Текст книги "Братчина"

Автор книги: Александр Кожедуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Ружье с водкой

1

– Ты еще числишься в своем издательстве? – спросил как-то Кроликов. – Или просто туда заходишь?

Он был проницательный человек, мой начальник. В издательство я скорее заходил, чем приходил. Директор издательства Вепсов этих мелких отличий в глагольных формах слова «ходить» не замечал. Во всяком случае, он ничего не сказал, когда узнал, что я занимаюсь «Лирой». Время было такое, когда люди старались сидеть в нескольких местах сразу, в народе они назывались многостаночниками. Вепсов и сам числился заместителем председателя в Международном сообществе писательских союзов. Организация возникла недавно, и никто не мог сказать наверняка, что она собой представляет.

– МПС какой-то, – сказал писатель Птичкин, с которым я столкнулся у входа в издательство. – Но там хоть пути сообщения, а тут черт знает что. У вас книги еще издают?

– Издают, – кивнул я. – Идите к Вепсову, он как раз у себя.

– Раньше здесь и наливали, – пробурчал Птичкин. – Зайдешь – тебя сразу за стол. Уважали писателей.

Я не стал говорить, что сейчас тебе скорее нальют, чем издадут книгу. Сам разберется, тем более с его писательским стажем. Восьмой десяток покатил человеку.

– Говорят, у тебя книга вышла? – как бы невзначай взял меня за руку Птичкин. – Где будешь показывать?

Я попытался высвободиться, но это был пустой номер. Вырваться из объятий таких заслуженных писателей, как Птичкин, еще не удавалось никому.

– В Доме национальностей, – перестал я трепыхаться. – Или в Доме литераторов. Приходите.

– И приду, – посмотрел мне в глаза Птичкин. – И даже скажу, если захочешь. Я ведь тебя, подлеца, люблю.

Он разжал руку. Силен, ничего не скажешь. Старая школа.

– Так мы же в литературу пришли с завода, не то что некоторые! – Птичкин хмыкнул.

Я развел руками. На заводе мне действительно приходилось бывать только на экскурсии.

– Да я не про тебя! – махнул рукой Птичкин. – Твой директор в литературу пришел по комсомольской путевке. А должен был оставаться на рыболовном сейнере, ему там самое место.

Все-то он знает, наш Птичкин. Я про своего директора знал лишь то, что до издательства он работал в газете «Труд».

– Туда он попал по протекции Бочкарёва, – сказал Птичкин. – А до этого сидел в «Мелодии». В одной комнате с Визбором.

– С самим Визбором? – удивился я.

– Конечно, с самим. До сих пор ему завидует.

– Славе?

– В основном женщинам Визбора. Сам-то он плюгавый.

Да, мы с Вепсовым мелковаты, и не только в сравнении с Визбором. А Птичкин и в семьдесят орел.

– Во-первых, я с завода, а во-вторых, крупным издательством руководил. Не таким, конечно, как ваше, но тоже приличное. Молодых поэтов издавали. Ты стихи писать еще не начал?

– Нет, – сказал я.

Птичкин приличными людьми считал одних поэтов, и в первую очередь Есенина. С него он начинал все свои статьи о литературе. Видимо, ему казалось, что имя Есенина затушует его собственную косноязычность. А она была запредельной.

– А эти, которые гладко пишут, все как один западные холуи, – сказал Птичкин. – Я, когда читаю Льва Толстого, тоже спотыкаюсь, и ничего. «Войну и мир» давно перечитывал?

– Давно, – вздохнул я.

Кажется, Василий Птичкин не видел во мне соратника по литературной борьбе. А бои вокруг гремели нешуточные, и во всех них Птичкин гарцевал впереди на белом коне. Чапаев, а не поэт.

Кстати, чтимый мной Бабель «Конармию» написал. Да и Гайдар с Фадеевым не отсиживались в тылу.

– Раньше писатели были не ровня нынешним, – кивнул Птичкин. – Богатыри! Пошли со мной к Вепсову.

– Зачем? – спросил я.

– Для поддержки. Он ведь не читал меня. И вообще поэтов не любит.

Вепсов в равной степени не любил поэтов и прозаиков, но я промолчал.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, в кабинет генерального директора. Тот, как обычно, сидел за столом, заваленным книгами, и что-то писал. Под настольной лампой лежал, раскинув лапы, издательский кот Тимка.

