Текст книги "Цыганок"
Автор книги: Александр Шлег
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
– Давно Ваську взяли? – хрипло спросил Андрей, застегивая пуговицы пиджака. – Сколько времени прошло?
– Час назад, – еле слышно ответил Гена Гуринок. – А может, и больше. Мы пока добирались сюда...
– Слушай приказ! – сразу заторопился Андрей. – Всем покинуть квартиру. Сюда больше ни ногой. Никто не должен ночевать дома. Связь со мной будет поддерживать Цыганок. Он сейчас на задании и ничего не знает о вашем колбасном геройстве. Цыганку я сам сообщу. А теперь мне надо срочно предупредить о провале товарищей. Давайте по одному, быстро!
На улице затрещал мотоцикл. Андрей кинулся к окну, отодвинул одеяло и побелел. У забора под окном -стоял мотоцикл. В коляске со связанными руками сидел Вася Матвеенко.
Гена и Гриша оцепенели.
Ударом ноги открыв калитку, к крыльцу уже бежал гитлеровский офицер. За ним трусцой едва поспевал человек в штатском. У каждого в руке блестел пистолет.
– Васька привел, гад! – сквозь зубы процедил Андрей и повернулся к ошарашенным ребятам. – У кого при себе оружие?
– У меня, – громко прошептал Гена Гуринок.
– Быстрей к дверям! Как только войдут, стреляй!
Настежь распахнулась дверь. Гена Гуринок рванул из кармана парабеллум, но тот, зацепившись, брякнулся на пол.
Гена вскрикнул и рванулся за пистолетом. Офицер сапогом ударил Гуринка в живот и наступил на парабеллум ногой.
– Хендэ хох!
Штатский мгновенно поднял пистолет с пола:
– Стоять! Ни с места, молодчики!
Офицер, не сводя глаз с Андрея, что-то сказал переводчику. Тот кивнул головой и подался в сени.
Под окном взревел мотоцикл. Треск мотора начал отдаляться.
– Поехал за подкреплением, – глухо сказал Андрей.
– Молчайт! – заорал немец, целясь Рогуле в грудь. – Тихо, молчайт!
Держась за живот, Гена Гуринок корчился у дверей. Офицер не обращал на него внимания. Он был убежден, что этот хилый парнишка в очках еще не очухался от его точно рассчитанного удара. Все внимание немца сосредоточилось на Андрее и Грише.
На лице Гены выступил пот. Кривясь от боли, он не сводил глаз с офицера. Вдруг Гуринок резко выпрямился и прыгнул на немца. Схватившись за пистолет, он пытался вырвать его из рук гитлеровца. Андрей бросился на помощь. Немец отпрянул к черному проему двери. Грохнул выстрел. Гена вскрикнул и начал сползать на пол. Молниеносным ударом Цапля выбил оружие у гитлеровца. Подхватив пистолет, со всей силы ударил офицера рукояткой по голове. Немец грохнулся на пол. Андрей перескочил через неподвижное тело, упал на колени возле Гуринка, приподнял ему голову. Из уголка губ Гены стекала красная струйка крови. Широко раскрытые глаза мертво смотрели на Цаплю. Дрожащими руками, вырывая пуговицы, Андрей расстегнул на нем одежду, припал ухом к груди. Сердце не билось. Рогуля медленно поднялся, глянул на оцепеневшего Гришку.
– Живой? – с надеждой, одними губами прошептал Голуб.
Андрей отрицательно покрутил головой. С улицы долетел гул приближающейся машины.
– За мной, Гришка!
Схватив Голуба за руку, Андрей потащил его к дверям. За порогом оглянулся.
Тревожно мигал язычок лампы, Раскинув руки, на полу лежал Гена Гуринок,
3
В темном зале кинотеатра было почти пусто. Цыганок сел с краю заднего ряда. За спиной стрекотал аппарат. От него через весь зал протянулся яркий сноп света.
На экране появился изувеченный, весь в руинах город. По его безлюдным улицам ехали, смеясь, довольные и сытые гитлеровские солдаты. Их проезд сопровождала бравурная музыка. Когда на экране появилась группа немецких генералов, диктор захлебнулся от восторга. Генералы сидели в креслах самолета и не сводили глаз с человека в военном френче, но без знаков различия. Он с интересом разглядывал разрушенный город.
Ваня присмотрелся к этому человеку и узнал щеточку усов на ширину носа, черную, наискось лба, прядь волос. Портрет этого напыщенного человека висел у входа в кинозал. У него были резкие нервные движения. Генералы почтительно прислушивались к тому, что он говорил, тыча пальцем в иллюминатор.
