Текст книги "Тайна девятки усачей"

Автор книги: Александр Власов

Соавторы: Аркадий Млодик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

НОВАЯ ПРОФЕССИЯ

Наступило мирное, дружное время. Санька по-прежнему был заводилой. Но он теперь ничего не предпринимал без товарищей, не сердился, когда с ним не соглашались, не заключал тайных союзов.

Ребята будто повзрослели. Они видели, как их пионерское звено становится хотя и маленькой, но настоящей колхозной бригадой, у которой есть свой особый счет трудовых побед.

Эти победы были у всех на виду. Например, силосная траншея. Проходя мимо нее, ребята обязательно сворачивали с дороги к силосорезке. Машина неутомимо пережевывала траву, которую подвозили с лугов. Зеленая масса постепенно заполняла траншею. Усачи подолгу следили за работой. Было приятно стоять и смотреть, вспоминая недавнее прошлое. Здесь они, когда с охотой, а когда и без всякого желания, выбрасывали землю, откачивали воду. И не то чтоб не понимали, а просто не старались представить, что получится. А теперь они видели: их труд пошел на пользу людям.

Придет зима, вскроют траншею и повезут корм на ферму. Летом на будущий год траншея опять будет служить колхозу. И так из года в год. А кто ее вырыл? Они – усачи! Здорово!

И мост – тоже здорово! Сколько лет прошло, а дед Евсей помнит, что старый мост строил Дима Большаков. Так же долго будут помнить, что новый мост строили мальчишки из Усачей.

Теперь землекопы и плотники должны были превратиться в электротехников. В наряде, который получил Миша в правлении колхоза, председатель написал в графе «Задание» коротко и многозначительно: «Электрифицировать дом и хозяйственные пристройки агронома тов. Крыльева». На эту работу давалось три дня.

– Ив один справимся! – сказал Санька.

– В два, – возразил Мишук. – Гриша и Катя работать не будут – в командировку просятся.

Санька обиделся.

– Как для меня, так – командировка!

– А теперь все для тебя! – внушительно произнес Мишук. – Силосную траншею для дяди копали? Командировка тоже для всех нас, по общему делу.

– Вместе поедут? Мишук улыбнулся.

– В разные места.

Прежде чем приступить к работе, надо было запастись проводом, изоляторами и другим электрооборудованием. Чтобы от основной линии подвести ток к дому Крыльевых, требовалось установить два столба. Весь день ушел на всякие хлопоты. Лишь к вечеру и столбы, и оборудование привезли из Обречья в Усачи. С этой же машиной приехал и Гриша.

– Приветик! – усмехнулся Санька. – Я думал, тебя в Москву откомандировали.

– В библиотеке сидел, – ответил Гриша. – Ботанику изучал. Завтра доклад вам сделаю.

Санька удивился.

– Мы – за электротехнику, а он – за ботанику взялся!

– Пригодится... Завтра узнаешь! А Катя вернулась?

– Нет! Она танцы народов Севера поехала изучать!

– Совсем не танцы! – Гриша засмеялся. – В соседнем районе геологи работают. Катина мама – тоже геолог. Вот они и поехали вдвоем на консультацию.

– Ври дальше! – проворчал Санька и, махнув рукой, отошел от Гриши.

Мальчишки сгрузили оборудование. Уже смеркалось. Мишук сказал, что работать начнут завтра с утра. Геня Соков предложил сбегать к деду Евсею. У него ночевали саперы. И все усачи наперегонки побежали к пасеке.

Лейтенант встретил ребят шутливым рапортом:

– Товарищи хозяева болот, лесов и всех окрестностей! За истекшие сутки чрезвычайных происшествий не было!

Обследована тропа между берегом и камнем с контурами человеческой руки и дальше – между камнем и высоткой, расположенной в болоте, а также сама высота. Обнаружены остатки оборонительных сооружений. Мин нет! Когда мы закончим, – добавил он, – обязательно сходите к камню – посмотрите. Очень любопытно! Надо будет в краеведческий музей сообщить.

