Текст книги "Барон Семитьер: Мясорубка (СИ)"

Автор книги: Александр Полефф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Это случайно не тот Шпаннер, у которого родилась идея создавать гигиенические принадлежности из трупов заключенных в лагерях?

– Практически. Тем изобретателем был его отец. Впрочем, как я понимаю, яблочко недалеко укатилось от плодоносного дерева.

– То бишь, наша первая идея, что в этом деле замешан национализм, не была ошибочной?

– Как видишь, нет. Соответственно, сам понимаешь, на квартире у Фалюшей нам нужно брать Шпаннера живым.

– Он слишком осторожен, чтобы доставлять и резать простолюдинов самому. Вероятнее всего, к нам явится его сообщник.

– Ну, это не проблема. После допроса он выдаст всех остальных членов банды.

– А вот тут, Франсуа, я сомневаюсь. И я даже не удивлюсь, если Хуссейн использовал Мясорубку, буквально, втемную. Поймать гениального и одновременно – безумного хирурга на крючок не так и сложно. Убедить его в том, что он не просто убивает, а спасает жизни людей. Впрочем, вскрытие покажет, не правда ли?

***

Лютен, хрипя от натуги, втащил многострадальное инвалидное кресло с сидящей в нем Розой на второй этаж, толкнул дверь. Та со скрипом отворилась. Дворецкий обернулся к девушке:

– Во время последнего визита вы оставили замок не запертым?

Та отрицательно покачала головой. Слуга нахмурился:

– Значит, гости уже внутри и дожидаются нас. Не делайте резких движений, я справлюсь с ними сам. Но в случае чего – сами понимаете...

Он сбросил с плеч крылатку из дешевой плащевой ткани ей на колени, оставшись в обтягивающем тело черном трико. Стараясь шагать как можно более тихо, Лютен заглянул в комнату. Несмотря на царящий внутри квартиры полумрак рассмотреть двоих затаившихся там мужчин было не сложно. Один из пришельцев держал дверной проем под прицелом допотопного арбалета.

Лютен пригнулся почти до самого пола и, совершив умопомрачительный кувырок, влетел в комнату. Роза услышала треск дерева: застигнутый врасплох злодей нажал на спусковой крючок и толстый арбалетный болт вонзился в дверь. Девушка завизжала.

Не обращая внимание на ее крик, коротышка вскочил на ноги, подпрыгнул, будто мячик, и, словно обезьяна, взобрался на плечи одному из нападавших, схватив его за шею. Тот извернулся и замахал руками, силясь стряхнуть Лютена с себя. Как чиносский акробат, чье выступление Роза однажды видела в цирке, дворецкий взвился в воздух и нанес арбалетчику удар по голове сразу двумя ногами. Тот рухнул на грязный пол кулем с несвежими овощами.

Спустя секунду дворецкий снова был на ногах.

– Пьер, берегись!

В руке у второго нападавшего тускло сверкнуло узкое лезвие рыбацкого ножа – навахи. Не дожидаясь, когда коротышка атакует, пришелец мощно, без замаха, врезал Лютена ногой в лицо. Тот отлетел к стене, сильно ударившись о комод, но тут же вскочил, не проронив при этом ни звука.

Взревев словно бык, бандит умело отвел руку с ножом за спину и бросился на дворецкого. Когда их разделяли всего пара шагов, Пьер подхватил маленькую табуретку и швырнул ее в лицо противнику. Стоило тому замедлиться, как Лютен упал на спину, каким-то чудным образом оттолкнулся от пола и, словно пушечное ядро, ударил нападавшего ногами в грудь. Сила толчка оказалась настолько велика, что тот вылетел в окно вместе с рамой.

Дворецкий поднялся на ноги и победно посмотрел на Розу. Этого мгновения хватило на то, чтобы оставшийся незамеченным поверженный арбалетчик успел ослепить Лютена, набросив ему на голову пыльный мешок. Пьер попытался не глядя нанести удар, но промахнулся, получив в ответ целую серию тяжелых пинков. Пошатнувшись, дворецкий отступил, стремясь избавиться от мешающей обзору тряпки. Однако, нападавший явно не собирался этого дожидаться, а потому, разразившись бранью, схватил коротышку за горло.

