Текст книги "Случай из жизни государства (Эксперт)"

Автор книги: Александр Хабаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Разразился звонком телефон, и Перемышлев медленно, чтобы не вводить себя в состояние ажиотажа, снял трубку.

– Полковник Перемышлев, – сказал он тихо.

– Ты чего там шепчешь, Коля? Живой? – раздался в трубке бодрый голос начальника краевого УИНа генерал-майора Живолубова по прозвищу Крупский.

– Живой, – доложил Перемышлев. – Живее всех живых. А вот Петрова с нами больше нет, Владимир Ильич.

– Пал смертью храбрых, – добавил "Крупский" – как будто сам был свидетелем смерти опера. – Представим посмертно. А остальные?

– Есть павшие: человека три или четыре. И ещё будут.

– Ладно, не ссы, Колян – летит "Ураган", – стихами протявкал генерал-майор. – Встречай... через четверть часа у вас будут. С вертолетов – прямо в зону. А Минкевич как там? Помогает?

– Помогает, – сообщил Перемышлев. – Эффективно помогает, со знанием дела. Его тоже представим... потом.

– Ну и слава Богу! – обрадовался Живолубов. – Я знал, что вы не дрогнете! Ладно, жди: скоро все кончится...

В трубке быстро запикало.

– Песец, – сказал Перемышлев и бросил трубку на аппарат.

Короткий зимний день шел на убыль. Еще не темнело, но как-то по-особенному серело, сникало, расплывалось. Небо наполнилось густыми облаками и, видимо, готовилось вновь обрушить на землю снег.

"Будет снегопад – никакого "Урагана" не будет", – подумал Хозяин.

Он нажал кнопку селеткорной связи.

– Щукин! Ты чем занимаешься?

– Готовлю бойцов к выходу в зону, товарищ полковник! – бодро отрапортовал комроты. – Рогожин и Хрупаков помогают.

– А Шибаев что? Так и не открыл?

– Нет. Даже голос не подает. Я его, гада, в дисбат оформлю... на Русский остров.

– Ну-ну... – сказал Перемышлев и подумал: "Какой дисбат? Собак в зону нельзя пускать, это Шибаев по уставу делает, не придерешься... Хотя, конечно, урагановцы собакам сто очков дадут вперед по части загрызания...".

Дверь распахнулась, и в кабинет Перемышлева вместе с прохладой сквознячка вбежал контролер Баранов по кличке Усатый Нянь.

– Николай Фомич! Ура! Летят, родимые! Летят, хорошие! Всё! – заорал Усатый Нянь и побежал к окну, стал показывать рукой, приглашая полковника посмотреть.

Но Перемышлев не поднялся: чего смотреть, и так все ясно. Летят. Сейчас высадятся и начнут гонять зеков. Спецназ "Ураган" – не рота при зоне, в которой на одного чурбана два болвана. В "Урагане" бойцы обученные, суровые, все прошли и Афган, и Чуран, а кто и Боснию с Герцеговиной...

– Кружат, кружат! – комментировал Баранов, подпрыгивая на носках от нетерпения. – Пять вертушек! Ох, хорошо!

– Ты чего такой нервный? – спросил Перемышлев.

– Садиться будут в зону, – сообщил Баранов, не обращая внимания на Перемышлева. – В зону будут садиться!

– А ну, пошел вон! – рявкнул Перемышлев. – Вон!

Усатый Нянь от неожиданности дернулся всем телом к окну – было бы открыто, рыбкой вынырнул бы. Потом, быстро развернувшись на носках, прыгнул к двери – и исчез.

Теперь, когда все стало ясно с "Ураганом", Перемышлев вдруг почувствовал тупую боль в сердце – словно кто-то обхватил его пятернёй и использовал как кистевой эспандер – ррраз... два...

УРАГАН В ЗИМЛАГЕ

Вертолеты (точнее, два из пяти) зашли на посадку, нырнув под надвигающийся с севера облачный фронт. Взметнулся под винтами густой белой пылью снег; посыпались из открывшихся люков спецназовцы, похожие на киборгов из американских фильмов. Три вертолета зависли над зоной на относительно большой высоте.

