Текст книги "Цепи грешника (СИ)"

Автор книги: Александр Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 10. Боевое крещение

Ангелы сосредоточили внимание на урне. Контрабасисты на вышках чуть через ограждения не переваливались, пытаясь лучше разглядеть ситуацию. Не думал, что выйдет так сильно распалить их любопытство.

– Ну, – второй берсерк чуть ли не подпрыгивал на месте, завелся весь, как волчок. Взгляды контрабасистов источали скрытое напряжение, и непреодолимое желание знаний.

Что же там в этой чертовой урне?

Первый берсерк поднес лицо максимально близко к горлышку, и вгляделся внутрь, пытаясь отыскать там неведомое нечто. Ему стало до ужаса интересно, что скрывалось на дне злополучной урны, напугавшей меня до потери способности внятно излагать мысли.

Самоуверенность губит. А ангелы самоуверенны. Ни берсерки, ни контрабасисты не ожидали от меня опасности, считая себя всемогущими и страшными. У них и мысли не возникало о подлости со стороны немощного человека, потому берсерк воспринял мои слова за чистую монету.

Воинственно крикнув, я обрушил на затылок берсерка ладони, сцепленные в замок, и руки так прострелило болью, что у меня чуть глаза из орбит не вылезли. Будто по листу железа или камню ударил. Берсерк медленно поднял голову, показав бледное от ярости лицо. Свет луны отразился в его расширенных глазах, он гневно засопел ноздрями, обдувая мне щеки потоками горячего воздуха.

Контрабасисты рассыпались непомерным хохотом, аки степные кони, и чуть с вышек не попадали, держась за животы и утирая слезы. Второй берсерк тоже засмеялся, хлопая себя по колену, и смех у него был как у гиены – звонкий.

Но мне стало что-то не до веселья.

– Он его, – сквозь слезный смех кричал контрабасист с вышки, – пха-ха…. Он его хотел головой в урну сунуть. Ох, небо! Жалко, что не получилось! Я бы посмотрел!

– Жалкий червяк! – взревел берсерк, выдернул меч из ножен, но неловко поскользнулся, и плюхнулся спиной в грязь, что породило новую волну безудержного смеха.

Пятнадцать минут славы, что называется.

В этом и заключался план – насмешить накурившихся и пьяных надзирателей до состояния, в котором предельно рассеивалось внимание. Сначала мне хотелось вбить голову берсерка в урну, чтобы он ходил с ней как индийская дева, но и альтернативный сценарий вышел неплохим.

– Эй, мужеложец, а любовнику почему не помогаешь?! – крикнул я второму берсерку, и он перестал смеяться. Забавное лицемерие. Ангелы не гнушались забав с пленными мужчинами, но если, не приведи Боже, преподнести это как оскорбление достоинства – они бесились.

– Что ты сказал, урод?! – крикнул берсерк, и бросился за мной с мечом наголо. Контрабасисты наблюдали за этим, как за немым кино с Чарли Чаплином, и ржали до слез.

Бежать. Бежать, и не оглядываться. Так быстро я еще никогда не драпал, даже жжения в мышцах и усталости не чувствовал. Я шлепал по грязи босыми ногами, в висках стучала кровь полная адреналина, а тело покрылось холодным потом. Вперед, до перекрестка, освещенного сапфиром. Там скрыться будет несложно. Свернуть на другую улицу, юркнуть в переулок, дел-то на пару секунд, но когда из-за угла показался патруль из двух берсерков – у меня в животе похолодело.

"Черт!" – пронеслось в голове, когда я попытался остановиться, не удержал равновесие, и грохнулся в лужу. Приподнялся на руках, увидел двух широченных берсерков на фоне звездного неба, и понял, что пора прощаться с жизнью.

– Убить его! – кричал берсерк, преследовавший меня. – Убить!

Черт! Черт! Черт!

Берсерки замахнулись мечами. Я чуть дух не испустил от ужаса, но противников поглотило ослепительными желтыми вспышками, а взрыв громыхнул так, что зазвенело в ушах. Меня швырнуло прочь ударной волной, грязь забрызгала лицо, и кожу на руках обожгло, а потом стало так холодно, что зубы свело.

