Текст книги "Как рождаются мифы XX века"

Автор книги: Александр Кондратов

Соавторы: К. Шилик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Нас троих – историка-этнографа, археолога-подводника и филолога, специалиста по дешифровке древних письмен,– связывает давняя дружба. Мы встречаемся в Географическом обществе, на научных конференциях, книжных выставках, а чаще – в гостях друг у друга.

Как-то при очередной дружеской встрече зашел разговор о «лекциях», распространяемых письменно и устно, согласно которым космические братья по разуму, столь безуспешно разыскиваемые в глубинах Вселенной, давным-давно посетили Землю, ведут наблюдения за нами, землянами, и сейчас. – Один мой хороший знакомый,– сказал, не скрывая улыбки, историк,– говорил, что в прошлую пятницу он видел гуманоида-пришельца на Невском проспекте.

– И ваш знакомый психически нормальный

человек?– осведомился филолог.

– Безусловно,– отвечал историк.– И человек очень

порядочный, эрудированный, прекрасный специалист в

своей области.

– Вот это-то и есть самое удивительное,– вступил

в беседу археолог.– Люди вполне нормальные,

образованные, великолепно владеющие своей специальностью,

тем не менее верят в мифы ничуть не менее истово, чем

веровал в них первобытный человек.

...Мифология двадцатого столетия... Вера в

«летающие тарелки» и чудеса, происходящие в Бермудском

треугольнике вопреки всем законам пространства и

времени, вера в «снежного человека», бродящего по лесам

Северной Америки и горам Центральной Азии, вера в

«центр икс», будь то Атлантида, Пацифида, Лемурия

или какой-либо другой гипотетический континент,

откуда якобы произошла вся наша цивилизация, когда-то в

мгновение ока уничтоженный космической катастрофой,

вера в пришельцев, разгуливающих среди нас... Всех

этих мифов множество. В них веруют тысячи людей, ко-

торых не упрекнешь в невежестве или нечестности,

наших современников, а порой и коллег.

– Мало того, мифы нашего столетия имеют

склонность к интеграции,– продолжил археолог.– «Снежный

человек» оказывается биороботом пришельцев. В

таинственном озере Лох-Несс, заявляют уверовавшие в Несси,

находится колония инопланетян. Тот же «снежный

человек» наделяется даром телепатии – оттого и

невозможно его поймать или увидеть скептику. Создается

целая система мифов. То, что не в силах объяснить наука

на данном этапе, запросто объясняется этой системой.

– С этим бороться надо,– сказал филолог.

– Правильно! Только не вести серьезную полемику

с тем, что по сути своей несерьезно, – уточнил

археолог,– а показывать психологические корни

возникновения и причины живучести этих мифов века НТР.

– Пусть люди сами разберутся, что к чему,—

заключил историк.

Так родилась идея цикла лекций «Наука и мифы XX

века», который был первоначально прочитан в

Центральном лектории Ленинграда, а затем весь цикл или

отдельные лекции читались в Магадане и Бресте, Ильн-

чевске и Чите, на Чукотке и Памире, в Белоруссии и

Бурятии. Вслед за лекциями родилась идея написать

книгу о мифах нашего столетия. Авторами ее стали

старший научный сотрудник Института археологии АН

СССР К. К. Шилик и кандидат филологических наук

А. М. Кондратов, а вдохновителем – этнограф,

кандидат исторических наук К. Д. Лаушкин.

Чтобы понять, отчего столь живучи мифы наших

дней, надо разобраться, почему и как возникли самые

первые из них. Мы не будем говорить о всем известных

мифах Древней Греции, о мифах других древних

цивилизаций и раннего средневековья, поскольку в то время

мифы уже практически не возникали. Нас интересует

даже не происхождение отдельных мифов, а

возникновение мифа как явления. И когда слышишь или читаешь

об «экспериментах» инопланетян по созданию жизни

па Земле, по созданию разумного существа —

человека, рассказы о постоянном дежурстве многочисленных

инопланетян, изучающих Землю, и тому подобные

вымыслы, то вспоминается именно слово «миф». Ведь по

одному из современных определений миф – это

фантастическое объяснение реальных явлений. Именно о

таких современных мифах, объясняющих непонятное, пой*

дет речь в нашей книге.

