Текст книги "Целующие солнце (СИ)"

Автор книги: Александр Матюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Она промолчала.

– Ты чего? – спросил я. – Обижаешься на что-то?

– Я так устала, – пробормотала она в трубку едва слышно, – Фил, я не хочу быть одна. Мне надоело приходить в квартиру и садиться за переводы. Мне надоело одной смотреть телевизор, одной гулять по городу, одной засыпать и одной, черт возьми, просыпаться. Ты не звонил уже неделю. Я-то думала, ты собираешься прилететь. Я, как дура, вбила себе в голову, что ты намереваешься сделать мне сюрприз. Что ты сейчас летишь домой… Я каждый день сейчас поворачиваю ключ в замочной скважине и с замиранием сердца думаю, что открою дверь – а там меня встречаешь ты. А тебя нет… Я понимаю, что я идиотка. Надумала себе всякого… Но вот ты звонишь и говоришь мне, что тебя не будет еще два месяца… и как мне быть? Что мне делать?

Я растерянно молчал. Сердце колотилось в груди. А я не находил слов, чтобы ответить. Чтобы успокоить.

– Аленка…

– Ты меня прости, – резко перешла на шепот она, – я надумала себе всякого, а на тебя срываюсь. Я так соскучилась, сил нет. Я каждый день перебираю в голове нашу жизнь и не могу понять, что не так. Почему ты уехал? Почему все, что было у нас хорошего, закончилось?

– Но это же работа…

– Это глупости, а не работа. Ты прекрасно работал и в Москве. Да, Фил, я эгоистка. Я хочу, чтобы ты был всегда со мной. А ты где-то… без меня. И что мне делать? Продолжать тебя ждать? А если ты снова решишь уехать куда-нибудь? Или тебя позовут снимать в Америку или в Англию или в Новую Зеландию?

– Поедешь со мной. Аленка, это же так просто.

– Ничего не просто, Фил. Я не хочу никуда ехать. Я хочу нормальную человеческую жизнь рядом с любимым мне человеком.

– И что же ты предлагаешь? – вскипел я. – Давай расстанемся? Ты будешь жить своей жизнью, а я своей? Мы будем любить друг друга, но не видеться друг с другом? Мы жить не можем друг без друга, но все равно разойдемся?

– Я не знаю.

– Но это же глупо! Такие глупости приходят в голову восемнадцатилетним школьницам! Взрослые люди так не делают!

– Дай мне гарантии, что ты будешь со мной, Фил, – голос ее сорвался с места и стремительно взлетел вверх, – я не хочу любить на расстоянии! Я хочу любить здесь и сейчас!

– Ты предлагаешь мне собраться прямо сейчас и поехать к тебе?

– Ничего я не предлагаю, – огрызнулась она, – делай, как хочешь. Раз тебя не будет еще два месяца, я думаю, что поеду к маме в Казань и отдохну там. Можешь мне не звонить, если хочешь.

– Ты это сейчас к чему?

– К тому, что мне надо подумать.

– Подумать о чем, солнце?

– Я не знаю, Фил, что будет дальше, – пробормотала она, – я не уверена, что будет лучше. А зачем нам оставаться вместе, если будет только хуже? Верно?

Я растерялся и не знал, что ответить. А Аленка продолжила.

– Я люблю тебя Фил. Но что-то изменилось в последнее время. Что-то стало совсем не так, как раньше. Может быть, время меняет нас с тобой?

– Но как же так…

– Все будет хорошо, милый, – шепнула она, – мне просто надо подумать. До встречи.

Она положила трубку. А я долго лежал на кровати и смотрел за дрожащими тенями на потолке. В голове шумел рой мыслей. Рой противоречий. Рой непонимания. Что я сделал не так? Что в моей жизни изменило отношение к Аленке?

(Вернись к солнцу).

(Хватит бегать от своих воспоминаний).

(Вернись к солнцу).

Через два дня мы оформили билеты на самолет и куда-то полетели. На край света. В далекие северные города. Евгений обещал настоящий рай на земле. Нам было так же обещано купание в неописуемой красоте весны, море ягод и грибов. Отдых, фотоаппараты и красота – что может быть лучше?

Я сидел у иллюминатора с раскрытой книгой Гюго на коленях, но не читал, а все размышлял об Аленке. Два дня мы не созванивались и не переписывались. Два дня, растянувшиеся для меня на сотни лет. Когда время не играет с нами, оно нас изменяет.

