Текст книги "Галерея римских императоров. Доминат"

Автор книги: Александр Кравчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

ИОВИАН

Flavius Iovianus

Родился в 331 г.,

ум. 17 февраля 364 г.

Правил под именем

Imperator Caesar Flavius Iovianus Augustus

с 27 июня 363 г. до смерти.

Был причислен к сонму богов

«Не было времени на стенания и оплакивание. Поэтому о теле Юлиана позаботились, как на то позволяли обстоятельства, чтобы похоронить его в будущем там, где он сам повелел, и утром следующего дня – это был пятый перед июльскими календами (27 июня), – когда враги окружали нас со всех сторон, собравшиеся командующие войсками, призвав высших офицеров легионов и эскадронов кавалерии, совещались, кого провозгласить цезарем».

Так начинает Аммиан Марцеллин, непосредственный участник событий, свое повествование о событиях после смерти Юлиана 26 июня 363 г. в пустыне за Тигром. И только ему, подробному и деловому, можно доверять, так как все прочие или слишком поверхностны, или искажены религиозной ненавистью.

Сразу образовались две группировки. Офицеры и сановники, связанные с двором прежнего императора Констанция II, искали кандидата среди своих, тогда как приближенные Юлиана и офицеры, родом из Галлии, пытались выдвинуть своего товарища. В итоге договорились просить принять власть Секунда Салюция. Это был уже немолодой сановник, один из ближайших друзей и соратников покойного императора, на тот момент префект Востока. Однако он отговорился плохим состоянием здоровья и пожилым возрастом.

Тогда один из офицеров заметил: «Мы должны поступать так, как будто мы в походе, куда нас направил цезарь, сам в нем не участвуя, а ведь так часто бывало. Поэтому сейчас следует спасать солдат из сложившегося трудного положения, а когда мы достигнем наших границ, объединенная воля всех армий выберет нового императора».

Этот разумный голос – не самого ли Аммиана? – остался неуслышанным, а горстка активных крикунов провозгласила цезарем Иовиана, занимавшего тогда пост, называемый primicerius domesticorum, то есть командира отряда младших офицеров при императоре.

Рожденному в 331 г. Иовиану тогда исполнилось 32 г., то есть он был практически ровесником Юлиана. Его отец, Варрониан, происходил из Сингидунума (нынешнего Белграда) и до недавнего времени был комесом доместиков, а выйдя в отставку, вел частную жизнь, но пользовался уважением и авторитетом среди бывших однополчан. Скорее всего, это и определило выбор его сына императором.

На плечи Иовиану немедленно набросили пурпурный плащ и вручили символы императорской власти. Он тут же принялся объезжать строй пехотинцев, готовящихся к маршу. Колонна растянулась на целых четыре мили, поэтому солдаты авангарда, услышав доносящиеся издалека крики: «Iovianus Augustus!», решили было, что их товарищи так радостно приветствуют Юлиана, который жив и поднялся с ложа. И только увидав фигуру Иовиана, они поняли, что произошло, и принялись жалобно стенать.

Новый цезарь имел, в отличие от Юлиана, рост исключительно высокий и ходил, немного горбясь; поначалу оказалось трудно даже подобрать ему полный комплект императорской одежды. Глаза у него были светлые, лицо приятное. Человеком он был достаточно образованным, неглупым, приближенных подбирал себе с умом. Упрекали его, прежде всего, что излишне предается удовольствиям постели и стола. Жена его, Харито, была дочерью Луцилиана, командующего войсками Иллирика, которого Юлиан застал врасплох в Сирмии во время своего похода против Констанция II. С той поры Луцилиан там и жил в домашней тиши. От Харито у Иовиана было двое маленьких сыновей.

