Текст книги "К-1. Точка невозврата (СИ)"

Автор книги: Александр Гурьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Мы работали с ними очень долго, всплывая ночью в надводное положение, и находясь в дрейфе с выключенными огнями, а иногда и днём в некотором отдалении от них. Однажды ночью была объявлена боевая тревога, срочное погружение и требование ЦП, обеспечить самый полный ход. ПЛ нырнула без всяких предосторожностей и осмотров отсеков сразу на рабочую глубину и на полном ходу начала манёвры по отрыву от преследования. Эти манёвры продолжались чуть меньше суток. Убедившись, что преследования больше нет, мы вернулись к корабликами и запросили добро на всплытие. Оказалось, что тревога была ложной. Вахтенный офицер, увидевший ходовые огни этой шлюпки, принял их за огни быстроходных катеров. Те же, кто находился в шлюпке, уже видели контуры находящейся в дрейфе «К-1», но подойдя ближе, её не обнаружили. Капитан «Вавилова» не доверял своим кокам и готовил акулье мясо сам. Своё кулинарное искусство он однажды привёз нам на пробу. На столе в блюдце в каюткомпании находилось что-то, похожее на жидкую манную кашу. Из-за какого-то чувства брезгливости к этим тварям, я даже не решился попробовать. Уже под конец нашей совместной работы Калашникову предложили, чтобы он послушал, как шумит его лодка. Он, сделав запись в вахтенном журнале о том, что в командование ПЛ вступил старпом, убыл на «Вавилов», а мы прошли несколько раз под ними. Вернулся он с подарком. На палубе лежала акула длиной около двух метров. Несколько моряков попытались пассатижами выломать зубы, но тщетно, они ломались, но не вытаскивались. Мы уже готовы были покинуть полигон и лечь на курс домой. Было принято решение, всунуть эту рыбину в рубку и привезти в Лицу. Всплытий в надводное положение больше не планировалось, а температура воды на рабочей глубине около трёх градусов. В каюткомпании во время обеда поинтересовались, как там наша лодка шумит. «Как пустые консервные банки, привязанные к хвосту собаки, бегущей по асфальту».

Кроме экипажа и особиста на борту находился флагманский врач дивизии майор медицинской службы В.А.Довгуша. Мы с Юрой, может кто ещё, попали в группу наблюдения за нашим здоровьем и самочувствием в течении всей боевой службы. Мы должны были каждые сутки появляться в каюте доктора капитана медицинской службы Н.Н.Алфёрова. Он или Довгуша после нескольких простеньких испытаний делали для себя выводы, в какую сторону происходят изменения. Скажем, смотри в трубку, как появится в ней светлая точка, немедленно дай знать. Сделал 15 приседаний, опять смотри в трубку. Это мероприятие не отягощало нам жизнь, наоборот, мне было интересно знать, как ведёт себя мой любимый организм.

При возвращении домой управленцы начали жаловаться на потерю чувствительности аппаратуры управления стержнями автоматического регулирования мощности реакторов. Для нас с Юрой Крыловым эта вводная прозвенела впервые, и раз жалобы на аппаратуру, мы к ней бы и направились с запасными лампами, отвёртками и паяльником. Но у нас был Виталий Адаменко, опытные управленцы и Виктор Павлович. Нет, ребята, готовьтесь к юстировке ионизационных камер, зона выгорания ядерного топлива поднялась вверх, а камеры, измеряющие мощность, остались внизу и замеряют неизвестно что. Их надо поднимать в зону горения. Условия обитания в аппаратных выгородках не ахти комфортные, лишних движений постарайтесь избегать, делайте всё неспеша, но побыстрее, это в ваших интересах. Виталий во время нашей работы будет находиться на ПУ, управление реакторами будет переведено в ручной режим без всякой автоматики и вслепую. Кроме того, уже заменена та зона, на которой такую операцию выполнял он. Легко сказать, неспеша, но побыстрее, нащупать камерами начало, центр и конец зоны выгорания.

