае полное отсутствие информации о неизвестном

объекте означает, что отсутствует и информация о том,

как удовлетворить внезапно возникшие потребности. Это

приводит к тому, что. каждая из потребностей рождает

свою эмоцию: первая – страх, вторая – любопытство.

Внезапное же и одновременное возникновение этих

эмоций порождает эмоцию более сложную – испуг.

Информационная теория Симонова очень убедительно

объясняет упомянутую выше эмоциональность «первобытных»

народов.

Если неизвестный объект не проявляет

агрессивности, то, как правило, любопытство одерживает верх над

страхом. Страх постепенно проходит, и животное

начинает испытывать непреодолимое влечение к

напугавшему его объекту: читатели, вероятно, и сами

неоднократно наблюдали, как медленно, осторожно, крадучись

приближается кошка или собака к напугавшему ее

неизвестному объекту. Ведь все незнакомое должно быть

исследовано, таков приказ инстинкта: необходимо

выяснить, насколько полезен, «съедобен» объект и сколь он

опасен. Если же страх будет силен и животное убежит

при первой встрече с объектом, то в следующий раз

оно обязательно попытается изучить его.

После того как потребность в исследовании

удовлетворена, обе эмоции полностью исчезают. И при этом не-

важно, опасен или неопасен, съедобен или несъедобен

познанный объект. Ведь цель достигнута, и эмоции,

которые должны были помочь, больше не нужны. Если

животное выяснит, что объект опасен, оно спасается

бегством: после удовлетворения потребности в

исследовании можно удовлетворить и потребность в

самосохранении. Иногда при этом случается, что животное гибнет,

но это естественно, поскольку инстинкт сохранения

вида сильнее инстинкта самосохранения (вспомним

поведение животных, защищающих свое потомство ценой

собственной жизни, или поведение идущих на нерест

лососей). Любопытство оказывается сильнее страха!

Ибо информация об опасности исследованного объекта

или о его полезности, «съедобности» будет передана

членам стада или стаи, если таковые имеются, а в

дальнейшем и потомству, на которое, собственно

говоря, и работает исследовательский инстинкт, инстинкт

сохранения вида.

Такие же унаследованные от животных «пусковые»

механизмы инстинктов и эмоций действовали и у

первобытных людей при встрече с неизвестным. Да и мы,

люди двадцатого столетия, можем испытать их в

подобной ситуации. Только попадаем мы в такую ситуацию

чрезвычайно редко, ибо с самого раннего детства

получаем огромное количество информации об

окружающем мире от родителей, сверстников, старших по

возрасту, в школе, из книг, газет, журналов, по радио и

телевидению, и испугать нас встречей с неизвестным

объектом не так-то просто.

Теперь рассмотрим встречу с достаточно редким

природным явлением, которое прямому исследованию

не поддается. Это может быть землетрясение,

извержение вулкана, солнечное или лунное затмение, шаровая

молния, смерч и т. п. И у животного, и у человека в

этом случае, как и при встрече с неизвестным

объектом, срабатывают оба инстинкта, вызывая те же

потребности. Отсутствие информации порождает сшибку

тех же самых эмоций – страха и любопытства,

результатам которой является испуг и, возможно, оцепенение.

Однако сходство на этом кончается. Ибо активное

исследовательское действие предпринять нельзя, а если

и попытаться что-то сделать, то эти действия

результатов не принесут, поскольку дополнительной

информации о самом явлении и причинах происходящего

получить невозможно, конечно, если мы не знаем заранее,

что происходит землетрясение, явление шаровой

молнии и т. п.

Если явление длится недолго, то после его

окончания страх перед непосредственной опасностью

проходит, ибо прямой угрозы не существует и спасаться нет

нужды. Когда же оно длится достаточно долго, то

страх начинает проходить еще до окончания явления.

Что же касается любопытства, то именно с него и

начинает проявляться разница между поведением

человека и животного в описываемой ситуации. Животное

после окончания явления ведет себя так, будто ничего

не произошло. Вместе со страхом исчезает и

любопытство, несмотря на то что потребность в исследовании

осталась неудовлетворенной. Воспоминания о

пережитом страхе, по-видимому, не очень тревожат животное

до новой встречи с необычным явлением.

