Текст книги "Цепи грешника (СИ)"

Автор книги: Александр Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

Похлебку пришлось выпивать залпом, пока остальные вставали из-за стола и резво прятали посуду. Вкус у еды был кислотный, будто повар постирал в ней грязную одежду или носки. Меня едва не вырвало, но рвотный ком я проглотил, чтобы мне не вскрыли глотку.

Нас построили на улице, пересчитали, а потом повели в северную часть лагеря по размытой дождем дороге. Шагать приходилось босиком по грязи. Иногда пальцы кололо острыми камушками, и я тихо изрыгал ругательства, желая остановиться и передохнуть. Но отдыхать нельзя.

Один смельчак решил отдышаться. Новенький. Так берсерки быстро ему голову с плеч снесли.

Нас довели до большого амбара, выдали каждому по большой деревянной лопате, а потом погнали в сторону крематория.

На сожжение перед "Долиной печей", так местные называли крематорий, выстроились очереди. Люди плакали, обнимались, некоторые пытались сбежать, но их тут же убивали без суда и следствия. Рассекали их мечами, или, в редких случаях, сжигали магией живьем на глазах у всех. Охрана кругом собралась внушительная, так что куда не пойди – смерть.

Мы остановились перед большими воротами у задней части здания. Берсерк отодвинул скрипучую створку, и я увидел просторное помещение цеха переработки. Жуткое зрелище. На полу высилась гора пепла, который сыпался из труб, идущих с противоположной стороны крематория.

– Ваша задача несложная, – сказал берсерк и оглядел нас. – Лопатами пепел вы высыпаете вот в эти большие и красивые урны, – берсерк указал на белые урны, с половину человеческого роста. Покрытые синими магическими рунами. – А потом урны оставляете там, – указал в сторону амбара с толстой деревянной дверью и большим навесным замком. – Дальше маги забирают их и оставляют новые, чтобы вы могли продолжить работу. Перерывов нет. Отдыха нет. Пашете до самого вечера. Кто остановится – умрет. Кто будет плохо работать – умрет. Всем все ясно? Приступайте. Мы будем неподалеку, наблюдать за вами.

И мы с Уильямом принялись работать лопатами, слушая гул ангельского света в печах, вдыхая запах сгоревшей плоти, и вздрагивая от предсмертных криков за стеной. После этого мне точно будет сложно выслушивать нытье офисных работников насчет плохого начальства и ужасных условий труда. Как никогда захотелось оказаться за компьютером в теплом офисе. А лучше на сцене, перед толпой благодарных слушателей. Где угодно, только не здесь.

Я зачерпнул пепел, и высыпал его в урну.

– Это пепел тех, кто горит, – тихо пояснил Уильям. Послышалась в его голосе тоска. Взгляд потерял радость и ясность. – Хорошо, когда люди едят и спят, когда смеются. Плохо, когда люди умирают, как тут. Мне их жалко.

Добрый малый. Я устыдился за то, что назвал его дураком, когда встретил. Не стоило с ним так.

– Мы сможем вытащить их, Уильям, – шепнул я, высыпав пепел в урну. – Ты бы хотел, чтобы они освободились?

– Конечно, – обрадовался Уильям и энергично закивал. – Но как?

– Ты знаешь, где есть музыкальные инструменты? – спросил я, убедившись, что берсерк не смотрел на нас.

– Да. В здании с большим замком. С дверьми прочными и деревянными. Туда они бросают музыку тех, кого привезли сюда. Вы без музыки приехали. Потому вашу музыку сюда не бросили.

Отлично! Хоть какой-то прогресс. Конфискованные музыкальные инструменты могли уступать ангельским в качестве, но это не играло роли. Нужно было вооружить как можно больше людей, а чем вооружить – не столь важно. И себя бы вооружить, но не факт, что там лежали барабаны.

Барабанщики – редкость в Антерре. В основном тут пользовались духовыми (флейты, трубы, горны) и струнными инструментами. У меня понятия не было, как сражаться без барабана. Я от сквозняка мог умереть, не говоря уже про ангельские заклинания и мечи берсерков.