Удалось сесть, но с трудом удалось удерживать тело в вертикальном положении. Меня тянуло к земле, перекресток двоился, будто я выпил два литра дешевого самогона. Жив остался и хорошо, но выжили ли берсерки?

Взор прояснился – берсерки, трое, валялись в грязи. Мой преследователь превратился в ледяную глыбу, а остальных прожгло огненными или плазменными струями. На нагрудниках зияли дыры с красными от жара расплавленными краями. Разило подгоревшей плотью.

Кое-как поднявшись, я попытался прислушаться, но в ушах по-прежнему звенело. Оставалось надеяться лишь на зрение. Взглянул в сторону склада.

Контрабасисты водили смычками по струнам, и, играя страшные мелодии, обстреливали крематорий "Огненным дождем". Заднюю часть крематория сжигало осадками из пламени, что ливнем лили из огненного облака. Огненные капли прожигали крышу, стекали по деревянным элементам здания, и элементы вспыхивали за считанные секунды, будто спички.

Страх парализовал меня. Маша и Уильям не справились?

Я присмотрелся.

Уильям подскочил к телу мертвого берсерка, из груди которого торчало ледяное копье, и схватил меч, бросившись на обледеневшую дверь. Серией мощных ударов Уильям разбил полотна, и они рассыпались ледяными осколками. Узники тут же рванули на склад, пока Маша прикрывала их. Ловкими движениями боевого танца она осыпала контрабасистов заклятиями льда и огня. Черт, неужели она спасла меня? Но как? Недавно она ей и одного берсерка уложить не удавалось. Так она еще и магией огня владела, и могла вызывать питомца…. Невероятно.

Она что, Проклятая?

Маша бросила в висок контрабасисту ледяную глыбу, и глыба врезавшись в шлем на сверхзвуковой скорости, взорвалась ледяными осколками. Шея контрабасиста звучно хрустнула, и он повалился с вышки вместе с контрабасом. Маша одолела контрабасиста? Удивительно. Похоже, мое прикосновение к циферблату повлияло и на ее силу, расширив вены айцура в Машином теле.

Я слышал о ситуациях, когда под влиянием ужаса маги становились сильнее, а если вены айцура расширялись, то на их сужение требовались десятилетия и полное отсутствие тренировок.

Второй контрабасист заметил Машу, но не успел атаковать. Из склада на улицу выскочил узник с лютней, жестко ударил по струнам, и пронзительно засвистел ветер. Голова контрабасиста упала рядом с опустошенной бутылкой хунса. Он крикнуть не успел. Из обрубленной шеи фонтаном била ярко-красная кровь, и враг завалился на контрабас, выронив смычок.

Спустя мгновение извилистая "Воздушная лента" блеснула в свете огня, и растворилась за спиной бездыханного тела контрабасиста. Следом за магом, издавая воинственные крики, под открытое небо высыпали остальные узники с музыкальными инструментами. С флейтами, с лютнями, с трубами.

Получилось! Первая победа воодушевила меня.

Я рванул к Маше, и она завелась настолько, что не сразу меня признала. Разглядев мое лицо, она растворила ледяное копье, которое чуть не швырнула мне в лоб. "Фух" – подумал я, обливаясь холодным потом. Еще секунда – и гасите свет.

– Ангелы! – крикнул Уильям, указав мечом в конец улицы, где показалось трое берсерков и два флейтиста. Флейтисты взмахнули крыльями и взлетели, а берсерки бросились в лобовую атаку, изрыгая проклятия и страшные крики.

Я рванул на склад, схватил черный барабан, и выскочил на улицу, бегло оценив обстановку. Флейтисты сыпали с неба "Огненными шарами", а узники прикрылись защитной магией, самостоятельно организовав оборону. Среди них оказалось немало умелых музыкантов, что снимало с меня ряд стратегических обязанностей, да и расслабленные спокойной службой ангелы забыли об обороне. Огненные шары взрывались на прозрачной оболочке защитного поля, а я занял на дороге место с хорошим обзором, и атаковал. Выбил из мембраны мелодию "Черного тумана".

