Текст книги "Сеть"

Автор книги: Александр Щеголев

Соавторы: Александр Тюрин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

– Пришелец, – слабо предположил я. – Из космоса.

Человек вежливо рассмеялся.

– Вы меня обижаете, я такой же сын нашей страдающей планеты, как и вы. Как вы все. Только я волшебник, добрый, разумеется.

Звать на помощь? – подумал я, мысленно хихикнув. Бесполезно. Прыгать в окно – шею ломать. Успокаивать опасно: говорят, психи от этого звереют… Неужели все так просто – дурацкий разговор и всякие странности?

– Ловко вы мне поставили диагноз! – голос его вдруг забурлил, зазвучал, наполнил комнату до краев. – Душевнобольной, и точка! Может быть, вы и правы, но это не важно. Сейчас не важно все, кроме нашего разговора… Да, я добрый волшебник. Вдумайтесь. Волшебник – тот, кто делает невозможное. Я делаю невозможное, правда способами, отличными от традиционных сказочных. Моя колдовская сила заключена в живых человеческих словах, ими я творю чудеса. Я открываю людям глаза, а это, безусловно, чудо доброе. Такие, как я, были всегда, и всегда мы были необходимы, но и всегда мы были чужими. Нас травят, нам ставят диагнозы, нас высылают, гноят или закапывают. Отнимают волшебное оружие, затыкая рты, глуша несанкционированные голоса воплями о морали или о бдительности. Если требуется, у нас рвут языки. Но мы есть и мы будем. Средства массовой информации для нас закрыты, поэтому мы ходим по людям. Кто-то ведь должен пугать людей правдой…

Так он мне сказал, и его внезапно выплеснувшаяся страсть произвела на меня некоторое впечатление. Видно было, что он может говорить на эту тему долго и красиво.

– Впрочем, хватит пустых рассуждений, – завершил он монолог. – Кто я такой, мне, к сожалению, не Удастся объяснить, а вам – постичь.

– Надеюсь, вы не паук, – небрежно пошутил я. – Судя по всему, моя кровь вас не интересует, а это главное. Имейте в виду, кровь я не дам.

Он не обратил внимания, прибавил:

– Можете называть меня просто «Лекарь». Такова моя профессия… хм… моя бывшая профессия. Удовлетворены?

– Очень приятно, – кивнул я ему. – Но в самом деле, давайте кончим болтать. Пока что из вашего сверхважного разговора для меня прояснилось только одно – почему вы боитесь чужих глаз. Я бы на вашем месте тоже боялся.

– Я боюсь за вас, – ответил он мне. – За вас, Саша… Значит, мы остановились на том, что плесень должна осознать свой вред.

– Да, именно на том. Я, кстати, уже понял, что я плесень. И знаете, от этого не чувствую себя нравственно чище. Мне хочется в уютный номер с женщиной. И вообще, я спать хочу.

– Подождите, выводы после. Итак, плесень надо перевоспитывать. Но это невероятно сложное дело! Во-первых, процесс перевоспитания требует индивидуального подхода, что отнимает массу времени. Во-вторых, даже при индивидуальном подходе не всегда удается достигнуть успеха. Когда у меня бывают удачи в двух случаях подряд, я сам считаю это чудом. А в третьих, у большинства процессы плесневения зашли слишком глубоко: с ними работать не только бесполезно, но и опасно. Все это приводит к тому, что наша деятельность неэффективна. Пока занимаешься одним человеком, вырождаются миллионы. Миллионам не докажешь, что они плесень, – растопчут. А доказывать каждому в отдельности неэффективно. У нас есть надежда на медленную лавину, когда любой сдвинутый с места камешек увлекает за собой пару камешков, лежащих рядом, но пока это всего лишь надежда… Успокойтесь, Саша, я заканчиваю… Так вот, кроме мягких форм борьбы за цивилизацию существуют и другие, менее красивые. Хотелось бы думать, что до этого не дойдет, но, вполне вероятно, когда-нибудь придется заняться чисткой.

– Как? – не понял я.