Перед входом на склад с конфискованным оружием возвышалось две башенки, а с них на нас внимательно смотрела пара контрабасистов. Не сказать, что они сильно бдили. У каждого трубка с эльфийским табаком (да, в этом мире эльфы те еще любители покурить. Потому и жили, к слову, не по тысяче лет, а по пятьсот), а рядышком, на краю стены, стояло по две или три бутылки хунса, чтобы на дежурство хватило. Контрабасист выдохнул облачко синего дыма, а потом с удовольствием отхлебнул из бутылки, удовлетворенно закрыв глаза.

Гедонисты чертовы. Тяжеловато будет с ними справиться будучи безоружным. Даже Уильям вряд ли поможет.

Но они не единственная проблема.

Неясно, каким образом защищен склад. Магией? Или обычным прочным замком? Ни окон, ни бойниц в складе не было, а сам он громоздился на прочной кирпичной площадке, так что подкоп никак не сделать.

Каким образом доставать оружие – я не понимал, но дело требовало хитрости. Желательно такой, чтобы не заметили ангелы. И желательно побыстрее. Мысли об участи Маши не давали мне покоя. Чем дольше я тянул с побегом, тем сильнее она страдала от изнасилований Барвэллом. Бедная. Страшно представить пережитые ею потрясения. Она не из тех, кто расслабится и получит удовольствие от насильственного секса.

Ответ на вопрос о защите замка появился сам собой. Небольшая группа берсерков и один флейтист пришли со стороны центральной площади, и остановились перед воротами склада. Берсерки держали за спинами большие мешки, и когда берсерк двинул плечом, чтобы было удобнее держать, из мешка донесся деревянный стук, будто флейта ударилась об доску.

Флейтист сыграл короткую партию, вокруг замка засветилось защитное поле с красными печатями, и затем исчезло. Чтобы открыть замок, понадобилось использовать длинный ключ, и когда замок щелкнул, флейтист отодвинул створку, пропустив внутрь берсерков.

Наблюдать приходилось, одновременно размахивая лопатой. Не совсем удобно, но гору музыкальных инструментов мне удалось разглядеть. Берсерки вытряхнули содержимое мешков, и добро, как я и предполагал, состояло из струнных и духовых инструментов.

Берсерки закрыли дверь, флейтист повесил замок, и короткой музыкальной партией вернул магическую защиту. Плохо, что замок защищала магия. Уильям, возможно, смог бы сорвать его голыми руками, но физическая сила против магической защиты бесполезна. Да еще и красные защитные руны. Заклинание, созданное явно не флейтистом, а кем-то круче. Флейтист защиту только поддерживал, мог включать и выключать.

– Уильям, а ты сможешь сорвать замок? – поинтересовался я.

– Смогу, – уверено произнес Уильям. – Если получится людей спасти, то я все смогу.

– Хорошо.

Нужно было как-то привести сюда Машу. Но мысль эта, с учетом охраны, казалась неосуществимой. Да и хватит ли Маше сил снять с замка защитное заклятие? Красные руны – дело рук мага минимум третьего разряда шестой категории, а Маша, к сожалению, послабее будет.

На улице темнело, а солнце клонилось к горизонту.

Ладони спустя восемь часов беспрерывной работы болели от кровавых мозолей. «Кто-то умрет» – мне вспомнились слова Уильяма, когда я наблюдал, как берсерки утаскивали трупы убитых заключенных. Тех, кто осмелился заявить об усталости или нежелании работать, убили без промедления. Отрубили мечами головы.

Мы доволокли до склада последние урны, и нам на смену пришла бригада рабочих. Крематорий жег круглосуточно, потому и каторжане работали круглосуточно. Хорошо, что хотя бы по сменам нас разделили.

Когда мы направились к баракам, берсерк схватил меня за плечо и выдернул из колонны.

– Тебя хочет видеть обер-офицер Барвэлл, – хмуро проговорил берсерк. – Спать ты сегодня ляжешь позже. А насчет ужина не переживай. У вас его нет, ужина.

И меня повели к грозному зданию штаба, которое я видел утром. Берсерк завел меня внутрь, провел по ухоженным и отмытым до блеска коридорам, и постучал в деревянную дверь кабинета золотым кольцом, которое в руках держали маленькие золотые ангелы. «Какая роскошь и святость» – с иронией подумал я, глядя в детские лица золотых ангелочков.

