Текст книги "Знаменитые убийцы и жертвы"

Автор книги: Александр Лаврин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

В 1598 году во Франции был принят Нантский эдикт, даровавший определенные права гугенотам. Франсуа Равальяк, истый католик, остался этим страшно недоволен. Чувства его подпитывались из массы анонимных памфлетов, в которых повторялись идеи времен «Священной лиги», оправдывающие убийство монарха из религиозных соображений. Католическое ego Равальяка требовало решительных действий. В 1610 году экс-монах дошел до «кондиции». Он пешком отправился в Париж, захватив с собой хорошо заточенный кинжал. Поначалу, правда, Равальяк пытался попасть на прием к королю, чтобы раскрыть ему глаза на его неправильную политику в области религиозных меньшинств. Но к Генриху его не пустили, и тогда Равальяк стал ждать случая, чтобы совершить собственный суд над королем. Такой случай представился 14 мая 1610 года. В этот чудесный майский день Генрих отправился на прогулку по городу в открытой коляске. Выехав из Лувра, он велел вознице сделать крюк, чтобы завезти своего сына Цезаря де Вандома к молоденькой певице Поле. Карета ехала медленно, со скоростью шага. Эскорт короля был малочисленным и состоял лишь из нескольких всадников и выездных лакеев.

Король Франции Генрих IV

Когда королевский эскорт выехал с улицы Сент-Оноре на улицу Ферронери, то ли случайно, то ли благодаря действиям заговорщиков возникла пробка из повозок, телег и карет, преградившая путь королевской карете. Она оказалась зажатой между фурами, груженными вином и сеном. Улица Ферронери была чрезвычайно узкой из-за лавок, теснившихся вдоль стены кладбища Сент-Инносан.

Дальше события, согласно Пьеру де Л'Этуалю, автору «Журнала Генриха IV», развивались так:

«В создавшемся замешательстве большинство выездных лакеев перелезли через стену кладбища, чтобы быстрее добраться до конца улицы и там встретить королевскую карету. Возле кареты остались лишь два лакея. Один из них прошел вперед, чтобы освободить проход. А другой наклонился, чтобы освободить повязку, когда появился этот негодяй, это исчадие ада по имени Франсуа Равальяк, который, пользуясь сутолокой, успел заметить, с какой стороны сидел король. Он вскочил на колесо кареты и вонзил свой обоюдоострый нож в короля, попав чуть выше сердца. Король вскрикнул: "Я ранен!" Но это не испугало негодяя, который нанес королю второй удар уже прямо в сердце, от которого он умер, испустив глубокий вздох. За вторым ударом последовал третий, настолько сильна была ненависть убийцы к своему королю...»

Равальяк, нанеся королю удар, легко мог бы бежать, перебравшись через кладбищенскую стену. Но, находясь во власти внушенных ему идей и будучи уверенным, что на его стороне – все королевство, остался на месте и был арестован.

На первом допросе Равальяк назвал только свое имя и более ничего. На дальнейших допросах он сказал, что давно вынашивал идею убить короля, поскольку его убедили в том, что французский народ хочет этой смерти, и только дожидался, когда будет коронована Мария Медичи, жена Генриха. Она была коронована как раз накануне убийства.

Равальяк был приговорен к смерти и четвертован 27 мая 1610 года. Перед тем он выдержал пытки раскаленными щипцами, расплавленным свинцом и кипящим маслом, которое лили на его раны на правой руке, предварительно обожженной серной кислотой. Но и во время пыток, и на эшафоте Равальяк утверждал, что совершил убийство в одиночку, что у него не было иных сообщников и вдохновителей, кроме собственной воли.

Вероятно, только на месте казни Равальяк понял, что заблуждался относительно чувств французского народа. У эшафота его встретила разъяренная толпа. А когда он осмелился попросить успокоительные капли, чтобы иметь мужество вынести предстоявшие ему смертные муки, ответом убийце был яростный вопль собравшихся здесь людей.

Мучительная казнь длилась целый час.