И, так, 5 камер на каждом реакторе, одна из них запасная, она не в счет, 4 надо поставить в другое положение, получается, по две на брата. Будем меняться местами после каждой. Токи, которые должны идти через камеры, подсчитаны, всё, что нам будет необходимо, собрано, на ногах флотские ботинки на микропоре, потому что крышка реактора, как сковородка, раскалена до 300 градусов и кожаную подошву сандалей прожигает в момент. Мы готовы. Реакторы в установившемся режиме на мощности 50%, ПУ докладывает в ЦП о готовности, ревёт ревун, для БЧ-5 и химической службы объявляется боевая тревога. Все переключения в сети, изменение скорости хода ПЛ запрещены. Подойдя к переборочной двери реакторного отсека, нас встречает Вова Куракин, снимает с нас дозиметры и выдаёт другие, способные измерить лошадиные дозы облучения, несовместимые с жизнью.

Мы заходим в пустой реакторный отсек, потому что при 50% вахта из отсека убирается в смежный, снимаем печать и замок с СУЗовской, где находится вся аппаратура, открываем клеммник, где подключены камеры, мостим около неё миллиамперметр. Мы уже за биологической защитой, которая защищает центральный проход отсека, но не нас. Снимаем печать и замок с аппаратной, пытаемся открыть дверь, но хотя давления уже нет, её присосало, она присохла, и это удаётся не сразу. Юра уже откручивает клемму, в разрыв цепи подключает прибор, я начинаю поднимать первую, он корректирует, вверх или вниз. Ох и жарища, градусов 200, пот уже по пяткам, наблюдаю, чтобы не оказаться в зоне падения стержней аварийной защиты, упадут, как гильотина перерубят пополам. Ногу, которую на крышке, пора убирать, жжёт. Наконец-то первая установлена, выскакиваю оттуда, как ошпаренный. Юра уже восстановил разорванную цепочку и, разорвав следующую, прыгает в аппаратную. Я подключаю прибор и корректирую его, вверх, вниз. Сейчас он ногой, которая на крышке реактора ощущает, что под ней что-то живое, и ему хотелось бы заглянуть туда и посмотреть, там полыхает неумной силы огонь, просто слабое свечение, или вся эта жара выделяется в полной темноте. Никогда об этом не задумывался, пока не ступил ногой на крышку. Установлена вторая, Юра выскакивает оттуда. Я восстанавливаю цепочку второй камеры, разрываю третьей и прыгаю в аппаратную. Поднимая и опуская третью камеру по команде, краем глаза вижу камеру Туркина, потом руки и глаза испуганного насмерть Куракина. Самого его не видно, он за дверью. Он растянул меха, набрал того, чем мы дышим, и скрылся определять, сколько нам осталось жить.

Доложили на ПУ, что юстировка на левом реакторе закончена, там попробовали перейти на автоматическое управление, мы закрыли и опечатали двери, доложили на ПУ, что начинаем юстировку на правом реакторе и двинулись к носовой СУЗовской, где повторили то же самое, что в кормовой. Туда тоже прибегал Куракин с камерой Туркина. Окончив работу, мы вышли из реакторного отсека, Куракин снял с нас дозиметры и всю одежду, в которой мы работали, отправив нас в душ мыться, не выдав взамен ничего. Так, в чём мать родила, мы проследовали по отсекам в поисках одежды, чтобы закрыть свой срам. Мы закончили как раз перед обедом. После объявления отбоя боевой тревоги, сразу объявили, команде обедать. Мы привели себя в порядок, как могли.

