Текст книги "Барон Семитьер: Мясорубка (СИ)"

Автор книги: Александр Полефф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Барон весьма комично выпучил глаза и по-совиному завертел головой:

– Если честно, друже, я удручен тем, каких бездарей нанимают нынче на должность фликов. Все-таки, искренне хочу верить, что они не принадлежат вашему ведомству.

Роза непонимающе переводила взгляд с карточки меню на своего нанимателя и жандарма секретной службы, которые откровенно веселились:

– Простите меня, пожалуйста. Но я совсем не понимаю, каким образом вы догадались, что за вами следят. И как вы поняли, о каком именно месте идет речь, когда договорились о встрече.

Раффлз покровительственно поправил прядь волос, то и дело спадающую на ее глаза:

– Мадемуазель Фалюш, слежку я обнаружил еще утром. Ну сами подумайте, что делать в семь часов фонарщику возле моего дома? Тем более, с газетой в кармане жакета и идеально начищенных штиблетах?

– По указу губернатора, фонари после Сретенья гасят с пяти утра. Простым поворотом газового вентиля, – пояснил Барон.

– Ну а дальше мне оставалось только наблюдать за тем, как маршрут фонарщика, окончившего работу, полностью совпадает с моим. Согласитесь, запомнить его лицо для меня не составляло трудностей. Как и обратить внимание на то, что сменивший жакет на куртку фонарщик все утро читает ту же самую газету напротив окон моего кабинета. Касаемо места встречи, тут немного сложнее. Мне очень повезло, что и я и Гведе хорошо знаем эту забегаловку.

– Как и то, что на Траверсье никогда не было ни единого ресторана. Тем более, балканского.

Роза улыбнулась:

– А мне даже немного жалко стало мужчину, что пытался обнаружить меня в том дворике. Я украдкой наблюдала за ним из окна на втором этаже дома. Правда, пришлось соврать одной милой старушке, и сказать, будто этот человек преследует меня, чтобы похитить. Дескать, я отказала ему в чувствах и он очень рассердился.

Официант принес заказанные ранее салаты и грубо оструганную доску с горой копченых свиных ребрер. Попутно, перебивая друг друга, Семитьер и Роза рассказали о том, что смогли выяснить в госпитале и каким образом. Покончив с едой, Барон глотнул из своей фляги:

– Теперь вернемся к баранам. Итак, Франсуа, благодаря талантам нашей бесконечно милой сообщницы, – он указал глазами на Розу, та зарделась, – мы смогли выяснить, где находится подпольная клиника, практикующая пересадку органов. То бишь – черные трансплантологи. Что тебе известно о санатории “Механикус витэ”?

Раффлз поджал губы:

– Ровным счетом – ничего. По крайней мере, в поле зрения Управления это заведение ни разу не попадало.

– Значит теперь у вас появился достойный повод собрать как можно больше информации об этом месте и тех, кто там работает. Конечно, весь персонал проверять не стоит. Обрати внимание на владельца санатория и практикующих там врачей. Обнаружив того, кто занимается непосредственно операциями, мы сможем выйти на Мясорубку.

– Ты думаешь, что мы имеем дело с неким доктором-ренегатом, убивающим за деньги?

– Отчасти ты прав. Только наш ренегат и маньяк – разные люди. Сегодня в покоях святой Анны я успел подтвердить некоторые свои соображения. Убийца начинает резать весьма аккуратно и бережно, чтобы случайно не убить жертву. Режет тщательно и осторожно. Но вдруг, под конец, допускает совершенно глупые ошибки – например, забывает снять лигатуры с магистральных сосудов. Мы пришли к выводу, что он спешит. И это немудрено: от момента изъятия до срока, когда орган уже гарантированно не приживется должно пройти чуть больше двух часов. И то, при условии правильного хранения. Если бы маньяк действовал прямо в клинике, то спешить ему было бы некуда – реципиент уже на столе, рядом. Просто поменять органы местами. А потом все вместе перемолоть в фарш. И мы бы с тобой не получили столь важной улики, поскольку абсолютно все части организма были бы внутри трупа.

