Текст книги "Цыганок"
Автор книги: Александр Шлег
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Ни звука в ответ.
От железнодорожной станции долетел тоскливый и протяжный гудок паровоза. Где-то прогремел выстрел.
В руинах, вздымая горькую пыль, гулял ветер. Тихонько поскрипывал загнутый вверх угол жести.
– Дядечка, чего вы там молчите? – не унимался Ваня. – Вылазьте, я же знаю, что вы тут. Идите сюда, мы вам помочь хотим, а?
– Дуришь ты нам голову! – возмущенно сказал Гриша Голуб. – Нет тут никого!
– Он же раненый и, может, лежит там без сознания, – даже не взглянув на него, ответил Ваня. – Вы сидите здесь, а я вниз полезу.
– А если он тебе кирпичиной? – испуганно вытаращил глаза Гриша. Трахнет – и будь здоров!
– Вань, а Вань. Давай вдвоем, – неуверенно предложил Гена Гуринок. Вдвоем совсем другое дело.
– Нет, лучше я один...
Едва только он собрался лезть в дыру, как где-то в ее глубине послышался стон. Забренчала консервная банка, зашуршала щебенка.
Ребята вскочили на ноги, невольно попятились.
Из дыры осторожно высунул голову изможденный, заросший рыжеватой щетиной человек.
– Так вот кто мне страху нагнал, – с облегчением вздохнул он, настороженно оглядываясь. – Немцев нет?
– Нет, дядечка. Вообще-то они есть, но поблизости нет, – захлебнулся от волнения Ваня. – Я как увидел, что вы к стене рванули, так и обмер! А тут еще овчарка вас учуяла. Ну, думаю, все!..
Ваня не договорил. С другой стороны улицы послышался тонкий протяжный свист.
– Что это? – насторожился пленный.
– Наши хлопцы сигналят, – перешел на шепот Ваня. – Видать, патруль идет...
В вечерней тишине отчетливо послышались гулкие шаги, гортанная немецкая речь. Оживленно разговаривая, смеясь, гитлеровцы прошли мимо. Звуки их стали отдаляться и вскоре затихли.
– Пронесло! – поднялся из-за своего укрытия Ваня. – Вы, дядечка, не бойтесь. На той стороне улицы наши двое дежурят.
– Молодцы, – похвалил пленный. – Да вы – как настоящие разведчики!
Он попробовал вылезть из дыры и застонал от боли. Левая рука его до локтя была забинтована. Сквозь грязный бинт проступало кровавое пятно.
Ваня с Гришей бросились ему на помощь.
Как только пленный оказался на поверхности, Ваня предложил отойти подальше от этого опасного места. Незнакомец шел с трудом. Его босые, разбитые в кровь ноги оставляли на обломках кирпича темные пятна.
Возле наполовину разрушенного дома они остановились и присели на уцелевших ступеньках. Здоровой рукой пленный поглаживал кровоточащие пальцы ног, и губы его дергались от боли.
– Скажите, пожалуйста, а как вас зовут? – несмело спросил его Гена Гуринок. – Звание у вас какое?
– Зовут меня... – незнакомец, поморщившись, сделал паузу. – Зовите просто дядей Игнатом. – Беглец почесал небритую щеку. – А звание? Гм-м... У всех нас одно звание – солдат.
"Командир, – определил Ваня, осматривая его. – Вон на петличках гимнастерки следы остались от кубиков".
– Ребята, помогите мне... – тихо сказал пленный, почему-то глядя только на одного Ваню. – Мне обязательно нужна какая-нибудь одежонка. В этой – сами понимаете...
– Найдем, – вскочил Ваня. – Гришка, ты посиди здесь, а мы с Генкой домой слетаем. Мы – мигом...
Они вернулись мокрые от пота. Гриша Голуб с командиром ожидали их на прежнем месте, Здесь же были Митя Тарас и Вася Матвеенко.
– Чуть на патруль не нарвались, – тяжела дыша, проговорил Ваня. – Вот это, дядечка Игнат, брюки и рубашка, а это – портянки и галоши. Вот тут хлеб и табак.
– А вот вам пиджак, – подал свою ношу Гена Гуринок. – Извините, если маловат будет.
– Не знаю, как вас и благодарить, мои вы дорогие, – расчувствовался пленный. – Век не забуду. Останусь в живых – верну долг сполна.
