Текст книги "Тайна девятки усачей"

Автор книги: Александр Власов

Соавторы: Аркадий Млодик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

От железнодорожной станции до деревни добирались на колхозном грузовике. Шел хлесткий дождь. В небе погромыхивало. Мать сидела с шофером в кабине. Санька вместе с отцом ехал в кузове под брезентом. Когда машину подбрасывало на ухабах, отец ворчал что-то нелестное по поводу здешних дорог. А сын молчал. Он все еще чувствовал себя глубоко несчастным и держался так, будто ему нет никакого дела ни до дороги, ни до лесов и сёл, мимо которых проезжала машина.

Наконец грузовик остановился. Отец приоткрыл брезент, но светлее не стало: дождь и темные грозовые облака превратили сумерки в ночь.

– Здорово, агроном! – прозвучал чей-то басовитый начальственный голос. – С приездом!

– Здравствуйте! – ответил отец.

Потом кто-то большой, по-медвежьи неуклюжий, в широком дождевике с капюшоном на голове вырос над бортом грузовика, сгреб Саньку в охапку и, прикрыв полой от дождя, внес в дом.

С тоской оглядел мальчишка комнату. Керосиновая лампа, подвешенная над столом, сразила его окончательно. «И телека нету! – горестно подумал он. – И приемник не включишь!»

Отошел Санька в темный угол, присел на влажный, только что принесенный из машины тюк, прислонил голову к стене и неожиданно для себя заснул. Он не слышал, как втаскивали остальные вещи, как мать с отцом перенесли его на матрац, временно положенный прямо на пол.

– Умаялся вояка! – произнес отец.

– Еще бы! – ответила мать. – С пяти утра трясемся: то в поезде, то в машине!

– Молчал всю дорогу. Дулся...

– Привыкнет! – уверенно сказала мать.

Санька родился в городе. Его отец, Семен Крыльев, тоже был городским человеком. А мать выросла в деревне.

После службы в армии Семен Крыльев устроился на работу в городской цветочный комбинат. Осенью послали его вместе с группой молодежи в пригородный колхоз на уборку овощей. Днем Семен грузил тяжелые ящики с картошкой, а вечером ходил в клуб на танцы.

Там и встретил он молодую доярку Дашу Гусеву. К зиме они сыграли свадьбу, и Дарья, теперь уже Крыльева, перебралась в город.

Родился и подрос Санька. Отец по-прежнему работал на цветочном комбинате, а мать была домохозяйкой. Она так и не привыкла к городу. И не без ее участия решил Семен поступить на вечернее отделение сельскохозяйственного института.

Все это было уже позади. Вместе с дипломом агронома Семен получил направление в самый глухой уголок области. Жена не скрывала радости и с удовольствием готовилась к отъезду из города. Она знала, что в любом колхозе для нее найдется дело.

Зато Санька поднял настоящий бунт. Когда соединенными усилиями отца и матери восстание было подавлено, мальчишка обиделся на родителей, ходил злой и насупленный, а в день отъезда не сказал ни слова.

Заснул Санька на новом месте обиженный и огорченный, а когда проснулся, в нем тотчас же пробудилось ничем не истребимое мальчишеское любопытство. Он приоткрыл один глаз и, вместо вчерашней горечи, почувствовал себя так, будто его ожидало что-то интересное, неизведанное.

Было светло. В доме стояла незнакомая горожанину особая тишина. На полу рядом с матрацем лежала записка:

«Еда на столе. Ешь. Нас не жди – мы пошли в правление. Мама».

Санька прочитал записку, но сразу же забыл о ней. Быстро обежав две комнаты и кухню недавно срубленного дома, наполненного пьянящим запахом сосновой смолы, он выскочил на крыльцо. Его встретил тихий, теплый ветерок. Из-за леса доносилось неторопливое урчанье тракторов. В.деревне не было видно ни души. Колхозники, составлявшие одну из бригад большой сельхозартели «Новый путь», давно ушли на работу.

Мальчишка огляделся. Вдоль дороги стояли дома, похожие Друг на друга: слева – семь, справа – восемь. Кое-где за огородами чернели однооконные крохотные избенки – бани. Неподвижно и гордо высились над колодцами «журавли». Деревня была обнесена изгородью в три жерди. Улицу с обоих концов замыкали ворота, соединенные с изгородью проволочными кольцами. Густой зеленый лес подковой, с трех сторон, обступал деревню. Направо за воротами виднелись поля.