Казнь Равалъяка. Гравюра XVII века

ВЫСТРЕЛ В ЛОЖЕ

В тот роковой день, 14 апреля 1865 года, президент США Авраам Линкольн отправился на вечерний спектакль в театр Форда, чтобы посмотреть представление пьесы Тома Тейлора «Наш американский кузен».

Несколько дней назад капитулировала армия южан. Гражданская война закончилась, и потому вполне понятны чувства, владевшие в те дни президентом. Напряжение борьбы, конечно, не исчезло окончательно, но все же можно было позволить себе расслабиться и отдохнуть, наблюдая за комическим лицедейством.

На спектакль был приглашен и главнокомандующий войсками северян Улисс Грант, но по семейным обстоятельствам не смог приехать в театр. Это облегчило задачу Джону Уилксу Буту, безработному актеру, готовившему покушение на президента. Военная свита генерала, безусловно, явилась бы серьезным препятствием для злоумышленника. А так президентскую ложу охранял лишь один человек – полицейский Джон Паркер, да и тот в роковой момент, когда в ложу проник убийца, отсутствовал: он отправился в буфет, чтобы выпить пару рюмок в компании лакея и кучера президента. Вот какие простецкие нравы царили в США всего лишь век назад.

В одиннадцатом часу вечера, когда зрители в театре Форда хохотали над шутливым монологом комика Гарри Хоука, в зале грянул пистолетный выстрел. Бут, проникший в ложу Линкольна, выстрелил в упор. Затем прыгнул через барьер президентской ложи и задел шпорой (он был в сапогах) звездно-полосатое знамя, обрамлявшее ее портал. Раздался сухой треск рвущейся ткани. Бут неловко упал на сцену, но тут же вскочил на ноги и, размахивая кинжалом, закричал:

– Смерть тиранам!

В зрительном зале не все поняли, что происходит. Некоторые решили, что это часть спектакля, поскольку Бута хорошо знали в лицо как актера. Несколько офицеров рванулись на сцену, и тут по театру пронесся крик:

– В президента стреляли!

При падении Бут сломал ногу. Но это не помешало ему проложить себе дорогу за кулисы. Он знал театр Форда как свои пять пальцев и быстро пробрался к запасному выходу, где его ждала лошадь. Шпора, прорвавшая знамя, впилась в бок лошади. Военные караулы, охранявшие выезды из столицы, еще не ведали о случившемся, и Бут беспрепятственно покинул столицу.

Джон Бут стреляет в Авраама Линкольна. Гравюра XIX века

Разумеется, актеру помогали другие люди – в одиночку осуществить такое покушение и довольно легко скрыться почти невозможно.

Десять дней спустя Бут был настигнут в северной части штата Вирджиния. Он прятался на ферме своего сообщника Гаррета. Когда солдаты окружили амбар, где находились актер и его сподвижник Геролд, и предложили сдаться, Геролд вышел с поднятыми руками, но актер ответил отказом. Тогда амбар подожгли, и в возникшей суматохе неожиданным выстрелом Бут был смертельно ранен. Солдаты, взломав дверь, вынесли Бута, который еще некоторое время находился в сознании. Потом он умер, и тело его на военном корабле доставили в Вашингтон.

Такова официальная версия гибели Бута. Однако свидетельства очевидцев его смерти и похорон достаточно противоречивы, и это породило предположение о том, будто вместо актера убили другого человека. Существует и довольно аргументированная версия, что Бут, обложенный врагами, покончил жизнь самоубийством.

В 1995 году потомки Бута обратились в суд города Балтимора за разрешением провести эксгумацию тела человека, которого похоронили как убийцу президента. Праправнучка актера Лиза Бут заявила: она никогда не верила, что в «официальной» могиле покоится ее предок. Она считает, что Бут спасся и благополучно прожил до 1903 года под именем Дэвида Джорджа.

Кем же он был, этот отчаянный убийца? Что толкнуло его на такой шаг?