– Вы видите фюрера над освобожденным от большевиков Минском! торжественно объявил диктор на русском языке.
Гитлер исчез, его место на экране заняли фашистские солдаты. Держа в руках автоматы, они патрулировали по улицам города. Диктор на все лады восхвалял "новый порядок".
Ваня зло засопел, нетерпеливо заелозил в кресле. Но тут же успокоился, подумав, что таким поведением может привлечь к себе ненужное внимание соседей.
Несколько часов назад он вернулся из соседнего городка, куда ездил по поручению Неуловимого. Местные подпольщики передали, что у них в городе свила себе гнездо немецкая школа, в которой готовили шпионов и диверсантов для заброски в советский тыл. Вернувшись, Цыганок в первую очередь отправился к Неуловимому. Подходя к его дому, Ваня еще издали заметил, что в воротах не хватает одной доски. Цыганок сразу же насторожился. Это был условленный сигнал опасности. Ваня со скучающим видом прошел мимо дома Неуловимого и свернул в людную улицу. "Вот так фокус! – забеспокоился он. Значит, теперь и домой нельзя заходить. Что же случилось? Остается кинотеатр – на запасную явку". Контролер, как только увидел Ваню, показал ему глазами на кинозал. Когда Цыганок проходил мимо него, едва слышно шепнул: "Сиди и жди". И вот он сидит здесь, смотрит на ненавистный экран и с каждой минутой все острее ощущает, как от недоброго предчувствия нарастает тревога, заполняя все его существо. Неудержимо захотелось как можно быстрее выбраться на солнечную морозную улицу.
На несколько секунд в зале посветлело. Ваня повернул голову вправо и увидел, что у стены, привыкая к темноте, стоит Цапля. Андрей заметил его и, пригнувшись, начал пробираться к нему. Сел рядом, пожал руку.
– Когда ты вернулся? – тихо спросил он.
– Утром, – шепотом ответил Ваня. – Елки зеленые, что случилось?
– Тише, – Андрей сжал его локоть. – Вчера вечером арестовали Ваську. Он привел немцев ко мне на квартиру. Наскочили внезапно. Нас с Гришкой выручил Генка. Но сам... его убили...
Цыганок от неожиданности даже подскочил на месте, Андрей еще крепче сжал его руку, оглянулся по сторонам.
– Домой не показывайся. Азина, одиннадцать – это твое новое жилье, услышал Ваня его горячий шепот. – Держись, мушкетер!
Андрей встал и, пригнувшись, начал пробираться к выходу. За тяжелой портьерой, закрывавшей тамбур входной двери, вспыхнула и сразу погасла полоска дневного света.
Заплаканными, ничего не видящими глазами он смотрел на экран, кусал губы и вздрагивал от едва сдерживаемых рыданий.
На экране маршировали гитлеровские солдаты. Гремела бравурная музыка.
4
В тревожном, мучительном ожидании прошла неделя, медленно поползла вторая. Нервы Цыганка были на пределе. Он не спал по ночам, вздрагивал от каждого шороха, стука. Ожидание изматывало его, он осунулся, почернел с лица.
Гитлеровцы, тщательно проведя обыски на квартирах Гены Гуринка, Гриши Голуба и Цыганка, больше не тревожили их семьи. Это вызывало подозрение у Андрея и Неуловимого. Не верилось, что так просто их оставили в покое. А между тем проходили дни за днями, новых обысков не было. Все вроде было спокойно. Напряжение постепенно спадало.
Цыганка, который жил на другом берегу Двины, неудержимо потянуло домой. Прошлой ночью ему приснилась бабушка. Она суетилась возле печи, гремела сковородкой – пекла ему картофельные оладьи. Обжигаясь, Ваня с жадностью ел их, а она сидела напротив и печально смотрела на него. Затем поднялась и долго гладила его по голове твердой от мозолей ладонью. Вытирая слезы, что-то говорила ему о войне. И все просила, чтобы он никуда не ходил, пожалел ее, старенькую, и сидел дома...
Ваня не выдержал. С приближением темноты он уже стоял за углом соседнего сарая и наблюдал за своей хатой. Зыбкий синий воздух пестрел от хлопьев падающего снега. Во дворе было пусто.