У человека же потребность в исследовании

остается, и тогда возникает состояние неудовлетворенной

потребности, неудовлетворенного любопытства. Кроме

того, человек, в отличие от животного, прекрасно помнит

пережитый страх, постоянно возвращается к нему в

своей памяти, так как боится повторения непонятного и, по

всей видимости, опасного явления. Здесь уже

проявляется элемент отдаленного прогнозирования – черта,

характерная только для человека.

И неудовлетворенное любопытство, и страх – это

стойкие отрицательные эмоции. Жить под их гнетом

очень тяжело, точнее – невозможно. Жизнь в

ожидании неизвестных бед может привести к разрушению

психики, стрессам, нервным срывам. К счастью, эволюция

позаботилась о том, чтобы этого не происходило.

Природа наградила человека своеобразным защитным

механизмом, новым психическим качеством, которого пет

у животных и которое, в конечном счете, помогает

снимать отрицательные эмоции, названные выше. Это

качество– потребность в объяснении словом, одна из

древнейших чисто человеческих черт.

Объяснение без исследования

Говоря о рождении мифов, мы обращаемся ко

временам очень отдаленным, к тому периоду, когда люди

только овладевали членораздельной речью и навыками

абстрактного мышления. Потребность в объяснении

словом стала дальнейшим развитием исследовательского

рефлекса на новом, принципиально ином уровне – не

на чувственно-эмпирическом, как эта было у наших

древних предков, а на абстрактно-теоретическом. При

этом прежний, эмпирический уровень исследования не

был отброшен и сохраняет свое значение до сих пор.

Потребность в исследовании и потребность в

объяснении возникают одновременно, ибо это проявления

одного и того же рефлекса «что такое?». Потребность в

исследовании неизвестного можно удовлетворить,

изучив это неизвестное. Но если исследование невозможно,

то достаточно получить словесное объяснение, которое

по своему воздействию на психику вполне заменит

само исследование и избавит человека от стресса.

Удовлетворение потребности в объяснении, проявляющей

себя на уровне инстинкта, позволяет человеку гораздо

активнее познавать мир. Ведь объяснить с помощью

слов можно не только то неизвестное, которое

наблюдается непосредственно, но и вообще все непонятное, в

том числе и то, что возникает в памяти. А это —

существенная разница, значительно расширяющая круг

познаваемого, позволяющая делать выводы общего

порядка и осознавать не только настоящее, но и

прошедшее, и будущее.

По словам этнографа К. Д. Лаушкина,

«первобытному человеку было свойственно объяснять мир», в чем

п состоит его существеннейшее отличие от животного.

Качество это настолько важно и принципиально, что

можно даже сказать, что человек – это не только

человек разумный (хомо сапиенс), но и «человек

объясняющий». Каково качество объяснений, насколько они

соответствуют действительности – вопрос другой, важно

то, что человек начал активно, а не пассивно, как

животное, пытаться познавать явления окружающего

мира, «сознавать причинную связь между явлениями».

Наградив человека потребностью в объяснении

непонятного, эволюция позаботилась и об ее

удовлетворении. Для получения такого объяснения был

приспособлен психологический механизм, называемый

воображением, или фантазией. Он-то и позволил нашим пра-

предкам получать объяснения без исследований.

Опыты зоопсихологов показывают, что зрительное и,

может быть, слуховое воображение присуще не только

человеку, но и высшим животным, от которых мы его

унаследовали. Но, естественно, люди развили и

обогатили это наследие. Столкнувшись с необычным

явлением, после того как проходило оцепенение, а затем и

страх, человек начинал испытывать потребность в объ-

яснении, пытался понять, что же произошло.

Включалось в работу активное воображение, мозг начинал

перебирать различные ситуации, чтобы отыскать в

памяти что-нибудь похожее. Однако сравнивать было не с

чем... и это только усиливало потребность в

объяснении, разжигало любопытство: что же это такое было?

Обыденные повседневные заботы, поиски

пропитания постепенно оттесняли на задний план сознательные

попытки дать объяснение встрече с неведомым. А так

как сама потребность в этом объяснении не исчезала,

то работа воображения продолжалась в подсознании,

где включался и по сей день до конца не изученный

механизм перебора, перегруппировки, сравнения и

оценки информации, накопленной ранее и хранящейся в

кладовых памяти. Этот процесс, не подчиняющийся

законам обычной логики, называют свободной фантазией,

комбинацией свободных ассоциаций, работой интуиции.

