Текст книги "Белорусы: нация Пограничья"

Автор книги: Александр Кравцевич

Соавторы: Сергей Токть,Александр Смоленчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Сегодня несомненным является тот факт, что интерес исследователей, как белорусских, так и зарубежных, к проблематике формирования модерной белорусской нации в последние годы заметно возрос. Возросло и количество научных работ, в которых данная проблематика рассматривается, хотя это количество по-прежнему можно считать недостаточным. По нашему мнению, практически во всех исследованиях и теоретических моделях, которые пытаются объяснить особенности развития нациостроительных процессов в Беларуси, все же недостаточное внимание придается именно фактору цивилизационного Пограничья. Мы не рассматриваем этот фактор сквозь призму столкновения соседствующих цивилизаций – в данном случае западно – и восточноевропейской, хотя известный американский политолог Самуэль Хантингтон как раз через территорию Беларуси проводит условную границу между этими двумя цивилизациями. Однако мы оставляем за рамками нашего рассмотрения дискуссионный вопрос: является ли Россия отдельной цивилизацией, как считал, к примеру, тот же С. Хантингтон. Более интересным и продуктивным нам представляется иная плоскость проблематики Пограничья, а именно: как цивилизационная аргументация использовалась в той или иной степени акторами нациостроительных процессов и проектов в Беларуси?

Этот цивилизационный дискурс присутствует во всех национальных проектах, которые реализовывались в Беларуси в период Российской империи, в том числе и собственно белорусский национальный проект, который, несмотря на все сложности, оказался все же достаточно жизнеспособным и конкурентным. Поэтому именно это ощущение ситуации цивилизационного Пограничья, своеобразная мифология Пограничья, являются, по нашему мнению, существенной спецификой процессов нациостроительства в Беларуси начала XX в.

Пограничье также является пространством активного взаимодействия культур, государственных и церковных институтов. Недостатком большинства современных исследований можно, по нашему мнению, считать то, что факторы и условия, которые содействовали либо препятствовали развитию национальных движений, рассматриваются практически изолированно, в чистом, если можно так сказать, виде. Между тем для анализа ситуации Пограничья очень продуктивным, на наш взгляд, является идея Ф. Барта: что этническая самоидентификация возникает в процессе интеракции между различными акторами и, более того, является необходимым условием такой интеракции [37]37
  Żelazny W. Etniczność w naukach społecznych. Zarys problematyki // Sprawy narodowościowe. Seria nowa. 2002. Z. 20. S. 72.


[Закрыть]. На самом деле, индивид осознает собственную этничность тогда, когда сталкивается с иными образцами культуры, с иными моделями поведения. Именно пространство Пограничья представляет пространство, в максимальной степени насыщенное подобными интеракциями. Временами это создает для индивида сложную, иногда просто мучительную проблему выбора собственной этничности, и такой выбор представляет собой интереснейшую проблему для микроисследований. А на макроуровне Пограничье выступает пространством столкновений и борьбы коллективных акторов – имперских структур, мощных церковных институтов, консолидированных и активных национальных движений. Борьба этих сил в большой степени является также борьбой идей, конкуренцией между различными национальными проектами, выработкой определенных дискурсивных стратегий. Поэтому важнейшей задачей исследования видится анализ текстов, которые сыграли существенную роль, а также и тех, которые оставались незамеченными и невостребованными в этой борьбе. Белорусское национальное движение вынуждено было противостоять национально-культурной ассимиляции со стороны России и Польши, должно было выдержать конкуренцию с российским имперским проектом «обрусения Северо-Западного края» и польским «кресовым» проектом. Имперский проект, как нам представляется, нельзя отождествлять с «западноруссизмом». Западнорусская иделогия имела несколько ответвлений и некоторые из них, несомненно, содействовали белорусскому «возрождению». Кроме того, существовали «литвинский» и «краёвый» проекты, которые имели прежде всего гражданско – политический и цивилизационный, а не этнокультурный характер. Краёвый проект, как утверждает белорусский историк Алесь Смоленчук, пользовался достаточно широкой поддержкой в польском обществе Беларуси и Литвы [38]38
  Смалянчук А. Паміж краёвасцю i нацыянальнай ідэяй. Польскі pyx на беларускіх i літоўскіх землях. 1864– люты 1917 г. Выд. 2-е. СПб., 2004.