– Очень просто. Счищая с порченой булки отвратительный белый налет, можно добраться до свежего, хорошего слоя. Вот, собственно, и все, что я имел вам сказать.

Он встал.

– А теперь ступайте, сударь. Уверен, вы хорошо запомнили наш разговор.

– Подождите, – сказал я ему. Меня переполняло недоумение. – Как это «ступайте»? Неужели вы мне так и не объясните эту дурацкую ситуацию? Тем более ваша лекция закончилась!

– Опять никчемный вопрос, – устало сказал незнакомец. – А ведь я объяснил ситуацию предельно ясно. Вы умный парень, Александр. Зачем же вам нужно, чтобы я разжевывал очевидные вещи?

– Слушай, Лекарь, или как там тебя! – я наконец взбунтовался. – Твои очевидные вещи пахнут каторгой. А я сам – последний кретин. Потому что слушал!

– Упрямый вы человек. Если захотите, приходите завтра утром. Если захотите по-настоящему.

«И если застану здесь кого-нибудь», – добавил я мысленно. Не надо принимать нас за простачков, товарищ философ.

Поднялся и молча направился к выходу. Колдун по имени Лекарь стоял неподвижно, провожал меня взглядом. Почему-то было ясно, что глаза у него голубые – мучительно, одуряюще – а впрочем, в комнате кроме его сверкающих глаз ничего больше не осталось. Когда я взялся за дверную ручку, он загадочно произнес напоследок:

– Удачных вам снов. И пожалуйста, не обольщайтесь. Вы – один из них.

Завораживающий луч снова бил мне в лицо – нет, в самые мозги! Я поспешно захлопнул дверь и прислонился к стене рядом. В коридоре горел яркий свет, было очень тихо, спокойно, и эта ночная умиротворенность безликих гостиничных кишок не шла ни в какое сравнение с сумасшедшей атмосферой номера. Возвращение из фантасмагории в реализм. В пустую, но безопасную прозу нашего пустого, но нового века… Душа постепенно прояснилась, ее начали заполнять вполне нормальные эмоции. Нелепо получилось, – думал я, утомленно прикрыв веки и массируя пальцами влажный лоб. – Признаемся честно – влипли в идиотскую историю. Вломились в чужую спальню, нарвались на грязного кретинообразного старикана, предсказывающего всяческие ужасы, разыграли с ним сценку из дешевого боевика… Я с неприязнью посмотрел на табличку, привинченную к двери. Номер был действительно не мой. Число, которое здесь стояло, было другим – настолько другим, что в нем не оказалось ни одной цифры, совпадающей с номером моих апартаментов. «215» – блеклый кусок меди, образец местной чеканки. Второй этаж… Мистика! И кой черт меня понесло сюда?

Я уже догадывался, что все не так просто. Вовсе это не «грязный старикан», вовсе не случайна наша с ним встреча, и далеко не бессмысленны его разглагольствования о плесени. Есть в нем что-то страшное и одновременно – удивительно светлое. Некая мощь, заставляющая безгласно тянуться к нему, дающая покой, дурящая голову беспричинной уверенностью. Добрый волшебник… С нечистой силой связался, – усмехнулся я, – не иначе, слишком уж странный запашок имеет это приключение. Хотя вряд ли нечистую силу беспокоит гибель цивилизации.

Мой настоящий номер был на третьем этаже. В противоположном конце здания. Я добрел до него, вконец растерзанный сомнениями, остановился и тщательно сверил цифры на медной табличке с цифрами на жетоне. Хватит с меня на сегодня сюрпризов! Настенные часы около выхода на лестницу показывали час тридцать. Что ж, времени вполне достаточно для полнокровного отдыха. Я улыбнулся, усилием воли вызвал предвкушение приятной ночи и толкнул дверь – на этом мой богатый событиями вечер закончился.

4. Ночь

4.1 кассета из блока «Пятый», служебные переговоры по делу «Миссионер», гриф «Совершенно секретно»

– Мой полковник! Свобода – наше знамя!

– Процветание – наша цель!

– Двадцать шестой по вашему приказанию прибыл!