Красивая наружность, и гнилое нутро. То же самое, впрочем, я мог и сказать о нашей религии. Но религиозные деятели современности, по крайней мере, перестали устраивать людям гестапо, что радовало.

– Войдите, – приказал Барвэлл.

В кабинете было светло. Под потолком горел красивый осветительный сапфир. Свет выдергивал из темноты жуткие чучела голов диковинных грешников, висевших на стенах в качестве трофеев. За массивным офицерским столом черного цвета в красивом стуле расселся обер-офицер Барвэлл. Я представить не мог, сколько стоило внутреннее убранство комнаты, но черное дерево – большая роскошь в Антерре. Такое себе могли позволить единицы. К тому же, дерево не простым было, а магическим. Оно чудесным образом восстанавливало силы.

Маша тоже находилась тут. Сидела в красивом ночном белье на краю мягкой офицерской кровати. Заправленной гладкими простынками. У меня сердце чуть из груди не выпрыгнуло, так сильно оно заколотилось. Я глядел на Машу едва сдерживая слезы, желая сейчас же свернуть Барвэллу шею, и выбросить его из окна, но Маша не обратила на меня никакого внимания.

Взглянула коротко, и опустила отстраненный взгляд в пол.

– Обер-офицер, – берсерк отсалютовал. – Я привел чернокрылого по вашему приказанию.

– Молодец. Теперь можешь валить, – отмахнулся Барвэлл, накапав красного воска на закрытый конверт, и затем припечатав его ангельской печатью.

– Слушаюсь!

Берсерк убрался из кабинета и закрыл за собой дверь.

– Андрей! – Маша энергично вскочила с кровати и бросилась в мои объятия. Это шокировало меня. Я не мог пошевелиться, не понимая, обнимать Машу, или не обнимать. Переводил непонимающий взгляд с Маши на Барвэлла, и с Барвэлла на Машу.

– Завидую я вам, молодым, – ухмыльнулся Барвэлл, и в голосе его чувствовалась глубокая тоска.

Не сдерживая эмоций, я крепко обнял Машу и исцеловал ее щеки. Она прижималась ко мне, плакала, и рассказывала, как же была напугана. Как боялась, что ее изнасилуют, как боялась, что больше меня не увидит. А потом мы страстно поцеловались. Прямо как тогда, под дождем на Невском проспекте, у всех на виду. Приятно было снова ощутить мягкость и сладость ее губ. Сказать, что я не мечтал об этом после разлуки – соврать.

Что между нами изменилось – я не знаю, но попав вместе в ситуацию, где друг без друга выжить нереально, мы отбросили прочь мелкие ссоры и разборки. Я ненавидел себя за то, что бросил ее в прошлый раз, на Земле, и больше не хотелось так облажаться.

Мне вдруг стало понятно, как сильно я ее любил. В отрыве от бытовых проблем. В отрыве от семейных распрей, в отрыве от всего того, что влияло на отношения с ней раньше. Ее семья меня ненавидела, смотрела на меня свысока, но теперь никто не мог помешать.

Никогда нельзя давать родственникам лезть в отношения. Иначе ничем хорошим это не закончится.

– Приятно на это смотреть, – одобрил Барвэлл. – Когда-то у меня тоже была любовь.

– Что происходит? – хмуро спросил я, оторвавшись от Маши.

– Не волнуйся, – Маша поспешила успокоить, положив руки мне на грудь. – Он на нашей стороне.

– Чего? – я чуть челюсть от удивления не обронил. – Как это, на нашей? Он же ангел!

– А у ангелов нет эмоций и сердца? – спросил Барвэл, сцепив пальцы в замок. Брони на нем не было, но выглядел он внушительно. Мускулистый, мощный, белая офицерская рубашка едва не разрывалась. – Мы ведь тоже чувствуем. И поверь, далеко не каждого устраивает установленный Алланделом порядок.

Верилось слабо. Ангелы выглядели кончеными фанатиками, по самую макушку поглощенными идейными соображениями любимого диктатора. Тяжело допускалась мысль, что прихвостням Алландела кого-нибудь жалко, кроме себя.