От двери раздался выстрел. Подоспевшие Барон и Раффлз с изумлением увидели Розу, двумя руками сжимающую рукоять короткоствольного “Бульдога”. Дуло револьвера дымилось.

Семитьер поднял повыше масляную лампу, которая тусклым светом хоть немного озарила поле боя. Тяжело дышащий Лютен невозмутимо стоял у стены, отряхиваясь от пыли. Нападавший лежал у разломанного шкафа и стонал от боли – пуля попала ему прямо в верхнюю часть спины, по видимому, раздробив лопатку.

– Отличный выстрел, мадемуазель Фалюш, – похвалил Раффлз, перевязывая рану. – Чуть-чуть ниже или левее и допрашивать нам было бы некого.

Сейчас Роза, наконец, смогла рассмотреть того, кто пришел за ней. Им оказался типичный клошар – высокий, худой, с сутулой спиной. Рваный плащ, некогда зеленого цвета, висел на нем лохмотьями, а спутанная борода скрывала половину лица, оставляя на виду лишь крючковатый нос и мутные глаза.

– Лютен, ты меня удивляешь! Неужели твою шкуру сегодня спасла обычная девчонка? Стареешь, мон ами!

– Барон, не язвите. Если бы не ваш приказ брать живьем, они оба давно были бы мертвы. Я всего лишь старался не покалечить последнего настолько, чтобы с ним можно было разговаривать.

– А на кой черт ты дал Розе оружие?

Дворецкий пожал плечами:

– А что, зря? Как видите, все получилось очень даже неплохо.

Он повернулся к бледной, словно стена, Розе и церемонно поклонился:

– Тем не менее, я весьма благодарен мадемуазель. Если бы не она, мне пришлось бы туго.

Барон свысока глянул на сжавшегося в ком бродягу, перевел взгляд на Раффлза:

– Ну что, Франсуа? Будешь допрашивать его по закону, в участке? Или дашь возможность задать несколько вопросов мне?

Инженер-сыщик махнул рукой:

– Какой, к черту, участок? Время не ждет. Нам выйти?

Семитьер придвинул кособокий стул, порылся в своем саквояже и вытащил из него несессер. Перед глазами обезумевшего от ужаса клошара появились блестящие хирургические инструменты Свет лампы играл на на стали, отражаясь в перепуганных глазах бродяги. Барон смешливо повел носом и произнес самым вкрадчивым голосом, на который был способен:

– Ну что, дорогой друг? Не расскажете ли нам, куда вы должны доставить сию юную особу? Поверьте, лучше сделать это сейчас, пока от вас несет только лишь помойкой, а не кровью от многочисленных, и очень болезненных ран. Так что – говори. Или мне стоит начать с твоих пальцев?

Бородач застонал:

– Да что мне больше всех надо? Нас ждут возле центра переработки на окраине. Туда и привезти. Телега стоит на Танже – сразу за домом. Только не отдавайте меня этому живодеру! Лучше в тюрьму!

Раффлз покачал головой:

– Рядом с консервным заводом, Гведе. Ладно, пойдемте наружу. Этим идиотом пусть займутся патрульные. Мадемуазель Фалюш, будьте так любезны…

Роза убежала на угол, чтобы позвать обычно дежурившего там жандарма. Барон сунул руки в карманы и брезгливо потыкал ногой в труп второго клошара, лежащего на земле со свернутой шеей:

– Какие будут соображения, Франсуа? Если мы припремся в порт, наш жук шмыгнет в щель и затаится. Шерстить же весь район – придется собрать всех законников Лютеции.

– Мы не станем ничего прочесывать, Гведе. Мы выманим это отродье на белый свет и после арестуем. Я переоденусь в лохмотья этого… – он кивнул на клошара, – и отвезу Розу к месту встречи. Вы сможете добраться туда раньше меня, а потому постарайтесь не светиться. Просто наблюдайте. Пусть Хуссейн думает, что все идет по его плану.

Барон сжал губы и саркастически усмехнулся:

– Ты мне нравишься все больше и больше, Франсуа. Вот только, согласится ли наша юная Роза продолжить играть свою роль. Сейчас это может действительно оказаться опасным предприятием.

