Текст книги "Братчина"

Автор книги: Александр Кожедуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Придерживание дверей было одним из моих любимых занятий. Этим я занимался практически на всех местах службы, в том числе в газете «Литературная жизнь». Там я придерживал дверь, пропуская Кроликова, когда мы с ним ходили в магазин за вином.

Секретарь открыл дверь машины, и я увидел большое ружье из стекла. Это была посуда, заполненная какой-то прозрачной жидкостью. «Водка», – догадался я.

Сейчас в магазинах часто продавались товары в виде сувениров, заполненных водкой или коньяком. Это могли быть бутыли, бочонки, сабли, пушки. Ружья с водкой, правда, мне до сих пор не попадались.

– Едва нашли, – сказал секретарь. – Меня, кстати, Евгением зовут. Ну что, несем?

– Давай, – подошел к нему Владимир.

– Сколько ж в нем литров? – почесал я затылок.

– Литров пять, – сказал Евгений. – А может, семь. Вам хватит.

В этом я не сомневался. Генерал Веретенников знал, что нужно дарить издателю и в каком количестве.

Я побежал к двери, генералы несли за мной ружье. Это была неудобная тара, длинная и, главное, хрупкая. Не дай бог, разобьется. Но лестничные пролеты в нашем издательстве большие, мы благополучно донесли ружье до директорского кабинета.

– А где сам? – уставился на подарок Вепсов. – Это что за генеральские штучки?

– Вызвали в Кремль! – щелкнул каблуками Евгений. – Приносит свои извинения, а это, так сказать, компенсация... – Он ухмыльнулся.

– Водки у нас и своей хватает.

Я видел, что директор пребывает в затруднении: обижаться или не стоит?

– Хорошая водка еще никому не мешала, – вышел из комнатки за сценой Птичкин. – Сейчас нальем и выпьем!

– Юрий Владимирович, что будем делать? – спросил Вепсов.

Из комнатки, дожевывая, вышел Бочкарёв. На нем был парадный пиджак со звездой Героя, орденами и медалями. Я знал, что он надевает его в исключительных случаях.

– Что такое? – посмотрел он на Вепсова.

– Вот, – показал директор на ружье, которое все еще держали в руках генералы.

– Ну, знаете... – почесал затылок Бочкарёв. – Ни в какие ворота не лезет! Веретенников прислал?

– Так точно! – хором отчеканили генералы.

– А как из него пьют? – склонил голову набок Бочкарёв.

Это был хороший вопрос. Мало того, что ружье было запечатано какой-то особенной пробкой, в рюмки из него налить было невозможно.

– Банка нужна, – сказал я. – Или хотя бы стакан. Где Соколов?

– Да, черт возьми! – согласился со мной директор. – Куда его унесло?

– Здесь, – вышел из комнаты, размещавшейся в другом конце кабинета, Соколов. – Что случилось?

– Налей! – распорядился Вепсов. – Видишь, подарок принесли?

Рука Соколова поневоле потянулась к затылку. Это был один из наиболее характерных жестов русских людей, вместе со щелчком по горлу и вращением указательного пальца у виска. Лично я свою руку остановил колоссальным усилием воли.

Соколов, шаркая ногами громче, чем обычно, сходил к себе в комнату и вернулся с поллитровой банкой. Порученцы Веретенникова отковыряли пробку. Я взялся за ружье со стороны приклада, Птичкин за дуло.

– Ну, с Богом! – сказал Птичкин.

Если бы обе его руки не были заняты, он, конечно, перекрестился бы.

С первого раза попасть в горлышко банки нам не удалось, но со второго набулькали почти полную.

– Вы и в бабу не попали бы, – с досадой сказал Вепсов, глядя на лужицу на столе.

Водка подтекла под спящего под лампой Тимку, и тот, брезгливо тряхнув лапой, спрыгнул со стола и удалился.

А мы налили из банки в рюмки и выпили. Водка была настолько дрянная, что у всех на какое-то время перехватило дыхание.

– Даже у нас такой сивухи нет! – громким шепотом сказал мне в ухо Птичкин. – Где он ее нашел?

– Россия-матушка велика, – ответил я. – Авось не помрем.

Крещение шеститомника состоялось.

8

Через несколько дней мне снова позвонил Веретенников.

– Ружье выпили? – осведомился он.

– Наверное, – сказал я. – В кабинете директора осталось.

