Текст книги "Ржаной хлеб"

Автор книги: Александр Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

2

Получив телеграмму сына, Иван Федорович и Дарья Степановна высчитали, когда он приедет в Атямар, получалось в субботу, – самый удобный день.

В пятницу вечером Дарья Семеновна поставила тесто, чтобы напечь с утра пирогов и сдобы, нанесла из магазина, из своего резервного фонда, всяких закусок и выпивки – а как же иначе, родного сына два года не видели!

В этот же вечер Дарья Семеновна обежала тех соседей, которых наметили с мужем пригласить на семейное торжество, начав, конечно, с Ландышевых и в первую очередь с самой Тани, которая тоже получила телеграмму от Феди. Дарья Семеновна и Иван Федорович давно уже знали об их дружбе, Федя недавно писал родителям, что после приезда домой он женится. И они, старшие Килейкины, в общем-то были согласны.

Из дома Ландышевых через открытые, не задернутые занавесками окна доносилась музыка. У Тани с Полиной были Зина, Коля Петляйкин и еще две девушки. Они только что пришли с комсомольского собрания, обсуждали, как провести летние каникулы школьников и как лучше наладить работу колхозного пионерского лагеря; по пути с собрания Таня и пригласила друзей послушать магнитофон.

Да, телеграмму от Феди Таня получила, обрадовалась, но никак не могла решить: поедет или не поедет встречать его? И хотелось бы прямо на вокзале, у вагона встретить его, посмотреть, изменился ли он за два года, идет ли ему военная форма. Фотокарточка у нее, правда, есть, даже три, но то ведь – фотография, а тут сам, живой. С другой стороны – вроде бы ехать и неловко: подумают еще, что так уж ей не терпится повидаться – сама на шею бросается! Чего доброго, сама же Дарья Семеновна так и подумает. Самолюбие тоже должно быть. Каждая девушка должна знать себе цену, неужто она, Таня, не знает?..

– Добренький, приятненький вечер, сваха! – заходя в избу, пропела Дарья Семеновна матери Тани.

Чем-то у плиты занятая, старушка малость опешила, но себя не уронила, с достоинством отозвалась:

– И тебе доброго здоровья, Дарья. Проходи, садись. Как, бишь, сказала мне – сваха? Какая я тебе сваха?

– Это от меня вроде аванса, тетя Марька! – засмеялась Дарья Семеновна. – А как же? Федя так и писал: дескать, как только приеду – женюсь, готовьтесь к свадьбе. И с Танюшей у них слажено. Поэтому к вам первым и прибежала со своей радостью. Завтра сынок наш, Федя, приезжает! Мой-то на машине поедет его встречать. Вот и пришла пригласить вас к угощальному столу. Думаю, не откажешь прийти?

Тетка Марья поджала узкие бесцветные губы, покачала головой. «Какая свадьба? Танюша ничего не говорила, – удрученно думала она. Не посоветовалась даже. Что-то непохоже на девку. А эти уж все сами решили, нас уж и за людей не считают. Это мы еще посмотрим – свадьба или не свадьба будет…» Вслух сдержанно ответила:

– Спасибо, Дарья. До завтра еще дожить надо. Вай-вай, что-то вот поясница разламывается, к дождю, видно. Да и зачем меня туда, старую каргу? Ваши гости, поди… не чета мне.

– Тогда смотри, – поспешила принять отказ Дарья Семеновна, не больно ей и хотелось, чтобы эта неуговористая старуха приходила к ним. Но, соблюдая приличия, повторила: – А если захочешь – наведывайся, на самое видное место посажу! Танюша дома?

– Вон, чай, слышишь, весь дом гремит от их музыки! Голова раскалывается. Чайку не хочешь?

– Спасибо, тетка Марька, неколи мне за чаями сидеть. Дел у меня – по горло! Вызови-ка Танюшу на крылечко, посекретничать с ней надо.

Когда раскрасневшаяся Таня вернулась с улицы, мать спросила:

– Это какие она тебе такие секретные разговоры говорила?

– Завтра Федя приезжает…

– Знаю.