Кабинет директора был местной достопримечательностью, его даже в кино показывали. Сцену, когда Мимино в фильме Данелии приходит к большому начальнику устраиваться на работу, снимали как раз в нем. Точнее, в конференц-зале, расположенном рядом с кабинетом. Но по размерам они одинаковы, так что разницы не замечал никто.

Я и сам не заметил бы, если бы не Соколов, наш директор по хозяйственной части. Вот он к мелочам относился трепетно.

– А Соколов юморист, – сказал Птичкин. – Они всегда видят то, что не надо. Заковыристые людишки.

У Птичкина, как я заметил, на каждого пишущего человека был свой реестровый номер. По высшему разряду проходили поэты, на втором месте прозаики, замыкали строй юмористы-сатирики. У меня, кстати, тоже был свой реестр, но в нем в последних рядах маршировали поэтессы. Однако и там бывали исключения – та же Ахматова, например.

– Григорий, – обратился к Вепсову Птичкин, – где тут у тебя Ахмадулина живет?

– Напротив, – кивнул в окно Вепсов. – Вон в том доме. Зачем она тебе?

– Низачем, – пожал плечами Птичкин. – Просто так спросил. Она хоть и поэтесса, но до Есенина ей далеко. Ты согласен со мной?

– Согласен, – сказал Вепсов. – Сейчас скажу Соколову, чтоб стол накрыл. Выпьешь?

– Конечно! – приосанился Птичкин. – Давно не сидел с товарищами. Разбрелись по конурам, сидят как сычи. Завистливые стали.

– Чему тут завидовать? – хмыкнул Вепсов.

– Всему! – рубанул воздух рукой, как саблей, Птичкин. – Тому, что мы сейчас за стол пойдем, тоже завидуют. Ты романы издаешь, у молодых шашни с газетой...

Они оба уставились на меня.

– Пусть порезвится, – сказал Вепсов. – Но прежде надо книгу издать, точнее, шесть книг.

– Какую книгу? – напрягся Птичкин.

– Веретенников воспоминания написал, шесть томов. А ему есть что вспомнить.

– Сам Веретенников?! – изумился Птичкин. – Этого, конечно, издавать надо. Заслуженный генерал!

Я понял, что от этой книги мне не отвертеться. Пусть в издательстве мне платят гроши, но что-то ведь делать надо.

– Рукопись принес? – спросил я.

– Вон, – кивнул на толстую папку Вепсов. – Но прежде чем за нее браться, нужно решить вопрос с деньгами. Ты, кстати, его решил? – Он посмотрел на Птичкина.

Тот пожал плечами.

– Решай, – строго сказал Вепсов. – Без этого сейчас никак.

2

На встречу с руководством компании «Злато России» я отправился вместе с главным художником издательства Николаем.

– А тебя за какие грехи сюда отправили? – спросил я.

– Если спросят о макете книги, расскажу, что и как, – невнятно объяснил Николай. – Да и двоим лучше, чем одному.

В этом я с ним был согласен.

Николай хороший парень. Правда, слова из него надо вытягивать клещами, а нас, как я понимаю, ждало словесное ристалище.

«Придется попыхтеть», – подумал я.

Коля хмыкнул.

Офис компании угадывался за высоким каменным забором. У ворот охранники с автоматами.

«Надо же. Почти центр Москвы, а тут бандиты с автоматами, – подумал я. – Собак, правда, не хватает».

Овчарки хорошо монтировались бы рядом с охранниками. Мне, как бывшему редактору телевидения, нравилась картинка автоматчиков с лающими псами у ног. Как в концлагере.

– Богатые люди, – уважительно сказал Коля.

Да. Мы с ним не совпадали по возрасту. У меня на первом плане лагерь, у него деньги. Хотя сам он в данную минуту был беден, как церковная мышь.

– Может, хоть здесь заработаю, – вздохнул Николай.

А вот это напрасные мечтания.

Один из охранников небрежно обхлопал нас и кивнул: проходите. Я не обиделся. В разряд серьезных людей мы с Колей не попадали.

– А если бы у меня был пистолет? – спросил Николай.

– Пристрелили бы.

Коля хохотнул. Веселья, правда, в его глазах я не увидел.

Еще один охранник, но уже с кобурой пистолета на ремне провел нас по длинному коридору в комнату с надписью «Переговорная».

– Принимают как посольских людей, – сказал я Николаю. – А в переговорах что главное?