Цыганок уже собрался метнуться к окну, – надо было посмотреть, что делается в хате, – как вдруг к ним во двор вошел соседский мальчонка Петька. Покачиваясь, как утенок, он поднялся на крыльцо, открыл дверь и исчез в темноте сеней. Вскоре он вышел с утюгом, сквозь отверстия которого рубиново горели угли. Чтобы закрыть дверь за мальчонкой, на крыльцо вышла бабушка.
– Баба, а ты что мне дашь? – услышал Ваня Петькин голос. – Тогда я тебе чего-то скажу, а?
– А что же я тебе дам, дитятко? – ответила бабушка. – Нету у меня ничего.
– Ладно, я тебе задаром скажу... Немец убил мою собачку...
– О боже! Беда какая!
– Я его похоронил в саду под забором, – с горечью в голосе сказал Петька. – Только ты, баба, никому-никому!
– Ага, мой умница! Я – никому. А ты уж так не убивайся. Будет еще у тебя собачка.
– Не-а, такой больше не будет, – с печалью сказал Петька и направился к калитке. – Я к тебе, баба, и завтра приду...
– Приходи, золотко, приходи, – ответила бабушка и убавила голос: Подумать только, малый совсем еще, а и у него свое горе...
Хлопнула дверь. Ваня подождал, пока Петька зайдет в свою хату, подбежал к окну и осторожно заглянул в оттаявшее от тепла стекло.
Бабушка была одна. Она сидела на низенькой скамеечке и чистила картошку. Весело горели в печи дрова.
Цыганок быстро поднялся на скрипучее крыльцо и вошел в черные сени. Из темноты на него дохнуло знакомым запахом кислой капусты и тонким ароматом лекарственных трав, висевших под потолком. Волнуясь, Ваня нащупал щеколду и потянул тяжелую дверь.
– Авой! – выпустила нож из рук бабушка. – Ванечка, дитятко мое!.. А я уж думала, думала... А я уж все глаза выплакала.
Ваня бросился к бабушке и крепко обнял ее. Причитая, от радости не чувствуя ног, бабушка забегала от печи к столу, собирая немудреный ужин.
Ваня разделся, помыл руки и взялся за деревянную ложку. С наслаждением хлебал кислые щи, а бабушка сидела напротив и рассказывала, как немцы при обыске перевернули в хате все вверх дном. Со скорбью говорила о войне, о той страшной беде, какую она принесла людям. И все просила Ваню больше никуда не ходить из дому, "не делать вредительства проклятым фашистам, потому как шутки с ними дюже поганые". Упрашивала быть умным и послушным, как все дети. Все было, как в Ванином сне.
Цыганок слушал старуху, кивал в знак согласия головой, а сам не сводил глаз с окна, остерегаясь, чтобы внезапно не налетели немцы. А бабушка говорила, говорила. Вздыхала, всхлипывала. И все просила не оставлять ее одну...
– Не надо, баб, – опустил голову Ваня. – Когда-нибудь я тебе все расскажу. А теперь не могу... Ты только не плачь, баб. Понимаешь, елки зеленые, надо идти мне. Кроме шуток...
Ваня сорвал с гвоздя свое залатанное пальто. "Засиделся, елки зеленые! Если дознается Цапля – ну и будет! – подумал он, торопливо одеваясь. – А может, Андрей уже искал меня? Вдруг задание какое. Надо быстрей отсюда".
Сжав зубы, стараясь не слушать плач бабушки, Ваня шагнул к порогу.
– Пошел я, – глухо, не оборачиваясь, сказал он. – До свидания, баб.
Стукнула дверь в сенях. Послышались шаги. Чья-то рука шарила в поисках щеколды.
Ваня побледнел, отскочил за печь.
Дверь распахнулась.
На пороге стоял, жмурясь от света, Гриша Голуб.
– Что, не узнаешь? – засмеялся он, протягивая опешившему Цыганку руку. – А я к тебе ночевать пришел. Ночь пересплю, а завтра домой...
Бабушка вскочила из-за стола, радостно засуетилась.
– И правда, Ванечка! Переночуй с Гришей дома. Ну, куда ты, голубок, на ночь глядя засобирался? Я вам сейчас постелю, да и спите себе на здоровье...
И словно вопрос этот был уже решен, старуха достала из комода одеяло и ушла в соседнюю комнату. Ваня переминался с ноги на ногу, нерешительно комкал шапку в руках.
– Не знаю, Гришка... Я... Я сам собрался идти ночевать на запасную квартиру. Пошли вместе. Ведь сам знаешь, Цапля приказал никому не заходить домой...