– Но ты-то сам пил?

– А как же!

– Приглашаю тебя в мэрию на презентацию. Градоначальник будет. Знаешь, где теперь мэрия?

– Вместо СЭВа.

– Да, в конце Калининского проспекта. Жду завтра в семнадцать ноль-ноль. Пропуск будет заказан.

Веретенников называл Новый Арбат по-старому. Но причуды ветеранам простительны, я не стал его поправлять.

– Потому и зову тебя, – сказал Веретенников. – А фюрера не приглашаю. Нечего ему там делать.

Я промолчал. Не мое дело обсуждать генеральские приказы. Да и фюрера. Пусть сами разбираются.

– Все забываю спросить... Как тебе мои воспоминания?

– Очень хорошие! – сказал я. – Пробирают.

– А фюрер свои написал?

– У него романы. Сейчас очередной готовит к печати. Называется «Рок».

– О чем, интересно? Название обязывает.

Я снова промолчал. Мне Вепсов свои романы не показывал. Наверное, не верил в мою объективность. Или во что-то другое. Петров, кстати, тоже не доверял моему вкусу.

– А строптивость не спрячешь, – хмыкнул на том конце провода Веретенников. – Молодые ни в грош стариков не ставят. Я и сам был таким. Короче, завтра приходи, хорошей водки нальют.

Стало быть, он знал, что водка в ружье была плохая. Не паленая, конечно, но и не сделанная ключницей.

– Приду, – сказал я.

На следующий день я пешком отправился в мэрию. От Поварской минут пятнадцать ходьбы. Вепсову об этом мероприятии сообщать не стал. Как говорится, сильные дерутся – у холопов чубы трещат. Мне свой чуб жалко.

На входе меня внимательно осмотрели охранники и велели подниматься на третий этаж.

– Начальство уже там, – сказал один из них.

Я поднялся на нужный этаж. В зале с большим овальным столом уже было полно народу.

«Что-то Жени с Вовой не видно», – подумал я.

Впрочем, на великосветских мероприятиях, подобных нынешнему, челяди и не должно быть видно. Поднес кушанье, налил в бокал, исчез. Ритуал отработан столетиями.

Стараясь не смотреть в сторону виновника торжества, стоявшего в окружении соратников чуть поодаль от прочих, я направился в дальний конец зала. Отчего-то мне казалось, что там безопаснее.

Но и виновник не дремал.

– Кожедуб! – рявкнул он. – Дай я тебя обниму!

Я давно знал, что люди военного сословия питают слабость к моей фамилии. Иногда это внимание вызывало во мне чувство неловкости, но и деваться некуда. Не отказываться же от фамилии.

Веретенников прошагал ко мне добрых ползала, обнял и трижды поцеловал. Ростом он был много выше меня, целоваться в таких случаях неудобно, но я терпел.

Краем глаза я заметил изумленное лицо мэра столицы, наблюдавшего, как генерал лобзается с каким-то шмендриком. «А пусть знает», – мелькнуло в голове.

– Пойдем выпьем, – сказал Иван Иванович. – Ружье-то небось пустое?

– Пустое, – согласился я.

– В следующий раз я пушку с водкой прикачу. У вас ведь есть кому пить?

– Есть, – кивнул я.

– Я это с первого раза заметил. На войне, случалось, пьяные генералы целые сражения проигрывали. Сейчас я это себе не позволяю.

– А на войне? – спросил я.

– На войне бывало.

Генерал усмехнулся. Улыбка, кстати, у него была хорошая.

– Ладно, пойду к мэру, – сказал он. – Хозяина нельзя обходить вниманием.

Он хлопнул меня по плечу и зашагал к мэру. Генерал во всех ситуациях был красив, но в ходьбе особенно.

– А генерал с тобой обнимался образцово-показательно, – услышал я. – Поздравляю!

Рядом стоял Евгений, и я этому не удивился.

– У великих тоже бывают слабости, – кивнул я. – На вас ведь он тоже не каждый день кричит.

– Каждый! – махнул рукой секретарь. – Я привык, а некоторые падают в обморок. Давай на ты.

– Давай.

Мы пожали друг другу руки.

– Он это специально сделал, – сказал Евгений.

– Почему?

– Показал свое место мэру. Даже президенту руку не подает.

– Да ну?!

– Точно. Не ходит на официальные приемы, и всё. Он у нас один такой.