Все промежуточные операции происходят в

подсознании, а в сознании внезапно, как бы в виде озарения,

откровения, вдохновения, возникает уже готовое

решение (вспомните Архимеда, воскликнувшего: «Эврика!»,

из-за чего этот процесс именуют эвристическим). Так

протекают творческие процессы в мозгу современного

человека, будь то решение научной проблемы,

доказательство математической теоремы, сочинение стихов или

музыки. Видимо, так творили и наши далекие предки,

только творчество их было еще более неосознаваемым

процессом, еще глубже запрятано в подсознание.

Известно, что любая самая сложная, самая буйная

и необузданная фантазия ограничена теми знаниями,

той информацией, которая хранится в голове

фантазирующего. Создавая образ мифического дракона, люди

соединяли тело змеи, крылья птицы, когти хищника, то

есть элементы, уже известные им. Но ни один фантазер

прошлых времен не придумал такого животного, как

кенгуру, или открытых в XX веке погонофор, червепо-

добных морских существ, имеющих нервную и

кровеносную системы, но не имеющих органов пищеварения.

Ничего сверх накопленного опыта, сверх своих

познаний «вспомнить» невозможно, хотя можно соединять

отдельные элементы знаний в самые неожиданные и

причудливые комбинации (например, создавая

фантастических драконов, грифонов, сфинксов, кентавров).

С чем же встречался, что знал наш далекий

прапредок, охотник и собиратель? Прежде всего и лучше

всего он знал свои потребности, свои взаимоотношения

с коллективом и свой коллектив – племя, группу,

семью, общину. Знал он свой охотничий участок, повадки

зверей, съедобные растения и травы. О том, что

находилось за пределами этого круга знаний, он имел

представление весьма смутное или вообще не имел

никакого: это было уже незнаемое, И все, что происходило

в нем, могло получить объяснение только путем

подбора какой-либо отдаленной аналогии из круга знаний,

то есть все неизвестное в конце концов должно было

свестись к известному.

Подсознательный процесс поиска ответа мог

длиться долго, мог завершаться быстро, но в конце концов,

рано или поздно решение находилось, перебор

вариантов завершался введением в сознание какого-либо

образа. Образ этот, как правило, создавался на основе

сходства или совпадения каких-то фактов во времени.

Загадочное явление могло персонифицироваться в

образ человека-зверя, просто зверя или человека,

наделенного фантастическими, но заимствованными из

прошлого опыта чертами.

Все исследователи «первобытных» племен отмечали,

что сновидения принимаются этими людьми за

реальность. Во многих языках, будь то языки австралийских

аборигенов, не имеющих письменности, или английский,

французский, слово, обозначающее «сновидение», име-

ет еще и смысл «мечта», «фантазия» (в русском тоже

есть подобное слово—«греза»). Время, в котором

жили предки, установившие, согласно мифам, законы,

этими же мифами называется «временем сновидений».

Видимо, очень часто у первобытного человека

окончательное решение приходило во сне, где объяснение неизве-

стному давалось без исследования и без слов, в виде

зрительного образа.

Поэтому, когда объяснение без исследования было,

наконец, найдено, отрицательные эмоции сразу же

исчезали, само объяснение критике уже не подвергалось

и проверке не подлежало. Защитный механизм

сработал: не осталось неудовлетворенного любопытства, не

стало страха, пропало нервное напряжение. Иными

словами, налицо подсознательный самообман. Однако это

был самообман во благо, во имя дущевного здоровья,

ведь человек все равно не мог по-настоящему

исследовать непонятное явление – например, шаровую молнию,

да и простую молнию, потерявшую свой мистический

ореол всего каких-нибудь два столетия назад.

О положительной роли фантастических

представлений для психики древнего человека писал еще А. В.