Что я сделал не так?

И как исправить все то, что произошло в последний год?

Я как наяву представил себе Аленку, которая больше года ждала меня, кутаясь в плед, сотканный из надежды и любви. С какого времени этот плед стал потихоньку изнашиваться? Когда на нем появились первые крохотные дырочки, которые постепенно расползлись на большие черные дыры.

О, сотни вопросов и тысячи сомнений, которые, подобно термитам, подтачивают мой мозг. И ведь не решить ни одного из них. Ничего не сделать. Ничего не предпринять.

В салоне было шумно, и это отвлекало. Мария Станиславовна и Анна Николаевна спорили о полезности блю-рей дисков, которые должны были вот-вот появиться на рынках. Кто-то смотрел на ноутбуке футбол, кто-то общался по телефону с любимой девушкой, кому-то хотелось выпить кофе, и он громко сообщал об этом стюардессе.

За иллюминатором неспешно плыли облака, облаченные в рубиновый свет заходящего солнца. Как тихо там, должно быть, и умиротворенно. Нет у облаков проблем и вопросов. Они не забивают себе головы (которых, кстати, тоже нет) воспоминаниями, беспокойством, какими-то надуманными сомнениями. Плывут себе, ведомые пастухом-ветром, будто стадо притихших барашков.

В тот момент – и это я помню совершенно четко – мне захотелось бросить все и немедленно поехать к Аленке. Закинуть фотоаппарат на дно сумки, чтобы никогда его не доставать, отключить телефон, перестать быть знаменитым и узнаваемым, перестать улыбаться и гордиться тем, что я породил пресловутую «любовную лихорадку». Я захотел стать маленьким и незаметным, серым человеком, одним из тысяч обыкновенных людей, которые живут в обыкновенных квартирах, смотрят обыкновенные телевизоры, едят обыкновенную пищу и смеются над обыкновенными шутками обыкновенных юмористических сериалов. Таким же, как большинство – незаметным для миллионов. Но зато стопроцентно, безоговорочно счастливым.

И любимым.

И тогда самолет тряхнуло.

А затем еще раз.

Свет в салоне замигал, и стало предельно тихо. Я отвернулся от иллюминатора, увидел вытянутые шеи и удивленные лица, увидел стюардессу, ухватившуюся за спинку кресла, чтобы не упасть.

– Все в порядке, – пробормотала она неуверенно.

И самолет тряхнуло еще раз. А затем погас свет. И в секундной, стремительной темноте, которая спустя мгновение разорвалась брызгами яркого огня и наполнилась чудовищным грохотом взрыва, я вдруг понял, что потерял в своей жизни самое главное.

Я потерял солнце, которое освещало мне путь. Без солнца нет в моей жизни больше света. А есть только темнота.

И самолет взорвался. Стекло иллюминатора рядом со мной лопнуло, осыпав крупными осколками. Чьи-то крики утонули в металлическом грохоте и лязге. По салону пронесся вихрь пламени, оставляя за собой яркий пылающий след. Самолет дрожал, кресло подо мной ходило ходуном. Что-то оглушительно разорвалось рядом со мной. Вспышка света ослепила. В салон со свистом ворвался колючий ледяной ветер. Он с силой вырвал меня из кресла и закружил. А я, словно безвольная кукла, болтался в его объятиях, захлебываясь холодом.

О, как ярки воспоминания.

И в какой-то момент пламя обволокло меня. Затрещали горящие волосы, дикая боль заставила заорать, раздирая голосовые связки. А ветер схватил меня покрепче, да и выкинул из самолета в объятия ночи.

Глава тридцать вторая

И вот мы соединились.

Кажется, я начал догадываться, что произошло.

Я падал в темноте куда-то вниз. Я – это не тело, а сознание. Выпавшая душа. Заблудшее существо без прошлого и будущего. Как призрак, только не светящийся, без цепей и совершенно непонимающий, что происходит.

Мое сознание (а, может, это и есть настоящий Я, без оговорок) падало вниз во времени, между временем. Когда-то миллион лет назад оно выпало из самолета и летело вместе с бессознательным телом, а потом выскочило, будто пробка из бутылки, и осталось парить здесь, в темноте. Наверное, все это не просто так. Наверное, нужно было время, чтобы что-то понять. Что-то определить. Не дать жизни пройти мимо.

Ведь я же все еще жив?