– Вольно, двадцать шестой. Предстоят серьезные дела, сбросьте предписанную тупость. Проходите. Садитесь. Соберитесь с мыслями.

– Слушаюсь. С чем-чем собраться?

– С мыслями.

– Знакомое слово.

– Капитан, мы шутки ценим, но шутить не любим.

– Я полное ничтожество, мой полковник!

– Сядьте, я сказал! Не мельтешите. Вы упоминали вчера о каком-то осведомителе в гостинице «Возрождение».

– Да, хозяин. Когда я докладывал вам об истинном значении слова «центрфорвард», я дополнительно сообщил, что в этой гостинице работает мой человек.

– Не нужно напоминать мне о ваших заслугах, капитан. У меня хорошая память. Завтра вы получите премию в размере ежемесячной взятки, которую вам во вверенном квадрате подносят содержатели притонов.

– Что вы, хозяин, какие взятки? Вы шутите, хозяин…

– Я шутки ценю, но шутить не люблю, уясните наконец.

– Я полное ничтожество!

– Вольно, вольно. Не пугайтесь, сотрудники Отдела надзора завалены более срочными делами, чем изучение ваших доходов. Что касается приказа о вашем премировании, то я подписал его пару часов назад.

– Служу трудовому народу!

– Мы говорили об осведомителе. Кто он?

– Ночной дежурный. Опытный работник.

– Ночной дежурный… Прекрасно! Подходит как нельзя лучше. Теперь… Надежен ли он?

– Вполне надежен. Истинный гражданин. Правда, в моральном смысле он не очень… я хочу сказать, не совсем нормален.

– Пустяки, у нас демократия.

– Ха-ха, я тоже так считаю, хозяин!

– Меня вот что интересует… Он не наркоман? «Духи», «стекло»? Не употребляет?

– Ни в коем случае.

– Важно, чтобы умишко у него работал без фокусов. От вашего дежурного сегодня многое зависит.

– Мой осведомитель наблюдателен, ненавидит вонючих бунтарей. О пауках ничего не знает, естественно.

– Ну еще бы! А вы-то сами что о них знаете?

– Только то, что мне находит нужным сообщать мой полковник.

– Значит, вы тоже ничего не знаете. Как и я. Разве можно что-либо выяснить, допрашивая кретинов в девятой комнате?

– Эх, люблю работать в девятой комнате, хозяин.

– Все мы люди. Я вас понимаю, капитан. Итак – о деле. Генерал приказал взять объект. Сделать это предстоит вашей группе, двадцать шестой, поскольку именно вы являетесь хозяином осведомителя в гостинице. Кроме того, это ваш квадрат. В случае удачного исхода вы станете двадцать четвертым.

– Всецело ваш, мой полковник!

– Итак, паук сидит в гостинице. Он активно действует, ваш внезапно спятивший преподаватель музыкального училища отлично доказывает это. Кстати, капитан, ребята из вашей команды просто молодцы. Поймать такого важного свидетеля да еще заставить его членораздельно говорить… Таксиста нашли с фантастической скоростью! Поощрите их достойно, не скупитесь.

– А что дальше делать со стариком?

– Держать, конечно. Покажем его нашим гипнологам – возможно, они сумеют вправить ему мозги.

– Понял.

