Текст книги "Братчина"

Автор книги: Александр Кожедуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Я поймал на себе несколько взглядов людей из свиты. Они тоже выражали некоторое беспокойство. Где его носит?

Завибрировал в кармане мобильный телефон.

– Иду, – услышал я голос Петрова. – Коридоры здесь длинные. Встречай меня на лестнице.

Я подошел туда, куда велело начальство. Далеко внизу показалась фигура Петрова, и мне стало плохо.

Шеф, что называется, шел винтом. Лестница была очень широкая, но мой руководитель умудрялся шествовать по ней зигзагом, от одного края к другому.

«Не дай бог, споткнется», – подумал я.

Перед последним пролетом я не выдержал и сбежал к Михаилу.

– О, это ты? – удивился он. – Почему не встречаешь?

Я взял его под руку.

– Расслабься, сейчас приду в себя, и можно выступать, – вырвался он. – Речь приготовил?

– Нет.

– Ну вот, ни в чем на тебя нельзя положиться. А я был с Зинкой. Знаешь Зинку?

– Знаю, – сказал я.

– Где мое место?

Я подвел его к столу. По взглядам коллег я понял, что они все оценили пикантность ситуации. Телеведущая рассмеялась.

– Привет, Танька! – плюхнулся на стул рядом с ней Михаил. – Водки выпьешь?

Я знал, что в таких случаях спасает иногда именно водка, и наполнил до краев рюмку, стоявшую перед ним.

– Пей! – приказал я.

Петров послушно взял рюмку. Рука его, как ни странно, не дрожала, и Михаил медленно вылил содержимое рюмки себе в рот.

Я положил на тарелку маринованный огурчик.

– Не надо, – помотал головой Петров. – Еще.

Я снова наполнил рюмку. Михаил выпил.

– А вот теперь можно и выступать! – обвел он взглядом зал. – Где микрофон?

Я показал. Председатель уже начал говорить приветственное слово.

Петров грузно поднялся со стула и направился к нему. Сейчас он уже не качался, наоборот, шел прямо и уверенно, как броненосец в волнах штормящего моря.

– Силён! – сказала Татьяна. – Давно у него работаете?

– Недавно, – ответил я.

– Но свое дело знаете. С таким замом не пропадет.

– Я веду приложение «Лира».

– А я кое-что там читала. Очень симпатичное приложение. Лучше, чем основная газета.

Я пожал плечами.

– Приходите ко мне на интервью. В понедельник я вам позвоню, и мы назначим время. Идет?

– Идет, – кивнул я.

Петрову дали микрофон, и он произнес спич о культуре, которая спасет наш разрозненный мир. Речь была сумбурная, но понятная, а главное, она очень хорошо вписывалась в контекст мероприятия. Во всяком случае, речь председателя была намного сумбурнее.

– Я бы так не смогла, – сказала Татьяна. – Тем более столько выпив.

– У него была деловая встреча, – объяснил я.

– Да уж вижу, – усмехнулась она. – Дорогими духами за версту несет, поэтессы такими не пользуются.

– Она прозаик.

– Понятно.

Прозвучала здравица, и мы стали наполнять бокалы. Я себе налил водки. В таких ситуациях спасает только она, родимая.

Петров в это время чокался с председателем и его замами. Теперь ему можно было и расплескивать содержимое рюмки, и запанибратски обниматься, и даже пошатываться.

– Падать только не надо, – сказала Татьяна.

Мы с ней чокнулись и выпили.

3

В нашем приложении ситуация подходила к какой-то черте. Я, правда, не понимал, что она собой представляет. Лучше других о ней знал Кроликов, но молчал. Я тоже предпочитал не высовываться.

– А вы лучше съездите куда-нибудь, – сказала Тамара. – Все лучше, чем других поить.

Она намекала на то, что к нам очень уж зачастили сотрудники из других отделов.

– Литература прямо не вылезает, – кивнула Тамара. – Алексей Павлович, зачем вы им наливаете?

– А куда деваться? – пожал плечами Кроликов. – Коллеги.

– Какие такие коллеги? Пьяницы!

Тамара явно нарывалась на скандал, но Кроликову, видимо, к этому не привыкать.

– Егоров вообще в редакции ночует, – продолжала витийствовать Тамара. – А у нас пьет.