Где-то в центре города разгорелась стрельба. Беглец, настороженно прислушиваясь, стал торопливо переодеваться. Ваня помог ему чистыми портянками забинтовать израненные ноги, надел на них галоши и перевязал Шпагатом.
– Оставаться мне здесь опасно, – жадно кусая хлеб, сказал пленный. Надо выбираться из города. Может, проведете меня до леса?
– Можно, – с готовностью согласился Ваня. – Мы в этой стороне города все ходы и выходы назубок знаем.
– Отлично. Только, ребята, всем идти не надо, – пленный повернулся к Ване. – Тебя как зовут?
– Ванькой.
– А тебя?
– Геннадий.
– Вот вы меня и проведете. Договорились?
– Запросто, – ответил за двоих Ваня. – Мы вас самой короткой дорогой выведем...
Из темноты налетел и сиротливо всхлипнул в руинах ветер. Залаяла и сразу же испуганно умолкла собака. Прогрохотал, отдаляясь, поезд. Снова стало тихо.
Ваня шел впереди, старательно вглядываясь в темноту. Изредка он останавливался, прислушиваясь. И тогда те, что шли сзади, застывали на месте.
Выбрались на окраину города и долго шли полем, держась подальше от шоссе, по которому, распарывая светом фар темноту, ползли машины. Возле ручья, журчавшего в низине, беглец остановился. Пройдя к воде, он лег на живот и долго, захлебываясь, пил.
Подвернув штанины, Ваня первый перешел на другой берег. Обошел загадочно темневшие кусты и остановился.
Впереди чернел лес.
– Пришли, – тихо сказал Ваня. – Теперь сами смотрите, куда вам надо.
Пленный по очереди обнял их здоровой рукой, расцеловал и исчез в темноте.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Николай Яковлевич стоял у забора под липой и смотрел на улицу. Вершины деревьев уже были освещены первыми лучами утреннего солнца. Прыгали, перелетали с ветки на ветку, поминутно начинали драку между собой крикливые воробьи. Капли росы, сбитые крыльями, падали вниз. Одна из них угодила Николаю Яковлевичу за воротник. Он знобко передернул плечами и пошел по влажной тропинке к хате, стоявшей в глубине яблоневого сада.
В комнате Николай Яковлевич сел за стол, подпер кулаком подбородок и, глядя а окно, задумался. Скоро надвинется осень, а у жены нет ни продуктов, ни дров на зиму. Как там Зина перебивается сейчас? Здорова ли дочь? Живут в одном городе, а уже месяц не виделись. Конспирация. Неделю назад едва не попал в лапы гитлеровцев. Хорошо, что на явочной квартире был запасной выход в сад. Все время в напряжении. Надо как-то легализоваться. Может, пойти на работу под чужой фамилией? Снова под чужой фамилией? Он, Нагибин, начинает забывать свое настоящее имя. Товарищи называют его по кличке "Смелый". Так надо.
В окно осторожно постучали. Николай Яковлевич встал со скамьи, нащупал в кармане пистолет, вышел в сени.
– Кто?
– Вы не продаете яблоки?
– Нет, но угостить доброго человека могу.
– Спасибо, не откажусь.
Нагибин отодвинул задвижку. В сени прошмыгнул невысокий чернявый парень в сером пиджаке. Из-под расстегнутого воротника рубашки выглядывали синие полоски тельняшки. Николай Яковлевич закрыл за ним двери и вошел в комнату.
– Доброе утро. Разрешите пришвартоваться к вашей гавани, – бодро сказал гость и присел к столу.
– Здорово, Федя, – тоном упрека сказал Нагибин. – А я уже заждался. Даже на улицу выходил. Что нового?
– Форменный порядок, товарищ Смелый, – сдержанно усмехнулся гость. Задание выполнено. По-флотски сработано. Комарик носа не подточит. Эшелон гробанулся на двадцатой миле от города.
– Прекрасно, Федя! – повеселел Николай Яковлевич. – Что еще?
Федя Механчук сдвинул кепку на затылок, вытащил пачку немецких сигарет, закурил. Пыхнув дымом, нерешительно посмотрел на Нагибина.
– Тут дело вот какое, товарищ Смелый. – Механчук придвинул к себе консервную банку, приспособленную под пепельницу. – Знаете, я познакомился с интересными париями. Отчаюги – свет не видел!
– Кто такие? – сразу же насторожился Николай Яковлевич.
– Салаги еще. Сколотили свою группу. И знаете, что делают? Охотятся на эсэсовцев, временами на склады налеты устраивают. Полная самодеятельность. Стихия. Дисциплины и не нюхали.