– В гости приглашала. Зовет на вокзал встречать.

– А ты что?

– Не знаю, мама. Вроде бы ничего плохого и не было бы, если б и поехала. Не пешком шагать – на машине. – Не отказав Дарье Семеновне, Таня тем будто и дала обещание и сейчас невольно оправдывалась перед матерью.

– Вай, Танюша, надо ли? Приедет, никуда не денется, и без тебя встретят. А языки трепать не будут.

– Ты, мама, всего боишься, все за старые обычаи держишься. – Таня нахмурилась.

– Наши обычаи, дочка, не охаивай. Они хорошие, заботкие: девичью честь берегут.

Таня только махнула рукой и ушла в переднюю.

Музыка и веселье там оборвались. Заторопившись, прошел Коля Петляйкин, прошли, поклонившись молчаливой тетке Марье, девушки. Задержалась одна Зина, обняв подругу, порадовалась за нее:

– Дождалась, Танюша, дождалась, золотко мое, своего генерала! И не сомневайся, поезжай завтра. Я на твоем месте встречать такого орла не то что на машине, пешком бы запылила! Смотри, Танька, если не поедешь, я сама поеду. – Она рассмеялась, звонко поцеловала и взмахнула рукой: – Ну, бывай!

– Вот ураган-шурган! – первый раз не осуждающе, а одобрительно сказала сестра. – Правильно она тебе говорит, Танюш.

Чуть-чуть Таня все-таки схитрила, для осторожности. Не заходя к Килейкиным, она прямиком вышла на атямарский большак, полагая, что Иван Федорович нагонит ее. И уже вскоре сидела в «Москвиче» рядом с ним.

На вокзале она умышленно отстала, затерялась среди встречающих-провожающих, нетерпеливо и пристально просматривая взглядом двери и окна зеленых, медленно наплывающих вагонов. Ей нужен был только один человек в военной форме, и она увидела его, повисшего на поручнях.

Сердце у Тани захолонуло. Удерживая себя, чтобы не побежать, она все же почти бегом кинулась к вагону и с размаху, как вкопанная, остановилась. Спрыгнувшего с подножки молодого высокого военного целовали, обнимали незнакомые люди. Таня с завистью и горькой обидой посмотрела на счастливчика.

Перрон начал пустеть: кого нужно было встретить – встретили, кого проводить – проводили; поезд тронулся, и у небольшого вокзала остались только два человека – Таня Ландышева и Иван Федорович Килейкин.

Не теряя времени, они съездили на автовокзал, может, Федя автобусом поехал? Рейсовый автобус из ближнего узлового города прибыл точно по расписанию, при них же, но Феди не было…

Ждать больше было нечего, осталось только уехать домой.

Нарядная, в новом цветастом платье и с цветами в руках, Дарья Семеновна встретила их у крыльца. И потемнела лицом, когда из «Москвича» вышли только муж и Татьяна.

– Вай, вай! – Она встревоженно хлопнула руками по бедрам. – А сынок, а Федя где?

Таня, опустив голову, тихонько ушла домой.

Расстроенный Иван Федорович загнал машину в кирпичный гараж, долго и сердито мыл во дворе под летним рукомойником руки. Не обращая внимания на бестолковые аханья супруги, переступил порог дома, от досады крякнул.

Во всю ширину просторной комнаты стоял покрытый белой скатертью длинный стол и прикрытый сверху второй скатертью, заманчиво провисающей меж бутылок. Вдоль стола, по-старинному, под белеными холстами, тянулись скамейки, краснели-голубели на подоконниках цветы в банках, – было в комнате празднично и благостно. «Нечего говорить, хорошо приготовилась Дарья, да только ни к чему!» – горько досадовал Иван Федорович. Он приподнял с краю стола покрывало, налил водки, выпил. И попросил все еще не опомнившуюся жену:

– Ты вот что, Дарья. Будут подходить, скажи – не приехал, задержался, а меня срочно вызвали в райком. Прилягу, устал я что-то…

Рассудив по-своему, Дарья Семеновна прикрыла окна ставнями, повесила на дверь замок и ушла в магазин…

Не приехал Федя и в воскресенье, хотя на этот раз встречать его ездила и Дарья Семеновна. Родители были обескуражены, всякого надумались. «Ох, не случилось бы какого крушения – даже не узнаешь, где его искать!» – терзалась в тревоге Дарья Семеновна. «А может быть, отстал от поезда», – допускал более спокойный вариант Иван Федорович, в который раз перечитывая телеграмму сына.