– Почему здесь ночует? – спросил я.

– Очередная жена выгнала! Знаете, сколько их у него?

– Не знаю, – сказал я.

– Штук пять, и это только официальных!

– А по нему не скажешь, – хмыкнула Ирина. – Одно достоинство – рыжий.

– Тебе нравятся рыжие? – удивился я.

– И черные, а также блондины.

Ирина пристально посмотрела на меня. Мне ее взгляд не понравился.

– В редакции жить неудобно, – сменил я тему. – Нужно ведь душ принять, почистить зубы, позавтракать. Поневоле начнешь пить.

– Особенно на халяву! – Тамара тоже пристально уставилась на меня.

Разговор был содержательный, таким он и должен быть в одном из старейших и крупнейших федеральных изданий.

– Леша к юбилею готовится, – сказала Ирина. – То ли двести, то ли триста лет газете. Будет проходить в Малом театре.

Похоже, она уже близко сошлась с нашим исполнительным директором. Когда успела?

– Ничего не сошлась, – подняла одну бровь Ирина. – Ему Ниночка из бухгалтерии нравится.

– Но ведь находите время о юбилее побеседовать, – тоже поднял одну бровь на челе Кроликов.

– В рабочем порядке. – Тамара засмеялась.

Я в очередной раз подивился сложности их отношений. Вроде подруги и в то же время не упустят случая уколоть друг дружку. Может быть, это и есть дружба нынешней молодежи?

– Не парьтесь, все равно вам не понять, – сказала Тамара. – Алексей Павлович, куда наш Алесь в этот раз поедет?

– В Минск, – ответил Кроликов.

– Что я, в Минске не был? – пробурчал я. – У меня там даже квартира была.

– А куда делась? – оживилась Ирина.

– Куда надо.

Мне не хотелось распространяться о своей бывшей минской квартире. Получил я ее сразу после вступления в Союз писателей, тогда это было обычное дело. Однокомнатная, недалеко от старого аэропорта. И всем она была хороша, кроме месторасположения. Рядом находился мясокомбинат, и раз в неделю мы все задыхались от зловония, исходящего от него. Жильцы окружающих домов утешали друг друга сведениями, что вот-вот мясокомбинат перенесут за город.

Но когда я обменял свою уютную квартиру на комнату в Москве, я испытал облегчение. Тем более комната в коммуналке на весь этаж находилась в самом центре, на улице Воровского. Позже выяснилось, что и в ней полно пикантных особенностей. Например, одна из соседок была бандершей, содержащей притон. Время от времени из ее комнаты выходили заспанные девицы, на каждой из которой явственно прослеживался отпечаток порока, в равной степени манящий молодых и старых мужчин. Второй сосед был недавним зэком, страдающим от туберкулеза.

– Как его сюда прописали?! – разорялась бандерша. – Завтра же пойду в милицию!

Ни в какую милицию она не ходила, но сами менты ее навещали, и довольно часто. «Зачем?» – недоумевал я.

– Тебе там все равно не жить, – сказала жена, когда я поделился с ней своими сомнениями. – Во всех случаях, даже крайних, ночевать ты должен у меня на Ленинском.

– Но там ведь рядом Дом литераторов, – вяло огрызнулся я. – Иногда можно и на Воровского переспать.

– Нельзя!

И я действительно никогда не ночевал там. Может быть, один только раз. И сильно пожалел об этом.

А в середине девяностых, во времена великого передела, нашу коммуналку расселили, и я получил однокомнатную квартиру неподалеку от квартиры жены, на Ленинском. Все были довольны – и те, кто съехал, и тот, кто приехал. А им, по неподтвержденным данным, был Борис Березовский. Но кому, как не ему, въезжать в квартиру площадью двести семьдесят пять квадратных метров в самом центре Москвы? Ремонт квартиры и подъезда был сделан быстро, и она встала, что называется, на запасной путь. Во всяком случае, в ней до сих пор не видно признаков жизни, а я раз в месяц прохожу мимо, только сейчас по Поварской, а не Воровского.

Вот и Березовского не стало, а квартира стоит, ждет своего часа.

– Где у вас дача? – перебила мои размышления Тамара.

– Во Внуково.