Родился Джон Бут в театральной семье, его отец и старший брат тоже были актерами. Отец некогда пользовался известностью, а затем спился и покинул сцену.

Джон Бут вступил на театральные подмостки как профессиональный актер в 1856 году в Балтиморе. Особым талантом его Бог не наградил, хотя патетическими жестами он овладел в совершенстве. Впрочем, в те годы театральную игру понимали иначе, чем в наше время. Поэтому Бут и завоевал популярность в амплуа трагика. Этому помогала и его внешность – высокий, красивый, надменный, он вел себя как аристократ в седьмом колене. Разумеется, главными ценителями Бута были женщины. В конце концов, актер так свыкся со своей маской, что стал терять подлинное «я». Шумный успех, высокие гонорары развратили и утомили Бута. Все чаще он черпал забвение в крепких напитках. Возможно, Джон повторил бы судьбу отца, если бы не началась Гражданская война. Это его встряхнуло.

Посмертная маска Авраама Линкольна

Симпатии Бута были на стороне южан – в его глазах они олицетворяли аристократическое начало Америки. Джон стал агентом разведки южан. А вот отец и старший брат актера оставались приверженцами северян. Так что здесь была еще и семейная коллизия под стать античным драмам.

Первоначально Бут планировал не убивать, а лишь похитить Линкольна и увезти на Юг. Ведь он был позер, этот пошловатый трагик. Театральные подмостки стали ему тесны, отныне своей сценой он представлял всю страну. Ему хотелось видеть себя в роли спасителя отечества.

С осени 1864 года Бут с помощью разных людей пытался организовать похищение президента. Но воплощению этих планов все время что-то мешало. К тому же в 1865 году чаша весов в Гражданской войне явно склонилась на сторону северян. Похищать президента уже не было смысла. И тогда Бут принял решение убить Линкольна.

Место действия он избрал самое знакомое и привычное – театр. Накануне убийства Бут написал письмо издателю вашингтонской газеты «Нешнл интеллидженсер», в котором объяснял мотивы готовящегося покушения, и поручил своему приятелю доставить письмо на другое утро прямо в редакцию. Обычная почта идет медленно, а Бут хотел, чтобы страна на следующий же день узнала о возвышенных целях убийцы. Но тут судьба посмеялась над актером. Вечером трусливый приятель письмо вскрыл, прочитал и, опасаясь, что его сочтут соучастником убийства, сжег послание Бута.

Кроме Линкольна, еще три американских президента пали от рук убийц во время пребывания на своем посту – Джеймс Гарфилд в 1881 году, Уильям Мак-Кинли в 1901-м и Джон Кеннеди в 1963-м.

ВЕЩДОКИ ОТ ПАЛАЧА

Яков Михайлович (Янкель Хаимович) Юровский родился в Томске в 1878 году. Из восьми детей местечкового еврея-старьевщика Яков был младшим. Посему имел неизбежные комплексы. Двое его братьев и сестра жили в США. Достигнув совершеннолетия, отправился попытать счастья в «стране всеобщего равенства» и Яков. Но счастье не давалось эмигранту, несмотря на то что из иудейства он перешел в лютеранство. В конце 1890-х годов пришлось вернуться в Россию. Юровский осел в Екатеринбурге, женился, открыл фотостудию и часовой магазин. Дела пошли неплохо. Трое детей услаждали его отцовские чувства, но тут началась Первая мировая война. Юровского мобилизовали. Попав в запасной батальон, он сумел устроиться в школу фельдшеров и по окончании ее был оставлен при местном лазарете, избежав таким образом службы на фронте.

После Октябрьской революции Юровский, благодаря энергичному характеру и способностям к демагогии, быстро влился в ряды местного большевистского руководства, в том числе и Чрезвычайной комиссии. Используя свое влияние, в июне 1918 года он стал комендантом «Дома особого назначения» (Ипатьевского) в Екатеринбурге, где содержалась под арестом доставленная из Петербурга царская семья – Николай II, Александра Федоровна, их дочери и сын, а также доктор и прислуга.

