Текст книги "Целующие солнце (СИ)"

Автор книги: Александр Матюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Я осторожно сел. В позвоночнике, между лопаток и в области поясницы, кололо. Ног я не чувствовал вообще. Руки то и дело сводило судорогой. Самостоятельно точно выбраться не удастся. Штаны набухли от влаги, до сапог я дотянуться не смог – стоило чуть наклониться, и поясница взорвалась искрящейся болью. Тогда я перевернулся на живот и пополз к девушке.

Возле нее дурно пахло, девушку рвало. Трава вокруг покрылась кровью. Тем не менее, она была в сознании и разглядывала меня испуганным взглядом затравленного зверька. В уголках ее губ застыла белая кашица, туш превратила лицо в гримасу плачущего клоуна, волосы прилипли ко лбу и щекам. Я подполз ближе и без сил упал рядом. Меня скрутило внутренним спазмом, и я вспомнил всех богов, каких только знал, чтобы помолиться им и попросить прогнать боль. Девушка не шелохнулась. Я слышал ее хриплое с присвистом дыхание.

Когда боль отступила (я даже не запомнил, какому из богов в этот момент молился), я повернулся на бок, лицом к ней.

– Значит, вы уже видите, – сказал я.

Девушка ответила не сразу. Я подумал было, что сейчас она снова разродится бредом об уродище и смеющейся толпе. Из приоткрытого рта показался бледно розовый язычок. Она облизала губы и спросила тихо и сипло, словно в горло ей натолкали ваты:

– Вы тоже летели?

– Нет. Я рыбу ловил, – пробормотал я, и сказанное показалось таким нелепым и смешным, что я не выдержал и громко рассмеялся. Разбитое тело возмущенно отозвалось очередными спазмами и болью, но я смеялся так сильно, что из глаз потекли слезы, – я рыбу ловил, понимаете! А потом полетел, как птица. Раз – и взлетел. Даже руками махать не пришлось. Я этакая реактивная птица. Чуть в солнце лбом не впечатался, так высоко взлетел.

В детстве мне казалось, что летать – это легко. Просто храбрости не хватает. Нужно найти место повыше и прыгнуть. А ветер сам подхватит летящего, закружит, не даст упасть. Ведь птицы так и летают. Слава богу, что я решил проверить сей тезис на верху пыльного шифоньера, что стоял в комнате у бабушки. Я забрался между двумя забытыми сто лет назад чемоданами. От чемоданов крепко пахло кожей. Для чистоты эксперимента решено было прыгать не на кровать, что стояла впритык к шифоньеру, а вбок – на свободный участок пола около входной двери. Перед этим я распахнул окно в комнате, чтобы впустить ветер. Не размышляя ни секунды, я прыгнул. Ощущение полета длилось не то, чтобы мгновение – я его вообще не заметил. Зато приземление было очень и очень ощутимым. Пол встретил меня неприветливо и жестко. Я сломал себе запястье, от чего еще много лет мучился судорогой, которая особенно проявлялась перед сильной грозой.

Когда я смеялся на дне оврага, а тело отвечало моему веселью предательскими уколами боли в самые разнообразные места, мне живо вспомнился мой короткий полет. Тогда я решил, что в комнате просто было маловато ветра, но в дальнейшем решил не продолжать опыты. Сейчас ветра было хоть отбавляй. Но я все равно упал. Но ведь и летал же. Почти летал, черт возьми!

Девушка улыбалась тоже, неуверенно и немного испуганно. Ей, должно быть, очень неудобно лежать в такой странной позе. Левая рука оказалась зажата собственным весом девушки.

– Извините, – хихикнул я, – простите, пожалуйста. Нервное это.

– Мне так холодно, что я ног не чувствую, – отозвалась девушка, – и шея затекла. Вы не могли бы посмотреть, что у меня с ногами? Они хотя бы на месте?

Я заверил ее, что ноги на месте. Провел рукой по холодной, словно выточенной из глыбы льда, ступне.

– Чувствуете что-нибудь?

– Нет, – слабо шепнула девушка, – о, боже. Я останусь без ног, да?

Я неуверенно пожал плечами. Впрочем, девушка вряд ли это заметила.

– А левую руку… чувствуете?

Я подполз к ней ближе. Девушка испуганно уставилась на меня. Я подумал, что ее черные глаза отлично смотрятся с белоснежными вьющимися волосами. Интересно, крашенная она или нет?

