Текст книги "Целующие солнце (СИ)"

Автор книги: Александр Матюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава двадцать восьмая

…за несколько дней до дня всех влюбленных мне позвонили из фотоагентства и предложили провести праздник вместе с ними. Корпоратив, так сказать, модное словечко, одно из тысяч, что проникло в обиход русского человека и заняло там прочное место. На корпоративе меня хотели видеть непременно и практически безотлагательно, потому как в тот год я вроде бы стал номинантом на какую-то премию, и мое награждение должно было быть освещено ведущими телеканалами страны. Запись корпоратива проводили в тот же вечер, поэтому на сборы у меня оставалось всего несколько часов. Данная ситуация польстила.

К этому времени мы жили на новой квартире уже полгода. Аленка занималась переводами романов для одного крупного книжного издательства, попутно практиковалась в видеомонтаже и пыталась писать детские книжки. Ее энергии, казалось, хватало на все. То она участвовала во флеш-мобах, то тянула меня на выставку неформалов, то маршировала вместе с какой-то молодежной партией в знак протеста идиотских реформ в армии. Она лучилась энергией. Застать Аленку на одном месте было практически невозможно. Только по вечерам, когда мы оказывались вдвоем, она прижималась ко мне, и я чувствовал тепло ее тела, ее ровное сердцебиение, спокойное дыхание, и понимал, насколько она мне близка. Мы нарушали тишину ночи разговорами, или же просто наслаждались объятиями друг друга, медленно погружаясь в сон.

То было время, когда я перестал гулять по крышам. Красивейшие закаты стали мне так же далеки, как прошлая жизнь. Чувство чего-то нового, неожиданного, будоражащего постепенно притупилось, стало менее цепким. Появилась какая-то умиротворенность в душе, желание не просто совершить все дела в мире, ухватить все события, свернуть все горы и покорить все высоты, а завершить недавно начатое, доделать недоделанное, сгладить неровности, убрать выступы. Может быть, как раз в то время я ощутил то, что называется профессионализмом. Не знаю, хорошо это или плохо.

Меня все еще заваливали сотнями писем от поклонников любовной лихорадки. Меня приглашали на выступления, брали интервью, боготворили в социальных сетях и новостях по телевизору. Стоило мне сделать пару новых фотографий, как за ними выстраивались целые очереди, и всевозможные журналы платили любые деньги за право напечатать их на своих страницах.

Время перестало течь так, как хотел я. Теперь оно неслось с той скоростью, с какой в моей жизни начинались и заканчивались события. Может быть, каким-то краешком сознания я чувствовал, что Аленке меня не достает, но не придавал этому значения. А ведь время неумолимо. Там, где появилась трещина, время охотно разверзнет целую пропасть.

Когда я сообщил Аленке о том, что на день влюбленных мы пойдем на корпоратив знаменитых фотомастеров, Аленка не сильно обрадовалась. Мы только что закончили заниматься любовью, лежали на кровати в темноте, а в воздухе еще витал запах обоюдной страсти и наслаждения. Дыхание Аленки было сбивчивым, сердце колотилось в груди. Я лежал на спине, а она положила голову мне на грудь и пальцами перебирала мои пальцы.

– Ты хочешь наш с тобой день провести в компании чужих людей? – тихо спросила она.

Я провел ладонью по ее взъерошенным волосам.

– Солнц, но это же работа… – шепнул я, – понимаешь, я же не могу отказаться, это хороший заработок, плюс возможность новых предложений.

– У тебя сейчас мало денег? Или, может быть, предложений? – фыркнула она. – Не обижайся, Фил, я так, злюсь помаленьку. Мне казалось, что уж этот-то день мы могли бы провести вдвоем. Чтобы никого больше. Мы и так очень редко видимся вместе. Даже по ночам ты уже не всегда только мой.

– Солнц, – я не знал, что сказать, – работа же такая. Ну, что я могу сейчас поделать?

– Плюнуть на всех. Вообще-то, Фил, это очень просто. Делаешь так губами, и – тьфу на всех с высокой колокольни. Раньше же у тебя получалось?

– Раньше это было проще. Им тоже было на меня наплевать. А плевать на тех, кто не обращает на тебя внимания как-то легче.