Но я же видел испуганные глаза Куракина, он же лучше всех на ПЛ знает, сколько нейтронов и гамма-лучей летает по отсеку, а в инструкции по проведению юстировки он обязан взять пробу того, чем дышат находящиеся там люди. С какой целью он брал пробы. Мы и без него понимали, что находимся не в парке отдыха. В наших секретных тетрадях в обязательном порядке должна быть полностью законспектирована авария на АПЛ «К-19». Моя семья жила на ул. Корчилова, погибшего при ликвидации этой аварии, и не от поражения электротоком в результате нарушения правил техники безопасности, как обычно преподносится после гибели подводников на АПЛ. И, как выяснилось позже, погиб он сразу не один, а семеро, и ещё двадцать после возвращения в базу. Ну а те, кто потом, погибли, то от врождённой патологии. Если остальной л.с. АПЛ не знал и не догадывался, для чего на ПЛ предусмотрена специальная группа баллонов и с какой целью в аппаратных поддерживается разрежение, то для л.с. БЧ-5, начиная от матроса срочной службы, это никакой тайны не представляло. Находясь там, я пытался всё время контролировать своё самочувствие, вспоминая первые признаки заболевания. Потливость, там при 200 градусах не замёрзнешь. Бледность, как я её увижу у себя, и какая бледность в парилке, и ли Юрка должен смотреть на меня, когда я побелею, а я на него, так надо не торопясь, но побыстрее. Слабость, какая глупость. Головокружение, нет его. Рвота?

Придумали расщеплять ядро атома, а вот вынести клеммник КД-2-1 туда, где уже люди ходят, ума не хватило. Неужели с микродвигателями и сельсинами напряжёнка в стране, чтобы можно было передвигать эти камеры хоть каждый день непосредственно с ПУ. Ведь у науки, в том числе медицинской, вообще были сомнения, сможет ли человеческий организм находиться в таких условиях повышенного радиационного фона на АПЛ, а вот придумать таблетку, которую нужно принять перед такой работой, опять же ума нет. Уже через 10 лет после появления АПЛ поняли, наука ничего не смыслит, и не надо ничего усложнять. Все Приказы МО СССР об ограничении срока службы на АПЛ, выделения л.с. в группу риска, забыть и запрятать так, чтобы самим не найти. Единственное назначение АПЛ, доставить оружие к месту применения и применить его, а л.с. это дополнение к назначению АПЛ.

Мы прибыли в каюткомпанию, чтобы проверить, не пропал ли аппетит, это тоже первый признак заболевания. Аппетит не пропал. Юра, да мы же с тобой сталкеры. Все присутствующие, молча, изредка поглядывающие на нас, видимо пытались определить, что же в нас изменилось и в каком состоянии хозяйство после работы без свинцовых трусов. После приёма пищи подошёл Володя и пригласил нас в КРХП, куда я ни разу не заходил. Всё уже было готово для продолжения трапезы. Взяли на грудь по единой, нормально, даже очень хорошо. Но, откуда у него медицинский, Михаил Демидович шило-то выдавал ему через раз. О, хорошо живём. По единой, по единой, у хозяина голова уже начала опускаться, пора спрашивать. Володя, а сколько мы приняли. Неожиданно из глаз у него потекли слёзы. Не могу я сказать, не мо-гу, идите к командиру, у него секретный журнал, персональный, у него спрашивайте. На этом наше заседание закончилось, нам предстояло собрать всю волю в кулак, подняться на верхнюю палубу ЦП, почти у обезъянника, резко повернуть налево и скрыться незаметно в 5 отсек.

Мы были наивны, за нами наблюдали и пытались нелегально помочь нам связать и выбросить из организма всё разрушенное радиацией. Спирт, это единственное на тот момент народное средство, способное это сделать. И за это спасибо всем, особенно командиру ПЛ. У нас был ещё запас этого народного средства, правда, не такого вкусного, мы им бы воспользовались, но это выглядело бы по-другому. Через сутки мы с успехом ловили световых зайчиков в тёмной трубке. При возвращении домой у моряка срочной службы случился приступ аппендицита. Операции по удалению его в условиях АПЛ уже были, и прошли удачно. Поскольку у нас на борту находилось два хирурга, один из которых флагманский, в успехе операции никто не сомневался. В начале июня мы получили персональное радио о том, что у Довгуши родился сын. В честь такого события на столе в каюткомпании появился торт. Машу я тоже проводил в Крым рожать, возможно, она уже родила, хотелось надеяться на лучшее, всё же она находилась там у родственников, но как сообщить об этом мне, они, конечно, не знают, и я ни какого сообщения не ждал.