Прапорщик Кирилл Татаринов выпрыгнул из кабины в снег последним: он командовал группой и должен был проследить, чтобы все действовали по инструкции. А инструкции были просты: не стрелять, не применять технику, обойтись по возможности "малой кровью"... Последнее, впрочем, Татаринов не воспринимал как инструкцию: или кровь есть, или её нет; что такое "малая кровь"? два человека? три? сто пятьдесят? сломанный нос или проломленная голова?

Зеки, находившиеся в цехе металлоконструкций, услышали рокот вертолетных винтов, но не придали этому значения; они привыкли к постоянному шуму в промзоне: цеха работали в три смены. Лишь Корма, услышав странное стрекотание, приглушенное стенами цеха, забеспокоился и, перескочив через тело убиенного товарища, рванулся, вглубь затемненного помещения.

Спецназовцы уже врывались в цех.

Атака "Урагана" являла собой полную противоположность зековскому бунту. Передвижение было четким и отработанным до деталей, как будто действовал один многорукий организм, управляемый единым мозгом. Непостижимым образом двенадцать спецназовцев ухитрились взять в кольцо более сотни зеков, участвовавших в импровизированной гражданской панихиде. Они закружили вокруг плотно сбившейся толпы и – не атаковали, нагнетая в рядах бунтовщиков панику и страх.

Татаринов командовал отчасти знаками, отчасти короткими рублеными сокращенными фразами типа "сле!" (слева), "вни!" (внимание), "товсь!" (готовься). Лишь одна команда была заготовлена без сокращений – "бей!", но пока ещё не была отдана. Сам прапорщик кружил в общем танце, помахивая спецдубинкой легко и свободно, как на соревнованиях. Именно Татаринов полгода назад подарил Кондратюку свой шлем с забралом – уж больно понравился ему пробившийся в финал настырный и хваткий боец... Впрочем, он давно забыл про него – не забивал голову лишними симпатиями и антипатиями. Есть дело – дело надо делать. А остальное – снежная пыль...

"Ураган" и делал свое дело: медленно и верно настраивал зеков на движение к выходу из цеха. Зеки, конечно, не знали, что там, за дверьми, их поджидает вторая группа спецназа под командованием лейтенанта Челубеева. Именно на челубеевцев была возложена "задача прямого подавления". Лейтенант Челубеев тоже удивлялся инструкции "малой крови". "Бесконтактное каратэ, что ли? Что мы здесь, в бирюльки играем, маневры проводим?" Челубеев не собирался выполнять глупое указание – решил мочить как в прошлом году, на двенадцатой зоне в Морозниках. И бойцов предупредил, чтобы не расчувствовались ненароком...

Блатной Корма, даже если бы знал о гуманной инструкции, все равно в неё не поверил бы. Он на своем недолгом веку участвовал в трех хипишах, один из которых был "на тюрьме", в ещё более сжатом пространстве. Отделался Корма пробитым черепом и сломанной рукой...

Нынешний бунт, замышлявшийся как бескровная буза, неожиданно превратился в кровавое побоище. Теперь, когда зеки удовлетворили свои основные инстинкты – пожрали, побили, поорали – стал сходить на нет утренний кураж. Еще утром бунтовщики находились в предвкушении неизведанного – нынче уже все произошло. Уже били контролеров-ментов, убили ДПНК, начальника оперчасти; уже гвоздили бригадиров и нарядчиков, завхозов и иных "козлов"; уже стреляла пушка "конструктора Керженцева"; уже двое обиженных, Гуля и Мариванна, разгромили "зверинец", постреляли и покалечили чуть ли не половину чуранцев; уже разгромили магазин-ларек и выгребли все съестное... Все уже было, уходило в прошлое, от куража и вдохновения остались злоба и страх, тлевшие теперь в каждом зеке.

Корме удалось чуть опередить спецназовцев. Он незамеченным пробрался к контейнерам с металлической стружкой, перевалился через борт одного из них и стал разгребать спиралевидные, острые как лезвия, стальные полоски. Руки его мгновенно стали красными от крови, но Корма не останавливался, разгребал стружку как крот, зарывался все глубже и глубже. В живот ему вонзилась невидимая распрямленная стружка; как будто пираньи рвали его на куски – так было больно. Но Корма терпел, потому что никак не хотел умирать под дубинками спецназа "Ураган".