В этот раз туман получился густой, плотный, будто туча, и поглотил ангелов целиком, полностью скрыв их из вида. Спустя пару секунд из облака "Черного тумана" вывалилось два скелета, облаченные в остатки ржавой брони. Заклинание настолько их состарило, что при столкновении с землей кости с хрустом разломались, а броня рассыпалась на кусочки.

Зазвенели тревожные колокола по всему лагерю. Со стороны ангельских казарм доносились отзвуки взрывов, и рев грешников, проломивших стену сразу же после начала боя.

Пару берсерков удалось прихлопнуть на подходе. Узник-флейтист проткнул берсерка каменной пикой, которую вырастил у врага под ногами. Пика врезалась в берсерка подобно снаряду, и берсерк повис на ней, свесив руки. Второго берсерка сожгли "Огненными струями", ударив ими одновременно из двух горнов, что не оставило врагу шанса, а вот третий берсерк подобрался слишком близко.

Любое заклинание могло навредить своим, и только берсерк собрался зарубить узника, как Уильям прыгнул между ними и скрестил с берсеком меч. Зазвенела сталь, из клинков ударил веер искр, и Уильям, оскалив зубы, толкал берсерка прочь, будто бульдозер.

Берсерк тратил все силы на то, чтобы удержаться на ногах, и буксовал по грязи. Естественно он мог выполнить оборонительный маневр, чтобы защититься от Уильяма, но берсерка обезоружила сила, которой обладал обычный человек.

Впеврые мне доводилось видеть, как простой смертный превосходил ангела по физической мощи.

Уильям ударил ангела ногой в живот, и ангел едва успевал отбиваться от серии режущих атак. Ульям рассекал клинком воздух, свирепо кричал и скалил зубы, а берсерк безнадежно ставил блоки, едва ли не падая от каждого выпада. С такой силой Уильям бил, что от лезвия откалывались куски, и вскоре оно покрылось сколами, став напоминать зубчатую пилу.

Берсерк выдыхался, не успевал ставить блоки, и Уильям сшиб противника с ног, с размаху впечатав меч ангелу в наплечник. Остроты поврежденного лезвия не хватило, чтобы рассечь броню, на наплечнике осталась вмятина, но и этого оказалось достаточно, чтобы берсерк выронил оружие и повалился в грязь.

Берсерку надо было отдать должное. Уильям вонзил меч в шею врага, попав в зазор между шлемом и нагрудником. Брызнула кровь, но берсерк не молил о пощаде и даже не пискнул. Ангелов воспитывали слишком "отмороженными", чтобы они могли позволить себе страх перед смертью, и пусть они те еще твари – я их немного зауважал.

Взгляд у Уильяма стал звериный, жестокий, и до такой степени страшный, что мне стало не по себе. От былой простоты в нем и следа не осталось, что не мудрено – всех изменила битва.

– Андарий, что дальше? – спросили из толпы.

Пришлось выбирать себе имя местного покроя, и пришлось представиться. Ни разу я никому не представлялся за пять лет, понимая, что имя "Андрей" могло вызвать ненужные вопросы, да и зарегистрирован как житель Антерры я не был. Когда вел дела в самом начале – предпочитал оставаться анонимным, что сыграло со мной злую шутку. С теми же валунами изобилия я не подписывал важных бумаг, и это помогло "партнерам" обогатиться на моей идее. Никогда не любил возню с бумажками, и лень вышла мне боком.

– Прорываемся к площади, – скомандовал я.

Маша и Уильям держались рядом, когда мы рванули к площади что есть мочи. У меня не было представления, как быстро ангелы могли разделаться с грешниками, и как только они стянут силы к центру лагеря – нам конец. Иллюзий о нашем превосходстве я не питал. Мы разделались с пятью ангелами только потому, что нас было сорок человек и Уильям. Боевое упрямство ангелов нам помогло. Ангела не волновало, сколько врагов выходило против него. Пять, десять, сто – он всегда бросался в бой и стоял насмерть.

Лагерь превратился в поле битвы. Мы мчались к центру площади, и проносились мимо горевших зданий. Пожарами улицы вырывало из темноты, а от запаха гари кружилась голова. Из закоулков доносился звон стали, взрывы огненных шаров, вой ветра, и холод магии льда.