Лейтенант рассказал и об островине. Там саперы нашли обвалившийся блиндаж и две заросшие ячейки для ручных пулеметов. Островина, вероятно, была форпостом партизанского отряда. Нацеленные на единственную тропу, пулеметы надежно охраняли подступы к лагерю, который, наверно, располагался дальше – на других островинах. Они зеленели в глубине болота, но ни одной тропки, ведущей к ним, не было видно. Проход, конечно, существовал, но саперы не стали его искать. Какие там мины! Непроходимая трясина надежно ограждала островины, а минировать тайные тропы, известные лишь партизанам, было неразумно...

На следующий день с утра Гриша опять ушел в обреченскую библиотеку. Мишук разбил звено на две части. Санька с командой Гени Сокова делали проводку внутри дома, а Сема Лапочкин и сам Мишук должны были вырыть ямы для двух столбов. Но они не успели приступить к делу.

В деревню въехала машина с надписью на кабине «Геологоразведка». В кузове сидела Катя, придерживая длинную металлическую штангу, торчавшую над задним бортом.

– Мальчики! Принимайте аппаратуру!

Усачи высыпали на улицу. Катина мама вышла из кабины, помогла удивленным мальчишкам снять тяжелую штангу и попрощалась с водителем. Машина уехала.

– Для турника? – спросил Геня Соков, рассматривая четырехметровую штангу.

– Это бур, – сказала Катина мама.

– Гажу искать будем! – не вытерпела Катя и взглянула на Саньку. – Помнишь, ты про гажу у Гриши спрашивал? Теперь найдем – мама поможет!

Никто из мальчишек ничего определенного про гажу не знал, а Санька впервые это слово услышал от отца. Пришлось Катиной маме прочитать ребятам короткую лекцию про агротехническую руду, необходимую для удобрения кислых почв.

Санькин отец был прав. Привозная гажа стоила довольно дорого – от трех до четырех рублей за тонну. Стоимость складывалась из расходов на разведку, добычу и доставку этого удобрения. Если бы гажу удалось найти поблизости от колхоза, а еще лучше – на его территории, ее цена была бы невелика – копейки за тонну.

Катина мама сказала, что гажа похожа на толченый мел. Чаще всего она встречается около болот, ручьев и озер. Но гажа не лежит на поверхности. Нужно заглянуть в глубь земли метра на три. Вот для чего требовался бур, который привезли от геологов.

– Дали на две недели! – предупредила Катина мама.

– А мы сегодня и начнем! – воскликнул Санька. – Электричество – потом!

Мишук покачал головой.

– У нас наряд.

– Дом-то мой! – возразил Санька. – Поживем еще две недели без света!

Но звеньевой был неумолим.

– Хоть бы попробовать! – с огорчением произнес Санька. Попробовать хотелось всем. И тогда решили пробурить скважину там, где будет яма для столба.

Бур с крепким черпачком-ложкой на нижнем конце установили вертикально. Санька и Сема взялись за ручки – жимки – и стали крутить штангу. Ложка сразу же погрузилась в мягкую почву. И вся штанга, как огромный винт, стала углубляться в землю.

Первый метр бур преодолел легко. Потом штанга пошла тяжелее. Саньку подменил Мишук. Только Сема продолжал поворачивать жимки без отдыха. Бур на три метра ушел вниз.

– Хватит, мальчики! – сказала Катина мама. – Не тратьте силы зря. У вас впереди много скважин.

Штангу вынули. В ложке был чистый красноватый песок. Сема растер его на ладони, понюхал.

– Песок.

– Будет и гажа! – уверенно заявил Санька.

– Будет! – воскликнула Катя.

– Возможно, – ответила мама.

Бур внесли в сени Санькиного дома и больше не отвлекались. Весь день прикрепляли к стенам изоляторы, сверлили отверстия для электрических проводов, ставили выключатели, розетки, привешивали патроны для ламп. Вечером с помощью взрослых установили столбы. Работы хватило и на половину следующего дня.