Новый император был христианином, но, похоже, умеренным, раз Юлиан оставил его в своем окружении. А один из первых законов в его правление, изданный еще в день выборов, позволял совершать языческие жертвоприношения и гадать по внутренностям животных. По предсказаниям жрецов выходило, что правитель потеряет все, если будет отсиживаться в укрепленном лагере, и выиграет, если двинется дальше. Так и сделали.

Но один из офицеров легиона Ювия, поссорившийся некогда еще с Варронианом, а затем и с Иовианом, и теперь опасавшийся мести нового цезаря, перебежал к персам. Именно он первым сообщил 2 царю Шапуру II о смерти Юлиана и выборе императором Иовиана, отзываясь о последнем весьма пренебрежительно. Разумеется, это известие очень укрепило боевой дух персов.

Начался поход на север вдоль Тигра. Легионеры храбро отражали атаки тяжелой персидской кавалерии и боевых слонов, хотя один их рев, вид и запах пугал римских коней; воинам императора удалось даже убить несколько этих гигантов. Но гибли и римские офицеры. К вечеру у дороги нашли труп Анатолия, начальника дворцовой стражи, который погиб накануне, командуя авангардом или разведкой. Зато удалось спасти несколько десятков офицеров и придворных, укрывшихся также днем ранее неподалеку в небольшом укреплении.

На следующий день разбили лагерь в долине, с трех сторон защищенной крутыми склонами, а для безопасности огородились еще и частоколом. А неприятель, стоя на вершинах холмов, забрасывал римлян снарядами и оскорблениями, обзывая их предателями и убийцами собственного цезаря. Удивительное дело: персы не приписывали себе славу уничтожения римского правителя. Может, и вправду Юлиан погиб от рук своих? В какой-то момент персидским всадникам удалось даже преодолеть укрепления у ворот лагеря и прорваться к шатру императора, но затем они были отброшены с большими потерями.

Позже – уже 1 июля – кочевники напали на обоз, но его спасла кавалерия. Римляне называли эти бедуинские племена сарацинами. А враждовали они с римлянами, поскольку Юлиан в свое время категорически отказался платить им дань, гордо заявив: «Цезарь воин владеет железом, а не золотом!»

Пришлось остановиться в местечке Харха, так как постоянные нападения персов тормозили продвижения колонны, а серьезного боя все не было. Солдаты настойчиво требовали переправиться на другой берег Тигра и двигаться по нему к римской границе. Эти требования оправдывались усиливающимся голодом, но Иовиан и командиры справедливо не соглашались, ссылаясь на бурную в это время года и полноводную реку. Наконец пришлось частично уступить и позволить нескольким сотням германцев и галлов, умевшим хорошо плавать, попробовать переправиться, что те ночью и сделали. Они вырезали персидские дозоры, спокойно спавшие на том берегу, а утром дали знать о своих успехах, размахивая руками и плащами.

Инженеры уверяли, что построят нечто вроде моста из шкур животных. Но тут подошел сам персидский царь с главными силами. Он тоже находился в тяжелом положении, так как его войска несли большие потери, страна была разорена, а в перспективе могла подтянуться резервная римская армия, стоявшая в Северной Месопотамии.

Прошло два дня, но римлянам не удалось построить мост, так как течение было слишком сильным. Оголодавшие солдаты впадали то в ярость, то в отчаяние. И тут явилось персидское посольство, которое возглавлял сам главнокомандующий Сурена. С римской стороны переговоры вели Секунд Салюций и комес Аринтей. Договаривались в течение четырех дней, а голод в римских войсках становился все сильнее. А ведь если бы цезарь не терял понапрасну времени – замечает Аммиан – и не останавливался, то армия достигла бы уже границ империи!

В конце концов заключили и торжественно подписали тридцатилетний мир, для Рима невыгодный и даже позорный. Пришлось отказаться от земель за Тигром, а собственно в Месопотамии – от Нисибиса и Сингары, крепостей, которые столько раз отважно защищали границу государства, а их жители обязаны были покинуть свои дома. «Следовало десять раз сразиться, нежели отдать хоть что-либо из этого!» – с болью восклицает Аммиан. Римляне также обещали, что не будут поддерживать царя Армении, своего союзника. Кроме того, обе стороны решили вместе охранять кавказские перевалы от нападений гуннов.