Я хотел было сказать, что и среди писателей есть люди, отказавшиеся от государственных наград, но промолчал. Птичкин, например, ни от какой медали не откажется.

– Люди разные, – сказал Евгений. – И это лучше, чем они были бы одинаковые.

Мысль по словесному выражению была корявая, но по сути хорошая. Мы еще раз обменялись рукопожатием.

– Выпьем? – посмотрел на меня генерал-майор в отставке.

– Одну рюмку, не больше, – сказал я. – Жалко, Владимира здесь нет.

– Его не включили в список, – вздохнул Евгений. – Меня тоже едва вписали.

– Что так?

– Слишком много начальников.

Я оглянулся. Вокруг действительно было очень много начальников.

9

Петров после летучки зазвал меня к себе в кабинет, и я рассказал о приеме в мэрии.

– Веретенников на книгу деньги найдет, – кивнул Михаил. – Кто финансировал?

– Компания «Злато России».

– Ну, это солидная компания! – рассмеялся Петров. – Почти все друг друга перестреляли. Золото, брат, опасный металл. А Веретенникову в самый раз. Выход книги отмечали?

– Конечно, – сказал я. – В присутствии мэра.

Мне не захотелось вдаваться в подробности. Хотя про ружье я Михаилу уже говорил.

– У меня вон тоже стоит, – кивнул на подоконник Петров. – После работы заходи, нацедим по стаканчику.

На подоконнике у него бутыль-качалка виски, в ней литров пять, не меньше. Уже наполовину пуста.

– То тот зайдет, то этот, – вздохнул Михаил. – Особенно Юрка любит прикладываться.

Юра Макунин был заместителем Петрова. Кому к бутыли прикладываться, как не ему. Татьяна, жена Петрова, тоже часто заглядывает сюда, но она предпочитает шампанское.

– Вы что у себя в «Лире» пьете, водку? – посмотрел на меня Петров.

– Всё, – сказал я. – Тоже много людей заходит.

– Да, мне говорили, – усмехнулся в усы Петров.

«Алексей», – догадался я.

– Не только, – сказал Петров. – Вы там полегче на поворотах. Занесет.

Я пожал плечами.

– Принеси мне воспоминания Веретенникова, – посмотрел в окно Михаил. – Интересные?

– Могли быть интереснее, – не стал я врать. – При такой интересной жизни можно было живее написать.

– А так часто бывает, – поднял вверх указательный палец Михаил. – Об интересной жизни пишут неинтересно, а о серой, вроде твоей, завлекательно. – Он хихикнул.

В этом был весь Петров. Сказать гадость близкому человеку – самое милое дело. И не только близкому.

– Я же любя, – сказал Петров. – Кто тебя прикроет в нужный момент? Кроме меня, никто.

Я кивнул. Петров тоже не прикроет, но хотя бы не отдаст на растерзание. Или все же отдаст?

– По обстоятельствам, – усмехнулся Михаил. – Секретаршу себе уже присмотрел?

– Пускай Алексей Павлович присматривает. Меня и так все устраивает.

– Не скажи, без секретарши скучно. Моя Татьяна всех бы уволила, а я защищаю. Овечки.

Ольга меньше всего была похожа на овечку. Да и другие секретарши, которых я видел. Ирина, кстати, вполне может за себя постоять. Почему Кроликов ее не берет?

– Боится, – сказал Петров. – Она хваткая бабенка, вроде Ознобишиной. Мне такие нравятся.

– С Ознобишиной часто встречаешься?

– Реже, чем хотелось бы, – хмыкнул Петров. – Татьяна все время на стрёме. Как она чует, что у меня сегодня встреча с Зинкой?

– Шестое чувство, – кивнул я. – У тебя развлечение, а у нее борьба за существование. Разные вещи.

– Да, разные... – побарабанил пальцами по столу Петров. – Писателю без любовниц нельзя, но они этого не понимают. Хоть бы ты объяснил.

– Кому? – удивился я.

– Татьяне. Она тебя послушала бы.

Как раз вчера Татьяна, столкнувшись со мной в коридоре редакции, спросила, не знаю ли я писательницу Ознобишину.

– Плохо, – сказал я. – Пару раз на вечерах в Доме литераторов встречались.

Зинаида, кстати говоря, мне нравилась. Но у нее Петров. И Татьяна. Вступать на эту скользкую дорожку мне не хотелось.