Мое сознание не чувствовало холода или ветра. Но оно чувствовало силу притяжения. Оно стремительно падало вниз. А там, внизу, расцветали ярко огни какого-то города.

И еще оно увидело маленькую черную точку и направилось к ней. Точка падала медленней, чем сознание. Сила мысли – это вам не шуточки.

А точка разрослась, стала объемней и превратилась в мое бессознательное тело. Сознание смотрело на него со стороны и чувствовало странную ностальгию. Или, может быть, дежа вю. Все-таки, свое. Родное. Ветер играл бессознательным телом, будто мягкой игрушкой, вместо внутренностей у которой вата. Голова болталась из стороны в сторону. Одежда дымилась от недавнего огня, а брови и волосы – будто корова языком слизала.

Воспоминания нахлынули, как весенний прилив, разукрасили яркими красками события минувшего времени. Время и воспоминания всегда ходят вместе. Тесные, неразлучные путешественники. Эх, существовал бы такой фотоаппарат, который бы смог запечатлеть их вместе. Время и воспоминания…

Сознание догнало тело и кружило вокруг него прозрачной рыбкой, приглядываясь и вспоминая. А потом решило все-таки – надо забраться внутрь. И забралось. Сквозь одежду, сквозь ледяную кожу, в тот тайный уголок, о существовании которого знают все, но никто не может его найти…

И я открыл глаза и увидел приближающийся город.

В моих руках не было Валентины. Я не выпал из многоэтажного дома. Я выпал из самолета. И тот мир, в котором я работал в офисе, потерял Аленку, верил парапсихологам – остался где-то за пределами моего сознания.

А падал ли я сейчас в реальном мире?

Или я снова там, где мертвые девушки цитируют Гюго, а слепые жаждут прозреть после смерти?

Ветер ревел в ушах. А я не мог понять, что тянет меня к земле – сила притяжения или сила мысли.

Реальность или не реальность.

Город приближался. Свет слепил. И я кружился в клочья темноты, раскинув руки, и в тот же миг мне стало все равно. Я стремился к иному. Я хотел, чтобы все поскорее закончилось. Там, где моя сила воли оказалась бессильна, мое подсознание взяло все в свои руки.

И всего через несколько минут я упал…

Глава тридцать третья

– Да вы счастливчик, – сказал Игнат. Доктор Игнат Васильев. Никакой не парапсихолог и уж точно не ночной сторож в ларьках. Это все дырки в подсознании. Запутали меня совсем.

В палате пахло лекарствами. Щекотало ноздри. Я лежал, покрытый густым слоем противоожоговой мази, не мог даже головой пошевелить, а из шеи торчала иголка, к которой тянулась капельница с витаминами.

Игнат – такой знакомый по странным снам, но в тоже время совершенно неузнаваемый, аккуратно стриженый, в круглых очках и больничном халате – сидел на табуретке, облокотившись о колени и сцепив пальцы в замок. Он улыбался.

– Упасть с такой высоты и не разбиться на смерть – это чистейшее везение. Вы как будто в рубашке родились.

Я мог разговаривать только шепотом, да и то, выталкивая слова, физически ощущал, как напрягаются исцарапанные холодом голосовые связки.

– Кто-нибудь еще?..

– Евгений Украинцев пока что лежит в коме, состояние стабильно тяжелое. Делаем все, что можем, – ответил Игнат, – но вам повезло больше.

Я открыл глаза два часа назад, после того, как где-то в темноте, внутри своей головы, встретился с сырым асфальтом. Наверное, так и произошло мое падение на самом деле, вот только я совершенно не помню, что да как. Все перепуталось в голове. Мне казалось, что я совсем недавно прилетел в северный городок, где встретился с Леной. А потом я вдруг вспоминал Валентину и маленький офис на окраине Москвы, где со мной работали люди, которых я тут же вспоминал из другой (третьей?) жизни. Где здесь правда, а где игры подсознания – пока сложно разобрать. Но что-то по крупицам уже удалось выловить…

– Вы пролежали в коме семь дней, – сказал Игнат, – за это время один раз пришли в себя. Посмотрели на меня и снова пропали. Я уж думал, вашего возвращения придется ждать целую вечность.

Он одарил меня облегченной улыбкой человека, который считает, что здорово справился со своей работой. И я ему верил.