Иовиан принял все эти условия как из-за голода в своем войске, так и потому, что стремился как можно скорее оказаться в границах империи, где в любой момент мог появиться претендент на престол. Персы же утверждали, что такой мир свидетельствует о милосердии их царя, который исключительно из гуманитарных соображений позволил римлянам уйти восвояси.

Еще во время переговоров многие солдаты пытались на свой страх и риск переплыть реку, что всякий раз заканчивалось трагически: они или тонули, или бывали убиты, а в лучшем случае попадали в плен к персам или кочевникам.

Наконец протяжные звуки труб возвестили, что можно переправляться. Толпы ринулись к реке, каждый хотел быть первым. Тигр форсировали любым доступным способом: на кожаных мешках, держась за вьючных животных, на плотах и просто вплавь. У императора и его приближенных были в распоряжении те несколько небольших судов, которые оставили, сжигая весь флот под Ктесифоном. Именно они, беспрерывно курсируя туда и обратно, спасли на этой переправе, пожалуй, больше всего солдат.

Неутомимо маршируя, добрались до заброшенной Хатры, крепости, которую некогда напрасно пытался добыть император Траян, а позже Септимий Север. Далее простиралась безводная степь, в редких колодцах вода была соленой или вонючей, а росли там одни колючки. Поэтому водой наполнили все имеющиеся емкости, а верблюдов и других вьючных животных забили на мясо. Через эту пустыню двигались шесть дней, не находя местами даже травы.

Только в Уре обнаружили запасы продовольствия; их доставили со складов корпуса Прокопия и Себастьяна и уже оттуда отправили гонцов на Запад, чтобы возвестить о смерти Юлиана и провозглашении цезарем Иовиана. Последний распорядился вручить своему тестю, Луцилиану, указ о назначении его главнокомандующим пехотой и кавалерией и повеление поспешить в Медиолан, дабы упредить возможные беспорядки. Командовать же войсками в Галлии император назначил Малариха. Гонцы обязывались по пути сообщать, что персидский поход завершился успешно, а заодно выведывать настроения и взгляды наместников и командиров, и возвращаться как можно скорее. Но как посланцы цезаря ни торопились, проводя в дороге дни и ночи, все равно правда о том, что произошло на самом деле, их опережала.

Запасы кончились быстро, и армия опять голодала. Мешок муки стоил как минимум 10 золотых. На марше к Нисибису встретили Прокопия и Себастьяна с их штабами, оставленных Юлианом для обороны и военных действий на севере Месопотамии. Новый правитель принял их милостиво. Лагерь разбили под стенами Нисибиса, так как Иовиану стыдно было вступать в город, хотя жители настойчиво просили его об этом. Но ведь он отдал врагу эту крепость без боя.

И тут произошло политическое убийство. В сумерки неожиданно пропал тезка цезаря, Иовиан, начальник нотариев, то есть секретарей, прославившийся свое храбростью во время похода. Некие неизвестные увели его на пустырь и бросили в пересохший колодец, где он умер, заваленный камнями. Причина была всем известна и понятна; после гибели Юлиана некоторые указывали на него, как возможного преемника, а он сам уже после выбора нового императора держался вызывающе, постоянно устраивал какие-то секретные переговоры и приглашал к себе офицеров.

На следующий день персидский сановник вывесил на стенах замка герб своего царя. Горожане умоляли цезаря позволить им защищаться самим, но он отказал, объясняя, что не может нарушать слова. Тогда некоторые отважились ему напомнить, что Констанций II, хотя не раз терпел поражения в войнах с Персией – а бывало и так, что только с горсткой солдат блуждал по пустыне, – не отдал ни пяди имперских земель, а он уже в первые дни своего правления сдал важные города и крепости.