Часа в четыре из Обречья приехал на велосипеде монтер. Внимательно проверил проводку, похвалил ребят и, забравшись на столб, подключил Санькин дом к общей электрической линии.

Было еще светло, но мальчишки зажгли в доме все лампы. Им казалось, что они никогда не видели такого яркого электрического света. Даже Гриша, который только что вернулся из библиотеки с какой-то книгой, прибежав к ребятам, забыл на минуту о своем открытии и вместе со всеми восторженно щелкал выключателями.

Когда радостное волненье улеглось, он положил книгу на стол, сел и гордо сказал:

– Я тоже не валял дурака! Слушайте! – Гриша откашлялся и начал читать: «Он заметил, что нога его, опускаясь в грязь, сейчас же собирает туда, в ямку, воду. Так и каждый человек, проходя по тропе, спускал воду из мха пониже, и оттого на осушенной бровке, рядом с ручейком тропы по ту и другую сторону, аллейкой вырастала высокая сладкая трава...»

– Ты в затейники записался? – насмешливо спросил Санька. – Долго эта декламация продолжаться будет?

– Сейчас кончаю! – ответил Гриша и повторил последнюю фразу: – «...аллейкой вырастала высокая сладкая трава бе-ло-ус».

– Что? – воскликнул Санька.

Гриша даже не посмотрел на него и продолжал читать:

– «По этой... траве можно было далеко впереди себя понять, где проходит тропа человеческая...»

– Как ты догадался? – восхищенно спросил Санька.

– Читал когда-то. Потом забыл, – сказал Гриша. – А все-таки в голове что-то осталось... Я белоусом бредить даже начал – все вспоминал, где слышал это слово. Ну и нашел! Это у Пришвина!

– Покажи!

Гриша протянул книгу, но в это время стекла в окнах тревожно зазвенели.

Взрыв услышали не только в Усачах, но и во всем колхозе. Люди насторожились. Вспомнив о саперах, каждый пожелал им счастливого возвращения.

Звено Мишука примчалось на пасеку в полном составе. Час прождали ребята, и он показался им бесконечным. Но вот из леса долетела походная песня. Запевала выводил знакомые слова о полевой почте.

Дед Евсей широко и радостно улыбнулся, а ребята наперегонки бросились к лесу.

– Товарищи хозяева болот, лесов и всех окрестностей! Взвод выполнил поставленную задачу! Путь открыт! Смело ходите по свей земле! – торжественно отрапортовал лейтенант и добавил: – Только в трясину не лезьте и на клыки кабанам не попадайтесь!

Подробности ребята узнали уже на пасеке. Еще несколько дней назад саперы обнаружили в Болотнянке немецкий танк. Лейтенант поручил двум солдатам обследовать затонувшую машину, а остальные бойцы продолжали прочесывать лес и болото.

Танк весь был под водой, и только ржавый ободок откинутой крышки верхнего люка выходил на поверхность. Десятки раз ныряли саперы вокруг танка. Они работали на ощупь в темной воде и выяснили, что в танке лежит почти весь боекомплект, а один снаряд даже загнан в ствол пушки.

Посоветовались и решили взорвать танк со всеми снарядами прямо в речке. Этот взрыв и слышали колхозники расположенных вблизи деревень.

– Но мы не до конца довели дело, – сказал лейтенант. – Надеемся, что вы закончите.

Ребята недоверчиво заулыбались.

– Вполне серьезно! – подчеркнул лейтенант. – Железа там осталось – тонны! И на берег выбросило, и в воде есть... Будет время, запрягите лошадку – и туда! Место найдете – не маленькие! О том, что металлолом нужен заводам, вы лучше меня знаете.

Саперы уехали. Запрет с леса и болота за Усачами был снят.

В тот же вечер Иван Прокофьевич подошел к штабу усачей, в котором проходило очередное совещание, и крикнул:

– Принимайте стройматериалы!