«Как же она называется? – подумал о деревне Санька и припомнил: – Усачи!»

– У-са-чи! – повторил он. – Выдумают же названьице!

В голосе прозвучала ирония, но в душе он уже не испытывал прежней горечи ни от названия, ни от самой деревни. Слишком доброе было утро, чтобы чувствовать хотя бы маленькое недовольство.

Ступил Санька босыми ногами на мягкую дорожную пыль и бодро зашагал к околице – туда, где виднелись поля и луга. Он не стал открывать ворота, влез на изгородь и спрыгнул на траву.

Высоко над головой висели жаворонки. Жужжали пчелы. Пестрели цветы. Зелеными брызгами во все стороны разлетались кузнечики. Санька погонялся за ними, постоял, запрокинув к небу голову, охваченный беспричинной радостью, перекувырнулся раз-другой и оказался у давно заброшенной заросшей силосной ямы.

Она была наполнена дождевой водой. Мальчишка присел на краю и осторожно опустил ноги в яму. Вода показалась ему очень теплой. Он удивился и пригнулся, чтобы достать до нее рукой. В эту минуту кто-то схватил его за шиворот и щелкнул пальцем по затылку.

– Ты чего тут шаришь? – раздалось над самым ухом.

Санька стремительно вскочил на ноги. Перед ним стоял мальчишка. Круглая стриженая голова с толстыми, будто надутыми щеками, покатые плечи, чуть кривые ноги придавали ему сходство с самоваром. Оно усиливалось еще и тем, что забавный паренек стоял подбоченясь, выкатив грудь колесом. Но как он ни старался придать себе воинственный вид, от его фигуры веяло миром и добродушием.

Сначала Санька сердито сжал кулаки, но, разглядев паренька, решил, что тот не из драчунов. И все же боязнь показаться трусом заставила Саньку шагнуть вперед. Презрительно оттопырив губы, он спросил для приличия:

– Что? Давно не били?

Паренек не успел ответить. Из деревни долетел приглушенный топот. Вздымая пыль, по улице неудержимым галопом неслась лошадь. Из-за домов наперерез бодро выскочил старик. Он кричал что-то, размахивая руками. Лошадь шарахнулась от него и продолжала мчаться к воротам.

До ворот осталось метров десять, но лошадь, свернув с дороги, метнулась к забору, за которым была силосная яма.

– Взбесилась! – крикнул Санька и бросился бежать.

А лошадь на всем скаку перемахнула через изгородь и помчалась прямо на мальчишек.

Санька в страхе зажмурился, втянул голову в плечи. Он не видел, как лошадь пробежала мимо и стремглав ринулась в яму. Над ней поднялась туча цветастых брызг. Одни упали вниз, а другие точно повисли в воздухе и закружились над водой. Крупная капелька с сердитым жужжанием долетела до Саньки. Он почувствовал жгучую боль, судорожно схватился за щеку и открыл глаза.

Из воды торчала только голова лошади. Уши были прижаты. Нежные ноздри дрожали мелко и жалобно. Глаза чуть виднелись из-под распухших век. Пчелы тучей летали над лошадиной головой.

Паренек, прикрыв руками лицо, бегал вокруг ямы, не зная, как помочь попавшему в беду коню.

Подоспел старик.

– Тпру, Соколик! Тпру! – крикнул он и ловко прыгнул на покрытую водой лошадиную спину. Сдернув с себя фуфайку, старик обмотал голову коня.

Еще одна пчела жиганула Саньку. Он присел и громко хлопнул по шее ладонью.

– Не бей! – крикнул старик. – Колхозные...

– Да! Не бей! – огрызнулся Санька. – Вам хорошо! Деревенских не кусают, наверно!

Щека у него покраснела и стала припухать, шею жгло, как огнем.

– А ты не торчи тут без толку. Не маши руками, как мельница, – ответил старик. – Пчелы этого не любят... Вовка! – обратился он к пареньку. – Слетай за ребятами! Да лопату прихвати. Соколика выручать надо! Сам отсюда не выберется.

– Я враз, дедушка Евсей! Ребята в штабе!

Кривые ноги Вовки переметнулись через изгородь и замелькали по обочине дороги.