Для европейцев, живших каких-нибудь две сотни лет

назад, история человечества начиналась со времен,

описанных в поэмах Гомера и в Ветхом завете. Но вскоре

рамки истории необычайно раздвинулись: выяснилось,

что наша планета не сотворена шесть тысяч лет тому

назад, как указывает Библия,– согласно выкладкам

английского архиепископа Ашера, современника Ньютона,

это событие произошло в 9 часов утра 26 октября 4004

года до рождества Христова,– а возникла около пяти

миллиардов лет назад. Видимая же нами Вселенная

существует более пятнадцати миллиардов лет. Удлинился

и возраст человечества – теперь уже не осада Трои

была одним из наиболее древних исторических событий.

Древнейшая история первых людей теряется во тьме

В 1974 году в Эфиопии экспедицией американского

антрополога Д. Джохансона найден древнейший (более 3 млн. лет)

скелет австралопитека, который получил имя «Люси».

времен: первоначально

назывался срок двадцать

тысяч лет, потом – сто

тысяч, полмиллиона,

миллион лет. Сенсационные находки останков древнейших приматов в

ущелье Олдовай в Восточной Африке «удлинили» срок жизни человеческого

рода до двух с лишним миллионов лет.

За последние десятилетия археологи неплохо изучили жилища,

охотничьи и трудовые орудия, предметы быта,

украшения первобытных людей.

Физика и химия позволили весьма точно устанавливать даты событий

давно минувших дней, А сейчас наука начинает изучать не только бытие, но

и мышление, сознание наших прапрапредков, или, иначе говоря, изучать

первобытную модель мира.

Известный советский антрополог и скульптор М. М. Герасимов

разработал методику, с помощью которой по особенностям

черепа можно восстановить черты лица людей, Реконструкция внешности

«Люси», как бы давно они ни жили. Ныне мы представляем внеш-

ний вид неандертальцев, питекантропов, синантропов,

древнейших предков людей из Восточной Африки. А как

восстановить внутренний мир людей, их духовную

культуру, если в ту пору еще не было памятников

письменности, ибо искусство письма родилось всего лишь пять-

шесть тысяч лет назад?

...На берегах Енисея в дремучих таежных дебрях

живет удивительный народ – кеты. Их всего-навсего

тысяча человек, а кетский язык знают и того меньше – всего

несколько сотен. Представители этого маленького

народа совершенно не похожи на своих соседей – селькупов,

хаитов, якутов – скуластых, смуглокожих, с раскосыми

глазами, словом, принадлежащих к монголоидному ти-

пу. У кетов светлые, почти белые, волосы, орлиный

профиль, голубые глаза. Отчасти они напоминают европей-

цев, отчасти – индейцев Америки, отчасти —

представителей монголоидной расы. Откуда пришел этот народ

на берега Енисея? Почему он говорит на языке,

совершенно не похожем на язык их соседей, да и вообще не

имеющем родства ни с одним языком мира? Кто

предки этого народа?

На эти вопросы у науки пока нет ответов. Одни

ученые считают, что у кетов и североамериканских

индейцев были общие предки; другие думают, что кеты —

последние представители палеоазиатов, древнейших

обитателей Северо-Восточной Азии, вытесненных затем

монголоидными племенами; третьи предполагают, что

кеты – последние потомки создателей древнейшей

цивилизации Индостана; четвертые видят в них

представителей загадочной белой расы в Центральной Азии, о

которой повествуют старинные китайские хроники и

свидетельствуют наблюдения современных антропологов и

этнографов.