Вскоре исполком Уральского Совета, ввиду надвигающегося наступления белых и падения Екатеринбурга, единогласно принял постановление о казни царской семьи. Правда, еще раньше решение о казни было принято в Москве – Лениным, Свердловым и другими. Исполнение постановления возложили на Юровского.

Перед казнью Юровский и компания (комиссар Петр Ермаков, чекисты Михаил Медведев, Григорий Никулин и другие) условились, кто в кого будет стрелять.

Около полуночи 16 июля 1918 года Юровский поручил доктору Боткину обойти спящих членов царской семьи, разбудить их и попросить одеться. Когда в коридоре появился Николай II, комендант объяснил, что на Екатеринбург наступают белые армии и, чтобы обезопасить царя и его родных от артиллерийского обстрела, всех переводят в подвальное помещение.

Царскую семью под конвоем отвели в угловую полуподвальную комнату размером шесть на пять метров. Николай попросил разрешения взять в подвал два стула – для себя и жены. Больного сына император нес на руках. Едва они вошли в подвал, следом за ними появилась расстрельная команда. Юровский напыжился и торжественно произнес:

– Николай Александрович! Ваши родственники старались вас спасти, но этого им не пришлось. И мы принуждены вас сами расстрелять...

В левой руке Юровский держал бумажку с постановлением, а в правой сжимал «кольт» в кармане. Он стал зачитывать бумагу. Николай не понял, о чем речь, и коротко переспросил:

– Что?

Юровский прочитал вторично.

По некоторым свидетельствам, царь еще произнес после этого: «Вы не ведаете, что творите». Затем послышались невнятные восклицания.

«Царица и дочь Ольга попытались осенить себя крестным знамением, – вспоминает один из охранников, – но не успели. Раздались выстрелы... Царь не выдержал единственной пули нагана, с силой упал навзничь. Свалились и остальные десять человек. По лежащим было сделано еще несколько выстрелов...

...Дым застилал электрический свет. Стрельба была прекращена. Были раскрыты двери комнаты, чтобы дым рассеялся. Принесли носилки, начали убирать трупы. Когда ложили на носилки одну из дочерей, она вскричала и закрыла лицо рукой. Живыми оказались также и другие. Стрелять было уже нельзя при раскрытых дверях, выстрелы могли быть услышаны на улице. Ермаков взял у меня винтовку со штыком и доколол всех, кто оказался живым».

Был час ночи 17 июля 1918 года. В ночной мгле за решеткой окна трещал мотор грузовика, пригнанного для перевозки трупов.

Юровский утверждает, что именно он первым наповал поразил в сердце Николая, но еще двое стрелявших (Ермаков и Медведев) говорят, что царя убили они. Вероятнее всего, все трое стреляли почти одновременно – уж очень хотелось им поучаствовать в «историческом возмездии». Хотя пальма первенства, пожалуй, за Юровским – ведь это он читал постановление о казни. Вряд ли чекисты стали стрелять до того, как он кончил чтение. А паузу комендант не брал. И, завершая чтение, уже вынимал руку с оружием.

Сразу после расстрела царской семьи, не дожидаясь, когда Екатеринбург захватят белые, Юровский бежал в Москву. Здесь он получил работу «по специальности» – в ВЧК. А когда советская власть снова установилась на Урале, Юровский вернулся домой. Руководил одновременно местными собесом и ЧК. В мае 1921 года – снова вызов в Москву. Следующие места работы: директор Государственного хранилища ценностей РСФСР (Гохрана), директор завода «Красный богатырь», директор Политехнического музея. Он умер от язвы желудка в 1938 году, ничуть не раскаиваясь в содеянном. Напротив – гордился «славным революционным прошлым» и при любом удобном случае старался подчеркнуть, что царя убил именно он.

