Текст книги "Цыганок"
Автор книги: Александр Шлег
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
– Да я уже им говорил это. Дали слово больше не авралить.
Николай Яковлевич несколько минут стоял неподвижно. Бесновался, гулял по кладбищу ветер. Ворошил листья, взметал их вверх, с треском обламывал сухие сучья. Налетал на вершины деревьев. Они кряхтели под его натиском.
Нагибин выпрямился, положил руку Феде на плечо.
– Тебе и Цыганку есть задание. Смоленский железнодорожный мост знаешь?
– Приблизительно. А что?
– Нужно разведать подступы к нему. Какая там охрана, сколько ее, чем вооружена.
– Когда это надо?
– Чем быстрей, тем лучше. Очень большое движение по этому мосту...
– Понял... Добро, товарищ Смелый. Сделаем все, что можно.
3
Чтобы не привлекать к себе внимания, Ваня сидел под деревом и играл сам с собой в ножик. Между тем глаза внимательно следили за всем, что происходило на улице.
Шаркая подошвами начищенных ботинок, дорогу переходил седобородый поп. Черная ряса то путалась в ногах, мешая идти, то надувалась ветром, как колокол. Ваня вспомнил поверье, что при встрече с попом надо обязательно взяться за пуговицу, иначе будет несчастье. И только он это вспомнил, как увидел Федю Механчука. Беззаботно попыхивая сигаретой, он лениво шел по тротуару.
Цыганок, не спеша поднялся, отряхнул залатанные штаны и с праздным скучающим видом побрел вслед за ним. Федя ускорил шаг. Цыганок не отставал.
Минули людные кварталы, вышли за город. Свернув с дороги, Федя остановился за кустом и, подождав Ваню, обнял его за плечи.
– Здорово, Цыганок. А ты, оказывается, хороший конспиратор. Молодчага! – Федя полез в карман за куревом. – Задача такая, братишка. Сейчас берем курс на Смоленский железнодорожный мост. Смелый приказал узнать, какая там охрана, чем вооружена и как лучше подступиться к мосту.
– Что, взорвать хотят?
– Угадал, Цыганок. Наши хотят поднять его на воздух. Но для этого надо...
– Сделаем, – перебил его Ваня. – Двинули, что ли?
Шли по колючей, уже побуревшей стерне. Изредка встречались огромные, замшелые валуны, вокруг которых густо стоял почерневший бурьян. Забирая стороной, кустами обошли ни на минуту не утихающее, гудящее от машин шоссе. Обогнули высокий голый пригорок и увидели унылый бело-сиреневый березняк. Из него выползала серая, хорошо утоптанная тропинка. Извиваясь, петляя, она вывела Федю и Цыганка к зарослям краснотала.
Свернув с тропинки, они начали продираться сквозь кусты. Неожиданно Федя остановился, показал рукой вперед. Ваня поднял голову и увидел между голых берегов блестящую, как сталь, широкую ленту реки. Слева над ней чернел ажурный мост. Выгнув двугорбую железную спину, он величественно возвышался над окрестностью.
– Стоп, машина! Пришли. Я здесь отдаю якорь. Дальше мне нельзя. – Федя привлек к себе Цыганка. – Ты шуруй к мосту спокойно. Ну, будто тебе обязательно надо на ту сторону перейти. Тебя, конечно, задержат, не пропустят. Но за это время ты должен разглядеть все, что нужно. Коленки не дрожат?
– Елки зеленые, за кого ты меня принимаешь?
– Ну, добро, добро! Полный порядок, братишка! Счастливо! Семь футов тебе под килем!
Цыганок прошел вперед, ножичком срезал длинный прут краснотала. Вышел на открытое место и, сбивая на ходу сухой бурьян, двинулся к мосту. Взобравшись на насыпь, размахивая в такт рукой, запел песню про Галю молодую, которую почему-то забрали с собой казаки. Прыгал по шпалам, во все горло врал песню, а сам цепким взглядом осматривал колючую проволоку ограждения, бункер, узкую траншею, ведущую к нему, считал часовых, высыпавших из бункера.
– Цурик, киндер! – махая руками, закричали немцы. – Цурик, глюпый голёф! Найн ходиль!
– Сам ты "глюпый голёф", – пробормотал Ваня, мысленно подбадривая себя, стараясь побороть внезапно подступивший страх.
– Хальт! Хальт, доннерветтер!