– Пройдем к карте, капитан. План действий окончательно сформирован. Ваша группа расположится вот здесь. Прямо по проспекту Первого Съезда можно очень быстро доехать до гостиницы. И объект вряд ли сможет вас засечь – расстояние слишком большое. Отправитесь на этот пост сразу после окончания инструктажа. Рацией пользоваться категорически запрещаю, если понадобится связь, звоните по телефону. Рацию держите постоянно включенной и настроенной на мою личную частоту. Там будет передаваться тиканье часов – специально для вас, чтобы не было ошибки при настройке. По косвенным данным, у пауков есть слабое место, которое мы попытаемся использовать. Пока он генерирует помехи установленного спектра, взять его невозможно, он находится в полной боевой готовности. Но как только излучение прекратится, служба пеленгации немедленно сообщит мне об этом, и я передам вам по радио условный сигнал – звонок будильника. Вы должны ответить мне фразой: «Я проснулся, хозяин», а затем мчаться в гостиницу. Там вам предстоит решить главную задачу – найти и арестовать объект. Задача сложна. Начнете с того, что допросите своего осведомителя. Вы говорили, он ночной дежурный, да? Пусть укажет на всех мало-мальски подозрительных клиентов, пусть он доложит о каждом подробные сведения, которые вы должны в кратчайший срок проанализировать. В результате нужно вычислить, в каком номере поселился паук. Опорные данные об объекте: это мужчина пожилого возраста, внешность его без особых примет, даже нарочито безликая, живет в номере один, не пользуется услугами профессионалок, поселился не раньше недели назад и не позже, чем вчера. Запомнили? Утром он должен спать, по косвенным данным, пауки ложатся спать именно утром. Возьмете его тепленьким. Я дал вам туманные ориентиры, поэтому рекомендую смелее доверять вашей интуиции истинного патриота. Таков план действий. Надеюсь, у вашего осведомителя глаз опытный, и в кругу подозреваемых объект окажется обязательно. Пусть круг подозреваемых будет как можно шире. Если явного кандидата в пауки не обнаружится, берите несколько человек. Самое главное – быстрота. Инструкции ясны? Или есть вопросы?

– Зачем паук сидит в гостинице? Какая у него цель?

– Мальчик мой, нам бы самим это знать! Делает зачем-то из нормальных людей вонючих бунтарей… Послушайте, капитан, ваш вопрос странен. Он не имеет никакого отношения к поставленной задаче.

– Я глуп, мой полковник! И я ненавижу проклятых пауков!

– Хватит бить себя в грудь, давайте по делу.

– Виноват, хозяин. Разрешите объясниться?

– Времени в обрез… Вас что-то беспокоит?

– Понимаете, трудно работать в полной темноте. По своей территории я владею абсолютной информацией, я так привык, так организовал работу. Вот, например, совсем недавно объявилась новая группа, а мы уже имеем на нее исчерпывающее досье. Главарем там некий Балабол – малая вошь, дешевка. Я планирую использовать его стандартно… Виноват, отвлекся. А об этой «Миссии» ничегошеньки не знаю. Не только – кто они, но и чего добиваются. Революцию готовят? Может, пауки засылаются к нам гуманистами?

– Бросьте, двадцать шестой, бросьте. Они в гуманистическом блоке действуют еще покруче, газетам здесь можно верить. Там своя специфика… Так что вас все-таки беспокоит? Изложите спокойно.

– Противно, хозяин. В самом деле чувствую себя мальчиком. Как можно работать, не зная ровным счетом ничего, кроме того, что паук – это враг, что кретины – это предатели и что их нужно вылавливать! Одни версии, тысячи идиотских версий. По-моему, наши аналитики зря пьют казенный спирт. Скажите, хоть один паук когда-нибудь попадался?

–. Все, двадцать шестой. Вы мне надоели. Я понял: вы просто боитесь провалить операцию и заранее готовите себе оправдания. Я точно изложил ваши сомнения? Учитесь у меня краткости.

– Нет! Я боюсь другого, что… э-э…

– Теряем время, капитан. Есть вопросы по существу операции?

– Будет ли оцеплен квадрат?

– Нет. Во-первых, объект может иметь кого-нибудь на подстраховке, во-вторых, если вы его упустите, это не поможет.

– Какой препарат ему вколоть? Обычный или…

– Да, чуть не забыл! Прямо сейчас зайдете к химикам, там какое-то новое зелье есть, возьмете. Хотя лично я уверен, что на это чудовище никакая психохимия не подействует. Вам надо обязательно успеть затолкать его в экранированную машину до того, как он всем мозги свернет… А инъекцию, конечно, сделайте на всякий случай, сделайте.

– Вдруг помехи не исчезнут, и условный сигнал от вас не поступит? Что предпринимать тогда?

– Ерунда, капитан. Такого не может быть. В конце концов, они не машины. В крайнем случае генерал приказал сбросить на гостиницу бомбу. Вот прекрасный выход – взорвать сучье логово!