– Я не уверена, что чувствую левую руку, – медленно произнесла она и вытянула перед собой руку правую с растопыренными пальцами. Несколько секунд разглядывала поломанные ногти, потом, в задумчивости, поднесла руку ко рту и отгрызла кусок болтающегося ногтя. Сплюнула.

– То есть, я теперь парализована, – сказала она. В голосе слышалась стальная невозмутимость, принятие случившегося факта как чего-то естественного и необратимого.

– Может быть и нет. Кто же вам сейчас точно скажет? – пробормотал я. – Не переживайте.

– Меня так потрепала жизнь, что паралич уже не кажется чем-то страшным. Жизнь продолжается, и то ладно.

– Занятная философия.

– Это жизненный факт, – сказала она, – вы действительно рыбачили тут?

– Да. А вы помните, что произошло?

– Я уснула сразу после того, как мы взлетели. И мне снился странный сон. Про какого-то уродца, который стоял возле виселицы, а вокруг толпился народ. Знаете, вроде средневековья, как показывают в фильмах. И я стояла среди толпы этих людей. Он смеялись и показывали на уродца пальцами. А я не хотела смеяться. Мне казалось, что он… добрый. А потом я открыла глаза и увидела лес. И, знаете, было такое чувство пронзительного холода. Как будто меня засунули в глыбу льда. А затем я увидела вас.

– И вы не помните, как пришли в себя в первый раз?

Она непонимающе нахмурилась.

– Вы кричали, что ничего не видите, называли меня горбуном и расцарапали мне подбородок.

– Забавно, – пробормотала она, – не помню. Может быть, вы мне тоже снились?

– Ага. И сейчас снюсь.

Она улыбнулась, потом снова нахмурилась и огляделась, словно только сейчас сообразила, где находится.

– Холодно. Очень холодно. Думаю, я преждевременно порадовалась тому, что жива. Это надо было догадаться снять в самолете пальто!

– Вы же не знали…

– Вот выберемся отсюда, и я расскажу вам все, что со мной произошло в последние два года. Тогда вы поймете, что этого падения следовало ожидать. Надо было не снимать пальто.

– Минутку подождите…

Коря себя за тугодумие, я торопливо стащил куртку. Под курткой был толстый свитер, который на время одолжил Артем. Свитер намок и потяжелел.

Надеть куртку на девушку было немыслимо, поэтому я накинул ее сверху, а девушка правой рукой поправила, как ей было удобно.

– Даже ноги не могу подтянуть, – прошептала она.

– Конечно, куртка не сильно поможет, но все-таки…

– Спасибо. У вас тоже проблемы… с ногами?

Я виновато кивнул.

– Тогда будем кричать, пока не охрипнем. А если нас не найдут, то к завтрашнему утру замерзнем.

– Кажется, вы слишком критично смотрите на жизнь.

– А чему радоваться? – небрежно шепнула она. – Пока что жизнь не дала мне ничего такого… радостного.

Хотя светило солнце, изо рта шел пар, а кончик носа подмерз. Мы на время замолчали. Стало слышно, как журчит ручеек, стекающий с камня, пробивает себе тропинку сквозь траву и мох. Гуляющий по оврагу ветер донес чьи-то далекие крики, голоса.

– Сигарету бы, – прошептала девушка, – вы, случайно, не захватили на рыбалку сигарет?

Я виновато пожал плечами:

– Не курю.

– Эх, ну отчего так не везет? Вас хоть как зовут?

– Филипп.

– А я, стало быть, Лена. Теперь можно на «ты».

Лена тяжело приподнялась. Левая рука безвольно выскользнула, похожая на оборванную плеть, из-под живота. Куртка съехала на бок, обнажая темную полосу обгорелой кожи. От вида запекшейся крови меня начало мутить. Собственная боль резко поднялась по позвоночнику, заскребла когтями, как голодный кот. Задрожала челюсть. Вдруг я увидел перед собой Аленку, с такими же белыми волосами. Она перекрасилась в брюнетку незадолго до нашего знакомства. Блондинкой я видел ее только на фотографиях и на парочке видеозаписей. Исчезли ссадины, кровоподтеки на скулах, стерлась тушь. Аленка смотрела на меня ясными голубыми глазами, в которых я всегда безнадежно тонул, не находя сил бороться. Бред. Определенно бред. Я заморгал, убегая от наваждения.

– Эй! – закричала Лена. – Кто-нибудь! Люди! Мы здесь!

Ее голос утонул, завяз в листьях молчаливых деревьев, в тумане и траве. Так вязнут мухи в паутине. Лишь метнулась к небу робкая стайка воробьев.