– Что?

– Не продешевить.

Коля хмыкнул. С его словарным запасом он идеально подходил для переговоров.

В комнату вошли два человека: молодой и старый. И мне сразу стало ясно, кто здесь главный. У него тоже был минимальный словарный запас, но комплекция, бритый затылок и водянистые глаза снимали все сомнения – он старший. Правда, после вчерашнего он чувствовал себя неважно, я это понял по запаху изо рта. И по отвращению, с которым на нас посмотрел.

– Чья книга? – спросил он своего спутника.

– Веретенникова.

– Ладно, разбирайтесь без меня. Я по делам.

Начальник вышел.

«Пошел похмеляться», – подумал я.

Пенсионер, в отличие от него, никуда не спешил. Он внимательно оглядел меня, Николая, подошел к окну.

– Жарко, – сказал он. – Водички не хотите?

Мы покивали. Водичка сейчас не помешала бы.

Пенсионер вышел и вернулся с двумя бутылками воды. Одну взял себе, вторую поставил передо мной.

– Ну? – спросил он.

Это был худший тип переговоров: тебя заставляли раскрыть карты, не показывая своих.

– Мы готовы издать книгу, – сказал я. – Шесть томов. Тираж три тысячи. Деньги нужны.

– Деньги? – удивился переговорщик. – А если за ваш счет?

По глазам я понял, что он шутит.

– Нету, – сказал я. В отличие от него, мне было не до шуток.

– Да, деньги... – побарабанил он пальцами по столу. – И сколько?

– Вот, – достал я из папки лист бумаги. – Предварительная калькуляция. В бухгалтерии посчитали.

Я знал, что цифры там были от фонаря. Вепсов в расчетах сильно завышал их, полагая, что спонсор так же сильно будет снижать. А уж на чем заказчик и исполнитель сойдутся, одному Богу известно. Скорее всего, и не Богу.

– Меня Виктором Ивановичем зовут, – сказал представитель спонсора. – Фамилия Пивоваров. Но цена здесь, прямо скажем... Вы кто будете?

– Главный редактор, – пробормотал я. – А это главный художник. Цифры, вестимо, из бухгалтерии. Так что сказать директору?

– Скажите, что мы здесь посоветуемся. И созвонимся, естественно, с Иваном Ивановичем. Это ведь он захотел у вас издаваться?

– Он, – сказал я.

– Сам приходил?

– К директору.

Я, правда, не знал, приходил ли Веретенников к Вепсову. Но уж если назвался груздем, полезай.

– Когда-то вы были самое известное в стране издательство? – глотнул из пластмассовой бутылки Пивоваров.

– Были, – кивнул я и тоже глотнул.

– А теперь?

– Теперь не такое известное.

– Почему? – вдруг подал голос Коля. – Кайдановский у нас вчера полдня на книжном развале ковырялся. Две книжки купил.

– Артист? – удивленно взглянул на него Пивоваров.

– Да, тот самый, – сказал Коля. – Свой среди чужих.

– Или чужой среди своих, – подтвердил я.

– Ну, тогда и Веретенникову у вас самое место! – развеселился Пивоваров. – Я своим так и скажу: у них даже артисты покупают книги.

«А он не дурак, – подумал я. – Интересно, где он служил до того, как стал золотодобытчиком?»

– В райкоме партии, – улыбнулся Виктор Иванович. – Как раз идеологией занимался. Думаю, мы договоримся. Но последнее слово, естественно, за Иван Иванычем.

Не сговариваясь, мы с Николаем встали и направились к двери.

3

– Надо сходить к Иван Иванычу, – сказал Вепсов. – Хочет познакомиться.

– С кем? – спросил я.

– С тобой, – посмотрел на меня Вепсов. – Ты ведь редактор. Ему хочется, чтоб все было тип-топ.

«Всем хочется, – подумал я. – Но главный финансовый вопрос, а не редакторский».

– С финансами он решит, – махнул рукой директор. – У него здесь офис рядом.

– Какой офис?

– Ассоциация Героев Союза, – удивленно взглянул на меня Вепсов. – Ты что, не знаешь?

– Нет, – сказал я.

– А еще в бульварном листке работаешь. Как он называется?

– «Литературная жизнь».

– Да, раньше были газеты, а теперь черт-те что, – поморщился директор. – Сегодня и отправляйся. Звонил.

– Иван Иваныч?