– Да и сейчас нет ничего сложного. Просто ты забыл, как это делается. Ты же у меня видный склеротик. А еще очень добрый и уступчивый человечек. Нет бы сказать всем этим журналюгам, фотомастерам деланным, владельцам журналов и телеканалов, что, мол, идите-ка вы все, у меня с любимой праздник, мне нужно быть с ней и только с ней.

– Ты серьезно расстроилась из-за этого? Солнце, но ведь ты же пойдешь со мной.

– Быть с тобой среди толпы людей? – Аленка подняла голову и посмотрела на меня укоризненным взглядом. Она умела делать так, что я мгновенно начинал чувствовать себя виноватым, – нет уж, дорогой. Можешь называть меня эгоисткой, но я хочу, чтобы ты был для меня одной, а не для окружающих. Какой толк с тобой туда соваться? Смотреть на них всех, как они будут пить с тобой шампанское или водку, говорить о том, как они все тебя уважают и любят, какой ты милый и забавный? Ну, Фил, честное слово, как-то не хочется.

Я совсем растерялся. Кажется, я давно упустил из виду настроение Аленки. Прозевал, когда она посчитала нужным на меня обидеться.

– Но я же не могу отменить встречу…

– Еще как можешь. Если захочешь, то сможешь, – сказала она, – дело не в невозможности, а в том, чего ты хочешь, а чего нет. Раньше тебе не доставляло труда от чего-то отказаться. Так что изменилось-то?

Я пожал плечами.

– Может быть, время?

Так не хотелось нарушать спокойствие, всего пару минут назад окутывающее комнату. Почему-то я разозлился и, как водится, из принципа, решил, что я прав.

– Может быть, и не хочу. Солнце, я вообще не понимаю, в чем проблема? Почему так принципиально важно быть со мной наедине в день влюбленных? Это даже не наш праздник. Молодежь бегает по улицам, в эйфории раздаривая друг другу цветочки и сердечки просто потому что так сейчас модно. Но я не вижу смысла заключать любовь в один день календаря. Не вижу. Любовь не должна подчиняться датам. Пресловутые сердечки можно дарить независимо от дней недели. Так почему именно этот день?

Аленка села на кровати, закутавшись в одеяло. Отстранилась.

– А если я скажу, что это важно для меня? – спросила она тихо, а я снова прозевал нотки зарождающейся злости в ее голосе, – почему бы тебе не сделать что-то лично для меня? Просто так, не ударяясь в размышления и не приводя миллион доводов. Так, как ты делал это раньше.

– Ну, я и сейчас…

– Так сделай, – шепнула она, – не надо мне говорить, что у тебя работа, что есть какие-то обязательства, какие-то нормы, что ты не можешь отчего-то отказаться и чего-то не достичь. Просто сделай то, что считаешь нужным. Сделай для меня или, может, ради меня.

– Я не понимаю, – осторожно произнес я, – из-за чего ты сейчас разозлилась.

– Из-за того, что кое-кто уделяет слишком много времени работе, – отозвалась Аленка, – давай сейчас встанем, оденемся и заберемся на крышу, а? Я на крышке этого дома ни разу не была. У Археолога мы всю облазили, а тут нет.

– Три час ночи, – буркнул я, – если ты хочешь пойти гулять только из-за чувства, будто я тебя бросил, то это глупо. Можем, конечно, сходить.

– Вот об этом я и говорю, – перебила Аленка, – раньше три часа ночи тебя не останавливали.

– Раньше я мог прийти на работу не выспавшимся и завалиться спать прямо на прилавке, пока нет посетителей. А сейчас…

– Сейчас, Фил, ты можешь отключить телефон и спать, сколько тебе влезет, потому что люди, которые в тебе нуждаются, подождут. Об этом я и говорю.

– Надоела со своими «об этом я и говорю», – вспыхнул я, – причем здесь все это?

Аленка вскочила с кровати, стянув следом и одеяло. Отвернулась, подошла к окну и несколько секунд стояла, откинув занавеску, разглядывала улицу. Неяркий свет уличных фонарей мутными линиями очерчивал контуры ее тела.

– Я тебе уже совсем-совсем надоела, – произнесла она тихо.