Ребята выскочили в огород. Парторг снял с плеча четыре доски и пояснил:

– Это для лыж. Попробуйте! Если подойдет древесина, получите на всех.

ЛЫЖИ

– Гренадеры, смирно! – Так дед Евсей встретил, ребят, когда они на следующий день пришли с досками на пасеку.– Кончилась ваша вольница! Я теперь генерал над вами!

Мальчишки подхватили шутку и закричали:

– Маршал!

– Генералиссимус!

Старик довольно погладил усы.

– Ладно, – сказал он. – Не генерал и не маршал… Я старшина! Это поважней любого генерала!

Пасечник словно помолодел за последние недели. Он сменил потерявшую цвет рубаху на новую гимнастерку, которую подарил ему командир взвода саперов. Дед Евсей и сам мог бы купить себе любую одежду, но не считал это нужным. Другое дело – подарок! Значит, оценили человека! И хотя гимнастерка была великовата, старик носил ее с удовольствием и, ложась спать, аккуратно расправлял складки, заутюженные еще на фабрике.

За гостеприимство саперы наградили бы деда Евсея и брюками, но во всем взводе не нашлось новых, а поношенные дарить не хотелось. Из-под новенькой гимнастерки у старика вылезали заляпанные воском и медом мешковатые штаны.

Одернув гимнастерку, дед Евсей спросил у ребят:

– С Иваном Прокофьевичем говорили?

– Говорили! – ответил Мишук.

– Все узнали?

– Все! Только кто еще с нами пойдет, – он не сказал. Не решено окончательно... Ты не слышал, дедушка?

– Кого назначат – тот и пойдет, – уклончиво сказал старик. – Вот меня назначили – и иду! Потому – приказ!.. И не пошел бы, а иду потеху вам справлять. И что с вами возятся? Помню, когда мне двенадцать было...

– Дедушка! – перебил старика Вовка, зная, что сейчас пойдут бесконечные воспоминания. – Ведь утонем в болоте без тебя!

Пасечник посмотрел на благообразную Вовкину рожицу. На ней не было и тени каких-то других, невысказанных мыслей.

– Что верно, то верно! – произнес польщенный старик. Любил дед Евсей чувствовать, что он нужен людям, что без него нельзя обойтись. Хорошее чувство, светлое! Как раз оно и заставило уступить Ивану Прокофьевичу, который попросил пасечника возглавить поход по болотным тропам. Не стариковское это дело, но раз просят, значит, надо забыть о больной пояснице и о ногах, которые ноют по ночам. И пасечник согласился, проворчав почти то же самое, что и ребятам:

– И что ты с ними возишься, баловство разводишь? Помню, когда мне лет двенадцать...

Иван Прокофьевич был более терпелив, чем мальчишки. Он выслушал старика до конца и сказал:

– Евсей Митрич, давай тогда вернемся к прошлому! Согласен? Оденем наших парней в домотканые рубахи и...

– Это зачем? – возмутился пасечник.

– Вот и я говорю: зачем? И не баловство мы разводим! Это поощрение за хорошую работу! Ребята-то у нас молодцы, умельцы! И поощрение им потому не простое, а хитрое, с начинкой. Болото – это не парк для прогулок. Сходят – и еще кой-чему научатся, а ты вроде учителя будешь. Хотя бы лыжи, о которых ты говорил... Их еще сделать надо! Вот оно какое баловство получается!

«Лыжная фабрика» открылась под навесом, где старик мастерил новые и ремонтировал старые ульи. Первую доску он обстругал сам. Ребята стояли вокруг и внимательно смотрели.

– Уме-ельцы! – ворчал дед, вспоминая разговор с Иваном Прокофьевичем. – Вы мне рубанок да стамеску научитесь в руках держать!

Старик не пользовался никакими измерительными инструментами. Левый глаз и толстый, как маленькое копытце, ноготь на большом пальце заменяли ему и линейку, и циркуль, и карандаш. Ногтем он делал пометки, проводил прямые и закругленные линии. Объяснял отрывисто, но понятно.