– Отец всегда говорил, что Фалюши никогда не останавливаются на половине дороги. Я буду с вами до конца! – в глазах девушки плескались одновременно решимость и ярость.

Могильщик совершенно серьезно подошел к ней и пожал ее ладонь:

– Вы самая храбрая дама Лютеции из всех, кого я когда-либо встречал. Я горжусь знакомством с вами!

Он обернулся к Раффлзу:

– Кстати, ты заметил, Франсуа, что я оказался прав? Мы вынудили Хуссейна начать играть по нашим правилам. А я всегда говорил, жадность – это именно тот порок, благодаря которому могут оступиться даже самые осторожные люди. Если честно, я до последнего хотел верить в то, что он пошлет своего доверенного человека, дабы попытаться убедить близких моей “дочери” в том, будто есть крохотный шанс на то, чтобы ее исцелить. Но нет, Хуссейн начал нервничать и отправил за нею пару недоумков, возжелавших решить вопрос силой…

***

Пятница, 10 марта. Около 23-00

Повозка медленно тащилась по рю Дормуа, переходящей в Шапель. Тяжелая бричка, запряженная старым битюгом, казалось, переваливается с колеса на колесо, стараясь оттянуть неотвратимое. Воздух был наполнен заводской гарью, тянувшейся с Сент-Уэн. Спустя практически час поездки впереди показалось листовое железо крыш района Порт. Сидящий на козлах инженер-сыщик Раффлз, одетый в ужасающие лохмотья и обмазанный для достоверности печной сажей и кровью нервно озирался по сторонам:

– Мадемуазель Фалюш, мы почти на месте. Вы готовы?

Девушка приподняла голову из телеги:

– Наверное. Если честно, очень страшно. Но я справлюсь.

– Не бойтесь. И я, и Барон – мы не дадим вас в обиду. Просто постарайтесь максимально хорошо сыграть свою роль.

Улицы между проспектом Не и кольцевым бульваром Периферик утопали во мраке и сырости. В этом районе, где город сдавал свои позиции перед дымными пустошами заводских окраин, воздух был тяжелым, пропитанным запахом ржавчины, угля и гниющих отбросов. Узкая дорога, вымощенная растрескавшимся булыжником, вилась между покосившихся домов – низких, серых коробок с заколоченными окнами, чьи стены покрывала копоть от бесконечных труб. Над улицей нависали ржавые балки эстакады, по которой время от времени с грохотом проносились грузовые паровозы, оставляя за собой клубы едкого дыма. Свет тусклых фонарей, работающих на последнем издыхании, едва пробивался сквозь густой туман, окрашенный желтоватым оттенком от выбросов из труб заводов.

Повозка скрипнула колесами и остановилась у сортировочного центра. Это было длинное, приземистое здание из черного кирпича, замаскированное под склад: никаких вывесок, только потертая табличка. Его окна, узкие и мутные, как бельма слепца, не пропускали света, а из-под массивных железных ворот доносился лязг цепей и хрип паровых механизмов. Над крышей возвышалась одинокая труба, изрыгающая черный дым, который оседал на земле жирной сажей.

Роза сидела в повозке, ее руки были связаны веревкой – для виду, конечно, но узлы казались слишком тугими даже для маскировки. Франсуа, в драном плаще и грязных широких штанах, бросил на нее быстрый взгляд, полный молчаливого предупреждения. Он поправил косо сидящий на голове колпак-треуголку и спрыгнул с козел. Его сапоги хрустнули по битому стеклу, усеявшему мостовую. Пытаясь побороть напряжение он, как опытный извозчик, размял спину и похрустел суставами пальцев.

Из переулка, скрытого во тьме, под свет фонаря выступила длинная фигура мужчины, наглухо задрапированного в бесформенный рыбацкий плащ с низко натянутым на глаза капюшоном. Человек не стал тратить лишних слов. Он повернулся и махнул рукой, указывая на узкий проход между сортировочным центром и соседним зданием – заброшенной мастерской с провалившейся крышей.

“Пойдем,” – бросил он, шагая вперед, и его фигура растворилась в тенях.

Задворки казались еще мрачнее улицы.