– Не говори глупостей, – проворчал я. В своей неправоте я противоречиво решил, будто можно решить спор ворчанием. Сделать вид, как я недоволен. Мне не хотелось вставать с кровати и тем более не хотелось ругаться, и я продолжал лежать, хотя, наверное, стоило бы вскочить, обнять ее, мое солнце, попросит прощения, согласиться на все, пообещать возможное и невозможное – ведь только так иногда можно спасти любовь. А я лежал.

– Никогда не умела говорить глупостей, – заявила она, не поворачиваясь, – я говорю то, что думаю, Фил. Если тебе что-то не нравится, мог бы сказать мне это раньше.

– Зачем ты завела весь этот разговор? Почему нельзя просто сходить на корпоратив со мной, сфотографироваться, выпить шампанского, поболтать с интересными людьми, а потом отправиться вдвоем домой? Почему надо все усложнять?

– Потому что ты меня совсем не слышишь, Фил, – сказала Аленка, – ты не слышишь, что я хочу тебе сказать. Ты считаешь, что мое желание ничто по сравнению с твоим желанием. Ты хочешь сделать так, как считаешь нужным, не слушая меня. И когда же я упустила тот момент, когда ты превратился в эгоиста?

– Я не эгоист.

– Неужели? – она обернулась. На ее губах играла снисходительная улыбка. Она презирала меня сейчас. Презирала так, что мир вокруг должен был рухнуть под невероятным давлением презрения, погрузиться в темноту, завалить меня камнями, разорвать в клочья потоками горячего ветра.

– Неужели ты не эгоист, Фил? Может быть, ты не был эгоистом год или два назад, но сейчас, извини меня, в тебе не осталось ни капли от тебя же прошлого. Где ты потерялся, Фил? Где ты остановился, когда время текло дальше? Куда ты пропал? С какого момента? Когда ты перестал брать в расчет других людей? Когда переехал в эту квартиру, не посоветовавшись с человеком, которого якобы любишь? Или когда перестал фотографировать для людей и стал фотографировать для журналов? Может быть, когда перестал гулять по крышам и наблюдать за закатом? Когда ты понимал голову к небу, Фил?

– При чем здесь эгоизм? – растерялся я. – Аленка, пойми, что дело в работе, а не в эгоизме. Карьерный рост, желание достичь чего-то в жизни – разве это плохо? Разве недостаточно для того, чтобы куда-то стремиться? Я не иду по головам, никого не убиваю, ни с кем не сплю. Так почему ты считаешь, что это эгоизм?

– Ты перестал слушать меня.

– Извини, заработался.

– Ты перестал со мной советоваться. Когда мы в последний раз что-то обсуждали?

– А-а-а. Ты злишься на меня за то, что я переехал в эту квартиру. Черт возьми, Аленка, но это же чистейший бред! Ну, хочешь, переедем куда-нибудь в другое место. Подыщем квартиру, какая нравится тебе. Разве это проблема?

– А тебе не кажется, что уже поздно? – отозвалась она. – Полгода прошло. Ты стал другим человеком. Каким-то совершенно другим…

– Аленка…

Она медленно прошла вдоль комнаты и присела на краешек кровати. Одеяло сползло с ее плеч. Я поднялся, чтобы обнять ее и тем самым оборвать этот странный и страшный спор, но Аленка отстранилась, покачав головой.

– Не сейчас, Фил, – сказала она, – мне надо все обдумать.

– Я не могу понять…

– Да и не надо понимать, Фил. Не надо, слышишь? Может быть, ты и прав. А, может, права я. Сейчас неважно. Я никогда не думала, что мы с тобой когда-нибудь не сможем понять друг друга, но вот это произошло, я злюсь, не могу понять, как быть и что делать. Может быть, утром станет все ясно?

– Да. Давай подождем до утра, – с дрожью в голосе ухватился я за предложение, словно за последнюю хрупкую соломинку, – подумаем каждый… о своем…

Аленка вздохнула:

– Вот она, депрессия. Подкрадывается незаметно, сжирает эмоции, наполняет серостью. Всегда мечтала сфотографировать депрессию. Этакий серый туман и черные кляксы вокруг. Не знаю, почему именно так, но представляю.

