Текст книги "Том 1. Произведения 1926-1937"

Автор книги: Александр Введенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

–  Два купца…Я не в состоянии купаться. – Слово купцыпроизведено Введенским, очевидно, от глагола «купаться», причем обыгрывается именно омонимия общеизвестного слова с этим неологизмом. Интересно, что говорящие хором купцы встречаются в начале романа «Генрих фон Офтердингед» Новалиса.

–  Однообразен мой обычай– и т. д. – Образ бани, перекликающийся с ее описанием в стихотворении Хармса «Баня» [225, кл 4, № 285], вписывается, во-первых, в поддержанную отцами Церкви аскетическую традицию древности и средневековья, осуждающую бани как стимулирующие чувственность и являющиеся местом разврата, – с этим следует связать наличествующие в Paзговореэротические мотивы (ср. также реплику Наташив Куприянове и Наташе– произведении, par excellence метаэротическом – Я вся как будто в бане(№ 20); во-вторых, а своей инфернальности образ этого безбожного сумрачного жилищасоответствует и народным представлениям о бане как жилище нечистой силы. Укажем на возможную связь описания этой инфернальной бани с некоторыми сценами «Игры в аду» Крученых (напр., мытьё ведьмы). Противоположная символика бани как места омовения, отсюда – очищения, возрождения, – если здесь и присутствует, то со знаком минус, – см. в начале Разговора: Я не в состоянии купаться…ниже: Я тут не в состоянии купаться.

–  Bянут свечи… – Тот же образ в Четырех описаниях,где он окрашен в эротико-эсхатологические (ср. здесь же ниже: Слетает облек мертвецов)тона: Свеча завянет / закричит жена(№ 23) Ниже мотив свечи встречается уже непосредственно в эротическом контексте: Богини / Входят в отделенье… И то пылание печей / Страшней желания свечей.

– {…} денег… – В машинописи лакуна. Ср. выше, примеч. к седьмому Разговору. Я. С. Друскии предлагает: «Нету».

–  Отец и всадник и пловец. – Сочетание отец в пловецанаграмматически шифрует Потец– ключевое слово предшествующего произведения, в котором, кроме того, отец отождествляется со всадником(см. примеч. к № 28), Образы пловца и всадника являются, кроме того, ключевыми соответственно во второй и последней строфах Элегии(№ 31).

–  Баньщик (сидит под потолком, словно баньщица). – Ср. ниже: Мы баньщицы унылы нынче… Он должно быть бесполый / тот баньщик… Баньщик, он же баньщица, спускается из-подпотолка. – Трансвестизм баньщика, впрочем достаточно уклончиво обозначенный, перекликается с фрезой из четвертого Разговора: – А где же наши тот что был женщиной и тот что был девушкой?и может интерпретироваться в контексте дезавуирования Введенским категории столь устойчивой, как категория пола, а на языковом уровне – рода. Примеры подобных нарушений мы находим и в ранних произведениях Введенского (см. примеч к № 2 (с. 45) с прочими отсылками).

–  Тут мыло пляшет как Людмила… – В связи с эротическими мотивами здесь и дальше см. выше, ср. также примеч. к № 20.

–  Вам свет не мил. И мир не свеж. – Интересно отметить как характерную особенность поэтики Введенского, что необычность последнего сочетания мир не свежкак бы «поддержана» в плане выражения тем, что первая строка стиха нам свет не милобращенно предвосхищает его звуковой облик. Ср выше примеч. к № 28, а также к № 2 (с. 53).

–  Смотрю удачно крюк привинчен. / Оружье есть. Петлю отрежь– Вместе с проявленной в ближайшей авторский ремарке темой волн здесь присутствуют все три мотива, намеченные в пятом Разговоре( Стреляться или топиться или вешаться ты будешь!) и «реализованные» в шестом. См. примеч. к пятому Разговору.

–  Два купца смотрят на нее как в зеркало… Гляди, глядикак я изменился, – Эротическое отождествление и – ниже (Мы думали что ты зеркало. Мы ошиблись) – его несостоятельность?

–  …изменился… Я совершенно неузнаваем. – Помимо сказанного в предыдущем примечании, укажем возможную параллель в фольклорно-мифологическом мотиве наказания за табулированное подсматривание в частности, сакрального акта – превращением (в неодушевленный предмет, животное и т. д. – Th. Mot. с. 311), особенно в мотиве превращения героя, подсмотревшего купанье богини (например, Актеона, подсмотревшего купанье Артемиды, в оленя и др.), при: Богини / Входят в отделенье. / И нею стынет / В отдаленье (Богинивыделено enjambement), ср. также мотив крылатости: Гляди. Гляди. Оно крылата… У нее тысячи крылешек.