Рой пчел редел. Постепенно успокаиваясь, они летали вокруг пасечника, но не жалили его и одна за другой покидали поле боя.

– Набедокурил, проходимец! – ласково приговаривал старик, поглаживая Соколика. – Покупаешься, дуралей, до вечера – запомнишь, как пчел дразнить!

Конь виновато шевелил ушами, как будто понимал, что его ругают. Старик уперся рукой о край ямы и, оттолкнувшись от лошадиного крупа, выскочил наверх.

– Дедушка, а почему они набросились на него? – спросил Санька.

– Почему? – переспросил дед. – Дом свой охраняли – вот почему. На пасеке травка погуще. Она, поди, и приманила Соколика. Я-то отлучился. А изгородь старая – с прорехами. Он и пришагал в гости к пчелам. А те духу лошадиного не терпят... Хорошо, догадался в воду кинуться, а то бы зажалили вконец... Животина всегда понимает, в чем спасенье... А тебя как звать-то?

Санька ответил. Его голос прозвучал глухо, в нос. Распухшая щека мешала открывать рот, один глаз заплыл, но другой глядел бойко и задорно.

– Ты земельки приложи – полегчает, – посоветовал старик и усмехнулся в бороду. – Они, чертяки, знают, кого жалить, – не любят чужих людей, особенно – дачников.

– Да никакой я не дачник! – выпалил Санька.

Дед удивленно приподнял лохматые брови, хотел еще спросить что-то, но к яме подбежали мальчишки. Четверым было, как и Саньке, лет двенадцать – тринадцать; остальным что-нибудь около десяти.

На Саньку никто не обратил внимания. Мальчишки держались так, будто его и не было. Только Вовка, увидев распухшее Санькино лицо, спросил:

– Больно?

– Ерунда! – беспечно ответил Санька.

– Вот что, гренадеры! – сказал старик. – Нужна уздечка, веревка и толстые доски! Распорядись-ка, Мишук! А я пока спуск вырою.

– Вовка – за уздечкой и веревками! Сема Лапочкин и остальные за мной – за досками! Пошли! Бегом! – скомандовал черноволосый красивый мальчишка с серьезным лицом.

– Айда с нами! – предложил Вовка.

Санька раздумывал недолго. Отбросив горсть земли, которую прижимал к щеке, он побежал за ребятами,

– Не забудьте топор и гвозди! – крикнул вслед старик.

– Не забудем! – ответил Мишук.

Когда мальчишки вернулись с досками, веревками, уздечкой и топором, дед Евсей заканчивал рыть канаву. Она, прорезав край ямы, круто спускалась к самой воде.

Санька выполнял все приказания Мишука. Это получилось как-то незаметно, само собой. Мальчишки безоговорочно слушались своего вожака. Подчинился ему и Санька, не успев подумать, на каком основании Мишук вдруг стал им командовать. Было не до раздумий. Ребята соединили доски поперечными перекладинами – получилось что-то вроде узкого трапа. Старик спустил его в канаву и стал толкать в воду, пока один конец не уперся в дно ямы.

Соколик нащупал копытом шаткую опору.

– Тпру! Рано! – одернул нетерпеливого коня пасечник.

Соколика взнуздали, продернули под брюхо веревку.

– Давай! – сказал дед Евсей и взялся за уздечку.

Мальчишки потянули с двух сторон за веревки, чтобы лошадь, ступив на доски не потеряла равновесия. Пасечник причмокнул губами Соколик взгромоздился на трап и под громкие крики ребят сделал отчаянный рывок. Обдав всех водой, конь выскочил наверх.

Дед Евсей повел Соколика к лесу, а ребята сполоснули испачканные глиной руки и лица и присели на траву. Санька почувствовал, что все восемь пар любопытных глаз уставились на него. «Сейчас начнут расспрашивать! – подумал он. – Кто, да откуда, да зачем явился в Усачи!»

Но мальчишки не торопились расспрашивать Саньку. Они дружелюбно пересмеивались, поглядывая на его опухшее лицо.

– В городе-то небось пчел нету, – ни к кому не обращаясь, сказал Вовка.

– Откуда же им там быть! – подтвердил Санька.

– Теперь будешь их знать! – добавил Мишук. – Ты еще терпеливый... Другой бы завыл на всю деревню. Городские они все такие: чуть что – в слезы. Был у нас тут один дачник, к тетке приезжал...