Зеки поддались кружению бойцов Татаринова, купились на обманку – и рванулись к выходу, расталкивая друг друга и поглядывая на спецназовцев; те, впрочем, даже не замахивались.

Зато на выходе сразу стало происходить невообразимое. Челубеевские "коммандос" втоптали в снег зеков – тех, кто первыми вылетел в широко открытые цеховые двери. Теперь Валдай, Акула, Коныш, Кабан, Серый и Игорек Рэцэдэ, окровавленные с переломанными ребрами, пробитыми черепными коробками и сломанными конечностями, беззвучно и бессильно шевелились в снегу. "Шуки, шуки...", – шептал Акула, выплевывая остатки зубов.

Игорек Рэцэдэ, невольно попавший в эту компанию, совсем не понимал происходящего. Ему досталось по затылку – треснула черепная кость, что-то оборвалось в сознании, что-то в нем, сознании, изменилось – ичезла оболочка, и мысли, стоявшие на полках подобно книгам, попадали, открылись, рассыпались перепутанными страницами... Игорек вдруг ясно увидел Наташу: она шла по рыхлому снегу к автостанции поселка Льдистый, поминутно оглядываясь на зону, на зависшие в небе вертолеты, на дым и пар, тянущийся радужным столбиком из-за предзонников. Игорьку показалось даже, что и он мог бы сейчас встать и пойти вместе с женой на автостанцию, уехать отсюда домой, в Рогощинск, устроиться на работу в литейку местного ремзавода и воспитывать Данилку. Но как только он попытался встать, то исчезла Наташа; не было никакой улицы, серая бетонная стена до самого неба возвышалась перед глазами, а поверху тянулась колючка. Потом и это исчезло, и Игорек погрузился в долгий и сладкий сон.

"Зря, что ли, я инглиш зубрил?" – подумал Васька Рычагов по кличке Механизм. – "Хрен вам, падлы! Сорвусь!". Он не стал выскакивать вместе со всеми в дверь, а, подпрыгнув повыше, ухватился за рельсу с лебедкой, подтянулся – и через мгновение уже сидел на подоконнике высокого и широкого окна с выбитыми стеклами. Теперь он видел обе группы спецназовцев – и ту, что шуровала в цехе, и ту, что гвоздила зеков снаружи.

– Че делаете, суки легавые?!!! – заорал Механизм. – The villains, bastards! Where a validity? Where the human right?

'тоРBворитеЬ ?сыР:удлатыеп!!!

Что творите, псы кудлатые?!!!

"Это что за неуловимый Джо? Ишь ты, "бабушка в окошке"... – удивился Татаринов. – "Сейчас сшибу...". Прапорщик размахнулся дубинкой как городошной битой и метнул её в Ваську.

Дубинка звучно, как в кино, ударила Механизма в лоб; другой бы отключился мгновенно, но Васька как раз и славился в зоне прочной лобовой костью – он головой, на спор, разбивал в щепы обрезную дюймовую доску, загонял в стену гвоздь-сотку... Поэтому Механизм не выключился, но и на подоконнике не удержался, упал наружу, прямо под ноги двоих челубеевских воинов. Но – подскочил как мячик, жахнул с размаху кулаком по забралу одного из бойцов – и побежал в сторону административного корпуса.

Неожиданное явление сверху наглого зека чуть спутало действия челубеевской группы. Она в полном составе (исключая командира Челубеева) ринулась за Механизмом, предоставив остальным зекам свободу действий помиловку, так сказать... Челубеев даже не стал ничего кричать вслед бесполезно...

Механизм мчался, перепрыгивая через присыпанные снегом металлоконструкции, ящики и ржавеющие детали. Он не оглядывался, лишь продолжал по инерции и в безумном кураже выкрикивать нечто, для спецназа непонятное:

– Help! The people kind! The hooligans of vision deprive!

"Ураган" настиг его у стены административного здания. Васька прижался к обледеневшим кирпичам, встал в стойку, но первый же из спецназовцев набежал на него, обманул ложным разворотом и с левой руки вбил "дубинатор" точно в печень. Рычагов сполз в снег, успев лишь обхватить руками голову чтоб дураком не сделали, пусть лучше убьют...