Здесь не было фонарей, только слабый отсвет луны пробивался сквозь рваные облака, освещая кучи мусора и лужи черной жижи, стекающей из канав. Стены домов, покрытые плесенью и трещинами, нависали над тропой, образуя подобие туннеля. Из-под ног доносился хруст битого кирпича и шорох крыс, снующих в темноте. Где-то вдали гудел паровой молот, каждый удар отдавался в груди тяжелым эхом. Воздух здесь был густым, липким, с привкусом железа и гнили – словно сама Лютеция отвернулась от этого места, оставив его гнить в забвении.

Человек вел их молча, шаги были уверенными, будто он знал каждый камень этой проклятой тропы. Роза украдкой взглянула на Франсуа – его рука лежала на кобуре под плащом, готовясь к любому повороту. Наконец, задворки вывели к консервному заводу – огромному строению из серого бетона, чьи трубы изрыгали пар и зловонный дым. Его стены были испещрены ржавыми потеками, а окна – забиты досками, из-за которых слышался ритмичный лязг механизмов.

Из распахнутой двери доносилась противная вонь соленой рыбы, прогорклого масла и машинной смазки.

– Внутрь, – коротко скомандовал человек.

Раффлз помедлил. Положил руку на плечо девушки:

– Мы договаривались, што я приведу девку и мне заплатят. И это… Вилена убили. А значит мне полагаются и его ливры. Так что давай, того, расплатись и сам таскайся с этой крысой!

Мужчина покивал:

– Действительно. Ну что ж…

Он засунул руку под свой плащ, а когда вытащил ее наружу, в ней. вместо ожидаемого кошеля, поблескивал вороненый ствол револьвера. С проворством опытного стрелка человек взвел курок.

С криком Роза бросилась вперед и врезалась плечом в инженер-сыщика. Прогремел выстрел и Раффлз тяжело сполз по стене, оставляя на ней тонкий кровавый ручеек. Человек сбросил свою рыбацкую хламиду, оставшись в военном френче, застегнутом на все пуговицы и идеально выглаженных черных брюках с желтыми лампасами.

– Вот, значит, как? – пробормотал он и сделав молниеносный рывок вперед схватил девушку за волосы, притягивая ее к себе. Дымящийся ствол заплясал у ее виска.

Из тени на свет, будто призрак, выступил Барон Семитьер. В своей расстегнутой крылатке он был незримо похож на вестника смерти – ворона. Такого же мрачного, как тот, что сейчас кружил у него над головой:

– Тарик, отпусти девочку. Или мне стоит использовать имя Рудольф? Поверь, ее смерть тебя не спасет, а лишь усугубит страдания, которые я обязательно тебе подарю.

Револьвер в руках лекаря и убийцы в одном лице ходил ходуном:

– Назад, недочеловек! Или я пристрелю эту дрянь!

– Ну-ну, Руди! Твоя мамочка была бы очень недовольна! Разве такому, как ты, повелителю жизни, пристало браниться, словно обитателю дна?

Взведенный боек пистолета сухо щелкнул:

– Еще одно слово – и она труп.

Побелевшая от ужаса Роза вдруг извернулась и изо всех сил вцепилась зубами в жилистую руку Хуссейна. Вырвалась из его смертельных объятий и бросилась к Барону. Ворон камнем упал, ударив Тарика Фарида крылом по лицу, одновременно сбивая прицел. В тишине задворок новый выстрел прозвучал как гром. Но тщетно – пуля ушла в молоко, а не ставший дожидаться своей очереди Гведе со всей силы ударил злодея по руке тростью. Оружие с лязгом упало на камни и отлетело в сторону.

Хуссейн прорычал какое-то ругательство на тевтонском и бросился в открытую дверь служебного входа, ведущего внутрь фабрики. Барон метнулся следом за ним, успев крикнуть Розе:

– Помоги Раффлзу!

“Кошкин дом” гудел, как ожившее чудовище из готических романов. Его внутренности – лабиринты медных труб, кипящих котлов и лязгающих челюстей конвейеров – были насквозь пропитаны вонью гниющих рыбных голов, кислым, тошнотворным запахом требухи, машинного масла и железа. Свет, нехотя отбрасываемый газовыми лампами, подвешенными к потолку на цепях, дрожал в клубах пара, швыряя длинные тени на бетонные стены, покрытые потеками ржавчины и плесенью.