– И не надо, – сказал Миша. – У тебя жена, сын, рыжая верстальщица. Приставал к ней?

– Нет.

– И напрасно. Они любят, когда пристают. Я заканчиваю роман, а деталей не хватает.

– Каких деталей?

– Любовных! – с укоризной посмотрел на меня Петров. – Приходится у других занимать. Ты, кстати, на эту роль не годишься.

– А кто годится?

– Есть людишки. Так вы, значит, генеральское ружье уже выпили?

– Выпили, – кивнул я. – Водка в нем была плохая, но разве это нас когда-нибудь останавливало?

– Да, водка плохой не бывает, – согласился Петров. – Ее бывает мало и очень мало. Лично я, пока всю не выпью, не останавливаюсь.

Эту особенность Михаила Петрова я знал. Выпивал он, как в одном старом анекдоте, до бесконечности.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Хутор

1

Генерал Веретенников был не единственным генералом, пожелавшим издаться в «Современном литераторе». Я хоть и проводил большую часть времени в «Литературной жизни», в издательство приходил почти каждый день. Вепсов ни один издательский проект не запускал без моего одобрения.

– Ну и где ты шляешься? – спросил он, когда я появился в его кабинете. – Книгу издать надо.

– Одну?

– Пока одну, а там и вторая нарисуется. От генерала Иванова вчера приходили.

– Какого Иванова?

– Того самого, Федора Николаевича. Который собственную партию организовал.

Об этом Иванове я кое-что слышал. Это был генерал новой формации, который мог не только воевать, но и рулить страной. Во всяком случае, так ему казалось.

– Если он идет в политику, без книги не обойтись, – согласился я. – Рукопись принес?

– Сегодня принесет, в пятнадцать ноль-ноль, так что не сбегай. Познакомиться хочет.

Я посмотрел на кота Тимку. Тот спал, что называется, без задних ног. Для меня Тим в вопросах книгоиздания был чем-то вроде талисмана или, если хотите, оракула. Если он при упоминании о новой книге просыпался и поднимал голову, я настораживался: в этом случае с книгой обязательно возникали проблемы.

Сейчас Тим даже не шевельнул кончиком хвоста.

– Издадим, – сказал я. – Тираж три тысячи?

– Пять.

– Тем лучше. Реализацию, как я понимаю, они берут на себя.

– Об этом речь пока не заходила.

– Так ведь политика! – поднял я вверх указательный палец. – У них малых тиражей не бывает.

Поднимать палец вверх я научился одновременно у Вепсова и Петрова. У обоих этот жест появился, похоже, с молоком матери, я его приобрел с годами. Неизвестно, правда, во благо или во вред.

– Обезьянничанье всегда во вред, – сказал Вепсов. – И палец у тебя короток.

У самого Вепсова указательный палец тоже короткий. А у Петрова увечный. Но поднимали они его вверх весьма охотно.

В пятнадцать ноль-ноль я спустился в кабинет директора. Там уже было полно народу. Генерал с директором беседовали в комнате за сценой, свита расположилась за большим столом. Хоть все они были в штатском, я безошибочно вычислил парочку генералов. Но эти генералы были не секретари или денщики – замы. При них несколько молодых людей.

«Партийцы, – подумал я. – Тут должен быть весь срез общества, от молодежи до пенсионеров».

– Вы главный редактор? – подошел ко мне один из замов.

– Главный, – кивнул я.

– Все вопросы по рукописи ко мне, – приосанился он. – Фамилия моя Пастух, зовут Леонид Петрович. Книгу надо издать к маю.

«Почему к маю?» – подумал я.

– Чтоб до сентября раскрутить.

– А в сентябре?

– Выборы в Думу.

Да, отстал я от политической жизни. У людей выборы, а у меня ни книг, ни амбиций. Даже кот Тимка имеет больший вес, чем я. Один из молодых партийцев чесал ему пузо. Тимка удовлетворенно жмурился, перекатываясь с боку на бок. А он не каждому дает чесать себя. Видимо, хорошие люди эти партийцы.

– Как сейчас живут писатели? – спросил Пастух.

– По-разному, – ответил я.

– У Федора Николаевича мать поэтесса, вместе с Луговским училась. Лидию Иванову знаете?

– Слышал, – кивнул я. – Если с Луговским, значит, хорошая поэтесса. Он с плохими не знался.