– Кто у них главный?
– Андрей Рогуля. По кличке – Цапля.
– Так, говоришь, ребята ничего? А дисциплины никакой? – Николай Яковлевич в раздумье потер ладонью тяжелый подбородок. – Н-да-а... А ведь не за понюшку табаку пропадут, горячие головы...
– Как нечего делать! – согласился Механчук.
– Ты с ними беседовал?
– Два часа баланду травил... Даже язык намозолил, – махнул рукой Федя. – Я им втолковывал, как нужно бороться, как себя вести с немцами. Слушали очень даже внимательно. А потом, когда я прощальный гудок давал...
– Что, что?
– Ну, когда я прощался с ними, потребовали, чтобы я вас к ним привел.
– Интересная петрушка! – нахмурился Николай Яковлевич. – А они откуда меня знают?
– Сказали, что слухом земля полнится, – замялся Механчук.
– Скверные слухи, Федя. Выходит, конспирация наша ни к черту не годится. – Николай Яковлевич поднялся, подошел к окну, задумался. – Видимо, придется брать ребят под свою опеку. Иначе пропадут, буйные головушки... Когда они хотят встретиться?
– Сегодня вечером.
– Хорошо, я пойду к ним...
Когда стемнело, Николай Яковлевич направился по указанному Федей адресу. Долго петлял по закоулкам, пробирался садами и огородами.
Наконец вышел в Известняковый переулок, нашел нужный дом, стоявший под старыми липами. Из окон пробивались полоски света, доносился неясный гул голосов. Николай Яковлевич поднялся на низенькое крылечко, нащупал ручку и толкнул дверь. Она со скрипом подалась в черную глубину сеней.
В хате было накурено.
Уныло бренчала гитара. Кто-то тихо и тоскливо пел про девушку в серенькой юбке, которая бросилась с утеса в море.
Прямо на полу двое парней играли в шашки. В углу за столом сидел и что-то быстро писал карандашом в ученической тетрадке худой длинноносый юноша. На Николая Яковлевича пытливо глянули его цепкие насмешливые глаза. "Видимо, он и есть Цапля, – подумал Нагибин, молча пробираясь к столу. Кто-то удивительно точно прилепил ему такую кличку".
В хате стало так тихо, что слышно было, как жужжат под потолком сонные мухи.
– Не ты будешь Цапля? – кашлянув в кулак, спросил длинноносого Николай Яковлевич.
– Вполне возможно, – иронически усмехнулся юноша. – Между прочим, у нас принято здороваться.
– Кхм... Добрый вечер. Будем знакомы. Смелый, – с запинкой назвался Николай Яковлевич и добродушно улыбнулся. – А ты Цапля, значит. Интересное, брат, у тебя имя...
– Если ты пришел сюда обсуждать достоинства моего имени, то...
– Ну?
– ...то хромай отсюда!
– Не очень приветливо, однако понятно.
Николай Яковлевич повернулся к молчаливым парням, которые с любопытством смотрели на него со всех сторон.
– А вы, значит, будете...
– А они – мои орлы, – с вызовом сказал Цапля.
– Орлы? Ишь ты, интересная петрушка получается, – в упор глянул на него Нагибин. – Нет, мой дорогой, не орлы они у тебя, а самые обыкновенные анархисты.
– Легче на поворотах, – мрачно посоветовал Андрей Рогуля. – Прошу взвешивать свои слова. Кстати, это не ты с полицейской повязкой по городу гуляешь? Ты, я узнал тебя. Как-то держал тебя на мушке, да...
– Где это было? – перебил его Николай Яковлевич, весь напрягаясь. Когда?
– Возле вокзала ровно неделю назад. Ты Феде Механчуку в тот день довольно ловко какой-то сверток передал. Федю я давно знаю – это и спасло тебя. А то бы...
– Та-ак... Веселенькое знакомство, – криво усмехнулся Николай Яковлевич и снова повернулся к настороженным юношам. – Вы хотели, чтобы я пришел. Я к вашим услугам. Начну с того, что меня поразила грубость Цапли. Насколько мне известно, Андрей... то есть Цапля, бывший студент педагогического института. Поэтому не нужно объяснять ему, что такое элементарная воспитанность. Нагибин расстегнул плащ и поискал глазами, где сесть.
Кто-то из парней поднялся, пододвинул ему табурет. Николай Яковлевич вытащил из кармана сигарету, прикурил от лампы и сел.