Жители Нисибиса под угрозой смерти обязаны были покинуть город в течение трех дней. Дома и площади огласились рыданиями и воплями, ибо люди оставляли свой кров и родные могилы, а многое из нажитого приходилось бросать из-за нехватки вьючных животных.

Отсюда же отправился и Прокопий с телом Юлиана, чтобы похоронить его, как тот распорядился, недалеко от Тарса в Киликии. Сделал это – и немедленно исчез, найти его нигде не удавалось. Может, опасался судьбы нотария Иовиана?

К концу сентября новоизбранный цезарь был в Эдессе, а за октябрь добрался через Иераполис до Антиохии, где задержался подольше. Вероятно, в это время появились и законы, возвращавшие христианам все прежние привилегии. Снова начали закрывать языческие храмы и запрещать приносить жертвы. И одновременно с новой силой вспыхнули споры и ссоры внутри христианской церкви, а епископы и руководители сект принялись наперебой жаловаться императору. Тот, замученный и напуганный этими догматическими и персональными разборками в конце концов заявил, что ненавидит конфликты, уважает и благоволит к тем, кто стремится к согласию. А чуть позже просто высказался в пользу терпимости ко всем культам и религиям, частично возвращаясь, таким образом, к политике своего предшественника.

Уже в ноябре из Антиохии император быстро двинулся через Сирию на север. Он задержался на некоторое время в Тарсе, чтобы украсить мавзолей Юлиана, уже возведенный за городом у дороги, ведущей к перевалам гор Таурус. А ведь – тут Аммиан не скрывает своей обиды – останки этого императора должны были упокоиться в самом Риме, на Тибре, который омывает памятники прежних богов.

На дальнейшем пути, в Тиане, новый цезарь встретил возвращавшихся курьеров, отправленных ранее на Запад. Те сообщили, что Луцилиан, согласно приказу, быстро двинулся из Сирмия в Медиолан, но когда узнал, что Маларих не желает принимать командования в Галлии, не мешкая, выехал туда, взяв с собой двух высших офицеров, одним из которых был тот самый Валентиниан, уволенный в правление Констанция II, затем возвращенный на службу и снова уволенный уже Юлианом как христианин. И все же в Durocortorum Remorum– это нынешний Реймс – произошли волнения, когда заподозренный в махинациях казначей пустил слух, что Юлиан жив, а Луцилиан – посланец самозванца. Взбунтовавшиеся солдаты убили Луцилиана. Однако Валентиниану удалось спастись и вернуться вмести с императорскими посланцами с известием, что командующий войсками в Галлии, Иовин, сумел усмирить беспорядки, а тамошние солдаты высылают депутацию с заверениями в верности новому цезарю. В награду Валентиниан получил под свою команду когорту вооруженных щитами воинов, а в Галлию был послан Аринтей с письмами к Иовину, подтверждавшими его нынешние полномочия и приказывающими доставить арестованных участников беспорядков ко двору.

Начало нового календарного года, то есть 364 г., застало императора Иовиана в Анкире. Там он вместе с малолетним сыном Варронианом был провозглашен консулом. Во время торжеств, когда, согласно обычаю, ребенка несли на стуле, называемом курульным, он испугался и горько плакал, что сочли дурным предзнаменованием.

Путешествуя дальше по направлению к Константинополю, император остановился в маленьком местечке Дадастана, на границе провинций Галатия и Вифиния. В ночь с 16 на 17 февраля цезарь отправился спать в свежевыбеленную и хорошо натопленную древесным углем комнату. Утром его обнаружили мертвым.

Выдвигались разные предположения насчет причины его смерти. Слишком обильный ужин? Испарения стен? Скорее всего, Иовиан угорел. Официального следствия по этому поводу никогда не проводили.

Похоронили его в Константинополе, в церкви Святых Апостолов. Много лет спустя упокоилась там и его жена, Харито. О судьбе сыновей ничего не известно. А его отец, Варрониан, скончался вскоре после провозглашения Иовиана императором.

ВАЛЕНТИНИАН I и ВАЛЕНТ

Flavius Valentinianus

Родился в 321 г.,

ум. 17 ноября 375 г.

Правил с 25 февраля 364 г. до смерти как

Imperator Caesar Flavius Valentinianus Augustus

Flavius Valens

Родился ок. 328 г.,

ум. 9 августа 378 г.

Правил вместе с братом Валентинианом с 28 марта 364 г. до смерти как

Imperator Caesar Flavius Valens Augustus

БРАТЬЯ

Тело императора Иовиана отправили из Анкиры в Константинополь, чтобы упокоилось там в ряду саркофагов с останками прежних цезарей, Константина Великого и Констанция. Армия ушла в Никею, прекраснейший город Вифинии той поры, поскольку Никомедия по-прежнему лежала в руинах. Там гражданские сановники и офицеры высшего ранга выбрали нового императора.

Назывались разные имена, но скоро все сошлись на Валентиниане. Этот недавно назначенный командир второй когорты воинов-щитоносцев ( schola secunda scutatorum) на совете не присутствовал, так как остался в Анкире. Будучи вызванным, тот в считанные дни – уже 22 февраля – явился в Никею, но на людях не показывался, поскольку год был високосным, и по римскому обычаю 23 февраля считалось дважды, и эти дни полагались не слишком удачными. Валентиниан же, как человек суеверный, не хотел начинать нового царствования в неблагоприятный момент.

В течение нескольких дней, с 17 по 25 февраля, то есть со смерти Иовиана до первого публичного выступления и коронации Валентиниана, в империи формально не было цезаря. Однако земляки Валентиниана, тоже родом из Паннонии, Эквиций, трибун первой когорты щитоносцев, и армейский казначей Леон, внимательно следили, чтобы солдаты не выдвинули кандидатуры какого-нибудь другого сановника.

Утром 25 февраля взошедший на подиум перед выстроенными войсками Валентиниан был провозглашен августом. Ему подали пурпурный плащ и диадему и подняли на щите – как Юлиана четыре года тому назад, тоже в феврале, во время коронации в Лютеции. Он уже протянул руку в знак того, что желает говорить, когда услыхал грозное и все усиливающееся ворчание всех формирований, бряцание оружия и крики. Это солдаты требовали, чтобы цезарь немедля назначил своего соправителя.

Такое требование объяснялось – уверяет Аммиан – печальным опытом последних событий, когда внезапная смерть двух подряд императоров за неполный год поставила армию и государство в сложное положение, ведь не было никого, кто сразу мог бы перенять власть. Однако создается впечатление, что эти настоятельные требования были хорошо подготовлены и запланированы, возможно, даже с согласия самого Валентиниана. Тем не менее он пожурил солдат за упрямство и недостаток дисциплины, а в кратком слове поблагодарил за доверие и избрание («не ждал я его и к нему не стремился» – так он выразился) и заверил, что сам подумает, кто бы мог стать надежным помощником.

Согласно данному обещанию, на другой день цезарь созвал совет сановников якобы для обсуждения, кого бы, по их мнению, назначить соправителем. Собравшиеся благоразумно помалкивали, один только начальник кавалерии Дагалайф осмелился высказаться: «Если ты, цезарь, любишь своих близких, у тебя есть брат, если же – государство, ищи, кому дать пурпур».

На эту двусмысленную фразу Валентиниан ничего не ответил, а 1 марта, во время пребывания в Никомедии, назначил своего младшего брата Валента трибуном конюшни, то есть как бы главным конюшим. Меньше чем через месяц, уже в Константинополе, новый император собрал на предместьях столицы народ и при всеобщем и, несомненно, хорошо подготовленном одобрении провозгласил, что возводит Валента в августы, затем облачил того в пурпур, возложил на голову диадему и посадил рядом с собой в экипаж, которым возвращался в город.

Сразу после этой церемонии оба брата неожиданно заболели: свалились в горячке. А когда выздоровели, повелели двум высокопоставленным чиновникам провести расследование, не была ли эта неведомая болезнь чьим-то преступным умыслом. Дело, однако, скоро прекратили и больше к нему никогда не возвращались.

Валентиниан и Валент были сыновьями Грациана, который родился в конце III века, то есть в правление Диоклетиана, в окрестностях местечка Cibalaeна землях Паннонии между Савой и Драной. Происхождения он был низкого, чему свидетельством прозвище Funarius, Веревочник. Скорее всего, получено оно было, когда он мальчишкой торговал вразнос веревками. Однажды пятеро солдат набросились на него, пытаясь отобрать товар, а он в одиночку справился со всеми. Став затем сам солдатом, Грациан прославился как умелый борец. Взятый в императорскую дворцовую стражу, он дослужился до офицерского звания трибуна, а затем уже в должности комеса командовал войсками диоцеза Африка, теперь это Тунис и Алжир. Было это, скорее всего, еще в правление Константина Великого, то есть до 337 г. Правда, тогда Грациан по обвинению в злоупотреблениях был отставлен со своего поста, но потом, при сыновьях и наследниках Константина, снова вернулся на службу и принял командование войсками в Вифинии.

Когда же Грациан окончательно вышел в отставку, он поселился в своем паннонском имении в надежде провести остаток жизни в тишине и спокойствии, подальше от политических бурь. Тем временем в Галлии в 350 г. объявил себя цезарем Магненций, который захватил Италию, перейдя Восточные Альпы, и остановился в Паннонии. Грациан принял его в своем доме – а что ему оставалось делать? Однако законный правитель, Констанций II, разгромил самозванца в битве, разыгравшейся в 351 г. как раз неподалеку от местечка Cibalae. Победитель сурово наказал всех истинных и только предполагаемых сторонников и сочувствующих Магненцию. Не помиловали и Грациана, который потерял все свое состояние только за то, что осмелился принять в гости бунтовщика.

Столь подробно рассказать о персоне Грациана имело смысл хотя бы потому, что судьбы его потомков мы можем проследить на протяжении как минимум полутора сотен лет и пяти поколений, а род, основателем которого он явился, дал Риму нескольких, а если считать с побочными ветвями, то больше десяти цезарей. И в каждом поколении появлялись выдающиеся личности, в том числе и женщины. Ни в западной, ни в восточной части империи не было уже впоследствии такой истинно римской и продолжительной династии.

Старший сын Грациана, Валентиниан, тоже служил в армии. В 357 г. он сражался под командованием Юлиана как трибун отборного легиона. Делать быструю карьеру ему поначалу помогало, разумеется, отцовское положение, когда тот еще занимал высокие должности, но позже – уже исключительно собственные достоинства. Не последнюю роль играл весьма представительный внешний вид, обращавший на себя внимание и вызывавший уважение. Был Валентиниан мужчиной рослым и крепким, с резкими чертами лица; от южан отличался светлыми, может, даже рыжими волосами и голубыми глазами. Человек энергичный и отважный, он был склонен к вспыльчивости и даже, как впоследствии оказалось, к жестокости. Образование он получил скромное, но этот недостаток восполнялся природным умом, прекрасной памятью и умением четко изложить в речи любое дело. Не был Валентиниан также лишен и некоторых способностей и интереса к поэзии и изящным искусствам. Хорошо говорит о нем и тот факт, что, уже будучи императором, сумел оценить талант Авзония, пожалуй, самого выдающегося поэта той эпохи, и пригласить его ко двору, поручив воспитание собственного сына.

Вернемся, однако, к 357 г. Тогда на Верхнем Рейне и Дунае проводилась крупная военная операция против алеманнов. В ней взаимодействовали войска Юлиана с севера и корпус Барбациона с юга. Случилось, однако, так, что части Барбациона пропустили германский отряд, отступавший после неудачного похода на Лугдунум. Мало того, сей военачальник выгнал двоих офицеров Юлиана, бывших наблюдателями в этом районе оперативных действий, и даже в жалобе, направленной императору Констанцию II, обвинил их в подстрекательстве его солдат к бунту. А дело, вероятнее всего, заключалось в том, что офицеры ругали людей Барбациона за бездействие и трусость. Как бы там ни было, император поверил жалобщику и уволил со службы обоих. Так вот, одним из них как раз и являлся Валентиниан. Зная его взрывной характер, можно легко догадаться, что в адрес солдат Барбациона он слов не выбирал. Именно в этой связи его имя впервые появляется на страницах истории.

Два года спустя Валентиниану вернули звание и отправили в Месопотамию, где шли постоянные стычки с персами. Там он получил титул комеса, а позднее должность трибуна в личной охране Констанция. Наследовавший этому императору Юлиан, несомненно, был расположен к своему давнему офицеру, но с определенного момента он начал убирать христиан из своего ближайшего окружения. Такая персональная политика коснулась и Валентиниана, который или вообще удалился с действительной службы, или был переведен куда-то на дальнюю границу Египта. Имеющиеся источники дают по этому вопросу информацию весьма неопределенную, а зачастую и просто противоречивую.

Следует сразу сказать, что Валентиниан был весьма умеренным приверженцем новой религии. Он следовал никейскому credo, но никогда не интересовался догматическими спорами и вообще держался от этих дел в стороне. Давая христианам и клиру позже, как император, многочисленные привилегии, он никоим образом не преследовал древние верования и язычников. Его позицию в области религиозной политики можно считать толерантной, что подтверждает и краткая формулировка Аммиана: «Средь разногласий вер он стоял посредине».

Во всяком случае, сразу после смерти Юлиана наш герой снова выходит на сцену, скорее всего, официально призванный новым цезарем, Иовианом. Вместе с императорским тестем, Луцилианом, он едет в Медиолан, а оттуда в Галлию, дабы обеспечивать там спокойствие и порядок. Когда же случились волнения в Durocortorum Remorum(Реймс) и Луцилиан был убит солдатами, Валентиниану удалось спастись благодаря помощи знакомого. Он тут же поспешил в Малую Азию к Иовиану и получил в награду за преданность уже упомянутое командование второй когортой щитоносцев.

Когда пришло известие, что 17 февраля Иовиан скоропостижно скончался, вероятно, в результате отравления во сне угарным газом, Валентиниан находился в Анкире и не принимал участия в совещании собравшихся в Никее сановников и офицеров, а значит, никак не мог повлиять на ход событий. Тем большей загадкой кажется факт, что именно он – офицер не самого высокого ранга! – был избран цезарем.

Какие же обстоятельства действовали в его пользу? Что способствовало именно его возведению на трон, когда имелось несколько десятков, а то и сотен возможных кандидатов? Прежде всего Валентиниану, вероятно, помогло то обстоятельство, что люди гораздо влиятельнее и сановитее его друг другу мешали, побуждаемые завистью и опасениями, кто-то был уже слишком стар, другие совершенно лишены индивидуальности или, как теперь модно говорить, харизмы. Не последнюю роль сыграло и то, что родом он был из Паннонии, то есть принадлежал к иллирийцам, столь солидно представленным в ту пору и уже не один десяток лет в офицерском корпусе. Земляки, несомненно, поддерживали своего, подчеркивая, какой это энергичный, опытный и доказавший свое мужество офицер. Христиане тоже считали его своим, а язычники не имели ничего против.

Но все же должно было быть в личности Валентиниана нечто такое, что невольно обращало на себя внимание и оставалось в памяти каждого, кто с ним соприкасался.

В итальянском городке Барлетта на берегу Адриатики, чуть севернее Бари, стоит большая бронзовая статуя, в Средние века привезенная венецианцами из Константинополя и установленная там после многочисленных приключений. Изображает она стоящего римского императора. Суровое лицо его выразительно и исполнено силы и даже гнева. Если это действительно скульптура Валентиниана, как считает сейчас большинство исследователей, то следует признать, что в нем чувствовалось истинное природное величие. Поэтому не стоит удивляться собравшимся в Никее, что именно ему они вручили пурпур.

Новоизбранный цезарь был уже много лет женат на Марине Севере и имел от нее сына, родившегося в 359 г. Звался тот Грацианом, в честь деда.

Младший брат Валентиниана и его соправитель Валент во многих отношениях был противоположностью брату. Небольшого роста, хоть крепко сбитый, с кривоватыми ногами и солидным брюшком, он имел бледную кожу и нечто вроде небольшого бельма на глазу, словом, выглядел неказисто. Человек примитивный и плохо образованный, он не имел ни врожденного ума, ни опыта брата, приобретенного тем за годы службы на разных постах и во многих кампаниях в отдаленных уголках империи. При Юлиане и Иовиане Валент достиг только звания офицера императорской стражи. Не сумел он вести и примирительной религиозной политики, прослыв вскоре рьяным приверженцем учения Ария, что имело плачевные последствия для внутреннего положения страны. Поговаривали, что к арианству склонила его, прежде всего, жена Доминика, дочь Петрония, командира одного из легионов. У супругов был сын, умерший еще ребенком, и две дочери.

В конце апреля 364 г. оба цезаря выехали из Константинополя и направились через Фракию в Наисус. Там в пригородном имении они распределили между собой высших командиров. Затем в течение июля в Сирмии братья совершили раздел двора и тех провинций империи, которыми каждый должен был ведать непосредственно.

Валентиниан как старший по возрасту и положению получал большую часть, а именно: все западные земли, Италию, провинции африканские и балканские, за исключением Фракии. Последняя доставалась Валенту вместе с восточными землями и Египтом. Такой раздел командования армий, двора, администрации и территории стал как бы предвестником того, что произошло двадцатью годами позже, когда возникло два совершенно самостоятельных государственных образования: западная римская империя и империя восточная, то есть византийская.

Расстались братья в Сирмии. Валентиниан неторопливо следовал в Италию, где в начале ноября обосновался на длительный срок в Медиолане, сделав его своей резиденцией. Валент же возвратился в Константинополь. 1 января 365 г. в обоих этих городах праздновали с особой торжественностью, ибо оба императора в этот день заняли почетную должность консула.

Внешнеполитическое положение империи было неважным. После недавних событий, особенно после гибели Юлиана, само имя которого наводило на них ужас, алеманны, осмелевшие и раздраженные сокращением ежегодных денежных выплат, а также поведением некоторых римских чиновников, с успехом атаковали границы по Верхнему Рейну и Дунаю. Сарматы и квады беспокоили Паннонию, в среднем течении Дуная, а саксонцы и шотландцы – Британию. Да и в Африке племена кочевников из пустыни проникали на плодородные земли глубже, чем обычно. Границы территорий, доставшихся Валенту, тоже не были в безопасности. На Фракию постоянно нападали готы из-за Нижнего Дуная, а персидский царь явно стремился захватить всю Армению.

Ситуация на Рейне представлялась столь угрожающей, что в конце лета 365 г. Валентиниан двинулся из Медиолана в Галлию, направляясь к Лютеции. Но прежде чем он добрался до этого города, под конец октября было получено тревожное известие: комес Прокопий поднял бунт в Константинополе и провозгласил себя цезарем.