– Дядечки-и! Мне на ту сторону надо! – испуганно закричал Ваня. Пустите меня! Я домой, к матке иду! Я...
Он не успел кончить. Огромная овчарка выскочила из-за бункера и ринулась ему навстречу. Ваня опрометью кинулся с железнодорожного полотна. С ужасом услышал за своей спиной хриплое дыхание, закричал, закрыл голову руками. Овчарка налетела на него сзади, сбила с ног. Рыча, начала остервенело рвать на нем одежду. Острая боль ожгла лодыжку. Цыганок дико заорал, попытался вскочить, но овчарка прыгнула ему на спину, прижала передними лапами к земле. Прямо перед своим лицом Ваня увидел оскаленную пасть. Крик застрял в горле. Боясь пошевелиться, Цыганок с ужасом смотрел овчарке в черные злобные глаза.
– Рекс, цурик! – закричал с насыпи подбежавший немец. – Рекс, ком!
Оскалив желтые острые клыки, овчарка грозно зарычала Ване в лицо, перескочила через него и огромными прыжками помчалась к своему хозяину. Вымахнула на насыпь и остановилась, как вкопанная. Немец потрепал ее по шее, взял на повод и отправился назад к мосту.
Ваня поднялся и, вытирая слезы, заковылял в обратную сторону.
Окровавленный, оборванный, Цыганок обессиленно опустился возле куста, под которым лежал Федя. Механчук держал в руке пистолет, лицо его было белое, губы нервно дергались. Он выхватил из кармана носовой платок, разорвал его, суетливо стал перевязывать Ване ногу.
– Ничего, Цыганок, ничего. Расплатимся, – бормотал он. – Мы им припомним все!
– У них та бункер... И два пулемета... – наконец заговорил Ваня. Немцев много... А еще колючая проволока всюду... Не подступиться...
– Подступимся, братишка, что-нибудь придумаем, – успокоил его Федя. – Я здесь, пока ты пытался к мосту пришвартоваться, несколько фотоснимков сделал. А потом ты нарисуешь на бумаге все, что видел. Быть не может, чтобы мы ничего не придумали.
Федя ободряюще похлопал Ваню по плечу и начал закуривать. Пальцы его дрожали.
– Я, братишка, чуть-чуть сдержался, чтобы не жахнуть в овчарку, – тихо сказал он. – Если бы не боялся в тебя попасть, я бы в момент ее уложил...
Ваня слушал его, молчал и кусал губы от боли.
4
Нагибин встал из-за стола, который был завален фотоснимками, и, заложив руки за спину, прошелся по комнате.
Потрескивала и мигала лампа. Трепетный огонек отражался в зеркале на стене и светлыми зайчиками падал на противоположную стену. Николай Яковлевич остановился посреди комнаты и начал в раздумье рассматривать свою сломанную тень, которая шевелилась на стене и потолке.
– Я с вами абсолютно не согласен! – вдруг решительно сказал он и повернулся к столу.
За столом, спиной к завешенному одеялом окну, сидел плечистый человек с высоким лбом и рыжеватой острой бородкой. Сильными короткими пальцами он перебирал фотографии.
– Послушайте, Смелый, – неожиданным басом сказал он. – Я разведчик. И поверьте моему опыту, что ваша выдумка не стоит такого риска. Не вызывает она у меня доверия. Абсолютно.
– Подождите, не надо так категорически. – Николай Яковлевич неодобрительно покачал годовой. – Здесь вот какая петрушка. Эту мысль нам подсказал парнишка. Зовут его Цыганок. И я считаю, что его идея единственный выход в данный момент. Если хотите – это гарантия успеха операции.
– Черт знает что! – Рыжебородый в сердцах бросил фотографии на стол. О какой тут гарантии может идти разговор! Мы же с вами не дети. Я вас не понимаю. Вы же, Смелый, бывший офицер, были на Халхин-Голе, всю финскую прошли, а проявляете этакую, понимаете, наивность. Ему, видите ли, идею подсказал какой-то мальчишка, а он ухватился за нее, как утопающий за соломинку! И вообще, должен вам сказать, мне не совсем понятно, зачем вы связались с детьми. Подполье – и пацаны! Несовместимо!
– Успокойтесь. Не надо ругать мальчишек, – Николай Яковлевич непримиримо сузил глаза, в которых появился стальной блеск. – Давайте будем справедливы. Вашей армейской разведке мои мальчишки, как вы выражаетесь, не раз оказывали ценные услуги.