Барон Гведе Семитьер ворвался в цех и замер, пристально оглядываясь в поисках сбежавшего нациста. Высокий, худой, он двигался будто воплощение неотвратимого возмездия. Черный сюртук развевался за спиной, а бледное лицо с острыми скулами и горящими желтым глазами казалось вырезанным из куска мрамора. В правой руке он сжимал трость со скрытым внутри клинком.

Мелькнувшую тень подпольного хирурга он заметил у конвейера, где жестяные банки с треском и хлюпаньем наполнялись месивом, именуемым консервами. Хуссейн понял, что его обнаружили и рванулся вперед, перепрыгивая через кучи отбросов и обходя шипящие трубы. На бегу он схватил с одного из столов тяжелый разводной ключ и швырнул его в Семитьера. Тот уклонился, ржавое железо с лязгом ударилось о трубу и выпустило из пробитого шва струю обжигающего пара.

Хирург нырнул под бегущую ленту конвейера, Барон перепрыгнул через нее, приземлившись на ноги с кошачьей грацией. Пол дрожал под ногами от работы машин, в частности – от огромной промышленной мясорубки, возвышающейся в середине цеха.

Она высилась над верстаками, столами и другими техническими приспособлениями, напоминая алтарь, посвященный неким темным божествам. Ее массивные лезвия, покрытые пятнами ржавчины и засохшей крови, вращались с оглушительным скрежетом, перемалывая куски рыбы, мяса и костей в однородную серую массу, стекающую по желобу в чаны. Над агрегатом висела платформа, сваренная из металлических прутьев. От нее наверх вела лестница, заканчивающаяся люком в потолке. Именно к ней и стремился попасть Тарик Фарид.

– Ни шагу дальше! – рявкнул Барон, цепляя Хуссейна за отворот френча и швыряя его к мясорубке. Тот врезался спиной в ее металлический кожух, но тут же вскочил, хватая со стола разделочный тесак. Его движения были быстрыми, как бросок гадюки.

Чувствовалась выучка – хирург не размахивал ножом бездумно, каждый его выпад был выверенным и точным. Несколько раз лезвие просвистело в опасной близости у лица Гведе. Наконец ему удалось блокировать очередной удар с помощью трости, раздался звон металла о металл, и клинок хирурга отлетел в сторону. Не медля ни секунды Хуссейн ударил кулаком, целясь Барону в висок. Промахнулся, но даже скользящий удар по скуле оказался довольно мощным – могильщик отшатнулся, но тут же ответил резким выпадом трости в живот противника. Тот согнулся, задыхаясь от боли в солнечном сплетении, но сумел откатиться к мясорубке, едва не угодив ногой в узкий сточный желоб.

Барон схватил тевтонца за волосы, впечатал его лицом в железный кожух. Кровь из разбитого носа брызнула во все стороны. Хуссейн взревел, извернулся и с силой пнул Гведе в коленную чашечку. Барон пошатнулся. Воспользовавшись моментом, хирург ударил его локтем в грудь, вырвался из захвата и бросился к металлической лестнице. Лезвия мясорубки загудели громче – то ли жалуясь на отсутствие фарша, то ли радуясь близости жертвы.

Семитьер выпрямился, вытирая кровь с губы, и бросился следом. Тарик уже карабкался по ржавым перекладинам, его одежда цеплялась за выступающие болты, но он продолжал двигаться вверх с отчаянной ловкостью. Понимая, что ему не угнаться, Барон выхватил из кармана тупоносый револьвер, конфискованный у Розы. Пуля пробила металл рядом с рукой беглеца, выбив сноп искр, но Хуссейн уже успел добраться до люка. Он распахнул его ударом плеча и полез на крышу, растворяясь в клубах дыма и пара.

Барон взялся за поручни. Грудь я его тяжело вздымалась. Сквозь квадратный проем виднелось темное небо Лютеции, испещренное серыми шлейфами, источаемыми заводскими трубами. Перекладины лестницы были покрыты густым слоем скользкого жира.