Но убедительных доказательств нет ни у кого из

сторонников этих гипотез.

До Октябрьской революции уровень жизни и

культуры кетов, или, как их называли купцы, «енисейских

остяков», был как у самых примитивных племен на

планете– аборигенов Австралии, бушменов Южной Африки,

индейцев Амазонии. По представлениям кетов весь мир

делится на «верх» и «низ» Енисея, его «каменную» и

«волочную» стороны. На севере, в устье Енисея, к

которому, кстати сказать, не применялось кетское слово

«сесь» (река), ибо устье было особым объектом, где

небо сходилось с землей, обитал злой дух Хосядэм – по-

добие нашей сказочной Бабы-Яги. На юге, у истоков

Енисея, небо также сходилось с землей, но там обитали

силы добра – «мать жизни» Томэм. Кеты не знали, что

есть множество таких же рек, как Енисей, что вокруг

раскинулся бескрайний мир, что за тайгой лежит

огромная страна Россия. Само слово «кет» означает

«человек». Остальные же народы и племена принадлежат к

«нелюдям» – злым духам и всякой нечисти, наподобие

леших, ведьм, болотных чертей.

По представлениям кетов мир создан всемогущим

богом по имени Эсь; медведь – это злой дух к одновре^-

менно человек; весь род людской произошел от

мифического Адама кетов – первого шамана Альбэ. Наивные

и мистические верования кетов безвозвратно ушли в

прошлое. Современные кеты живут не в чумах, а в

домах. Ежедневно радио сообщает им обо всех событиях,

происходящих в «большом мире». И только глубокие

старики сохранили в своей памяти старинные предания

и мифы, которые тщательно изучают ученые,

восстанавливающие архаическое, первобытное понимание мира,

бытовавшее у кетов. И цель такой реконструкции—не

только узнать о происхождении и истории

удивительного народа, но и о самом далеком прошлом всего

человечества, о психологии его «детства», от которого не

осталось почти никаких следов. Но ведь и сейчас кое-где

есть еще племена, которые вообще не сталкивались с

современной цивилизацией! И хотя культура ни одного

из нынешних племен, даже самого дикого, не повторяет

в точности культуру первобытных племен, поскольку за

каждым из них десятки и сотни тысячелетий

самобытного развития, тем не менее именно у таких племен и

народов больше, чем где бы то ни было, сохранились

пережитки каменного века, не только в его материальной,

но и духовной культуре, в мифах и верованиях. Для

истории и этнографии, психологии и истории религии,

для всех наук о человеке эти следы праистории —

бесценный материал.

Племена, живущие в наше время, но стоящие на

уровне развития племен каменного века, в этнографии и

других науках принято называть первобытными. Термин,

может быть, не самый удачный, но поскольку он

общепринят, то и мы будем употреблять его в этой книге, но

в кавычках, чтобы отличать современные «первобытные»

племена от действительно первобытных, живших в

далеком прошлом, в эпоху палеолита.

«Заблудшие овцы»

В предыдущем разделе были упомянуты верования

и мифы «первобытных» народов. А что такое верования

и чем они отличаются от мифов? Специалисты по

истории религии называют первобытными верованиями

религии древних, а также и «первобытных» племен, чтобы

отличать их от поздних, детально разработанных,

мировых религий – буддизма, христианства, ислама и

национальных (государственных)—индуизма, иудаизма и

других.

Так что же за верования были, а кое-где и сейчас

есть у «первобытных» племен? Во что верили эти

люди– в единого высшего бога, творца Вселенной и

людей, всемилостивого вершителя судеб или же их вера

чем-то отличалась от веры христиан, мусульман и

других приверженцев единобожия? За истекшие два века

миссионеры и теологи немало потрудились, чтобы

доказать изначальную религиозность человека, доказать,

что вера в высшее существо – творца – была

присуща людям с первых дней появления рода

человеческого.