[Закрыть].

Все эти национальные проекты и движения находились в ситуации постоянного взаимодействия и взаимовлияния. Каждый из них имел, или хотя бы искал, собственную социальную базу в виде определенных социальных групп белорусского общества (в данном случае мы имеем в виду общество Беларуси как совокупность всех социальных, конфессиональных и этнических групп и слоев). Культурный и политический капитал этих групп обеспечивал успех соответствующих проектов или обрекал их на неудачу. Поэтому анализ идей и текстов должен быть дополнен анализом социокультурных процессов в белорусском обществе того периода, что, по нашему мнению, может послужить выработке ответа на ключевой для нас вопрос: почему, несмотря на все неблагоприятные факторы и условия, белорусский национальный проект сумел-таки реализоваться и белорусское «возрождение» хотя и в ограниченном виде, но все же состоялось?

Беларусь и белорусы: формирование воображаемого сообщества

В конце XVIII – первой половине XIX в. современники вкладывали в слова «Беларусь» и «белорусы» иное значение, нежели в наше время. Поэтому перенос в ту эпоху сегодняшних значений данных терминов, как иногда поступают историки в своих работах, является методологической ошибкой. Анализ источников позволяет с достаточной уверенностью утверждать, что до 1860-х гг. в сознании абсолютного большинства образованных современников термин «Беларусь» ассоциировался в первую очередь с историческим регионом на востоке былой Речи Посполитой. Границы этого региона не являлись четко очерченными, хотя в первой половине XIX в. с Беларусью или Белой Русью отождествлялась территория Витебской и Могилевской губерний. В то же время белорусами называли жителей этого региона независимо от их этнического, сословного или религиозного происхождения.

Например, повстанец 1831 Г.Александр Рыпинский в своей книге «Беларусь. Несколько слов о поэзии простого народа той нашей польской провинции, о его музыке, песнях, танцах» (1840) [39]39
  Rypiński A. Białoruś. Kilku słów о poezii prostego ludu tej naszej polskiej prowincji, o jego muzyce, śpiewie, tańcach. Paryż, 1840.


[Закрыть], изданной в эмиграции, в Париже, границы Беларуси очертил достаточно приблизительно: «налево Припять и Пинские болота, а к северу до Пскова, Опочки и Луги» [40]40
  Rypiński A. Białoruś, (na lewo Prypeć i błoto Pińskie, a ku północy po Psków, Opoczki i Łuki).


[Закрыть]. При этом он отметил, что Беларусь «составляет неотьемлемую часть дорогого Отечества нашего» [41]41
  Ibid (stanowi niewyłączną część drogiej Ojczyzny naszej).


[Закрыть]. Под термином «Отечество» тогда Рыпинский понимал Польшу – Речь Посполитую. Самих же белорусов автор книги охарактеризовал следующим образом: «Живет там простой народ славянского рода, издавна с родом Ляхов породненный, учтивый, но убогий и мало даже собственному Отечеству-Польше известный, хотя более всего ее полюбил» [42]42
  Ibid. C. 18 (Zamieszkał tam lud prosty Slawiańskiego rodu, od dawna ściśle z rodziną Lechów spokrewniony, poczciwy, lecz ubogi, a mało nawet Polsce własnej Ojczyznie znany, choć ją nad wszystko ukochał).


[Закрыть]. Таким образом, идеологическим отечеством для А. Рыпинского, несомненно, была Польша – Речь Посполитая, которая распостерлась, по его представлениям, от Балтики до Черного моря и от Сулы до ворот Смоленска. Объединение Беларуси с Польшей автор интерпретировал таким образом: «... Когда же выбрал он (белорусский народ. – С. Г.) себе в конце Польшу за мать, бросился вместе с Литвой в ее попечительные объятия и прильнул к ней со всей сыновьей любовью» [43]43
  Ibid. S. 19 (jakoż, obrał on (naród białoruski) sobie w końcu Polskię za matkę, rzucił się razem z Litwą w jej opiekuńcze objęcia i do niej z całą miłością synowską przylgnął).


[Закрыть].