–  О чем же вы сейчас думаете. – Ср. повторение этой фразы в эротическом же контексте – № 30 (карт. 6).

–  Как странно ты устроена. Тыпочти не похожа на нас– Ср. в Пять или шесть: как странно тело женское / ужасно не Введенское(№ 8).

– Купцы, где мы находимся… Может быть это ад… Я догадлив. – См. вступит. замечании Я. С. Друскина к этому Разговору.Ср. также выше: Два купца смотрят на нее как тени.

– Одурачили вы меня купцы… Да тем что пришли в колпаках. – Помимо разложения и реализации здесь комплекса дурацкий колпак, что в свою очередь, подкрепляет приведенные выше соображения Я. С. Друскина о мотиве «маскарада» (ср. также многократное эксплицирование мотива одевания – раздевания), укажем, что отмеченное употребление слова колпак встречается несколько раз у Хармса (см.: [225, кн. 2, № 118 и примеч. к нему]), в частности, в связи с Введенским (см. Приложение IX, 5). См.: М. Мейлах[171].

29.9. Предпоследний разговор под названием один человек и война ^*

Заметим, что большая часть этого Разговора,как и седьмого, представляет собой связный текст, в распределении которого между голосами наблюдается известная пульсация – на протяжении Разговораони то сливаются в единый персонаж (что эксплицировано в заглавии и троекратно повторенной в начале Разговораформуле Я один человек и) – например, один продолжает речь другого, или же действие, о котором заявлено в первом лице ( читаю, я продолжаюи др.), исполняет другой; то разделяются снова, отождествляясь с отдельными участниками в обращениях друг к другу (Сделай остановку… Выслушайте пение или речь выстрелов)ила заявлениях в нервом лице множественного числа ( Неужели мы добрели до братского кладбища).

Укажем еще на одну интересную особенность трех голосов, которые на протяжении Разговоровнесколько раз имела тенденцию группироваться как два в один (например, Сандонецкий,противопоставленный двум безымянным игрокам в Разговоре о картах;спор Первогои Второго,которому подводит итог  Третийв Рагговоре о воспоминании событий).Подобно этому, в первых трех репликах Я один человек и земля, – и скала, – и война– двух первых участников объединяют однородные добавления, которым противопоставляется третье, вводящее основную тему Разговора.

Отметим эксплицирование в самих названиях двух заключительных Разговоровкак Предпоследнегои Последнего– мотива конца:само это слово неожиданно появляется в последней фразе девятого Разговораи завершает десятый Разговор,а вместе с ним и все произведение.

– Я сочинил стихи о тысяча девятьсот четырнадцатом годе. – Ср. соответствующее сообщение о своей смерти сделанное 3– им умир.(ающим)в Четырех описаниях, заканчивающееся словами: То было в тысячу девятьсот четырнадцатом году.Связь с четырьмя описаниями эксплицирована в реплике Описание точное, следующей за одной из строф стихов о тысяча девятьсот четырнадцатом годе. С этим произведением наш Разговор сближают многочисленные переклички, из которых укажем одну, наиболее бросающуюся в глаза, – реплику Я продолжаю(притом, что и здесь, и там «продолжает» на самом деле не всегда тот персонаж, который об этом заявляет).

–  А великий князь К. Р. / Богу льстит. – Очевидно, имеется в виду поэтическая деятельность К. Р. – великого князя Константина Романова (1858–1915). В связи с обозначенными в этом Разговоре«чертами эпохи» ср. ваши вступительные замечания, подобные же «ирреальные реалии» я Четырех описаниях(№ 23) и Ёлке у Ивановых(№ 30).

–  Надо об этом подумать… Присядем на камень – Отмечающийсяи в других произведениях Введенского мотив «медитации на камне» (Будем думать в ясный день, / сев на камень и на пеньв Приглашении меня подумать; Мы сядем с тобою ветер / на этот камушек смерти– дважды – в медитативном par excellence стихотворении Мне жалко что я не зверь…)может быть сопоставлен с традиционной символикой камня, связанной, с одной стороны, с мотивами прочности, первоосновы, prima materia, с другой – Божественной мудрости (опосредовано: Исх., 17,0; Втор., 32,13); ср. «философский камень».

–  Но пуча / Убитые очи, / Как туча, / Как лошади бегали ноги. – Мы выправили представляющиеся нам несомненными опечатки машинописи: куча, ноги.