– Кхе-кхм...
– Ваша идея взорвать мост с помощью плота никуда не годится.
– Ну, знаете...
– Да, не годится. Это доказывают инженерные расчеты. – Николай Яковлевич подошел к столу, сел. – Послушайте, давайте обсудим все спокойно. Вы поручаете нам ликвидировать мост, но почему-то не хотите выслушать до конца план операции. Так нельзя.
– Что ж, пожалуйста. Я слушаю.
– А теперь смотрите, какая петрушка получается. – Николай Яковлевич взял в руки одну из фотографий моста. – Мы ставим на рельсы самодельную дрезину в двух километрах от моста. Дрезину нам уже сделали товарищи из депо. По частям она перевезена в лес...
– Так зачем же тогда вы советуетесь со мной, если у вас уже все решено? Для проформы? Видите, вы уже и дрезину перебросили в лес...
– Я сделал это потому, что время работает не на нас. Мост надо ликвидировать как можно быстрее. Потому и спешка.
– Самодеятельность какая-то...
– К тому же хорошая самодеятельность. – Николай Яковлевич остро глянул на рыжебородого. – Дальше. На дрезине будут поставлены два небольших мотора, которые дадут ей приличный ход. В деревянную тележку положим толовый заряд. Дрезина запускается, летит на мост и...
– ...и проскакивает его на полном ходу, – иронически усмехнулся рыжебородый. – Если, конечно, ее не расстреляют на подходе.
– Нет, она взорвется на мосту, – твердо сказал Николай Яковлевич. – И вот почему. К дрезине будет прикреплена семиметровая мачта. Это уже идея нашего моряка Федора Механчука.
– При чем здесь мачта?
– Мачта будет соединена со взрывателем толового заряда. Смотрите сюда, – Острием карандаша Нагибин показал ту точку на фотоснимке, где сходились две дуги верхних конструкций моста. – Эта седловина в центре ниже, чем вот здесь, при въезде на мост.
– Тэк-тэк-тэк! – оживился рыжебородый. – Ага! Значит, мачта на дрезине пройдет до середины моста, а потом зацепится за седловину и...
– В тот же миг взрыватель сделает свое дело, – засмеялся Николай Яковлевич. – И получится интереснейшая петрушка!
– А если мачта не заденет?
– Зацепится. Все подсчитано. Помогли машинисты, которые водят составы через мост. Получится.
– Ну-ну. – Рыжебородый первый раз за весь вечер улыбнулся, обнажив крепкие зубы. – А как с охраной дороги? Как доставите дрезину к месту старта?
– Бесшумно снять патрули трудно, но можно. Диверсий на этом участке дороги не было, город близко, и немцы ведут себя беспечно. Охрану, пока на телеге подвезут дрезину, будет обеспечивать наша боевая группа.
– Убедили. Согласен. – Рыжебородый виновато усмехнулся и поднялся. Простите, что погорячился вначале. Очень уж невероятным мне все показалось. А тут еще чертово самолюбие. Знаете, сколько я ломал голову над своим плотом – миной, а вы наотрез отказались от него. Потому я, как говорят, и встал на дыбы. Все-таки много еще сидит в человеке мелочного, эгоистического, которое, в общем-то, вредит делу.
– Ничего, истина рождается в споре, – ответил Николай Яковлевич, собирая фотографии со стола. – Имейте в виду, я от вашего плота полностью не отказываюсь. Если не выйдет дело по каким-либо причинам с нашей дрезиной, будем мозговать над вашим вариантом.
– Вам бы, Смелый, в дипломатическом корпусе служить! – засмеялся рыжебородый, одеваясь.
Николай Яковлевич улыбнулся, развел руки в стороны.
– О плане вашей операции я доложу Неуловимому, – взялся за свою широкополую шляпу рыжебородый. – Я думаю, он согласится.
– Неуловимому?! Это кто такой? – Николай Яковлевич удивленно посмотрел на гостя. – Первый раз слышу.
– Руководитель нашей разведгруппы. Я все это время только исполнял его обязанности. Он капитан, опытный разведчик. Воевал в Испании. Летом, выполняя важное задание, попал в лапы гитлеровцев, но сумел уйти. Два месяца лечился в партизанском госпитале, а теперь вернулся в город. Очень интересовался вами. На днях я вас познакомлю с ним. – Рыжебородый взглянул на часы. – Ну, мне пора. Всего хорошего.