– Ближе, чем наша Апрелевка!

– Все равно моя дача находится за городом, – сказал я. – А вы городские.

– Да уж! – хмыкнул Кроликов. – Тамара, у тебя вечернее платье есть?

– У нас все есть. Ирка, скажи!

Ирина свела брови в одну линию и ничего не ответила. Да, не позавидую я тому гражданину, кто с ней свяжется.

– Не надо о грустном, – сказал Кроликов. – В Минске ты будешь присутствовать на встрече с руководством Союзного государства. Можешь даже задать вопрос.

– Можно я поеду вместо него? – вмешалась Ирина. – И спрошу, когда мы наконец объединимся?

– Нельзя! – твердо ответил Кроликов. – У нас есть кому задавать вопросы. А ты помой посуду. Видишь, чашки грязные?

Ирина безропотно собрала посуду и унесла ее мыть.

4

На этот раз мы остановились в спортивном комплексе «Кривичи» под Минском.

– Хорошее место, – сказал я Николаю Павловскому, рядом с которым сидел в автобусе. – Ты здесь бывал?

– Не бывал, но слышал, – ответил он. – Курорт, а не база. В прошлом году здесь встречались главы государств.

– Каких государств?

– Наших, – посмотрел на меня Николай. – Немцы или поляки сюда не поехали бы.

– Верно. На горных лыжах катаешься?

– Нет. И тебе не советую.

– Почему? – удивился я.

– Один мой знакомый в Швейцарии покатался, теперь год лечится. Целое состояние оставил в тамошней клинике.

– Швейцарцы большие мастера по этой части, – согласился я.

– Не только швейцарцы – немцы, итальянцы, французы... Где есть горнолыжные курорты, там и специалисты.

Я не был знаком в деталях со спецификой горнолыжного спорта и промолчал. А Николай не успокаивался – видимо, долго молчал в предыдущие дни.

– Но нам и не дадут покататься на лыжах, – просвещал он меня. – Сначала пресс-конференция, потом сауна с бассейном. Сказали, будут лучшие парильщики. Но самое главное – приедет спец по самогону на меду. Пил медовуху?

– Случалось, – сказал я. – Не самогон, правда, медовый бальзам.

– У нас? – удивился Николай.

– В Литве. Там он называется «Жальгирис». Крепкий, зараза.

– Самогон тоже крепкий, под шестьдесят градусов.

– Откуда ты все знаешь?

– Беседовал с нашим куратором. Оттуда человек. – Он кивнул куда-то вверх.

В принципе я знал, что все наши кураторы оттуда. Но что здесь странного? Информационной безопасности власти всегда уделяли повышенное внимание. Как и выявлению лазутчиков.

– В нашей группе журналисты из пула Союзного государства?

– Не только. Вон тот высокий, например, редактор подмосковного журнала. Олимпийский чемпион.

– По какому виду спорта?

– Водное поло.

До сих пор мне не приходилось общаться с ватерполистами. С одной стороны, пловцы, с другой – борцы, без борьбы мячик у соперника не отнимешь. И его еще надо зашвырнуть в ворота. Настоящие олимпийцы.

– Да, редкие люди, – согласился со мной Николай. – Нас и везут на спорткомплекс, чтоб мы прочувствовали и осознали. Будущее должно быть в руках физически крепких людей.

Я с сомнением посмотрел на Павловского. На спортсмена он похож не был. У меня тоже лучшие годы уже далеко позади. Написать мы, конечно, напишем, но подать пример не сможем.

– Еще как сможем! – засмеялся Николай. – Недаром лучшего самогонщика сюда везут.

Да, циники в Древней Греции появились одновременно со спортсменами-олимпийцами. Интересно, совместить эти две ипостаси кому-нибудь удалось?

– Приехали, – сказал Николай. – Надо было сказать куратору, чтобы нас вместе поселили, но там уже все расписано.

Мы вышли из автобуса. Я оказался в одном домике с ватерполистом.

– Какой этаж предпочитаешь – первый или второй? – спросил он.

– Могу на втором, – сказал я.

– Давай, тебе по лестнице легче скакать, чем мне. Меня Володей зовут.

Мы пожали друг другу руки.

– Что у нас раньше – обед или пресс-конференция? – спросил Владимир.