Мы незаметно прокрались через оба противолодочных рубежа, в назначенное время всплыли в надводное положение, собрали систему вентиляции для вентилирования отсеков в атмосферу, запустили вентиляторы и чуть не задохнулись от запаха тухлятины. Акулу в рубке потоком воды размололо на части, она протухла, моряки выскребли её, но от запаха ещё долго не могли избавиться. Мы ошвартовались у стацпирса в Большой Лопаткина, где нас встречали с оркестром, как заведено. Ещё не было верхнего КПП и автобусная остановка была напротив тыла Флотилии. На стацпирс можно было попасть беспрепятственно кому угодно. Жены с детьми, остававшиеся здесь, каким-то образом узнали не только о том, когда мы вернёмся, но и куда и к какому пирсу. Никто не знал, родился у меня кто-то или ещё нет. Я попросил Машу Зозулю, чтобы она послала телеграмму в Крым, и чтобы мне дали знать в Северодвинск до востребования. Мы не выводились, и БЧ-5 продолжала нести вахту по готовности №2. Остальные офицеры и мичманы побывали дома. На утро мы начали разоружаться, в первую очередь с ЯБП, потом загрузили оружие, которым должны стрелять и убыли в Северодвинск. Там не были выставлены ещё мишени, которые мы должны были разбить, мы зашли в порт, ошвартовались около законсервированных ДПЛ, и не выводя ГЭУ, стали ожидать, когда эти мишени выставят.

Только здесь я узнал, что моей дочке уже месяц, как договаривались, назвали Наташей. В Северодвинске в начале июля 72 года стояла очень жаркая погода. Мы стояли в порту уже больше недели, и БЧ-5 несла вахту по готовности №2. Я сменился с вахты, поднялся наверх покурить, дошёл до корня пирса. Порт, он только так называется, это безлюдное пустынное место около выхода в море из залива, на берегу которого находятся оба завода по строительству и ремонту ПЛ. Территория порта была пуста и безлюдна, как всегда. Сразу за тропинкой, протоптанной параллельно воде, стояла высокая нетронутая никем трава. А, зачем я пойду в эту каюту, если можно отдохнуть здесь. Я отошел несколько шагов от тропинки, лёг в траву, подложив под голову пилотку, да, меня здесь никто и не видит. Я провалился в небытие и проснулся от какого-то шума.

Сел, а ПЛ у пирса нет. Вот это, да. Ко мне спиной на тропинке стоят  два мужика, один из них в матросском бушлате без погон. Они смотрят на залив, я тоже смотрю туда же, в последней надежде, что ПЛ не ушла в море без меня, может она где-то здесь. Тем временем тот, что в бушлате, достаёт подзорную трубу диаметром в руку, и которая заканчивается развилкой для обоих глаз, и протягивает её другому, и тот начинает смотреть на залив. Чем вы там занимаетесь, вырывается у меня. Они оба оборачиваются ко мне, продолжающим сидеть в траве. Эта подзорная труба прячется в бушлат, они поворачиваются и медленно начинают движение к угольной кочегарке, единственному строению на территории порта. Наконец, я замечаю вдали справа ПЛ, может моя родная, но мне нужно идти в ту же сторону, что и эти шпионы, и они впереди меня. Обгонять их по бездорожью, проявить слабость или страх. Поднимаюсь, надеваю пилотку, иду за ними в нескольких шагах. С одним можно было бы поговорить, а вот с двумя, и совсем нехилыми, бабушка надвое сказала, я не знаю, что там в бушлате ещё есть. Грохнут и сожгут в этой кочегарке. Я догадываюсь, сейчас они решают мою судьбу и знают, что я иду за ними. На надстройке ПЛ, вижу, уже швартовые команды в оранжевых жилетах, но это далеко и на помощь рассчитывать не надо, не услышат. Эти не торопятся, идут, как на прогулке. Не доходя до развилки тропинки к кочегарке, эти двое останавливаются и поджидают меня. Я достаю из кармана эрбэшки папиросу, сую её в рот, останавливаюсь около левого на дистанции вытянутой руки и спрашиваю, спички есть. Левый достаёт спички, протягивает мне, я прикуриваю, не теряя обоих из вида. Во время прикуривания правый засовывает руку в бушлат и со словами, ты спрашивал, что это, достаёт эту трубу, «На, посмотри». Сейчас возьму, отвернусь от вас, полюбуюсь заливом через трубу. Видел и знаю, что это, отвечаю тому, протягиваю коробок, шаг влево, и я пошёл не оборачиваясь.