– Да какой я дачник! – вспылил Санька.

– Эй! Усачи! – крикнул кто-то от дороги.

Мальчишки разом повернули головы. По траве к яме шли трое ребят из соседней деревни Обречье, которую в шутку называли колхозной столицей, – там размещалось правление сельхозартели.

– Говорят, к вам новый агроном приехал с сыном? – спросил один из обреченцев. – Этот, что ли? – Не слишком чистый указательный палец нацелился в Саньку. – Ну и чучело!

Все трое, увидев оплывшее Санькино лицо, захохотали.

– Так ты насовсем приехал? – удивленно спросил Мишук. – И зимой жить с нами будешь?

– А куда ему деваться! – продолжал мальчишка из Обречья. – Отец-то все цветы в городе потравил! Выгнали!

– Что-о-о?

Саньку подбросило, точно пружиной. А через секунду босые ноги обреченца, получившего увесистый удар, мелькнули в воздухе, и он шлепнулся в траву. Но тут же упал и Санька – двое другие ребят свалили его и придавили к земле.

Замелькали кулаки. Все произошло так быстро, что усачи растерялись и несколько мгновений молча смотрели на потасовку.

Первым очнулся Мишук. Он выкрикнул только одно слово:

– Сема!

Сема Лапочкин, медлительный и грузный, не торопясь пошел к дерущимся. Он был местной знаменитостью. В школьном медпункте в Обречье имелся силомер. И не только мальчишкам, но и не всякому взрослому удавалось довести стрелку силомера до той цифры, до которой плавно доходила она под пальцами Семы.

Когда Сема подошел к мальчишкам, потасовка приостановилась. Обреченцы, не выпуская из рук яростно сопротивлявшегося Саньку, выжидательно посмотрели на Лапочкина. Они не знали, на чью сторону он встанет. Сема сам еще колебался и вопросительно взглянул на Мишука.

– Чего смотришь! – крикнул тот. – Он теперь наш – усач! Гони обреченских!

Сема выставил вперед свои сильные руки, но работы для них не нашлось. Мальчишки оставили Саньку и отбежали к дороге. Оттуда посыпались насмешливые, оскорбительные слова. Досталось всем. Вовку обозвали ржавым самоваром. Мишука – черным попугаем, Сему – безголовым бульдозером. Но самое обидное выкрикнул напоследок тот обреченский парень, из-за которого произошла драка.

– Усачи-трепачи! Бить своих ловкачи! – гнусаво пропел он и добавил: – Вроде Димки-гармониста!..

Санька не понял намека. А обреченцы вдруг припустились наутек. Они знали, что за такие слова их могут поколотить по-настоящему...

Домой Санька вернулся неузнаваемым. Рубашка была разорвана. Брюки измазаны в глине. Болела шея, ныла спина. По перекошенному одутловатому лицу разошлись красные и фиолетовые круги.

– Ого-о!

Этим восклицанием встретил сына отец.

– Кто же тебя так обработал?

– Пчелы! – буркнул Санька.

– А-а! Это еще терпимо... Даша! Поди сюда.

Мать ахнула, но, узнав, что сына ужалили пчелы, успокоилась.

– Ничего! – сказала она. – Это даже хорошо! Теперь пчелиным ядом лечатся – к врачам специально ходят. А тут, пожалуйста, без всяких хлопот... Хоть каждый день.

– Спасибо! – проворчал Санька. – Я не больной...

После обеда родители принялись развязывать тюки, мешки и узлы. Дом стал постепенно принимать жилой вид. Санька попытался было играть прежнюю роль обиженного, разочарованного человека. Но актер он был неважный и потому не смог скрыть своей заинтересованности. А когда отец сказал, что Санькина спальня летом будет на чердаке, он даже захлопал от радости в ладоши. Иметь отдельную, пусть даже чердачную комнату – об этом в двенадцать лет и не мечтают!

Санька быстро перебрал в уме все преимущества будущей спальни. Чердак – это уже что-то необычное. Туда можно попасть только снаружи – по приставной стремянке. Когда он уйдет из дома, когда вернется назад,– никто и знать не будет!

Оживившись, Санька стал помогать родителям распаковывать вещи.

Отец приметил, что настроение сына изменилось к лучшему.