Луначарский в своей известной статье «Почему нельзя

верить в бога». А исследования механизмов сна,

проведенные в последние годы, показывают, что сновидения

играют огромную роль в психической деятельности

человека и столь же необходимы мозгу, как

бодрствование и глубокий сон без сновидений. Видимо, нашему

мозгу необходимо фантазировать во сне, где человек

становится и режиссером, и сценаристом, и актером, и

зрителем своеобразного фильма, построенного из

элементов реальности, но подчиняющегося своим

собственным законам, своей логике. Мифологические объяснения

без исследования и были для человека такими снами

наяву, избавлявшими его психику от стрессов. Можно

сказать, что зарождение фантастических представлений

об окружающем мире – это защитная реакция психики

иа появление отрицательных эмоций —

неудовлетворенного любопытства и страха.

Встречи с духами

Убежденный в правдивости образа-объяснения,

«явившегося» ему наяву или во сне, первобытный

человек спешил поделиться своими открытиями с другими

членами коллектива. Ведь исследовательский инстинкт

заставляет не только узнать неизвестное, но и передать

свои знания сородичам и потомству для сохранения

вида. Но как это сделать?

Системы сигнализации животных, включая таких

высокоорганизованных, как обезьяны или дельфины,,

конкретны, они привязаны к ситуации, и с их помощью

нельзя рассказать ни о событиях прошлого, ни дать

прогноз на будущее. Язык человека позволяет говорить

не только о событиях, происходящих в данный момент,

но и событиях прошедших, будущих, возможных и да:

же невозможных (вспомните веселые небылицы). И

образ, созданный воображением, получал у первобытного

человека воплощение в слове. Не исключено, что и

само становление человеческой речи шло вместе со

становлением объяснений без исследования. Потребность

рассказать о продукте творчества, порожденном

подсознательным воображением, способствовала и развитию

самого языка, отрыву его от конкретных ситуаций, будь

то облавная охота, стихийное бедствие, дележ добыч.

Рассказ первооткрывателя фантастического образа

все члены коллектива, в котором он жил, слушали с

огромным вниманием. Ведь все они, подобно творцу

объяснения, наблюдали необычное явление, у всех

возникала потребность объяснить неизвестное или

получить объяснение, все испытывали отрицательные

эмоции, и у всех было включено в работу воображение,

стремящееся найти ответ, снять стресс. Все были и

социально, и психологически подготовлены к

восприятию любого объяснения, и восприятие это было

творческим процессом. Воображение каждого из

слушателей рисовало свою картину. Перевод рассказа

воображением слушателей в образы – это и есть процесс

рождения объяснительного мифа, то есть фантастического

объяснения реального события. После прослушивания

рассказа процесс поиска объяснения неизвестного

прекращался. Все безоговорочно верили услышанному и

воссозданному затем своим собственным воображением.

Другие варианты объяснения сразу становились

ненужными: миф предлагал решение – и оно становилось

единственно правильным. Позже его закрепляла

традиция– рассказы представителей старшего поколения,

создавшего миф, младшему поколению, которое

воспринимало его на веру как истину. А обеспечивали это

закрепление психические механизмы, свойственные

человеку всегда, но выявленные и изученные

психологами, сравнительно недавно.

Сенсорная депривация – так называется потребность

в получении новой информации, в той или иной

степени свойственна всему живому. Мозг, лишенный

поступления информации, идущей от органов чувств,

начинает деградировать, подобно тому как деградируют

мышцы, лишенные движения. Чем необычнее

информация, тем лучше она закрепляется в сознании (закат

солнца можно видеть каждый день, а затмение – один

раз за многие годы или десятилетия). Редкое явление

природы обязательно порождало объяснение, и чем

явление было необычнее, тем необычнее могло быть

объяснение и тем прочнее оно запечатлевалось в памяти

современников, а затем и потомков.

Состояние психической готовности к какой-то

активности в определенной ситуации, подсознательный учет

предыдущего опыта психологи называют установкой.

Простые формы установки присущи животным, у

современного же человека она играет огромную роль в

регуляции поведения в самых различных ситуациях: в

отношениях с людьми, в выборе одежды, в определении

круга чтения и т. д. Нет сомнения, что и у

первобытного человека был развит механизм установки,

связанный с охотой, собирательством, взаимоотношениями

внутри коллектива. Одна из форм установки —

предрасположенность к восприятию какого-то объекта,

настрой на встречу с ним. В нашем случае это готовность

древнего человека к встрече в реальной жизни с тем,

что создало его воображение. Идя по лесу, он боится,

например, повстречать какого-нибудь древнего лешего,

направляясь к болоту – опасается козней кикиморы.