На него обрушился град ударов, выдержать который не смог бы, наверное, и Майк Тайсон. Челубеевцы били методично и слаженно: один по позвоночнику, другой по ногам, третий в область головы... Наконец, азарт достиг наивысшей точки, и боец Женя Гиреев решил последним ударом отправить Василия Рычагова если не на тот свет, то уж и от этого света подальше... Однако удар был остановлен.

Женя Гиреев, подброшенный вверх неведомой силой, упал рядом с Васькой.

– Не дам!!! – крик сей поднялся над зоной словно металлический дирижабль.

Полковник Перемышлев, Хозяин седьмой строгой, размахнулся по-колхозному и влепил затрещину бойцу Кострыкину, стоявшему рядом. Кулак, впрочем, не достиг цели: Кострыкин уклонился. Другой боец, сержант Лядов среагировал на неожиданное нападение как учили: ударил полковника концом дубинки точно в переносицу.

Бойцы "Урагана" не были приучены к ударам в пол-силы. Поэтому полковник умер почти сразу, не успев даже хоть немного пожалеть о своей безрассудности. Если бы он остался жив, то поведал бы, что, увидев из окна своего кабинета как дюжие воины убивают зека, не выдержал и поспешил на помощь не потому, что какая-то особенная жалость поднялась в нем – никак не мог Перемышлев стерпеть увиденного: чужаки-инопланетяне уничтожают зека человека из Зимлага, принадлежавшего ему, полковнику Перемышлеву – так, как принадлежат ему пальцы рук и ног, жена, сын, собака Джулька и двухэтажный теремок в поселке Льдистый.

Подбежавший Челубеев растолкал своих бойцов, увидел на плечах убитого погоны и сказал:

– Полковник погиб как герой. Где этот гад?

Бойцы обернулись к стене. Васьки Рычагова не было – как будто не он только что лежал окровавленный, с затухающим от множества ударов сознанием.

Два вертолета поднялись в воздух, три – уже сели, и из них выпрыгивали остальные бойцы "Урагана".

Зеки разбегались по баракам.

ВРЕМЯ, ПРОСТРАНСТВО, ДВИЖЕНИЕ

Прапорщик Сиклеев, дежуривший на основной вахте, в целом был доволен: бунт застал его в уютном месте, никто не мог приказать ему покинуть дежурку и отправиться в зону – на подмогу бойцам роты. А когда появился спецназ "Ураган", то вероятность такого приказа вообще отпала. Приятно было, что грядущие перемены никак уже не смогут коснуться его, Сиклеева: он честно исполнил свой долг, охранял с двумя солдатами пеший выход из зоны, никого не выпустил, кроме Натальи Кожемякиной, приезжавшей на свидание к мужу. Мог и не выпустить.

– Жигалов! Завари-ка чайку – что-то стало холодать! – крикнул Сиклеев солдату, скучавшему с автоматом в малом шлюзе.

Жигалов обрадовался приказу – так любого солдата радует смена обстановки, положения, места пребывания. Он бегом побежал за чайником в "дежурку", где спал сержант Жуков.

Сиклеев собрался было открыть сейф – там был заначен килограмм шоколадных конфет – но вдруг зазвенел звонок: кто-то шел из зоны. Сиклеев нажал кнопку: открылась первая, глухая металллическая дверь. За решеткой стоял спецназовец в шлеме с забралом, но без дубинки.

– Куда, братан? – дружелюбно спросил Сиклеев – он уважал спецназ, хотя сам был в последнем ряду на физподготовке, стрелял неважно, бегал и прыгал ещё хуже, зато хорошо писал постановления на помещение зеков в штрафной изолятор ("шизняк").

– На улицу, – глухо сказал из-под шлема спецназовец. – Открывай, братан...

Только когда указательный палец прапорщика Сиклеева прикоснулся к кнопке замка зарешеченной двери, что-то шевельнулось в мозгах, тревожное подозрение запоздало щелкнуло в сознании (почему без дубинки? почему ему на улицу нужно? надо хоть удостоверение проверить, фамилию записать...), но уже нельзя было остановить палец, и дверь открылась раньше, чем Сиклеев оформил тревогу в действие.

Спецназовец скользнул в помещение вахты, сделал шаг к выходу, но неожиданно развернулся и резко ударил Сиклеева (прапор уже все понял до удара, ноги стали даже не ватными – жидкими) в то место, где шея поворотом переходит в плечо.