– Обнюхался уже? – шутливо спросил он. – И дружков, наверно, завел? А дулся!..

– Все равно, как вырасту, в тот же день уеду! – упрямо ответил Санька.

Он еще твердо верил в это.

ЗНАКОМСТВО ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Из маленькой баньки, которая стояла в огороде Ивана Прокофьевича – секретаря колхозной парторганизации, вышла ватага ребят. Миновав грядки, они направились на деревенскую улицу.

Они шли как всегда – двумя четверками: впереди старшие мальчишки, сзади – младшие. Всеми усачами командовал Мишук Клевцов, а у младшей четверки имелся еще и свой, командир – Геня Соков. Ребята учились в одной школе, но в разных классах. Все были пионерами. На лето они объединялись в одно звено, а звеньевым вот уже третий год подряд выбирали Мишука. Его любили и уважали, хотя многим мальчишкам он казался излишне рассудительным и серьезным. На сборах и собраниях Клевцов вдруг начинал говорить чужим, казенным языком. За это Мишука иногда называли попугаем. Но зато никто лучше Клевцова не мог организовать любое дело. Он хорошо знал мальчишек, умел подойти к каждому, и если давал поручение, то был уверен, что оно придется по душе исполнителю.

Летом звено работало в колхозе. Мишук вместе с бригадирами получал в правлении задание и каждое утро приходил с ребятами на работу.

Сегодня усачи должны были окопать яблони в саду. По дороге они завернули во двор нового агронома.

Санька встретил их радостным возгласом:

– Здорово! Залезайте ко мне!

Он сидел на верхней перекладине высокой лестницы, приставленной к стене дома. В руке был карандаш. На уровне Санькиной головы чернело квадратное отверстие – вход в его спальню.

– Залезайте! – повторил он и весело юркнул на чердак.

Ребята по очереди забрались наверх и разместились кто на кровати, кто на бревенчатом полу.

– Ну, как дела? – по-взрослому спросил Мишук. Санька скорчил пренебрежительную гримасу.

– Какие здесь дела? Вот в городе я бы с утра...

Санька так и не сказал, что бы он сделал с утра в городе. Он только присвистнул, дав понять, что словами это выразить невозможно.

– После пчел-то болит? – заботливо поинтересовался Вовка.

– А-а! Чепуха! – отозвался Санька. – Пройдет!

– А что это у тебя за план? – спросил Гриша Лещук, указав на большой лист бумаги, лежавший на столе.

– Карта окрестностей! – важно ответил Санька. Ребята окружили стол и стали рассматривать чертеж.

Они узнали свою деревню – пятнадцать домов-квадратиков, раскиданных вдоль дороги и окруженных изгородью. За околицей виднелось голубое пятнышко – силосная яма с водой. Санька охотно давал пояснения.

– Я считаю, – веско сказал он, – уж раз где живешь – эту местность надо знать как свои пять пальцев: где что растет, где родник бьет, а где озеро или река. Я в городе знал все, даже что под землей находится!

В голубых глазах Гриши Лещука загорелась искорка.

– Под землей? – переспросил он. – И что там?

– Как что? – удивился Санька. – Где труба с газом, а где электрический кабель или телефонный. У вас тут этого ничего нет!

– Ну-у! – разочарованно протянул Гриша. – Я-то думал!..– И добавил: – А карта – это все-таки здорово! С картой искать хорошо! Может, у нас за деревней...

– Золото? – съехидничал Санька.

– А что ж такого? В Якутии алмазы нашли? Нашли!

– Хватит спорить! – вмешался Мишук. – Карта картой, а дело делом!.. Мы в сад идем. Зашли за тобой...

– В сад? – воскликнул Санька и потянулся за брошенными под кровать ботинками. – Я мигом!

– Яблони будем окапывать, – добавил Мишук.

Санька сердито швырнул ботинки и свистнул. У него в запасе было штук сто разных присвистываний – на все случаи жизни. Сейчас его свист выражал полное разочарование.

А Мишук продолжал:

– В нашем звене – восемь человек. Я звеньевой. Ты будешь девятый. Мы тебя уже включили. А задание на сегодня такое: окапывать яблони.

– Ты эти штучки брось! – Санька даже задохнулся от негодования. – Я тебе что – рабочая сила какая-нибудь?.. С яблонями вы и без меня справитесь! Вот если что сложное попадется, – тогда приходите, консультация вам обеспечена!