Восстание вспыхнуло молниеносно. Узники подтянулись к складу, и в считанные минуты численность вооруженных музыкантов выросла до нескольких тысяч. Тут и там завязывались локальные боестолкновения. Ангелы бросались на людей, рассекая их мечами, а люди обрушивали на ангелов разрушительные заклятия.

Облака освещало вспышками взрывов, а стены дрожали от магии земли. За зданиями на соседних улицах с грохотом выросли высокие каменные пики, на кончиках которых умирали и люди, и ангелы. Лужи в грязи покраснели от крови, на глаза часто попадались отрубленные конечности или изувеченные тела.

Около харчевни безоружный берсерк оторвал узнику голову голыми руками, но берсерка быстро настигла расплата. Узники бросились на берсерка, человек шесть, повалили его, и силой сорвали с головы шлем. Они были вооружены кто чем: осколками деревянного ведра, и кухонными ножами. Осколками ведер они искололи врагу лицо, пальцами выдавили глаза, а потом перерезали горло мясницким тесаком. Берсерк захлебнулся собственной кровью, пока бился в конвульсиях, на его губах вздулись кровавые пузыри, и он умер в муках.

Я остановился, встретившись взглядом с лидером группы, убившей ангела. Лицо лидера было как у маргинала. По щекам, покрытым тюремными татуировками, стекали капельки пота, и взгляд лидера был бесчеловечен. Почему они так дрались? Почему не убили ангела быстро, а умышленно заставили его страдать? Разве не против этого люди должны бороться? Не против жестокости, с которой воевали ангелы? Зачем им уподобляться? Это показалось мне ужасным. Мой план сделал ангелов значительно слабее, дав людям серьезное численное преимущество, но я не догадывался, что человек ответит ангелу жестокостью, от которой страдал. Война коснулась меня впервые, и, честно сказать, она мне не понравилась.

Война – это страшно, но зачем уподобляться врагу, против гнета которого борешься?

До самой центральной площади я старался не смотреть по сторонам. Нельзя было задумываться над каждой расправой, что постоянно разворачивались вокруг. Мысли мешали действовать.

Забавно. Смерть, которая не любит смерть. Как бы мне хотелось, чтобы никто не умирал больше. Не так, по крайней мере, не с такой жестокостью.

Авалон бесновался в клетке, пытаясь вырваться и добраться хоть до кого-нибудь – настолько его заморили голодом. Здания перед площадью пылали. Люди, охваченные пламенем, бросались в окна, и резали руки об стекла, которыми скалились оконные рамы. По земле ползли умиравшие ангелы, волоча на спине обгоревшие крылья, а от болезненных криков, заполнивших воздух, мне леденило душу. Гадко. Бой выглядел гадко, но я не хотел об этом думать. "Надо поскорее убраться" – подумал я.

Я, все же, музыкант, а не кровожадный наемник. Война не доставляла мне удовольствия. Я привык радовать людей, а не отсекать головы и отнимать жизни.

У главных ворот завязался бой. Контрабасисты смертоносными мелодиями швыряли в узников "Огненные шары", и узники вспыхивали, как тополиный пух от огня зажигалки. Узники бросали инструменты и падали в лужи, пытаясь себя затушить, а те, кому повезло, сразу умирали от взрыва огненного шара. Прямым попаданием огненный шар убивал, а вот те, кто оказывался в зоне поражения языков пламени – загорались. Большую часть узников, попавших под обстрел, ударными волнами бросало на землю в изувеченном и обожжённом виде.

Узника отбросило взрывом мне под ноги, и я рефлекторно отпрыгнул назад. Черная от огня одежда на его теле прилипла к коже, а где-то и вовсе переплавилась с нею, превратившись в страшную смесь обугленной плоти и ткани. Хорошо, что он успел умереть от взрыва. Иначе ему пришлось бы корчиться от боли в сырой земле до смерти из-за болевого шока.