В 1927 году Юровский передал револьвер, из которого застрелил царя, в Музей революции со следующей запиской:

«Имея в виду приближающуюся 10-ю годовщину Октябрьской революции и вероятный интерес для молодого поколения видеть вещественные доказательства (орудие казни бывшего царя Николая И, его семьи и остатков верной им до гроба челяди), считаю необходимым передать Музею для хранения находившиеся у меня до сих пор два револьвера: один системы "кольт" <...> и второй системы "маузер" <...>. Причины того, почему револьверов два, следующие – из "кольт" мною был наповал убит Николай, остальные патроны одной имеющейся заряженной обоймы "кольт", а также заряженного "маузер" ушли на достреливание дочерей Николая, которые были забронированы в лифчики из сплошной массы крупных бриллиантов, и странную живучесть наследника, на которого мой помощник израсходовал тоже целую обойму патронов.

Бывший комендант дома особого назначения в городе Екатеринбурге, где сидел бывший царь Николай II с семьей в 1918 году <...>, Яков Михайлович Юровский и помощник коменданта, Григорий Петрович Никулин свидетельствуют вышеизложенное».

ФИАЛКА И МАШИНКА

В 1931 году французы избрали президентом 74-летнего Поля Думера. Но пробыл он на своем посту всего лишь год. 6 мая 1932 года оказалось для президента роковым. В этот день он должен был посетить салон-выставку книг писателей – ветеранов мировой войны. И ведать не ведал президент, что утром этого дня русский эмигрант, бывший белый офицер Павел Горгулов, выпив для храбрости бутылку коньяка, положил в карманы два револьвера и вышел из дома, тоже направляясь в книжный салон. Когда туда прибыл президент, Горгулов протиснулся поближе и, дождавшись благоприятного момента, выстрелом из револьвера смертельно ранил президента. Стрелял он и в префекта, но не попал. При задержании покушавшийся не оказал никакого сопротивления.

На другой день Поль Думер скончался.

Тут же по горячим следам эмигрантская газета «Возрождение» устами главного редактора Юрия Семенова объявила Горгулова чекистом и большевистским агентом. И – попала пальцем в небо. Во-первых, Советам не было никакой нужды убивать президента накануне подписания советско-французского пакта о ненападении, а во-вторых, Горгулов был одиночкой, романтиком, фанатиком, которым руководили только его собственные истеричность, самовлюбленность, фанаберия.

Родившийся в 1895 году в монархической России в состоятельной семье и прошедший через жернова Февральской и Октябрьской революций и Гражданской войны, Горгулов разделил судьбу сотен тысяч россиян, выброшенных в эмиграцию.

Впрочем, судьба эмигрантов не была одинакова. Одни имели сбережения в европейских банках, другие смогли найти работу, как правило, скучную и тяжелую, но дающую кусок хлеба, третьи стали приживальщиками у богатых родственников или подопечными благотворительных фондов. Но вот четвертые – а их было достаточно много – перебивались лишь временными заработками и, чтобы выжить, применяли, скажем так, некорректные способы выживания.

Павел Горгулов выдавал себя за врача, хотя врачебного патента не имел (правда, в царской еще России он учился на медика). Ирония судьбы заключалась еще и в том, что сам «врач» был болен запущенной формой сифилиса.

Другим способом держаться на плаву было многоженство. В Чехии, Польше, Франции у Горгулова имелись жены, не подозревавшие о существовании друг друга. Он был женат четыре раза, причем дважды – одновременно на двух женщинах.

Однако ж мечущаяся душа Горгулова искала более сильных ощущений, нежели фальшивая врачебная практика и странствование от одного семейного очага к другому. Не всегда, правда, Горгулов покидал жен по доброй воле. Из Чехии он бежал после того, как его обвинили в изнасиловании и незаконном проведении аборта.

Во Франции Горгулов продолжил эпопею с женитьбами, пока не «набрел» на богатую швейцарку. Вместе с ней он переехал жить в Монако.

Когда в Германии к власти пришли нацисты, Горгулов «заболел» их идеями, мечтая перенести их на русскую почву. Горгулов даже попытался вступить в немецкую армию, но там он, «неариец», конечно, никому не был нужен.