– Консультация? – переспросил Мишук.

– Да! – гордо отрезал Санька. – Мы за тем и приехали. Отец научит вас урожаи делать, мать подскажет, как молока побольше добыть, а я по всем другим вопросам!

– Хы-хы! – хихикнул Геня Соков, но тотчас испуганно прикрыл рот ладошкой: младшим не разрешалось вмешиваться в дела старших.

– Он как кибернетическая машина! – насмешливо произнес Гриша Лещук. – Ему, значит, вопрос, а он глазами, как лампочками, поморгает – и – трык-трык – готовый ответ!.. А через год от такой работы он станет марсианином, как в «Войне миров». Одна голова – огромная!.. Ни рук, ни ног!

– Ни рук, ни ног? – грозно переспросил Санька. – А это что? – Он согнул руку и похлопал ладонью по мускулам. – Бицепс называется! Видали, как я вчера раскидал ту троицу? Кто хочет попробовать? Садись!

Санька кивнул головой на табуретку напротив себя и, поставив локоть правой руки на стол, с вызовом посмотрел на мальчишек.

– А что будет, если проиграешь? – многозначительно спросил Мишук и подмигнул Семе Лапочкину.

– Что хочешь! – беспечно заявил Санька. – Хоть яблони окапывать, хоть хвосты коровам заплетать!.. Садись любой!

За стол напротив Саньки сел Сема и неуклюже выставил руку. Только сейчас Санька заметил сильные, почти мужские пальцы Семы и широкую ладонь с загрубевшей кожей. Санька беспокойно заерзал на стуле, но руки со стола не убрал.

– Ну, давай, – лениво произнес Сема, и пальцы Саньки встретились с пальцами противника.

– Считаю! – предупредил Мишук.

Санька сгоряча не почувствовал боли, но у него заныло под ложечкой, когда он увидел налившиеся синевой кончики своих пальцев, зажатых в Семиной руке.

– Раз! – начал считать Мишук. – Два!.. Три!

И в то же мгновение рука Саньки оказалась прижатой к столу. Мальчишка не успел понять, как это произошло. Он с удивлением, как на чужую, посмотрел на свою ладонь.

– Э-э! Ты не по правилам! – растерянно пробормотал он. – Во-первых, начал раньше срока, а во-вторых... рывком!

– Считай сам, – покорно ответил Сема и принял исходное положение.

Ребята стояли вокруг них и молчали. Они знали, чем все кончится, и потому не испытывали спортивного интереса. А смеяться над Санькой не хотелось: слишком сконфуженным и растерянным было его лицо.

Но гордость не позволила Саньке сдаться без боя. Он второй раз вцепился в неподатливые пальцы Семы, сам сосчитал до трех и навалился на его руку, привстав со стула. Это было явное нарушение правил, но никто не запротестовал.

Рука у Семы дрогнула и остановилась в вертикальном положении. Как Санька ни тужился, она стояла свечой.

– Теперь можно мне? – спросил Сема.

Саньке ничего не оставалось делать, как кивнуть головой. И Сема начал медленно без особых усилий пригибать его руку к столу. На полпути Санька безнадежно махнул левой рукой и выдернул правую из Семиной ладони.

– Хватит! – буркнул он и подул на слипшиеся пальцы.

– Ну? – как ни в чем не бывало спросил Мишук.

– Чего ну? – огрызнулся Санька. – Я – человек слова!.. Сколько там у вас яблонь?

– Сотни три будет.

– Насажали на мою голову! – проворчал Санька и полез под кровать за ботинками.

Колхозный сад раскинулся на пологом спуске к неширокой речке, прозванной Болотнянкой. Она вытекала из огромного непроходимого болота, которое тянулось на многие километры к востоку от деревни. В центре сада стоял обширный новый дом – детские ясли. Сюда по утрам со всех пяти деревень колхоза свозили крикливую детвору и оставляли ее под присмотром нянек до вечерней зорьки.

Когда звено Мишука подходило к саду, Санька услышал разноголосый гомон.

– Гренадеры воюют! – объяснил Мишук.

– Кто-кто? – переспросил Санька.

– Гренадеры... У нас всех ребят гренадерами зовут.

– Дед Евсей рассказывал, – добавил Гриша Лещук,– до революции из нашей деревни в гренадеры брали! Тут парни росли здоровенные как Дима-гармонист... или Семка, например!