Она забралась на кровать с ногами, обхватила голые колени. Я осторожно придвинулся, провел пальцами по выпирающим позвонкам на обнаженной спине. Кожа Аленки покрылась мелкими мурашками.

– Ты извини меня, – прошептала она, не поворачивая головы, – несу всякую чушь. Хочешь сходить на корпоратив – пойдем. Ничего страшного в этом нет. Это же важно для тебя?

– В какой-то мере, да, – отозвался я, – но если хочешь, не пойдем.

– Тогда не стоило и ругаться, – она легла, укутавшись в одеяло, свернулась клубочком на своей половине кровати, выставив наружу кончик носика. – Фил, прости меня, слышишь!

– Было бы за что, – я тоже забрался под одеяло и крепко обнял ее, – ты тоже меня прости. Никуда мы не пойдем. Не надо.

Мы лежали без движения еще очень долго. Не засыпая, каждый размышлял о чем-то своем. За окном начало светлеть, прежде чем я впал в легкую полудрему.

Конечно, мы пошли на корпоратив. В тот злосчастный день влюбленных, когда мир вокруг, казалось, сошел с ума в очередной волне любовной лихорадки. Я оказался в центре внимания многих СМИ, светился улыбкой на обложках многих журналов, говорил в записи на десятках радиостанций, поздравляя россиян с праздником всех влюбленных – в тот год особенно заметным благодаря моим фотографиям. Только сам я как-то не очень радовался происходящему. Наверное, права была Аленка, предложившая провести праздник вдвоем. Потому что быть в центре внимания, когда хочется расслабиться – это чертовски сложно.

Корпоратив и без меня захлебывался шумом и весельем, запахами разлитого шампанского, горячих блюд, дорогих духов и мокрых волос. В тяжелых звуках ди-джейского бита расслышать что-либо было практически невозможно. Вокруг танцевали, веселились, заигрывали, перекусывали и суетились. Ко мне подходили, чтобы пожать руку, чтобы обняться, чтобы сфотографироваться, чтобы выразить свою признательность и уважение, чтобы просто познакомить меня со своими знакомыми или познакомить их со мной, чтобы те запомнили и гордились. Шумный, галдящий, пропитанный тягучими запахами праздника люд вокруг представился мне сборищем средневековых варваров, отмечающих очередное завоевание очередной безликой земли. Наверное, много веков назад толпы вояк точно также собирались под натянутыми шатрами, трубили в трубы, орали до хрипоты песни, кидались друг в друга плохо прожаренным на костре мясом, горланили хвалу царю или императору (или, кто там у них был еще), танцевали, лапали баб и ходили выяснять отношения куда-нибудь в темноту, где цвет крови точно такой же, как и цвет родниковой воды. А я у них был человеком, предсказавшим победу. Этаким кудесником, который и принес им праздник, хотя, по сути, ничего не сделал, разве что раструбил на каждом углу, что, мол, придем на эти земли и завоюем их безо всяких проблем. В моем конкретном случае – плодородные земли любви…

Аленка хваталась за голову, непривычная к подобному, да и я, признаться, чувствовал себя не совсем уютно. Через полчаса галдящего ада я оглох и вспотел. Мне казалось, что воздух дрожит от жара, исходящего от разгоряченных танцами и спиртным тел. Люди кружились вокруг, извивались, плыли, слепя и раздражая яркостью одежд и безумием макияжа.

Кто-то оттеснил от меня Аленку, и она растворилась в праздничном хаосе, с бокалом шампанского в руке, растерянная и удивленная. Я же, спасаясь от шума и внимания, выскочил на улицу, под хлопья мокрого снега, но и там было также многолюдно и также шумно, а еще накурено. Липкую февральскую слякоть месили колеса автомобилей. Кто-то кружил на велосипеде, сжимая в руке горящий фейерверк. Брызги огня россыпью летели в ночное небо. Я был пьян, и мне было не по себе. На лавочку, которую я облюбовал неподалеку, тут же присела следом за мной стайка юнцов с горящим взором. Каждый, как выяснилось, большой мой фанат. Каждый хотел со мной непременно сфотографироваться. Каждый спешил воспользоваться шансом и поведать мне о том, какой я модный, хороший и интересный. Когда я уж было решил, что и здесь мне нет спасенья от персонального ада популярности, подошел некто знакомый на лицо, но совершенно невспоминаемый по имени, или хотя бы профессии. Забрав меня от галдящей стайки, он посоветовал освежиться и отойти в аллейке неподалеку, куда мы вдвоем и направились.