Красивый мир меча и магии – об этом я читал в книгах про попаданцев, в которых сейчас мечстал оказаться. Больно кровавой оказалась разница. Где грудастые эльфийки, что обещают раздвинуть ноги за помощь? Где благородные рыцари? Где волшебство, что сеет добро, и магия, что убивает быстро и безболезненно? Не в Антерре. Антерра – это война в полный рост, и заклинания, от которых больно.

Не менее страшно контрабасисты разили врагов магией льда. Группа узников в панике бросилась к воротам, опасаясь попасть под заклинания, но прозвучала мелодия контрабасиста, и узников изрешетило шквалом из ледяных шипов, будто выстрелом дробовика в упор. Спины узников взорвались кровавыми брызгами. Шипы разорвали одежду, плоть, вздернули фонтанчики грязи, и впились в стылую землю, промерзшую чуть ли не до земного ядра. Узники лежали, ворочались, пытаясь не выронить вываливавшиеся кишки, и стонали от боли. Лица узников изображали мучение, ужас, а по щекам градом текли слезы.

Казалось, с каждой минутой путешествия я глубже погружался в преисподнюю.

Люди из моей группы разбежались по укрытиям, понимая, что лобовая атака – самоубийство. Пока контрабасисты крыли центральную площадь плотным огнем – к воротам не прорваться.

Контрабасисты заметили меня и Машу, и сразу же мазнули смычками по струнам. Благо, холод появлялся прежде, чем заклинание льда проявляло себя в материальной форме. В последний момент мне удалось схватить Машу за руку, и утащить ее за угол горевшего барака. Плотное скопление ледяных шипов пушечным ядром просвистело в том месте, где мы с Машей стояли пару секунд назад. Морозный ветер пронесся по грязи следом за шипами, и грязь покрылась инеем, замерзнув вместе с кровавыми лужами.

Я выдохнул облачко пара, и увидел, что Уильям прижался к стене соседнего барака, у самого угла. Стоило Уильяму попытаться высунуть голову, как угол тут же обстреливали ледяными шипами, и шипы со свистом и грохотом выбивали из дерева щепки, оставляя крупные сколы.

– Андрюша…. – громким шепотом сказала Маша, тревожно дернув меня за робу. – Андрюша, у меня кровь….

– Что? – я испугался, растерянно уставившись на Машу, и не сразу заметил, что на ее предплечье кровоточила глубокая рана размером с большой палец, окаймленная инеем. Ледяной шип прошел по касательной траектории. – Черт!

Смелой Маша была до первой крови. Своей. Одно дело бросаться в бой, когда никогда не получал сдачи – другое дело продолжать драться, когда врагу удавалось тебя достать. Ресницы Маши намокли от слез, она прерывисто дышала и всхлипывала. Даже раны на руке было достаточно, чтобы умереть от кровопотери, и Маша это понимала.

Глава 11. Суд Мортуса

Так.

Теряться нельзя.

Одно время, до музыкальной карьеры, я работал в охране, и чтобы получить удостоверение – заучил правила оказания первой помощи наизусть. Можно было заплатить за сдачу экзамена без проблем, но я решил поступить иначе. Сдать честно. И это могло спасти Маше жизнь.

Кровь темно-красного цвета вытекала из раны слабой, не пульсирующей струйкой, кровотечение венозное, и вероятность повреждения глубоких вен мала, но предположить ее требовалось обязательно. Ни стерильных салфеток, ни перекиси водорода у меня при себе не было, и выбора не осталось.

Я бросил барабан на землю, разорвал свою робу на несколько лоскутов (благо, ткань дешевая и хрупкая), пока контрабасисты обстреливали бараки и площадь ледяными шипами. Щепки летели отовсюду и сыпались мне на голову, ледяные шипы пронзительно свистели в воздухе, и в такой обстановке я должен был обо всем забыть, четко следуя алгоритму наложения жгута.

Только так у Маши будут шансы на выживание.

Из-за грязной ткани робы рана могла загнить, и гангрена являлась неизбежной платой за возможность не умереть от кровотечения. Из двух зол пришлось выбрать меньшее.