– Наверное, пресс-конференция.

– Логично. Я тут огляделся – хорошее место. На трассу пойдешь?

– Нет.

– И я нет. Прилягу на пять минут. Позовут на мероприятие – разбуди.

Он лег на кровать и сразу уснул.

«Бывалый человек», – с уважением подумал я.

На пресс-конференции тон задавали знаменитости – Ирина Роднина, Александр Медведь, еще кто-то. Ватерполист-олимпионик сидел рядом со мной.

– А вас почему не позвали? – спросил я.

– Здесь я по другой части, – зевнул он. – Да и выступать не мастак. Каждый сверчок знай свой шесток.

Неглупый человек. В журнале, наверное, с ним легко работать.

Владимир задремал, я стал оглядываться по сторонам. Удивило, что среди участников пресс-тура не так много молодых, в основном люди моего возраста, пятьдесят и старше.

Объявили кофе-брейк, все вышли на площадку под куполом. Отсюда открывался хороший вид на горнолыжную трассу. Незаметно для себя я оказался среди молодых людей в хороших костюмах, под галстуком. Все они были рослые, уверенные в себе, улыбчивые. «Ребята из правительственной структуры, – подумал я. – А ты как пенёк среди молодых дубков».

– Алесь! – вдруг услышал я громкий голос. – Здорово!

Сильно тюкая палкой, ко мне направлялся человек, отдаленно напоминавший одного из моих однокашников по университету. Судя по скособоченной фигуре, недавно его стукнул инсульт.

– Как тебе удалось так сохраниться? – крикнул он, обнимая меня.

– Ваня, – отступил я от него на шаг, – держу строгий режим.

– Какой? – вытаращился Иван.

– Пью, гуляю, – негромко, но внятно сказал я. – А ты, значит, лечишься?

– Лечусь, – повесил голову Ваня.

Я посмотрел по сторонам. Ни одного из аппаратчиков рядом не было. Шуток они не любили. Наверное, как и людей, их отпускающих.

Рядом появился человек приблизительно моего возраста. Надо продолжать светскую беседу, раз уж начал.

– В прошлый приезд видел по телевизору своего новогрудского одноклассника, Вовку Дрозда, – сказал я. – Заместитель генерального прокурора, рассказывал, как они борются с организованной преступностью. Где он сейчас?

– Пока дома, – негромко, но тоже внятно ответил гражданин.

Я понял, что от этих эшелонов власти лучше держаться подальше. Ездил до сих пор на «кукушке» – и продолжай. Вагонами люкс в скоростных экспрессах пусть наслаждаются другие. Хотя и там, если судить по фильму «Убийство в Восточном экспрессе», приканчивают не всех.

Я увидел Павловского, стоявшего неподалеку. Вид у него был серьезный, но глаза смеялись. Тертый калач, хорошо знающий правила игры.

Загремела музыка про первый тайм, что мы уже отыграли. Она была как никогда к месту.

5

После торжественного собрания в Кремлевском дворце Петров заметно ко мне охладел. Во всяком случае, к себе в кабинет стал приглашать гораздо реже. Меня это только радовало, пусть сам разбирается со своей Зинкой.

Не скажу, что я разрывался между издательством и газетой, но и там, и там дела были. В издательстве готовил к выходу в свет собрание сочинений Птичкина. В газете редактировал материалы, присланные из Беларуси, и писал свои.

– Как тебе моя поэма? – спросил Птичкин, зайдя в кабинет на Поварской.

– Какая?

– Про маршала Будённого.

– Хорошая, – сказал я. – Про маршалов не бывает плохих поэм. А тут сам Будённый.

Недавно мне рассказали анекдот про Сталина, в котором главным действующим лицом был как раз Будённый. Правительственный поезд остановился на одной из станций, и из вагона стали выходить всенародные любимцы – Молотов, Каганович, Калинин, Сталин. Молоденький солдат с восторгом называл их имена, публика аплодировала. Будённый замешкался и вышел на перрон последним. «И Будённый, ё... твою мать!» – выкрикнул солдатик. После этого случая на заседаниях политбюро Сталин при появлении Будённого всегда говорил: «И Будённый, трам-тарарам». Члены политбюро хохотали так же весело, как и публика на станции.