Прапорщик молча, словно в театре, упал на пол с деревянным стуком.

Заскрипела вторая дверь – это солдат Жигалов вернулся с чайником. Мысли его все время вертелись вокруг предстоящего дембеля, вокруг будущей жизни: Жигалов собирался идти в милицию, лучше всего в ППС (патрульно-постовая служба), ездить на машине, как ездят американские полисмены... О другом он и не думал – не на завод же, в самом деле, идти? Да и какой завод – все стоит, ржавеет... Жигалов как раз хотел посоветоваться с Сиклеевым – прапор до зоны служил в обычной милиции Красноямска, ездил на патрульной машине.

– Товарищ прапорщик, – сказал Жигалов, открыв дверь. – Чаек в сборе!

Он не успел даже удивиться – спецназовец правой рукой потянул чайник на себя, а левой (костяшками пальцев) щелкнул солдата по лбу. Жигалов охнул и свалился под ноги спецназовца с не менее громким стуком.

Спецназовец снял с плеча Жигалова автомат и вышел из зоны на волю – в поселок Льдистый.

Казалось, крепко спавший Жуков не пробудится даже в эпицентре землетрясения, однако сержант после второго удара об пол тела Жигалова открыл глаза. Ему, как и Сиклееву, повезло сегодня: он не попал в зону. А вот Кондратюк попал, замочили его подлые зеки. И капитана Петрова замочили, и ДПНК Мырикова... Здесь, на вахте было как-то поспокойней, поуютней. Сержант, не отягощенный проблемами нервной системы, спал хорошо, о бунте думал как о чем-то происходящем далеко: так, впрочем, и было; мир зоны, казалось, отделенный от свободного мира несколькими рядами колючки, считанными метрами, на самом деле был подобен какой-нибудь туманности Андромеды, Сириусу. И обитатели были под стать инопланетянам, как зеки, так и те, кто надзирал, охранял, конвоировал.

Жуков потянулся – и вскочил быстро, нырнул в приоткрытую дверь.

На полу лежал бесчувственный Жигалов с разбитой мордой, чуть поодаль Сиклеев с блаженной улыбкой на лице.

Жуков, как положено, надавил кнопку тревоги и выбежал на улицу.

Снег валил, словно кто-то из ведра высыпал на землю эти тяжелые белые хлопья. Жуков прищурил глаза: по улице быстро шел от зоны человек в камуфляжке и шлеме с забралом. В правой руке у него был автомат.

– Земеля! – крикнул ему вслед Жуков. – Тут никто не пробегал?

Спецназовец, не оборачиваясь, помотал отрицательно головой и через несколько мгновений уже скрылся в уплотнившейся массе снегопада.

Жуков вернулся на вахту. Жигалов уже не лежал, а сидел на полу, тряс головой, словно что-то подтверждая, и мычал.

– Где твой автомат, падла?!! – крикнул ему Жуков и, не дожидаясь ответа (догадался!), побежал обратно, на улицу, на ходу расстегивая кобуру с "ТТ".

Но "спецназовца" уже не было; да если бы и был, то никак не разглядел бы его Жуков за сплошной стеной снега. На всякий случай сержант выстрелил пару раз в белое никуда, на авось.

Тишина.

МОСКВА

ЛЮДИ БАШМАКОВА

Министр Башмаков лично присутствовал на допросах гадов, которых бирюлевские менты вытащили из мусоропровода по звонку неизвестного. Впрочем, допросом все происходившее назвать было трудно. Один из мерзавцев ничего не говорил, хотя очень хотел, но кроме мычания так ничего и не выдал; другой говорил, но все невпопад, путался и плакал. Глаз ему, по его словам, выбил авторучкой страшный человек в сером пальто, прикинувшийся алкашом-мухомором. Очнулся он в вонючем и скользком аду, в тесноте и скрежете...

Впрочем, дознавателям удалось по обрывкам фраз одноглазого выяснить следующее: полковник Зубков, генеральный директор фирмы "Добрые Люди", вышел через своего бывшего информатора Голощапова на базу данных столичной недвижимости, принадлежащую коллегам из фирмы "Сирин". Тот же Голощапов выводил "Добрых Людей" на варианты расселений с "осадками". Какой "осадок" они явились удалять в этот раз, Ширяйка забыл, но обещал вспомнить. Но Башмаков не особенно волновался: найти несостоявшуюся жертву не составляло труда, этим уже занимались сотрудники.