Лена резко откинула назад белые пряди и пробормотала под нос:

– Черт. Не могу же я умереть без сигареты! – взгляд растерянно блуждал по траве, будто где-то здесь, среди опавших листьев, комьев земли, блестящих камешков непременно должна найтись случайная сигарета вкупе с зажигалкой, – надо лучше звать на помощь. Сейчас я ничего не чувствую, потому что шок. А потом придет боль, и я уже не смогу ничего делать, кроме как стонать от боли и корчится. Холодно, черт возьми…

Я перевернулся на спину, поймав взглядом овал голубого неба, очерченный макушками деревьев, набрал полные легкие морозного воздуха и закричал громкое «Помогите», растягивая гласные и в конце-концов перейдя на сорвавшийся отчаянный вопль. Лена подхватила мое угасающее отчаяние, мы закричали вместе. Я вздохнул еще сильнее, обжигая горло, вытолкнул воздух криками о помощи. Наши крики метались по оврагу, тонули в густоте рыжей листвы, терялись в тумане.

– Я не могу больше, – задыхаясь, простонала Лена, – у меня легкие болят. У меня спина чешется. Боже, как чешется!

Она опустилась в траву и лежала без движения несколько минут. Мы оба часто и тяжело дышали, словно пылкие любовники только что одновременно достигшие оргазма. Только не наслаждение теплотой разливалось по телу, а неотвратимая, безжалостная кошка-боль впивалась коготочками в каждый нерв.

– У меня болят ноги, – глухо произнесла Лена, не поднимая головы, – не могу решить, радоваться мне или нет. Наверное, пока еще не сильно болят, порадуюсь. А потом начну мучиться.

– Надо кричать, – сказал я, – мы будем кричать, и нас обязательно услышат и найдут.

– Ты отчаялся, Филипп. Люди в отчаянии всегда хватаются за первый попавшийся вариант и думают, что он единственный верный. – Лена здоровой рукой оперлась о землю и перевернулась на спину. Грязь, тушь и кровь смешались на ее лице. – Знаешь, я думаю, что тоже отчаялась следом за тобой. Теперь мы оба смотрим на небо и думаем о том, что надо кричать. Или нет, надо не просто кричать, а вопить, орать, рвать горло. Может быть, за нами пошлют большой спасательный вертолет. Ведь целый самолет упал. А там было много пассажиров. Журналисты понаедут, спасатели, политики какие-нибудь. Здесь есть рядом крупный город?

Я пожал плечами.

– Неважно. Все равно приедут. Политики везде есть, просто не везде их видно. И вот они все сядут в вертолет и полетят нас искать. А мы, добравшись до предела отчаяния, будем орать, пока не распухнет горло, пока не осипнем и не посинеем от напряжения. Наши легкие замерзнут. Мы, может, и сами замерзнем, а нас потом найдут и увидят застывшие мертвые лица и распахнутые рты в беззвучном крике.

Она подмигнула. И мы вновь начали кричать. Кричали во весь голос, наполненный до краев отчаянием. Испуганные стайки воробьев метались над головами, закрывая небо. Я хрипел и кашлял, Лена кашляла и хрипела, посылала всех к черту, сокрушалась, что нет сигарет, и мы снова кричали. Из-за воробьев нас и нашли.

Глава девятая

Это была любимая история Брезентового.

Первую неделю после аварии он рассказывал ее всем: друзьям на работе, друзьям вне работы, старым знакомым, таксисту, людям в маршрутке (когда ехал навестить дедушку), на тесной кухне у Толика, под пиво и рыбу, потом у Артема, когда собрались смотреть футбол, потом своей жене (ей два раза), сыну, бывшему классному руководителю, которого встретил совершенно случайно и предложил подвезти, продавщицам в продуктовом магазине, что напротив дома, и, наконец, собственной бабушке, которую парализовало семнадцать лет назад – она сидела без движения в инвалидной коляске, и единственное, что могла делать, это глотать и моргать. Брезентовый был уверен, что бабушке история особенно понравилась.

История начиналась с фиолетовой шишки огромных размеров, вздувшейся у Брезентового на лбу и аккуратно скрытая челкой. Брезентовый честно признавался, что не помнил, откуда шишка взялась. Он помнил самолет, помнил взрыв, помнил, как выросла до неба гигантская волна, рассыпавшаяся миллионами брызг. Еще Брезентовый помнил, как его подхватило потоком горячего воздуха, начало крутить, рвать на части, ошпаривать кипятком. Он куда-то летел, летел, летел, а затем, видимо, стукнулся головой о небо.