Наконец, я увидел, что это моя родная, и я поддал пару. Подбежав, увидел, что корма уже отведена, и носовой швартов уже сброшен с кнехта. Они зачем-то перешвартовались к этому пирсу, что-то тут уже сделали, а я в это время спал. Если бы не эти шпионы, я бы проснулся, а ПЛ стояла бы на прежнем месте. Не останавливаясь, я прыгнул на корпус, был подхвачен ребятами из швартовой команды, не свалился в воду и не был размазан по пирсу носовым обтекателем, перемещающимся вдоль пирса. Просочился вниз и сразу на ПУ. Там-то всё и изложил, как было. Нет, Саня, надо доложить командиру. И я направился докладывать. Попросил подняться на мостик к командиру, и, получив добро, поднялся по трапу в рубку. Высунувшись из люка по пояс, определил, где командир. Калашников лежал на козырьке, грея свою волосатую грудь. «Товарищ командир», начал я, так и не пытаясь подняться из люка, меня же никто сюда не приглашал, «Я обнаружил шпионов». С козырька спускается нога, наступает на мою пилотку. «Что там ещё за чучело», раздаётся сверху, я поддаюсь уговорам командира и плетусь на ПУ.

По закону моря, тот, кто клепает дочерей, никчемный и несчастный человек. За первую дочь меня бросили под улюлюканье и свист с пирса. После рождения второй дочери, мне уже сочувствовали. До получения денежного вознаграждения за БС было ещё далеко. Где, как не в Северодвинске, в РБН, ресторане «Белые ночи», можно обмыть ножки новорожденной. Это закон, это традиция, которая не нами придумана, и не нами будет нарушена. Всё было организовано, заказан стол, остающаяся на ПЛ вахта предупреждена о том, что у неё будет удлинено время нахождения на ней. Мы обмывали ножки новорождённой Наточки. В глубине зала в обществе командиров ПЛ находился Калашников. Они закончили мероприятие раньше и двигались к выходу, когда он обнаружил много знакомых лиц. «К нашему столу, товарищ командир. Что празднуем? У Гурьева дочка родилась. А, ну это событие». Ему освободили стул напротив меня. Поздравив меня, после первой вдруг спросил, «Что за шпионов ты тогда обнаружил. Да, давно это было, товарищ командир».

Наконец, мишени были установлены, мы вышли в море и поразили их. Я нахоился в прочном корпусе в районе газоотбойника 6 контейнера, из которого производился запуск ракеты. Это был не пуск ракеты, а выстрел из главного калибра крейсера 7-тонным снарядом. Мы вернулись в Западную Лицу, ошвартовались в губе Нерпичья. Малая Лопаткина, где базировалась 7 ДиПЛ, считалась уже освоенной и была отдана для размещения в ней плавсредств плавучего завода. Нерпичья была ещё диким местом в 12 км. от городка, где жили семьи. Там круглосуточно проводились взрывные работы на штольне. Готовилось место под строительство казарм для экипажей. Рваный камень из штольни увозился туда. Завывание сирены, предупреждающее всех об очередном взрыве, могло прозвучать в любое время суток, затем следовал взрыв, а потом камни стучали по корпусам АПЛ 7 ДиПЛ. Весёлая жизнь. Но ещё веселее была доставка офицеров и мичманов из городка на службу и обратно. За эту перевозку отвечал уже не тыл, а береговая база губы Нерпичьей, которой командовал полковник Панич.