Леонид Петрович посмотрел на меня долгим взглядом, но ничего не сказал. Видимо, с творчеством Луговского он был не очень хорошо знаком. А я знал, что Луговской симпатизировал вдове Михаила Булгакова. Но тоже ничего не сказал.

– У нас есть свое издательство, – сказал Пастух, – но решили обратиться к вам.

– «Воениздат»?

– И «Воениздат», и «Граница». Но такую книгу лучше издать у штатских.

Я покивал, соглашаясь. С какого-то времени я перестал спорить с генералами.

– А что тут спорить? – улыбнулся Пастух. – Книга причесана, даже отшлифована. Вам только издать.

Отшлифованная книга – это худший из видов печатной продукции. Но не с генералами говорить об этом, и я пошел к молодежи.

Среди них был человек борцовской наружности – широк в плечах, коротко стрижен. Такие люди еще со времен спортивной юности мне нравились.

– Борец? – спросил я.

– Штангист.

Да, уши у него не поломаны. Но и штангисты хорошие ребята. Мы пожали друг другу руки.

– Вы поэта Кадисова знаете? – спросил штангист.

– Знаю, – сказал я.

– Он был у меня взводным.

– Да ну? – удивился я. – А вы сами кем были?

– Ротным.

Юра Кадисов меньше всех был похож на человека, имеющего отношение к армии. А вот поди ж ты.

– И где вы служили?

– В Забайкалье. Дыра дырой. Кроме воинской части, вообще людей нет. Юрочка в пятницу улетал в Москву, в воскресенье вечером прилетал.

– Зачем? – спросил я.

– Отдыхал! – посмотрел на меня бывший ротный. – Его папа был начальником на золотых приисках.

– Понятно, – сказал я. – Деньжата, стало быть, у него имелись.

– Еще какие! Когда демобилизовался, купил себе леспромхоз. Теперь где-то здесь...

– Да, издает журнал «Золото России». Глянцевый. Так вы у него, значит, были ротным?

– Недолго. Моя фамилия Топорков. Володя.

– Теперь у генерала служите?

– Начальник предвыборного штаба.

Я хотел было спросить, сколько у него подчиненных, но из комнаты за сценой вышли Вепсов и генерал.

2

Генерал Иванов производил приятное впечатление. Был он немногословен, улыбчив, с хорошими манерами. Про подтянутость я и не говорю.

«От женщин, наверно, отбоя нет», – подумал я.

– У него крепкая семья, – сказал Топорков.

Да, это непременное условие нынешнего политика. Да и прежнего. Насколько велики у него амбиции?

– В президенты метит, – сказал Топорков. – А что, всё для этого есть.

«Может, не совсем всё? – подумал я. – Говорят, существует мировое правительство, которое всех назначает. Неужели он и туда вхож?»

– Его всюду принимают! – передернул крутыми плечами Топорков. – Тем более мама пишет стихи. Ты тоже пишешь?

– Нет, – сказал я. – Стихи не пишу. С котом вот книги издаем.

Мы посмотрели на кота. Тим даже головы не поднял. Он в этом кабинете видел всяких. Когда Вепсову пару месяцев назад привезли жалованную грамоту на титул барона, он тоже не вылез из-под лампы.

«Не настоящий барон, – подумал я тогда. – Был бы настоящий, Тим сел и поклонился бы. Коты в баронах понимают лучше людей».

Вепсов, видимо, тоже это понял и убрал грамоту со стола. А она с месяц лежала на виду.

– У вас знаменитое издательство? – спросил Топорков.

– Конечно, – сказал я. – Видишь знамя в углу?

Знамя было настоящее, темно-красное, потертое, с двумя орденами вверху у древка. Один орден Октябрьской революции, второй то ли Ленина, то ли Красного Знамени. Не нашел времени, чтобы уточнить.

– Да, пушки не хватает, – посмотрел по сторонам Топорков.

– Какой пушки?

– Ну, которые возле музея ставят. Для солидности.

– Пушку обещал Веретенников подогнать, – хмыкнул я. – У него они особенные.

Топорков тоже хмыкнул, но промолчал. Видимо, он знал, что особенности генералов лучше не обсуждать.

Генерал посмотрел на часы, развел руками и убыл вместе со свитой. Я заметил, что генералы в мирное время крайне занятые люди. И Веретенников, и Иванов постоянно куда-то спешили. А вот нам с Вепсовым спешить некуда.