Немного позже уже русскоязычный автор белорусского происхождения Павел Шпилевский, рассматривая проблему происхождения белорусского языка, пришел к выводу, что он являлся первоначалом всех остальных славянских языков, которые разрослись из него, а потом затмили своими ветвями [44]44
  Германовіч І.К. Беларускія мовазнаўцы. Мінск, 1985. С. 32.


[Закрыть]. Шпилевский называл белорусов потомками кривичей и дреговичей, родными братьями великорусов. Территорию Беларуси он описывает так: «...Минская губерния составляет часть белорусского края, семью которого составляют жители Могилевской и Витебской губерний. Пределы нынешней Белоруссии в древности известны были под разными названиями оселищ славяно-русских племен. Этими племенами, населявшими нынешнюю Белоруссию, и, следовательно, нынешнюю Минскую губернию... были дреговичи, полочане и самое многочисленное и главное племя славянское – кривичи, рассеянные по Днепру, Западной Двине и Припяти» [45]45
  Шпилевский П.М. Путешествие по Полесью и белорусскому краю. Минск, 2004. С. 98.


[Закрыть]. В книге «Путешествие по Полесью и Белорусскому краю» Шпилевский повторяет свою идею о первенстве белорусского языка среди иных славянских языков: «...дошедший до нас кривичский, или белорусский,язык дает нам возможность сравнить настоящий великорусский язык с древним славянским (...)

Устраненный благовременно от влияния монголизма и доселе не испытавший воздействия великорусского наречия, он сохранил свой старинный вид и характер и более остановился в своем развитии, чем претерпел, как думают некоторые, от польского и литовского наречий. Он был официальным языком литовского двора и правительства еще во времена язычества. Литовский Статут, памятник чрезвычайно важный для истории нашего законодательства и для древней русской филологии, писан на этом самом языке, который еще в исходе XVII в. употреблялся в документах, признаваемых в виленском магистрате и вообще во всех актах Западной и Южной России. На белорусском языке писаны и Литовская Метрика и Акты киевского суда, которые заключают в себе бесценные сокровища для нашей истории... На этом белорусском языке любили говорить, еще в конце прошлого века, минские, могилевские и витебские помещики; на нем до сих пор говорят более трех миллионов людей; даже бывшие в Минской, Могилевской и Витебской губерниях униаты говорили и писали метрические книги по-белорусски, или по-кривичски» [46]46
  Шпилевский П.М. Путешествие по Полесью и белорусскому краю. С. 100.


[Закрыть].

Таким образом, как и многие иные современники, Шпилевский называл белорусский язык «кривичским»: «Когда потеряло право гражданства в славяно-русской земле название кривичей и заменено именем Белоруссии, нельзя определенно сказать» [47]47
  Там же. С. 101.


[Закрыть]. В отличие от А. Рыпинского и других польскоязычных авторов белорусского происхождения Шпилевский высказывает прямо противоположный взгляд на историю и политическую судьбу Беларуси: «После тяжких годов иноплеменного ига потомки кривичей, минские белорусцы, наконец, вздохнули свободно и зажили жизнью родной – белорусской» [48]48
  Там же. С. 105.


[Закрыть]. В то же время термин «белорусы» у П. Шпилевского имеет в первую очередь этническое наполнение, связанное с происхождением и языком. Беларусь также выступает у него прежде всего как этническое образование, а не исторический регион.

В 1863 г. в Вильно по инициативе руководства Виленского учебного округа была издана на белорусском языке книга «Разсказы на белорусском наречии», которая предназначалась для народных училищ. Историкам неизвестно, кто был автором этих рассказов. Скорее всего авторов было несколько, поскольку в книге используется несколько белорусских диалектов. В одном из рассказов – «Кто булы наши найдавнійшій диды и якая ихъ була доля до уній?», написанном на западнополесском диалекте, неизвестным автором впервые в истории излагалась концепция истории белорусов как самостоятельного народа, хотя, как отмечал автор, «родного народам, которые раньше жили и теперь живут в южных и восточных русских краях».