– Значит, расстояние между местом, где кромсает тела Мясорубка и операционной не должно быть больше, чем десять километров? Как раз на два часа пешего хода.

– Намного меньше, – вдруг вставила Роза. – Я же правильно понимаю, что в эта цепочка действий выглядит так: разрезать-достать-донести-пересадить? Плюс неожиданные заминки. Я думаю, что логово убийцы находится не дальше, чем в трех четвертях часа от доктора. Два километра – не более.

Раффлз щелкнул пальцами:

– Браво, мадемуазель Фалюш! Будете продолжать в том же духе, и мне придется переманивать вас на работу к себе. Но нам нужно проверить – действительно ли незаконные операции проходят в самом санатории. А что если мы опять ошибаемся, и хирург там только работает? Выдает себя за благопристойного медика, помогает людям. А по вечерам, уже в своем логове, оперирует за деньги?

Барон потер подбородок:

– Вот именно. И поэтому пока в “Механикус” я отправлюсь один.

– Но почему? Мне показалось, что наш маскарад в Сент-Анн очень удался. – удивилась Роза.

– Помните, я рассказывал вам по дороге, что у писателя Диккенса в Лютеции есть родственница с подходящей группой крови? Та самая, родичи которой настолько суеверны, что никогда не согласятся на эксперимент с пересадкой. Моя задача будет состоять в том, чтобы выйти на прямой контакт с человеком, готовым пойти на убийство ради больших денег. Таким образом, мы узнаем, кто именно ответственен за преступления.

Инженер-сыщик цыкнул:

– А я не согласен. Спорим, что этот человек даже не будет с тобой разговаривать? Намного эффективнее окажется устроить засаду на убийцу. Как насчет того, если эта девочка окажется инвалидом? Например, паралич ног. И свое жилище она практически никогда не покидает. Но ты точно знаешь ее адрес. Убийца явится за ней, где мы его и возьмем за жабры.

– Умно! Недаром среди нас сыщик именно ты, а не я. Еще какие-нибудь дельные советы есть?

– Нам срочно нужен адрес, который вы назовете этим вампирам.

Барон вопросительно посмотрел на Розу. Девушка помялась и, вздохнув, сказала:

– Номер седьмой по рю Белло. Это наша старая квартира.

Семитьер зааплодировал:

– Я очень рад, что вы согласились с моей изначальной идеей, ма петит. Не бойтесь, даже если мы разнесем ваше старое жилье ко всем чертям, я компенсирую все расходы. А еще лучше – повесим их на казну.

Раффлз бросил на стол несколько купюр:

– В таком случае, я сейчас отправлюсь к комиссару и попробую договориться с ним о том, чтобы он дал мне своих доверенных людей для засады.

– Сядь, Франсуа. Я верю, что твой начальник даст тебе лучших из лучших. Но в жилище Фалюшей будет прятаться мой дворецкий. И уж можешь не сомневаться, что он справится с поставленной задачей почище любого служаки.

Глаза Розы сверкнули:

– Он просто зверь. Видели бы вы, как он защищал меня от бывших соседей! Только позвольте мне находиться там вместе с ним. Для достоверности.

– И думать забудьте! Это может быть слишком опасно! – замахал руками командан.

– А, ведь, она права, – почесал подбородок Семитьер. – Мясорубка крайне осторожен. И он десяток раз проверит каждый миллиметр и запланирует пути отступа. Ты обратил внимание, у нас есть шесть жертв, но ни одного свидетеля похищения? Это потому, что он никого не похищает. Он убеждает этих людей пойти с ним добровольно. Но для того, чтобы убедить больную девушку отправиться к нему, ему придется выйти на ее родственников. И увидеть саму жертву. Впрочем, мы поторопим события и не оставим много времени на раскачку. Все-таки, великий писатель может умереть со дня на день. Это, а также – солидный куш, вынудят убийцу совершить несколько ошибок. И возможно, напасть. Посему, я согласен с милой Розой. Роль жертвы должна получить именно она. Впрочем, не нужно беспокоиться – Лютен не даст ее даже поцарапать.

– В таком случае, я требую, чтобы мы с тобой были где-то неподалеку.