В аллейке присутствие праздника тоже ощущалось, но не в той дикой степени, как в клубе на корпоративе. Звуки музыки, рев моторов и крики радости застревали в ветвях голых деревьев. Было слышно, как под ногами скрипит снег. Мы неторопливо шли по аллее, и непонятный знакомый неожиданно начал рассказывать о том, что у него давно зреет гениальная идея. Ну, как гениальная, говорил он, скорее достойная внимания. Он хотел собрать именитых фотографов столицы и отправиться с ними в путешествие по России. Объездить, так сказать, золотые места родины и запечатлеть ее глазами людей, которые все видят несколько по иному.

«Представляешь, какая впечатляющая выставка должна получиться! – говорил он, в возбуждении сшибая снег с веток деревьев, – столько взглядов, столько вариантов съемки, столько новых кадров! С этой выставкой можно прокатиться по всей России! Заставить людей по-новому взглянуть на искусство!»

Непонятный знакомый, подогретый алкоголем и общей атмосферой праздника, говорил убедительно, приводил сотни аргументов и тысячи доводов. А потом начал загибать пальцы в стремлении доказать мне, почему конкретно без меня такая поездка может не состояться. Мы очистили пустующую скамейку под одиноким фонарем от снега и сели, продолжая разговор. Я увлекся, потому что тоже выпил немало, и, честно говоря, видел в поездке множество положительных сторон.

Мы разговаривали, пока не посыпал густой снег, заставивший нас вернуться. Аленка ждала за одним из столиков, в компании незнакомых блондинок, пьющих мартини с соком.

«Пора покидать это адово пекло», – произнесла она, увидев меня, и мы сбежали из клуба, крепко держась друг за друга и хохоча от внезапно нахлынувшего чувства облегчения.

Тяжелый мокрый снег таял под ногами, оседал на ресницах и плечах. Он валил так, будто решил использовать свой последний шанс этой зимой на полную катушку. Мы бежали по каким-то темным подворотням, путаным улицам, мимо мерзнущих теней и равнодушных людей. Потом перешли на шаг и решили поймать такси. Тогда же я рассказал Аленке об интересной задумке неизвестного знакомого, который, кстати, оставил визитку, засунув ее в карман пальто. Аленка выслушала, поинтересовавшись, на какое время задумано это грандиозное мероприятие, а когда я назвал дату, пожала плечами и сказала, что она точно не сможет поехать, потому что у нее сдача нескольких книг издательству, а сроки, как известно, не резиновые.

– Ну, я могу поехать один, – произнес я, опьяненный идеями, – ты же не против?

– Конечно, не против. – Отозвалась она, улыбнувшись. – Делай, что считаешь нужным.

Глава двадцать девятая

Миша из соседнего кабинета оказался шокирован предложением, но, тем не менее в один из угрюмых вечеров согласился одеть на себя красную с белым воротником шубу, соответствующую шапку, нацепить бороду и изобразить жизнерадостного Деда Мороза. Весь офис веселился и хохотал до коликов в животе. Даже Анна Николаевна хихикала, зажимая рот кулачком. Я смеялся вместе со всеми, руководил съемкой, называл Артема балбесом и советовал кому-нибудь изобразить Снегурочку. Видимость хорошего настроения – одно из одеяний, в которое люди облачаются день за днем, чтобы не вызвать у других людей подозрения. Не для себя облачаются, а для окружающих. Хотя, и самим иногда легче, с этим не поспоришь. Я маскировался как мог, а на душе вторую неделю скребли кошки. С тех пор, как отнес Игнату необходимые вещи, не находил себе места. Но для окружающих, для всех моих Марий, Артемов, Ань, бесконечных ценителей прекрасного, заказчиков, доставщиков, мастеров и случайных зевак на улице – я был в полном порядке. Все, как говорится, «кул».