– Я провожу вас через сад...
Николай Яковлевич накинул на плечи фуфайку, убавил фитиль в лампе и вышел вслед за своим ночным гостем.
5
В глухой ночи неистовствовал ветер. Он налетал с разных сторон, свистел в кустах, едва ли не до земли пригибая их к земле, внезапно утихал, а затем, протяжно завывая, набрасывался на голые вершины деревьев. Ваня прислушался к дикой какофонии звуков, дыханием погрел озябшие пальцы и вновь застыл в неподвижности. Настороженный слух уловил похрустывание песка под тяжелыми шагами. Цыганок толкнул локтем Андрея Рогулю. Тот сжал его руку, поднял пистолет и замер.
На насыпи кто-то кашлянул, споткнулся, приглушенно выругался по-немецки. Ему ответил другой голос – басистый, недружелюбный.
Вспыхнули карманные фонарики. Лучи их вырвали из темноты серебристые рельсы, шпалы, кусты. Шаги немцев приближались к тому месту, где лежали Цапле и Цыганок. Желтые лучи бегали по полотну, соскальзывали с него, гасли, снова вспыхивали и ползли вдоль рельсов.
На фоне неба появились две черные фигуры. Гитлеровцы медленно шли по насыпи и обменивались между собой отрывистыми фразами. За ними медленно поворачивались автоматы Нагибина и Феди Механчука, которые лежали под соседним кустом.
Луч фонаря скользнул по тому месту, где притаились Андрей и Ваня, прополз по краю насыпи, вернулся назад и воткнулся в рельсу. В рассеянном пятне света был виден сапог немца, его рука, ощупывающая носок. Андрей приподнялся, взял в зубы кинжал. Цыганок дернул его за рукав, показал на куст, где лежал Нагибин. Цапля увидел белое пятно носового платка Смелого. Это обозначало: ждать! Андрей разочарованно вздохнул и снова припал к земле.
Немцы на насыпи остановились.
– Фридрих, я натер ногу. Ты иди, а я переобуюсь и догоню тебя.
Цапля с трудом, но все же понял, что сказал немец. Он сразу повеселел, увидев, как солдат садится на рельс. Второй охранник что-то недовольно буркнул и медленно двинулся в темноту. Тот, что остался на насыпи, положил на землю включенный фонарик, кряхтя, стащил сапог и начал раскручивать портянку.
Андрей глянул на куст Нагибина и весь напрягся – наступило его время.
Налетел ветер, зашумел, завыл в кустах и деревьях. Цапля неслышно, словно гигантская ящерица, пополз на полотно. Согбенная фигура его с кинжалом в руке, как страшный призрак, вдруг появилась на насыпи. Замерла на мгновение, метнулась к черному силуэту немца. Ваня увидел, как освещенные фонарем руки солдата замерли вместе с портянкой и бессильно опали. Немец беззвучно повалился на бок.
Цыганок выскользнул из-под куста и кинулся на полотно. Не сговариваясь, стащили убитого с насыпи.
– Выключи иллюминацию, – тяжело дыша, сказал Андрей и махнул рукой на полотно, где остался включенный фонарик.
Ваня шмыгнул на насыпь. Когда бежал с фонариком к Андрею, навстречу ему выскочили Нагибин и Федя Механчук.
– Удачно получилось, – прошептал Николай Яковлевич. – Второго бы теперь по-тихому...
– Федя! – дернул Механчука за рукав Ваня. – А если тебе надеть шинель немца? А что? Кроме шуток. Сядешь на рельс и... Ну, будто ты тот солдат и переобуваешься. А как второй подойдет – ты и...
– Молодчага, братишка! – Федя резко повернулся к Нагибину. – Толково придумано, а? Попробуем?
– Давай! Только быстрей! Цапля, раздевай немца!
Федя торопливо снял фуфайку. Выхватив из рук Андрея шинель, натянул на себя. Натянул на голову тесную пилотку, вырвал из рук Вани трофейный автомат и метнулся к полотну. Сел на рельс, спиной в ту сторону, куда ушел второй охранник, согнулся, словно переобуваясь.
Прошло несколько минут. По-прежнему глухо шумели деревья, жалобно, на все голоса плакал ветер в темноте. Ваня лежал на земле, сжимал в руке пистолет, который ему сунул Андрей, взяв себе автомат Феди, и напряженно ловил каждый звук. "А что, если тот Фридрих еще издали узнает, что это не его напарник? Полоснет очередью – и будь здоров... – ожгла страшная мысль. А кто посоветовал переодеться? Я, елки зеленые..."