Тогда Горгулов основал так называемую зеленую партию (никакого отношения к экологии это не имело). В партии состояло всего три человека, включая основателя. Главной целью ее было свержение большевизма путем восстания «зеленых братьев» (то есть крестьян).

Свои взгляды Горгулов решил изложить в художественной форме. Написал несколько повестей, объединил их в книгу, назвал ее «Тайна жизни скифов» и, приехав в Париж, отнес рукопись в издательство. Горгулов выбрал себе вызывающий псевдоним – Бред. Павел Бред. В знак протеста. Литераторы-эмигранты называли писания Горгулова бредом. Он сам – натурализмом. Хотя, скорее, это был романтический символизм с пошловатым провинциальным оттенком.

Наверное, рукопись так и пролежала бы до второго пришествия, если бы 6 мая 1932 года Павел Горгулов не поднял револьвер и не нажал курок.

Пока шло следствие и судебное разбирательство, книгу быстро набрали и отпечатали. Предисловие к ней Горгулов писал, уже сидя в тюремной камере. Завершается оно знаменательной фразой:«А все-таки фиалка машинку победит!»

Под фиалкой автор подразумевал Россию, под машинкой – Запад.

Это и было его идеей, его идеологией.

На суде Горгулов объяснил убийство Думера стремлением заставить машинку (Запад) выступить против большевиков, которые завладели фиалкой (Россией).

Судья Дрейфус удивился:

– Но разве для этого нужно было убивать президента Франции? Ведь вам наверняка было известно, что гражданин Поль Думер потерял на войне четырех сыновей.

– Я убил не гражданина Поля Думера, а президента Франции Поля Думера. Вы тут все заснули и не понимаете, что завтра Европу захватят большевики. Нужна большая война, иначе большевизм не истребить.

Горгулов вел себя на суде вызывающе. То кричал: «Слушай меня, Франция, слушай меня!», то почти шепотом произносил патетические речи, начинавшиеся так: «О, внемли моим словам, Франция...» Он называл себя представителем 180 миллионов русских крестьян и утверждал, что никто не может его судить, поскольку самый строгий судья – в его собственном сердце.

Пытаясь спасти своего подзащитного, адвокат Жеральд старался доказать, что Горгулов невменяем. И в «качестве важного доказательства» приводил тот факт, что Горгулов интересовался... ракетами, верил в их использование в авиации. Разве нормальному человеку это могло прийти в голову?

Суд долго разбирал возможные версии организации убийства: то склоняясь к советскому следу, то к антисоветскому... Но в итоге все же решил, что Горгулов – фанатик-одиночка, однако не настолько безумный, чтобы не нести ответственности за свои действия. И 14 сентября 1932 года сверкающий нож гильотины разом отсек разум и бред Павла Горгулова.

ПУЛИ ДЛЯ ПРЕЗИДЕНТА

Даллас (штат Техас), 22 ноября 1963 года – место и время великой американской трагедии. В этот день президент США Джон Кеннеди в ходе предвыборной кампании совершал поездку по городу. Президент ехал в автомобиле марки «Линкольн», сделанном по особому заказу. Машина была снабжена двумя дополнительными откидывающимися сиденьями и убирающимся прозрачным пластиковым верхом. Он не был пуленепробиваемым; к тому же день выдался солнечный, и Уинстон Лоусон, специальный агент Секретной службы, распорядился не устанавливать верха.

Президентским лимузином управлял агент Секретной службы Уильям Грир, справа от него сидел агент Хилл. Президент располагался справа на заднем сиденье рядом с женой Жаклин Кеннеди. На правом откидном сиденье находился губернатор Коннэли, на левом – жена губернатора. Скорость автомобиля, как установили позднее, равнялась 11,2 мили в час.