– Думаете, я вам так легко поверю, обер-офицер?

– Он пальцем меня не тронул, – сказала Маша. – И защищал от посягательств сослуживцев.

– Присядьте, оба, – Барвэлл пригласил нас за стол.

Мы уселись в гостевые стулья, и наблюдали, как Барвэлл разливал чай по стеклянным чашкам. Стеклянные чашки – дорогое удовольствие, доступное лишь аристократам. Непонятно, трофейные чашки, или нет. Если нет, то Барвэлл не просто обер-офицер. Он еще и представитель знати. Знать. Офицер. Сострадание людям.

В голове не укладывалось.

Обычно, высота социального положения ангела соответствовала силе ненависти к другим расам. Такая вот линейная зависимость.

От чая приятно пахло целебными травами. И был он густого зеленого цвета. Вид не очень аппетитный, но на вкус оказался ничего – сладкий. Сладкий даже без сахара.

Барвэл достал из ящика стола пару порций офицерского ужина, которые взял для нас в столовой, и поставил перед нами. Хорошо прожаренные куриные ножки с овощами. Остывшие. Но я так давно не ел нормальной еды, что мне было абсолютно все равно.

Я с огромным удовольствием разжевывал мягкое мясо и золотистую хрустящую корочку. Чувствовать мясные волокна на языке – сказка. У меня рот слюной моментально наполнился. Обглоданную косточку положил на тарелку, и удовлетворенно выдохнул. Маша же не торопилась. Она ела изящно, медленно, откусывая небольшие кусочки и тщательно их прожевывая. При этом почти не пачкалась.

Как у нее так получалось? До сих пор не понимал.

Барвэлл терпеливо дождался, когда мы насытимся, и, когда Маша оставила косточку на тарелке, сказал:

– Мы можем хорошо относиться к людям. На моем примере это видно. Но, к сожалению, у Алландела намного больше последователей, а противники его правления крайне малочисленны. Среди ангелов. Я – один из них.

Интересно. Можно было догадаться, что оппозиция существовала в Антерре, но чтобы вот так, среди ангелов…. Удивительной казалась способность ангелов к состраданию, верилось в нее слабо, но интерес Барвэлл вызвал. И мой, и Маши.

– К чему вы клоните? Вы хотите свергнуть Алландела?

– Не только я. Мы помогаем «Серым перьям» тайно бороться с его режимом. Вытаскиваем из Цивсау заключенных под видом убийства. Вывозим в лес, а там отпускаем в Скид, чтобы укрепить «Серые перья». Конечно, это добровольно, – пояснил Барвэлл, сделав глоток чая, и поставив чашку на стол. – Но после пережитого в Цивсау желающих уйти на вольные хлеба остается мало. Я помогу тебе и твоей возлюбленной сбежать.

– Но бегство меня не устраивает, – вмешался я. – Мне хочется перевернуть это место вверх дном. Хочется, чтобы сбежали все.

– Хочешь поднять бунт? – Барвэлл вскинул брови. – Мне еще никто такого не предлагал. Но есть сложность – если лагерь разрушить, то будущих военнопленных разбросают по другим лагерям, где я уже не смогу помочь им сбежать. А так хоть кто-то спасается. От десяти до двадцати человек в сутки.

– А так можно спасти хотя бы тысяч 5. Разом. Да и никто не разрушит ваш лагерь. Можно подумать, Таламриэль не захочет отстроить свой маленький рай снова. Уверен, заключенным не нравится так жить, и они лучше попытаются сбежать, чем погибнут в муках.

– В людях сильна воля к жизни, – поспорил Барвэлл. – Не к свободной жизни. А просто к жизни. Другими словами – они боятся смерти настолько, что готовы умирать в муках и в каторжных условиях.

– Так, а зачем вы нас сюда позвали?

– Чтобы помочь уйти со следующей партией беженцев. Вы с крыльями. И вам тут долго не прожить. Потому вы нуждаетесь в помощи в первую очередь.