– У нас мало времени, – хмуро сказал Вепсов. – До мая надо издать.

– Издадим, – сказал я.

– Тут не до смеха, – вздохнул он. – Тима, пусти, работать надо.

Кот не шелохнулся.

– Тима, что ты разлегся, как барин?

«Как барон», – подумал я.

– Кто сегодня в углу кучу наложил? Прямо перед приходом генерала.

Кот поднял голову и зевнул, широко раскрыв пасть.

– Баронам можно, – сказал я.

Директор и кот одновременно посмотрели на меня. Причем взгляд кота был более пристальный.

– Бери рукопись и читай, – распорядился директор. – Хотя что там читать, все вылизано.

Вот это и было самое печальное. Вылизанные рукописи, как правило, бездарные. И в особенности генеральские.

– Не рассуждать! – рявкнул директор.

«У Веретенникова научился, – сказал я себе. – Они почти и не виделись, а берут друг у друга лучшее. Веретенников стал поднимать вверх указательный палец».

В коридоре я столкнулся с Максимовым.

– Еще один генерал? – посмотрел на папку в моих руках Александр.

– У нас генералов много, – согласился я. – Пишут не меньше сказочников вроде тебя.

– Я пишу о вечном! – обиделся Саша.

– Они тем более. Самое милое дело – сначала разгроми, потом вспоминай.

– Да, и учи, как надо строить. Сказки все-таки человечнее.

– Мне нравятся про людоедов. Они выбирали самых красивых девушек.

– Что за манера все опошлять! – вздернул голову Александр. – Я пишу про дедушку с бабушкой, которые жили в цветочном горшке.

– Куда нам до гениев, – согласился я. – Рукопись почитать не хочешь?

– Нет!

Чего-чего, а гонора у Александра хватало. Я унес рукопись к себе в кабинет.

Как только я вошел, раздался телефонный звонок.

– Ну? – услышал я голос Веретенникова. – Иванов еще в издательстве?

– Убыл, – доложил я.

– Рукопись принес?

– В шесть раз меньше, чем ваша.

– Да что они, молодые, могут... Пороха не нюхали, а туда же. Отец у него был боевой генерал, генерал-полковник. Я его знал.

– А мать?

– Что мать?

– Стихи пишет, училась в Литинституте вместе с Луговским.

– Про Луговского я слышал. А про мать нет. Поэтесса, значит?

– Так точно!

– Поэтому из него ничего и не получится, помяни мое слово. Я этих щелкопёров насквозь вижу. Но не будем о мелком. Ты когда зайдешь ко мне?

– Зачем? – удивился я.

– Поговорить. Ты ведь свою книгу обещал принести.

– Обязательно зайду на следующей неделе, – пообещал я. – С этим генералом разберусь и зайду.

– Ладно! – сказал генерал и положил трубку.

Интересно, кто ему сообщил о визите Иванова? Наверное, Соколов. Птичкина сегодня в издательстве не было.

3

Мои издательские дела, конечно, накладывались на работу в газете, но сильно не мешали. Самой большой проблемой оказались командировки в Беларусь. Не скажу, что их было много, но они случались, и не такие уж скоротечные.

– У меня здесь дел полно, – говорил Кроликов. – А ты поезжай и напиши. Куда надо ехать?

– Сначала в Гомельскую область, потом на «Славянский базар в Витебске» и в Беловежскую Пущу.

– Хочу на базар и в Пущу! – высунулась из-за монитора Тамара.

Когда она заговаривала о поездках, в ее голосе появлялись отчетливые нотки скандальности. Я к ним привык, а Кроликов нервничал.

– Зачем тебе на базар? – спросил он Тамару.

– Слушать песни!

– Я думал, торговать, – подмигнул мне Кроликов. – На белорусских базарах колбаса хорошая.

– И сало, – сказал я.

– Да, и сало. Ты сама что купила бы?

– Что надо! – отрезала Тамара. – Вы сами не ездите и других не посылаете.

– Почему, Алеся посылаю, – пожал плечами Алексей.

– Он едет писать, а у меня культурная программа. Алесь, возьмите меня за свой счет.

– За мой? – удивился я.

– Нет, за билет я сама заплачу. А в гостинице поселюсь зайцем. Я много места не занимаю.

Мы с Кроликовым оглядели Тамару. Места она заняла бы много, ноги длинные.

– На металлургический завод, значит, не хочешь? – спросил я.