– А ты поэму читал? – с подозрением посмотрел на меня Птичкин.

– Конечно, я читаю все книги, которые у нас издаются.

– Вам бы только смеяться, а здесь серьезное произведение.

Кажется, Птичкин тоже знал анекдот про Будённого.

– Я про всех знаю, – кивнул Птичкин. – И особенно про пятую колонну в нашем правительстве.

О правительстве мне говорить не хотелось, тем более после новости о Вовке Дрозде, сидящем где-то дома и ожидающем своей участи. Позвонить бы ему, но телефоны заместителей генеральных прокуроров, пусть и бывших, простым гражданам недоступны.

– Боишься? – испытующе посмотрел мне в глаза Птичкин.

– Конечно, – сказал я. – Не боятся только те, кто сами такие.

Птичкин задумался. Он мог бы сказать мне в лицо все, что думает, но и книгу издать хочется. Вредитель, а я, несомненно, таковым был, хитер и коварен, и бороться с ним надо проверенными методами. Он решил зайти с другого бока.

– Слышал, ты с Петровым дружишь?

– Работаю у него.

– Дрянь человек, столько про армию понаписал. Да и про комсомол... Вепсов знает, что ты с ним якшаешься?

– Наверное.

– Твое, конечно, дело, но добром это не кончится, помяни мое слово. И вообще... Только я никому ничего не скажу, даже под пытками. У сталеваров, знаешь, твердый характер. И прямой. Книгу издадим – я тебе первому дам слово. Если наградят премией, позову на банкет. Надо дружить друг с другом, а не собачиться. Ты меня понял?

– Понял, – сказал я.

Птичкин вышел из кабинета. Я подумал, что поэму про Будённого он написал исключительно ради премии. А что, могут и дать. В России всегда найдется местечко, где оскорбленному есть чувству уголок. А там не только утешат, но и приголубят.

В газете меня ждал антипод Птичкина.

– Ты что-нибудь про «Лиру» слышал? – спросил Кроликов, как только я вошел в комнату.

– Нет.

– И про меня не слышал?

– Нет.

– Что вы заладили – «нет» да «нет»! – фыркнула Тамара. – Леша сказал, что Петров против Алексея Павловича копает. А вы к нему ходите. Что он говорит?

– Давно не хожу, – сказал я. – После Кремля мы рассорились.

– Да ну? – удивился Кроликов. – А что было в Кремле?

– Напились, – пожал я плечами. – Не все, конечно, некоторые, но осадок остался.

– А что, вы можете напиться? – тоже удивилась Тамара.

– Ничто человеческое нам не чуждо.

– Кому это – нам?

– Небожителям. И вообще, не лезь не в свое дело. Так что говорит Белкин?

– Петров ходил к Рыбину, – вздохнул Кроликов. – Беседовали на повышенных тонах. А это добром не кончается.

«Они что, сговорились с Птичкиным? – подумал я. – Разные люди, а мыслят одинаково».

– Ира, он тебе больше сказал, – повернулась к подруге Тамара. – Признавайся.

– Не сказал, а намекнул, – ответила та, стараясь не смотреть на меня. – Скоро, говорит, всё узнаете.

Как всегда, до меня все доходит в последнюю очередь. Что за намеки?

– Ладно, оставим сплетни, займемся делами, – распорядился Кроликов. – Значит, всем коллективом мы едем в Питер?

– Да, в качестве награды за хорошую работу, – заулыбалась Ирина. – Я пошепталась с Натальей, и она все устроила.

Наталья была одна из сотрудниц в департаменте Рыбина. Между прочим, повадками похожа на Ирину, и они вполне могли пошептаться. Но все вместе мы еще никуда не ездили.

– А теперь поедем! – сказала Ирина. – Там шикарная программа – Таврический дворец, жить будем во дворце в Пушкине...

– А Эрмитаж? – встряла Тамара.

– Эрмитаж в частном порядке, – сказал Кроликов. – И вообще, он Зимний дворец. На сколько едем?

– На пять дней.

Ирина стояла перед Кроликовым, вытянув руки по швам. Хорошая подчиненная, вышколенная.

– Поедем? – посмотрел на меня Кроликов.

Я пожал плечами. Скажут – поеду, мое дело маленькое.