– Кто ж еще... Только ты там особо не распространяйся, слушай да помалкивай. С большими людьми лучше общаться на расстоянии.

«То-то сам к нему не идешь, – подумал я. – В газете “Труд” небось каждый день на Старую площадь бегал».

– Куда надо, туда и бегал.

Директор уткнулся взглядом в бумаги. Они ворохом лежали по всему столу, и иногда, чтобы найти нужную, приходилось тревожить кота Тимку. Он этого не любил.

Я отправился на Старый Арбат, в одном из зданий на котором размещалась Ассоциация Веретенникова.

В хорошем месте ему выделили офис. А говорили, с нынешней властью он не в ладах. Да, разногласия в оценке событий были, но у кого их нет? Черномырдин и тот время от времени разражался афоризмом: «Никогда такого не было, и вот опять...» А что опять? Дураки да дороги, других проблем в России нет.

По Новому Арбату я проходил каждый день, и всякий раз меня охватывало чувство тревоги. Куда катится страна со всеми этими казино, швейцарами в ливреях и валютными обменниками в каждой подворотне? Хорошо, хоть Героев сюда пустили...

Я вошел в типовое высотное здание, показал охраннику паспорт и на лифте поднялся на пятнадцатый этаж. А там свои охранники, и им тоже надо показывать паспорт. Кто от кого отгораживается? Неужели так много тех, кто рвется в герои?

Ко мне вышел относительно молодой человек и провел в приемную. Был он в штатском костюме, но даже мне было понятно, что это военный. Выправку никакой костюм не скроет.

– Посидите пока здесь, – сказал он. – Иван Иваныч скоро освободится.

Я подошел к дивану, на котором уже сидел представительный мужчина. Вид у него был недовольный.

«Лицо больно знакомое, – подумал я. – Наверное, в телевизоре часто мелькает».

– Присаживайтесь, – сказал мужчина. – А кто у Ивана?

– По телефону разговаривает, – ответил секретарь.

С первых же слов я узнал посетителя. Это был заместитель генерального прокурора Наместников. Его действительно часто показывали по телевизору. Но от других медийных персон прокурор отличался не лицом, а голосом. Точнее, голосищем. Мне захотелось поковыряться пальцем в ухе, но я сдержался.

Я сел и взял один из журналов, стопкой лежавших на столике у дивана.

– Самара? – покосился на журнал Наместников. – Знаю я тамошнего губернатора. Сажать его надо!

– За что? – удивился я.

На всякий случай я немного отодвинулся. От слова «сажать» зазвенело не только в ухе, но и во всей голове.

– А вы американские фильмы смотрите? – придвинулся ко мне Наместников. – Ну, те, в которых катера по океану гоняют? Что ни катер, то лайнер! Этажа три, не меньше.

– Смотрю, – кивнул я.

Отодвигаться мне уже было некуда, я сидел на краю дивана.

– Вот! У американских толстосумов по одному катеру на брата, от силы два. А у самарского губернатора пятьдесят! Сажать его надо, немедленно сажать!

В приемной загудело, как от церковного набата.

И тут отворилась дверь, и в ней показался Веретенников. Стало тихо.

– Шумишь? – негромко спросил он Наместникова.

– Да нет, – стушевался прокурор. – С молодым человеком беседуем.

Оказывается, он умел ворковать.

– Подожди, – кивнул хозяин кабинета. – Сейчас.

Он повернулся к секретарю, вытянувшемуся у стола по стойке смирно.

– Где документ, который я велел подготовить? – во все генеральское горло гаркнул Веретенников. – Я спрашиваю, где ведомость?!

Секретарь раскрыл рот, но не издал ни звука. В подобных ситуациях и у меня случалось замыкание. Иногда казалось, что теряю сознание.

– Немедленно найти! – отдал приказ Веретенников.

Секретарь дернулся, но остался стоять по стойке смирно.

– А теперь заходи, – обычным голосом сказал генерал Наместникову. – А вы подождите. – Он улыбнулся мне.

По спине пробежал холодок.

Начальники скрылись в кабинете. Я перевел дыхание.

– Да вот же она, ведомость! – показал мне лист бумаги секретарь. – Как я ее сразу не увидел?

Я кивнул. Подобные казусы мне были хорошо знакомы.

– Вы здесь служите? – спросил я секретаря.

– Вышел в отставку – и сюда, – кивнул тот. – Генерал-майору особо некуда пристроиться.