– Куда?! – изумилась Тамара.

Когда она изумлялась, юбка на ее ногах задиралась выше, чем обычно. Я на это и рассчитывал, задавая нелепые вопросы.

– Журналистов повезут на Жлобинский металлургический завод, – сказал я. – Он самый большой в республике.

– Ну и что? – пожала плечами Тамара. – Вы там что, сталь варить будете?

Как обычно, она ставила вопрос ребром и зачастую была недалека от истины.

Мы приехали в Жлобин, и первое, что я спросил у девушки из областной администрации, которая нас сопровождала, какова цель нашего визита.

– Смотреть, – улыбнулась она. – Я, например, ни разу не видела, как варят сталь.

– В сталеплавильный цех мы вас не поведем, – сказал главный инженер предприятия, случайно оказавшийся рядом.

– Почему? – одновременно спросили мы.

– В прошлый раз одного журналиста потеряли.

– Как потеряли? – спросила девушка.

– Привели делегацию в цех с расплавленной сталью, – объяснил инженер. – Там ведь температура больше тысячи градусов. Он где-то там наверху бегал, сорвался, и всё, даже следа не осталось.

– Не может быть! – ахнула девушка.

– Может, – сказал инженер. – Пойдемте лучше в трубопрокатный цех, там не так опасно.

Девушка беспомощно посмотрела на меня.

– Пугает, – сказал я. – Но в трубопрокатном действительно не так опасно. Вы на хорошей машине ездите.

– «Хонда», – улыбнулась она все еще испуганно. – У вас тоже «хонда»?

– «Мицубиси», – сказал я.

– На сталь можно издалека посмотреть, – сказала она. – Это ведь красиво.

– Красивые вещи самые опасные, – хмыкнул я. – Вы тоже красивая.

– Я замужем!

Девушка успокоилась и перестала рваться в сталеплавильный цех. А я был бы не прочь в нем оказаться. Не одному Птичкину варить сталь. Надо будет при случае спросить, кем он в мартене работал.

– Вы из какой газеты? – спросила девушка.

– Из «Литературной жизни».

– Разве в ней пишут про металлургические заводы?

– В нынешних газетах пишут обо всем, – махнул я рукой. – Вон та журналистка ездит на спортивном «мерседесе».

– На спорткаре? – посмотрела на журналистку хозяйка. – Кто у нее муж?

– Папа генерал.

– Понятно.

Девушка погрустнела. Ее, впрочем, это не портило.

– Куда едем дальше? – спросил я.

– В Чернобыль, – ответила девушка. – Вернее, в зону, зараженную радиацией.

А вот туда мне не хотелось ехать. Но маршрут пресс-тура утвержден заранее, и изменить его не сможет никто.

– Вы с нами едете?

– Нет, я там уже была.

Мы погрузились в автобусы и отправились в радиационно-экологический биосферный заповедник, расположенный неподалеку от Чернобыля.

«Может, не заразимся, – думал я, глядя в окно автобуса. – Людей из зоны, конечно, выселили, остались река, лес, звери и птицы. Это ведь моя прародина».

Мой дед по отцу из Черниговской области, все Кожедубы оттуда. Фамилия давалась по роду деятельности – дубили кожи. Но он скорее днепровский, а не припятский. Впрочем, это все едино, здесь Припять впадает в Днепр. Благословенные места, и вот поди ж ты, авария на атомной станции. Не должна была случиться, а случилась. Да такая, что почти всю Европу загрязнила.

В заповеднике нам показали музей с чучелами зверей и птиц.

– Без людей природа, конечно, блаженствует, – сказал Сергей, сотрудник заповедника. – В реке рыбы полно, птиц стало в разы больше. Зубров и лошадей Пржевальского завели.

– А волки? – спросил я.

– Тоже хватает, но мы их отстреливаем. Кабаны огороды портят. Олени по весне ревут как резаные. Нет, им здесь хорошо.

– А людям?

– Людей пока сюда не пускают. Самое странное – земля самоочищается. Радиоактивные нуклиды уходят, а куда – непонятно.

– Стронций никуда не девается, – сказал второй сотрудник, Виктор. – Правда, нашим зверям он не мешает. Живут себе...

Вот с этой надеждой на чудо мы и уехали из заповедника. Пока человек жив, он будет на него надеяться.

4

На «Славянский базар в Витебске» мы поехали с Кроликовым.