«Человечество обязано познанием бога и религиею

не естественному усилию своего ума, но исключительно

божественному откровению... Сотворив наших праотца и

праматерь, бог научил их сам всему, что им нужно

было знать: он им открыл, что он единый создатель мира

и, в частности, человека, что, таким образом, он

единственный благодетель и верховный законодатель». Эти

слова принадлежат французскому аббату Бержье,

жившему в XVIII столетии. Конечно, говорить о праотце

Адаме, праматери Еве и о первых днях человечества —

несерьезно, поскольку сейчас установлено, что процесс

перехода от древних человекообразных обезьян к

древнейшим людям занял не менее двух миллионов лет.

Однако, теология не стоит на месте: в XX веке под

влиянием эволюционной теории Дарвина и учения академика

Павлова о рефлексах (инстинктах) появилась «теория

инстинкта религии». Сторонники этой теории полагали,

что, «подобно искусству, языку и разуму, религия может

иметь свои корни в смутном и туманном сознании

животного», и ухитрялись находить «культ змей» у обезьян,

«могущественное чувство таинственного» у собак,

«веру в хозяина-бога» у всех домашних животных. Сейчас

эти попытки воспринимаются лишь как курьез. В нашем

же веке вышла многотомная монография одного из

крупных деятелей католической церкви патера Шмидта

под названием «Происхождение идеи бога». В ней

доказывалась изначальность веры в «высшее существо»,

правота богословского тезиса, гласящего: «Религия

началась у всех народов с веры в единого бога». Народы же,

у которых такой веры нет,– это всего лишь «заблудшие

овцы», которые, забыв божий завет, превратились в

«скотоподобных язычников», утративших свет истинной

веры, открытой им свыше. Однако такими

«скотоподобными язычниками» на поверку оказываются все

«первобытные» народы мира, которых не коснулась

миссионерская деятельность приверженцев единобожия, а также

народы всех древних цивилизаций – Месопотамии,

Египта, Индии, Греции, Рима и др. Все первобытные

верования были основаны на вере во множество духов,

демонов, богов, а отнюдь не на благоговейной вере и любви

к единому всеблагому «высшему существу». Этнография

дает нам сотни примеров, доказывающих это.

Чарлз Дарвин, вспоминая свое кругосветное

путешествие на корабле «Бигл», во время которого он посетил

Огненную Землю и общался с ее коренными жителями,

писал: «Мы не могли найти у огнеземельцев даже следа

веры в то, что мы назвали бы божеством».

«Что касается религиозных представлений высшего

порядка, то туземцы Кивай не имеют никакого

представления о высшем божестве», – сообщал о папуасах

этнограф Ландтман.

«Я никогда не забуду,– писал английский капитан

Рэттрей, выпустивший в двадцатых годах нашего века

книгу этнографических наблюдений об ашанти

Судана,– ответ старого жреца, которого я, главным образом

для того, чтобы вызвать на разговор, упрекнул в том,

что он не полагается на великого бога. Это, сказал я

ему, избавило бы его от необходимости обращать

внимание на всякие силы низшего калибра, помощь

которых ему была бы без всякого труда обеспечена

косвенным образом верой в высшего бога». Жрец ответил

капитану: «Мы, ашанти, не смеем почитать одного только

бога – небо, или только богиню – землю, или только

одного другого духа, нам приходится защищаться от

духов всех вещей на небе и на земле и пользоваться их

услугами, когда мы в состоянии это сделать. Ты идешь

по лесу, видишь дикого зверя, стреляешь в него и

обнаруживаешь, что убил человека. Ты возьмешь нож,

чтобы отрезать, как тебе кажется, ветку, а на самом деле

ты будешь резать собственную руку. Есть люди, кото-

рые способны превращаться в леопардов; люди из

«страны трав» умеют оборотиться в гиен. Есть деревья,

которые падают на людей и убивают их. Есть реки, которые

их топят».