– Давайте, братцы, подумаем, как будем жить дальше, – обвел он всех долгим взглядом. – Мне кажется, вы не тем занимаетесь. Ну, подстрелите вы полицая, стащите ящик масла или шоколада. Так ведь для фашистов это сущая мелочь. Они в тысячу раз больше взяли только в нашем городе...
Николай Яковлевич умолк.
– А что же тогда нам делать? – хмуро обронил кто-то.
– Надо, ребята, добывать оружие, – сказал Нагибин. – Группа у вас уже есть, но, чтобы она стала по-настоящему боевой, не хватает самого простого дисциплины. Война – не игра. Война – это кровь и смерть...
Николай Яковлевич говорил тихо, с какой-то горечью в голосе. Когда кончил, стало слышно, как от порывов ветра шумят липы за окном. Юноши зашевелились, закашляли, начали перешептываться. Кто-то за спиной Нагибина громко потребовал:
– Говори, Цапля! А то зашился в угол, как тот крот под забор. Смелый правильно все тут сказал. За тобой слово.
– Что ж, вопрос ясен. Будем, мушкетеры, немчуру по-настоящему бить. Андрей Рогуля поднялся, обвел всех своими большими черными глазами. – А теперь вопрос Смелому. Кто будет нами командовать?
– Федя Механчук, – ответил Николай Яковлевич. – Заместителем у него будешь ты.
– Ответ исчерпывающий, Федю мы знаем, – Андрей Рогуля сел.
– Согласны! – раздалось со всех сторон. – Федя свой парень! Даешь Федю!
– Ша, братишки! Кончай авралить!
Все изумленно повернулись к дверям. У порога стоял Федя Механчук. Он неслышно зашел в комнату в тот самый момент, когда начался галдеж. Раздвигая парней, Федя вышел на середину и требовательно поднял руку. Вдруг нелепо закрутил головой и оглушительно чихнул. Все дружно засмеялись. Федя снова поднял руку, требуя внимания.
– Так вот, братишки. Прошу зарубить в памяти. О нашем сегодняшнем разговоре – никому ни звука. Чтоб завязали на морской узелок. Вы стали членами подпольной молодежной организации. Действовать будете только по моему приказу. – Федя рубанул рукой. – Железная дисциплина – вот к чему перво-наперво надо привыкнуть. Чтобы никаких самовольных авралов. – Федя сурово прищурился. – Вот вы здесь собрались, а вахтенного на улице не выставили. Я зашел, и никто меня на остановил, никто вас не предупредил. А если бы не я, а немцы или полицейские наскочили? Нет, братишки, это никуда не годится!
– Толя, выйди покарауль, – смущенно сказал Андрей Рогуля парню с гитарой. – Действительно, черт-те что!
– Почему я? – даже не пошевелился гитарист. – Разве никого другого нет?
– Сеньор, может тебе еще раз повторить? – подошел к нему Цапля. Черные глаза его полыхнули пожаром. – С ушами у тебя все в порядке?
Недовольно что-то буркнув, парень повесил гитару на гвоздь и нехотя поплелся к выходу. Андрей Рогуля сел на место.
– Вот какая еще петрушка, товарищи. Ваша группа в целях безопасности должна разделиться на пятерки. В каждую пятерку Федя и Андрей назначат командира. – Николай Яковлевич поднялся и прошелся вдоль стола. – Командиры будут держать связь с руководителями группы и от них получать задания. Я считаю, что...
– Мушкетеры, а этот Смелый не из тех ли, кто любит чужими руками жар загребать? – неожиданно мрачно перебил Нагибина Андрей Рогуля. – Если не из тех – пусть докажет. Не знаю, как вы, а я лично хочу знать, кому подчиняюсь. Поэтому предлагаю прогуляться со Смелым по городу и в честь первого знакомства отправить на тот свет по гитлеровцу. Вот и выясним, какой он смелый.
Все засмеялись, начали подмигивать, подталкивать друг друга локтями. Предложение Цапли пришлось по душе.
– А что? Проверка есть проверка!
– Пусть идут вдвоем!
– Правильно!
Федя Механчук нервно скомкал в руке кепку. Набычился, шагнул к столу.
– Ты, Цапля, брось свои штучки. Не салага ведь, – он выразительно постучал себя пальцем по лбу. – И компас у тебя исправный. Чего же с курса сворачиваешь? За одного-двух гансов черепок подставлять?