– Нет, подождите, – упорствовал я. – Мы можем попытаться спасти целую кучу народа. Достаточно дать мне доступ к складу отобранных музыкальных инструментов. Достаточно дать возможность вооружить заключенных. Несколько тысяч заключенных. Тогда мы сможем сломить оборону Цивсау. Маша пусть уходит, а я останусь здесь, и помогу людям сбежать.

– Я никуда без тебя не уйду, – возразила Маша.

– А вы сильны в военной стратегии, чтобы ломать ангельскую оборону?

– Я нет. А вы – да, – спокойно ответил я. – С вашим знанием оборонительных позиций, с пониманием гарнизона и вооружения, мы сможем справиться. Вот скажите, отобранных музыкальных инструментов со склада хватит, чтобы прорваться?

– Гм, – Барвэлл задумался. Мне удалось его заинтересовать, а это многого стоило. Маша глядела на меня восторженно, будто бы я разительно изменился в ее понимании. Мне самому было непривычно желание спасти всех, а не только себя, или тех, кто выгоден.

Позади меня послышался грохот, а в спину россыпью ударили щепки. Кто-то выломал дверь. Маша вскрикнула и бросилась ко мне, я вскочил, увидев в дверном проеме обер-офицера в белой броне, который приходил на площадь утром вместе с Барвэллом. Он вошел, рукой сорвав остатки двери с петель. Пол под его тяжестью скрипел и прогибался.

Его сопровождало двое берсерков и один флейтист.

– Так-так, – офицер словно надеялся увидеть в кабинете именно нас и именно с Барвэллом. – Господин Барвэлл. Ведете воспитательную беседу?

– Вы потеряли страх, господин Гор? Охренели?! – Барвэлл сердито крикнул, и вскочил, стукнув кулаком по столу. – Что я делаю в своих покоях – вас не касается!

– Не надо рассказывать мне сказки, – спокойно ответил Гор. Флейту он держал в ладони, а вот флейта Барвэлла валялась на кровати. – Вы арестованы за пособничество человеческим заключенным в бегстве. Я все видел, – Гор хитро прищурился.

– Да ладно? И даже Таламриэль выписал вам разрешение?

– Мне не нужно разрешение Таламриэля. Мы арестуем вас, а под пытками разговорим. А как только вы сознаетесь – Таламриэль выдаст все разрешения.

Глава 8. Второй после Бога

– Стол! – крикнул Барвэлл, бросившись к кровати за флейтой.

Соображать в критических ситуациях получалось быстрее. Стол из черного дерева, обладавший магическими свойствами, вполне походил на музыкальный инструмент. Правда в пропускной способности айцура барабану он сильно уступал.

Только Гор поднес мундштук к губам – я резво побарабанил по столешнице, и наслал на ангелов "Черный туман". Он окутал их неплотно, выглядел почти рассеянным, в нем белели силуэты ангелов, но этого было достаточно, чтобы враги закричали от боли, будто резанные. "Черный туман" – едкая штука. Как кислота, но не кислота, и в буквальном смысле он не растворял.

Запахло стариками – жирный травянистый аромат.

Если бы я использовал барабан, врагов скорей всего убило бы, или сильно покалечило, но и выигранного времени хватало с избытком. Когда Барвэлл схватился за флейту и принялся играть, туман развеялся, открыв взору ангелов. Их броня покрылась ржавчиной и сколами, подвергнувшись страшной коррозии. Наплечники едва не рассыпались, а нагрудники напоминали старые дуршлаги. Шлем у одного из берсерков развалился, и я увидел искаженное болью старческое лицо, да седые редевшие волосы.

Берсерк был вне себя от злобы, глаза его налились кровью. Очень больно постареть за считанные секунды, хотя старость их организмам была не свойственна. "Черный туман", когда я только стал изучать его пару лет назад и мог призвать лишь в маломощной форме, ускорял время для всего, что попадало в зону поражения.

– Уродец! Убью-ю-ю-ю! – берсерк бросился на меня, взмахнул мечом, и клинок, оставив в воздухе стальной росчерк, просвистел над моей макушкой. Я чуть без скальпа не остался.

Если бы Барвэлл вовремя не наиграл мелодию заклинания "Дикобраз", то Маше впору было бы заказать мне деревянный гроб. Броня ангелов резко покрылась шипами вовнутрь, став своеобразной "Железной девой", саркофагом, усеянным внутри острыми гвоздями. Ангелы закричали, из стыков между листами брони брызнула кровь, и враги замертво грохнулись на пол.