Приготовленный стол Дарья Семеновна убирать не стала: что понадобится – сменят, а уберешь – не дай бог беду накличешь! И, холодея от страха, таила от себя и от мужа страшную опаску: не превратился бы этот стол встречи и радости в стол поминок и слез!..

В воскресенье Дарья Семеновна из Атямара и домой не уехала. Она остановилась у своей подруги и встречала все поезда, все автобусы. Вечером в понедельник, окончательно расхворавшись, уехала с мужем в Сэняж. Что было делать – не придумаешь, головушка кругом шла! Розыск, что ли, объявлять?

Федор приехал только во вторник. И по случайности встретила его одна Таня.

Как утром ни наказывала Дарья Семеновна мужу, чтобы сходил на вокзал, он не смог – в этот раз он действительно был вызван на заседание бюро райкома партии. А Таня оказалась в Атямаре по своим комсомольским делам.

Настроение у нее было неважное. В субботу, ожидая встречи, она вспыхнула, как костер в темном поле, а сейчас костер в душе ее только тлел, горьковато дымил. Никаких плохих предположений у нее не было, почему-то была убеждена, что Федор просто задержался. Во всяком случае, голову, как Дарья Семеновна, не теряла: та уже тайком плакала у нее на плече, корила Таню за каменное сердце. Неправда это!

Как и прошлый раз, Таня искала среди сходящих с поезда человека в военной форме. На перроне же прохаживался то и дело, попадаясь на глаза, один-разъединый военный – дежурный милиционер, Таня подавленно вздохнула.

И в эту самую минуту со ступенек, держа на руках ребенка, спрыгнул Федор. Хотя, может, и не он – не в солдатской форме, а в синем костюме. Опять обозналась?..

А он узнал ее сразу, нагнулся, поцеловал ее, опешившую, восторженно закричал:

– Танюша! Наконец-то! Веришь, знал, что встретишь! На-ка, подержи Игоря. Я мигом!

Таня не успела и опомниться, как на руках у нее оказался сонно похныкивающий малыш, а Федя скрылся в вагоне. Что все это значит? Почему с ребенком? Таня растерялась.

Федор вышел с миловидной женщиной и девочкой, с чемоданами в обеих руках, довольно засмеялся:

– Вот теперь действительно доехали!

Женщина взяла с рук Тани ребенка, поблагодарила ее и просияла, завидев бойко работающую локтями старушку, уже издали радостно причитающую:

– Маня-я-а! Ай, Маня-а-а! Это куда ты так подевал-си-и-и?! Поди уж, не авария ли какая была? Третий день уж выходим, а тебя все нет и нет. Атя-а! Вай, атя-а! Беги скорее сюды! Вот где Маня и внуки-и! Приехали, дождались, встретили-таки! – Она махала руками своему старику, вытирая слезы, целуя дочь и ребятишек. – Ай, мои внученьки, ай, мои душеньки, ай, какими большенькими выросли!..

Женщина еще раз горячо поблагодарила Федора, он пожелал ей счастливого отдыха, подхватил свой чемодан, вещевой мешок закинул за спину и свободной рукой обнял Таню за плечи.

– Пошли, Танюш, пошли!

– Погоди-ка, погоди! – Таня еще раз, с головы до ног оглядела Федю. – Ты вроде и не из армии возвращаешься? Да еще с какой-то женщиной, с детьми?