– Болотная лыжа пошире снежной должна быть. И короче: лишняя длина ни к чему. По мху шибко не побежишь! Шагать надо, а не ехать. Носок загнуть покруче. С малым носом обязательно зацепишься. А как зацепишься, – своим носом в болото уткнешься!

– Чем же его загнешь, нос-то? – спросил Вовка.

– Это свой нос задирать не следует! А у лыжи загнем! – ответил старик. – На что у меня спина неразгибчива, а и то, как попаришься, – полегчает... Парить лыжи будем... Носок к тому же потоньше делать надо – послушней станет.

– Способ... дедовский! – вырвалось у Саньки.

Он не хотел обидеть старика. Язык сам выболтнул это слово. Но пасечник не обиделся.

– Дедовский! – согласился он. – Надежный!

Иван Прокофьевич приказал сделать тринадцать пар лыж. Усачей было девять. С Катей и дедом Евсеем – одиннадцать. Кто же еще пойдет в поход? Иван Прокофьевич держал пока это в секрете, и ребята никак не могли догадаться. Но они не спорили и готовили лыжи на тринадцать человек.

Верстак под навесом рядом с избой деда Евсея никогда не пустовал. Столярные работы выполняли трое: Сема, Мишук и Вовка. Все остальные занимались другими делами. За пасекой, у колодца, ребята сложили из валунов печку, вмазали большой котел и парили над кипящей водой заостренные концы досок.

Дед Евсей сколотил станок: две обтесанные плахи, между которыми была оставлена узкая щель. Распаренный конец доски вставляли в эту щель, а к пятке будущей лыжи привязывался груз. В таком положении доска высыхала. Получалась лыжа с задорно отогнутым кверху носком. Оставалось приделать ременное крепление.

Как-то к вечеру Иван Прокофьевич попросил ребят обежать деревню и напомнить колхозникам, что в восемь часов – собрание. Обычно всякие мероприятия проводились в Обречье – в правлении или в клубе. А в тот вечер колхозников из Усачей приглашали в избу секретаря парторганизации.

– Семейный разговор будет! – пошутил он. – Народ уже знает, но стоит напомнить... И вы приходите – это всех касается...

В восьмом часу ребята пошли по домам собирать народ на собрание. Помог автобус универмага. Он остановился посреди деревни и призывно загудел, созывая колхозников.

Распахнулась задняя дверь. Под потолком в автобусе зажглись матовые плафоны и осветили два прилавка. Слева у входа белела кабинка. Здесь закройщик принимал заказы на пошивку верхней одежды и выдавал готовые платья и костюмы.

Первыми на зов гудка вышли женщины. Потом показались и мужчины. Ребята забрались в автобус и медленно прошлись по узкому проходу между прилавками. Товаров было много. Лежали рулоны разноцветной материи. На отдельной полке поблескивала обувь. За стеклом искрились бусы, часы, кольца, серьги.

– Мальчики! – сказала Катя. – Смотрите!

Она взяла с прилавка брюки защитного цвета и прикинула их на Саньку.

– Хорошие? – спросила она.

– Мне не надо! – грубовато возразил Санька.

– А деду Евсею надо! – воскликнула Катя.

Санька выхватил у нее брюки и уже сам прикинул их длину.

– Сколько? – спросил он у продавщицы.

– Семь сорок!

У меня полтора есть! – сказал ребятам Санька. – Кто богатый?

– У меня два! – отозвалась Катя. – Могу еще у мамы попросить!

Мишуку это предложение не понравилось.

– У мамы!.. Дома и я могу попросить! Надо на свои! Подарки на чужие не покупают! По копейке, а соберем!

Видя финансовое затруднение ребят, продавщица спросила:

– Вы что – в колхозе не работаете? Трудодней у вас нету?

– Есть! – сказал Мишук.

– Много?