6

В город на Неве мы отправились поездом. Нас четверо, в купе никого лишнего. Если кого-нибудь и убьют, найти убийцу не составит труда.

Но весь вечер я рассказывал не про потенциального убийцу, а о Валере Дубко, своем университетском товарище. Прямо перед выездом я узнал, что он умер в Вильнюсе.

– Вы в Минске учились? – спросила Тамара.

– Да.

– А при чем здесь Вильнюс?

Это была долгая история. Сразу после университета мы с Валерой работали в Институте языкознания Академии наук, Валера в секторе славистики, я в секторе современного белорусского языка. Затем я ушел на телевидение, а Валера остался. Диссертацию он не защитил, но для этимологического словаря белорусского языка написал статью по букве «К», корневой букве индоевропейских языков. Никто из докторов наук за эту букву браться не хотел, свалили на младшего научного сотрудника.

Я знал, что Валера не защищался по принципиальным соображениям.

– Чтобы быть хорошим специалистом, не обязательно остепеняться, – сказал он мне. – Тем более фотомастеру.

Валера действительно был мастером фотографии. С первого курса он ходил с тяжелой сумкой на плече, в которой лежали несколько фотокамер, штативы, бленды и прочая дребедень. Снимал он все подряд, но предпочтение отдавал портрету. На первом курсе завоевал Гран-при на конкурсе в Испании. Это был портрет Ленки Коган, самой яркой из однокурсниц. Но были на негативах портреты и других однокурсников, в том числе мой.

– Мой портрет пошлешь на конкурс? – спросил как-то я.

– Нет.

– Почему?

Валера пожал могучими плечами. До университета он занимался штангой, заработав себе какие-то проблемы с сердцем.

На втором курсе Валера женился на одногруппнице Нинке Кожуро. На третьем изобрел проявитель, многократно превосходящий по параметрам все известные. На четвертом написал книгу о кактусах. Их он считал мыслящими существами, попавшими на нашу планету из других миров. Так что буква «К» была не единственным его пристрастием.

После университета наши пути, как я уже говорил, разошлись, однако слухи о нем до меня доходили, в основном, конечно, по сарафанному радио.

Валера основал фотоклуб, в котором обучал недорослей фотографии. Ушел от Нинки, а у них было уже две дочери, и женился на приме-балерине театра оперы и балета. Этот факт, кстати, меня не удивил, балерин Валера охотно снимал еще в университете.

– А ты видел их антраша? – спросил он, когда я заикнулся о балеринах. – Космос, а не прыжки!

Космос интересовал его во всех проявлениях. Меня в балеринах привлекали прежде всего ноги, но говорить о них с Валерой было бы неуместно.

Мы с ним изредка встречались на Ленинском проспекте, позже я и вовсе уехал из Минска, и вот оттуда прилетела весть, что Валера умер на одной из улиц Вильнюса.

– Почему все-таки Вильнюс? – уставилась на меня Тамара. Она внимательно слушала мой рассказ, в отличие от Кроликова и Ирины, которые шушукались о чем-то своем.

– Он там преподавал в Европейском университете, – сказал я. – А сам Вильнюс для него был центром арийской цивилизации. Слышала про арийцев?

– Нет! – отрезала Тамара. – Еще бы инопланетян сюда приплели. В Вильнюсе он зарабатывал на жизнь?

– Можно и так сказать, – вздохнул я. – Там у него были друзья, для которых он раз в неделю готовил рыбу. Кажется, лосося.

Я вдруг остро позавидовал неведомым мне друзьям, приходившим к Валере есть рыбу. Я знал, что если уж Валера брался готовить рыбу, она у него получалась намного лучше, чем в ресторане. Однажды на диалектологической практике в деревне Токарёво Смоленской области мы с ним наловили ершей, и Валера сварил их в котле. Вкуснее я ничего не ел. Что уж говорить о лососе.

– Рыбу и я умею, – сказала Тамара. – А в Вильнюс он уехал на заработки? И что балерина?

– Говорили, он вернулся назад к Нинке, – посмотрел я в темное окно поезда. – С балеринами не так просто ужиться.

– Да уж! – фыркнула Тамара. – Сколько у вас балерин было?

– Сколько надо! – тоже фыркнул я. – Ты будешь слушать?