Спецкоманда Башмакова (т. н. "Соколы") выехала к офису "Добрых Людей", но нашла там лишь молодую секретаршу, редкую уродину. Та, как оказалось, была единственным нанятым работником в фирме, ничего толком не знала, но на всякий случай её изолировали – на 72 часа по закону. Затем отправились в офис "Сирина".

Район быстро прозондировали и оцепили, затем бойцы спецназа осуществили проникновение в помещение. Были готовы ко всему.

Однако дверь в офис оказалась открытой, в комнатах никого не было, и командир "Соколов" майор Сильвестров хотел связаться с министром, просить отбой... но неожиданно один из бойцов услышал шорохи в несгораемом шкафу. Шкаф был вскрыт – в нем находились двое в спецобмундировании службы безопасности Ассоциации недвижимости. Они то ли спали, то ли находились в состоянии наркотического опьянения, это предстояло выяснить.

Осмотрели двор: там, в джипе "Мицубиси-паджеро" были обнаружены ещё двое "спящих": сам начальник службы безопасности Ассоциации недвижимости Альберт Сатаров и его водитель-боец Лямцин (бывший собровец). Лямцин, впрочем, был в полном сознании, но с кляпом во рту. Ничего говорить не захотел, потребовал связи с Щебрянским. То же заявил и пришедший в себя Сатаров.

Пришлось везти этих охламонов на Петровку. Там, опять же в присутствии Башмакова, Сатарова и Лямцина допросили опытнейшие дознаватели Моляев и Дубонос. Допрашиваемые рассказали все, что знали, но знали, как оказалось, немного. Сатаров, правда, поведал о квартирке, приобретенной Щебрянским: она была оформлена как раз на самого Сатарова, но он там был всего лишь один раз, да и то парился в прихожей.

В квартире Голощапова оперативников Башмакова также ожидал "облом": она была пуста как барабан, кроме мебели ничего не было, со стен были сняты какие-то картины, в шкафу остались лишь явно не самые лучшие тряпки, а на полу валялась каска пожарника образца пятидесятых годов, с круглой вмятиной... Еще ковры остались – видимо, по причине своей громоздкости...

Маклер-поэт исчез. Именно исчез, а не вышел к соседу за утюгом или в магазин за пивом. Осмотр квартиры произвели поверхностно, но и этого было достаточно, чтобы понять: Голощапова били. Оперативники нашли осколки зубов, обнаружили капли крови на ковре. Впрочем, следов борьбы не было...

Допросили, наконец, и страхолюдную секретаршу. Несколько часов отсидки в камере возымели действие, и уродина, до этого прикидывавшаяся овечкой, неожиданно раскололась. В "Добрых Людях" Лидия Королева работала по личному заданию Щебрянского и прекрасно была осведомлена как о деятельности "подведомственных", так и о деятельности своего могущественного босса.

"Вот она, мафия", – подумал Башмаков. – "И откуда взялась-то, а? Люди как люди, студентка, научный сотрудник, полковник... Ну, этих, из помойки, в расчет не беру: быки, торпеды... По крайней мере, Акээму будет что доложить: повязали волков позорных...

Так и доложили.

УХОД

Виктор Шахов ушел в пролом под вышкой.

На вышке лежал мертвый капитан Петров.

Лыжи Шахов украл в сарае на окраине Льдистого: счастье, что попались не с ботиночными креплениями, а простые, с ремешками и завязками, хоть и явно не те по размеру – подростковые. Но то ли старая мазь на них подходила к морозу и снегу, то ли сам Шахов в эйфории свободы чересчур резво взял спурт – бежали лыжи хорошо.

Шахов, хотя и был "свободен", но все же неформально – из Зоны ушел самовольно, без документов, без справки об освобождении. Да и кто мог бы дать эту справку во время бунта?

Он отошел от Льдистого километров на пять, не больше. Но и это расстояние вскоре оказалось невыносимым для тела – хоть и тренированного, но лишенного запасов энергии. Общая эйфория кончилась, кураж рассеялся. Душа, впрочем, продолжала радоваться свободе, сопротивляясь телесному ропоту.