Первое – перевязать место ранения, чтобы не дать воздуху попасть в кровеносную систему. Воздушная эмболия штука смертельная. Когда я перевязал рану, потребовался жгут. Я связал узлом два конца лоскута ткани, сформировав круг, и вырвал из дома осколок доски размером с карандаш. Продел в круг из ткани руку Маши, предварительно перевязав место наложения еще одним куском робы, чтобы не повредить мягкие покровы кожи. Потом продел кусок доски в тряпичный круг, и стал закручивать ткань, пока жгут не затянул место ниже раны.

По венам кровь шла от конечностей к сердцу, а по артериям от сердцу к конечностям, потому при венозном кровотечении вязать необходимо ниже раны.

– Все хорошо будет, – приговаривал я, определяя плотность зажатия жгута. Главное не пережать, и не недожать тоже. Кровотечение прекратилось. Я пальцами прощупал лучевую артерию на руке Маши – пульсация сохранилась, а значит, жгут наложен правильно. – Не волнуйся. Все будет в порядке…. Держи щепку. Вот в таком положении. Не отпускай. Старайся не шевелить рукой.

Маша была шокирована. Лицо ее побледнело, она вся вспотела, и я не понимал, то ли от кровопотери шок наступил, то ли Маша сильно боялась умереть.

– Уильям! – крикнул я. – Сюда!

Я не заметил, как обстрел прекратился. Уильям рванул ко мне, и как только оказался рядом, я схватил его за плечо и заглянул ему в глаза.

– Приглядывай за ней, хорошо? – попросил я. – Головой отвечаешь. Очень прошу, не дай ей умереть. Смотри, – я показал на жгут, – чтобы кровотечение не началось. Если повязка начнет краснеть, то сильнее зажми жгут. Уведи Машу в безопасное место. Ты хорошо знаешь лагерь. Встретимся за воротами, когда все закончится. Если получится – найди целителя.

Уильям удивился. Ему было в новинку видеть способы оказания медицинской помощи без магии.

– Я понял тебя, друг, – Уильям уверенно взглянул на меня. – Если понадобится – жизнь за нее отдам.

– Спасибо, Уильям, – я посмотрел на него с благодарностью. Сердце колотилось, едва не выскакивая из груди. Как же я волновался. У меня голос дрожал, и я был вне себя от злобы.

Терпеть не мог, когда моей девушке делали больно. Чертовы контрабасисты. Из-за них Маша могла умереть. Я воображал, как растворял этих ублюдков "Черным туманом", или взрывал "Могильными плитами", и с удовлетворением думал об остатках их разложенных тел. Стоило в наказание и назидание другим растворить контрабасистов с ног до головы, чтобы другие ангелы видели это, и знали, что не стоило трогать Машу. Настолько я был зол. Если мне не нравилась смерть, это не значило, что я не был готов убивать.

Ухмыльнулся про себя.

Совсем недавно я осуждал маргинала за жестокую расправу над ангелом, а теперь, когда дело коснулось меня и близкого человека – сам был готов показать ангелам, что такое пытки инквизиции.

Сами напросились. Не всегда у меня была возможность дать сдачи. В школе оставалось только воображать расправу над врагами, а теперь я мог воплотить фантазии в реальность.

Осторожно выглянув из-за угла, увидел, что узники застыли на месте, и нервно осматривались, почувствовав нечто тревожное. Контрабасисты убрали смычки от струн, и с интересом наблюдали за площадью. Вдруг рядом с клеткой Авалона что-то рухнуло. С неба. С такой скоростью, что мне разглядеть не удалось.

Раздался мощный шлепок, узников накрыло волной воды и грязи, и они разбежались в разные стороны, затем остановившись.

Таламриэль распустил огромные крылья, и стоял на одном колене, источая айцур такой страшной мощности, что у меня сердце сжалось, а узники не могли пошевелиться от страха. Таламриэль поднялся, и с неизменным презрением оглядел узников.

– Так-так, – язвительно изрек Таламриэль, и ухмыльнулся уголком губы. – Свиньи решили покинуть загон и сжечь хозяина? Вы…. – он медленно достал флейту. – Вы уничтожили работу многих лет, и теперь поплатитесь.