– Не так бурно, Феденька. Эмоции – вещь опасная. Нервы надо беречь, они еще пригодятся. – Андрей встал, подошел к Нагибину и иронически усмехнулся. – Так как, осмелитесь, товарищ Смелый?
Николай Яковлевич скользнул взглядом по напряженным лицам присутствующих. Все с нетерпением ожидали его ответа. "Однако, что же делать? Скверная петрушка получилась, – подумал он, теребя ус. – Принять их предложение, значит нарушить закон подполья. На какой же тогда ляд была нужна моя конспирация?! Но, если я не соглашусь, они посчитают меня болтуном и трусом. Ну что же, пусть считают. Совесть моя будет чиста – я подчиняюсь партийной дисциплине. Жаль, что они этого не понимают. Как же сделать, чтобы они поняли? Эти ребята ожидают от меня показного геройства, на которое я, подпольщик, не имею права. Они не знают, что моя жизнь мне не. принадлежит... И все же... если они не поверят мне... А я здесь представитель партии..."
– Я согласен, Цапля... Завтра... Нет, завтра не могу. Значит, послезавтра в семь утра я ожидаю тебя на углу Железнодорожного переулка. Николай Яковлевич вздохнул, виновато посмотрел на Федю Механчука и развел руками. – Такая получилась петрушка, понимаешь...
Все облегченно вздохнули, загалдели, засмеялись.
"Дети, – с горечью подумал Николай Яковлевич, – Совсем еще дети..."
2
Багровое солнце медленно подымалось над городом.
Ваня отошел от окна, сел за стол. Обжигаясь, старательно дуя на ложку, начал есть суп. Подперев седую голову, бабушка сидела напротив и, сокрушенно вздыхая, смотрела на похудевшее лицо внука.
– И что теперь за дети пошли – ума не приложу! Где тебя черт носит целыми днями, хотела б я знать?!
– Нигде. – Ваня невинно глянул в глаза бабушки. – А что?
– Чего зенки свои таращишь? Ты на меня ягненком не смотри, Ни стыда у тебя нет, ни совести. Шкуpa на тебе горит. Нет чтобы посидеть дома, подсобить какую работу, так он только и смотрит, как бы из хаты выскочить. И все – дружки. Я их теперь кочергой на пороге встречать буду, висельников!
– Ну, баб! Чего ты? – улыбаясь, сказал Ваня, – Я же тебя люблю, а ты ругаешься.
Слово "люблю" подействовало на старуху магически. Она подобрела лицом, просветленно посмотрела на Ваню, тихо вздохнула. Молча посидела, наблюдая, как внук ест, и, держась за поясницу, тяжело поднялась. Заковыляла к печи, взяла ухват, подцепила им чугунок и поставила к огню. Вода из него пролилась на красные угли, и они, зашипев, погасли.
Ваня отодвинул пустую тарелку, облизал ложку и вылез из-за стола. "Елки зеленые, где же Генка делся? – раздраженно подумал он. – Обещал с утра прибежать – и нет. Вот и верь ему".
Ваня подошел к распахнутому окну. Ветви яблонь сгибались от тяжести белых ядреных антоновок. Изредка то одно, то другое яблоко с шумом срывалось с ветки и глухо ударяло о землю.
Ваня облокотился о подоконник и пристально посмотрел на куст красной смородины, под которым закопал около сотни патронов. Вспомнил о найденных винтовках. Их пришлось перепрятать в Теплом лесу. Оставлять в блиндаже было опасно, так как вблизи от того места, где они учились стрелять, немцы начали что-то строить. Закопанные под кустом патроны также нужно спрятать в лесу. Переносить оружие в город очень рискованно. Почти каждый день в руинах находят убитых немцев и полицейских, жандармерия в любое время суток устраивает облавы и обыски. "Елки зеленые, кто-то ведь убивает фашистов! – с завистью подумал Ваня. – Вот если бы узнать!"
На улице над забором блеснули очки Гены Гуринка. Открыв калитку, он пулей влетел во двор. Споткнулся на ступеньках крыльца, вскочил в сени. Когда "он открыл дверь, Ваня вздрогнул: лицо Гены было белее снега.
– Вань, вешают! – не сказал, выдохнул он. – Вешают...
– Кого вешают? Где? Да говори ты толком!
– Володьку... Виноградова... На площади у музея...
– Врешь!