Ваня неспокойно зашевелился, повернулся на бок и тут же замер.
На насыпи послышались торопливые шаги. Из темноты ударил яркий луч фонарика. Зажег огнем рельсы, соскочил с них и остановился на согнутой спине Механчука.
– Зигфрид! – сердито сказал немец. – Ауфштэен!
Федя шевельнул плечами, оперся правой рукой на автомат и начал медленно подниматься.
– Шнэль, шнэль, Зигфрид!
Немец подошел к Феде вплотную.
Механчук выпрямился, резко повернулся и ударил гитлеровца по голове. Немец захрипел и осунулся на полотно. Федя подхватил его под мышки и потащил в кусты.
На насыпь вскочили Смелый, Цапля и Цыганок.
– Занять круговую оборону! – приказал Нагибин. – В нашем распоряжении считанные минуты. Немцы могут заметить, что патруль исчез. Где телега?
– И правда, где она? – хрипло дыша, спросил Андрей. – С такими темпами можно влипнуть в историю. Герцог, жми за катафалком!
Ваня ринулся в кусты. Мимо него с автоматами и винтовками наизготовку пробегали люди. Многие несли на плечах ящики с толом. "Елки зеленые! Смотри ты, сколько наших тут. Никогда бы не подумал.
Объезжая кусты, потрескивая валежником, навстречу Цыганку двигалась тяжело нагруженная телега.
– Сюда! – обрадовался Ваня. – За мной давай!
Лошадь фыркнула, чаще затрещал под ее ногами сушняк. Обогнув ореховый куст, телега остановилась. Ее тут же облепили люди.
– Несите дрезину! – послышался голос Нагибина. – Товарищи, быстрее!
Самодельную дрезину сняли с телеги и, кряхтя, спотыкаясь, понесли на полотно.
– Не так, салаги! – сердито сказал Федя. – Вы же ее кормой вперед ставите!
Тихонько чертыхаясь, дрезину повернули в нужном направлении, осторожно поставили на рельсы. Деревянную тележку быстро загрузили ящиками с толом.
– Давайте сюда мачту! – возбужденно сказал Федя. – А теперь все отчаливайте отсюда! Все без исключения! Цыганок, кому говорю?!
Ваня нехотя сошел с полотна. Мимо него проехала телега. Сбегали с насыпи и исчезали в кустах вооруженные люди. Утихли приглушенные голоса. Стало тихо. Слышалось только унылое завывание ветра да глухой неумолкающий шум деревьев.
Цыганок поежился, ослабил пальцы, до боли сжимавшие рукоятку пистолета, нетерпеливо взглянул на насыпь. Над ней торчала жердь. Возле дрезины копошились Федя и Смелый. Вдруг рядом с ними появился еще кто-то. Ваня подошел поближе, прислушался. По голосу узнал Андрея:
– Есть предложение посадить на передке дрезины пассажира. Мертвого господина завоевателя.
– Лишний груз. И вообще, кому было сказано – отвали отсюда! Взрыватель подключаем, все может быть...
– Тише, адмирал... А немца надо посадить. У моста дрезину могут осветить. Солдат в форме вызовет доверие. По нему, а значит, и по дрезине не будут стрелять.
– Резонно, – согласился Нагибин. – Несите. Только быстрей.
Почти бегом приволокли убитого. Андрей усадил его на дрезине, повесил на шею автомат.
– Извините, барон, – сказал он, натягивая гитлеровцу пилотку на голову. – Послужите и вы нам.
– Андрей, давай с насыпи! – нетерпеливо сказал Нагибин. – Федя, у тебя все готово?
– Флотский порядок!
– Запускай!
Заработали моторы. Николай Яковлевич выпрямился и махнул рукой. Федя включил сцепление. Дрезина медленно тронулась с места. Набирая скорость, она с грохотом помчалась в темноту.
– Семь футов тебе под килем! – помахал ей вслед Федя.
Они сбежали с насыпи и остановились за кустами, у которых собралась почти вся группа. Стояли молча, неподвижно, жадно ловя каждый звук.
Мучительно ползли секунды. Ваня почувствовал, как напряглась рука Андрея на его плече. Неожиданно пальцы его так впились в плечо, что Цыганок едва не вскрикнул.