– Сейчас, Танюша, все тебе расскажу! А обмундирование вот у меня где – в вещмешке. Надоело за два года. Ты что, одна приехала встречать? Ни отца, ни матери что-то не вижу? – вспомнил наконец Федор. – Что-что, а насчет этого сестра Поля оказалась права…

Пока шли до конторы МСО, где работал отец Федора, он рассказал всю дорожную историю, Таня начала слушать хмурясь, потом мало-помалу лицо ее просветлело, под конец сама похвалила Федю за то, что он не оставил жену офицера одну в незнакомом городе, с больным ребенком.

Дома, за угощальным столом, до которого дошел-таки черед, Федор снова, с подробностями, поведал о дорожных происшествиях. Дарья Семеновна попрекнула:

– И нужно было тебе из-за какой-то чужой бабы целых три дня разрывать наши сердца? Службу закончил, и все, – никакие тебе майоры, ни генералы не указ!

Таня едва не сказала резкость – Федор опередил ее.

– Не надо так говорить, мама! Я иначе не мог. Я же дал майору слово. А слово солдата – закон. Что ж, по-твоему, бросить ее ночью, с больным ребенком на вокзале? А потом ее забрали в больницу, а я остался с девочкой…

– Чей-то там ребенок заболел – за него беспокоился. А здесь родная мать свалилась с ног – это ему ничто! – не могла остановиться Дарья Семеновна.

– Хватит тебе, Семеновна, дребезжать! – заступился за сына Иван Федорович. – Как уж случилось, так и случилось. Не в плохую же историю попал – доброе дело сделал. Видишь – приехал жив, здоров, это мало тебе? – И вспомнил: – Федь, ты как-то писал, вроде пускали тебя на побывку, да не получилось. Что так?

– На маневры нас бросили, папа. А во время учений отпуска отменяются. Потом-то уж и время прошло.

– Ты же писарем был. Разве на маневрах писаря нужны?

– А писаря что, не такие же солдаты? – засмеялся уже захмелевший Федор. – Для нашего брата работенки еще больше.

– Что хоть там делал, на этих самых учениях? – допытывалась мать. – Солдат учил?

– Не, мам. Сам учился. Стреляли из пушек, из пулеметов, из автоматов. И танки были, и самолеты летали, все как в настоящем бою.

– Ой, мамоньки, как же ты в живых-то остался? – перепугалась мать. – И не поранили, и не ушибся? Чай, и убитые были?

– Иной раз, мама, и незаряженное ружье стреляет! – подхвастнул опасностью Федор.

Таня помалкивала, ей не нравилось, что он начал хмелеть; Ивану Федоровичу хотелось побольше узнать о заслугах сына:

– Ну, и как прошли учения? Как ты?

– Хорошо, пап! Вся наша часть благодарность от командующего получила! А техника, пап, во!..

– Видишь, Семеновна, какого сына воспитали, – похвалился Иван Федорович. – От самого командующего благодарность! Я знал – не опозоришь! А ты, мать, все дребезжишь да дребезжишь!..

Федор налил почти полный стакан водки, поднял его нетвердой покачивающейся рукой.

– За нашу армию, пап!

Покачиваясь и сам, он припал к стакану, до дна вытянул его, – Таня брезгливо передернула плечами, будто сама выпила.

– Больно много, сынок, не пил бы, – миролюбиво остерегла Дарья Семеновна. – Ни к чему это. Поспишь, тогда еще можно.

– Это ма… только один р-раз! За встречу! – Язык у Федора уже заплетался, но он снова взялся за бутылку.

Не говоря ни слова, Таня отобрала бутылку, отставила подальше.

– Танюш, вин… виноват!.. – пьяно спохватился Федор. – Если ты не разрешаешь – полундра, тогда закон – все!

Мутными глазами поглядев на нее, он начал подниматься.

– Пойдем – выйдем.

Он попытался обнять ее, Таня, вспыхнув, резко отвела его руку. У нее еще хватило терпения помочь ему добраться до дивана, свалившись на него, Федор уснул.

Не слушая увещеваний-извинений Килейкиных, Таня коротко попрощалась с ними, поблагодарила и вышла. На душе у нее было тяжело: нет, не такой она встречи ожидала, не такой.