– Три перелома, множественные ожоги и ушибы, – загнул по очереди три пальца на руке Игнат, – но жить будете. И бегать у меня будете, как миленький. Через пару месяцев. Как выздоровеете, станцуете мне что-нибудь веселенькое, договорились? Знаете, как в анекдоте?.. Кстати, ваша жена здесь, просила срочно ей сообщить, когда вы придете в себя. Вы в состоянии сейчас уделить ей пару минут?

Слова застряли в горле. Сознание заволновалось, будто море во время грозы.

Аленка… Аленка!..

– Она жива? – прошептал я.

Сколько лет там, в коме, я упускал ее. Я оставался живой, а она умирала. Сколько лет…

– Конечно, жива, – сказал Игнат, – как только узнала, что произошло, сразу прилетела. Сидела у вашей кровати ночи напролет. Про вас, между прочим, каждый лень по телевизору новости крутят. Мол, целующий солнце обжег крылья, и все в таком же духе…

– Где Аленка?

– Сейчас позову, одну минутку.

Игнат вышел, и в тишине я слышал бешеный ритм своего сердца. Господи, думал я, хоть бы этот мир был настоящим. Не надо больше. Никаких падений. Никаких больниц. Сделай так, господи, чтобы в этом времени, здесь и сейчас я остался с Аленкой. И мы были счастливы. Я уже бегал от проблем. Я уже смотрел в глаза воспоминаниям. Я понял, о, боги, я понял всю ценность и полноту жизни. Не надо больше… ничего не надо, кроме жизни с Аленкой. С любимым человеком тут, в этом мире, какой бы он ни был, но чтобы только я и Аленка, чтобы никаких преград. Мы вместе – и навсегда…

Она зашла, заплаканная, сонная. Волосы собраны в тугой хвостик на затылке. Одетая в белую футболку и джинсы. Остановилась в дверях, прижав ладони к губам. Такая совершенная… любимая… идеальная… Как я скучал по ней, по ее взгляду, по ее волосам… в тех временах, растянувшихся на целую вечность, в иных мирах подсознания, которые выросли и рухнули коротким мигом бесконечности падения…

А Аленка… разглядывала меня, будто не верила, что это я, что живой, что здесь, рядом. А я смотрел на нее и тоже не мог поверить. И глубокое чувство любви задрожало где-то в груди, поднялось выше и покатилось обжигающей слезой из уголка глаза.

Порой люди бывают так глупы… так глупы. Они не видят своего счастья, что прижалось к ним и обнимает нежно. Он смотрят куда-то вверх, ищут что-то светлое, что-то высокое. Смотрят на горизонт. Хотят большего. Но ведь, это же так просто – быть счастливым рядом с любимым человеком. Испытывать счастье просто от того, что любовь – она рядом. И это счастье – каждую секунду, каждое мгновение реальной, человеческой жизни.

– Ты, что, плачешь? – шепотом спросил я, хотя плакал сам, – не надо, солнце. Не стоит. Я же живой. Я с тобой. И ты живая. Я же люблю тебя, солнце, больше всего на свете люблю. Я выздоровею, и мы с тобой поедем на край света. Поедем подальше от всех, чтобы быть только вдвоем. Солнце… Я только сейчас понял, насколько сильно ты нужна мне. Не уходи от меня. Не умирай. Не покидай. Ты нужна мне. Ведь я по-настоящему сильно тебя люблю…

Я шептал, сбиваясь на кашель, в горле першило, и ледяная боль рвала голосовые связки. А Аленка стояла и плакала. Слезы катились по ее рукам и капали на пол. Потом она стремительно подбежала ко мне, упала на колени перед кроватью и осыпала мое лицо поцелуями. Я чувствовал ее горячее дыхание, ее нежные губы, и слезы наполняли мои глаза еще больше.

– Никогда не расстанемся, – шептал я, – не покидай меня.

Чувство стыда, кольнувшее где-то в груди, растворилось. Не зря я бегал по подвалам воображаемой больницы, не зря прыгал из окна… это все для тебя, для реальной жизни, для любви…

– Ты дурачок, – шептала Аленка, – конечно, я люблю тебя больше всего на свете…

И она шептала еще слова любви, целовала меня и гладила мои щеки. А я, слепой от слез, молил только об одном: чтобы этот мир, в котором я был по-настоящему счастлив, в котором жил вместе с любимым человеком, занимался любимой работой, имел хороших друзей и замечательных знакомых, чтобы именно этот мир, и никакой другой оказался конечной точкой моего странного и изнурительно путешествия.

Январь-апрель 2009