Санька оценивающе посмотрел на Сему, на его руки, с которыми успел познакомиться, передернул плечами и спросил:

– А кто этот Димка ваш, гармонист?.. Вчера его тоже вспоминали...

Ему не ответили, потому что из садовой калитки навстречу ребятам вышел председатель колхоза, за ним – Санькин отец. По обвислым, но очень широким плечам, по тяжелой медвежьей походке Санька узнал в председателе того человека, который перенес его из кузова машины в дом.

Ребята поздоровались и с любопытством уставились на нового агронома. Тот оглядел мальчишек, весело подмигнул сыну и вдруг повернулся к председателю.

– Да вот же тебе, Павел Николаевич, рабочая сила! – произнес он, продолжая начатый в саду разговор. – Уверен, что справятся. И лопаты у них наготове!..

– Сколько, по-твоему, земли нужно вынуть? – спросил председатель.

– Ты об этом не заботься – к сенокосу успеют! И такой силос из разнотравья заложим!.. Я хоть и не животновод, но уверен: коровы жевать да похваливать будут! Я и место для траншеи приглядел – рядом со старой силосной ямой...

Председатель подумал, посмотрел на ребят и спросил у них:

– Куда это вы, усачи, путь держите?

– Согласно наряду, Павел Николаевич! – ответил Мишук. – Яблони окапывать.

– Сколько ж в твоем звене голов буйных?

– Все тут... Девять!

– Так вот что, усачи... Временно будете звеном землекопов. А еще такая вам задача... Агроному свет нужен. Сделайте в доме проводку. Не успели, когда строили...

Не заходя в сад, ребята повернули обратно – к деревне.

– А я что говорил! – ликовал Санька. – Яблони окапывать – дело пустое! А траншеи – это как на фронте! Мужское занятие! Учтите – со мной на чепуху не пошлют!

– Сема! – очень торжественно произнес Гриша. – От имени звена пожми Саньке руку!

Сема Лапочкин повернул голову к звеньевому и, получив от него молчаливое одобрение, протянул Саньке широко раскрытую ладонь. Крыльев хотел увильнуть от опасного рукопожатия, но чувство мальчишеского достоинства толкнуло его навстречу Семе,

– Ну и что? – запальчиво крикнул Санька. – Ну и жми!.. На!

Сложив пальцы хитро – лодочкой, он вложил их в Семину ладонь и тотчас почувствовал, что кисть руки обхватил стальной обруч.

– Время есть? – лениво спросил Сема.

Вовка замигал глазами, замотал круглой, как арбуз, головой, подсказывая Саньке, что времени у него не должно быть. Но тот с вызовом ответил:

– Ну... есть!..

– Давай тресть, – спокойно предложил Сема и начал трясти Санькину руку, все крепче и крепче сжимая пальцы.

Санька попробовал неожиданным рывком выдернуть свою руку, но где там! От резкого движения стало еще больней.

– Ты не дергайся, – миролюбиво пояснил Сема. – Скажи: «Время кончилось» – и я отпущу.

– Да уж кончилось! – выпалил Вовка. – Кончилось!.. Не видишь, что ли!

Сема испытующе взглянул на Саньку. Голова у того беспомощно дергалась в такт рукопожатию, но он молчал, сжав зубы. Тогда Сема посмотрел на Мишука и спросил:

– Кончилось?

Звеньевой кивнул головой, и Сема выпустил Санькины пальцы. Они были белые и приплюснутые, будто лежали под прессом.

Санька поспешно сунул руку в карман и окинул негодующим взглядом ребят. Это была решающая секунда. Если бы Санька заметил хотя бы одну усмешку или услышал всего одно обидное словечко, он бы ушел. Но мальчишки и не думали смеяться над Санькой. В глазах у Вовки светилось явное сочувствие. Остальные ждали, когда Мишук скомандует двигаться дальше.

– Пошли! – обыденным тоном произнес звеньевой и тихонько хлопнул Саньку по плечу. – Ты только в своих ботинках не вздумай копать – порвешь! Я тебе старые сапоги дам.

И Санька пошел за всеми, удивляясь своей покладистости. Обида у него пропала. Осталось одно удивление: что за лапы у Семки? Любил Санька сильных людей. Только потому он и не рассердился на Сему.