– А кто будет платить владельцам?

– Успокойтесь, Игорь. Первый иногда позволяет себе шутить. А нам шутить некогда. Алло! Алло! Диспетчерская? Говорит пятый. Спецмашину к моему подъезду. Хозяином группы назначен двадцать шестой. Все… Так, капитан, больше вопросов нет?

– Нет, Клим Борисович.

– Идите. Приступайте к выполнению задания.

– Слушаюсь, мой полковник! Свобода – наше…

– Я сказал – идите! Болтун.

4.2 РЕТРАНСЛИРУЕМЫЙ СИГНАЛ, источник «Сырье», гриф «Свободный эфир»

Проснулся, как от толчка. Резко, сразу. Было темновато, еле видно вырисовывалась пошленькая обстановка номера. Скосил глаза на окно: в городе занималось утро.

Дико болит голова, просто выть хочется. Странно, с чего бы это? Пить-то вчера пил, но к тому времени, как улегся в постель, давным-давно протрезвел. Может быть, перенервничал в номере этого заплесневелого психа? Не знаю… Хотя, какой он псих, он говорил вполне разумные вещи. Насчет плесени, насчет гниения общества. Точно! Вот я, например, родился, – плод родительской ошибки, – жил, как мог, как хотел, сдохну когда-нибудь. А что я за это время сделал полезного обществу? Да ничего! Действительно, расшибусь в своей сверхскоростной железяке, вот тогда будет от меня польза. Граблю на досуге прохожих, взял пару-тройку магазинов. Что ни говори – плесень, и не больше того. И ведь все так! Все, кого я знаю, плесень. И все, кого они знают, тоже плесень. Все мы плесень, и никто из нас ничего путного не сделал в жизни. Так с чего обществу развиваться, с чего идти вперед? Если никто не приносит обществу пользу, то оно будет стоять. Или организованно двинется назад, к каменному веку. Затем подгниет и рухнет. Верно этот тип говорил. Здорово его, видно, приперло, если пошел проповедником по людям. Повернутый, точно. Волшебником добрым себя называет… И чего я проснулся? Да еще башка трещит невыносимо. Сейчас бы хорошую дозу – как рукой сняло бы. А где ее взять? У этой дуры в номере, кроме фруктовки да аристократических шипучек, ничего не нашлось. Впрочем, нашлась кровать. Большая, мягкая, нагретая. Согласно последним научным данным – именно то, что нужно уважаемым гражданам свободной страны. Очень удобно, когда поступаешь по науке: все у тебя получается культурно, интеллигентно и чисто… В общем, живем мы в разврате и подохнем там же. Если и суждено нашему пакостному миру познакомиться с какой-либо очередной зверской пакостью, то выползет она снова отсюда, из теплой постельки… Интересно, спит моя милая дамочка? Или тихо думает о вырождении цивилизации?

– Эй, – прошептал я, – с добрым утром.

Ни звука в ответ. Дрыхнет, значит. Утомилась со мной, бедняжка. Странно она как-то спит – не шевелится, не сопит, словно бы и не дышит. Я вяло двинулся и протянул под одеялом руку. Не знаю, зачем сделал это. То ли хотел разбудить ее, то ли хотел убедиться, что она рядом. Сначала я ничего не понял, а затем вдруг услышал одинокий беззащитный воплик – мой собственный. Женщина, лежавшая в постели, была холодна, как ледышка. Температура ее тела, по-моему, была ниже комнатной. Банальный труп. Умирая от ужаса, я отшвырнул одеяло, соскочил с кровати и попытался зажечь свет. Попытался, потому что свет не горел, и как я ни щелкал выключателем, он не зажегся. Тогда я схватил с туалетного столика спички, наклонился над кроватью и зажег одну. В призрачном пламени я увидел такое, от чего сердце мое сбилось с такта, а вдох застрял в горле. Да, женщина была мертв?. Но как мертва! Ее ухоженное личико, плодово-ягодная грудь, живот, ноги, все тело было покрыто омерзительными белыми пятнами. Плесень! Содрогаясь, я провел пальцами по сырой склизкой коже, и мне стало очень страшно. Кошмар какой-то…