– Хватит!

– На брюки хватит?

Мальчишки зафыркали.

– Да мы весь автобус купить можем! – сказал Вовка.

Продавщица достала из-под прилавка чистый лист бумаги.

– На кого записать?

– На всех! – ответил Мишук. – У нас и трудодни общие! Так и пишите: звено усачей. В правлении знают!

Звеньевой размашисто подписался внизу листа, и ребята, забрав покупку, с достоинством протопали к выходу.

Начало собрания задержалось. Прибыл на газике Павел Николаевич. В избе Ивана Прокофьевича осветились окна. В большой комнате расставили скамейки.

Наконец автобус с товарами уехал, и колхозники прямо с обновками вошли в дом. Здесь собралось все население Усачей. Явился и дед Евсей. Не обращая внимания на удивленные взгляды односельчан, никогда не видавших старика таким нарядным, он пробрался вперед и, прежде чем сесть, несколько раз провел по скамейке ладонью. Он был в новых брюках.

– Нарядился-то! – ахнул кто-то. – Будто за ордером на новую квартиру пришел!

– Евсей Митрич! – крикнул женский голос. – Тебе какую: двух– или трехкомнатную?

– Ему с залой для пчел, а на крыше – оранжерею с цветами, чтоб далеко не летать!

Дед Евсей слушал, слушал, а потом встал и повернулся лицом к собравшимся.

– У моих пчел жилье привольное! – сказал он. – Один дом на каждую бригаду, и живут они, считай, при коммунизме. А мы после работы, что мыши, по своим норам разбегаемся! А мне она – халупа моя – опостылела! Сидишь один, как сыч сумеречный!

– Правильно, дедушка! – не вытерпел Санька.

В комнате зашумели. С этого и началось собрание. Дед Евсей, минуя вступительную часть, высказался по основному вопросу и нарушил план, тщательно продуманный председателем колхоза. Павел Николаевич хотел сделать обстоятельный доклад, но после пасечника ему не дали говорить.

– А сам переедешь в новый дом? – спросил кто-то.

– Если пустите! – ответил председатель. – Но чтоб потом упреков не было: председатель, мол, отхватил квартирку незаконно, вне очереди!

Шутка несколько разрядила напряженность, но вопросов было много и дельных, и наивных: что будет с огородами, с личным скотом, куда денут старые избы, что скажут другие бригады колхоза, кто будет строить дом. Павел Николаевич отвечал без запинки. Он все продумал, предусмотрел.

– Избы, – говорил он, – разберем и построим общий двор для личного скота. Которые получше, – оставим! Вот эту, например, нашего парторга... Откроем тут магазин без продавцов – за товары сами отвечать будем! Под огороды отрежем единый клин хорошей земли. А каменный дом заложим около сада с окнами на речку, с балконами! Каждой семье – отдельную квартиру! А в отношении других бригад не беспокойтесь. Деньги тратим общие – без их согласия правление на такие расходы не пойдет! Согласие получено! Я убежден, что через два – три года около сада вырастет многоэтажный поселок, в котором будут жить все труженики нашей большой сельскохозяйственной артели!

Пока председатель отвечал на вопросы колхозников, Санька и Катя вели агитацию среди мальчишек. Те соглашались, что большой каменный дом вообще-то лучше избы. И все же им было как-то не по себе от мысли, что придет день – и деревни исчезнут. Будут стоять восемь – десять домов, вмещающих в себя все население колхоза.

Часа три продолжалось собрание. Охрипший председатель поставил, наконец, вопрос на голосование.

– Давай, давай! – зашептал ребятам Санька и высоко вскинул руку.

Мишук нерешительно поднял свою. Остальные мальчишки не шелохнулись. Среди взрослых тоже не было единогласия. За новый дом проголосовали Санькины родители, дед Евсей, Иван Прокофьевич, отец и мать Мишука.

– Н-да-а!.. Напрасно, значит!.. – произнес Павел Николаевич.