Религия племен тропической Африки, по

наблюдениям многих этнографов, «покоится на том страхе,

который внушают им многочисленные духи, окружающие их

со всех сторон и постоянно старающиеся навлечь на них

болезни, несчастье и смерть». Этот страх породил богов

и духов, в которых веруют бергама, жители Южной

Африки, чья культура недалеко ушла от уровня культуры

каменного века. «Если мы спросим, в чем заключается

жизненный нерв их туземной религии, мы получим

следующий простой ответ: страх, ничего, кроме страха!» —

пишет этнограф Беддер в монографии о племени

бергама.

«Туземец Борнео с величайшей тщательностью, с

чувством деликатности остерегается раздражать души

вещей. Если голод вынуждает его налагать руку на

окружающие существа, он старается умиротворить их путем

жертвоприношения,– рассказывает исследователь

племен Калимантана Э. Мьоберг.– Так как гром, молния,

дождь, буря являются для него загадками, то он

истолковывает их как проявление духов (антох), которые

более могущественны, чем человек... От колыбели до

могилы не покидает его страх перед демонами этого

таинственного мира. Все, что он делает, все, чего он не

делает, является непрерывным усилием проскользнуть без

катастрофы по этому ненадежному морю между

Харибдой и Сциллой».

«Мы боимся! – говорил эскимосский шаман Ауа

знаменитому норвежскому исследователю жизни народов

Арктики Кнуду Расмуссену.– Мы боимся душ мертвых

людей и душ зверей, убитых на ловле. Мы боимся духов

земли и воздуха. Боимся всего, чего не знаем. Боимся

того, что видим вокруг себя, и боимся того, о чем

говорят предания и сказания. Поэтому мы держимся своих

обычаев и соблюдаем наши табу».

Трудно лучше определить чувства, порождаемые

«первобытными» верованиями, чем это сделал

эскимосский шаман. Страх и только страх, а отнюдь не любовь

и благоговение могли породить многочисленные духи,

окружавшие «первобытных» людей, а также боги,

вурдалаки и прочие сверхъестественные существа, которых

надо было умилостивить, задобрить, соблюдая для этого

древние правила.

и

Бесчисленны и жестоки были невидимые духи и

боги, в которых верил «первобытный» человек. Боги, а не

всемогущий и единый бог! Материалы этнографии,

собранные в Сибири и Австралии, Африке и Америке,

Океании и Азии, наглядно показывают это.

Сказания о богах

Итак, «первобытные» верования – это религия, а что

же такое миф и какая между ними разница? В научных

работах можно встретить множество определений

понятия «миф». Мы уже говорили, что по одному из них

миф – это фантастическое объяснение реальных

явлений. Словари и энциклопедии говорят более

однообразно: миф – это «сказание, передающее представления

древних народов о происхождении мира, о явлениях

природы, о богах...» Как же соотносятся верования и миф,

или религия и миф?

В. Г. Плеханов так определил структуру религии:

религия – это система представлений, настроений и

действий, в которой представления относятся к мифологии,

настроения – к религиозному чувству, а действия – к

поклонению и магии. Важность мифологического

элемента религии Плеханов подчеркнул особо. Не случайна

и последовательность, в которой Плеханов расположил

элементы, составляющие религию, ибо она

соответствует последовательности их формирования: представление

об объекте порождает его эмоциональное восприятие,

чувства к нему; в свою очередь, чувства могут вызвать

определенные действия. По другой дефиниции

Плеханова: «Миф есть рассказ, отвечающий на вопрос: почему?

и каким образом? Миф есть первичное выражение

сознания человеком причинной связи между явлениями».

То есть миф – это устное (письменности еще не было)

изложение содержания древних и первобытных

верований. Мифы, о которых говорит Плеханов, объясняли

непонятное в окружающем мире, были своего рода

примитивной наукой первобытных племен. А в целом сумма

мифов, мифология, являлась мировоззрением наших

далеких предков, черты которого сохранили мифы

современных «первобытных» народов.