Границы Беларуси в этом рассказе очерчивались следующим образом: «Сторона, где живут теперь пинчуки, минчуки, витебцы, могилевцы, называется Белой Русью; в этой стране с очень давних времен жил народ славянский... Народ этот поначалу назывался кривичами или кривичскими славянами... а были еще кривичи полоцкие – вот эти кривичи были нашими предками <...> Современная Витебская, Могилевская губернии, небольшая часть Псковской и Смоленской, значительная часть Минской губернии с Пинском, Мозырем и Туровом, часть Виленской до реки Дитвы и значительная часть Гродненской с городами Волковыском и Брестом были теми краями, где жил белорусский народ». В этом описании белорусской территории автор пользуется языковым критерием в соответствии со знаниями того времени о распространенности белорусских диалектов. Такое понимание Беларуси постепенно вытесняет прежней региональный подход.

В популярном издании «Живописная Россия» Адам Киркор так описывает Беларусь: «Сначала Белорусью называли только нынешния Могилевскую и Витебскую губернии... но в настоящее время, с этнографической точки зрения, как в племенном, так в бытовом и народном отношении, Белоруссией справедливо называют все три губернии: Могилевскую, Витебскую и Минскую. Исключение составляют только три уезда Витебской губернии, населенные Латышами. Можно бы сделать еще изьятие для Пинского, отчасти и Мозырского уездов Минской губернии, где наречие более подходящее к малороссийскому. Но все другия этнографические условия ничем особенным не отличают жителей этих уездов от Белорусскаго смежного племени. К Белоруссии принадлежит и часть Смоленской губернии... Этого мало. К Белорусскому племени надобно причислить жителей Вилейского и Дисненского уездов Виленской губернии, юго-восточной части Ошмянского и Свенцянского уездов и юго-восточной части Лидскаго уезда... (Виленской губернии), большую часть Новоалександровского уезда Ковенской губернии и большую часть Гродненской губернии. Этим не ограничиваются пределы Белорусского племени... Число жителей, принадлежащих к Белорусскому племени, считают до 3 миллионов, но оно в настоящее время гораздо больше» [49]49
  Живописная Россия, Литовское и Белорусское Полесье. Репринтное воспроизведение издания 1882 года. 2-е изд. Минск, 1994. С. 249-250.


[Закрыть].

Примерно в это же время Констанция Скирмунт, которая была уроженкой Пинска тогда в Минской губернии, в своей «Истории Литвы» [50]50
  Skirmunt Konstancja. Dzieje Litwy, opowiedziane w zarysie. Kraków, 1886.


[Закрыть] придерживается традиционного регионального подхода в понимании термина «Беларусь». В географическом описании «давней Литвы» она перечисляет следующие исторические регионы: «собственно Литва», Жмудь, Русь Литовская, Подляшье, Полесье, Беларусь, Волынь, Украина с Северской Русью, Подолье. К «Литовской Руси» К. Скирмунт относит такие города, как Минск, Новогрудок, Клецк, Пружаны, Волковыск, Слоним, а к Беларуси – Полоцк, Витебск, Смоленск, Оршу, Рогачев, Могилев. Гродно, по мнению писательницы, входит в территорию «собственно Литвы», Брест – Подляшья, Пинск – Полесья.

Известный польский этнограф Оскар Кольберг назвал один из томов своих научных трудов «Беларусь-Полесье» [51]51
  Kolberg Oskar. Białoruś-Litwa. Dzieła wszystkie. Т. 52. Wrocław-Poznań.


[Закрыть], хотя первоначально он планировал назвать этот том «Русь Черная, Русь Литовская, Полесье и Беларусь», которое более соответствовало сложившимся в польском обществе историко-географическим представлениям. Но вместе с тем под белорусами О. Кольберг понимает население всех этих регионов, разговаривающее на белорусском языке.

А в 1891 г. Франтишек Богушевич от имени Матвея Бурачка в предисловии к сборнику своих стихов «Белорусская дудочка» попытался создать понятный полуобразованному крестьянину образ белорусского идеологического отечества, одним из главных символов которого выступает у него именно язык: «Может, кто спросит: где же теперь Беларусь? Там, братцы, Она, где живет наш язык: Она от Вильна до Мозыря, от Витебска за малым почти до Чернигова, где Гродно, Минск, Могилев, Вилна и много местечек и деревень...» [52]52
  Багушэвіч Ф. Творы: Вершы, паэма, апавяданні,артыкулы, лісты / укл. Я. Янушкевіч. Мінск, 1991. С. 16.