В 12 часов 30 минут, когда автомобиль двигался по Элм-стрит в сторону Тройного виадука, раздался сухой винтовочный выстрел. Жаклин Кеннеди, которая смотрела влево на восторженную, выкрикивавшую приветствия толпу, он показался похожим на выхлоп мотоцикла. Услышав возглас Коннэли, Жаклин повернулась и увидела, что у мужа, поднимавшего левую руку к горлу, странное выражение лица. Тотчас раздались следующие выстрелы, и в голове президента образовалась зияющая рана. Одна пуля прошла через шею президента; другая, оказавшаяся смертельной, раздробила его череп с правой стороны. Обнимая президента, Жаклин воскликнула:

– О боже мой, они ранили моего мужа. Я люблю тебя, Джек!

Губернатор тоже получил ранения – в спину, в правую сторону груди, в кисть правой руки и левое бедро. После второго выстрела жена Коннэли потянула мужа вниз, к себе на колени. Увидев в тот момент свою окровавленную грудь, губернатор решил, что рана его смертельна. Он воскликнул:

– О, нет, нет, нет! Господи, они перебьют всех нас.

Сохраняя присутствие духа, жена губернатора проговорила:

– Ничего, лежи спокойно.

И в ту же минуту они услышали следующий выстрел и увидели, что поверхность автомобиля покрыли частицы мозга.

Один из агентов Секретной службы по рации сообщил переднему автомобилю о нападении и велел ехать в больницу. К приезду президентского кортежа персонал клиники был поднят на ноги.

После прибытия в больницу Лоусон выскочил из первого автомобиля и подбежал ко входу в отдел скорой помощи, где его встретили служащие, катившие носилки к автомобилю. Хилл снял с себя пиджак и покрыл им голову и верхнюю часть груди президента, чтобы предотвратить фотографирование.

Пока группа врачей отчаянно пыталась спасти жизнь президента, Жаклин Кеннеди то наблюдала за их работой, то выходила из палаты. После того как было объявлено, что президент мертв, она сказала, что хотела бы остаться со своим мужем. Срочно был доставлен гроб, и тело президента подготовили для перевозки. В этот момент появились представители городских властей Далласа с требованием не увозить тело Кеннеди без предварительного вскрытия. Несмотря на их протесты, гроб вынесли из больницы, поместили в машину скорой помощи и перевезли на аэродром. Через 1 час 45 минут после роковых выстрелов гроб с Кеннеди был поставлен в кормовую часть президентского самолета.

По официальной версии, убийцей президента был Ли Харви Освальд.

Пока президентская машина мчалась в госпиталь, один из полицейских-мотоциклистов спешился и вбежал в здание книгохранилища, решив, что стреляли именно оттуда. Один из очевидцев рассказал полицейскому, что молодой человек стрелял с шестого этажа. Но захватить стрелка на месте не удалось, нашли только карабин «манлихер-каркано» 1940-го года выпуска.

В 13.15 полицейский Типпит остановил на улице для проверки документов подозрительного мужчину и был им застрелен из пистолета. Убийца (это был Освальд) скрылся.

В 13.40 Освальд без билета проник в кинотеатр на дневной сеанс, а через 13 минут он был арестован за убийство полицейского.

Ли Харви Освальд родился 17 октября 1940 года. Он прожил очень странную жизнь. В 17 лет хилым пареньком попал служить морским пехотинцем на военную базу США в Ацуги (Япония). В армии занимался радиолокационными системами. Толи по искреннему желанию, то ли чьему-то заданию начал изучать русский язык.

16 октября 1959 года Освальд прибыл поездом из Хельсинки в Москву с туристической группой. Вместо того чтобы изучать Кремль и другие красоты Белокаменной, на другой же день из гостиницы «Берлин» он отправился на улицу Чайковского. В приемной посольства США буквально опешили, когда вошедший туда сухощавый молодой человек громогласно заявил: «Я хочу отказаться от американского гражданства!» – и выложил на конторку паспорт.

Конечно, для посольства это было ЧП. Не каждый день граждане Соединенных Штатов Америки бежали в СССР. За многие десятилетия можно припомнить лишь несколько случаев. Посол и консул из кожи вон лезли, дабы отговорить невозвращенца.