Варежки, которые Шаху вручил Фонтан, оказались хороши. Зек сам связал их в часы лагерного досуга из распущенного свитерка: двойные, пестрые, колючие.

Минут за пять до прибытия "Урагана" зеки (более сотни) полезли в этот пролом – результат последнего выстрела чудо-пушки Коржа. Вслед за ними подался и Шахов. "Я не пойду. Чего ловить? – сказал Фонтан. – Поймают убьют точно, а тут, глядишь, обойдется. И куда бежать – тайга кругом..." С ним согласился и Затырин.

Когда прощались, Шахов подумал, что сейчас бы обняться по-русски не мешало бы, но у зеков объятия были не в чести. Пожали руки.

Шахов вышел к Электрической просеке примерно через два часа. Открылось второе дыхание, и он довольно резво добежал до просеки-дороги.

Куда было идти дальше, Шахов пока не знал, но догадывался, что нужно двигаться в сторону Злоямово. Больше некуда было двигаться: на юге стояла стеной тайга, на севере уже через полсотни километров начиналась продуваемая всеми ветрами тундра.

Просека тоже немало продувалась: по ней воздух тянулся, словно пылесосом, в восточном направлении. Шахов давно уже обратил внимание на местную "розу ветров" – восточная стрелка преобладала, редко являлась масса леденящего циклона из льдов океана, и ещё реже были размораживающие наплывы с юга.

Вдруг сосны как бы раздвинулись, отошли назад, и Шахов выехал на поляну – так ему вначале показалось. Но, когда он посмотрел – как при переходе улицы, налево и направо, то увидел, что и не поляна это вовсе, а накатанная просека – конца ей не было видать – протянувшая с запада на восток. В восточной её стороне, скользя и проваливаясь в снег, шел человек – невозможно было разглядеть даже одежду, тем более – лицо.

– Эй! Эй! – машинально, поддавшись неведомому чувству, закричал Шахов. Это было нерасчетливо с его стороны: что за человек шел?

Путник развернулся на крик и быстро пошел к Шахову – видимо, ступая в собственные следы.

Метров за сто Шахов уже увидел, что это был военный – солдат или спецназовец.

"Приехали," – сказал сам себе неудачливый беглец.

Но спецназовец (в правой руке у него был автомат) поднял забрало шлема и сказал:

– Ну что, теоретик? Лыжи навострил? А куда?

Это был не кто иной, как Монгол, с которым они вчера вечером обсуждали проблемы бунтов и мятежей, террора и революций.

– А ты? – ответил вопросом на вопрос Шахов. У него от сердца отлегло все, что накатилось секунду назад.

– Туда же, – усмехнулся Монгол. – Видишь, какой косяк запорол: ментовскую робу нацепил. Никому не расскажешь?

Виктор промолчал, видел, что Монгол иронизирует.

– Ну, пошли, – сказал Монгол, не дождавшись ответа. – Это Электрическая, здесь ЛЭП хотели тянуть, да раздумали. Теперь это просто дорога, зимник. В Злоямово упирается, через Кишкино тянется... Дойдем – а там посмотрим...

– Что ж, пошли, – согласился Виктор. Делать было нечего, оставалось только идти, идти, идти, на ходу выбирая возможную цель, меняя средства по факту происходящего.

ЭПИЛОГ. ВЗГЛЯД С ВЫСОТЫ

Тяжелый с виду ИЛ-76 качнул крыльями, разворачиаясь к Красноямску.

Взрослые пассажиры вздрогнули, на миг испугавшись аварии, а дети испытали ощущения, подобные замираниям сердец на аттракционах парка культуры.

Авиалайнер держал курс на краевой центр К. Внизу простирался в таежных дебрях Злоямовский район, равный по площади Нидерландам. С высоты пяти километров на востоке можно было увидеть асимметричный райцентр Злоямово и почти из него исходящую полосу, рассекающую тайгу, а на северо-западе маленькие темно-коричневые прямоугольники, огороженные со всех сторон тремя параллельными линиями.

"Мама, внизу городок!" – закричал Сережа. – "А вот ещё один... и еще, еще!"