– А чего же ты зашел? – насмешливо сказал Гриша. – Брось, Цыганок, дрейфить! Все спокойно. Вторую неделю тихо.
– Храбрец нашелся! – блеснул глазами Ваня. – Привел же Васька немцев на наши квартиры.
– Привел он с перепугу. А потом одумался – рот на замок, – убежденно сказал Голуб. – Может, его и в живых сейчас нет, а мы о нем такое говорим. Нехорошо это.
– Я ему сто, а он мне двести! Надо расходиться. Если Цапля узнает, он нам головы посворачивает. Кроме шуток.
– Кончай, Цыганок! Чего ты...
– Какой он тебе Цыганок? – возмутилась бабушка, выходя из соседней комнаты. – У него имя есть. Ишь, дражнилку нашел!
– Баб, ну чего ты цепляешься? – пришел другу на помощь Ваня. – Гришка шутит.
– Ладно уж, шутники, – поубавила голос старуха. – А чего вы к порогу приросли? Раздевайтесь. Я вам на одной кровати постелила, Немного тесновато, может, будет...
– Да что вы! – повеселел Гриша, заговорщицки подмигнув Ване, – Вы не беспокойтесь, бабушка, нам хорошо будет...
Цыганок, вздохнув, погрозил Голубу кулаком и начал снимать пальто.
Из своей комнаты они слышали, как старуха закрыла вьюшку дымохода. Затем, кряхтя, полезла на печь. Долго шептала молитву, умоляя всевышнего защитить "неразумного внука Ванечку и его непутевого дружка..."
Цыганок начал нехотя раздеваться.
– Как хочешь, Гришка, но зря мы это делаем, – с сомнением сказал он.
– Кончай ныть, Цыганок! – нырнул в постель Голуб. – Не узнаю тебя. Уж очень ты осторожничать стал.
– Балда ты, Гришка!
Ваня повесил одежду на стул. Подошел к ходикам, висевшим на стене, подтянул похожую на еловую шишку гирю. Повернулся к дверям на кухню.
– Баб! А баб?
– Чего тебе, внучек? – сонно отозвалась старуха.
– Разбуди меня на рассвете.
– Спи, колосок, спи. Подниму тебя на заре, если уж тебе так хочется. Ох, боже, боже...
В хате стало тихо.
Тихо было и на улице. Снег перестал. Сквозь тучи прорвался месяц. Вокруг него начали несмело прокалывать небо звезды. В серебристо-сером полумраке засверкал снег. Белый от инея сад загорелся холодным огнем. Светлая морозная тишина лежала вокруг.
Вдруг скрипнул забор. Через него перелез человек в полушубке. На ногах его были черные валенки, подвернутые вверху. Какое-то время он стоял неподвижно, прислушиваясь. Затем осторожно, высоко поднимая ноги, направился через сад к двору Цыганка. Сгибаясь под окнами, обошел хату. Остановился у занавешенного окна, из которого пробивалась теплая полоска света. Припал лицом к стеклу и долго всматривался. Внезапно окно потемнело: в комнате погасили свет. Человек тихонько отошел к забору. Утоптал вокруг себя снег, сунул руки в карманы и застыл.
5
– Ваня! Ванечка! Да проснись ты, дитятко! Вот разоспался! Вставай, внучек, утро уже на дворе.
– Что? Утро? Я сейчас, баб, – Цыганок спрыгнул на пол, сладко потянулся, зевнул, – Гришка, кончай дрыхнуть. Подъем!
В ответ послышалось сонное бормотание. Ваня махнул рукой и начал одеваться. Подошел к окну, снял с гвоздей одеяло. Стекла были густо разукрашены ледяными васильками и ослепительно переливались всеми цветами радуги. Цыганок наклонился к обмерзшему стеклу, начал согревать его дыханием.
Через круглый, величиной с пятак, глазок увидел искристо-розовый от солнечных лучей сад, махровую изморозь на ветвях жасмина. У колодца, словно вороненая поверхность металла, блестела на солнце наледь. Ваня повел от нее глазом влево и остолбенел.
У калитки стоял солдат с автоматом.
Цыганок отшатнулся от окна, бросился к Гришке.
– Немцы!
– Где? Что?
Голуб вскочил, как ошпаренный, прыгнул к столу, сорвал с него одежду и стал лихорадочно одеваться.
– Говорил я тебе, говорил, что не надо ночевать, так нет! – закричал в отчаянии Ваня. – А теперь вот влипли, елки зеленые!
В комнату вбежала перепуганная бабушка. С мокрых рук ее на пол капала вода.