Да, Веретенников, кажется, был генерал армии. У него и должен денщиком служить генерал-майор. Пардон, секретарем. Совсем я запутался в этих должностях и званиях.

4

Рукописи Веретенникова я читал месяца два, не меньше. В каждом томе не меньше пятисот страниц. В принципе их можно было и не читать. Стиль править не надо, а запятые корректоры расставят. Но я читал.

– Не торопись, – сказал Вепсов. – Пока не решится финансовый вопрос, спешить некуда.

– А он решается?

– Конечно. Пивоваров чуть не каждый день приходит.

– Советуется?

– Ему наша сёмужка нравится. Вместе с водкой, естественно. Интересный мужик.

– Идеолог?

– Прохвост! Всегда там, где маслом намазано. Сейчас к золотоискателям примкнул, а в их бизнесе одни бандиты. Ты ведь был у них?

– Был, – кивнул я.

– Значит, видел. А Пивоваров так, для прикрытия. Иезуит, каких мало.

– Вы с ними встречались?

– Почти каждый день! И в прежние времена, и сейчас. Птичкин и тот в иезуитство впадает. Когда ему что-то надо.

Всем всегда что-то надо. Какой интерес сейчас у Веретенникова?

– Представить потомкам собственную картину мира, – вздохнул Вепсов. – Они ведь, эти потомки, спросят. А ты им воспоминания. Где служил, в каком чине, какие отдавал приказы. Он ведь мог тогда власть употребить. А не захотел.

Я промолчал. Игры с властью мне никогда не нравились. Впрочем, меня к ним и не подпускали. Хорошо это или плохо?

– Иди и читай воспоминания, – распорядился Вепсов. – Или ты выпить хочешь?

– Не хочу, – сказал я.

– А Петров тебе наливает?

– Иногда, – посмотрел я в окно. – Газетное дело суетливое. Выпивать надо в неспешности и размеренности.

Вепсов хмыкнул. Вот он как раз понимал толк в выпивке. Завел специального человека, который жарил отбивные и наливал в рюмки. Одно время этим занимался Соколов, но не оправдал доверия. Сатирик. А они, как сказал Птичкин, всегда видят то, что не надо. Соколов теперь ругается с грузчиками и уборщицами. В комнатке за сценой правит бал Паршин, служивший когда-то поваром в элитных войсках. Отбивные у него и правда хорошие.

– Ближе к вечеру зайди, – придвинул к себе очередную стопку бумаг Вепсов. – Бочкарёв приедет. Посидим повспоминаем. Только это и остается.

Я вечером хотел отправиться в городскую писательскую организацию, к Уткину. Давно там не был. Все-таки несколько лет числился в бюро прозы, принимал в Союз писателей молодежь. Теперь это бюро тоже только в воспоминаниях. Но в кабинет к Уткину зайти с бутылкой можно, не прогонят. Отбивных там, правда, не жарят. И вообще плохо с закуской.

– Приду, – сказал я. – Юрия Владимировича всегда полезно послушать.

– Вот-вот, – пробормотал Вепсов. – У вас там в бульварном листке, наверно, и поговорить не с кем. Измельчал народ.

Я отправился читать воспоминания. Зашел Саша Максимов.

– Кто у тебя? – посмотрел он на папку с рукописью.

– Веретенников.

– Пройдет лет двадцать, и книги никому не будут нужны. Даже Веретенникова. Профессия писателя вымрет.

– Совсем?

– Совсем. Мы, конечно, до этих времен не доживем, но профессии такой не станет, вместе со страной исчезнет.

Максимов был близок к истине, но мне не хотелось ее принимать. Имею я право на небольшую слабость?

– Конечно, имеешь, – похлопал меня по плечу Саша. – В газету устроился. Хорошо платят?

– Нормально, – сказал я.

– А здесь совсем гроши. Правильно, что ушел. Я вот книгу об Андерсоне закончу и тоже куда-нибудь уйду. Поможешь?

– Помогу, – кивнул я. – Жалко, ты журналистикой не занимаешься. Мне вот надо интервью у Антонова взять. Знаешь такого певца?

– Знаю, – вздохнул Саша. – Интервью не по моей части. Он меня и на порог не пустит.

– Почему?

– Эстрадник. Они девочек любят.

Я задумался. Действительно, на интервью надо кого-нибудь из молодых отправить, ту же Ирину. Как раз и проверим, способна ли она писать.