Такая установка может возникнуть, конечно, лишь при

глубокой вере в реальность существования

сверхъестественных существ, в возможность или чуть ли не

роковую неизбежность встречи с ними в соответствующих

местах (в чащобе, на болоте). И действительно, такие

встречи «происходят». Тысячи и тысячи людей на

протяжении многих сотен поколений своими глазами

видели леших, домовых, русалок, оборотней, кикимор, ведьм

верхом по помеле, рогатых и хвостатых чертей,

крылатых ангелов, бесплотные привидения и призраки,

встающие из могил покойников.

Как можно увидеть, а порой услышать мифический

персонаж и даже войти с ним в контакт?

Соответствующий настрой на встречу с лешим или кикиморой,

ангелом пли чертом запускает в действие еще один

психологический механизм, механизм иллюзии – обмана

чувств, вызванного неправильным восприятием

действительности. Это очень древняя особенность психики,

ибо, судя по поведению животных, она имеется не

только у человека, но и у наших «меньших братьев».

Существуют различные виды иллюзий: зрительная,

слуховая, тактильная и т. д. Возьмем для примера

иллюзию, которая возникает при плохом освещении,

скажем, ночью или в тумане, когда контуры и детали

предметов плохо различимы. В этом случае установка на

встречу включает наше пассивное воображение,

которое дорисовывает на смутном контуре «недостающие»

детали в соответствии с установкой. Зная, что в лесу

обитает леший, человек будет конструировать его

облик из расплывчатых очертаний веток, стволов,

бурелома, ибо установка на встречу непосредственно влияет

на механизм подсознательного перебора объяснений при

нечетких исходных данных. Так зарождается основа

для будущей былички – рассказа о встречах с

персонажами мифов.

Под воздействием установки могут рождаться не

только иллюзии, но и галлюцинации – психические

состояния, при которых в сознании челоцека возникают

различные образы и ощущения, никак не связанные с

внешними раздражениями или впечатлениями, но

воспринимаемые человеком как вполне реальные, как

своего рода сон наяву. Человек, подверженный

галлюцинациям, может увидеть, услышать, ощутить то, чего

нет на самом деле, не только в сумерках или тумане,

как это бывает в случае иллюзий, но и средь бела дня.

Галлюцинациям подвержен довольно значительный

процент людей (по некоторым данным —более 10

процентов). Они могут возникать не только у больных

людей с расстроенной психикой, но и у вполне здоровых,

Известно, что галлюцинации могли сознательно

вызывать у себя в процессе творчества Гёте и Лев Толстой,

Бальзак и Флобер, а также многие другие писатели.

Галлюцинации могут появляться в результате приема

наркотических средств, переутомления, воздействия

экстремальных условий, у людей, долгое время лишенных

сна или возможности двигаться, получать информацию

из внешнего мира и т. д. «Управляемой

галлюцинацией», по существу, является практика высших разделов

йоги, связанная с «материализацией» объекта

созерцания, когда с помощью самовнушения человек видит,

слышит, ощущает этот объект и в то же время

понимает, что он лишь плод работы его воображения (по-

добной же иллюзией, согласно учению йоги, является и

реальный мир). Большую роль в появлении

галлюцинаций, механизм которых, видимо, сложился на ранних

этапах становления нашей психики, играет установка

в виде подсознательного самовнушения. Нет никаких

сомнений в том, что в рождении мифологических

представлений галлюцинации имели большое значение.