В той стороне, куда умчалась дрезина, взлетела ракета. От ее света ярко зарозовело небо. Зарычал и тут же умолк пулемет. Тишина.
И вдруг под ногами вздрогнула от оглушительного взрыва земля. Ослепительно вспыхнуло и словно налилось кровью темное небо...
6
Ваня старательно дул в кружку, бережно откусывал шоколад и с наслаждением пил яблочный отвар. На лице его выступили бисерки пота. Рукавом вытерев лоб, он подумал, что отвар с шоколадом – царский напиток. Такая вкуснота и не приснится. Все же хорошо, что ящик шоколада прихватил. Хоть раз можно поесть вдоволь. Не все же время немцам его жрать.
У печи загремела чугунами бабушка. Лязгнув заслонкой, она выпрямилась и с укором глянула на Ваню. "Ну, сейчас заведет, – подумал он и поморщился. Ничем уже не остановишь".
– Боже мой, боже! У всех дети как дети, а мой сущий бес. Никого не слушает, делает, что в дурную голову втемяшится. Никакого сладу с ним, окаянным! – запричитала старуха. – И где ты пропадаешь ночами, хотела б я знать?
"Молчи! – приказал себе Ваня. – Поговорит, поговорит и утихнет. Конечно, переживает за меня, она у меня хорошая. Кроме нее, у меня теперь никого нет. Вот если бы отец дома был, он бы меня сразу понял. А с бабкой нельзя откровенничать. Она, если рассказать ей начистоту, с ума сойдет".
– Как вспомню Володю Виноградова... Ой, боже мой, боже!.. И тебе жить, надоело? И ты на висельницу хочешь?
Старуха всхлипнула, привычным движением вытерла уголком платка глаза. Глядя на нее, беспомощную и сгорбленную, Ваня вдруг почувствовал, как накатилась волной и охватила душу острая жалость к бабушке. Шоколад сразу стал невкусным, даже каким-то горьким.
– Дитятко мое, послушай ты меня, старую! Не шатайся где попало, сиди дома. Измучилась я из-за тебя. Чует мое сердце, добром это не кончится... И шоколад этот откуда взялся? А?
Ваня поперхнулся, отодвинул кружку.
– Чего молчишь?
Пить уже совсем не хотелось. Он вылез из-за стола, обнял, поцеловал бабушку в дряблую морщинистую щеку.
– Баб, не надо. Ну, чего ты плачешь? Ну, не надо, баб, а? И нигде я не шатаюсь, а ночую у ребят. Баб, как только стемнеет, боюсь идти домой патрули ведь. Вот и ночую. У Генки спроси или у Гришки, если не веришь.
– А чего, Ванечка, ночевать там? Не задерживайся долго, домой раньше приходи. И я спокойная буду, и тебе лучше.
– Елки зеленые, как ты не понимаешь! Мы с ребятами книжки читаем... Ну, чтобы от школы не отстать, когда вернутся наши. Задачки решаем...
– А этот... Как его?.. Андрей длинноногий тоже с вами задачки решает?
Ваня смущенно отвернулся. Взял со стола кружку, вылил недопитый отвар в ведро.
– Ай, баб! Ну чего ты пристала? Андрей нас по истории учит.
– Ты что же это, старой дурой меня считаешь? Знаю я вашу историю! Я от ваших историй ночами не сплю. Ой, боже мой, боже! – Бабушка горестно обхватила голову руками. – Позагоняют вас в ту проклятую неметчину! Сложите свои глупые головы на чужой земле. Вон вчерась облаву на людей наладили. Чтоб их на том свете ловили, иродов хвашистских! Нет на них страшного суда. Охо-хо-хо! И кто ее затеял, войну эту, пусть тому голова отвалится и руки отсохнут! Пусть его на том свете в огне пекучем да в смоле черной...
Внезапно, как и начала, старуха умолкла. Беззвучно, одними губами, пошептала молитву, осенила себя крестным знамением и, кряхтя, полезла на печь.
Рывком открылась дверь. На пороге стоял Гена Гуринок. Лицо его было белым.
– Ваня! Арестовали Митьку!
Цыганок даже согнулся от такой новости. Постоял, ошеломленно глядя на Гену. Бросился к стене, сорвал с гвоздя пальто и кепку. Вытолкнул дружка в сени, закрыл дверь.
– Ты что, ошалел?! Зачем при бабке? – зашипел он на Генку. – За что Митьку взяли?