[Закрыть]. У Богушевича Беларусь не регион, и не просто своеобразная этническая территория, а сакральное пространство, и эта сакральность непосредственно связана с языком, на котором говорит большинство населения данного пространства.

На эволюцию смыслового наполнения терминов «Беларусь» и «белорусы» самое непосредственное влияние оказывала этнография и языкознание, а также этностатистические исследования, которые достаточно активно развивались в XIX в. Так, в 1825 г. во Вроцлаве было издано на польском языке исследование Станислава Плятера «География восточной части Европы», в котором приводились статистические данные об этническом составе населения на территории бывшей Речи Посполитой [53]53
  Plater St. Jeografia wschodniej сгкшсі Europy czyli opis krajyw przez wieiorakie narody siowiacskie zamieszkanych. Wrociaw, 1825. S. 215.


[Закрыть]. В этих данных автор местное дворянство и мещанство относил к полякам, а крестьян – к русинам и литвинам. Русинский язык Плятер считал диалектом польского. Причем к русинам автор относил как крестьян униатского и православного исповедания, так и римско-католического. Подобное видение этнической ситуации на восточных территориях Речи Посполитой было характерным для шляхетских элит Беларуси в данный период.

А. Словачинский, автор статистического описания Польши, изданного в 1830-х гг. в Париже на польском языке, называл Польшей территорию бывшей Речи Посполитой и делил ее население в соответствии с этнической принадлежностью на поляков, русинов, евреев, литвинов, немцев, «москалей» и «волохов». Причем на первом месте в количественном отношении находились русины – 7520 тыс. человек, а численность поляков оценивалась цифрой в 6770 тыс. Однако сам автор называл такую этническую структуру населения устаревшей и настаивал на ее пересмотре: «Представляется нам, что если с истинной точки зрения бросить исследовательский взгляд на население Польши, необходимо его делить не на народности, которые в варварские времена безосновательно были ей навязаны и которые по причине беспечности просуществовали до наших дней, а на религиозные вероисповедания; католики и униаты принадлежат к одной церкви и к одному Отечеству; подольские греки (имелись в виду православные. – С. Г.) имеют отдельную от нас церковь, а значит, отдельное от нас и москалей (россиян. – С. Т.) Отечество – это нация срединная» [54]54
  Słowaczyński J. Polska w kształcie Dykcyonariusza historyczno-statystyczno– jeograficznego opisana przez Jędrzeja Słowaczyńskiego. 1833-1838. Paryż, S. XXVI.


[Закрыть]. В результате такого подхода, по мнению А. Словачинского, на территории бывшей Речи Посполитой приходилось «почти четверо поляков на одного русина». Русинов Словачинский в свою очередь делил на три ответвления: белорусов и чернорусов, украинцев, подолян и волынян, и червонорусов, или галичан [55]55
  Polska w kształcie Dykcyonariusza historyczno-statystyczno-jeograficznego opisana przez Jędrzeja Słowaczyńskiego. Paryż, 1833-1838. S. XXVI (Rod słowiańcki, najliczniejszy jest w rodzinie ruskiej, która dzieli się na trzy gałęźy, na gałąź białoruską i czarnoruską, na ukraińską, podolską i wołyńską, i na czerwonoruską czyli galicką. Dzwie pierwsze i ostatnia najbardziej się zbliżają do Polaków).


[Закрыть]. Таким образом, крестьянское население на территории современной Беларуси автор данного исследования называл белорусами и чернорусами.

Примерно в это время проводит свои исследования и известный российский статистик Петр Кеппен. В 1827 г. он издает работу о количестве и расселении литовского населения в Российской империи, которая имела также большое значение для определения этнической территории белорусов [56]56
  Кеппен П. О происхождении, языке и литературе литовских народов. СПб., 1827.


[Закрыть]. А впервые в научной литературе статистические данные о количестве и расселении белорусов представил в своем известном исследовании «Славянский народопис» словацкий автор Павел Шафарик в 1842 г. [57]57
  Safarik Р. Slowansky narodopis. W Praze, 1842. S. 30.


[Закрыть], который достаточно подробно описал границы этнической территории белорусов. Эти данные автор скорее всего получил от того же Кеппена. Шафарик также утверждал, что белорусы разговаривают на двух наречиях: «собственно белорусском» и «литовско-русском». Последнее, по мнению автора, было распространено в западных (Виленской, Гродненской и Минской) губерниях [58]58
  Safarik P. Slowansky narodopis. S. 32.


[Закрыть], или, как нетрудно догадаться, на территории исторической Литвы. П. Шафарик также указал на существование литературы на белорусском языке и вспомнил об издании католического катехизиса, «Энеіды навыварат» и белорусскоязычных произведений Александра Рыпинского [59]59
  Ibid.


[Закрыть].

Имперская администрация в первой половине XIX в. мало интересовалась этнической структурой населения Западных губерний, и знания местных чиновников в этой области трудно назвать глубокими. Например, в 1837 г. гродненский губернатор в своем отчете утверждал, что сельские жители в его губернии, в Гродненском и Лидском уездах, принадлежат к католическому исповеданию и разговаривают на литовском языке, а крестьяне остальных уездов принадлежат к униатскому исповеданию и разговаривают на «испорченном» русском языке [60]60
  Национальный исторический архив Беларуси (далее – НИАБ) в Гродно. Фонд 1. Опись 19. Единица хранения 1556. Листы 285-287.


[Закрыть].

В 1843 г. академик П. Кеппен от имени Российской академии наук обратился к гродненскому губернатору с просьбой прислать в Петербург статистические данные относительно «нерусского» населения губернии. Губернатор в свою очередь приказал полицейским исправникам составить списки «инородцев» с разделением их на отдельные народности. Однако эти чиновники не имели ни желания, ни умения, ни опыта, чтобы достаточно профессионально выполнить задание. Например, земский исправник Волковысского уезда сообщил начальнику губернии, что в его уезде проживает 84 190 литовцев православного и католического вероисповедания [61]61
  НИАБ в Гродно. Ф. 1. В. 20. С. 1109.


[Закрыть]. Таким образом, он посчитал «литовцами» все местное белорусскоязычное крестьянское население. И подобное понимание национальной принадлежности местных жителей являлось достаточно распространенным. Впрочем, большинство полицейских чиновников ограничилось присылкой сведений о местных немецких колонистах и татарах. Можно утверждать, что интересы ученых в данном вопросе опережали потребности государственной администрации, для которой он представлялся несущественным.

Известный исследователь Гродненской губернии Павел Бобровский приводит в своей работе, изданной в 1863 г., статистические данные по этнической структуре населения, которые собрал в 1848 г. местный православный священник Григорий Парчевский [62]62
  Бобровский П. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Гродненская губерния. Ч. 1. Приложение. СПб., 1863. С. 158-159.


[Закрыть]. П. Бобровский не пишет о том, что послужило причиной написания труда Г. Парчевского: личный научный интерес или официальный заказ властей. Трудно представить, чтобы обычный священник смог выполнить такую сложную работу без помощи государственного и церковного аппарата. Большинство сельского населения Гродненской губернии Парчевский относил к «русским» и утверждал, что в северной части губернии они разговаривают на наречии, близком к белорусскому, а в южной – к малороссийскому или волынскому. К полякам, которые, как утверждал Парчевский, разговаривают на польском языке и исповедуют католичество, он отнес шляхту, проживающую в отдельных околицах, и городское население. Главными критериями определения национальности для Г. Парчевского послужили язык и вероисповедание. Сам П. Бобровский большинство местных крестьян относил к числу «чернорусов, тех же белорусов, и малороссиян, или лучше полешуков, или пинчуков, и бужан» [63]63
  Там же. 4.1.1863. С. 622-623.


[Закрыть]. Все славянское население губерний Бобровский делил на русских (черно-русов; по языку белорусов и малорусов) и «поляков-мазуров».

Следует также напомнить, что в 1849 г. в Петербурге было издано «Военно-статистическое обозрение Гродненской губернии» [64]64
  Военно-статистическое обозрение Российской империи. Т. IX. Ч. 3. Гродненская губерния. СПб., 1849.


[Закрыть]. По мнению авторов этого труда, большинство жителей губернии составляли «славяноруссы», к которым они отнесли местное белорусскоязычное крестьянское население [65]65
  Там же. С. 62.


[Закрыть].

В ноябре 1851 г. виленский генерал-губернатор предписал местной государственной администрации собрать сведения о количестве «русских» поселений [66]66
  НИАБ в Гродно. Ф. 1. Оп. 28. Ед. хр. 349. Л. 1.


[Закрыть]. Любопытно, что полицейский исправник Гродненского уезда в ответ написал: «Селений, населенных собственно по вероисповеданию русскими жителями, не имеется, и все местечки, селения, деревни и дворянские околицы населены туземными жителями, коренно здесь обитающими, которые по вероисповеданию смешаны... в одних деревнях более римо-католиков, в других – возвращенных из бывшей унии и присоединенных к православной церкви» [67]67
  Там же. Л. 16.


[Закрыть]. Гродненский губернатор письменно объяснил своему подчиненному, что «...под именем русских селений следует разуметь, что жители исповедуют православную веру» [68]68
  Там же. Л. 30.


[Закрыть].

В конце 50-х г. XIX ст. российское правительство по предложению Академии наук попыталось определить этническую структуру населения с помощью приходского духовенства всех конфессий. Священникам было предложено представить статистические данные о своих прихожанах с указанием их национальной принадлежности и домашнего языка. Но оказалось, что полученные данные отражали не столько реальную этно-языковую структуру населения, сколько представления о ней самого духовенства, что, впрочем, делает «приходские списки» очень интересным источником в исследовании механизмов национальной самоидентификации. Причем эти представления основывались прежде всего на исторических знаниях священников. Например, в поданных духовенством материалах их прихожане часто называются кривичами, ятвягами, бужанами. Самим крестьянам эти термины были неизвестны. Католические священники обычно называли своих прихожан литовцами и поляками. Ксендз Индурской парафии в Гродненском уезде отнес местных жителей к польско-литовскому племени. Ксендз Квасовского прихода утверждал, что его прихожане «племени литовского. .. вообще разговаривают на белорусском наречии». Ксендзы из Малой Берестовицы и Крынок присоединили своих прихожан к «ядзвинго-литовскому племени» [69]69
  НИАБ в Гродно. Ф. 886. On. 1. Ед. хр. 118.


[Закрыть]. В результате в Гродненском уезде насчитывалось 2074 православных белоруса, 29 156 православных литовцев и 16 856 литовцев – католиков, 16 426 поляков-католиков и 8171 православный белорус [70]70
  Столпянский И. Девять губерний Западно-Русского края в топографическом, географическом, статистическом, экономическом, этнографическом и историческом отношениях. СПб., 1866. С. 53.


[Закрыть].

Таким образом, в первой половине XIX ст. имперские власти мало интересовались проблематикой этнического состава крестьянского населения Беларуси. Исследования подобного рода проводились отдельными учеными и энтузиастами. Достаточно расплывчатыми были представления также и местной шляхты и духовенства. Наиболее распространенным стал сословно-конфессиональный подход к определению национальной принадлежности, в соответствии с которым шляхта католического исповедания считалась поляками, а крестьяне – «литовцами» и «русскими» («русинами»), В начале 1860-х гг. интерес властей к этническим проблемам на белорусских землях заметно возрос, поскольку эти проблемы приобретали все большее политическое значение. Особенную роль здесь сыграло восстание 1863 г., когда вопрос об этнической принадлежности большинства населения стал одним из ключевых аргументов в идеологической борьбе противостоящих сил. Сразу же после восстания были изданы этнографические атласы А. Риттиха и П. Эркерта [71]71
  Батюшков П.Н., Риттих А.Ф. Карта населения Западно-Русского края по вероисповеданиям. Санкт-Петербург, 1864; Эркерт П.Ф. Взгляд на историю и этнографию западных губерний России. СПб., 1864.


[Закрыть], которые содержали статистические данные об этнической структуре населения Беларуси.

Этностатистикой активно стали заниматься и местные губернские власти. Например, в 1869 г. гродненский статистический комитет собрал и обработал сведения об этническом составе населения губернии (за исключением шляхты), где впервые большинство населения было отнесено к графе «белорусы». Причем определяли национальный состав жителей полицейские приставы, которые присылали свои данные в статистический комитет. Можно предположить, что эти чиновники не особенно углублялись в тонкости этнографии и языкознания. Например, сокольский земский исправник писал в Гродно, что в его уезде проживает сплошное белорусское население, которое разговаривает «испорченным русским языком». Довольно часто полицейские чиновники использовали термин «западно-руссы» для определения идентичности местных жителей. Но уже в статистическом комитете этот термин заменяли словом «белорусы». Таким образом царская администрация сознательно распространяла этноним «белорусы», хотя в Гродненской губернии он ранее использовался весьма редко [72]72
  НИАБ в Гродно. Ф. 14. On. 1. Ед. хр. 601. Л. 7.


[Закрыть].

Именно начиная с 1860-х гг. во всех официальных статистических документах белорусы выступают как отдельная народность, хотя в тех же исследованиях их вместе с великорусами и малорусами включают в общую графу «русские». Появление термина «белорусы» в официальных справочных изданиях, а затем и на географических картах, несомненно, стало существенным фактором в процессе развития белорусского нациостроительства, поскольку являлось необходимым элементом в механизме воображения нации как «воображаемого сообщества».

В польскоязычной литературе и кругах местной шляхетской интеллигенции еще долгое время продолжал употребляться термин «русины». Во время путешествия по реке Неман Р. Глогер писал, что «русины» сидели по берегам Немана до реки Белой Ганьчи [73]73
  Gloger Z. Dolinami rzek. Opisy podróży wzdłuż Niemna, Wisły, Buga i Biebrzy przez Zygmunta Glogera. Warszawa, 1903. S. 28.


[Закрыть]. Термин «русины» использовался и самими крестьянами на белорусско-польском этноязыковом Пограничье. Этнограф Михаил Федоровский отмечал, что польские крестьяне, «мазуры», называли «русинами» своих белорусскоязычных соседей [74]74
  Federowski M. Lud białoruski na Rusi Litewskiej. Krakyw, 1903. T. III. Cz. II. S. 191-203.


[Закрыть].

Новый толчок проведению этностатистических исследований в западных регионах Беларуси дали события революции 1905 г. После издания в апреле 1906 г. разрешения на преподавание в начальных школах польского и литовского языков администрация Гродненской губернии проводит с помощью народных учителей исследование этнического состава населения Белостокского, Вельского и Сокольского уездов, расположенных на границе с Царством Польским [75]75
  НИАБ в Гродно. Ф. 1. Оп.18. Ед.хр. 1097


[Закрыть]. Была организована специальная этнографическая экспедиция, в уездах создавались специальные комиссии в составе предводителей дворянства, чиновников учебного ведомства и «местных, пользующихся доверием людей». Результаты работы названных комиссий в целом совпадали с данными переписи 1897 г., хотя было одно весьма существенное отличие: жители южного Вельского уезда были отнесены к белорусам, а не к «малорусам», как в 1897 г. Трудно сказать, что послужило причиной такой перемены. Возможно, она отражала изменение самоидентификации местной интеллигенции и прежде всего учителей, на которых теперь возлагалось определение этнической принадлежности жителей. По результатам проведенной работы руководство губернии отмечало, что данные, представленные уездными комиссиями, не могут считаться абсолютно точными, поскольку точное определение «народности» возможно только научными силами, а членам комиссии пришлось считаться с существующими среди населения представлениями, согласно которым народность часто смешивалась с религией [76]76
  Там же. Л. 128 об.


[Закрыть].

Сложно однозначно ответить на вопрос, в какой степени статистические данные и этнографические карты влияли на процесс формирования белорусского национального сознания. Несомненно, что это влияние было существенным. Знание географии и статистики населения во второй половине XIX – начале XX в. было уже достаточно распространенным среди местной интеллигенции. Более того, начала географии и статистики преподавались в народной школе. Ученик народного училища слышал от учителя, что он белорус, хотя эта «белорусскость» подавалась в западнорусском духе, как часть более широко понимаемой «русскости». Но интеллигент крестьянского происхождения, и не только крестьянского, на психологическом уровне отождествлял себя с населением, которое называлось «белорусами», и с той территорией, которую заселяло это, белорусское, население, – с Беларусью.