3

Время стояло самое красивое – июнь, теплынь. В лесах и на поймах буйно созревали травы, в реках плескалась рыба, и вода была такая теплая, что хоть не вылазь из нее!

Колхоз в эти дни жил своей обычной трудовой жизнью, Полным ходом шла подготовка к уборке сена, в мастерских комбайнеры снова и снова проверяли свои агрегаты – в «Победе» до сих пор не забыли, как в позапрошлом году в самый разгар уборки разом встали три комбайна – урок пошел впрок…

А сегодня в колхозе объявили воскресник по отделке откормочного комплекса и уборке территории.

– Ну, под гору покатилось! – порадовалась Вера Петровна, смотря на массивные стены ферм. – Вот побелим, очистим территорию, закончим монтаж оборудования кормоблока – и можно комиссию приглашать!

– Да, здорово вам достался этот комплекс, Вера Петровна! – сочувственно сказал секретарь парткома.

– Спасибо, вы подоспели, Сергей Иванович, теперь-то мне что!

Радичева и Агякшев только что вышли из помещения и, разговаривая, смотрели, как дружно работают добровольные помощники. Неторопливо, степенно орудует длинным шестом-щеткой комбайнер Павел, на голове у него смастеренная из газеты шляпа. Как юла крутится, вертится, поводя механическим опрыскивателем, Тимка Симкин. Он в старых, закатанных до колен штанах, босой, с ног до головы забрызган раствором, даже рыжая бородка и жиденькие волосы его напрочь склеились. Внизу здоровенный парень качает насос, подавая ему раствор. Тимка без озорства не может, нет-нет да и пустит белую струю в сторону работающих внизу женщин. Те визжат, чертыхаются, норовят схватить немолодого озорника за штанины.

Дружно работают и на территории. Натужно рычит бульдозер, разравнивая площадку; Таня Ландышева, Зина Семайкина, Коля Петляйкин, их товарищи и подруги убирают внутри помещения, стаскивают под бульдозер строительный хлам, всеми работами здесь верховодит Михаил Назимкин.

Среди этой веселой, загорелой молодежи не видно только Федора Килейкина. Он третью неделю жил дома, но на работу все еще не определился. Весенний сев закончили до него, озимая земля уже подготовлена, до сева озимых еще долго, так что трактористу сейчас и делать-то вроде нечего. Да, сказать по правде, не очень его теперь трактор и манил. Надумал он сдать на права шофера, но сперва уж лучше свадьбу сыграть, а потом на курсы идти. Правление колхоза его не тревожило, Радичева при встречах вежливо здоровалась, и все. Несколько раз порывался побеседовать с ним и Сергей Иванович, но и ему это не удавалось: никак не застанешь.

Спал Федор в холодке до обеда, потом забирал книги и до сумерек пропадал на речке, купался, загорал, немного почитывал по шоферскому делу, просматривал вузовские программы, может, он еще, по примеру Тани, в университет, на заочное поступит. Вечером, прифрантившись, уходил к Тане – побродить вдвоем.

Родители к его времяпрепровождению относились по-разному.

– Когда перестанет баклуши бить? – пенял Иван Федорович. – От людей стыдно становится. Все работают, все заняты делом, только наш на речке лягушек глушит! Ну, отдохнул малость после приезда, хватит, пора и совесть знать!..

Дарья Семеновна мгновенно и напористо вступалась за Федора.

– Кому он какое лихо сотворил? Или голодными сидим? Или денег тебе не хватает? Не успел приехать, а ты уж лямку на него хочешь набросить? И так за два года волосы у него лезть стали. И не лягушек глушит он, а на шофера готовится. Сам мне сказывал. Это ты, отец родной, не знаешь!

Дарья Семеновна не просто огораживала сына – от нападок она прикрывала его. Придет крепко подвыпившим – уложит его. Поди, не в канаву какую угодил – проспится. Явится домой на рассвете – посмотрит ему в лицо и успокоится: бог с ним, не побитый, и ладно, дело молодое. Кормила всем, чего только захочет, на похмелку и пива ему приносила и денег тайком от мужа даст. Про все остальное и говорить нечего – мать, она мать и есть: койку ему утром уберет, вечером постелит, рубашки меняла каждый день, и брюки погладит, и ботинки почистит. Привык парень к уходу, к чистоте. Может, только из-за денег муж и шумит?