– А вот тут полностью соглашусь. Мы непременно будем рядом и подстрахуем Пьера. Но, сперва подобьем нашу прибыль. Я сейчас еду в санаторий. Ты забираешь мадемуазель Фалюш и, не привлекая особого внимания со стороны, собираешь всю информацию, касающуюся этого богоугодного места. Договорились?

***

Четверг, 9 марта, вечер.

На холмах, в парке Д`Эоль, где ветер гнал клочья тумана через голые пока ветви старых дубов, уютно расположился санаторий “Механикус витэ”. Жемчужина исцеления для тех состоятельных буржуа, чьи кошельки были так же полны золотом, как их легкие – городской копотью. Здание было построено недавно – об этом свидетельствовал вошедший в моду десяток лет назад стиль неоготика. Со стороны оно выглядело словно дворец, выбравшийся из сказок о королях и волшебниках. Его стены из светлого камня, местами тронутые лишайником, поднимались в три этажа, увенчанные башенками с медными куполами, что блестели под редкими лучами солнца, пребывающими серую пелену небес.

Фасад украшали высокие стрельчатые окна с витражами, изображающими сцены из античных и современных мифов – нимфы, купающиеся в серебряных источниках, и механические ангелы, парящие среди шестеренок. Над главным входом, обрамленным резными колоннами, сияла бронзовая вывеска с выгравированным названием, чьи буквы сверкали, как расплавленное золото. Двери из мореного дуба, инкрустированные медными пластинами, открывались с легким шипением – работа парового механизма, скрытого в стенах, – и выпускали наружу тонкий аромат лаванды, смешанной с эфиром и угольным дымом.

Внутри санаторий встретил гостя, перемещающегося в кресле для инвалидов, просторным атриумом, чей стеклянный потолок пропускал мягкий свет, рассеиваемый хрустальными люстрами. Пол выложен мозаикой из белого и зеленого мрамора, изображавшей спирали и листья, а вдоль стен тянулись ряды кадок с экзотическими растениями – папоротниками и орхидеями, чьи лепестки казались вырезанными из бархата. В центре зала журчал фонтан.

Навстречу ему выпорхнула миловидная девчушка, одетая в невесомое платье, стилизованное под древнеавзонский хитон:

– Добро пожаловать в “Механикус витэ”, месье! Чем я могу быть полезной для вас?

Старик поднял на девушку полные слез подслеповатые глаза:

– Sori, mi no sabi wetin yu tok. Yu dey tok Aquilon tok? (Простите, я не понимаю, о чем вы говорите. Вы владеете аквилонским?)

Та лишь развела руками:

– Ой, я не говорю на вашем языке. Вы сказали “Аквилония”? Это ваша родина? Вы говорите на аквилонском?

– Aquilonia!

– Подождите минуту, я позову доктора Хуссейна!

Девушка убежала, и через некоторое время вернулась с высоким, худым мужчиной в сшитом под заказ строгом сюртуке, застегнутом на все пуговицы. Сухощавый, с осанкой военного, он нес свой возраст – около пятидесяти лет – как броню, будто скрывая под ней шрамы прошлого. Его лицо, острое и угловатое, могло принадлежать ученому или аристократу: высокий лоб, тонкий нос с горбинкой и глубоко посаженные глаза, чей серо-голубой цвет напоминал закаленную сталь. Некогда темные волосы сейчас были тронуты сединой и зачесаны назад.

Говорил он тихо, с легким акцентом, выдающим тевтонское происхождение, что шло вразрез с его аравийским именем. Каждое слово звучало взвешено и убедительно.

– Здравствуйте, дорогой сэр. Меня зовут Тарик Фарид Хуссейн и я главный лекарь в этом храме здоровья. – Приветствовал он гостя на чистом аквилонском пиджине.

Старик расплылся в улыбке, покопался в сумке, прикрепленной к ручке кресла, извлек оттуда монокль:

– О, знали бы вы, дорогой сэр, как я рад слышать родной язык по эту сторону пролива! Мое имя Чарльз-Джон Хаффем Диккенс и меня направили к вам, как к тем, кто может помочь мне справиться с убивающей меня болезнью.

– Вы – полный тезка великого писателя? – нахмурился Хуссейн. – Или просто не хотите называть свое настоящее имя?

– Увы, я и есть единственный и неповторимый автор “Холодного дома”, сэр.

Хозяин санатория прищурился, его взгляд скользнул по лицу старика, словно искал трещину в маске.

– Насколько мне известно, – холодно произнес доктор, и голос его звенел от плохо скрываемого металла, – сэр Чарльз Диккенс окончил свой творческий и жизненный путь еще в 1870 году. И даже несмотря на внешнее сходство, вам должно быть стыдно притворяться известным человеком для того, чтобы клянчить подаяние. Впрочем, ваш пиджин настолько хорош...

Старый джентльмен попытался гордо распрямить спину, что получалось с огромным трудом:

– Если вы пытаетесь меня оскорбить, сэр, то вам это удалось. Впрочем, согласен. Сплетни – страшная вещь. Действительно, одна мерзейшая газетенка поторопилась похоронить меня в возрасте пятидесяти восьми лет. Однако, я думал что опровержение, опубликованное ими, должны были напечатать и те, кто подхватил за ними мой некролог. Конечно, вы не обязаны верить мне на слово. Поэтому, возьмите мои документы. Заверенного барристером анамнеза будет достаточно, я надеюсь? И конечно же, мой аусвайс. Секунду, я найду его…

Хуссейн бегло осмотрел медицинское свидетельство и удержал руку старика, уже принявшегося искать что-то в своей сумке:

– Я приношу вам мои глубочайшие извинения, добрый сэр Чарльз! Поверьте, я стал жертвой отвратительного обмана газетчиков, как и многие другие. Позвольте я помогу вам добраться до моего кабинета, где мы сможем поговорить спокойно.

Зайдя за спину инвалида, Хуссейн взялся за коляску и неспешно покатил ее по коридору через лечебные залы, оказавшиеся чудом техники и роскоши. В одном из них состоятельные пациенты погружались в медные ванны, наполненные минеральной водой из подземных источников Лютеции, подогреваемой паром из труб, что шипели под полом. В другом – механические массажеры, управляемые часовыми механизмами, разминали усталые спины буржуа, пока те потягивали травяные настои из фарфоровых чашек. Воздух был напитан ароматами эвкалипта и мяты.

В отличие от роскошных покоев для пациентов, кабинет главного доктора казался верхом спартанского минимализма: несколько шкафов с книгами, пара кресел перед столом и картотека в углу.

– Я могу предложить вам что-нибудь выпить?

– Если возможно – чай из ромашки.

Тарик отдал секретарю указания, после чего встал напротив своего знаменитого визави, чуть опираясь на крышку стола:

– Итак, чем я могу быть полезным?

– Если вы внимательно прочитаете то, что написано в моих бумагах, то увидите, мне осталось жить считанные дни. Но, скажу честно, умирать очень страшно. Профессор Маркин, мой лечащий врач, заявил, что только в Лютеции есть доктора, способные мне помочь. Понимаете ли, в Лондиниуме пока еще никто из светил не освоил замену старых органов молодыми.

Хуссейн развел руками:

– Боюсь, вас ввели в заблуждение. В моем санаториуме пациенты только проходят общее оздоровление и реабилитацию. К сожалению, то о чем говорите вы, нам пока недоступно.

– У меня есть средства. Большие деньги. И я готов их отдать все. Лишь бы прожить до того времени, когда наш век сменится новым. Я хочу взглянуть в будущее.

Доктор углубился в медицинские бумаги и некоторое время просто молча читал. Потом снял очки в тончайшей оправе:

– Даже если бы я очень хотел вам помочь, не смогу. Знаете ли вы о том, что у вас крайне редкая группа крови? Так вот, найти донора, который сможет пожертвовать ради вас частью своего организма, в Лютеции практически невозможно. Простите, сэр.

– Я знаю такого человека. Вопрос в том, что даже со своим сочинительским талантом я не смогу уговорить его пойти на такой подвиг. В Лютеции живет моя незаконнорожденная дочь. Однако, я не говорю на галлийском, а племянница, которая меня и привезла сюда, отказывается беседовать с ней на эту тему. Может быть вы смогли бы найти достаточно красноречивого человека, который убедил бы ее помочь мне? Возможно даже без ведома ее близких…

Тарик Фарид покачал головой:

– Вот уж не думал, что человек, написавший “Оливера Твиста” и “Дэвида Копперфилда” окажется таким… влюбленным в жизнь, что готов пойти на самые крайне меры. Я подумаю, что можно сделать. Вы знаете, где находится отделение почтамта Лютеции на Аршив?

– Нет, но уверен, что найду.

– Завтра вечером вы сможете обнаружить в ячейке номер 219 мой ответ. Если он будет положительным, то на месте моего письма оставите адрес этой вашей дочери. Но прежде чем передать ключ, мы должны обсудить цену работы. Если вам покажется, что она неподъемная – мы просто распрощаемся навсегда. И конечно же, никакого торга. Вас устраивают такие условия?

– Да.

– Десять тысяч ливров.

– Это очень много. Но я располагаю достаточными средствами.

– Половину вы положите в ячейку вместе с адресом. Держите ключ.

– Я могу быть уверенным, что вы не прикарманите мои средства? Вам может показаться, будто я и без того практически труп. И возможно, у вас появится мысль о том, что обобрать меня будет легко.

– Если вы сомневаетесь – верните ключ. Я не видел вас, а вы – никогда здесь не бывали.

– Я верю вам, сэр.

– Записи вашего доктора я пока оставлю у себя. Они понадобятся, если операция будет возможна. Если завтра наша сделка окажется заключенной, еще через сутки я жду вас утром в этом кабинете. До связи, сэр Чарльз. Для меня будет большой честью исцелить вас. Вечной жизни не обещаю, но года три-четыре вы продержитесь. Кроме печени у вас вполне достойное здоровье.

Барон улыбнулся, но в глазах его мелькнула тень:

– Три года это почти вечность, доктор. Особенно, когда не знаешь, кто придет за тобой первым. То ли Смерть, то ли кто-то иной.

Прозекция совести

Прозекция совести

“I will be your light in the dark”

Breaking Benjamin, “Angels Fall”

Пятница, 10 марта, ранее утро

Вчера ему телефонировал Благодетель. Хотя до этого обычно он приходил лично. Нет, люди не способны оценить масштаб той работы, которую нужно проделать, чтобы получить дар от ангела! Им кажется, будто у крылатых посланцев Спасителя можно что-то отобрать силой. А, ведь, сколько раз уже было повторено: “дар” потому так и называется, что получают его только в обмен на любовь!

Он тяжело и печально вздохнул. Сегодня во сне к нему снова являлись существа, кому он помог выполнить миссию. О, это прекрасное чувство – видеть как те, кто был заперт в грязном куске плоти, загажен греховными искушениями, очистились и парят над этим миром! Ангелы смотрят на него печальными глазами, будто спрашивая: “Почему ты не помог мне скорее?”.

Раньше он не мог. Пока Господь не дает знак, что время ангела пришло, он не имеет права вмешиваться в Его замыслы. Благодетель, вот, тоже теперь пытается давить. Утверждать, что знаки – это глупость. Говорил, их можно увидеть в чем угодно. Для него важно только одно – чтобы страждущий получил свой дар. И это большое заблуждение.

Впервые он узрел указующий перст в возрасте двадцати лет. Тогда профессор университета привел его, молодого студента, в свою лабораторию. Это был сырая комнатушка, где стены сочились влагой, а свет масляных ламп дрожал, как предсмертный вздох. В том месте старик Этьен Вальро обещал открыть старательному ученику знания о теле, жизни и смерти. Сюда этот седовласый старец с лицом, изрезанном морщинами, приводил только избранных.

Той ночью на столе анатома лежало тело безымянного бродяги, получившего в кабацкой драке удар ножом. Он был пьян, грязен и – жив. Пребывал на грани. Цеплялся за бытие. Хрипел, делая отчаянные попытки вдохнуть через залитые кровью легкие.

Вечно горбящийся профессор взял со стола нож для препарирования:

– Смотрите внимательно! Перед вами – не просто груда никому не нужного мяса, запертого в каркас из костей и кожи. Это – самая совершенный в мире механизм. Машина Бога, дар небес, чьи шестерни вращаются духом праведников!

Кровь брызнула в разные стороны. Силы и здоровья у Вальро хватало. Всего за несколько ударов он вскрыл грудь несчастного, наклонился над хрипящим пьяницей, а когда распрямился, в его руках было сердце. Багровое, еще подрагивающее, будто цепляющееся за последние мгновения жизни. Профессор поднял сердце к свету, и капли крови стекали по пальцам, падая на пол.

– Вы видите? Оно бьется даже после смерти! – голос был хриплым, подобно шороху сухих листьев.

И он смотрел. Не отрываясь. Чувствовал, как внутри у него что-то ломается – страх, отвращение, все, удерживающее в рамках обыденности. Вальро же упивался своей властью на его умом:

– Теперь вы. Режьте!

Скальпель ходуном ходил в пальцах, но заставить себя сдвинуться с места он не мог. Этьен Вальро схватил его за руку и с силой прижал ладонь к еще теплой, липкой плоти. Он пытался сопротивляться, но старик был неумолим.

Лезвие вонзилось в тело, разрывая кожу еще недавно живого человека с влажным треском. Скальпель оказался плохо отточен.

– Глубже! – рычал профессор, хватая его за волосы и наклоняя над месивом внутренностей.

И он увидел. Сквозь пелену страха и отвращения ему открылся Свет. Слабое, золотистое сияние, исходящее от сердца, печени, почек. От каждого органа. Не свет лампы, нет – это было нечто иное. Вдохновляющее и благословляющее. Свет струился, словно нити расплавленного золота, освещая лицо профессора отблеском Бога.

Вальро отпустил его, отступив назад, и юноша рухнул на колени у стола, задыхаясь. Труп лежал прямо перед ним – обезображенный, разорванный, грязный. Но до этого он был другим.

Профессор Вальро на его глазах убил ангела! Того, чьи крылья могли бы озарять тьму. Нож анатома просто оборвал нить предназначения. Его миссия осталась незаконченной. И сейчас слезы ангельского горя проливались в душу, обжигая подобно кислоте.

Следующий мистический опыт произошел только спустя много лет. Когда он был готов не просто видеть знак, но и действовать. Стать рукой Божьей, очищающей ангелов и передающей их дар страждущим. Тем, кто запятнал себя грязью и грехом. Не ценил данное ему Богом – топил в вине, гноил болезнями и просто бросал в дерьмо своей никчемной жизни. Принимая частицу ангела они тоже становились чище.

Он надел хрустящий от крахмала белоснежный халат – без мантии идти в святилище было бы оскорбительно для тех, кто зрит на него с высоты Эмпирей.

“Милая Марианна, наверное сейчас она счастлива. К сожалению, человеческий мозг не в состоянии понять, какое чудо его тело носит внутри себя. Я освободил тебя, голубка.”

В подвале он критически осмотрел свою операционную: идеально вымытую, резко пахнущую антисептиком. Едкий дух формальдегида и спирта смешивался с впитавшимся в стены запахом крови, но к сожалению не мог окончательно перебить вонь ржавчины от труб. Прошел вглубь, отдернул шторку и вставил ключ в едва заметную непосвященным скважину. Скрытая дверь беззвучно открылась, являя то, что находилось там.

Банки с заспиртованными дарами, флаконы с консервированным эликсиром. Его сокровища. Все то, что помогало лучше понимать, как отличить ангельскую искру от грязи. Но сейчас ему не нужны были знания. Его интересовали инструменты. Листеровская жидкость, сыворотка ледяного покоя, растворенный кристалл гематита. К сожалению, тот запас, который он подготовил в прошлый раз, подходил к концу.

“Спаситель говорил мне о том, что Его дело не должно останавливаться. Я подвел Его”.

Слезы потекли из глаз, а ногти впились в ладони, оставляя на них кровавые полумесяцы. Ему было очень стыдно перед Богом, перед Его детьми. Но придется подождать. Благодаря месье Шаппу и изобретенному им оптическому телеграфу он смог связаться с людьми, готовыми продать ему новые реагенты. Жаль, их нельзя переслать ему с помощью семафоров. Билет на поезд получилось приобрести только на субботу. Значит уже в среду можно будет вернуться к работе.

“Прости меня, Господи! Я виноват перед Тобой!”

Может и стоит воспользоваться щедрым предложением Благодетеля. Ведь он смог бы купить намного больше инструментов. Но нет. Тогда он и вправду стал бы мясником. А это противно Спасителю. Только ангелы. Только их просветленные души, что воспаряют из грязи плоти в небеса! Он поднял взгляд к потолку, словно ища прощения и поддержки в трещинах камня, но в его глазах уже разгорался огонь. Ангелы не ждут – они зовут. А чтобы помогать им нужны ливры. Много сотен ливров. Нужно соглашаться.

Глава 6. Танец со Смертью

Глава 6. Танец со Смертью

“Faster than a bullet

Terrifying scream

Enraged and full of anger

He's half man and half machine”

Judas Priest, “Painkiller”

Пятница, 10 марта, около 18-30

– Эй, щенок, куда прешь? Я что тут, для красоты стою?

Дорогу парню, пять минут назад выскочившему из дверей почтамта и очертя голову кинувшегося в сторону площади Бастилии, преградил низкорослый рыжий апаш в черном трико. Поигрывая ножом он приблизился к своей жертве:

– Не слышу ответа, желторотик. Куда бежим? Почему не здороваемся? Ну-ка, что это у тебя?

Старания и знания юного Жерара были по достоинству оценены начальником Управления общественной безопасности и он личным приказом перевел парня из патрульных в свое ведомство. Только утром он, получив эту новость, радостно отписал письмо матери в Нанси. Для сына бедного сапожника из маленького городка это было большим достижением. Мальчишка, вырвавшийся из нищеты и взлетевший к своей мечте – служить закону – это стало бы поводом для гордости всей его семьи.

Если из-за нелепой встречи с местным головорезом операция мэтра Раффлза окажется под угрозой срыва, гулять ему по грязным улицам придется до конца жизни. Жерар Лернер почувствовал, как некая пружина внутри него сжимается до упора. И тут же резко распрямляется. Мощный толчок – и не ожидавший сопротивления оппонент должен упасть на спину. Врезать ему каблуком по зубам, чтобы тот гарантированно не поднялся и – бежать со всех ног. Инженер-сыщик говорил, что каждая секунда на счету.

К сожалению, маневр не удался. Ловкий и быстрый, как угорь, коротышка поставил новоиспеченному жандарму подножку и, завернув руку за спину уложил на землю. Над головой раздались аплодисменты:

– Гведе, с тебя пять ливров. Я же говорил, парень не струсит!

Стальная хватка апаша разжалась и Жерар, сгорая от стыда, смог подняться на ноги. Перед ним стояли командан Раффлз и его страшнючий приятель – тот самый мертвячий лекарь, которым матери пугали непослушных детей. Именно он протянул руку парню, помогая встать.

– За такое представление и десяти не жалко. А из этого мальчика определенно выйдет толк. Правда, ему не помешало бы освоить азы уличной драки. Немного глупо было бросаться прямо на лезвие. Впрочем, согласен – таланта подбирать достойные кадры у тебя не отнять. А вы не переживайте – справиться с Пьером у вас не было ни единого шанса, даже будь вы чемпионом Конкордии по аквилонскому боксу. А теперь – докладывайте!

Лернер подобрался и понурив голову начал свой рассказ. Собственно, в почтовом отделении он провел последние четыре часа. Периодически он подходил к чиновнику и ругался, чтобы тот проверил доставку несуществующей посылки от его любимой тетушки. И конечно же, каждый раз оказывалось, что та еще не поступила. Жерар скрипел зубами, вещал на все отделение о ленивых бездельниках и вновь усаживался на жесткую деревянную лавку.

В без четверти шесть один из таких же как он страдальцев подошел к стене с персональными ячейками и, раскрыв дверцу под номером 219, положил туда тонкий конверт. После чего вернулся на скамью и замер с газетой в руках. Юного жандарма так и подмывало взять находящееся в почтовом ящике, но он отлично помнил инструкции. Дожидался момента. Соглядатай не уходил, делая вид, что читает. Прошло больше получаса, прежде чем он покинул почтамт. Лернер даже вышел на улицу, дабы убедиться в том, что за ним не шпионят.

В письме, лежащем в ячейке было всего одно предложение: “Суббота, 22-00”. Воровато оглядываясь, Жерар заменил конверт на тот, что находился у него за пазухой – пухлый, набитый новенькими купюрами. И тут же побежал докладывать командану о начале операции “Кукла”.

Раффлз похлопал юношу по плечу:

– Отличная работа, Жерар. Будем считать, что испытательный срок на посту жандарма Управления ты прошел досрочно. Поздравляю с назначением.

Щеки парня стали пунцовыми:

– Служу Республике, господин командан!

После чего добавил еле слышно:

– Вы позволите задать один вопрос? Почему кукла? Мы ловим контрабандистов?

Инженер-сыщик улыбнулся:

– Куклой, Жерар, мошенники называют пачку поддельных купюр. Сверху и снизу лежат несколько настоящих для отвода глаз. Остальное – фальшивки. Поэтому, операция “Кукла” уже закончилась, и провел ее ты в одиночку. Благодаря тебе преступники получили пачку поддельных ливров, убедившись в нашей кредитоспособности. Старый трюк ромалов, промышляющих обманом ростовщиков. Теперь можешь быть свободен. В понедельник жду утром у себя в кабинете. Кру-гом!

Лернер отдал честь и отправился восвояси. Барон внимательно посмотрел на Раффлза:

– Переходим к финальной части. Лютен, где припаркован ландолет? Нам нужно как можно скорее доставить мадемуазель Фалюш и вас на рю Белло. Наверняка, кроме оставившего письмо, в отделении был еще один слуга Хуссейна. И сейчас, вполне возможно, он уже направляется за нашей подсадной уточкой.

– Гведе, может нам стоило бы сразу заявиться с облавой в его санаторий? Зачем подвергать риску невинных людей?

– Франсуа, я видел этого человека. Общался с ним. Даже обыскав его клинику снизу доверху, уверен – мы не найдем там ничего противозаконного. И даже если он проводит там незаконные операции, его органы будут иметь все необходимые документы. Кстати, что у тебя вообще на него есть?

Раффлз вытащил из внутреннего кармана кожаной тужурки блокнот:

– Тарик Фарид Хуссейн, тевтонец, 52 года. В Галлию прибыл в 1882 из Андалузии. Правда, как он попал туда – неизвестно. Судя по имеющейся информации, его родители сразу после окончания мировой войны сбежали из Тевтонии в одну из ее колоний. Гражданские права галлийца получил благодаря крови – один из его предков был родом из Орлеана – и деньгам.

– Конечно же, купил гражданство по упрощенной схеме через инвестиции?

– Именно. Является владельцем фабрики по изготовлению консервов, протезного производства и уже известного нам санатория.

– Позволь угадаю. Фабрика называется “Кошкин дом”?

– Точно. Далее. Санаториум “Механикус витэ” является основным его активом. Остальное – постольку поскольку. Доход имеет весьма значительный – не меньше тысячи ливров в месяц. Однако, если он за единственную операцию берет десять кусков, то цифра и вовсе становится умопомрачительной. При этом не женат, любовницы нет. Куда он тратит деньги – неизвестно. Однако, мы смогли заметить, что со счетов “Механикус” средства регулярно переводятся в иностранные банки на имя одной и той же благотворительной организации. Называется “Вольфштадт”. Достоверно известно, что именно через этот фонд после войны смогли сбежать за рубеж многие тевтонские высшие чины. Благодаря этому нам удалось выяснить одно из имен, под которым этот тип хорошо известен за пределами Конкордии. Рудольф Шпаннер.