– С трудом добыл билеты на поезд, – пожаловался Алексей. – Очень популярное направление.

– Так ведь фестиваль, – сказал я. – Одних артистов сколько едет. А еще чиновники, творческие работники. Журналистов тоже хватает.

– Действительно, – пожевал губами Кроликов. – Главное, Тамаре не говори ничего.

– Боишься? – хмыкнул я.

– Если узнает – не отстанет. Она девушка настойчивая.

– Ее дело верстать, – сказал я. – Пить и гулять мы и сами можем.

– Работать! – строго сказал Алексей. – В Витебск мы едем исключительно в деловых целях.

Он был прав. Гулять ему, писать мне.

– Вместе погуляем, – успокоил меня Алексей. – Чем этот фестиваль отличается от других?

– Всем, – сказал я. – Но это для тех, кто на них ездит. Ты ведь ни на одном не был?

– Нет, – сказал Кроликов. – Хочу своими глазами увидеть.

– Увидишь, – пообещал я.

В Витебск мы приехали рано утром. Сумки у нас были не очень большие, и мы пешком дошли до ратуши, рядом с которой размещалась дирекция фестиваля.

– Бардак! – сказал Кроликов, увидев толпу журналистов у стойки регистрации.

По этой толпе было понятно, что номера в гостиницах на журналистов либо не зарезервированы, либо зарезервированы не те. А кроме пишущей братии, была еще и артистическая, не менее капризная.

– Прорвемся, – сказал я. – Сейчас придет Витька и все уладит.

– Какой Витька?

– Однокашник по университету. Он здешний.

Скоро появился Витька и действительно все уладил.

– Пойдем отсюда, – сказал он, глядя на это растревоженное осиное гнездо. – Не дай бог, покусают.

– Кто покусает? – испуганно спросил Кроликов.

– Вон та, – показал Витька на журналистку с растрепанными волосами. – Или эта.

Обе были до крайности взволнованы.

– Но нам тоже надо в гостиницу!

– Не надо.

Выяснилось, что сестра Витьки уехала за границу на гастроли и в нашем распоряжении двухкомнатная квартира в центре города.

– Артистка? – спросил Кроликов.

– Танцует в хореографическом ансамбле. Заслуженная.

Я пожалел, что сестра уехала на гастроли. У меня есть несколько знакомых балерин, и все они на порядок лучше растрепанных журналисток. Про стать и говорить нечего.

– Наверное, давно было, – пропыхтел сзади Кроликов. – А сейчас новое тысячелетие.

Ему трудно было угнаться за нами, поджарыми лоботрясами. А у самого и пузцо, и трясущиеся щеки, на носу очки. Начальник.

– Давай помогу, – сказал Витька и отнял у Кроликова сумку.

– Далеко? – спросил тот.

– В первом доме за мостом. Рядом.

Я посмотрел на реку, которую мы переходили по мосту. По темной воде Западной Двины бежали дорожки, освещенные солнцем. На реке ни одной лодки, не говоря уж о пловцах. Чем-то она похожа на Вислу.

– Здесь рыбу ловят? – спросил я.

– За городом, – махнул рукой Витька. – В воде мазута полно, никто не купается.

Понятно. Раз никто не купается, значит, и рыбу не ловят.

– В Витебске девушек намного больше, чем парней, или мне кажется? – спросил Алексей.

Ему пришлось перейти на трусцу, чтобы меня догнать, и теперь он вытирал рукой пот с лица. Совсем упарился, бедолага.

– Не кажется, – сказал Витька. – А что будет завтра!

– Что?

– Весь центр заполонят девицы. Со всей Европы приедут.

– Зачем? – остановился Алексей и достал из кармана носовой платок.

Мы тоже остановились.

– Фестиваль! – повел рукой Витька. – Они ждут его целый год и съезжаются. Традиция нового тысячелетия.

Да, миллениум... У меня есть подозрение, что ничего хорошего он человечеству не принесет.

– Так ведь им жить, а не нам, – сказал Витька. – Мы свое прожили.

– Ну, не до конца! – запротестовал Кроликов.

Стерев с лица носовым платком пот, он ожил.

– Как она называется? – кивнул Алексей в сторону реки.

– В древности Эридан, – сказал Витька. – У нас с таким названием есть ресторан, мой друг держит. Если хотите, вечером сходим.

– Что за друг? – спросил я.