– Да разве в деньгах дело, глупая! – начинал возмущаться Иван Федорович. – Беспокоюсь, чтобы по скользкой дорожке не пошел. От безделья до нее – рядышком! И про курсы ваши сто раз слышал! Надумал шоферить, пусть в Атямар едет – там курсы, а не у нас на речке!

– Наш Федя на плохую дорожку не встанет! – негодовала супруга. – Не такой он, понял? Не такой!

– Тьфу! Ни черта не понимает! – терял всякую выдержку Иван Федорович. – На голове волос целая копна, а под ними – помет куриный! Не видишь, что он алюхой стал! Бороду отпустил. Он что у тебя – попом будет?..

Жаркие родительские дебаты Федор краем уха слышал сам, кое-что, смягчая, пересказывала сама Дарья Семеновна, соответственно Федор начал и относиться к родителям. К матери он льнул, всегда держал ее сторону, от того и выигрывая, с отцом старался сталкиваться пореже.

После одного такого шумного разговора Иван Федорович и Дарья Семеновна пришли к одному решению: как можно скорее женить Федора. Федор и сам не однажды говорил об этом.

– Не знаю уж, как пойдет у них жизнь, – сразу согласилась, но и вздохнула Дарья Семеновна. – Девка неплохая. Да уж больно не поглянулась она мне, когда у Радичевой на свадьбе с этой мокрохвосткой Зинкой плясала.

– То тебе это не нравится, то другое, – отчитал Иван Федорович. – Угоди на тебя! Ты, что ли, с ней жить будешь? Свадьба на то и есть свадьба, что там пляшут да поют.

– Так-то оно так, – не могла забыть давней обиды Дарья Семеновна. – Юбочка-то, говорю, выше колен была. Срамота! Сказала ей, как же – рта не дала открыть!

– Эк-ка, преступление! Теперь все девки так ходят, мода.

– Обо мне в газете не писали! – задетая за живое, огрызнулась Дарья Семеновна.

– Писали, писали! – передразнил жену Иван Федорович. – Язык у тебя – как вон бетономешалка. В газете писали, да за ту писанину райком кое-кому так надавал – век не забудут! Так что не мели, ни с какой стороны девку не похаешь. В партию приняли, заочно университет кончает. На работе любого за пояс заткнет. Портрет вон у райкома на доске Почета висит! А уж по красоте во всем Сэняже такой нет! Чего еще тебе надо? По правде-то, Федьке нашему еще тянуться до нее! Дай бог, чтоб в руки его взяла!

– Такая не только в руки возьмет – на голове его гнездо совьет, – мрачно пообещала Дарья Семеновна.

– Опять попусту мелешь. Если Татьяна не возьмет его в руки, другие возьмут, хуже будет. – Устав от пререканий, Иван Федорович перешел к чисто деловым вопросам. – Решили – будет балабонить. Сходила бы к Ландышевым, поговорила бы там о том, о сем, по-женски. Да на свадьбу переведи. Ну, про это тебя нечего учить. Пока не началась уборка, эту гору надо бы свалить с плеч. Да прихвати какой-нибудь подарок, тетке этой чертовой, Марьке. Чтобы кривляться да ломаться не стала!

– А ей и нечего ломаться. – Отстаивая старые пристойные обычаи, в данном случае Дарья Семеновна решительно брала на вооружение новые. – Теперь не как в бывалошные года. Захочет выйти замуж – и на мать не посмотрит, и удерживать никто ее не станет.

Дарья Семеновна приоделась, прикинула, что захватить с собой, ушла к Ландышевым. Вернулась она от них вроде бы довольная и приемом и предварительными переговорами.

…Тани дома не было. Стол, за которым угощали Дарью Семеновну, остался неубранным; Поля, улыбаясь, утешала мать, смахивающую передником слезы.