***

Вид, открывшийся Барону с крыши фабрики, больше напоминал лабиринт из ржавого железа, кусков арматуры и осколков камня. Над городом, трубно прогудев сиреной, проплыл грузовой цеппелин. Гведе щелкнул шестеренкой у навершия трости обнажая лезвие. Хуссейн бежал впереди, его фигура то и дело мелькала среди скошенных дымоходов, вентиляционных колодцев и ржавых водозаборников. Барон бросился следом, его длинные ноги сокращали расстояние с легкостью настигающего жертву хищника. Он перепрыгнул через узкий провал между крышами, с глухим стуком приземлившись на скользкую от изморози черепицу. Резкие порывы ветра несли запахи сажи и соли.

– Рудольф Шпаннер! – заорал Семитьер во всю мощь своих легких и его голос эхом разлетелся над крышами, резкий и холодный как сталь. – Твой путь заканчивается здесь. Не убегай от Смерти, умрешь уставшим!

Хирург обернулся на бегу, его лицо исказилось в гримасе отчаяния. Он вырвал из разрушенного временем каркаса кусок арматуры и метнул прут в Барона. Тот легко уклонился и импровизированное копье просвистело мимо, ударившись с глухим звоном о каменную трубу дымохода. Хуссейн нырнул за низкую стену мансарды. Семитьер обогнул ее с другой стороны, скользя по влажной черепице. Вдалеке сатанински заревел гудок, эхом отражаясь от стен заводов.

Крыши сменялись одна за одной – плоские, покрытые лужами масляно блестящего талого снега, покатые, усеянные обломками битого стекла и мусором. Тарик, (или, все же – Рудольф), споткнулся о ржавую трубу, рухнул на колени, но тут же вскочил, бросившись к краю крыши, где виднелись прутья пожарной лестницы. Преследователь настиг его в прыжке, схватив за плечо и швырнув в сторону, на плоскую площадку, окруженную разбитыми мансардными окнами. Стекло хрустнуло под каблуками, его осколки разлетелись, как темные звезды.

Хирург выхватил из кармана самое привычное для себя оружие – скальпель, чье лезвие полыхнуло в лунном свете, и бросился на Барона, целя ему в грудь. Тот с легкостью блокировал, хлестким ударом плоской поверхности шпаги выбив нож из рук убийцы. Хуссейн ударил кулаком, попав боковым джебом могильщику в челюсть. Тот отшатнулся, но тут же поймал равновесие и ответил резким тычком рукояти в виде вороньего черепа в ребра противника. Тарик охнул от боли, но сумел схватить Барона за лацканы и толкнуть к краю крыши.

Гведе уперся ногой в почерневшую трубу водостока, удерживаясь от падения, и выбросил вперед руку, сжимающую шпагу. Хуссейн отступил назад, к слуховому окну. Впрочем, нырнуть туда у него не получилось – местные обитатели давно заколотили спуск с крыши суковатыми досками. Тарик Фарид сплюнул кровавую слюну и, глядя на Барона с нескрываемой ненавистью, схватил длинный, испещренный зазубринами осколок стекла:

– Ты не возьмешь меня живым! – прорычал он, и его голос дал петуха, сорвавшись от ярости и страха на визг. Он отступил еще на шаг назад, прижав осколок к собственной шее. Барон дернулся в его сторону, но не успел.

Хуссейн с диким криком полоснул стеклом по горлу. Кровь хлынула темным потоком, заливая френч на груди. Он пошатнулся, глаза закатились, после чего тело тяжело рухнуло на крышу. Осколок выпал из его руки, торжествующе звякнув о черепицу, а кровь растеклась лужей, блестящей в лунном свете, как черное зеркало.

Барон замер, его дыхание вырывалось облачками пара в морозном воздухе. Он опустил шпагу, глядя на распростертое тело. Покачал головой:

– Наивный человек посчитал, что вправе выбирать свой конец, – прошептал он, вытаскивая откуда-то из внутреннего кармана небольшой пузатый флакон из темно-зеленого стекла. – Думал, что перерезав себе глотку сможет ускользнуть от меня. Жаль, я не успел ему сказать, что в моем присутствии смерть является высшей милостью. Простите, герр офицер, но умрете вы только тогда, когда я позволю это сделать. Медленно – и под выбранную мной музыку.

Он обмакнул указательный палец в крови все еще хрипящего Хуссейна и начертал на его лбу замысловатый символ. После этого нажал на челюсти и влил в открывшийся рот несколько капель из своего сосуда. Брезгливо морщась, достал носовой платок и прижал его к ране.