Лапочкин шел впереди. Санька засмотрелся на его загорелую, крепкую шею и случайно наступил ему на пятку. Сема обернулся.

– Я нечаянно! – буркнул Санька.

Сема улыбнулся и вдруг сказал одобрительно:

– Терпеливый ты.

– А тебе бы в цирке с такими ручищами! – отозвался Санька.

– Мне и в колхозе хорошо. Они пошли рядом.

– Покажи-ка! – попросил Санька и потянул к себе Семину руку.

Долго рассматривал твердую рабочую ладонь, потом сказал с восхищением:

– Законная рука!.. Ты, наверно, в колхозе любого побить можешь?

– Своих не трогаю, – ответил Сема, – а чужих могу.

– Я же тебе сигналил! – вмешался Вовка, обращаясь к Саньке. – Да ему только с медведями бороться!.. А ты полез!

Санька не ответил.

У силосной ямы, в которую вчера прыгнул Соколик, спасаясь от пчел, ребята подождали агронома. По его указанию были вбиты колышки. Получился длинный вытянутый прямоугольник, в середине которого голубел большой квадрат с оплывшими углами – заброшенная силосная яма с водой.

– Ну, землекопы! – сказал Санькин отец. – Ни пуха вам ни пера!

– А откуда начинать? – спросил Санька.

– Это вам прораб объяснит, – ответил отец и кивнул на Мишука.

Ребята остались одни.

Дело было незнакомое: силосных траншей никто из мальчишек не рыл. А тут еще яма с водой! Но Мишук не растерялся. Он разбил ребят на три группы. Самым сильным – Семе, Саньке и Вовке – звеньевой поручил откачивать воду. Гришу с младшими мальчишками поставил на правое крыло будущей траншеи – снимать дерн. А сам Мишук с двумя другими ребятами принялся за ту же работу на левом фланге.

Все взялись за лопаты охотно и дружно. И каждый в душе согласился с Санькой: рыть траншею интереснее, чем возиться с яблонями. В саду требовалась осторожность: глубоко не копни – корни повредить можно. А здесь загоняй лопату хоть на весь штык и отрезай любой кусок земли, лишь бы силы хватило поднять его и выбросить на сторону.

Поблескивали отшлифованные лезвия лопат. Корни травы сочно хрустели. Земля легко резалась ровными черными ломтями.

Вовка сбегал в деревню за ведрами. Началось осушение ямы. Зачерпнув по два ведра, мальчишки шли к придорожной канаве и выливали в нее воду. Сема легко справлялся с этой работой. Но Вовка и Санька вскоре почувствовали, что ведра с каждым разом становятся тяжелее. А уровень воды в яме, казалось, ничуть не понижался.

– Сколько же ее там! – вырвалось у Саньки. – Может, родник снизу бьет?

– Место сухое, – отдуваясь, возразил Вовка. – Это от дождя... Внизу глина. Вот вода и стоит, а то бы давно ушла в землю.

Работали часа три. Из воды, наконец, показалось верхнее ребро старой полусгнившей деревянной обшивки, сколоченной еще до войны. Мишук объявил перерыв. Мальчишки расселись на досках, по которым вчера выбрался Соколик.

– Ведер четыреста выкачали, – сказал Мишук. – Завтра к вечеру дно покажется.

– Завтра к вечеру? – переспросил Санька. – И все ведрами?.. Да разве это работа! Так предки – и те не делали! Я бы в городе за час все осушил – до капельки!

Гриша Лещук кашлянул и начал знакомым торжественным тоном:

– Сема! А не пожать ли еще раз усталую руку...

Мишук строго посмотрел на Гришу, и тот послушно умолк.

– Вот что! – сказал звеньевой. – Можно на воду поставить других, а вас на траншею перебросить, раз уж вы упарились. Я нарочно подбирал сюда самых сильных...

– Мне и на воде хорошо, – ответил Сема.

– Я тоже никуда не пойду! – крикнул Вовка.

– А я что – отказываюсь, что ли! – вспылил Санька и бросил на Гришу сердитый взгляд. – Я о механизации хотел сказать! Вы тут, в деревне, ничего не знаете! А механизация – железная штука! Работай одними извилинами, а руки и ноги отдыхают! Есть, например, центробежные насосы – они хоть озеро осушат! А вы ведрами!