Из Малой Лопаткина можно было пройти 2 км и попытаться от Большой Лопаткина доехать до городка на автобусе. Отсюда, если не попал в транспортное средство, то придётся измерить ногами расстояние от Нерпичьей до городка 12 км по дороге. Или 5 км напрямую по сопкам и болотам, а зимой по сугробам на лыжах. Для перевозки людей было выделено два колуна ЗИЛ-157, один с брезентовым тентом, названный скотовозом, а другой с деревянной коробкой, названный суперпаничем. Особенно занимательна посадка в эти транспортные средства зимой в городке, когда нужно попасть на службу всем и сразу. Желающие уехать начинают скапливаться на остановке у ДОФа с половины шестого. Эти два скотовоза утром делали по два рейса. Рекомендовано было мичманам и младшим офицерам добираться на службу первым рейсом. Около половины седьмого первым показывался скотовоз. При его появлении очередь моментально растягивалась до предполагаемого разворота колуна, где он вынужден сбросить скорость, и некоторым удавалось запрыгнуть в кузов. Не сумевшие это сделать, бежали за ним, пока тот не останавливался там, где положено. Первых бегущих за ним, припечатывались к заднему борту подбегающими. Припечатанные к борту стояли не в состоянии пошевелиться. Люди забирались на тент в районе колёс и кабины, а с него в кузов, кто рыбкой, кто, наступая на голову припечатанных к заднему борту. В результате металлические перекладины, поддерживающие тент, прогнулись так, что в кузове можно было стоять только согнувшись буквой «Г», упёршись лицом в задницу впередистоящего. Потом появлялся суперпанич. В эту коробочку пытались втиснуться остальные, и время для этого водитель колуна матрос срочной службы давал. Затем он покидал кабину, забивал дверями выступающие части, пока не закроется защёлка дверей, чтобы никого не потерять дорогой.

Мы приступили к передаче «К-1» экипажу Дмитриева, чтобы убыть в дом отдыха и в очередной отпуск. На разводе заступающей вахты я стал неважно себя чувствовать, но думал, всё пройдёт. Но боль в нижней части живота, которая появилась впервые в жизни, не только не утихла, но стала невыносимой. Я мог сказать только помощнику, чтобы вызывал скорую, иначе дам дуба. Меня прямо с ПЛ в форме РБ увезли в госпиталь с приступом почечных колик. Боль они сняли быстро, но потом эти изверги начали свои издевательства, типа контрастной цистоскопии. Уже была передана ПЛ, уже все разъехались, кто куда, меня ждала дочь и семья. Я уже начал вводить им в строй неработающую импортную технику, только чтобы они выпустили меня с миром. Наконец, ведущий врач на прощание сказал, чтобы я отказался от вина и даже пива. Что касается пива, то там его днём с огнём никто не найдёт. Вино я не любил, хотя оно вкуснее, но от него болит голова. Спрашиваю, праздник, юбилей, застолье, мне что, сидеть смотреть, как все глупеют, а я умнею на общем фоне, записывать, кто что по пьяни наговорил. Ну можно, говорит, рюмочку водки, ну пару. Это уже по-нашему, а шила сколько можно? Береги здоровье, парень, вся жизнь впереди. Мне 24 суток дома отдыха после боевой службы приплюсовали к отпуску, и когда в Симферополе я пришел сниматься с учёта, они книжку, где была запись о постановке меня на учёт, сдали в архив.

СЕВЕРОДВИНСК

Экипаж АПЛ «К-1», если так назвать те остатки от него, собрался в сентябре. Командир ПЛ Калашников В.С. убыл в академию ВМФ. Он был назначен командиром АПЛ «К-1» в воинском звании капитан-лейтенанта, что бывает очень редко. Это был очень хороший командир, ему экипаж верил, его экипаж любил. Но это ни коим образом не означает, что его все были готовы целовать. По прибытию в Академию ему было присвоено досрочно воинское звание капитана 2 ранга, а закончил он её через 2 года капитаном 1 ранга. В командование «К-1» вступил капитан 1 ранга Гелий Николаевич Лактионов, бывший командир АПЛ «К-104», которая почти всегда была привязана к пирсу, а если её выпускали в море, то на ней происходили поломки и аварии, какие только возможны на АПЛ. Она после очередного выхода в море уходила в завод г.Полярного, где её добивали. Олег Викторович Алексеев убыл начальником только что образованного политотдела 11 Дивизии АПЛ. На его место прибыл Анатолий Карпович Шкода, выпускник  электротехнического факультета Севастопольского ВВМИУ. Он окончил училище на 2 года раньше, чем мы с Юрой Крыловым, и как-то из инженера-электрика трансформировался в инженера человеческих душ. Поступил в Академию Виктор Семёнович Бочаров, убыли на классы Ковальчук, Селиванов, Николенко и Шкирятов.