Заметную роль в закреплении этих представлений

сыграл и еще один психический механизм – так

называемые ложные воспоминания. Состоит он в том, что

под влиянием рассказа о каком-либо событии, явлении,

предмете человек может совершенно искренне

«вспомнить» (чаще всего спустя некоторое время после

прослушивания рассказа), что нечто подобное он уже

видел раньше, хотя на самом деле ничего подобного с

ним никогда не происходило. Объясняется это,

по-видимому, тем, что рассказ воспринимается человеком

через собственное воображение, создающее зрительные

образы, которые остаются в памяти и через некоторое

время в силу несовершенства памяти или, как иногда

говорят, иллюзии памяти становятся как бы лично

пережитыми. Происходит хронологический сбой способа

восприятия образа – вызванный рассказом, он путается

с реальностью. Этот механизм связан с переработкой

устной информации, поэтому является чисто

человеческим. Возникновение же его можно отнести к ранним

этапам становления психики. У нашего предка этот

эффект мог проявиться в том, что спустя какое-то

время после наблюдения явления и получения объяснения

или просто после рассказа он мог «вспомнить», что

когда-то уже видел это олицетворенное явление, образ

которого на самом деле был создан его воображением

в момент прослушивания рассказа-объяснения.

Действие перечисленных психических механизмов

вызывает у человека убежденность в том, что он и в

самом деле видел этот мифический, фантастический

персонаж, слышал его, иногда в случае галлюцинации

даже входил с ним в контакт—например, беседовал,

получал ценный совет или, наоборот, «порчу». Наши

далекие предки были гораздо эмоциональнее нас и о

каждой такой «встрече» или «воспоминании» они

обязательно рассказывали сородичам. Это и была былич-

ка. Рассказ производил сильное психологическое

воздействие на слушателей и убеждал колеблющихся, если

таковые вообще могли быть, в реальности мифа,

способствовал его закреплению.

С рассказыванием связан еще один психологический

механизм, который носит название конфабуляция. У

людей эмоциональных, а именно такими были наши

предки, в процессе рассказа начинает работать

воображение. В результате рождаются подробности и детали,

которых не было на самом деле и которые никак нельзя

было наблюдать. Увлекающийся рассказчик,

сочиняющий «охотничьи рассказы», может быть вполне

нормальным человеком, не преследующим никаких

корыстных целей, не имеющим намерения обмануть

слушателей, но может быть и психопатической личностью, так

называемым «патологическим лжецом». В мировой

литературе представлен весь спектр таких выдумщиков:

и Шервинский из «Дней Турбиных» М. Булгакова, и

гоголевский Ноздрев, и барон Мюнхгаузен, и многие,

многие другие. Для детей жанр «охотничьих

рассказов»– явление нормальное и весьма частое.

Мальчишка-фантазер может вдохновенно выдумать

занимательную историю, в которой он, как правило, является

главным действующим лицом. Причем сам выдумщик верит

в правдивость своего рассказа и в ответ на попытки

разоблачения или проверки искренне обижается.

Когда могло сложиться это свойство психики?

Видимо, не раньше, чем человек начал говорить. Если

учесть, что наш детский возраст в какой-то мере

является повторением ранних стадий развития человечества,

то конфабуляция появилась у наших предков давно.

Ф. Энгельс писал, что «духовное развитие ребенка

представляет собой... сокращенное повторение умственного

развития... предков». А это значит, что конфабуляция

в те далекие времена была свойственна не только

детям и выдумщикам, но, по-видимому, всем членам

древней общины. Благодаря ей мифические персонажи

получали биографии, родословную, атрибуты, наделялись

внешними признаками, характерами, вкусами,

слабостями, свойственными людям. Постоянно усложнялся

сюжет, добавлялись подробности, живописные детали.

Тем самым конфабуляция превращалась в один из

факторов, который обеспечивал сюжетное развитие

мифов.

Любая развивающаяся система стремится к

стабильности. Таким стабилизирующим фактором стал

психологический механизм первой информации.

Проявляется он в том, что человек, даже критически

мыслящий, воспринимает первую словесную информацию о

чем-либо как более правильную, нежели вторую на ту

же тему, но в чем-то отличную от первой. Объясняется

это тем, что первая информация уже прошла через

сознание и подсознание, успела стать «своей», более

близкой, чем любая другая. Поэтому новая информация

воспринимается как «чужая», а посему и заведомо

неправильная.

Механизм первой информации является чисто

человеческим, поскольку связан с речью, но восходит он,

по-видимому, к одному из древнейших свойств психики

животных – к так называемому запечатлению, или им-

принтингу, чем и объясняется его эффективность. Мозг

новорожденного программируется первыми

впечатлениями, которые можно стереть, лишь нарушив

структуру самого мозга. У людей биологический импринтинг