"Дикобраз" работал гуманнее средневековой "Железной девы", и шипы пронзали мозг, чтобы жертва не мучилась. Странно для ангелов, но когда им надо было быстрее разделаться с врагом, они использовали заклинания для молниеносного убийства.

– Охренеть! – я едва сдерживал эмоции от удивления. – Вас же теперь убьют!

– Нет, – выдохнул Барвэлл, положив флейту на стол с таким видом, будто не товарища только что убил, а мешок с мусором в контейнер выбросил. – Гор действовал самовольно. И ангельские законы позволяют мне убить его в таком случае, значит так, – Барвэлл без стеснения, забыв об уважении к мертвым, уселся на мертвую тушу Гора, демонстративно поелозив задницей. – Подождите. Дайте насладиться…. Да. Тебе там самое место, Гор. Дохлым. Подо мной.

– Я думал, вы не садист, – осторожно заметил я.

– А где тут садизм? – ухмыльнулся Барвэлл. – Он мертв. Я убил его быстро. Хотя эта тварь заслуживала самых адских мучений, – лицо Барвэлла помрачнело. Не знал, что сделал Гор, но сложилось впечатление, что смерть ангел обрел по заслугам. – Я не просто так вам помогаю, – Барвэлл выдержал короткую паузу, и устремил задумчивый взгляд в пол. – После спуска с Небес я влюбился в смертную. Женщину из поселка Ашвиц, прекрасную Гвендлану. У нас родился сын, и она жила вместе с ним и братом, который выдавал себя за ее мужа, – Барвэлл рассказывал с грустью. История любви ангела и смертной казалась бредовой, но исходившие от Барвэлла эмоции было непросто подделать.

С чего он решил излить душу первым встречным?

Может потому что рассказывать некому. Находиться в тылу врага, и понимать, что ни в коем случае нельзя демонстрировать чуткость и способность любить. Тем более людей. Дается это так же тяжело, как необходимость в рамках общества вести себя по требованиям других, а не по собственным предпочтениям.

Проникнувшись к Барвэллу сочувствием, я решил дослушать историю до финала.

– Кто-то из деревенских заметил меня в Ашвице. И доложил Гору, – Барвэлл в сердцах стукнул Гора по наплечнику кулаком, и наплечник рассыпался на кусочки. – Этот урод лично сжег дом Гвендланы, а я был вынужден делать вид, что мне все равно. Она мне в глаза смотрела, плакала, но ни слова не проронила. Притворилась, что мы не знакомы. Ей было известно, что я помогал людям. Она не хотела, чтобы я ее защищал. И мне пришлось…. – Барвэлл побледнел, вспомнив что-то очень страшное. – Убить её, – он поднял на меня взгляд. И взгляд у него был такой, будто бы Барвэлл безмолвно спрашивал, заслуживал ли прощения. Ему стало до одури отвратительно от признания в содеянном. Отвращение я увидел у него в глазах. Лицо его оставалось гладким, но душа говорила: "Я ненавижу себя. Простишь ли ты меня, бескрылый ангел? Простишь ли?" Не передать, как грустно мне стало. В груди гнусно защемило, и захотелось утешить Барвэлла, но я не стал. Это была уже не история, а исповедь. – Я струсил. Струсил ее защитить. И теперь ненавижу себя за это. Мне стоило отдать жизнь.

– Вы не струсили, – вмешалась Маша, и с сочувствием положила руку Барвэллу на плечо. – Гвендлана знала, что вы помогаете людям. Она хотела, чтобы вы продолжили спасать жизни.

– Моего греха это не умоляет.

– Вы бы умерли, и не смогли бы помогать людям, – Маша без устали пыталась подбодрить Барвэлла. Она всегда была такой. Ее стремление поддерживать всех и во всем до Цивсау оставалось мне непонятным, но теперь ее душа стала более открытой и ясной.