Во втором ряду поднялся отец Семы Лапочкина.

– Не напрасно! – сказал он. – Дай нам, председатель, еще несколько дней. Подумаем!

Загремели скамейки. Продвигаясь к выходу, колхозники оживленно переговаривались между собой. Только сейчас и начался настоящий спор, который должен был решить судьбу нового дома.

Санька так рассердился на своих приятелей, что ушел не попрощавшись. Но на следующее утро он вовремя появился на «лыжной фабрике» и весь день «пилил» мальчишек. Те больше отмалчивались. Наслушавшись и спокойных, и горячих разговоров, не прекращавшихся и после собрания, они вконец запутались. А Санька все подливал масла в огонь.

– Почему к вам, в деревню, ехать не хочется? – спрашивал он и отвечал: – Потому, что живете не по-человечески!

– Сашок! Зачем ты так грубо! – сдерживала его Катя. А ты не защищай! – набрасывался на нее Санька. – Сама уедешь осенью, а мне жить здесь!

Мишук лишь изредка и очень осторожно вставлял свое слово в защиту общего дома, за что тоже получил от Саньки нагоняй.

– Какой робенький стал! – возмутился Санька после одного из таких нерешительных замечаний. – Звеньевой ты или кто? Есть у нас дисциплина или нет? Приказал – и конец!

Споры о новом доме велись и в поле, и на ферме – везде, где сходились колхозники. Конца затянувшемуся обсуждению не было видно. И мальчишки не скоро бы перестали волноваться. Но когда тринадцать пар лыж выстроились у стены в штабе, мысли о новом доме сами отошли на второй план. Если и будет это переселение, то еще когда! А в поход можно было выступать хоть завтра, хоть сейчас!

Иван Прокофьевич огорчил ребят, назначив день выхода на послезавтра, а на завтра он объявил последний организационный сбор.

Команда Гени Сокова пришла в штаб чуть не с солнышком. Все как будто складывалось в их пользу. Никто пока не заикнулся о том, что их оставят дома. И лыж сделали тринадцать, и родители помалкивают. Но вдруг в самый последний момент что-нибудь изменится? Не знали они, чего стоили Ивану Прокофьевичу переговоры с каждой из четырех матерей!

К восьми часам подошли и остальные ребята. К удивлению мальчишек, Катя привела с собой маму. Потом к огороду подкатил председательский газик. Первым из него выскочил Плюс. Пес брезгливо отряхнулся. Поездка в машине ему явно пришлась не по вкусу. Газик привез Павла Николаевича, Ивана Прокофьевича и учительницу Марию Петровну. Одновременно к калитке подошел дед Евсей.

Мальчишки растерянно встретили многочисленных гостей.

– Чего застыли? – весело спросил Павел Николаевич.– Ведите в штаб!

Все направились в баню.

Председатель встал у стола, где обычно становился Мишук, и оглядел всех по очереди.

– Кажется, отсутствующих нет? Тогда распределим обязанности. Командиром назначается Евсей Митрич!

– Я! – по-военному ответил пасечник и приподнялся со скамейки.

– Помощником будет Мишук Клевцов!

– Я-а! – все еще растерянно произнес звеньевой.

– Начальником по научной части, – продолжал председатель,– геолог Ксения Даниловна!

Встала Катина мама.

– Я!

– Ну, а инспектором – Мария Петровна!

Учительница поднялась и строго напомнила председателю:

– С правом вето!

– Да-да! – подтвердил Павел Николаевич. – Это непременное условие всего похода! Выдвинуто оно вашими родителями! Если Мария Петровна скажет «нет», никто не может отменить это решение. Оно окончательное и обжалованию не подлежит! Вопросы есть?

Какие после этого могли быть вопросы у мальчишек? Они чувствовали, что все получается не так, как бы им хотелось. Вместо девяти человек в поход отправлялось тринадцать. Против деда Евсея и Катиной мамы ребята возражений не имели. Но присутствие учительницы не обрадовало их.