По ночам я долго не мог уснуть. Пялился в окно, откуда струился подавленный темнотой свет от фонарей, крутился, впадал в легкую полудрему, которая цепляла коготками обрывки сновидений. Все никак не мог разобраться со своей головой. Она трещала по ночам, будто перекачанный футбольный мяч, подкидывала нелепые, мутные и неправдоподобные воспоминания, укрывала фантазиями, взятыми из самых темных глубин подсознания. А я не мог разобраться, что да как. Где есть правда, а где всего лишь вымысел. И, черт возьми, больше всего меня беспокоила темнота, до которой я не мог добраться. Там, в темноте, видимо, были собраны все те воспоминания, которые мне как раз и были нужны. Но не хватало сил донырнуть туда. Бессонница не пускала. Не дотягивался, подозревая, что вновь упустил что-то ценное.

Игнат не звонил. За эти две недели стало привычкой поглядывать на телефон. Будто влюбленный подросток ждет звонка.

Мишу из соседнего офиса фотографировали уже без шубы, но в огромной шапке и с белой ватной бородой. Миша, растеряв остатки стеснения, упер посох в землю и кружился вокруг него в зажигательном танце. Мария Станиславовна заливалась соловьиным смехом и звонко аплодировала.

Анна Николаевна шутливо грозила всем пальцем:

– Не превращайте офис в балаган, – говорила она, – а то и до проституток недалеко!

– А ведь действительно недалеко, – со знанием дела замечал Артем, – через два квартала как раз несколько стоит. Я когда домой еду…

– Избавь меня, пожалуйста, от этих подробностей.

– Миль пардон, Анна Николаевна, – бормотал Артем, – миль пардон.

Настроение в офисе, без оговорок, царило новогоднее. Если брать во внимание, что календари мы сдали полторы недели назад, завершив работу безо всякого участия Миши, то сейчас коллектив, что называется, отыгрывался. Настоящего Дда Мороза в конце весны, конечно, никто не ждал, но от подарков бы не отказались.

Я поглядывал на телефон, и в один момент он, словно поймав мой взгляд и сжалившись, наконец, зазвонил. Я выскочил в коридор и там, в тишине, услышал из трубки голос Игната.

– Доброе утро, – сказал он, – извини, что так долго. Работа, понимаешь, обязывает. В целях некоторых подтверждений научных теорий…

– Вы нашли ее?..

– В целом, можно сказать, да, – ответил Игнат, поперхнувшись.

– Где?

– Ну, так ты приезжай, я все расскажу. Не по телефону же объяснять.

Сердце прыгало, словно пинг-понговый мячик. Но я, облаченный в одеяния притворства, сохранил видимое спокойствие, вернулся в офис и шепнул Анне Николаевне, что мне надо срочно отлучиться по делам. Анна Николаевна кивнула, шепнув, в свою очередь, мне, чтобы я не забыл завтра утром заглянуть на «Наше радио», там просили.

Я накинул куртку и уже в коридоре перестал сдерживать себя и помчался вовсю прыть.

На улице было по-весеннему пасмурно. В самое противоречие время года, когда вместе сливаются еще не исчезнувшая серость недавних холодов и уже зародившаяся красота и тепло подступающего лета, на улицах особенно красиво. Изумрудный покров на деревьях сверкает каплями дождя на листьях. А над головой медленно и вальяжно плывут низкие сизые облака: сверкают молниями, урчат, позволяя солнцу всего лишь на мгновение кинуть робкие лучи на истосковавшуюся по свету землю. Город замер в ожидании дождя. И мне казалось, что я единственный, кто бежит по тротуару, в противоречие ожидающим, разрываю пространство и время, будто отчаянный бунтарь, надеющийся своими действиями изменить законы природы. Я бежал, пока не захлебнулся горячим воздухом, а потом снова бежал, кашляя и задыхаясь. Мне казалось, что если я остановлюсь, то меня внезапно нагонит звонок Игната, и голос в трубке скажет, что все это шутка, что ничего не получилось, что Аленки в этом мире уже нет, и никогда не будет. Поэтому я позволил себе перейти на шаг у самого подъезда.

Игнат ждал на лестничной площадке, одетый в тот же домашних халат. В руках у него дымилась чашка с кофе.

– Быстрый ты, однако, – произнес Игнат, – хотя, прекрасно тебя понимаю. Проходи.