– Ой, господи! Пронеси беду стороной! – запричитала она. – Ваня, не выходи на улицу. Убьют ироды... Боже милостивый, помоги!
– Что будем делать? – Гриша сорвал с гвоздя пальто.
– Скорей в сени! Лезь на чердак! Оттуда – на соседний сарай! Жми к кладбищу! Быстрей!
– А ты? – остановился в дверях Голуб.
– Я следом... Только пистолет в дровах возьму...
– Ой, божечка-боже! Что ж это делается на свете? – суетилась на кухне бабушка.
Ребята бросились в сени, Гриша стремительно, будто матрос по вантам, побежал по лестнице на чердак. Ваня приоткрыл дверь, выглянул во двор. Немец стоял к нему спиной и притопывал ногами.
Цыганок выскользнул на крыльцо и тихонько стал подкрадываться к дровяному сараю.
Над головой загремела автоматная очередь.
– Хальт!
Чья-то сильная рука схватила его за воротник пальто, рванула назад.
Подбежал штатский. Проворно ощупал Ванины карманы, толкнул пистолетом в бок.
– Иди, щенок, в хату!
"Вот и все... – безнадежно подумал Ваня. – И зачем только я послушался Гришку?"
Привели на кухню. Бабушка заголосила на высокой ноте, начала ломать руки.
– Паночки, вы мои дорогие! Не трогайте его, сиротинушку бедную!
– Цыц, кочерга старая!
Человек в штатском ударил ее ногой. Ойкнув, старуха отлетела к печи.
– Ты Цыганок?
– Я? Нет, дядечка, что вы? Я – Ваня Дорофеев. А это моя бабушка. Мамка у меня умерла, так она вместо нее...
– Не ты? – угрожающе шевельнулся штатский. – Врешь, сученок! Ну-ка, покажи свои метрики!
– Сейчас, сейчас, дядечка... – Ваня бросился к бабушке, помог ей подняться. – Баб, где мои метрики? Ты не плачь. Они меня с каким-то Цыганком перепутали.
Охая, старуха с трудом выпрямилась и потопала из кухни в комнату. Вернулась, положила пожелтевшую бумажку на угол стола.
– Вот его метрики. Один он у меня... А ты не кричи. Мне уже бояться нечего, одной ногой в могиле стою. Жаль, что твоя мать не видит, чего ты тут вытворяешь, ирод...
– Утихни, старая обезьяна! – Человек в штатском оттолкнул старуху, взял в руки бумагу. – Гм-м... Иван Михайлович Дорофеев, тысяча девятьсот двадцать восьмого года рождения, белорус. Смотри ты, белорус! А сам на юду смахивает, – он бросил на стол метрики. – На, бери свою бумажку. Из хаты не выходить!
В дверях, широко расставив ноги, застыл солдат. Бабушка обвила руками Ваню. Слезы текли по ее морщинистым щекам.
– Ванечка! Это же они тебя ищут. Что же ты такое натворил? Ой, боже мой, боже! Что ж это теперь будет?
– Ничего, баб, ничего... Ты только не плачь...
Возле дома натужно завыла машина. Ваня с трудом оторвал от себя бабушкины руки, припал к оттаявшему стеклу. "Елки зеленые, Гришку повели! содрогнулся он. – Поймали все-таки!"
От сильного удара жалобно забренчало ведро в сенях. Дверь распахнулась настежь. В кухню вместе с морозным паром ворвался рассвирепевший человек в штатском. За его спиной выросли еще два солдата.
– Так ты не Цыганок, значит?
– Не трожь его, убивец проклятый! – вновь заголосила старуха, бросилась вперед, пытаясь заслонить собой Ваню.
Человек в штатском отшвырнул старуху в сторону. Коротким ударом" сбил Ваню с ног.
– Марш на улицу, змееныш! Отгулял свое!
Цыганок поднялся и, шатаясь, направился к двери.
– Ваня-а... Ванечка-а... Внучек мо-ой...
Неимоверной белизной сверкал снег. Яркое холодное солнце било прямо в глаза.
– Садись! – рявкнул штатский. – На снег садись! Теперь никуда не сбежишь, гаденыш!
6
"Кого они ждут? Почему не везут меня? – подумал Ваня. – Где Гришка?" Цыганок вздохнул, сплюнул. Сгреб горсть снега, приложил к разбитым губам.
Рядом гудела на одной ноте машина. Недалеко от нее по наезженной до блеска колее прыгали воробьи. Рыжий шофер вылез из кабины и, достав из кармана кусок хлеба, начал крошить его воробьям.