– За шоколад. А могло легко случиться, что все обошлось бы, но Митька...
– Да говори ты толком!
– Так я же и говорю, – Гена закрыл за собой калитку. – Немцев тьма была. Окружили дом, связали Митьку и бросили, как полено, в машину. Мать руки ломает, все плачут...
– Митьку кто-нибудь выдал?
– Конечно. Он дал несколько, плиток шоколада соседу. А тот возле кинотеатра начал выменивать их на сигареты. Его там и сцапали. Дали хорошенько, он и признался, что шоколад Митькин. – Генка шмыгнул носом, снял очки и протер грязным платком. – Теперь нас могут арестовать. Очень даже возможно...
– Предупреди ребят, чтобы дома не ночевали. И сам домой не суйся. Плохо все может кончиться... Кроме шуток.
Ваня остановился, колупнул носком сапога патронную гильзу.
– Неужели Митька выдаст? Бить же будут... Шоколад мне этот нужен был...
Он размахнулся, со злостью подфутболил консервную банку, подвернувшуюся под ноги.
– У-у, это я раз-зиня!..
7
За столом сидел капитан Шульц и, брезгливо кривя губы, читал протокол допроса. "Черт знает что! Этот щенок не хочет говорить. После такой обработки не выдержал бы и взрослый. А этот... Словно не человек, а каменный идол. К дьяволу сравнения! Мальчишка – обыкновенное живое существо. И он заговорит у меня, чего бы это мне ни стоило".
Шульц поднял голову и угрюмо смерил взглядом Митю Тараса. Он стоял возле стены и, чтобы не упасть, опирался на нее спиной. Разбитое, в кровавых подтеках лицо не выражало ни страха, ни боли.
Шульц медленно поднялся, подошел к Мите, стал напротив.
– Ти должен сказать прафда. Когда сказаль... чистый прафда – на машине катайся нахауз. Домой, – капитан вдруг пронзил Митю колючим взглядом. – Ну?! Кто помогайт тебе? Кому вы передаль оружий? Бистро надо отсечайт!
– Не знаю... – облизал спекшиеся губы Митя. – Я в глаза не видел никакого оружия.
– Потшему ти имель много шоколад?
– И вовсе не много. Всего четыре плитки. Мне их дали ваши солдаты. Они ехали на машинах и остановились у нашей хаты. Заливали воду в радиаторы...
– Э-э... слюшай, я отшен понимайт тебя. Ты... э-э... есть пионерий и, конэчно, давал клятва. Но никто твой рассказ не будет знайт. Я обещаль. Слово немецкий офицер! Сообщайт – и фсё. Дом, мама... – Шульц карандашом, который вертел в руках, приподнял Митин подбородок. – Кто был ищо? Куда пряталь афтомат?
– Не знаю я никаких автоматов, – сказал Митя. – А шоколад мне дали ваши солдаты. Если бы я принес им яиц, они бы дали еще больше...
– Сейчас ти будешь отшен жалейт, что не принимайт мой предложений. Сначала будем сыпать соль на твой рана. А потом немношко нагревайт на горячий плита. – Шульц вполоборота повернулся к солдату у дверей. – Ганс!
Дюжий солдат щелкнул каблуками, подскочил к Мите, схватил огромной пятерней за шиворот и потащил в коридор.
8
Заложив руки за спину, Нагибин ходил по комнате. Поскрипывали под его грузными шагами половицы, по стене ползала несуразная тень. Николай Яковлевич неожиданно остановился, оперся руками о стол, над которым тикали ходики.
– То, что схватили Митю Тараса, твоя вина, Федор. Твоя и Цапли, жестко сказал он. – Надо было обязательно перепроверить, как Цыганок с ребятами выполнил задание. А вы этого не сделали.
– Я, конечно, виноват, товарищ Смелый, но...
– Никаких "но"!
Федя развел руками и опустил голову. Покрутил пальцами потухшую сигарету, прикурил от зажигалки. Затянулся дымом, закашлялся. Швырнул окурок на пол, стукнул себя кулаком по колену.
– Чтоб мне пойти на дно кормить раков, если я не согласен с вами! Но что бы вы мне ни говорили, а операция у Цыганка прошла удачно. Все было как по вахтенному расписанию. Сработано точно, четко. Подвела мелочь – несколько плиток шоколада.
– Мелочь? У подпольщика не должно быть подобных мелочей. Неучтенная своевременно мелочь – это провал! – Николай Яковлевич рубанул воздух ладонью. – Это смерть, если хочешь.