Очнулся Брезентовый недалеко от озера и первым делом решил, что угодил прямиком в Ад: лес вокруг корчился в плену огня, в воздухе стеной стоял серый пепел, нос забило гарью, чувствовалось тяжелейшее давление воздуха, словно на плечи положили мешок с песком, а легкие сжала невидимая рука. Брезентовый огляделся и увидел в небе густые клубы черного дыма. Память вернулась к нему, подсказав, что вокруг не Ад. Правда, пепел в воздухе вокруг шевелился, словно со всех сторон окружили серые безликие призраки, и это напоминало одну японскую игру, играя в которую, Брезентовый первый раз в жизни по-настоящему сильно испугался. Из-за пепла тяжело дышалось, приходилось щуриться, пепел оседал на волосах и ресницах. Брезентовый быстро выяснил, что, слава богу, ничего себе не сломал, и побрел сквозь пепельный туман непонятно куда, повинуясь исключительно внутреннему чувству. Этот лес Брезентовый знал, как свои пять пальцев. С шести лет он ходил сюда с отцом за грибами, потом устраивал с друзьями многочисленные посиделки у костра с шашлыком и гитарой, потом находил миллионы полян с ягодами, продирался сквозь дикие заросли, терял сапоги в оврагах и мочил ноги, проваливаясь в белый мох. Немудрено, что внутреннее чувство, ведомое тонкой нитью воспоминаний и ворохом ощущений, его не обмануло. Через несколько минут Брезентовый наткнулся на знакомую тропинку, по которой почти бегом добрался до автомобиля и завел мотор. Пепел засыпал красный «Форд», превратив его в доисторическое чудище, усеянное кроваво-серыми пятнами, похожее на таракана с огромными фарами-глазами. Сотовый не ловил, и Брезентовый, в диком волнении, ехал по ухабам и кочкам, высунувшись из машины по пояс с телефоном в руках. Затем он выскочил на асфальтированную трассу в город, прорвал пелену пепла и набрал скорость. Черный дым рвал небо. Тут Брезентовому показалось, что он действительно выбрался живым из адова пекла. Еще казалось, что его вот-вот догонит нестерпимый жар, что вдоль дороги горят деревья, а треск горящих сучьев и чернеющих листьев доносится едва ли не из-за спины. Он прибавил газу, вылетел на встречную полосу и увидел стремительно несущийся на него милицейский «Уазик». Брезентовый успел вспомнить всю свою жизнь, от ранних воспоминаний о мокрой пеленке под задом, до того момента, как утром поцеловал жену – вспомнил ее теплые губы и ровное дыхание, дрожащие в сладостном пробуждении веки и изгиб бровей – а затем нажал тормоз, вцепился в руль обеими руками и каким-то чудом избежал столкновения. Правда, в ушах еще долго стоял ужасающий скрежет и оглушительный свист, словно оркестр не обученных музыкантов решил жуткой какофонией озвучить данное происшествие.

Брезентовый выбрался из машины и столкнулся нос к носу с сержантом Красновым и младшим сержантом Бибиковым. С обеими Брезентовый в свое время учился в одном классе, правда, Бибикова в восьмом классе оставили на второй год. Видимо, поэтому он до сих пор ходил в младших, тогда как Краснов обмывал сержантские лычки полгода назад.

Краснов таращил глаза, Бибиков взволнованно расстегивал бушлат. Оба они относились к многочисленной прослойке блюстителей закона, которые после окончания школы идут в армию, а, отслужив, поступают на работу либо в милицию, либо в охрану – потому что просто не знают, чем еще можно заниматься в этой жизни. Большинство этих новоиспеченных блюстителей быстро соображают, что власть открывает множество способов зарабатывать легкие деньги. Другие упорно взбираются по карьерной лестнице, меняя лычки на звездочки, проталкивая дипломные работы с заложенными между листами купюрами, ставя подножки одним и заискивающе улыбаясь другим, и, в конце концов, дослуживаются до приличного звания, позволяющего много зарабатывать, не поднимая потяжелевший от карьеризма зад с мягкого кресла. Существовал еще один тип доблестных милиционеров, которым было достаточно зарплаты и пайковых, их устраивал график работы и распределение суточного дежурства в месяц, они мало обращали внимания на суету жизни вокруг, и главным их желанием было, чтобы их не трогали. Рай для них – это спокойная, размеренная жизнь, телевизор после работы, пиво на ночь, теплый бок жены, рыбалка по выходным и никаких забот. Краснов с Бибиковым относились к этому типу.