Спичка погасла. Я бессильно опустился на остывающее ложе и посидел некоторое время, обхватив голову руками, пытаясь удержать разбегающиеся мысли. Потом встал, прошлепал босиком к окну и выглянул. Улица была пуста. Слепыми глазницами смотрели вышибленные витрины «Бутсы», не мерцали призывные надписи над входом, не горело освещение внутри. Кафе было таким же темным, как мир вокруг, таким же безжизненным. Неподалеку застыла искореженная машина, врезавшаяся в стену дома. Из распахнутой дверцы вывалилось подобие человека, заросшее белесой дрянью. Боже всемилостивый, что это творится!

Из коридора донеслось постанывание. И слабые неровные шажки. Не помня себя, я выскочил в прихожую, стал торопливо дергать ключом, жаждая закрыться, но он заклинился в замке, не двигался ни в одну, ни в другую сторону. Тогда, задыхаясь от яростного страха, я навалился спиной на дверь и уперся ногой в косяк туалета. Нервы были на пределе. Снаружи кто-то брел – спотыкаясь, тяжко шаркая, шлепая ладонями по стенам, шумно скуля, стучась ко всем подряд… Я затаился. Идущий ткнулся ко мне и проследовал дальше. Вскоре шажки оборвались, очевидно, человек упал и решил не вставать, и сейчас же там зашлись криком. Смертельная обида слышалась в этом крике, впрочем, он длился недолго – превратился в хрипение и затих, будто обломился.

Переведя дух, я отошел от двери. Тут обнаружилось, что одежды на мне никакой, а в номере убийственно холодно. Я еще раз попытался зажечь свет, убедился, какое это бессмысленное занятие, и тогда, осторожно присев на кровать рядом с заплесневевшим трупом, принялся одеваться.

Что происходит? – вертелся в голове только один вопрос. Светопреставление? Нет, пора отсюда сматываться!

Снова выглянул в окно. Разбитый автомобиль начал плесневеть сам: налет появился на крыше салона и капоте… Черта с два отсюда слезешь. Увы, ржавой водосточной трубы, спасительницы счастливых киногероев, в помине нет. Остается единственный путь – тот, которым пришел сюда… Достав из кармана сумки фонарь, я тщетно пощелкал кнопкой. Он не работал. На сей раз мой старый верный помощник меня подвел. Бред… Ладно, обойдемся без помощников. Я подкрался к двери и прислушался. Тихо. Господи, благослови… Затаив дыхание, приоткрыл дверь и скользнул в коридор.

Было темно, как в могиле. Как у насреддина в мозгах, – усмехнулся я мимоходом. Отовсюду неслись глухие всхлипывания, сильно пахло болотом. Я поморщился, нащупал стену и стал пробираться к выходу на лестницу. Он должен был быть где-то рядом, буквально через два десятка шагов. Но здесь оказалась целая россыпь больших мягких валиков! Я запутался в них, с грохотом упал – я слишком торопился – и только упав, понял: это не валики, это люди… Вскочил сразу, не успев насладиться своей догадливостью, потому что из глубины коридора на меня надвигалась тень. Откуда в темноте тень? Даже не тень, просто чернота. Я вжался в стену, растекся по ней и замер, совершенно не двигаясь. Ни единой мысли уже не было, был только ужас. Чернота вырастала бесшумно, неотвратимо, вот она вокруг меня, щекочет лицо зловонным дыханием, трогает руки влажными щупальцами, вот она во мне… Все кончилось так же неожиданно, как и началось. Дико визжали этажом выше, вопили рядом в номере, кто-то стонал у меня под ногами. Уже привычно, уже не страшно. И я побрел вперед по коридору (когда же он кончится!), спотыкаясь о бесчисленные человеческие тела (проклятье, набросали тут!), меня выворачивало от тошнотворного смрада (откуда он взялся в благоустроенной гостинице!), а в голове трепыхалось, пульсировало, рвалось: что происходит?.. Лестница. Милая моя, желанная, наконец-то, я же шел к тебе вечность…

Здесь было светлее: в пролетах между этажами имелись окна, выходившие во дворик. Одно стекло в окне третьего этажа было выбито, из него тянуло прохладой и сыростью. Сбежав по ковровой дорожке, покрывающей лестницу, я оказался возле окна. Внизу лежало скрюченное тело, на котором рос кустарник зеленоватой гадости. Меня благополучно вытошнило на подоконник, и я продолжил путь.