– Ой, боже мой, боже! – пронзительно запричитала бабушка, которая прислушивалась к их разговору. – И что это делается на белом свете?! Господи, пошли ты кару небесную на вешателей этих! Чтоб они в преисподней на вечном огне корчились, супостаты немецкие!
– Бежим! – толкнул друга Ваня. – Быстрей!
Они шмыгнули мимо бабушки, которая, повернувшись лицом к иконе, истово крестилась, и выскочили во двор.
– Ваня? Куда ты? – долетел из окна истошный голос старухи. – Вернись, внучек! Ваня-а!
Ваня с Геной юркнули в распахнутую калитку и, подгоняемые этим криком, помчались по улице.
На площади было полно людей. Всюду шныряли полицейские с белыми повязками на рукавах. Они прикладами выгоняли из подъездов домов жителей и теснили их к центру площади.
Гитлеровцы стояли вокруг виселицы лицом к бурлящей толпе. Высунув языки, сидели у их ног огромные овчарки. Блестели на солнце черные автоматы.
Ваня и Гена упрямо пробирались вперед. Ныряли людям под руки, протискивались боком. Немилосердно работая локтями, они подобрались уже к самому оцеплению, как вдруг толпа, резко подавшись назад, зажала их со всех сторон.
– Ведут!
На дощатые подмостки два эсэсовца втащили белоголового парнишку лет четырнадцати. Лицо его было распухшее, волосы на голове ссохлись от крови. Он стоял под самой петлей и, опустив голову, смотрел себе под ноги. Ветер устало шевелил на нем лохмотья.
Вслед за парнишкой, шатаясь, на помост взошла белокурая женщина в синем изодранном платье. За ней, твердо ступая по лестничке, поднялся высокий, с окровавленным лицом мужчина. Он подошел к женщине, наклонился и, что-то прошептав, поцеловал ее в щеку. Шагнул к парнишке, ласково улыбнулся ему. Уже наклонился, чтобы поцеловать его, но в это время эсэсовец рванул его за плечи назад.
Толпа ахнула и замерла в жутком молчании.
Эсэсовцы прикладами заставили мужчину и женщину стать на табуретки. К ослабевшему парнишке подошел рыжий верзила в каске, легко поднял его и поставил на узкий, стоящий торцом, ящик. Придерживая паренька, поймал рукой петлю и накинул ее на тонкую шею.
Ваня и Гена с трудом узнали своего одноклассника. На груди у Володи висела желтая дощечка с черной надписью: "Бандит". Он широко открытыми глазами смотрел на мужчину и женщину, которые стояли рядом. Распухшие губы его что-то шептали.
– В-вань, это же Володькины п-папа и м-мама! – с ужасом прошептал Гена. – В-видишь?
– Вижу, – сжал его руку Ваня. – Все вижу...
Гитлеровский офицер, прямой и длинный, важно взошел на помост. Широко расставил ноги-циркули, заложил руки за спину и надменно вскинул голову. На его фуражке зловеще блестела эмблема с изображением черепа и костей.
– Немецкий зольдат есть лючший зольдат мира. Он приносиль ваш город новый порядок, – офицер повернулся и указал на флаг с белым кругом и черной свастикой в центре, который висел у входа в комендатуру. – Этот бандит... малшик... э-э... стреляль зольдат фюрера. Ми будем его вешаль на ваш глаза. Мы повешивайт малшик, потом – его мутэр унд фатэр. Понятно сказаль?
По толпе волной прокатился сдержанный гул. Офицер презрительно усмехнулся, властно выбросил руку вперед. Толпа затихла. И вдруг в наступившей тишине кто-то громко, на всю площадь, крикнул:
– Найдется и на тебя веревка, собака!
Ваня вздрогнул. Голос был очень знакомый. "Да это же Цапля!" Ваня оглянулся. Рядом замелькали белые повязки. Лихорадочно работая прикладами, полицейские ринулись в толпу на поиски смельчака.
Окаменев лицом, офицер шагнул к краю помоста, выхватил из кобуры пистолет и выстрелил вверх. Толпа отшатнулась.
– Так будет каждый русиш швайн, который стреляйт зольдат фюрера!
Солдат затянул петлю на шее Володи Виноградова, отступил на шаг.
– Володя-а... – тихо заплакал Гена Гуринок. – Володька-а...
– Н-ну, гады! – сжав зубы, простонал Ваня. – Ну, попомните-е!..
Офицер резко опустил руку с пистолетом.
– М-ма-ма! М-ма...