Ваня пошевелился на снегу. Воробьи испуганно вспорхнули вверх. Шофер оглянулся на Цыганка, недобро усмехнулся. Он медленно подошел к Ване, нагнулся и вдруг ударил ему в лицо пропахшим бензином кулаком. Цыганок опрокинулся на спину, глухо застонал.
– Цурик! – неожиданно разозлился автоматчик. – Вэк!
Шофер выругался и пошел к машине. Часовой швырнул в снег окурок, подмигнул Ване. Губы его тронула сочувственная усмешка. Блеснул золотой зуб. "Еще и подмигивает, гад! – с ненавистью подумал Цыганок. – Друг мне нашелся!" Ваня показал немцу кукиш и сразу сгорбился, ожидая удара. Но автоматчик укоризненно покачал головой и отвернулся.
Человек в штатском и два солдата сели в машину. Взревев, она помчалась по улице. Бабушку, которая хотела после обыска выйти на улицу, штатский загнал в хату и закрыл. "Бедная бабуся. – Цыганок снова приложил снег к разбитой губе. – Чего немцы ждут? Пусть бы уже быстрей везли, елки зеленые!"
Сзади возбужденно залопотали солдаты. Ваня оглянулся.
Два дюжих автоматчика вели Андрея Рогулю. Правая рука у него была на перевязи, бинты набрякли кровью.
Автоматчики толкнули Андрея. Застонав, он растянулся на снегу рядом в Ваней.
Андрей с трудом сел и, не глядя на Ваню, глухо произнес:
– Ну, вот и вся наша песня, герцог. Выследили нас. Держись, мушкетер.
– Вместе со мной взяли Гришку, – шепотом сообщил Ваня.
– Дрянь наши дела, – Андрей зачерпнул ладонью снег, начал есть. Запомни, ты меня не знаешь. И Гришку тоже.
– Страшно, Андрей. Эх, елки зеленые!
– Не бойся. Они нас сами боятся. И даже если убьют, будут бояться мертвых. Мы должны выстоять...
Часовой с золотым зубом то ли не слышал их разговора, то искусно делал вид, что не слышит.
Андрей закрыл глаза и какое-то время сидел неподвижно. Дергались уголки посиневших губ, через которые со свистом вырывалось дыхание. Из-под шапки на висок поползла темная струйка крови. Ваня взял горсть снега, осторожно приложил к виску Андрея. Цапля вздрогнул и открыл глаза.
– Надо, мушкетер, чтобы только хватило выдержки, – тихо, словно убеждая самого себя, сказал он. – Чтобы не умереть предателем... Измена – это самое страшное, что есть на свете...
– Ауфштэен! – приказал часовой. – Шнэль, шнэль!
Взвизгнув тормозами, рядом остановилась крытая машина. Солдат, сидевший в кузове, спустил на землю железную лесенку, Закручивая шарф на шее, выскочил из кабины штатский.
– В машину! – скомандовал он. – Шевелитесь!
Ваня подождал, пока Андрей поднялся по железной лесенке, перелез борт и остолбенел.
В углу кузова, втянув голову в плечи, сидел Вася Матвеенко.
– Вот кого мы обязаны поблагодарить! – Андрей сжал кулак здоровой руки. – Ах ты, гадина подколодная!
– Андрей... Ваня... Я не хотел... – Васька закрыл лицо руками. – Меня били... б-били день и ночь...
Грохоча сапогами, сели солдаты. Взревел мотор, машина тронулась с места.
7
Их привезли в комендатуру.
В приемной сидел за широким столом капитан Шульц. Тот самый капитан, который убил Гену Гуринка. Шульц листал какие-то бумаги и, морщась, время от времени осторожно дотрагивался кончиками длинных пальцев до забинтованной головы. С боку стола стоял навытяжку человек в штатском и следил за каждым движением Шульца.
К капитану подошел фельдфебель, щелкнул каблуками.
– Хайль Гитлер! – вскинул он руку над головой.
– Зиг хайль, – ответил капитан Шульц, не поднимая головы.
Фельдфебель начал что-то объяснять вполголоса. Капитан невозмутимо слушал. Вдруг лицо его оживилось. Он глянул на стоявшего у стены Андрея, и глаза его зло сузились.