– Что ты, мама, плакать-то зачем? Поди, не какая-нибудь беда.

– Для моего старого сердца, доченька, и это беда. Все будто ладно, а уж не знаю, чего боюсь. Из-за Танюши…

– Ну и чего боишься? Семья хорошая, живут втроем. Достаток полный. Чего еще?

– Это-то понятно. А только люди не зря говорят: пье-ет, а спину не гнет. Больно уж, слыхивала, балованный он.

– Работать будет! Вот поженится и опять на трактор.

– Да и Танюша что-то молчит…

– Какая ты, мама, на самом деле! – вступилась Поля за сестру. – Что ей самой теперь кричать всем: «Замуж хочу! Выдавайте меня скорее!»

Поля поднялась, начала прибирать со стола. Мать помолчала, тревога все-таки не покидала ее.

– Все равно сердце чует что-то неладное. Ты, Поля, хоть поговорила бы с Танюшкой. Как она сама-то?

Поля подошла к матери, обняла ее за плечи.

– Я, мама, с ней разговаривала. Знаешь, что сказала? «Если, говорит, выйду, то только за Федю».

– Что же тогда?.. Сколь ни живи вместе, расставаться, видать, надо. – Не очень последовательно мать положила в рот конфету, из подарка Дарьи Семеновны, похвалила: – Мягонькие, по моим зубам. Да и сладенькие!

О своей будущей совместной жизни упорно, каждый вечер, говорил Тане и Федор. Таню многое в нем после возвращения из армии настораживало. Его словно бы подменили, не тем он стал Федором, с которым она училась, дружила в детстве, в юности и которого два года назад провожала на службу. Не нравилось ей, что у него теперь почти по плечи длинные волосы, что от него, как от девушки, пахнет духами, не нравилась его нынешняя бойкость и настойчивость. Но еще больше беспокоило Таню то, что от Федора частенько попахивало водкой. Тревожило, беспокоило, но оттолкнуть его она не могла – столько-то ожидаючи! И в душе верила: будут вместе, он непременно станет другим, прежним, даже лучше! Да и сам Федя уверял, что как только они поженятся, капли в рот не возьмет. Он до сих пор ругал себя за то неладное, со встречи, застолье.

– Ну свинья я, Танюша, свинья! В первый же день налакался как зюзик! Прости, милая, пойми, из-за ребятишек майора несколько ночей не спал. Да и от радости, вот и повело. От тебя, может, еще пьянее был!

– От меня! – потихоньку отходила, сдавалась Таня. – Если б я нужна была, так бы не свалился.

– Да я же не из дома удрал.

– Вот что, Федя, – Таня все-таки прямо сказала то, что должна была сказать: – Если еще хоть раз напьешься, больше не приходи.

– Танюш, – горячо, клятвенно пообещал Федор. – Слово солдата. Никогда этого не будет!

Надо отдать должное, слово он сдержал. Пить перестал, нормально постригся, сбрил бородку и, главное – вышел на работу, принял установки, которые качали из Сэняжа воду и поливали луга, посадки капусты и овощей. Таня радовалась – другой человек приходил к ней по вечерам. Не менее ее радовались и Иван Федорович с Дарьей Семеновной. В семье опять все было хорошо и мирно.

Ныне вечером Таня и Федя пошли по старой лесной дороге, по которой Таня одна возвращалась из Атямара после проводов. Лес сейчас был еще красивее: и трава гуще и выше, и птицы пели громче, и воздух вроде чище да слаще, и цветы пахли сильнее. Да и Таня шла не одна, а с Федей. Тогда, два года назад, ей повстречались Зина с Захаром, сейчас Таня хочет, чтобы никто им не попался. Сейчас у Тани и сердце-то стучит иначе, замирая…

Вскоре после приезда Федор нетерпеливо спросил Таню, согласна ли она выйти за него замуж. Тогда она ничего определенного не ответила, осторожно уклонилась: надо подумать, зачем торопиться?

Сегодня Таня сказала ему свое заветное слово.