Тело Тарика дернулось, будто марионетка, чьи нити схватил жестокий, но не умелый кукловод. Его трясло, будто сотня демонов разрывали его изнутри, стремясь вырваться на свободу.

– Поверь, сбежать я тебе не позволю. Или я зря столько лет служил той, кого обычно не зовут?

За спиной слышался топот ног. Обернувшись, Семитьер увидел хромающего к нему Раффлза. Уперевшись руками в колени и отдышавшись, инженер-сыщик спросил:

– Упустили?

Барон усмехнулся:

– Поверь, дружище, от меня тяжело спрятаться за гранью жизни. Иногда я умею просить Смерть об одолжении, будучи весьма убедительным. Кстати, поздравляю. Я был до последнего уверен, что тебя подстрелили.

– Ты не ошибаешься. Впрочем, если бы не Роза, я вряд ли сейчас мог бы говорить.

– Ну что ж. Значит сегодня Смерть останется без пары убиенных. И не думаю, что она расстроится от нежданно выпавшего отдыха.

– Все-таки, ты чертов колдун, Гведе. Признай это!

Тот неспешно поднялся на ноги, отряхнул брюки от грязи. Пожал плечами:

– Есть много в мире, друг Горацио, чего не снилось мудрецам. Однако, вынужден оставить тебя пожинать лавры победителя. Ведь командану удалось то, с чем не смогли справиться другие – арестовать самого Мясорубку. Ну а мне пора идти. Есть еще несколько незаконченных дел.

Семитьер посмотрел на луковицу часов, кивнул, и вальяжно направился в сторону аварийной лестницы.

– Гведе!

Он обернулся:

– Гведе, ты говорил, что Хуссейн только лишь одно звено в преступной цепочке. Ты все-таки пришел к выводу, что он и есть Мясорубка?

– Для общественности доказательств хватит с головой. Тем более, этот человек, по сути, и является главой банды. Насчет же исполнителя его воли – прости, я не могу отдать его тебе. Роза очень просила обеспечить ему будущее, при котором смерть покажется избавлением.

– Но ты же расскажешь мне о том, кто это такой?

– Вскрытие покажет, дружище! И свяжи это отродье – он придет в сознание через пару минут.

***

Суббота, 11 марта, 4 утра

– Молодой человек, разве вас не учили, что воровство является смертным грехом?

Долговязая фигура могильщика, сменившего свой традиционный черный фрак и пальто на дорожный сюртук, угрожающе возвышалась над замурзанным мальчишкой. Одет бедно, но чисто – полотняные штаны с заплатами, вязанная из шерсти кофта, модная кепка-восьмиклинка с острым козырьком. Классический обитатель площади Конкордии, местный падальщик, добывающий пропитание из карманов зазевавшихся буржуа.

– Знаете, юноша, однажды мне довелось познакомиться с вашим коллегой, тоже щипачом. Кстати, роднит вас не только профессия, но и тот факт, что вы оба попытались ограбить Смерть. Тому пареньку повезло больше, он удачно сунул руку в тот карман, где у меня как раз лежали несколько золотых. В тот день он получил свою пару монет. Правда, вряд ли он смог воспользоваться ими – в некоторых случаях их очень тяжело снимать со своих глаз. Например, когда ты мертв.

Вор раскрывал грязный рот, будто одновременно бился в истерике и зевал. Барон же вернул шпагу, которую держал напротив сердца карманника, обратно в трость и назидательно произнес, кивая в сторону постамента памятника, отполированного до блеска руками дворников.

– Нужно быть осторожнее. Отражения человека так же красноречивы, как и его труп. Тяжело не обратить внимание на оборванца, который уже три минуты крадется за тобой шаг-в-шаг. И, пожалуйста, не утруждайте себя тем, чтобы солгать мне о том, что у вас именно сегодня принялась умирать родительница, и вы решились на кражу исключительно ради заработка на лекарства. Лютен, друг мой, вы очень вовремя. Займитесь этим прощелыгой, пока он не попался на глаза патрульным или мне, но уже в дурном настроении. Кстати как успехи?