В кабинете у него сидело еще три человека. Всех их я видел еще в больнице. Это были помощники Игната. Двое – похожие на давно спившихся ученых мужей, с запущенными густыми бородами и седыми островками на шевелюре. Еще один из молодых, с лиловыми мешками под глазами, похожий и на карманника-вора и на спившегося ученого мужа в одном лице. Все трое удобно расположились на диване. Я замялся на пороге. Игнат же обогнул свой рабочий стол, снова заваленный всевозможными книгами и журналами, аккуратно поставил чашку наверх особо высокой книжной стопки, и обратился ко мне.

– Это была сложная работа, – сообщил он, – мои люди обувь себе стоптали, честное слово. Если бы не моя личная заинтересованность, мы бы давно уже бросили это дело. Но этот эксперимент следовало довести до конца. И вот ты здесь!

– Игнат, дружище, прошу тебя, давай без громких вступительных речей. – Я почувствовал, как волнение захватывает меня и бросает в дрожь, – переходи к делу.

– Ну, нельзя же так, – произнес Игнат. – нет, я все понимаю, но дай мне насладиться торжеством момента. Хотя бы минутку.

Я обреченно пожал плечами и покосился на Игнатовых помощников. Они преданно смотрели в рот своего начальника.

– Что и говорить, но старина Ян мною бы гордился, – продолжил Игнат, сохраняя в голосе торжественные нотки, – я провел достаточно кропотливую работу. Знаешь, Фил, это не так просто – вычислить реинкарнированного. Возникла серьезная проблема, у меня были подозрения, что мы ничего не обнаружим. Но нам повезло.

– Не томи. – Проскрипел я сквозь зубы.

Игнат поднял вверх указательный палец с толстым перстнем на нем, задержал на мгновение над головой и ткнул в одну из папок, что венчала высокую стопку на столе.

– Вот здесь все мои наработки по этому делу, – сообщил он.

Я тут же сделал несколько шагов к столу, но Игнат остановил меня стремительным жестом.

– Подожди, подожди! – воскликнул он, – ну. Дай мне сохранить торжественность. Не шашлыки же жарим!

– Черт возьми, Игнат, я теряю много времени, – вскипел я, – и столько уже потерял.

– Умерь свой пыл, – посоветовал Игнат, – и слушай. Перейду непосредственно к делу. Двадцать два физиологических совпадения. Двенадцать в анатомии тела. Шесть совпадений на психическом уровне. Нам повезло. Валентина лежала в психиатрической клинике четыре года, поэтому накопилось достаточно много документов о ее психическом и физическом состоянии. Нам оставалось лишь проникнуть в клинику и ознакомиться с документами….

– Ее зовут Валентина?

– Именно, мой дорогой Фил. Валентина. Мы подняли историю болезней твоей Аленки и занялись аналитическим сравнением. Учение метемпсихоза, знаешь ли, позволяет проводить сравнения с точностью до девяноста трех процентов. Тут играет роль даже самая маленькая родинка на теле. Очень повезло, что в нашем распоряжении были медицинские карты обеих. Плюс, довольно глубокое психиатрическое изучение пациентки. Валентина до сих пор находится под наблюдением, так что все анализы были самыми свежими…

– Ближе к делу, – взмолился я, – где Валентина? Кто это? Как мне ее найти?

– Чудовищный, торопливый век, – проворчал Игнат, – нет в вас, в молодых, никакой размеренности и последовательности. Все бы вам куда-нибудь бежать, что-нибудь бы успеть раньше времени. А зачем гнаться за временем? А если ты его обгонишь? Ведь ничего хорошего из этого не выйдет… Ладно, слушай подробности, нетерпеливый. Валентина Эдуардовна Пенькова, тридцать шесть лет, живет в Москве с девяносто шестого. Инвалид. Практически слепая, хотя по городу может передвигаться самостоятельно. Живет с бабушкой. Мать умерла два года назад. Есть отклонения в психике. Несколько раз лежала в диспансере, плюс находится под наблюдением врача, посещает клинику два раза в неделю. Ну, и бабушка как-то там справляется. Три случая суицида. Один раз вскрыла вены, дурилка, но кровь свернулась, и все обошлось. Один раз выпила море снотворного, но подоспела бабушка, вследствие чего промывание желудка и антидепрессанты два раза в день. В третий раз, как все нормальные люди, пыталась повеситься, но опять же безрезультатно. Не смогла сильно затянуть петлю, в итоге проболталась двадцать минут, толком не задохнувшись, а там и бабушка подоспела. В общем, невезучая у тебя Валентина.