Это был уже другой экипаж, можно сказать, расходный или скамейка запасных. Его начали растаскивать, заполнять пустующие клеточки на других экипажах. «К-1» была передана нами экипажу кап 1 ранга Дмитриева, это был второй экипаж, где тоже были незаполненные клеточки, которые заполнили нашими ребятами. Почему-то решили этому экипажу доверить программу форсированной эксплуатации АПЛ «К-1». Она впервые в истории плавания АПЛ должна была совершить длительный поход продолжительностью в 107 суток с двухнедельным отдыхом на Кубе. Естественно ордена и медали уже просматривались на просолённых кителях дмитриевцев. Шута сказать, в 2 раза превысить длительность плавания, что подсчитала медицинская наука, стоит только свозить на пляж или в заросли тростника каждого. А если придумать что-нибудь посолёней, можно экипаж катать круглогодично, не выпуская из прочного корпуса. С нашим экипажем поступали в данном случае по-свински. Если бы пошли мы, почему-то уверенность, всем подводникам АПЛ нашей великой страны забыть про 65 суток, сидеть всем экипажам в прочных корпусах круглый год, смену экипажей проводить в море.

Мы вступили в новый учебный год без «железа», как бы сдали задачу №1, отгуляли отпуска за 1973 год. 30 июня 1973 года АПЛ «К-1» под командованием кап 1 ранга Дмитриева убыла на боевую службу. С ними также пошли, кроме тех кто заполнил пустующие клетки, наши командиры  или старшины отсеков, чтобы сохранить имущество отсеков, потому что за «железо» отвечали мы – первый экипаж. Юра Крылов готовился к БС на АПЛ «К-35». Даю 100%, если бы не госпиталь после боевой службы, меня тоже бы прикомандировали к какому-нибудь экипажу. Виталий Адаменко был назначен на должность командира электротехнического дивизиона БЧ-5 на строящуюся ракетную АПЛ. На должность 3 киповца был назначен лейтенант Дима Саранчуков. Я стал первым, Юра Крылов вторым. В сентябре просочился слух, что «К-1» возвращается в базу своим ходом после аварии. 27 сентября 1972 года АПЛ «К-1» тихо зашла в базу и ошвартовалась в Малой Лопаткина. Нас, как хозяев, на неё не пускали и даже не предлагали. Наших ребят, ходивших на БС с экипажем Дмитриева, с борта не выпускали. Мы уже знали, что у неё сломаны все 4 торпедных аппарата и нет акустики. Чтобы извлечь головные части сломанных торпед из ТА, 2 из которых с ЯБП оказалось делом непростым, поэтому ждали специалистов.

Всё это благополучно закончилось. Вся скамейка запасных – экипаж «К-1» загрузилась в прочный корпус и пассажирами на своём родном «железе» 23 октября 1973 года прибыл в Северодвинск. «К-1» была поставлена в сухой док. Дмитриев со своим экипажем слинял в Западную Лицу. Наши ребята, ходившие с ними на БС, были отправлены в отпуск. Началась жизнь экипажа в условиях ремонта. В 203 ОБРПЛ произошли изменения с того момента, когда мы покинули её в конце 70 года. Я не нашёл того одноэтажного строения, где я представлялся Ивлеву, и столовой. Была построена новая столовая и пятиэтажная казарма для экипажей ПЛ. Бригадой командовал контр-адмирал Жильцов, сменивший Кольцова, снятого с должности за сгоревшую ПКЗ.