Холл был пустынен, огромен, нем. Гулко ступая по кафельному полу, я направился к выходу. Я старался пересечь открытое пространство поскорее – неприятная формальность перед прыжком на свободу. Вонь была менее ощутима: заплесневевших трупов здесь не оказалось. Дойдя до места, я приостановился, сквозь мутное стекло полюбовался на скверик, зачем-то оглянулся и решительно толкнул дверь. Она не открылась. Она была неприступна, как Кремль, и сколько я ни тряс ее – не поддалась. Тогда я снял с ноги ботинок, закрылся рукой, размахнулся и шарахнул изо всех сил по стеклу. Не знаю, что я ожидал, наверное что угодно, кроме происшедшего. Стекло осталось целым. Куда там, оно даже не шелохнулось, не звякнуло. Ботинок отскочил, как от резины.

– Бесполезно, – раздался сдавленный голос.

Я вздрогнул. У меня случилась конвульсия. Наверное, так чувствуют себя в момент удара электрическим током. В голове зазвенело, даже сердцебиение на секунду забылось, дало сбой. Голос несся из того угла, где размещались шахматные столы. Их было три штуки – оригинальные большие столы, играть на которых приходилось стоя – фигурами сантиметров по двадцать в высоту. Я подкрался и под самым дальним обнаружил ночного дежурного. Он валялся в куче лакированных черно-белых деревяшек. Его почти не было видно, да я и не жаждал смотреть на эту падаль: судя по всему, плесень уже добралась до него.

– Почему? – опасливо спросил я . – Почему бесполезно?

– Ничего не выйдет, – глухо сказал он. – На первом и на втором этажах стекло не разбить. На третьем можно…

– Как же отсюда выбраться?! – вскрикнул я.

Он засмеялся, это было невыносимо.

– А никак, – сказал он, резко оборвав веселье. Меня вторично пронзил электрический разряд. В здешнем воздухе было слишком много электричества.

– Ваша дочь, – вдруг вспомнил я. – А где она?

Он помолчал, – очевидно, вникал в смысл вопроса.

– Там, – ответил непонятно. – Поглазейте, если хотите.

И я отошел.

Девочка нашлась в закутке, именуемом «Служебное помещение». Жалким, укутанным в одеяло комком плоти она забилась в щель между топчаном и каменной стеной. На ее сизом лице неподвижно стыло вечное дурашливое выражение, а некий шустрый паучок уже успел приспособить беспомощно повисшую ручонку в качестве балки своей паутины. От нее тоскливо веяло гнилью. Кошмар, кошмар, кошмар… Я бросил догоревшую спичку, задернул занавесь, после чего вернулся к шахматным столам. Я вернулся задать последний вопрос.

– Это что, везде такое?

Дежурный хрипло подышал.

– Да, – с трудом произнес он. – В номерах, в городе, в стране. Я тут послушал «Маяк»… пока радио еще работало… Удивительно, что вы держитесь.

Я! – обожгла меня мысль. – А как же я! С трепетом поднес руки к глазам. Я не был исключением. С ужасом я увидел, что они покрыты светлыми пятнами и тут же ощутил (раньше было не до того), что тело мое распирает изнутри непонятная ноющая боль, буквально все кости ломит, а сам я – грузный, немощный, дряблый.

– Да что же это? – шепнул я, холодея. – Опять мор? Вирус какой-нибудь…

Дежурный услышал.