– Сам-то рассказы пишешь? – посмотрел на меня Максимов.

– Редко. Разве до рассказов сейчас?

– Точно, за них никто ничего не платит. Надо идти в коммерческое издательство. У тебя ведь жена там работает?

– Работает, – буркнул я.

Я знал, что Максимова интересуют не мои рассказы, а жена в ипостаси редактора коммерческого издательства. Но как ему объяснить, что коммерсантам нужна не проза Максимова, а нечто другое?

– Книгу про Андерсона можно хорошо продать, – сказал Саша. – Я и отредактировать могу любого автора. Им ведь нужны редакторы?

– Не знаю, – сказал я.

– А ты спроси.

– Ладно, спрошу. Интервью, значит, брать не хочешь?

– Нет, – мотнул бородой Саша.

Нынешние авторы были упрямы, тем более детские писатели вроде Максимова. Неужели и впрямь кончается наша профессия?

– Кончилась! – ухмыльнулся Максимов. – Наше издательство агонизирует, а там придет черед и газет. Человечество уже определилось, но мы этого не понимаем.

На этом духоподъемном утверждении мы расстались.

5

– Что-то вид у вас не такой, – сказала Тамара. – Нервничаете?

– Отчего мне нервничать?

– Ну... С женой, например, поругались. Я со своим Гариком третий день не разговариваю.

– Что так?

– Пьяный пришел. Я этого не люблю.

– Но рюмочку коньяка можешь принять?

– Мне можно, а ему нет. Со мной пусть пьет. Или хотя бы с Иркой. Вы ее берете на работу?

– Спроси у Кроликова, – махнул я рукой. – Он штат набирает.

– А Кроликов говорит, надо с вами решать. Вы что, не видели Ирку? Красивая.

– Да все вы... А что она у нас станет делать?

– Я же вам сто раз говорила – хороший секретарь. И вообще все может. Пишет без ошибок.

Это был серьезный плюс. Сама Тамара, как я уже заметил, была безграмотна. Но в этом заключалась уже особенность профессии верстальщика. Даже в «Литературной жизни» они допускали ошибки. Причем, как правило, в заголовках. Чаще всего эти ошибки ловил Петров, и на летучках все, от редактора до свежей головы, сидели в полном недоумении: как это можно было не увидеть? А вот можно. Заголовок, набранный крупным шрифтом, глаз пишущего человека не воспринимал. Да и мозг. Сами же верстальщики на подобные мелочи не обращали внимания. Текст для них был лишь набором букв, пустым и даже бессмысленным.

Но Тамара и в их рядах была уникум, слово «молоко» могла легко написать с двумя «а».

– Ты сама где-нибудь училась? – спросил я.

– Конечно! – возмущенно уставилась на меня Тамара. – В Бауманском, инженер-метролог!

– Кто?!

– Метролог, могу все до миллиметра измерить. – Она хихикнула.

– Ты это брось, – сказал я, – в серьезном месте работаешь.

– А Петров не прочь, чтоб у него измерили... И Леша.

Да, с нынешней молодежью не соскучишься. Хотя какая она молодежь? Тридцатилетняя старуха. Но говорить ей об этом не стоит.

– Не надо, – сказал Кроликов. Он только что вошел в комнату и сразу все понял. – Поэтов заверстала? – строго спросил Алексей. – Их там человек десять.

– Семь, – буркнула Тамара. – Сейчас закончу.

– Вот, ничего еще не сделала, а споришь. Чем ты недовольна?

– Хочу, чтоб Иру на работу взяли.

– Чем она будет заниматься? – перевел взгляд на меня Кроликов.

– Могу на интервью отправить, – сказал я.

– И отправь. Кто у нас в плане?

– Антонов.

– Певец? Певца она не потянет...

Мы замолчали.

– Она кого угодно потянет, – выглянула из-за монитора Тамара. – Вы плохо Иру знаете.

– Знаю я твою Иру, – сказал Кроликов. – Другого деятеля культуры у нас нет?

– Полно, – сказал я. – Ее хорошо бы к какому-нибудь вояке послать.

Я почему-то подумал о секретаре Веретенникова, генерал-майоре в отставке.

– Военных она любит! – оживилась Тамара. – У нее и первый муж был военный. Развелись, правда, через год. И сейчас она с Толиком...

– Которому краской машину облила? – вспомнил я.