Он зажал мундштук губами, сыграл короткую мелодию, такую же изящную, какую сыграл, когда впервые появился. В небе моментально разрослись тучи, сверкнула молния, и прогремел гром. Ливень обрушился на лагерь, и Таламриэль стоял в стене дождя зловещей тенью. От холода мои руки покрылась мурашками. Капли с шипением испарялись в огне, и пожары один за другим потухли. Центральная площадь погрузилась в темноту, и ее затопило. Вода поднялась до щиколотки, став растекаться по улицам бурными потоками.

Прозвучала мелодия флейты – выросшие рядом с узниками "Водяные кнуты" со свистом рассекли на части несколько десятков человек, и узники в ужасе бросились в разные стороны, пытаясь скрыться. Но разъяренный музыкант четвертого разряда страшнее стихийного бедствия.

От него невозможно убежать или спрятаться.

Центральная площадь превратилась в кровавое море. Таламриэль играл беспрерывно. Вода будто бы обрела жестокий разум, жаждавший убивать. В воздухе сгустились крупные водяные шары, а затем из них под огромным давлением били толстые струи воды, разрывавшие узников на части, рассекавшие их, как лезвие меча стебли бамбука.

Улицы напоминали бесновавшуюся красную реку. Меня чуть не снесло течением, я с трудом удержался, схватившись за угол барака. Вода поднялась по пояс, она шипела, белела барашками волн, и, уничтожая всё на пути, закручивалась водоворотами. Течение пыталось схватить меня, унести прочь, и размазать о стену. Я захлебывался и откашливался, чувствуя жжение в легких. Глаза застилало брызгами. Спасаясь, я так крепко вцепился в угол, что в пальцы воткнулись занозы.

Течение срывало бараки с фундаментов, и уносило, словно невесомые. Здания с грохотом сталкивались, раздавливая оказавшихся между ними узников. Меня оторвало от угла, я пытался вцепиться в стену, но только счесал ладони до крови, в последний момент ухватившись за ручку распахнувшейся двери. Мимо с криками проплывали узники. Они барахтались, и тонули в пене.

Деревянные музыкальные инструменты расплывались по лагерю, и наступление захлебнулось в буквальном смысле.

– Маша! – я осматривался и кричал, но не видел ни Уильяма, ни Машу. – Маша! – откашлял залившуюся в рот воду, и продолжал звать. – Маша! Уильям!

Никого не было видно. Только бурные реки между бараками, пена, и брызги разбивавшихся об стены волн.

Маша умерла? Утонула вместе с Уильямом?

Меня распалило от гнева.

Представив, как Машу швыряло по дну течением, представив ее безжизненное лицо в темноте глубины, я разозлился и стиснул зубы. Злоба дала мне сил оттолкнуться ногами и взмахнуть крыльями, взмыть над поверхностью воды.

– Таламриэ-э-эль! – свирепо крикнул я, срывая голосвые связки. – Тва-а-арь!

Сила Первозданной Смерти проснулась по воле сознания. Параллельно моему лицо возникла нижняя челюсть пса, и когда сверкнула молния, я увидел в воде отражение большого диска, что парил у меня над головой между крыльями.

Я четко осознал, что это был за диск, четко осознал, какой силой он обладал. Диск издавал мерный звон, холодный, будто шепот покойников из Мира Мертвых. Власть, данная мне диском, отрезвила мой разум, сделав его вполовину равнодушным к мирским проблемам. Душа разделилась надвое. Высшая необходимость заняла мысли вместе с воспалявшей мозг человеческой злобой.

Благодаря матери откровение Святого Иоанна Богослова я помнил наизусть, как и всю библию: "И Когда он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными".

Я испытывал расчетливое желание уничтожить Таламриэля, стереть его из реальности как элемент, которого давно не должно существовать. Перед мысленным взором вспыхнула дата смерти, и стало ясно, что срок Таламриэля давно вышел.

Смерть вернулась. И смерть начала жатву.

Мой характер изменился в мгновение.

Взмахом крыльев я бросил себя вперед, моментально разорвав дистанцию с Таламриэлем. Сцепил руку на его глотке, тощую, но настолько цепкую, что Таламриэль крякнул и прыснул изо рта кровью мне на ладонь. Гортань ангела хрустнула в пальцах.