Изучением мифов начали заниматься еще в эпоху

античности: ее мыслителям не раз приходилось

объяснять себе и своим современникам, чем же на самом

деле являются рассказы о борьбе богов и титанов,

подвигах Геракла и других героев и тому подобных событи-

ях, в правдивости которых не сомневались их предки.

«Отец истории» Геродот полагал, что мифы – это

отражение исторических событий, вроде Троянской войны

или плавания аргонавтов к берегам Колхиды. Философ

Анаксагор считал Зевса олицетворением разума,

Афину– олицетворением искусства и т. д. Другой греческий

философ, Эмпедокл, считал Зевса аллегорией огня, а

его супругу Геру – аллегорией воздуха.

Фрэнсис Бэкон в книге «Мудрость древних» толковал

античные мифы как аллегории глубоких истин

философии. «Как и во многих других областях духовной жизни,

в изучении мифа романтизм открыл новую страницу,—

пишет исследователь мифов профессор М. И. Стеблин-

Каменский в книге «Миф».– Попытки некоторых

романтиков вскрыть в древних мифах религиозные или

философские концепции не имели успеха и не оказали

заметного влияния на дальнейшее развитие науки о

мифах. Но их же толкования мифов как поэзии оказали

огромное влияние на дальнейшее развитие науки о

мифах и вообще на понимание того, что такое миф».

Позже родилась натурмифология – направление,

трактующее мифы как поэтические описания природы,

а древних богов – как олицетворения небесных светил.

Причем представители «солярной» теории сводили все

мифы к олицетворению солнца, «лунарной» – луны.

Затем к небесным телам натурмифологи добавили

явления природы, социальные явления, законы физики и

т. д., олицетворением которых и считались мифы

древности. Натурмифологи ставили жесткие границы своим

толкованиям, стремились к методологической

последовательности (если уж нашел солнце, то находи его всюду;

если уж нашел луну, то находи и ее всюду, и т. п.). «Их

преемники были менее последовательны и не стремились

к методологической строгости – вот и вся разница»,—

замечает М. И. Стеблин-Каменский.

Результаты изучения «первобытной» мифологии дали

огромный материал для новых исследований.

Выяснилась связь мифов с обрядами, с устройством общества,

его законами и моральными ценностями, с правилами

поведения и практической деятельностью членов

первобытной общины, с попытками объяснить окружающий

мир и все в нем происходящее.

Философы-материалисты различают несколько

факторов, или, как их принято называть, корней религии,

создающих возможность и необходимость

возникновения и дальнейшего воспроизводства религии. Нас будут

интересовать те из них, которые некогда приводили к

возникновению мифов в первобытном обществе. В этом

плане можно говорить о социальных и гносеологических

корнях возникновения религии и мифологии как части

религии.

Социальные корни – это отражение бессилия

человека перед силами природы. Бессилия, обусловленного

низким уровнем развития производительных сил.

Нужно помнить, что мы говорим о глубокой первобытности;

когда человек осваивал окружающий мир и когда ха*

рактерной чертой его взаимоотношений с природой был

не только низкий уровень производительных сил, но и

уровень знаний (или информации) о мире, о природе.

А там, где кончались эти чрезвычайно скудные знания,

начиналось опасное, грозящее бедами незнаемое.

Наличие этого огромного незнаемого – очень важный момент

в отношениях первобытных людей с природой. Именно

оно определяет тот материал, из которого

конструировались мифы, показывает их тематику.

Гносеологические корни – это факторы, связанные с

процессом познания, отличающимся сложностью и

специфичностью: в процессе познавательной деятельности

возможно фантастическое отражение действительности

в сознании человека, что и приводит к появлению

мифов. То есть гносеологические корни как бы отражают

процесс возникновения мифов. Гносеологические

факторы скрыты в сознании самого человека, обусловлены

особенностями этого сознания. Они создают возможность

возникновения фантастических представлений, но эта

возможность превращается в действительность лишь

при наличии социальных факторов, находящихся вне

человеческого сознания.