–  Описание точное… Ты внес полнуюясность. – Ясность, точность. лаконизм самих приведенных формул признаны, кажется, указывать именно на обратное их значение.

–  Нигде я не вижу надписи, связанной с каким бы то ни было понятием. – Ср. близкий образ в стихотворении Мне жалко что я не зверь…,№ 26 и примеч. Призван ли этот образ свидетельствовать о распаде знаковых коммуникаций, остающихся отныне уделом «учительниц»?

–  Идут купцы… Купцы не идут. – Чрезвычайно интересно с семиотической точки зрения введение в текст (и тут же изъятие) персонажей, по очевидности репрезентируемых самими вводящими и изымающими их лицами.

–  Не спросить ли их о чем-нибудь. – Категория вопроса, спрашивания были объектом интенсивной поэтической критики Введенского в связи с диким и внушительным, незавидным вопросом о том, что такое есть Потец(№ 28). Ср. наши вступительные замечания к № 28, а также примеч. к № 19 (с. 144).

29.10. Последний разговор ^*

Анализу этого Разговорапосвящена значительная часть «Звезды бессмыслицы» Я. С. Друскина [114], где раскрывается его двумерная (по горизонтали в вертикали) композиция и делается вывод о реализации в нем наиболее глубокой коммуникации и одновременно автокоммуникации – одного автора в трех лицах.

– Я из Дому вышел и далеко пошел. – В добавление к сказанному выше, Я. С. Друскин замечает, что значение этой строки обнаруживается при выявлении ее синтагматических (со строками Я сел под листьями и задумался… о своем условно прочном существовании) и парадигматических (с параллельными строками следующих частей) связей. Домчерез категорию ограниченности кругозора под листьямисоединяется с условной прочностью моего существования,противополагается же этой ограниченности (и через нее дому) бесконечность кругозора под небом(Я сел под небом и задумался): «В плане выражения Я из дому вышелможно понимать как иероглиф начала, в плане содержания дом– иероглиф условной прочности моего существования,которая в дальнейших вариациях этого иероглифа обнажается и разрушается; открывается иллюзорность этой прочности» [114].

Строка эта содержит, очевидно, реминисценцию хрестоматийного стихотворения Некрасова «Однажды в студёную зимнюю пору / Я из лесу вышел…», характерным образом немедленно остраненную последующим добавлением и далеко пошёл.

–  Она была обсажена дубовыми деревьями. – См. примеч. к № 32. Я. С. Друскин устанавливает здесь многоуровневый «иероглиф окружения».

– Задумался о том. – Апокопа дополнения имеет, несомненно, для поэтики Введенского концептуальное значение. Ср. в пятом Разговоре: Если статуями называть все предметы, то и то. – Ср. примеч. к № 8.

–  Ничего я не мог понять. – О категории непонимании у Введенского см. выше примеч. к №№ 9, 24, 34, а также вступит. статью.

–  Тут я встал и опять далеко пошел. – Отметим выявление в этом тексте, в значительной мере строящегося как металогический, ключевого мотива повторения (см. выше примеч. к №№ 14, 22 и 28). Мотив этот, эксплицированный в обсуждаемой фразе, выявляется также в четырехкратном повторении каждой структурной единицы этого Разговора, итом числе самой этой фразы.

–  Цветы, те разговаривали на своем цветочном языке– Ср. пролог к № 19 – Священный полет цветов – сречью цветов, обращенной к небу, при последующем: Я сел под небом и задумался.Ср. также примеч. к пятому Разговору.

–  Об изображениях смерти, – Ср. предыдущий Разговор,где Третийповествует в стихах о виденных им в сражениях изображеньях несчастных… трупов убитых.Ср. семиотическую функцию в том же тексте таких слов как описание, надпись, связанная с какимбы то ни было понятием(см. наше примеч.), стихи о (тысяча девятьсот четырнадцатом годе).

–  Воздух, воздух, он был окружен… облаками и предметами… предметы подобно слонам стояли на месте, – В связи с обсуждавшейся проблемой значения в пятом Разговоре статуй(см. примеч.), интересна экспликация здесь мотива неподвижности предметов и соположение предметов с облаками, здесь «порхающими», но в пятом Разговореназванными неподвижными.

–  Птицы, те занимались музыкой…ниже: Звуки, те слышались… – Ср. выше, примеч. ко второму Разговору.

– Ясно, что я пошел мысленно… Мысли, мысли, они были окружены… – Ср. примеч. к №№ 10 и 28.