Я же боялся эмпатии, и считал ее гадкой. Но не потому, что не хотел никого поддерживать, хотя раньше так и было, а потому, что не умел этого делать. Так же, как не умел делать комплименты. "У вас прекрасная прическа. Сами стриглись?" – вспомнилась фраза из фильма, дававшая мне отличную характеристику.

Но у неприязни к эмпатии имелись и другие причины. Взять ситуацию школьных времен, когда Витька с первой парты должен был получить от всего класса за попытку защитить себя от травли. Он с моей помощью сбежал из школы, а когда выяснилось мое участие, то всем классом поколотили уже меня, и Витька был в числе тех, кто колотил, чтобы его не трогали. Саша Гревцев тогда заступился за меня.

Так и подружились. Но друзья детства тоже могут обойтись с тобой паршиво.

К встрече с Машей на Земле жизнь слепила из меня конченого эгоиста, и только сейчас я стал меняться. Не знаю даже, что Маша тогда во мне увидела. Может ту скрытую доброту, которая робко выглядывала из мглы горького жизненного опыта.

– Добрая ты девка, – Барвэлл посмотрел на Машу с одобрением, а потом перевел взгляд на меня. – Ты ее береги. Я бы на твоем месте забрал ее, и сбежал сегодня же.

– Нельзя бросать остальных, – я продолжал настаивать на своем. – Вы сами знаете, как живут заключенные.

– И как вы, парочка подростков, собираетесь освободить лагерь?

– Вооружим людей. Я же говорил. Вы составите для меня план, а я просто его исполню, чтобы спасти как можно больше.

– Вы же понимаете, что Таламриэль в одиночку может перебить весь лагерь, и с заключенными, и с ангелами? – Барвэлл сомневался в успехе восстания. Упирался. – Только если…. – вдруг лицо его посветлело от внезапного озарения. – Только если нам не помогут со стороны. А знаешь, что? Умный ты не по возрасту, мальчик. Но помимо этого еще и чуткий. Чувствуешь, когда именно нужно действовать.

Барвэлл вскочил с трупа и бросился к шкафу. Он хватал с полки бумаги, бегло оглядывал, и, когда не удовлетворялся результатом, с раздражением сминал и бросал на пол. Одна из бумажек упала рядом со мной. Я поднял ее, и вчитался. Кроме как "мутным" отчетом Заклинателей Древа (это я понял по небольшой чернильной печати в правом нижнем углу) это назвать нельзя. Куча непонятных терминов и карта, напоминавшая карту электромагнитных полей, которую я пару раз видел в кино. Область Цивсау находилась в центре кляксы густого красного цвета. Тревожное зрелище. Будто бы под лагерем вот-вот должен был низвергнуться огромный вулкан.

"Просим вас обратить внимание, что степень концентрации когерентных колебаний волн айцура в области Цивсау значительно возросла, и связана с интенсивностью работы печей и чрезмерным применением ангельского света. Численности в колебательных и волновых процессах циклически изменяются, но все же рост векторных диаграмм сообщает об эскалации избытка айцура в пространстве…."

Околесица. Нахмурившись, я смял листок и отбросил его. Вроде волшебники, а пишут хуже ученых-сухарей. Из отчета мне удалось понять только одну фразу: "Просим вас обратить внимание". Не мог назвать себя глупым, но, увы, ума мне не хватало.

Заклинатели Древа – та еще секта. Абсолютно сумасшедшие ангелы, двинутые на Древе Греха и его взаимодействии с миром. Они были обособлены и могущественны. Им хватило ресурсов, чтобы построить себе громадный белый замок на отвесе гигантской скалы. Такое трудно представить.

Даже младшие братья Алландела не могли похвастаться такой роскошью.

Заклинателей Древа никто не понимал. По тем же причинам, из-за которых научный отчет являлся для меня китайской каллиграфией. Но им надо отдать должное. Ангелы обязаны Заклинателям Древа всем, чего добились. Именно Заклинатели прислушивались к каждому шороху в коре Древа Греха, а потом волшебным образом составляли невероятные музыкальные партии, способные высушить моле или затопить Антерру, где раньше о магии не было. Само же Древо Греха они спустили с Небес, насколько я знал, и до этого оно было белого цвета. Только в мире Антерры оно стало Древом Греха. Еще они придумали название для захваченного мира – Антерра (старое название давно забыли, я никогда его не слышал). Производное от латинской фразы "terra de angelis", что переводится как "земля ангелов".