Фельдфебель умолк. И сразу торопливо, сгибаясь, залопотал человек в штатском. Нетерпеливым взмахом руки остановив его, Шульц пружинистым шагом подошел к Андрею Рогуле. Остановился напротив, долго, не мигая, смотрел ему в глаза. Под кожей на челюстях Шульца перекатывались желваки. Андрей выдержал его пронизывающий, полный ненависти взгляд. На лице капитана появилась холодная, какая-то мертвая усмешка. Он медленно повернулся и подошел к Цыганку.
– О-о! Не надо быть злой. Ты есть маленький партизан Цы-га-нок? Отшен рад знакомиться.
Ваня отвернулся.
– О-о! Я сразу узнаваль славянскую вежливость, – сказал Шульц и с той же усмешкой повернулся к Андрею. – А ты есть Цапля? Цап-ля... Отшен веселый болотный названий! Ха-ха-ха!
– У вас очень нервный смех, капитан. Выпейте воды, она успокаивает, насмешливо сказал Андрей, – Между прочим, как ваша голова? Не тревожит?
– Блягодарю. Твой голофа будет болеть... э-э... много раз больше. Я обещайт тебе это. – Шульц засмеялся, заложил руки за спину. – Сейчас отвечайт только на мой вопрос. Я делайт психологический эксперимент...
Капитану, видимо, было тяжело говорить по-русски. Он что-то тихо, но властно сказал человеку в штатском. Тот угодливо закивал головой и поправил узел полосатого галстука.
– Слушай, Цапля, что тебе скажет сейчас господин капитан, – с кривой усмешкой обратился переводчик к Рогуле.
Шульц подошел к столу, присел на его край и заговорил медленно, с удовольствием вслушиваясь в каждое свое слово.
– Слушай внимательно, – прозвучал надтреснутый голос переводчика. Господин капитан сейчас скажет, что говорит о таких, как ты, его... гм... наш фюрер. Великий фюрер сказал, что человек славянской расы есть переходная стадия от животного к человеку. Его нельзя назвать человеком в полном смысле этого слова...
– А ты, блюдолиз... ты ведь тоже славянин. – Андрей выпрямился и с презрением глянул на переводчика. – Как ты можешь повторять такое? Тьфу, паскуда!
– Молчать!
– Между прочим, переведи капитану вот что, Если славяне обезьяны, как же это получилось, что они под Москвой дали по зубам высшей германской расе? И под Сталинградом доблестные вояки фюрера свое получают. Так и переведи, дубина.
– Не надо переводиль. Я фсе понимайт. – Шульц усмехнулся своей мертвой усмешкой. – Пока мы получайт... э-э... под Сталинград, ты получайт по зубам здесь.
Капитан вытащил носовой платок, вытер губы. Повернувшись к солдатам, застывшим у порога, что-то приказал. Один из них подскочил к Цыганку, рванул его за руку:
– Ком, киндер!
Опустив голову, Ваня шел по гулкому коридору.
Лязгнул засов, заскрежетали двери, щелкнул замок.
8
Через два часа Ваню вызвали на допрос.
Обессиленно свесив голову на грудь, в углу на полу сидел Андрей. Цыганок глянул на него и вздрогнул. Черное запухшее лицо его было страшным. Мокрые пряди волос сползали на лоб, с них на грязный пол падали розовые капли.
Недалеко от Рогули, держась рукой за стену, стоял Боженька. Полотняная рубашка на нем была разорвана до пояса и прилипала к желтой морщинистой коже, на которой зловеще чернели синяки. Возле босых ног старика поблескивал в темной лужице маленький серебряный крестик.
"Как сюда попал, дед? – поразился Ваня. – Васька Матвеенко про него ведь ничего не знал".
– Как сейчас ваш успех... э-э... под Сталинград? – глядя на Андрея, с издевкой сказал капитан Шульц. – Отшен некароший, прафда?
– Я очень сожалею, что только раз ударил пистолетом по твоей арийской голове. Надо было угостить тебя пулей, – не поднимая головы, тяжело и хрипло сказал Андрей. – Между прочим, советую тебе быстрей кончать со мной, потому что, если я случайно останусь жив, тебя моя пуля не минет.
– Блягодарю за подсказка, – Шульц отвернулся от Цапли и посмотрел на Ваню. – Цыганок, я имейт маленький предложений. Ты дольжен мне говориль фся прафда. Так будет лючше для тебя.
Капитан перевел взгляд на переводчика и быстро заговорил по-немецки.
– Господин офицер спрашивает, знаешь ли ты этого человека? – переводчик ткнул пальцем в сторону Андрея.
– А как же! Знаю, дяденька! – охотно согласился Ваня. – Это Андрей.