Жуткий крик пронесся над площадью. И оборвался...
Ночью Ване приснился сон. Они с Володей Виноградовым борются на школьном дворе. Побеждает Володя. Опрокинув Ваню на спину, он склоняет над ним свое распухшее, какое-то чугунное лицо и укоризненно говорит: "Я убил их солдата. Теперь я мертв. А вы – живые. Жи-вы-е..." Володя куда-то исчезает, и на его месте появляется долговязый немецкий офицер. Смеясь, он толкает острым плечом висельницу, стоящую на площади возле музея, и она, с угрожающим скрипом, наклонившись, падает прямо на Ваню. А он не может отойти в сторону, потому что ноги его приросли к земле.
Ваня вскрикнул и проснулся. Рядом с ним лежал и, всхлипывая, что-то бормотал во сне Гена Гуринок. Ваня провел ладонью по лицу и с облегчением вздохнул. Ударив его локтем, Гена крутнулся на другой бок и затих. Ваня вспомнил, что Гена не пошел вчера домой, а остался ночевать у него.
Потирая глаза кулаком, Ваня сел на кровати и осмотрелся. Мертвые квадраты света лежали на полу. На кухне под печью сверчок выводил свою бесконечную мелодию.
За окном плыла тихая лунная ночь.
Несколько минут Ваня сидел неподвижно. У него было такое чувство, будто он забыл что-то очень важное. "Ф-фу, черт! Да это же я вчера одну штукенцию придумал. Генка спал, а я мозгами шевелил, – оживился Ваня. – Елки зеленые, надо быстрей вставать!"
Он слез с кровати и начал расталкивать Гену. Тот недовольно забормотал и повернулся к нему спиной. Ваня наклонился к его уху:
– Подъем!
– Что? – мгновенно подхватился Гена. – А?
– Тс-с! – Ваня ладонью закрыл ему рот. – Одевайся, пойдем.
– Что, уже утро? Куда пойдем? Зачем?
– Тихо! – Ваня сердито ткнул кулаком Генке в бок. – Тебе говорят, значит, надо.
Гена часто заморгал, потер глаза рукой и, беспрестанно зевая во весь рот, нехотя начал одеваться. Взяв со стола очки, надел их и посмотрел на друга, ожидая его команды. Ваня показал на печь, на дверь и предостерегающе приложил палец к губам. Гена понимающе кивнул головой.
Осторожно ступая по скрипучим половицам, раз за разом оглядываясь на печь, где крепко спала утомившаяся за день бабушка, они тихонько выбрались из дома.
Ярко светила луна. От заостренных штакетин забора на землю падала зубчатая тень. Неподвижно стояли серебристые от лунного света яблони. Ослепительно сияли окна в доме соседа. Из его двора послышалось звяканье цепи – проснулась трусливая и потому уцелевшая собака. Она сипло опробовала голос и умолкла.
Ваня молча подался к сараю.
– Куда ты? – громким шепотом спросил Гена.
– Не кудакай, – рассердился Ваня. – Стой и молчи.
Гена видел, как он, нащупав за косяком ключ, отомкнул двери и юркнул в глубину сарая. Гена смачно зевнул и недовольно подумал, что до утра еще далеко. Зачем же тогда Ваня среди ночи поднял его? Не иначе как что-то придумал. Если так, пусть бы сразу сказал – что к чему. А то молчит, шмыгает носом да еще злится. А ты стой посреди двора, как дурак, и жди.
Тихо скрипнула дверь. Из сарая высунулась взлохмаченная голова Вани. Он поспешно замкнул замок, спрятал ключ на прежнее место. Гена заметил, что за пазухой у него что-то лежит. Вон как рубашка оттопыривается!
Ваня, как только подошел, полез за пазуху. Увидев в его руке обыкновенную бутылку, Гена разочарованно хмыкнул.
– Знаешь, что это? – таинственно прошептал Ваня.
– Чудо-юдо показал! – презрительно буркнул Гена. – Если нужны бутылки, приходи ко мне. Я тебе еще десять дам.
Ваня оглянулся на окна своего дома.
– Бутылка, бутылка... Балда! Это не бутылка, а граната. Такими бутылками красноармейцы танки поджигали. Как только она разобьется – сразу пламя как шухнет! Кроме шуток!
– Да ну-у? – удивился Гена. – Неужели о горючей смесью?
– А ты как думал! – Ваня спрятал бутылку за пазуху.
– Откуда она у тебя?