– Буду, – пробурчала Тамара.

– Я с таким тоже не смогла бы, – вдруг подала голос Ирина. – Забрала бы свои фотографии и к папе.

– А кактусы? – спросила Тамара.

– Кактусы тоже забрала бы. Их можно положить ему под зад, если появится.

Девушки расхохотались.

– А если серьезно? – спросил Кроликов. Он тоже внимательно слушал окончание моего рассказа.

– Если серьезно – то все наши ребята были талантливы, – сказал я. – Или почти все.

– Даже вы? – не сдержалась Тамара.

Ирина дернула ее за руку. Пока она не хотела выходить из образа вышколенной секретарши.

– Только некоторые слишком рано уходят от нас, – продолжил я, – и не так, как надо. Ему бы еще жить и жить.

– Не всё в наших силах, – кивнул Кроликов. – Будем ложиться спать?

Я посмотрел на верхнюю полку. Кроликову с его животом взобраться на нее будет непросто.

– Можно я полезу наверх? – подняла руку, как школьница, Ирина.

– А я не полезу, – сказала Тамара. – В туалет только схожу.

Она встала и потянулась, подняв руки вверх. В спортивном костюме ее ножки смотрелись неплохо. Почему у хороших ножек почти всегда никчемный язык?

– Потому. – Она усмехнулась и показала мне язык.

7

В Питере наши пути разошлись. Я отправился на совещание по информационной безопасности в Таврический дворец, Кроликов с девушками уехали на экскурсию.

– Почему информационной безопасностью должен заниматься один я? – спросил я Кроликова.

– Там будут люди из МВД и ФСБ, – отмахнулся он. – А также из СНГ и ОДКБ. Знаешь такие организации?

– Знаю.

– Тем более Таврический дворец. Я тоже хотел туда заглянуть, но совещания короткими не бывают. Встретимся в обед.

– Думаешь, обедать мы будем вместе?

– Уверен.

Девушки помогли Кроликову забраться в автобус, и тот уехал. Кстати, самим девушкам войти в автобус помогал высокий брюнет. Кажется, я его встречал в ведомстве Рыбина. Стало быть, Ирина о нашей поездке в Питер шушукалась не с одной Натальей.

В Таврическом дворце нам первым делом показали зал, где проходили заседания Государственной думы при царе. Все его знали по картине Репина.

Зал был большой, со старинными деревянными сиденьями, откидными подставками для записей. Я бы не возражал, если бы наше заседание проходило здесь, но нас отвели в другой зал, современный.

Мы разместились за большим овальным столом, политики у микрофонов, журналисты поодаль. Формат нынешних заседаний отработан до мелочей. Я сел в кресло и стал изучать пресс-релиз. Они в принципе тоже были стандартными: присутствовали, выступили, участвовали в дискуссии. Самое большое место занимало перечисление должностей политиков.

«Надо было книгу Довлатова захватить, – подумал я. – Он больше других подходит для таких мероприятий».

В перерыве я прошел в парадный зал дворца. В некоторых местах стены были закрыты ширмами, у стен на равном расстоянии друг от друга стояли музейные работники, в основном пожилые женщины.

Я подошел к одной из хранительниц:

– Экскурсии здесь бывают?

– Очень редко, – улыбнулась она.

– Неужели никто не интересуется дворцом?

– Очень интересуются, но здесь, во-первых, реставрация, а во-вторых, закрытые учреждения, нужен особый пропуск. Но этот дворец всегда был таким.

– Каким?

– Закрытым, – снова улыбнулась женщина. – Вы ведь знаете его историю?

– В общих чертах.

– Екатерина Великая пожаловала его в тысяча семьсот восемьдесят седьмом году Потемкину. Он наезжал сюда редко. А в девяносто первом году устроил для Екатерины неслыханный по пышности прием – пытался вернуть ее благосклонность. Но у нее уже был молодой фаворит Платон Зубов. Современники долго вспоминали этот прием, тем более в том же году Потемкин умер.

– Умер? – удивился я. – Отчего?

– Кто же знает... После смерти Потемкина дворец пришел в запустение, проходимцы пытались вывезти бесхозное имущество – словом, был скандал. Павел велел перевезти убранство дворца в Михайловский дворец. Но первоначально Таврический был хорош – с видом на Неву, Таврическим садом на задах. Венера Таврическая у нас стояла.