Юный щипач взвыл от боли – налитые железом пальцы жуткого рыжеволосого коротышки капканом впились ему в ухо, не давая возможности даже подумать о побеге.

– Скорый “Лютеция-Лозанна”. Седьмой вагон. Кстати, немного завидую – вам доведется прокатиться на только что выпущенном из цеха паровозе “Рапиде”.

Барон поднял с пола саквояж и отсалютовал дворецкому тростью:

– Стриж? Хорошее название для поезда. Что ж, не буду больше задерживать. Пожелайте мне удачи, Пьер.

Железнодорожный вокзал Сен-Лазар возвышался над площадью Европейской Конкордии, будто исполин из стали и камня, застывший в клубах дыма и угольной гари.

Снаружи здание поражало своей монументальностью. Его фасад, выстроенный в неоготическом стиле, сочетал острые шпили и арочные окна с тяжелыми железными балками, добавленными позже, в эпоху прогрессивного бума. Стены из светлого камня, потемневшие от копоти, были украшены резными горгульями, чьи пасти извергали не воду, а тонкие струи пара из скрытых труб. Над главным входом возвышалась огромная арка, увенчанная часами с циферблатом из бронзы, чьи стрелки двигались с легким шипением – работа парового механизма, спрятанного внутри. По бокам арки тянулись ряды узких окон-витражей, изображающих сцены из истории Конкордии: революции 1848 года, подписание конституции в Турикуме, первые дирижабли в небе Галлии.

Внутри Сен-Лазар был царством шума и движения. Главный зал, огромный, как собор, простирался под стеклянным куполом, поддерживаемым ажурной сетью стальных ферм. Стекло давно покрылось сажей, и свет солнца проникал сюда тусклыми пятнами, смешиваясь с дрожащим сиянием газовых фонарей, подвешенных на цепях. Пол, выложенный черно-белой плиткой, был истерт тысячами ног – от аристократов в цилиндрах и длинных пальто до рабочих в пропитанных маслом комбинезонах. Воздух пропах углем, ржавчиной и слабым ароматом кофэ из ларьков, где буржуа покупали горячие напитки за немыслимые для работяг суммы.

Платформы, уходящие вглубь вокзала, гудели от работы паровозов. Их черные корпуса, украшенные медными трубами и шипящими клапанами, изрыгали пар, что оседал на рельсах жирной пленкой. Каждый поезд был чудом инженерии: массивные колеса вращались с лязгом, а котлы гудели, как живые сердца. Над платформами висели таблички с названиями городов – “Турикум”, “Аугсбург”, “Медиолан” – вырезанные на железных пластинах, покрытых патиной. Механические телеграфы, щелкая, передавали сообщения о расписании, а носильщики с паровыми тележками сновали между толпами, перевозя чемоданы и ящики.

Вокзал жил своей жизнью. Здесь аристократы прощались с любовницами, уезжая в Гельвецию, а мигранты из Андалусии, сгорбленные под тяжестью узлов, выходили из деревянных вагонов, чтобы отправиться на зоаводы столицы в поисках заработка. Жандармы в синих мундирах патрулировали платформы, их шаги заглушали свистки паровозов, а в углах зала прятались клошары, выискивая объедки или оброненные монеты. Над всем этим незримо витала тень Ватикона: в нише у входа стояла статуя святого Лазаря, чьи каменные глаза следили за каждым, кто входил или покидал вокзал.

Машинист новенького паровоза, следующего, судя по табличке, в Лозанну, подгонял помощников, без устали таскающих ведра с водой для котла. Контроллеры, затянутые в форменные тужурки, проверяли билеты, впуская в вагон покидающих Галлию.

Гведе Семитьер занял свое место практически перед самым отправлением. Сделал несколько глотков из фляги, развернул утреннюю газету. Спустя час, когда поезд, разогнав пары, покинул границы очаровательного в своей простоте Фонтенбло, поднялся с мягкого кресла и направился к переходу между вагонами.

– Эжен! Какая встреча! – Барон радостно раскинул руки, будто приглашая своего знакомца слиться в объятиях. – А вы, стало быть, решили посетить благословенную Гельвецию?

Пухленький мужчина в сером костюме бросил на распахнувшуюся дверь купе испуганный взгляд. Утер пот, приложил руку к сердцу: