Текст книги "Белорусы: нация Пограничья"

Автор книги: Александр Кравцевич

Соавторы: Сергей Токть,Александр Смоленчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Тема репрессий не ограничивалась трагической судьбой соседей-поляков. Люди вспоминали о репрессиях среди белорусов и других народов:

– [...] Вельмі хутка ўсе зразумелі, што можна казаць, а што нельга. Размаўлялі паміж сабой ціхенька, каб ніхто не чуў. Збіраліся групкамі. Белорусы асобна, i палякі асобна. У Гродне яшчэ шмат было яўрэяў. Калі Саветы прыйшлі, ім стала лепш. Яўрэі сябе ўзвысілі. Праўда, не ўсе. Добра стала бедным яўрэям, якія былі рабочымі. A ў багатых, што мелі дамы... пачалі ўсё забіраць i выганяць на вуліцу (жительница г. Гродно, 1926 г.р., АС.2004).

Отношение жителей православных деревень Слонимщины к немецким войскам в большей степени определялось бандитизмом партизан отряда имени П. Пономоренко, который действовал на территории Деревновского сельского совета в 1942-1944 гг. Люди рассказывали страшные истории о партизанских насилиях над жителями «лесных» деревень. На этом фоне о немцах говорили без чрезмерной враждебности:

– Немцы былі розныя. Некаторыя немцы былі харошыя. Як выгналі пад крэст (карательная акция в деревне. – А.С.), мама расказвала, то некаторыя немцы стаялі i плакалі. Жэншчыны плакалі, маліліся, i яны плакалі (жительница д. Нагуевичи, 1928 г.р., АС.2005).

Следует признать, что население белорусско-польского Пограничья с большим недоверием относилось ко всем политическим властям периода войны: католическое население иногда как чужую воспринимало польскую власть, а православное – «русскую» (или советскую). Люди сохраняли своеобразную «тутэйшасць», которая проявлялась в определенном изоляционизме. «Своей» власти здесь не было никогда. Даже если и появлялась надежда на «свою» власть, то реальная жизнь очень быстро ее разрушала. При этом главными оценочными критериями той или иной власти являлся уровень благосостояния и личная безопасность. Культурные и конфессиональные проблемы первоочередными не были. Жители Пограничья прекрасно владели мастерством быстрой адаптации к чужому языку и чужой вере. Правда, последнее более относится к населению православных деревень.

Анализ записанных воспоминаний позволяет также высказать мнение, что «тутэйшасць» католического населения как его доминирующая идентичность в период войны активно разрушалась. В воспоминаниях о послевоенном времени большое внимание уделялось судьбе католического костела и духовенства. Людей волновала проблема польскоязычной школы для собственных детей. Очень эмоционально вспоминали о коллективизации, которая активно разрушала традиционный уклад жизни. Перемены в сознании православного населения происходили не быстро. Однако и тут война нанесла сильный удар как по «тутэйшасці», так и по восприятию мира в категориях «свои» и «чужие». На последнее очень сильно повлияли белорусские партизаны.

Образ партизана

Тема партизанской борьбы против немецких оккупантов была одной из приоритетных в историографии БССР. Она же дала сотни сюжетов для художественной литературы (знаменитое стихотворение Янки Купалы «Партизаны» вошло во все хрестоматии белорусской литературы XX в.), кинофильмов и всего того, что немецкий исследователь Яан Ассман назвал «культурной памятью».

Белорусские историки и литераторы создали и распространили миф «партизанской республики», который стал одним из определяющих для сознания послевоенного поколения белорусов. Его неотъемлемыми атрибутами была идея партийного руководства партизанским движением, его массовости (более 440 тыс. партизан и подпольщиков [20]20
  Гісторыя Беларуская ССР / Пад рэд. І.М. Ігнаценкі ды інш. Мінск, 1975. Т. 4. С. 587.


[Закрыть]), а также всенародной поддержки партизан и пополыциков. То, что не соответствовало концепции, разработанной в кабинетах комунистических идеологов, преследовалось или игнорировалось. Был ограничен доступ исследователей к «партизанским фондам» в архивах. Устные воспоминания жителей белорусских деревень совершенно игнорировались. Впрочем, советская действительность (и не тольки сталинского периода!) приучила людей «держать язык за зубами», и вряд ли устная история в условиях БССР могла быть ценным историческим источником.

Только в начале 90-х гг., после распада СССР и провозглашения независимости Беларуси, появилась возможность действительно научных исследований проблематики, связанной с периодом немецкой оккупации, в гом числе и партизанского движения. Одним из первых попытался переосмыслить эту страницу отечественной истории белорусский исследователь из Варшавы Юрий Туронок в книге «Беларусь пад нямецкай акупацыяй» (Минск, 1993). В частности, на основе немецких архивных материалов он составил таблицу потерь мирного населения в результате партизанской деятельности на территории Слонимской округи с 1 апреля по 30 ноября 1942 г. Оказалось, что за этот период партизанами было убито 1024 и ранено 272 человека. Из этого общего количества немцы составили соответственно 111 и 45 человек, полиция -36 и 82, сотрудники администрации ( в том числе старосты и их семьи) -140 и 19 и, наконец, мирное население -683 и 88. Таким образом, потери среди мирного населения (крестьяне и так называемые «представители администрации») составили более 80% [21]21
  Туронак Ю. Беларусь пад нямецкай акупацыяй. Мінск, 1993. С. 97.


[Закрыть].

Эти данные стимулировали организацию экспедиции по устной истории в «лесных деревнях» Слонимского района. Участники экспедиции записывали устные воспоминания жителей деревень Нагуевичи, Хорошевичи, Загритьково Деревновского сельского совета. Среди опрошенных преобладали люди 1920-1940 гг. рождения, партизанская же тематика не вызывала большого желания вспоминать.

Какой же образ партизана сохранила память жителей Слонимщины?

Вопрос о времени и обстоятельствах появления партизан заставлял респондентов рассуждать о причинах партизанского движения. Чаще всего люди связывали появление партизан с немецкими карательными операциями против бывших военнопленных и евреев:

– Парцізаны з'явіліся вот калі... Кагда нашы адступалі адсюда ў 41-м гаду, проста беглі, паніка была. I тут многія асталіся ваеннаслужачыя як «прыпіснікі» – у Нагуевічах, у Харашэвічах. Цвяткоў такі... Яны жыліў старых людзей, памагалі ім, рабілі... A ў 43 ці 42-м гаду прыехалі немцы ў Нагуевічы i сказалі, што трэба ісці на рэгістрацыю. Нашыя i нагуевіцкія пайшлі туды, а эты Цвяткоў Ванька, ён мусі саабразіцельны быў, i не пашоў у Нагуевічы. Ix тамрасстралялі... А хто з ix астаўся, пайшлі ў лесу парцізаны [22]22
  Пры цытаванні захаваныя асаблівасці вымаўлення.


[Закрыть] (житель д. Хорошевичи, 1926 г.р., АС.2005).

Следует заметить, что действительно в марте 1942 г. немецкие власти попытались вернуть назад в лагеря ранее освобожденных и размещенных по деревням пленных красноармейцев, так называемых «прыпіснікоў» или «прымакоў». Эта попытка обернулась тем, что тысячи бывших военнопленных пошли в лес, что значительно активизировало партизанскую борьбу.

– ...Не было ў нас парцізанаў, пакуль не сталі немцы людзей біць. Пакуль не сталі біць жыдоў. Бо як пусцяць зарадку, то не могуць ўсіх пабіць адразу, а падаюць усе. Як прыцямнее, то жывыя выпаўзаюць... Гэтак пачаліся парцізаны. Пасля пачалі браць нашых хлопцаў у парцізаны. Прыдзе i гаворыць, каб ішоў з ім. A калі не пойдзеш, то могуць i забіць... Парцізаны таксама ўсялякія былі. Былі гэтакія, што яны далёкія... a былі свае... То яны абіралі сваіх людзей. Сваі былі худшыя, бо ўсё ведаюць... Можа, каб немец людзей не біў, mo i парцізанаў не было б... З нашага сяла тожа пайшлі ў парцізаны. Прыйшлі парцізаны i забралі людзей... (жительница д. Загритьково, 1922 г.р., АС.2005).

Имела место мобилизация мужчин в партизанские отряды. Отказ мог обернуться трагедией. Партизанские угрозы не были пустым звуком:

– ...Парцізаны забілі Мішу Мацвеева Купіча. Ён не пайшоў тады начаваць у лес. Быў такі высокі, здаровы дзядзька. Яго расстралялі парцізаны, бо не хацеў ісці да ix. Скрываўся i ад немцаў, i ад парцізан. Ён быў нежанаты, меў каля сарака гадоў. Жыў з сястрою... Парцізаны былірозныя. Знаеця, воля была. Хто як мог. Каторыя былі акуратныя, а каторыя... Розныя былі... (жительница д. Нагуевичи, 1928 г.р., АС.2005).

Говоря о боевых действиях партизан, жители «лесных деревень», как правило, вспоминали об уничтожении партизанами десяти немецких солдат, которые приехали в д. Нагуевичи за продуктами, и о частых взрывах на железной дороге, что находилась в 7-10 км от названных деревень. Информация об уничтожении немецкого отряда приводится также в Хронике партизанской борьбы, опубликованной на страницах книги «Памяць. Слонімскі раён» [23]23
  Памяць. Слонімскі раён / уклад. А.М.Тарсуноў. Мінск: БелТа, 2004. С. 299.


[Закрыть]. Это же издание помогло идентифицировать партизанский отряд, который действовал на территории современного Деревновского сельского совета. Это был отряд имени П. Пономоренко, которым с декабря 1942 г. по январь 1944 г. командовал Иван Зайцев [24]24
  Там жа. С. 290.


[Закрыть]. Кстати, в одном из интервью местных партизан назвали «зайцами» (видимо, от фамилии командира). Это еще одно доказательство, что жители д. Нагуевичи, Загритьково и Хорошевичи имели дело не с бандитами, а с регулярным партизанским отрядом.

Партизаны воевали против немецких оккупантов, но при этом совершенно не учитывали возможных трагических последствий этого для жителей «лесных деревень»:

– ...Парцізаны зрабілі засаду за Нагуевічамі. Там озера было, вада стаяла. Парцізаны заселі з двух бакоў i там немцаў укакошылі, забілі. Каторых забілі зразу... А каторыя немцы ў багну палезлі. Афіцэр усё з пісталета адстрэльваўся. Заграз па самыя вушы. Дабілі яго там. Забілі ўсіх дзесяцёх. Гэта было ў аўгусце. Мы тады ўсе думалі, што нам – Харашэвічы, Нагуевічы – усім хана будзе. Не спасёмся. Дзесяць чалавек немцаў забілі разам! I ўсе днём жывуць, а вечарам усе выбіраюцца ў лес. Пашці все. Забярэмсяў лес, касцёр раскладзем i спімо, алеякі там сон. Камары грызуць... Пахадзілі, пахадзілі нядзелі дзве. Не едуць немцы. А патом... У гумне спалі. Жніво ўжо было... Сасед рана вышаў i бачыць, што кругом ляжаць немцы i паліцаі, адзін каля аднаго. Што тут дзелаць?...Усех людзей сагналі немцы ў дзеравянны зруб ад недабудаванага магазіна... А пад гарой паляглі немцы i паліцаі з пулямётамі. Некі ix начальнік паехаўу Нагуевічы. Прыехаў адтуль, нешта гаргытаў, гаргытаў... (житель д. Хорошевичи, 1926 г.р., АС.2005).

– Сказалі нам, што калі будзе хоць адзін парцізанскі выстрал, то вам канец. A калі не будзе, то будзеце жывы... (жительница д. Хорошевичи, 1930 г.р., АС.2005).

– A парцізаны на гарьі сядзелі... Гэта шчасце, што яны не выстралілі. Думаю, што ні аднаго п'янага не было, а каб выпілі, то абязацельна які б выстраліў. Нас бы тады не было (житель д. Хорошевичи, 1926 г.р., АС.2005).

– ...Унас парцізаны дзесяць чалавек немцаў забілі... Ці думалі парцізаны, што за гэта могуць дзярэўню спаліць?Іх гэта не інцерэсавала. Яны ж у лесе. ...А немцы акружылі дзярэўню. Загналі ўсіх nad крэст у канцы дзярэўні. Акружылі, далі лапаты, паставілі пулямёты. Сказалі, што ўсіх выб'ем. Нас магліўсіхубіць. Але прыехаў некі начальнік. Нешта яны гаварылі, гаварылі... Мужыкоў аддзялілі направа, жэншчын i дзяцей налева... Тады яны забралі 65 чалавек, мужыкоў толькі ў Германію. А жэншчын адпусцілі. I немцы былі розныя. Некаторыя немцы былі харошыя. Як выгналі пад крэст, мама расказвала, то некаторыя стаялі i плакалі. Жэншчыны плакалі, маліліся, а яны плакалі. Там было пару чалавек самаахоўцаў, а больш немцы i немцы. Ці плакалі самаахоўцы? Не! Нашыя беларусы хужэйшыя! Знаеця, з дурака зрабіце пана... (жительница д. Нагуевичи, 1928 г.р., АС.2005).

Наиболее эмоционально, но также и наиболее осторожно, респонденты реагировали на вопросы о партизанских визитах в деревню, которые часто превращались в ничем не ограниченное насилие и разбой:

– [...] Што тады было? Картошка. Мала ў каго хлеб быў. Немцы прьіезжалі за яічкамі, за курамі. Было голадна [...] Немцы самі курэй не лапалі. Прыдзе, убачыць курыцу i гаворыць: «Ідзі лапай!» Ідзеш i лапаеш, дзве-тры... Каб не біў. Іхлеб бралі. A парцізаны i не пыталі. Прышоўухату, ляжыць хлеб на стале, забярэ i пойдзе. Парцізан не будзе пытаць. Парцізаны нехадзіліў форме. Прыдзе, убачыць, спадабалася яму твая куртка, значыць, здымай [...] I пакрывала бралі, iбяльёбралі, iверхняе, iніжняе.Яныўсёноччу хадзілі, рэдка, калі днём. Іўсё больш на конях ездзілі вярхом. У ix не было ні машын, нічаво. A коні такія былі... Прыдзе парцізан да майго дзядзькі, забярэ каня, асядлае, дні два паганяе, прыгоніць, кіне i другога возьме. А куды яны ездзяць не знаю. Але, калі прыганялі, ад каня адзін дух заставаўся.

[...] Аднаму парцізану пасля вайны далі дзесяць лет. Даказалі, што людзей забіваў, цэлымі сем'ямі. Але ж i другія забівалі! Знаеця, як людзей забівалі... Вось прыедуць, станеш прасіць, каб нешта не забіралі... Зараз за цябе i заб'юць. Унічтожаць! Усяго хватала. Каго забіралі i ў лесе расстрэльвалі, а каго i на месцы. Знаеця, за гэтае врэмя мало хто нават i раздзеўся па-настаяшчаму. Такое тварылася, што не дай Бог!... (жительница д. Нагуевичы, 1928 г.р., АА.2005).

– [...] Гэтая Жэня была дзядзькі майго жонка. Я яе дзяцей потым гадавала... У тую ноч парцізаны 14 чалавек забілі. Казалі, што будуць пашпарты правяраць... Дзядзька потым з ціху памёр. Проста нутро яго не выдзержала. Ён выбег: «Хлопчыкі, што ж вы робіце!» (знаёмыя ўсе ж былі, суседзі!) Як жа дзеці астануцца?

– І табе зараз тое будзе! Бярыце суку!

Яў падпоп схавалася. А дзядзька выбег: «Жэнечка»... A яеўжэ няма.

[...] Немцы былі ўсякія людзі, як хто. I нашыя былі не ўсе роўныя. I нашыя людзей забівалі. Парцізаны рабавалі i забівалі. Сколька парцізаны i ў нас уністожылі! Эту Лёдзееву Ганну забілі. За што? Прыехалі, забралі, павязлі і... ўсё. Аўдоццю тожа. Янку з Харашэвіч [...] I заб'юць, i невядома куды чалавек падзеўся. Такія тыя парцізаны. Хто каму паможа? У каждага свая бяда... (жительница д. Загритьково, 1922 г.р., АС.2005).

Однако на Слонимщине были и другие партизаны. Люди вспоминали о рейдах партизанского соединения генерал-майора Филиппа Капусты:

– I другія атрады ішлі. Некія яшчэ «капуснікамі» зваліся парцізаны. Не знаю чаму так звалі. Нескалька раз яны ішлі праз нашу дзярэўню. То тамака яны i страдалі тыя парцізаны! Нашыя то не асоба яны страдалі. А тыя – босыя, памучаныя, страшныя. Яны нічаво не бралі ў людзей. Нічаво. Што самі людзі дадуць. Выносілі на вуліцу. Каровы шчэ ў нас былі. Хто малака прынясе, хто хлеба, хто што. Нашыя парцізаны баяліся тых «капуснікаў». Нашыя людзі не жадныя былі. I парцізан кармілі, якія дзе прахадзячыя. Выносілі людзі i давалі [...] Але гэтакія бедненькія ішлі саўсем, то людзі выносілі (жительница д. Нагуевичи, 1928 г.р., АС.2005).

В многочисленных интервью на партизанскую тему наиболее эмоционально звучала тема «своих». Рефреном повторялось: Сваі былі худшыя [...]; Нашыя беларусы хужэйшыя[...] и т.п. Вспоминая о партизанах, респонденты будто еще раз переживали уничтожение традиционного крестьянского уклада, где со «своим» обычно связывались все надежды.

Аналогичное отношение к партизанам было выявлено также на белорусско-российском Пограничье [25]25
  Апытанне праводзілася летам 2004 г. у Горацкім, Дрыбінскім i Мсціслаўскім раёнах Магілёўскай вобласці.


[Закрыть]. Респонденты отчетливо делили партизан на «своих» («свойских») и «чужих». «Свои» в большинстве случаев – это местные мужики, которые добровольно или по принуждению пошли в лес и влились в партизанские отряды. В д. Машково (Добровский сельский совет) Горковского района Могилевской области рассказывали о 18 молодых парнях, которых «забрали в партизаны» без их согласия (АС.2004). Как и на Слонимщине, местоимение «свои» совсем не означало существования между деревней и партизанами хороших отношений. Обычно «свои» вспоминались очень критически, как «дурні, што проста так бегаюць па лесе» (АС.2004).

Люди не особенно церемонились с эпитетами, когда разговор заходил о «своих» партизанах: бандыты, тарбэшнікі, бобікі, хулюганы. Главным критерием оценки было отношение партизан к местному населению. Респонденты отмечали, что одни партизаны (справядлівыя) просили помочь продуктами, а другие (хулюганы, бобікі) – сами забирали:

– А тады прійдуць жа этыя, парцізаны [...] Як справядлівыя, так ціхенька стукаюць, як хулюганы [...] как дадуць у дзьверы, i завесы вывалюцца. Яны ж, парцізаны, абманіюць, усе обманам i жывуць [...] Етыя ціхенька пастукаюць, папросюцьхлеба,малака папросюць [...]Імадцыдзіш, дасі, а я ўжо была тама замужам, дык, у старіка мёд быў, a людзі падказалі [...] Дак яны папрасілі, ён вынёс ім. А хулюганы этыяў вокны дзагаюць: «Давай мёду» іўсё (жительница д. Абраимовка, 1915 г.р., B04M.Abr.NJT/Ns.OS.);

– Калі б партызаны харошыя былі, сваіх бы людзей не пайшлі грабіць (АС.2004);

– Парцізаны толькі людзям врэд дзелалі. Ходзяць, забіраюць последнее. Шапкіякія надзець, хлеб, скаціну. Парцізаны не дай Богу нас былі! (АС.2004);

– Можа, партызаны дзе i былі харошыя, а тут, у Машкове, – не было (АС.2004).

– Мы ix (партизан. – А.С.) звалі тарбэшнікі. Патаму, што былі парцізаны харошыя, a былі такія, што пашлі ў лес сем'ямі i тады абіралі этых людзей (жительница д. Маслаки, 1931 г.р., B04M.KKW/AS).

Жители деревни Маслаки категорически отвергли информацию местного музея о разгроме партизанами немецкого гарнизона. В соответствии с их воспоминаниями партизаны вошли в деревню после отступления немцев и стали мстить тем, кто сотрудничал с оккупантами. Так, были застрелены староста и переводчик из комендатуры, дьяк и дьячиха. Жители были вынуждены обратиться к офицеру Красной Армии, который, по их словам, остановил самосуд.

Следует признать, что местоимение «наши» вообще не употреблялось в отношении партизан. Люди не смогли простить насильственных действий в отношении жителей деревни:

– Мы каліў кусках (на заработках, – А.С.) былі, ляжым на печы, заходзіць адзін, здявай, кажыць, шубу. Запытаў, хто мы адкуль, атрымалася знаёмыя. Дык ён кажыць, чаго ляжыш, пайшлі ў лес, там будзе i што есці i што адзець. А так шубу здзелі i пашлі. Во якія партызаны етыя. Партызаны былі адзетыя, аружонныя, а етыя – есць нечаго, яны ў лес ідуць, а тады па дзяреўні ходзюць [...] Етыя што з дзяреўні пашлі, дык якія ета партызаны [...] Дзе мы ў бежанцах былі, там былі ў Западней, дзяреўня Косіна. Во тама страха было. За Мінскам недзе. Дзяреўні гарелі кругом. Днём немцы, паліцаі, а ноччы парцізаны [...] Бо прыходзюць, ды давайцяхлебіяшчо што. Мацярі, як далі сюда прікладам (жительница д. Костюшково, 1925 г.р., B04M.Kas. KFR/PK.NP).

На вопрос, почему она сама не пошла в партизаны, прозвучал красноречивый ответ: «Я што зарабіла, то i з'ем. Чужога хлеба не ела. Якая ж з мяне партызанка?!» (АС.2004).

Очень часто сельчанам было сложно отличить партизан от бандитов. Как повторяли в д. Машково: лес – бес, хто ix разбярэ, усякія хадзілі (АС.2004). Кроме того, в ответах чувствовался своеобразный крестьянский менталитет с распространенной нормой: Мая хата з краю... Часто встречалось мнение, что ў партизаны i паліцаі разумныя не пайшлі (АС.2004). Люди говорили также об отсутствии помощи со стороны партизан. Один из респондентов на вопрос, помогали ли вам партизаны, ответил: «На што мы ім? Абуза!» (АС.2004).

«Чужими» (синонимы – дзействіцельныя, за ўласць, справядлівыя, настаяшчыя) называли диверсионные отряды и окруженцев, которые действовали в немецком тылу. Люди говорили о хорошем вооружении, о военной форме и утверждали, что они воевали за Родину. Только однажды прозвучала негативная оценка «чужих»:

– Чужыя былі гэтыя парцізаны. Яны спачатку забіралі хлопцаў маладых, мужчын да сябе насільна, а потым выгнали «Нам самім няма чаго есці, а вы тут чаго шляецесяі» Якія ж гэта парцізаны! Былі ў нас парцізаны плахія (жительница д. Тушевая, 1925 г.р., АС.2004).

Очень опасным было то, что на партизанские действия оккупанты отвечали карательными акциями, направленными преимущественно на мирное население белорусских деревень. Резкие оценки партизан прозвучали, например, в «партизанской» деревне Тушевая Городокского района. Расстрел всего мужского населения деревни и ее сожжение было наказанием за убийство партизанами немецкого солдата.

О немецких репрессиях в ответ на действия партизан говорили во многих деревнях восточного Пограничья Беларуси:

– [...] Яны Возкі спалілі, а патом Вольску спалілі, разам з людзьмі спалілі [...] Спальвалі вёскі немцы. А чаго? Парцізаны падарвалі браніпоезд (жительница д. Александровка, 1928 г.р., АС.2004).

Насилие со стороны партизан, сожжение деревень карателями создавали атмосферу настоящего апокалипсиса. Жители деревень Слонимского района припомнили возрождение архаических способов спасения деревни и ее жителей:

– ...А тутука за ноч (я яшчэ малая была) мужчина храсты пастаўлялі чатыры, а бабы напралі-наткалі чатыры ручнікі, выткалі, дзярэўню ўсю аснавалі три разы ніцьмі. У суботу – нядзельку хадзілі, маліліся, спявалі... (жительница д. Нагуевичи, 1934 г.р., АС.2005).

– ...Усё рабілі за адну ноч. Мужыкі храсты зрабілі, а жэншчыны напралі таго льну, наткалі палацэнца i ўсю дзярэўню абвялі тры разы ніткамі.

Як веска начынаецца i задамі ішлі-ішлі i нітку цягнулі. Гэта аберагала ўсю дзярэўню. Эта ўсе людзі рабілі самі ад сабе. Ніхто не спаў. I дзеці нават хадзілі. Рабіліўсё па-прастому. І ўсё зносілі жэншчыны, хто што, хто што. Адна прадзе, другае тчэ, трэцяя снуе, чацвёртае – тое робіць. Ткалі ў Мілашкі. I Каліноўскі нешта рабіў. Пралі ў яго. У двух хатах ткалі, бо чатыры ручнікі ніза што не выткалі б (жительница д. Нагуевичи, 1928 г.р., АС.2005).

– ...Як сталі ўжэ немцы выбіваць i сёла паліць, то за ноч храсты пастаўлялі, іручнікоў наткалі, i вячэру зрабілі. Цэлы дзень пасцілі, нічаво не елі, а вечарам трохі поснага паелі. Збіраліся эта рабіць у адной хаце. Рабілі гэта, кабБог спас сяло. Каблюдзі засталіся.... (жительница д. Загритьково, 1922 г.р., АС.2005).

– ...У вайну хадзілі па дзярэўне, храсты стаўлялі... У ночы мужчыны храсты пастаўлялі. I там ля кладбішчаў у нас дарога была. I там пастаўлялі. А бабы сабраліся, і ў насручнікі ткаліўночы, напралі i ткалі... І ўжэ павесілі, каб напроціў вайны. За адну ноч усё гэта рабілі. Ніхто не спаў. Сабраліся ў адзін дом. А гэтак хадзілі вечарамі пад крыжы ды ўсё маліліся. Такое адзін раз было. Так згаварыліся. Сабраліся бабы ткаць ручнікі, а мужчыны храсты ставілі. Я прала ў тую ноч. Ці дапамагло, Бог яго знае? Засталася дзярэўня (жительница д. Загритьково, 1928 г.р., АС.2005).

Эти архаические обряды («абудзённікі») свидетельствовали об исчезновении последних надежд на «своих», на человеческую помощь. У «абудзённіках» проявилась вся сила «традиционного общества», которое внешне разрушалось под давлением эпохи модерна, но продолжало жить как миф, интуиция, вера. Нерациональное восприятие мира «прорастало» через рационализм модерна.

Если существование партизан было связано с наличием лесов, то старосты и полиция – это повсеместное явление. Старосты обычно были «своими» (часто до войны они занимали должности председателей колхозов) (B04M.KKW/AS). Старост выбирало как местное население, так и назначали немцы из мужчин, что оставались в деревне. Часто это были инвалиды или, как заявили в д. Гривец (Маслаковский сельский совет), «обычные нетрудоспособные» (B04M.Hryw.MZS/NS.0S). Оценка деятельности старосты полностью зависела от характера взаимоотношений, которые сложились между ним и деревней. Встречался как позитивный образ спасителя (Праз яго мы выжылі), так и негативный образ (Баяліся слова сказаць, каб незабіў). Старост в отличие от полиции не всегда отождествляли с немцами. Часто припоминали, что он отвечал за хозяйство...

– Каму харошы, каму плахі, усім не ўгадзіш (B04M.Len.MPM/NS.0S);

– Быў падусі бочкі гвоздзь, i для партызанаў, i для паліцаяў (B04M.Abr. Jad/NS.OS).

В воспоминаниях о партизанах очень часто возникали также «полицейская тема». Анализ устных воспоминаний жителей белорусско-российского Пограничья позволяет утверждать, что образ полицейского не имеет однозначной характеристики. Люди припоминали разные пути и разные причины, которые приводили односельчан в полицию. В частности, в полиции можно было оказаться в результате немецкой мобилизации (забіралі сілай, каб у партизаны не пайшлі). Иные пошли добровольно, рассчитывая на материальные выгоды (бивала прыдуць, i што хочуць адбяруць). Но обычно оценка полиции также зависела от отношения последней к сельчанам:

– Як яны аднасілісь да народу, так i народ – да ix (B04M.Hryw.MZS/ NS.OS).

Безусловно, записанные устные воспоминания не дают оснований для широких обощений на тему отношения партизан к населению белорусских деревень. Но они однозначно опровергают тезис советской пропаганды о «всенародной поддержке» партизанского движения и заставляют усомниться в выводах уже современных историков, что «в абсолютном большинстве взаимоотношения партизан и местного населения были чрезвычайно благородными» [26]26
  Каваленя А. А., Літвін A.M., Саракавік I. А" Касовіч А.В. Беларусь напярэдадні i ў гады Вялікай Айчыннай вайны: вучэбны дапаможнік / пад рэд. А.А. Кавалені. Мінск, 2005. С.67.


[Закрыть].

Собранные материалы подтверждают выводы немецкого историка Бернгарда Кьяри, который на основании изучения документов оккупационной администрации утверждал, что партизан часто боялись больше, чем немецких карательных акций. Тем более что партизаны действительно составляли «черные списки» так называемых предателей, которые подлежали расстрелу на месте [27]27
  К'яры Б. Штодзённасць за лініяй фронту. Акупацыя, калабарацыя i супраціў у Беларусі (1941-1944). Мінск, 2005. С. 67,171.


[Закрыть].

Упомянутый немецкий историк сравнил белорусское общество во время войны с группой людей на плоту, которых уносит могучий поток. Плот несет через пороги и водопады, он постепенно разрушается. Каждый стремится выжить. Кто-то цепляется за бревна плота, другие бросаются в воду, чтобы доплыть до берега. Некоторые сталкивают своих товарищей по несчастью, чтобы облегчить плот. Отчаяние подталкивает к действиям тех, кто потерял всякую надежду... [28]28
  Там жа. С. 22.


[Закрыть]

В картине, нарисованной немецким исследователем, отсутствуют люди, которые пытались бы спасать не только свою жизнь, но и жизнь иных людей на плоту... Конечно, этот образ можно проигнорировать, отмахнуться, что это немецкое понимание нашей истории, основанное исключительно на немецких документах. Но стоит задуматься, почему так часто жители «лесных деревень» подчеркивали, что свае былі худшыя, что ад сваіх найболыи i нацярпеліся. Даже сегодня многих жителей белорусских деревень (особенно мужчин), людей преклонного возраста, трудно разговорить на тему партизан. Они будто бы все еще боятся...

Большой интерес представляют также ответы на вопросы, которые касались послевоенных партизанских формирований, что вели борьбу против советской власти. Воспоминания были записаны в деревнях Сопоцкинского поселкового совета (2002). Отношение людей к этим партизанам не зависело от национальности последних. Партизаны делились на «хороших» и «плохих» (или «партизан» и «бандитов») в зависимости от того, грабили они людей или нет:

– Прыходзілі партызаны. Хацелі забраць парася, але забралі карову. Яны ваявалі так: удзень спяць, a ўначы прыходзяць у вёску i патрабуюць сала (житель д. Радзивилки, 1928 г.р., АС.2002);

– У нас добрых партызанаў не было. Адныя бандыты былі, а не партызаны (жительница д. Асташа, 1925 г.р., АС.2002).

Только однажды прозвучало слово «наши», но это местоимение и в этом случае не означало симпатии респондента к партизанам:

– Партызаны былі рускія i наши польскія. Рускія не рабавалі магазіны. Яны казалі: «Дайце нам столькі, каб мы маглі жыць». A польскія самі ўсё забіралі.

Респондентка признала, что наиболее страшно было после войны:

– Пасля адыходу немцаў тут такое жахлівае пачалося бандыцтва. Людзей у хатах забівалі (жительница д. Шинковцы, 1920 г.р., АС.2002).

Следует отметить почти постоянное употребление слова «бандиты» в отношении послевоенных партизан. Все без исключения респонденты негативно оценивали деятельность партизанских груп после войны. И это несмотря на то, что основную массу партизан в околицах Сопоцкино и Поречья составляло местное польское население, которое боролось за возвращение польской государственности:

– Пасля вайны былі групы, якія хацелі Польшчу адваяваць. Хадзілі да 1950 г. Удзень працавалі, a ўначы ішлі ў лес i ваявалі. Кралі, забіралі кабаноў (житель д. Василевичи, 1914 г.р., АС.2002);

– Партызаны пасля вайны хацелі скінуць Савецкую ўладу i вярнуць Польшчу (жительница д. Ковняны, 1921 г.р., АС.2002);

– Пасля вайны партызанаў ужо не было, былі толькі бандыты [...] Людзі баяліся тых бандытаў. Яны шмат каго забілі [...] Называлі ix «сжуцай боты». У вашу людзі так не баяліся, як пасля яе (жительница д. Василевичи, 1920 г.р., АС.2002);

– Партызаны-бандыты тут былі пасля вайны. Толькі людзей рабавалі. Зайдуцьухату i ўсё забіраюць. Потым Саветы ўсіх пералавілі i судзілі (житель д. Селивановцы, 1922 г.р., АС.2002);

– Былі ў нас тутэйшыя партызаны з Літвы. Яны нічога добрага не зрабілі, толькі ўсё забіралі ў людзей i крычалі «Зжуцай боты» (житель д. Селивановцы, 1925 г.р., АС.2002);

– Сястра выйшла замуж за рускага афіцэра з першых Саветаў. Партызаны (ужо пасля адыходу немцаў) забілі іяе i бацьку. Бацька быў дэпутатам, i яны думалі, што ён выдасць. Гэта бандыты былі, а не партызаны. Хадзілі i людзям шкоду рабілі (житель д. Ятвезь, 1925 г.р., АС.2002);

– Цо оні зробілі для паньства? A ходзілі в ноцы i рабовалі. Ту сонседы аповядалі, як тэ партызанты забралі вепша, можэ венцэй ніж двесці кілё. А ix посадзілі на лавку кола стола як на шлюбе i навэт піснонць не далі, ні плакаць, ні мувіць. I там ix білі за цось. Оні можэ не давалі тэго вепша? Бабка не раз плакала як апавядала. Оні ніц добра не зрабілі тэ партызанты (жительница д. Соничи, 1931 г.р., АС.2002).

Политические цели этой партизанской войны люди оценивали довольно критически. Один из респондентов даже пошутил, что партызаны ваявалі за Польшчу ад можа да можа, a сталіца – Гожа [29]29
  Гожа – веска, цэнтр сельсавета на тэрыторыі Гродзенскага раёна.


[Закрыть] (житель д. Чарнуха, 1916 г.р., АС.2003).

Партизанская тема в устной истории заставляет также задуматься о месте историка в современном обществе. Современные попытки восстановления советской идеологемы партизанской борьбы не имеют ничего общего ни с наукой, ни с нормами морали. Устные воспоминания о партизанах опровергают дискурс «Великой Отечественной войны» и поднимают проблему гражданской войны...

Партизанская тема наиболее ярко отражает процесс распада традиционного крестьянского сообщества. Во время войны разрушались все социальные связи, которые делали самодостаточным изолированный мир белорусской деревни. Распадалась иерархия сельской социальной системы. Вместе с ней исчезала единая система моральных и религиозных ценностей. Наконец, разрушался прежний стереотип восприятия мира через систему категорий «свой» и «чужой». Фактически можно говорить об исчезновении того крестьянского сообщества, которое когда-то было основой идентичности и давало чувство защиты. Человек оставался один на один с проблемами военного времени.