Она сказала «у нас». Мне это понравилось.

– А теперь?

– Но вы ведь участвуете в заседании Межпарламентской ассамблеи. Здесь две ассамблеи – СНГ и ОДКБ. Вы в которой?

– В белорусской, – сказал я. – Значит, пожить в нем Потемкину толком не удалось?

– А кому удалось? Меншиков, между прочим, в своих дворцах не прожил и дня. Да и Романовы по меркам императоров протянули недолго. Царская жизнь трудна.

Она замолчала.

Я еще раз посмотрел вокруг. А хорошо в таком вот дворце порассуждать об императорской жизни.

– Мы с вами находимся в Белоколонном зале, – перебила ход моих мыслей хранительница, – а были еще Картинный зал, Гобеленовая гостиная, Диванная, Китайский зал. Построен в настоящем классическом стиле, без излишеств.

Я вдруг увидел, что из посетителей в зале один я, перерыв давно закончился.

– Спасибо за интересный рассказ. Давно здесь работаете?

– Я главная хранительница дворца, – улыбнулась женщина.

Я вновь отметил, что на людей мне везет. Может, и на заседании ассамблеи произойдет что-нибудь интересное.

И оно произошло. После выступлений политиков началась дискуссия об этой самой безопасности. Докладчики сходились на том, что безопасность нужно укреплять, но ничего страшного не происходит. Парламенты заседают, ассамблеи функционируют, председательствующие руководят.

– Можно слово? – неожиданно для себя поднял я руку.

Ко мне придвинули микрофон, причем с некоторой заминкой. Видимо, меня в этом зале еще не очень хорошо знали.

– На мой взгляд, – сказал я, – на Западе нам объявлена настоящая информационная война, и мы должны быть к ней готовы. В ведущих СМИ говорится, что во всех бедах виновата Россия, даже в изменении климата. О военной угрозе и говорить нечего...

И вот тут-то все и началось. Представители обеих ассамблей стали рваться к микрофону, обвиняя меня в излишнем нагнетании страстей и в политической близорукости. Журналистам, конечно, свойственны преувеличения, говорили они, но всему есть предел. Войны не было и нет, и нечего наводить тень на плетень.

«А ложка дегтя может испортить бочку меда, – подумал я. – Хорошо, Петров с Кроликовым ничего не слышали».

Заседание закончилось, и я вдруг обнаружил вокруг себя некоторую зону отчужденности. Меня от коллег отделяли метра три, не больше, но они были.

– Садитесь обедать за наш стол, – скороговоркой сказал мне один из участников заседания, проходя мимо.

Облик его был настолько маловыразителен, что найти стол, за которым он сидел, не представлялось возможным. Я обреченно застыл посреди зала.

– Сюда! – замахали мне люди за столом в углу. – К нам!

Я сел на свободный стул.

– Меня зовут Петром, – представился такой же неприметный товарищ, – а его Владимиром. Вы абсолютно правы: война началась, но начальство этого видеть не хочет. Мы подаем куда надо докладные записки, но их кладут под сукно. А выступать нам не разрешается, хорошо, вам можно.

Мне стало понятно, откуда эти малоприметные товарищи. Молодцы, хоть кто-то делает свое дело.

Я с облегчением принялся за суп.

– Мы тут по своим каналам получили сведения из Австрии, – сказал Владимир, сноровисто разделываясь с котлетой. – У них на дорогах орудовала какая-то заезжая мафия, грабила бюргеров налево и направо. Так они что сделали? Устроили на главной дороге засаду, расстреляли к чертовой матери бандитов и никому ни о чем не сказали. Так и нам надо.

– Засекретили? – спросил я, придвигая к себе тарелку со вторым блюдом.

– Абсолютно! Только нам и сообщили.

– Что за мафия?

– Чеченская или что-то в этом роде. Они кавказцев не различают.

Я кивнул. Европа жила по своим законам. Похоже, наступали времена устанавливать эти законы и нам.

8

– Говорят, ты на ассамблее выступил? – спросил Кроликов, когда мы встретились в холле гостиницы вечером.

– Так, сказал пару слов.

– Аплодировали?