Я взмыл в небо, и тучи размело потоками спрессованного воздуха. Нужно было утащить Таламриэля подальше в лес. Понимание масштабов сил Первозданной Смерти не позволяло действовать в лагере – от него бы не осталось камня на камне, и Машу могло убить, если она выжила.

Мы промчались через лес подобно ураганному ветру. Бреющим полетом я несся между деревьями, но не утруждал себя маневрами уклонения. Толстые многовековые ребисы ломались спиной Таламриэля на ура, как ковшом бульдозера, а более тонкие деревца спиливало остротой моих крыльев. Бревна с грохотом падали на землю. В лицо летели щепки, а до ушей доносился хруст то ли деревьев, то ли костей Таламриэля.

Я впечатал Таламриэля в равнину с такой силой, что в ушах зазвенело, а чернозем струями ударил во все стороны. За нами тянулась глубокая борозда, усеянная обломками деревьев. Лес будто бы вспахало огромным плугом, на кончике которого находился несчастный ангел.

Таламриэля было не узнать, и былой пафос содрало с него вместе с кусками одежды и кожи. Таламриэль тихо простонал, вяло шевельнув переломанными крыльями, как птица, выброшенная на землю смерчем. Ради интереса я сделал несколько шагов назад, чтобы позволить противнику встать. "Оправишься ли ты от одной лишь физической силы? Я ведь даже не использовал магию" – подумал я, испытав к состоянию врага исключительно научный интерес. Где предел архангела? Арсенал мой пополнился рядом разрушительных заклинаний, что внезапно всплыли из подсознания. Руки чесались их использовать. Я жаждал экспериментов.

– Кха, – Таламриэль кашлянул кровью. – Ты…. – он поднялся, прихрамывая на левую ногу. Правая опухла, и, похоже, ее сломало, как крылья. – Да ты знаешь, кто я такой?! – прохрипел он, и дышал хрипло, будто находился при смерти.

Занятно.

Так вот какой мощью мою трансформацию наделил единственный элемент циферблата? А что же будет, если собрать восемь? Я взмахнул крыльями, отбросив себя назад метров на двадцать. Мной двигало чистое любопытство. Что Таламриэль мог предпринять в таком состоянии? Он боялся меня до полусмерти, побледнел лицом, хотя всеми силами скрывал страх.

"Дурак, – подумал я. – Тебе впору просить о пощаде", но не говорил. Лишь смотрел, и ждал.

– Я не дам тебе уничтожить мою мечту! Ты на заберешь у меня власть! Все мое! Мое! – я позволил Таламриэлю сыграть длинную партию. Позволил выложиться на полную, и на секунду подумалось, что меня убьет заклинанием.

Передо мной выросла десятиметровая волна мутной воды, тяжелой, как сотни бетонных плит, но она оказалась нестрашной. Таламриэль слаб. И я осознал превосходство над ним. Силой мысли получилось извлечь из диска длинный "Ночной звон", и невидимая мощь грубо разорвала волну надвое, разбросав веера брызг. Волна шумно накрыла лес по обе стороны от меня, вырвала деревья с корнями, и понесла бревна к лагерю.

– Как ты это…. – Таламриеэль глаза от удивления расширил, и уронил флейту в грязь. Легкость, с которой я нейтрализовал водную магию, ввергла противника в состояние шока. Он свесил руки плетьми, глядя на меня, как на врата Мира Мертвых. Чернота космоса отразилась в глазах ангела, и на ее фоне был я, став последней ниточкой к жизни. – Пощади! – взмолился Таламриэль, рухнув на колени. – Я не знал, что ты вернешься, Мортус! Это мой брат все сделал! Я не виноват! Пожалуйста, пощади!

Мольбы мне были безразличны. Смерил Таламриэля взглядом, понимая, что он существовал тогда, когда не положено существовать. Стоило его прикончить, и позволить переродиться в Водопаде душ, но не очень хорошо, что я был Первозданной Смертью, обладавшей частью человеческой натуры. Мне решать, что такое грех для высших существ, и мне выбирать наказание.