Краснов злился из-за того, что самолет упал в его дежурство. Бибиков расстраивался, что не допил кофе в дежурке и не досмотрел «Фарго» (фильм ему не понравился с самого начала, но хотелось досмотреть, чем все закончится). Взрывом из леса, который накрыл город ударной волной, в дежурке вышибло все стекла и снесло телевизионную антенну. Земля под ногами содрогнулась. Как выяснилось позже, все дома на окраине города лишились стекол и частично антенн. Взрывная волна принесла с собой не только обжигающе горячий воздух, но и многочисленные ошметки белого мха, ворох листьев и мусора. В течение нескольких минут, квартиры тех домов, чьи окна были обращены в сторону леса, превратились в подобие доисторических пещер: на люстрах лохмотьями болталась трава, пол усеяли листья и комья сырой земли, воздух наполнился влагой лесного тумана и запахом грибов.

Брезентовый сбивчиво и взволнованно изложил то, что видел собственными глазами. Втроем они решили не терять времени даром, и отправится к месту аварии с целью поиска и спасения пострадавших. Никто из них не знал, что это за самолет, сколько в нем пассажиров, и что конкретно произошло (кроме факта падения, разумеется). По рации приходили противоречивые сведения. Из Мурманска выехала бригада МЧС и вылетело два вертолета. Наводили справки о рейсах.

Брезентовый попросил воды, напился и смыл с лица слой копоти. Руки его дрожали от волнения и пережитых приключений. Однако, он ни секунды не сомневался, что поедет с Красновым и Бибиковым в лес, к озеру.

Втроем они забрались в «Уазик» и помчались сначала по асфальтированной дороге, потом по земляным кочкам и ухабам сквозь лес, туман из пепла, копоти и едкого черного дыма. Несколько раз автомобиль прорывал заслон из горящих веток и полыхающих деревьев. Краснов испытывал азартную злость от приключения, Бибиков волновался за брезентовую обшивку «Уазика».

Наконец, они доехали до того места, где совсем недавно мы с Брезентовым оставили «Форд» и шли пешком до озера. Воздух вокруг был как в хорошей сауне. Лица сразу стали влажными от пара, волосы взъерошились, стало нестерпимо жарко. При каждом вздохе, легкие наполнялись тяжелым от влаги воздухом. Краснов нашел в машине бутылку воды, разорвал на три части кусок ткани, смочил и протянул Бибикову и Брезентовому. На какое-то время дышать стало легче.

Брезентовый повел милицейских по тропкам к озеру, выискивая кратчайший путь. Еще издалека они заметили столпы черного дыма, который словно толчками вырывался из земли и растекался по небу. Становилось все жарче и жарче. Воздух наполнился звуками. Что-то с треском горело, взволнованно щебетали птицы. В какой-то момент лес расступился, и все трое оказались перед озером.

В облаках нескончаемого пара, покрытый черной копотью, исторгающий из себя языки необузданного пламени и клубы дыма, в озере лежал самолет. Он был перевернут на левый бок, одно крыло торчало вертикально вверх, обнажая вспоротую обшивку и останки двигателя. Часть другого крыла торчала из воды, подобно непонятно как попавшему сюда обломку айсберга. Оно сверкало на солнце невероятной белизной. Хвост самолета отломился и лежал на другом конце озера, исчезая в густой листве деревьев. В воде плавали обломки самолета, распахнутые чемоданы, кресла, бутылки, а еще миллион мелкого мусора и хлама. Плавали там и тела погибших. Брезентовому сразу стало плохо. Не привыкшие к подобному зрелищу Краснов и Бибиков тоже испытали резкие позывы желудков, но сдержались. Решено было не дожидаться приезда спасателей и заняться поиском уцелевших самостоятельно. Поскольку вода в озере кипела у них на глазах, добраться до самолета не представлялось возможным. Милиционеры с Брезентовым отправились вдоль берега, в сторону обломков хвостовой части. Землю под ногами усеяли, словно ковер, осколки стекла. Дышать было практически невозможно. Из-за нестерпимого жара слезились глаза, и чесалось все тело. Брезентовый даже снял куртку, оставшись в одном свитере.