– Знаю. Но поймите, это же такой возраст. -Шоколад для них – соблазн. Взяли и наелись вволю. И правильно сделали, я их за это не осуждаю, – горячо сказал Федя. – Здесь ошибка в том, что они взяли шоколад домой, начали угощать соседей. Вот и сели на подводный риф...
– Ты мне здесь сантименты не разводи, – непреклонно сказал Нагибин. – Я вот что скажу тебе. Дисциплина в группе никуда не годная. Ребята не выполнили твой и Андрея приказ, пошли на авантюру, сорвали нам операцию. Грош цена такой организации, где каждый делает все, что ему в голову придет.
– Товарищ Смелый...
– Подожди! – негодующе вскинул голову Нагибин. – Я знаю, что ты сейчас скажешь. Будешь ссылаться на то, что группа Цыганка сделала немало хороших дел. Не возражаю. Если говорить искренне, я даже горжусь ими. Но пойми, Федор, мы несем ответственность за их судьбу. Твой просчет, что ты не проверил... Вот какая петрушка выходит...
Федя вздохнул, полез за сигаретами. Он знал, что у Нагибина было несколько таких групп, как его. Но в тех группах были взрослые люди. А здесь юноши, почти дети. За ними нужен глаз да глаз.
Механчук чиркнул зажигалкой, посмотрел на трепетный огонек, погасил его. Поднял голову, посмотрел на Смелого. Лицо Николая Яковлевича покрыто красно-белыми пятнами. Нервный тик дергал левое веко.
– Ты проверял, ночуют твои ребята дома или нет?
– Все перебрались на запасные квартиры.
– А что с Тарасом? Вырвать его из лап гитлеровцев нельзя? Надо подумать над этим...
– Не надо думать... – мрачно сказал Федя.
– Почему?
– Я наводил справки. Митя Тарас погиб...
Николай Яковлевич резко выпрямился, оцепенел. С лица мгновенно исчезли пятна, оно стало землисто-серым, заостренным.
– Дай закурить, – глухо попросил Нагибин.
Взял сигарету, тупо посмотрел на вторую, которая дымилась в его руке. Прикурив от нее, жадно затянулся. Федя потушил зажигалку, неохотно поднялся.
– Так я, с вашего позволения, отдам швартовы...
Николай Яковлевич вздрогнул, повел плечами, словно озяб, медленно провел ладонью по лицу.
– Подожди, матрос. Что я хотел сказать? Ага. Связной принес из лесу мины с часовым механизмом. Тебя они не интересуют?
– Свистать всех наверх! – сразу оживился Механчук. – Вот это вещь! А то я уже забыл, когда на диверсии ходил! Игрушки какого сорта?
– Магнитные.
– Шик-блеск! Давайте.
Николай Яковлевич взял топор в углу. Подошел к кровати, опустился на колени. Подцепил лезвием топора половицу, поднял ее и, запустив руку в дыру, вытащил из-под пола небольшой сверток. Развернул замасленную бумагу и подал Механчуку две металлические, похожие на маленькие черепахи мины.
– Смотри, они на вес золота. Поэтому впустую...
– Флотский порядок! – не дал ему договорить Федя. – За нами не пропадет. На каждую – по составчику. Якорь мне на шею и в воду, если так не будет!
– Посмотрим, посмотрим.
Николай Яковлевич смотрел на веселого Федю, а перед глазами его стоял веснушчатый, синеглазый, с русым непослушным чубчиком, в котором вечно что-нибудь застревало – то пух тополиный, то сосновая иглица, то яблочное семечко, – Митя Тарас. Незаметный, молчаливый, всегда с полусонным выражением на лице, всегда что-то жующий, с виду беспомощный, как он выдержал на допросах?
– Я отчаливаю, – сказал Федя. – Час поздний.
Николай Яковлевич встрепенулся, крепко пожал Механчуку руку. Кто знает, может, это их последняя встреча? Рисковать приходится каждую минуту. Вот он, Федя, сейчас пойдет домой. Но разве можно быть уверенным, что по дороге автоматная очередь или винтовочный выстрел патруля не уложат его возле забора? А он, Нагибин? Сегодня ночует в этой хате, а завтра может очутиться в холодной одиночной камере – пересыльном пункте на тот свет...
– Ты скажи, Федя, своим ребятам, чтобы шли ночевать домой. Теперь можно...