– Помнишь, я тебе рассказывал о красноармейцах, которых немцы убили в нашем саду? Гансы оружие забрали, а бутылку не заметили. Она в борозде лежала. Так я ее взял и спрятал.
– А что мы с ней будем делать? – забеспокоился Гена. – Куда с ней?
– Слушай сюда. Ты видел вчера на Советской колонну бензозаправщиков, когда мы шли домой после того... как Володю Виноградова?..
– Туда пойдем?
– Ну!
– На патрулей нарваться?
– Чихали мы на них. Мы огородами проскочим.
– Как себе хочешь. Смотри сам.
– Дрейфишь?
– Нет. Я с тобой...
– Тогда пошли...
Они перелезли через ограду из жердей и по борозде направились к соседней улице. За ними по чахлой картофельной ботве ползли короткие тени.
Луна лила свой свет ровно и ярко. Изредка едва уловимо повевал ветерок, и тогда все вокруг словно оживало, таинственно шевелилось.
– Светло, хоть книжку читай, – прошептал Гена.
Ваня не ответил. Мысленно он уже подкрадывался к автоколонне. Какая там охрана? Как незаметно подобраться к машинам? Чертова луна! Хоть бы облачке наползло!
Напрямик через сады и огороды пересекли один переулок, второй. Подошли к забору, припали к щелям. Улица пуста. Ни звука. Ваня отодвинул широкую доску, когда-то оторванную им снизу, пролез в дыру. Прижался спиной к забору, подождал, когда пролезет Гена. Задвинул доску на место и молча толкнул друга локтем. Они перебежали улицу и, держась в тени, двинулись дальше, чутко прислушиваясь к каждому ночному звуку.
Минули несколько переулков, вышли на Советскую. Внезапно Ваня резко остановился, махнул Генке рукой и мгновенно присел у низенького забора, над которым свисали едва ли не до земли густые ветви боярышника.
Послышались приглушенные шаги, тихий говор. Сдерживая рвущееся дыхание, Гена прижался к забору.
Из-за угла улицы вышли три немца. В лунном свете тускло блестели их автоматы, вспыхивали бляхи на груди.
Солдаты шли по освещенной стороне улицы и вполголоса обменивались короткими фразами. Напротив Вани и Гены они вдруг остановились. В руках у одного из них вспыхнул огонек зажигалки. Немцы прикурили и прошли мимо.
– Фельджандармерия, – едва слышно прошептал Ваня. – Чуть не влипли.
– Далеко еще? – одними губами спросил его Гена.
– Уже совсем близко.
Ваня потуже затянул ремешок на штанах, пощупал бутылку за пазухой и, кивнув другу, пригнувшись, побежал вдоль заборчика.
Машины стояли на освещенной стороне улицы. Возле них взад-вперед медленно прохаживались часовые. Прячась за кустами сирени, которая росла на улице возле забора, Ваня несколько минут наблюдал за ними.
– Десять машин, – жарко дохнул ему в ухо Гека. – А как мы к ним подберемся? Может, давай подкрадемся тихонько и...
– А бутылку как? Кидать через всю улицу?
– Ну. Разве не добросишь? Тогда давай я.
– Да нет. – Ваня почесал нос. – Мы вот что сделаем. Переберемся на ту сторону улицы и оттуда подкрадемся. Только смотри, чтоб ни звука!
Обходя вишни и ломкие кусты малины, они осторожно подошли к каменному зданию, за которым улица делала поворот направо. Отсюда автоколонны не было видно. Выждав, стремглав перебежали улицу и через маленькую калитку вошли в пустой двор полуразрушенного дома. Минули сад, перелезли один забор, второй и очутились в саду. Пересекли его и уперлись в глухой, как стена, забор, выходивший на улицу.
Затаив дыхание, Ваня приник к щели. Машины стояли рядом. Часовой, тихонько насвистывая, медленно брел в конец колонны. Второй шел ему навстречу. Они остановились, что-то сказали друг другу и покатились со смеху.
– Давай! – прошептал Гена.
Ваня мгновенно вскарабкался на забор, ухватился левой рукой за сук яблони, торчащий над головой.
Часовые, похлопав друг друга по плечам, разошлись.
Ваня выхватил из-за пазухи бутылку и со всей силы швырнул в круглый бок цистерны ближней машины. Уже на земле увидел, как полыхнуло над забором оранжевое пламя. В тот же миг испуганно закричали часовые, загремели выстрелы.