Отталкивая друг друга ринулись к иллюминатору Аня и Ляля. Марина тоже взглянула быстро (боялась высоты), но ничего не увидела.

Если бы летели пониже да помедленней, то открылось бы многое.

Увидели бы все летящие:

как по просеке-дороге, названной Электрической, бредут в сторону Злоямово двое путников; видимо, дойдут они до какой-то ещё неведомой цели

как навстречу им катит на "джипе-чероки" опаздывающий в 7 зону строгого режима иерей Василий; ему сегодня предстоит венчать Игорька Кожемякина и его красавицу Наташу, но не может быть венчания, потому что Игорек в настоящий момент умирает с проломленной головой на жгучем, истоптанном солдатскими сапогами и спецназовскими ботинками зоновском снегу, а Наташа, ничего не зная об этом, ждет попутки в сторону Злоямово;

как бредет на Запад, матерясь вперемежку то по-русски, то по-английски незадачливый, а, впрочем, везучий зек Васька Рычагов по кличке Механизм; ему повезет ещё раз: он встретит посланцев Вредителя, которые доставят его в Москву и даже отправят ещё дальше на Запад, в далекий город Лондон представлять братву на берегах Темзы;

как улетает все дальше от Зимлага, на юг, Ванька-Балконщик на самодельном дельтаплане; ему тоже повезет, но недолгим будет это везение, и через две недели он снова будет разминать косточки на дощатом настиле в КПЗ-ИВС;

как в 7-й строгой зоне управления Зимлаг теснятся зеки в маленьком храме св. Моисея Мурина, бывшего разбойника; перед храмом же перетаптываются на морозце, помахивая дубинками, спецназовцы "Урагана" и солдаты конвойной роты; не решаются бойцы на штурм; не решается отдать приказ о штурме прапорщик Кирилл Татаринов, хоть и тщится подвигнуть его неугомонный лейтенант Рогожин;

как оплакивает своих расстрелянных голубей сержант Шибаев, и молчит рядом товарищ его, чукча Витя Шантуй;

как задыхается под полом обрушившегося клуба стукач и козел киномеханик Штырько; его кости, обглоданные крысами, найдут через два месяца зоновские строители ремонтники;

как заваривают чифир в отхожем месте "обиженные" Марьиванна (Михаил Сергеевич Бусыгин) и Гуля (Георгий Докукин), перебившие едва ли не половину чуранского контингента;

как выбирается из металлических стружек истекающий кровью блатной Корма;

как в разгромленном кабинете оперчасти поминает убиенного капитана Петрова и Хозяина Перемышлева режимник Минкевич, заглатывая без закуски, стакан за стаканом, дешевую водку "Праздник души";

как жалобно подвывая и прихрамывая идет на север меж снегов и сосен несчастный кот Подкумок, потерявший навсегда свою не всегда уютную, но теплую обитель...

А если, развернувшись подняться повыше, подлететь поближе да очами позорче оглядеть Москву-столицу, то можно бы увидеть:

как доживает последние минуты бывший полковник КГБ Геннадий Зубков, задыхаясь под бетонной плитой в гараже Василия Чурки;

как резво бежит по рельсам вагон поезда №45, уносящий бывшего поэта, диссидента, осведомителя и наводчика Андриана Голощапова в далекий город Апатиты, где закончит он свою жизнь, приняв смерть от тяжелого кулака в одном из пивных баров;

как радуется жизни банкир Севрюк, возлегающий рядом с дедом Матросом на настиле КПЗ;

как премьер-министр Андрей Константинович Митин по прозвищу АКМ принимает в Кремле высокого гостя из европейской страны, а думает только о своей Родине;

как офицеры ГРУ по прозвищам Штукубаксов и Насос отдыхают от трудов полуправедных, легко и бесшумно пьянствуя в "кофейне" на северной окраине столицы;

как Вася Шумский с разбегающимися глазами выбирает себе компьютер последней модели – получше, чем тот, что видел он у Вредителя;

как вор в законе Шелковников по прозвищу Вредитель дочитывает, сидя в мягком кресле, последние страницы "Капитанской дочки";

как старушка Галина Ильинична Лесовицкая, не зная о том, что чудом сегодня осталась в живых, смотрит в телевизор и ничего не понимает, всему удивляется;