Причины низкого уровня знаний в далеком прошлом

вполне понятны и какого-то особого анализа не требуют.

А вот о гносеологических корнях стоит поговорить

подробнее. Дело в том, что гносеология, будучи разделом

философии, дает свои объяснения на философском, то

есть высоком, уровне обобщения, который не всегда

понятен неспециалисту. Но если спуститься на

предыдущий уровень обобщения фактов, на уровень конкретной

науки, в нашем случае – психологии, то окажется, что

процесс познания у человека сводится к различным

психическим актам и логическим действиям. И именно

психология позволяет лучше понять, как возникали в

сознании первобытного человека фантастические

представления о реальной действительности, как они развивались

и трансформировались в первобытные верования.

Поэтому можно говорить и о психологических корнях

возникновения религии. Конечно, реконструировать сознание

далеких предков нелегкое дело, но такие разделы

психологии, как психология личности, социальная психология

и зоопсихология, а также мифология (наука о мифах),

этнография и первобытная археология дают

возможность сделать это хотя бы частично. Попробуем

разобраться в психологических механизмах мифотворчества

и веры в миф, унаследованных от бесчисленных

поколений наших предков и, как будет показано ниже,

продолжающих действовать по сей день.

Первых исследователей «первобытных» племен,

ученых XVIII и XIX столетий, поражала характерная для

этих племен, но удивительная для европейца

особенность: представления, эмоции, поступки, само мышление

«примитивных» народностей во многом резко отличались

от образа мыслей и логики поведения цивилизованных

народов.

Сначала ученые пытались найти в мифах,

представлениях, в мировоззрении «первобытных» людей какую-

то систему, объяснявшую окружающий мир и его

происхождение, нечто подобное философским,

натурфилософским, научным и богословским системам античности,

Древнего Египта, Вавилонии, Индии, Китая. Однако

вскоре выяснилось, что «первобытные» представления

о мире никак не могли быть названы системой.

Наоборот, первое, что бросалось в глаза, – нелогичность,

противоречивость этих представлений, их необычность.

Один и тот же житель Андаманских островов в

разных случаях рассказывает совершенно разные мифы о

происхождении огня, о начале рода человеческого и

т. д. В одной из легенд индейцев Амазонки у ягуара

огонь похищают, в другой ягуар усыновляет мальчика

и велит ему отнести огонь людям, в третьей говорится о

том, что огонь упал с неба и только ягуар, единственный

из всего живого в мире, не любит огонь и боится его.

Противоречия здесь явные, но рассказчиков они не

смущают, более того, им даже в голову не приходит, что

здесь есть противоречия.

Неведомые раньше животные принимаются за

людей, невиданные прежде люди принимаются за живот-

пых. Бородатых европейцев племя гереро, живущее на

юго-западе Африки, приняло за львов; австралийские

аборигены посчитали первых вьючных животных за

жен белых людей, так как они тащили багаж мужчин.

Другое племя, впервые в жизни увидев всадников,

решило, что лошади – это матери седоков, раз они несут

их на своих спинах. А индейцы бороро, обитающие в

бассейне реки Амазонки, всерьез считают, что они и

красные попугаи – одно и то же, прекрасно понимая

при этом, что попугай и человек отличаются друг от

друга.

Характерная особенность мышления культурно

отсталых народов – эмоциональность, свойственная всем

членам коллектива, а не отдельным единицам, как это

имеет место в цивилизованном обществе. Эту

особенность отмечали многие этнографы, изучавшие

«первобытные» племена. Современный человек различает

понятия, вызываемые ими чувства (эмоции) и

поведение.