Затем они нашли первое тело – обугленное до такой степени, что невозможно было определить мужчина это или женщина. Краснов с Бибиковым оттащили его с тропинки. Не успели они пройти нескольких метров, как увидели на дереве еще одного мертвеца. Он не обгорел ни на сантиметр, сохранил девственную чистоту белой рубашки и каким-то чудом не разбил круглые очки в тонкой оправе, крепко державшиеся на носу. Из его затылка торчала металлическая пластина с зубчатыми краями. Тело положили рядом с неизвестным обгоревшим. Затем в течение получаса они втроем обнаружили еще семерых мертвецов. У Брезентового не хватало слов, чтобы описать те эмоции, которые захлестывали его. Он захлебывался словами, потому что не знал, как описать горькую желчь отвращения, подступающую к горлу, и одновременную жалость и досаду при взгляде на мертвых людей, чей жизненный путь закончился так трагически и нелепо. Он не мог описать, что испытывал, когда брал подмышки женщину, измазанную грязью и пеплом, заглядывал в ее безжизненные, широко распахнутые глаза, ощущал запах паленых волос и обгоревшей кожи. В конце концов, эмоции уступили место безразличию монотонной и тяжелой работы. Пришло время усталости, которая увела Брезентового с этого безжалостного пира госпожи Смерть. В какой-то неопределенный момент, когда они положили еще один труп возле тропинки – вереница погибших уже тянулась на несколько метров – Брезентовый устало сел на горячую рыхлую землю и стер ладонью пот со лба. Кожа под пальцами показалась ему задубевшей от жары. В это время в небе закружил вертолет. А еще через какое-то время из леса появились спасатели и взяли дело в свои руки. Мир вокруг наполнился суетой, криками, шумом работающей техники. Торопились спасти тех, кого еще можно было спасти, и вытащить тех, кого спасти было уже невозможно. Брезентовый сидел на земле и уставшим взглядом наблюдал за людьми, пробегавшими мимо. Кто-то подходил к нему и задавал какие-то вопросы, но Брезентовый так устал, что не помнил ни вопросов, ни ответов. Подъехали автомобили скорой помощи и наряды милиции. Появились репортеры с местного телевидения. Туман из пепла и пара развеялся окончательно, и только черный дым, гуляющий по небу, оставался сам по себе.

Врачи стали перекладывать тела на носилки и увозить их в город. Брезентовый, не зная чем помочь, но чувствуя, что уходить сейчас рано и неверно, слонялся в общей суете и помогал чем мог. Кому-то подавал инструменты, перетаскивал вместе с другими тяжелый лист металла, оттаскивал упавший ствол дерева, передавал ведра с водой. Спустя час капитан из спасателей организовал группу поиска пострадавших по периметру леса. Брезентовый с готовностью вступил в группу, тем более что был одним из немногих, кто хорошо знал лес. Спасатели распределились кольцом вокруг озера, и пошли в лес, равномерно удаляясь от места аварии. Брезентовый прочесывал поляну за поляной, оглядывал овраги, разглядывал верхушки деревьев. Ему удалось обнаружить два кресла, кусок стекла, детскую куклу, зубную щетку, сгоревшую наполовину тысячную купюру, рваные подтяжки и кусок внутренней обшивки самолета почти пять метров в длину. В какой-то момент Брезентовый вдруг остановился, привлеченный непонятным шумом. Он огляделся и увидел неподалеку стайку воробьев, хаотично летающую по кругу. Воробьи были явно чем-то встревожены. Они то взлетали к небу, то исчезали где-то за деревьями, затем появлялись вновь, оглашая лес взволнованным чириканьем. Заинтересованный, он отправился туда и совершенно неожиданно наткнулся на спуск в овраг. Кусты были примяты, ветки кустарников и деревьев поломаны, словно кто-то невидимый проложил здесь себе удобную тропинку. Или попросту летел кубарем вниз. Брезентовый начал осторожно спускаться, и вскоре ему открылось дно оврага, усеянное камнями, моховыми кочками и изумрудной травой. С трех сторон овраг был окружен гигантскими валунами, покрытыми мхом. Деревья обступили овраг плотной стеной, заглушая любые звуки как изнутри, так и с внешнего мира. Лишь небольшой кусочек голубого неба прорывался сквозь листву, освещая небольшую поляну.

На поляне лежал я с Леной. Брезентовый сначала принял нас за призраков, потом протер глаза, и только потом окончательно уверовал в реальность происходящего. Не рискнув спускаться вниз по крутому склону, он криками обратил на себя наше внимание, пообещал прийти с подмогой и помчался к озеру за спасателями.

Спустя двадцать минут самого долгого и самого утомительного ожидания в моей жизни, за нами пришли.