Михаил Демидович составил ремонтную ведомость. Нужно было менять все носовые торпедные аппараты, акустическую систему «Керчь». Нужно было, пользуясь моментом нахождения в ремонте, заменить 2 вышедшие из строя ионизационные камеры. Больше по работе аппаратуры управления и защиты реакторов замечаний не было. Конечно, это был внеплановый ремонт, и нам не обещали поставить всё заказанное немедленно. Мы вынуждены были ждать. Был снят документальный фильм для офицеров и адмиралов, к чему приводят ошибки в навигации. Мне кажется, что если бы на этом месте находилась другая АПЛ, а не «К-1», она простояла бы здесь очень много лет, не дождавшись ни гидроакустического комплекса «Керчь», ни торпедных аппаратов, ни тем более каких-то ионизационных камер, которые применяются только на реакторах стратегических АПЛ. Мы заказали их для того, чтобы заменить вышедшие из строя, не  разрезая прочный и лёгкий корпуса над реакторным отсеком. При плановой экономике, когда известно, сколько штук того или иного должен изготовить завод или предприятие, всё незапланированное отодвигается. Парогенераторы, установленные на «К-1» проработали к тому времени уже очень много часов, а задача была определить, при какой наработке они не выдержат и дадут течь.

Первые три месяца, как мы встали в док, не хватало офицеров, допущенных к дежурству по ПЛ. Кроме того, ежедневно должен был заступать дежурный по ГЭУ. Реакторы находились в работе более 3 месяцев, около 3 месяцев нужно производить теплосъём от них, иначе беда. В то время ещё неукоснительно выполняли требования ядерной безопасности, тогда менеджером Чубасом и не пахло, он ещё в песочнице ковырялся. К ПЛ провели специальный трубопровод для забора морской воды и работающими насосами ПЛ охлаждали реакторы. Поскольку меня совершенно не завлекал город и казарма, где находились и офицеры, я согласен был дежурить через день по ПЛ, а сменившись, дежурить по ГЭУ. Петька Степанов тоже был не против такого, и мы вообще не появлялись в казарме больше 2 месяцев. Я запамятовал, когда он прибыл на «К-1». Мы были с ним одногодками, но до поступления в Высшее Военно-Морское училище он успел поплавать по Оби. Это его не устраивало, его влекли ядерные реакторы и ширь Океанских просторов. Он родился в тельнике, всегда просил побрызгать на грудь, так как без моря не мог. Мы с ним ежедневно менялись дежурствами и даже привыкли. Это продолжалось до тех пор, когда начпо бригады решил посмотреть своими глазами, что за ПЛ стоит в заводском доке с развороченным носом. Уже видели все, а он нет. Был выходной день, я был дежурным по ПЛ и получил доклад от вахты, что в док прибыл начпо.

Я спустился па стапельпалубу, представился ему, спросил цель его прибытия, доложил, что л.с. на корабле нет и проводил его к носовой части ПЛ. На нос ПЛ можно было смотреть бесконечно долго, такое не каждому и не каждый день дано видеть. Он полюбовался и убыл. На следующий день меня вызвал в казарму командир, видимо начпо что-то не приглянулось. Я прибыл, и мне было выделено время для приведения внешнего вида в порядок. Я несколько месяцев не был в казарме, а командир на ПЛ. На ПЛ вообще не проводилось никаких работ, стояли и ждали, когда нам отольют, откуют, изготовят заказанное. За это время у меня отросла приличная борода. У меня был ватник, если бы я его выбросил, его никто бы не поднял. Конечно, начпо, впервые увидевший такого в шапке с повязкой на рукаве,  с пистолетом и с бородой, был удивлён, что такое возможно, и где? В его бригаде. Он понятия не имел, что в пункте постоянного базирования АПЛ, такой внешний вид у всех, в том числе офицеров, только без бороды. Это в телевизоре они в канадках пилотках и при галстуках. Ему не понять, почему командир ПЛ, вернувшейся с БС, в разгар лета докладывает командующему в шапке не чёрного, а какого-то непонятно-рыжего цвета с зелёным крабом, набранным из нарукавных звёздочек своими руками ещё лейтенантом. Я подправил бороду, подстригся, сфотографировался и сбрил её. Вообще, подводникам запретили отпускать бороду, и не потому, что это некрасиво, а потому, что между маской дыхательного аппарата и кожей головы может остаться из-за бороды щель. Калашников разрешал отпускать бороду на БС с условием, после конкурса бород перед приходом в базу эти бороды будут уничтожены.