Освальд стоял на своем. Уверял, что непременно хочет посвятить свою жизнь первому в мире государству рабочих и крестьян, а иначе зачем он вообще появился на свет?! Перед таким упорством дипломаты отступили. Но удивительно, что и советские власти не горели желанием принять неофита, хотя привыкли извлекать пропагандистский капитал из куда менее серьезных событий. Какой нормальный человек побежит из капиталистического ада в социалистический рай? Следовательно, этот человек или сумасшедший, или шпион. Освальда приняли за шпиона – вернее, за человека, через которого ЦРУ пытается подкинуть советской разведке дезинформацию об американской радарной сети вокруг Японии.

Через пять дней после подачи прошения о советском гражданстве Освальда вызвали в МВД и объявили об отказе. Мало того, потребовали немедленно покинуть родину победившего пролетариата.

Что сделал Освальд?

Он вернулся в свой гостиничный номер, зашел в ванную комнату, пустил холодную воду и сунул под нее левую руку. Дождался, пока рука занемеет, и полоснул по венам лезвием. Спасла американца переводчица Интуриста. Зайдя за ним в гостиницу, она забеспокоилась, когда на стук в дверь никто не ответил.

«Скорая» отвезла несостоявшегося самоубийцу в Боткинскую больницу. Потом еще некоторое время он находился в психиатричке. Тогда по личному указанию члена Политбюро ЦК КПСС Анастаса Микояна вторично рассматривался вопрос о предоставлении странному американцу советского гражданства.

В конце концов, было принято компромиссное решение: гражданства Освальду не давать, но разрешить жить в СССР. Американцу предложили работу – на минском радиозаводе (работник он был, по свидетельству коллег, ленивый и неинициативный). Дали однокомнатную квартиру. В деньгах он тоже не нуждался. К стандартной зарплате Освальду почему-то еще доплачивал немалую сумму местный Красный Крест. Одновременно КГБ вел «разработку» американца, подозревая его в шпионских намерениях. В документах КГБ Освальд фигурирует под кличками Налим и Лихой. Но никакого особого навара с Налима гэбэшники не сняли. Разве что девушки-информаторы, которых Освальду подкладывали в постель, отметили в нем «низкое общее развитие и отсутствие культуры» (ах, какие высококультурные девушки работали тогда на органы!).

Работа. Кино. Изредка театр. Тир. Танцы. Флирт. Пьянки со знакомыми. Вот и все, чем жил Освальд первые полтора года в Минске. Но вдруг однообразие жизни прервалось сильным любовным чувством. В марте 1961 года Освальд познакомился с 19-летней Мариной Прусаковой, провизором городской больницы. Завязался роман. Затем – подача заявления в загс, женитьба. Жена забеременела. А Освальд заскучал. В своем дневнике он записывает: «Я начинаю пересматривать свое желание остаться. Работа однообразная. Деньги, которые я получаю, негде тратить... С меня хватит...»

Журналист В. Симонов, собравший материал об истории любви Ли и Марины, пишет:

«Собравшись с духом, Освальд направляет письмо в американское посольство в Москве. Просит помочь выехать из Союза, но при одном условии: пусть обещают, что против него не будет возбуждена "юридическая процедура". Консул шлет шифровки в госдеп. Освальд бомбардирует посольство письмами. Идут месяцы. Однообразие взрывается только однажды – криком новорожденной. Девочку окрестили Джюн.

И все-таки это самые, кажется, счастливые времена для семьи Освальдов. Еще впереди те нервные, истеричные дни, когда Ли с ужасом убедится: его русская комсомолка превратилась в Далласе в копию буржуазной домохозяйки.

Еще впереди их драки, в которых частенько берет верх она. Впереди странные для взрослых наказания – Марина запирает его в ванной комнате, тушит свет. И Ли бросается в этой кромешной тьме на колени и бьется в рыданиях. И мечтает доказать ей, любимой и ненавистной, как он на самом деле мужествен, незауряден, полноценен. Хотя бы с помощью того самого итальянского карабина "манлихер-каркано", который тайно выписал себе на выдуманное имя...