– Собирается облить, – спряталась за монитор Тамара. – А мы про военных пишем? Или только про певцов с поэтами?

– Про всех пишем, – сказал я. – Подыщу подходящую кандидатуру и сразу отправлю. Секретарь в принципе нам не помешал бы...

– Я тоже над этим подумаю, – кивнул Кроликов. – Но сейчас не до Иры. Нужно пробивать финансирование на следующий год.

– Пробивай, – разрешил я. – У меня тоже книга воспоминаний в издательстве... Шесть томов.

– Кто ж столько навспоминал?! – выглянула из-за монитора Тамара.

– Один генерал, – сказал я. – Герой.

– Ты тоже трижды герой, – засмеялся Кроликов.

– Куда мне до Веретенникова! – вздохнул я. – У него офис на Новом Арбате. В денщиках генерал-майор служит.

– Ого! – забыла спрятаться за монитор Тамара. – Я эту фамилию уже где-то слышала.

– Слышала она, – сказал Кроликов. – Про него любой ребенок у нас знает.

– И мой? – удивилась Тамара.

– А сколько ему?

– Десять лет.

– Конечно, знает. Он тоже небось хочет военным стать.

– Нет, мой хочет компьютерщиком. Лучше меня в них разбирается. А нам ничего от этого генерала не надо? Интервью, например.

– Достаточно воспоминаний, – сказал я. – Верстай поэтов. У них, конечно, не шесть томов, но тоже кое-что написали.

– Вечно вы все испортите, – махнула рукой Тамара. – Послали бы к генералу Ирину, и я бы с ней пошла. Давно по Новому Арбату не гуляла.

– Нагуляешься еще, – кивнул Кроликов. – Помнится, я по молодости в «Метлу» часто ходил. Хороший ресторан.

– «Метелица»? – задумчиво произнесла Тамара. – А я вот не была в ней. Надо Ирке сказать.

Я подумал, что в их тандеме Ирка что-то вроде перпетуум мобиле. А мозговой центр Тамара. Вместе они способны на многое.

6

– Фюрер у себя? – спросил Веретенников. Сегодня он явился в издательство без звонка. Это не было похоже на него. – А я шел мимо – дай, думаю, зайду, – сказал Иван Иванович. – Отсутствует, значит?

– Уехал в МСПС.

– Ну и пусть едет, – кивнул генерал. – С книгами порядок?

– Идут как на параде!

Я едва сдержался, чтобы не встать перед генералом во фрунт и не взять под козырек.

– Сиди, – мановением руки остановил меня генерал. – Еще напрыгаешься. Как думаешь, люди будут читать?

– Конечно! – снова едва не подскочил я. – Интересные воспоминания.

На самом деле, с моей точки зрения в них не хватало перчинки, если хотите, клубнички. Не мог же такой бравый генерал, как Веретенников, обходиться без них.

– Мог, – сказал Веретенников. – То учения, то доклады. Иной раз даже выпить было некогда.

Я деликатно промолчал.

Веретенников встал и подошел к шкафу с книгами. Он был моей гордостью: из темно-вишневого дерева, с резными дверцами. Скрипучий, правда. Но книги в нем стояли не худшие.

– Михалкова вы издавали? – спросил генерал.

– Мы.

– Десять томов Шолохова небось к юбилею вышли?

– Сто лет было в прошлом году, как не издать.

– Мои книги тоже сюда поставишь?

– Конечно!

Веретенников удовлетворенно кивнул.

– Тебе я обязательно подпишу, – повернулся он ко мне. – А фюрер обойдется.

Я понял, что он не очень хорошо относится к Вепсову. А может – и не любит.

– А за что его любить? – крякнул генерал. – Я самодура сразу вижу, довелось повидать. В армии их не меньше, чем у вас.

Я впервые услышал о самодурах-писателях, но принял это как должное. Мы ведь тоже люди. Взять хотя бы Птичкина. О сатириках, кстати, он хорошо сказал. Сам придумал?

– Ладно, не буду тебя отвлекать, – сказал Веретенников. – Ты заходи, если будешь проходить мимо. Поварская и Новый Арбат рядом.

– Зайду, – пообещал я.

– Но фюрера с собой не бери! Он небось ногами и не ходит, на машине ездит?

– По большей части на машине, – хмыкнул я. – Живот великоват. И ноги короткие.

Веретенников расхохотался. Ему мой юмор нравился. Видимо, сродни солдатскому. У них полно хороших анекдотов, один поручик Ржевский чего стоит.

– Анекдот про восемьсот граммов знаешь? – спросил генерал, отсмеявшись.

– Нет.

– Ну, слушай. Маршал Гречко на всесоюзном совещании командного состава читает доклад... Кто такой Гречко, знаешь?

– Министр обороны.

– Да, министр, под два метра ростом! Малиновский, кстати, тоже был гренадер... И вот Гречко прочитал доклад и в конце говорит: «Мне поступила докладная записка о том, что много в армии пьют. Ну, товарищи офицеры, я могу сказать лишь одно: выпил восемьсот – и остановись!»

Мы засмеялись.

– Да, им, двухметровым, хорошо, – сказал я, – после восьмисот вполне можно остановиться. А мне что делать?

Веретенников, кстати, до двух метров не дотягивал, всего сто девяносто. Потому, наверное, и не стал министром обороны.

– Не потому! – строго посмотрел на меня Иван Иванович. – Другие силы вмешались. И вообще у нас часто вмешиваются. Рассказал бы я тебе, но времени нет, ждут в мэрии. Так что в другой раз. Слушай, а ваш Михалков тоже ведь высокий?

– Под два метра, – кивнул я.

– Потому и карьеру сделал. Наша власть мелких не любит.

Это было спорное утверждение. Да и вообще скользкая тема. В воспоминаниях Веретенникова, кстати, ни о росте сослуживцев, ни о выпивке ничего не говорилось.

– И не надо! – сказал генерал.

Сейчас его голос отчасти напомнил тот трубный глас, который прогремел в ассоциации во время моего первого визита. Привык к нему секретарь генерала или не привык?

– Человек ко всему привыкает, – сказал Веретенников и открыл дверь. – Ты не забывай, заходи. Только позвони предварительно. С нужными людьми познакомлю. Они ведь тебе нужны?

– Нужны, – согласился я.

– Да, а Гречко с Малиновским, между прочим, украинцы. Никогда об этом не думал.

С этими словами генерал Веретенников закрыл за собой дверь.

«Надо было ему свою книжку подписать, – пришла в голову запоздалая мысль. – Ладно, в другой раз. Как раз будет повод зайти».

7

Вышел в свет последний том воспоминаний Веретенникова, и решено было пригласить в издательство автора.

– Придет? – спросил меня Вепсов.

– Должен, – ответил я.

На самом деле в этом у меня не было уверенности. Я помнил, что генерал назвал директора фюрером.

– Позвони, что ждем его завтра в четыре, – распорядился Вепсов. – Бочкарёва позовем.

– В качестве живца?

– Иди и звони, – не поддержал мой легкомысленный тон директор. – У нас тоже здесь полно дел. Делегация из Грузии приезжает, будет вступать в сообщество. Скажи ему об этом.

Я позвонил Ивану Ивановичу.

– Последний том? – переспросил Веретенников. – Да, действительно... Что ж, приду. Что вы там у себя пьете?

У меня сложилось впечатление, что свои воспоминания он уже воспринимает как дела давно минувших дней.

– Ты, между прочим, сам обещал зайти, а так и не удосужился.

– Дела... – промямлил я.

– Дела у них! – фыркнул генерал. – Стратеги хреновы! Приду.

Мне показалось, что он швырнул трубку.

Крут, однако, наш генерал, под стать Вепсову. Что они между собой делят?

Назавтра в издательство сначала приехал Бочкарёв, вслед за ним у ворот остановилась машина Веретенникова.

«А самого-то в ней нет», – подумал я.

Охранник открыл ворота, машина въехала во двор. За происходящим я наблюдал из окна своего кабинета.

Из машины вышли секретарь Веретенникова и еще один человек, как две капли воды похожий на секретаря.

«Еще один генерал-майор», – подумал я.

Денщики стояли у машины, вертя головами. Я понял, что нужно спускаться во двор.

– Помогите занести ружье в кабинет директора! – обрадовался мне секретарь. – Он ведь у себя?

– У себя, – сказал я. – Что за ружье?

– Сейчас увидите, – улыбнулся секретарь. – Это Владимир, мы вместе служили.

– В Группе советских войск в Германии, – кивнул Владимир, пожимая мне руку. – Ружье мы понесем вдвоем, но нужно, чтобы кто-то придержал дверь.