Рогуля угрожающе зашевелился, поднял голову.
– Очень хорошо! – переводчик переглянулся с Шульцем. – А откуда ты его знаешь?
– Да он же недалеко от нас живет, – зачастил Ваня. – Я его, дяденька, ненавижу. Кроме шуток.
– Да что ты говоришь? – Переводчик, улыбаясь, подошел к Цыганку вплотную. – За что же это ты так его?
– Он меня, дяденька, когда я к нему летом в сад залез, поймал, снял штаны – и крапивой, крапивой!
Андрей удовлетворенно опустил глаза. Лицо переводчика побагровело. Затем губы начала кривить ядовитая усмешка.
– Ай, какой он нехороший! И больно тебе было?
– Просто ужас, дяденька! Я после этого целую неделю не мог сесть. Даже ел стоя. Кроме шуток.
– А о чем ты с Рогулей шептался, когда сидели там, на снегу? Я же наблюдал за вами из кабины машины.
– Я не шептался, дяденька. Это Рогуля шептал...
– А что он шептал?
– Он нехорошие слова говорил... А еще ругался, что рука болит...
– Какой же он невоспитанный, а?
Переводчик внезапно замахнулся и ударил Цыганка по лицу. Ойкнув, Ваня отлетел в угол и опрокинулся навзничь у самых ног Андрея.
– Ах ты, змееныш! Дураком прикидываешься?! – взревел переводчик. Говори, кто входил в вашу группу.
– Чего вы деретесь? – заплакал Ваня. – Я никакой группы не знаю-у...
Цыганок размазывал слезы вместе с кровью. Он плакал от обиды на самого себя. За то, что послушался Гришу Голуба и остался ночевать дома.
Переводчик что-то сказал капитану Шульцу. Тот поднялся из-за стола и, похлопывая резиновой дубинкой по ладони, медленно приблизился к Ване.
– Как фамилий этот челофек? – Шульц указал дубинкой на Цаплю. – Андрей Цапля?
– Не-а... Его фамилия Рогуля. Он, господин офицер, когда я к нему в сад залез, крапивой меня...
– Отвечайт только на мой вопрос. – Шульц своей дубинкой приподнял Ване подбородок, впился в него взглядом. – Он был фаш началник?
– Елки зеленые! Да не знаю я, какой он начальник! – всхлипнул Цыганок. – Он меня крапивой...
Шульц поморщился, дотронулся до перевязанной головы. Повернулся, подошел к Боженьке, ткнул дубинкой в окровавленную бороду старика.
– Это есть кто? – спросил капитан Ваню. – Божень-ка? Да?
– Да какой он боженька, господин офицер, – поднялся на ноги Цыганок. Это же дед какой-то. Кроме шуток.
– Ты его... э-э... знайт раньше?
– Да не знаю я его, елки зеленые! В городе много дедов. Откуда мне их всех знать?
Шульц в знак согласия добродушно кивнул головой. Шагнул к Цыганку, медленно поднял белую руку с зажатой в ней дубинкой. Вслед за черной резиной, что поднималась вверх, подняли глаза Андрей и Боженька. Дубинка мелькнула в воздухе и. опустилась на голову Цыганка.
Ваня коротко вскрикнул, схватился рукой за темя и медленно осел на пол. Комната шатнулась перед его глазами и начала наполняться красным туманом.
– Будешь говорить?
"Чей это голос? Цапли? Капитана?" – равнодушно подумал он. Из красного тумана выплыло широкое, на весь потолок, плоское лицо переводчика. Шевельнулись тонкие серые губы, между ними зажелтели влажные щербатые зубы.
– Будешь говорить или нет? Я тебя спрашиваю?
– Буду, дяденьки, буду. А что... говорить?
– Кто такой Смелый?
– Какой Смелый? Ей-богу, дяденька, не знаю, о ком вы говорите!.. Отпустите меня к бабушке...
9
– Я ничего не знаю...
Ваня прислушался к своему голосу. Он был сиплый, чужой. Внутри Цыганка словно сидели два человека. Один лихорадочно обдумывал вопросы переводчика, другой с простоватым наивным видом давал ответы на эти вопросы.
– Если будешь прикидываться дурачком – расстреляем.
Все шаталось, плыло перед глазами Вани. Звенело в ушах.
– Кто такой Федя Механчук?
Плоское лицо переводчика вновь появилось, перед глазами Цыганка. Он понял, что от него ожидают ответа.
– Я спрашиваю, кто такой Федор Механчук?