Мы не смешиваем логические представления с

нашими эмоциями, подавляем инстинктивные реакции, если

они возникают под влиянием чувств. В «первобытном»

сознании такого разделения нет: понятия слиты с

эмоциями, эмоции – с действием, поведением. Необычные

представления вызывают соответствующие эмоции, а

вслед за ними и необычные действия. Эмоции же,

вызываемые такими представлениями, —это чаще всего

ощущение неизбежности чего-либо, беспокойство, страх —

тот самый страх перед духами, о котором речь шла

выше.

«В районе Камеруна туземцы на моих глазах

разносили в щепы очень хорошую лодку, – писала Мэри

Кингсли, выпустившая в конце прошлого века

монографию о жизни народов Западной Экваториальной

Африки.– Я спросила, зачем они это делают. Мне

ответили, что лодка эта имела обыкновение отвязываться

ночью и плыть вниз по реке, где ее кто-нибудь

останавливал, чтобы привести обратно. За это хозяину лодки

приходилось платить либо козой, либо тремя клубнями

ямса. Иногда с этой лодкой случалось, что ее относило

в сторону и она срывала чужие сети. Тогда, конечно,

приходилось платить хозяину сетей. Вот почему

владелец этой лодки, чувствуя, что она его разорит, решил

рассчитаться с нею одним махом». Абориген Австралии

видит во сне, что он должен нанести себе серьезную

рану. Проснувшись, он делает это. Жителю

Ново-Гебридских островов снится, что его жилище должно быть

уничтожено. При пробуждении от тотчас сжигает свой

дом. Ив д'Эвре, один из первых европейцев, видевших

туземцев Южной Америки, с удивлением констатировал:

«Подравшиеся между собой люди по окончании драки

поджигали свои хижины; никто не имел права

препятствовать этому; все селение должно было выгореть».

Еще одной особенностью мышления «первобытных»

народов является их глубочайшая уверенность в том,

что все, связанное с мифами, – истина, не подлежащая

никакому сомнению. М. И. Стеблин-Каменский писал:

«Миф – это повествование, которое там, где оно

возникало и бытовало, принималось за правду, как бы оно

ни было неправдоподобным».

Примеры подобного рода можно продолжать до

бесконечности. Но как объяснить их? Неполноценностью,

умственной отсталостью «первобытных» племен? Этот

вывод совершенно неправилен. Почти все исследования

отмечают поразительную ловкость и искусность в

организации охоты и рыбной ловли, которую проявляют

австралийцы, индейцы, папуасы, эскимосы, бушмены.

Они создали великолепные произведения искусства,

настоящие жемчужины поэзии, шедевры скульптуры,

прекрасные сказки и песни. Да и говорят «примитивные»

народы на языках, синтаксис которых порой сложнее, чем

синтаксис наших цивилизованных языков. Попав в

школу, дети индейцев, австралийцев, эскимосов, папуасов

учатся так же хорошо, как и дети белых. Расцвет

культуры чукчей, нивхов, эвенков и других народов Сибири,

до Октябрьской революции по условиям жизни и быта

во многом не отличавшихся от самых первобытных

народов мира, – блестящее опровержение расистской

выдумки об умственной неполноценности народов,

стоящих на низкой ступени развития материальной

культуры... Но как же все-таки объяснить такой очевидный

факт, что люди с неповрежденным рассудком,

прекрасные охотники и рыболовы, считают себя красными

попугаями? Или абсолютно убеждены в том, что

изображение и оригинал – одно и то же? «Мы знаем, —

говорили североамериканские индейцы о зарисовках в

альбоме художника Кэтлина, – что этот человек уложил в

свою книгу много наших бизонов, и теперь у нас не

хватит еды».

Так, может быть, мышление «первобытных» народов,

а стало быть, и мышление наших первобытных предков

отличается от мышления цивилизованного человека?

В 1910 году выдающийся французский ученый,

этнограф и психолог Люсьен Леви-Брюль выдвинул

гипотезу об отличии мышления «первобытного» человека от