– Пусть невезучая. Скажи адрес…

Игнат вздохнул и выразительно посмотрел на подчиненных, будто мысленно жаловался им на тяготы собственной жизни.

– Молодежь, – скрипуче протянул он, – то есть, тебя не интересует, прав я или нет?

– Я думаю, разберусь.

– Разберется он. Вы, влюбленные, такие олухи. Вас обвести вокруг пальца – минутное дело. Сунул тебе под нос какую-нибудь бумажку, свечек ароматизированных везде натыкал – и ты уже во все веришь, со всем соглашаешься. А как ты узнаешь, что это твоя девушка? Думаешь, она будет так же выглядеть? Или характер у нее такой же? Не так все просто, Фил. Человек-то другой. Душа твоей Аленки спрятана где-то в глубине, на уровне, можно сказать, ДНК, лишь маленькая часть пробивается наружу, словно молодые ростки сквозь вспаханную почву. Не факт, что ты сможешь разглядеть в Валентине свою возлюбленную.

– Ты меня сейчас пытаешься отговорить?

– Я тебя предупреждаю, нетерпеливый ты мой, – Игнат вышел из-за стола, держа в руках папку, – на, держи. Здесь все доказательства того, что Валентина и Аленка – одно лицо. Может быть, есть еще какие примеси, но я не стал копаться. Там же адрес и все необходимые сведения.

Я взял папку, не решаясь открыть ее прямо сейчас. Листов в ней, судя по всему, было немного. Но там, внутри, было главное. Информация в любые времена правила миром.

– И я тебя умоляю, Фил, не травмируй девушку, – добавил Игнат, – это не Аленка, а другой человек. В ней лишь, э-э-э, наброски твоей девушки. Какие-то частички. Кусочки. Их может быть не так уж и много.

Я кивнул. Потом кивнул еще раз. Мои мысли, будто встревоженный пчелиный улей, затеяли беспорядочное и хаотичное брожение в голове.

– Месяц гарантии, – сказал Игнат.

– Что?

– Шучу. Я вышлю на твое «мыло» реквизиты, куда следует перевести деньги. Желаю удачи.

Игнат потрепал меня по плечу и вернулся за стол, всем своим видом давая понять, что разговор окончен. Я прошел мимо его подчиненных, которые сидели в прежних позах, будто навечно прикованные к стульям, безмолвные охранники великого парапсихолога. На лестничном пролете я позволил себе прислониться затылком к холодной отштукатуренной стене и на мгновение закрыть глаза. Пчелиный рой моих мыслей больно жалил в сердце, разбудив сначала волнение, а за ним и страх. Тут же, на лестничном пролете, я открыл папку и, склонившись ближе к серому свету, проникающему сквозь мутное, покрытое слоем паутины окно, начал читать. Совпадения… родинки… да, у Аленки там же были родинки… на левой ноге следы от ожогов, проявились при рождении… постреинкарнационный синдром… знать бы, что это значит… ага… в момент смерти душа забирает с собой воспоминания о последних секундах жизни… Аленка горела, падая в ночном небе, и забрала с собой воспоминания о боли, об ожогах… отсюда и проявление ожогов на теле Валентины… ее боязнь летать на самолетах… боязнь огня… совпадения… пепельные волосы… как у Аленки… как у Лены… Лена тоже потеряла зрение после аварии… неужели подсознание уже тогда подбрасывало мне подсказки… могло же так случиться, что я там, в коме, столкнулся с воплощением души моей умершей Аленки и она сама подсказала мне, что делать и где искать?.. Лена – это душа Аленки где-то в сумеречном пространстве, в переходном мире между реинкарнацией? И она же ткнула меня носом, как новорожденного котенка в молоко – ищи! Не убегай! Не сдавайся! Посмотри в лицо тем проблемам, которые тебя окружают!.. ложные воспоминания… признаки ложных воспоминаний…