– Наказание за наши грехи, – проговорил он. – Наказание… за грехи…

Он завыл. Он харкал воем, как кровью, – гнусно, бесстыдно, – бывший человек словно выдавливал из себя всю грязь, что еще тлела в нем, и только когда я добрел до лестницы, звуки эти угасли. Было ясно: под шахматными столами никого больше нет. Наказание за грехи, – тупо стучало в висках, синхронно с шагами. Неужели правда? Я уже точно знал, куда нужно идти, и мне безумно не хотелось это делать, но я не мог иначе.

В 215-м номере горел свет. Ударил в глаза, вызвал краткий шок. Я вошел, беспомощно щурясь. Волшебник по-прежнему сидел в кресле за журнальным столиком, черты его лица неуловимо расплывались, фигура казалась пугающе зыбкой.

– Сволочь! – крикнул я ему. – Накликал заразу своей болтовней!

Он медленно поднял голову. Точнее – то беспорядочное наслоение темных пятен, что было на месте головы. Разум подавляло ощущение нереальности.

– Это чистка, – спокойно ответил он.

– Какая чистка? – не понял я. – Нельзя по-человечески сказать?

И вдруг до меня дошло: «Если счистить с порченой булки отвратительный белый налет…» А детей за что! – хотел возмутиться я, но этот колдун опередил:

– Цивилизацию надо спасать любой ценой, – звонко объявил он и отвернулся. Разговор был окончен. Я понял, что делать мне здесь больше нечего, что место мое на полу вместе со всеми, – и я вышел, шатаясь, в коридор и побрел. Куда? Безразлично. Меня била тугая дрожь.

Цивилизацию надо спасать любой ценой, – сказал он. Ценой меня. Ценой дежурного с его давно погибшей дочерью. Ценой всех нас. Теперь мы плесень в буквальном смысле, и теперь мы знаем, что мы такое… Поздно, слишком поздно. Мы не имеем права жить, общество должно освободиться от нас, стряхнуть этот тяжкий груз. Любой ценой… Ноги меня не держали, еле двигались, не желали подчиняться и очень болели. Вообще все тело болело и отказывалось подчиняться, оно уже не было моим, оно принадлежало чему-то загадочному, жуткому, становилось плесенью, потому что не имело права быть ничем иным, только куском гнили, смердящим куском болотной гнили, который годен лишь для удобрения почвы под будущие посевы. Так надо, – думал я, падая на мягкое. Вероятно, на диванный валик. Так надо обществу. Цивилизации. Так надо нам самим. Это ведь почетно – ценой своей дерьмовой жизни спасти цивилизацию… Проклятье, как больно!

Руки безвольно раскинуты в стороны, голова запрокинута назад. Удобная поза умершего человека. Глаза открыты. Или закрыты? Впрочем, неважно. Все неважно, кроме нашего разговора… Диванный валик подо мной слабо елозит, кряхтит басом… Ну зачем, зачем! Зачем боль, почему нельзя было сразу, для чего страдание? Для нас самих?..

Чистка. Идет чистка, марширует. Радуйтесь – наш заплесневевший мир очищается. От нас очищается, от балаболов, мясорубов, лошаков, от ловкачей, тихонь, вежливых барменов. От александров, очевидно, тоже. Веселитесь, бейте в ладоши: мы бьемся в последних судорогах. Отвернитесь или закройте глазки, чтобы не вытошнило – незачем смотреть на такую мерзость… Останутся только люди. Душой щедрые, милосердные, чистые – ну прямо как в книгах. Наши же останки закопают в землю поглубже и будут вспоминать о них с содроганием. Господи, если бы кто знал мои муки!

Что-то пыжом стоит в горле, жесткое, колючее, не дает открыть рот, мешает крикнуть. За что?! За что?! Ах, потому что я плесень? Но ведь Добрый Волшебник говорил, что осознавший свое ничтожество перестает быть плесенью! Ах, неважно? Все неважно, кроме нашего разговора… А если чистка коснется всех? Вдруг среди двуногих существ, расплодившихся по нашему бескрайнему миру, вовсе нет людей? Вы об этом подумали? Я вас спрашиваю, об этом вы подумали!

Как жарко…