Слова "terra de angelis" я впервые услышал от тучного батюшки, когда в детстве ходил в церковь с мамой. Обычно батюшки использовали греческий или старославянский язык, но батюшка Андрей знал латынь. У него были впалые уставшие глаза, на животе блестел большой золотой крест, а изо рта неприятно пахло гнилью. Из вежливости об этом приходилось помалкивать, хотя высказаться порой очень хотелось. Слово Божье с запахом мертвечины сочеталось неудачно. Андрей казался живым покойником. На висках его проступали жуткие синие вены, глаза окружали глубокие старческие морщины, а кожа была дряблая и жесткая, как наждачная бумага. Смотрел он отстраненно, будто находясь глубоко внутри себя, и прихожан тайно ненавидел. Когда к нему кто-то обращался, я чувствовал, что общался он неохотно и через силу. Страшное зрелище. Если кто-то в детстве боялся клоунов, то я боялся священнослужителей.

Храмы меня пугали. Маме казалось, что во мне жили бесы.

Непривычные запахи сгоревших трав чуть ли не до рвоты доводили, от печальных песнопений церковников становилось гадко, свечи слепили, а кровавые мученики, окаймленные золотом икон, пугали до холода между лопаток. Атмосфера великой скорби делала мне плохо. Хотя некоторые говорили, что после посещения храма чувствовали себя прекрасно. Церковь будто бы постулировала, что только страдания и боль святых могли принести человечеству счастье, что пролитая кровь – большая благодетель. Искаженное мукой лицо Иссуса Христа никогда не внушало мне покаяния. Только страх, и желание поскорее смыться домой.

Не за тех ты страдал, Сын Божий. Ты бы расстроился, узнав, что страдал за сборище лжецов и лицемеров.

Когда я попал в Антерру, страх перед храмами сменился иными тревогами.

Например, иногда я видел между Антеррой и Землей странные сходства. Латинский на Земле и Антерре был одинаков. Один в один. Можно было подумать, что язык перекочевал с Антерры на Землю, или наоборот. Да еще и кровавые муки святых наводили на мысли, что распятый Иисус являлся не героем Библии, а плодом воображения больного ангела, изобразившего обычного распятого человека в ангельской столице. Ангелы восхваляли боль везде и во всем. В картинах, в стихах, в книгах.

Тоталитарная культура ангелов спонсировалась и разрабатывалась Заклинателями Древа. Говаривали, именно они в сговоре с Алланделом обманули Бога, спустили ангелов с Небес, и решили овладеть землей. Правда, никто точно не знал, при каких обстоятельствах они покинули родину. Об этом, наверное, ведал только Алландел и верхушка Заклинателей Древа.

– Вот! – Барвэлл впился в очередной лист возбужденным взглядом. Его сильно заботили данные из отчетов. Что же он там искал? – Вот! Вот, что я искал!

– Что там? – в нетерпении спросила Маша.

– Последнее письмо от Заклинателей Древа. Данные по нашему региону. Они пишут, что нужно сбавить темпы применения ангельского света. Писали полгода назад! – Барвэлл щелкнул пальцами по листу, и воодушевленно на нас взглянул. – Но Таламриэль, завистливая скотина, не хотел уступать другим крупным лагерям в производстве! И продолжил жечь людей без остановок и перерывов, когда в других лагерях ночью крематорий закрывают, чтобы грешников лишний раз не привлекать.

– Это как?

– Из-за активности крематория уровень айцура, привлекающий грешников, сейчас на пике. Понимаешь? Если при текущем уровне поддать жару, завязать битву, то грешники нахлынут в лагерь ордами. И нахлынут со стороны ангелов, дав людям время сбежать! – он потряс пальцем. Ох, как завелся. – Там лежит корень Древа! А эти…. – вдруг он помрачнел, сделался серьезным, и я невольно напрягся. – Ты же не знаешь, зачем людей жгут в крематории? Вам ведь ничего не рассказывают. Таламриэль за это ответит, – Барвэлл нахмурился. – Ответит за содеянное.