Текст книги "Тайна девятки усачей"

Автор книги: Александр Власов

Соавторы: Аркадий Млодик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

ЧУДЕСА

На пожне лежала роса. Трава была седой. За мальчишками, спешившими к реке, оставалась сочно-зеленая полоса.

В хвосте деловито шагала четверка младших усачей. Сегодня Мишук не погнал их домой. Звеньевой знал; если придется заново строить мост, они не будут Лишними.

Дошли до брошенного вчера бревна. Вовка и Сема ухватились за веревку и поволокли его за собой.

Тропинка вывела ребят к берегу. Болотнянка встретила их шумно: стая уток дружно поднялась над водой.

Мальчишки остановились. Отсюда открывался прекрасный вид на речку со всеми ее капризными изгибами и поворотами, на лес с зубчатым узором еловых макушек, будто выпиленных лобзиком в голубизне неба. Знакомая картина! И только мост нарушал привычные линии и краски. Издали он казался грудой больших старых поленьев, набросанных как попало поперек речки.

И еще приметили ребята: на той стороне у моста виднелось какое-то продолговатое пятно. Оно напоминало уложенные в штабель стволы деревьев. Но это было слишком невероятно, чтобы можно было поверить своим глазам. И все же предчувствие чего-то чудесного охватило всех. Ребята переглянулись и молча бросились к мосту. Не побежал только Сема. Он поплевал на ладони, поправил на плече веревку и один поволок бревно вдоль берега.

А мальчишки все бежали. Вот уже только развороченный настил отделяет их от чудом появившихся за ночь свежих бревен, аккуратно распиленных на трехметровые кругляки. Виден каждый сучок, каждая трещинка, а не верится!

Ребята в нерешительности остановились у моста. Они боялись перейти на тот берег: вдруг все исчезнет!

– Мальчики! Доброе утро! – долетело из-за речки.

На бревна вскочила Катя.

– Это мой вам подарок! Настоящие деревья! – Она притопнула туфелькой по гулкому бревну. – Только условимся: я тоже буду искать Диму Большакова! Ладно?

Так Катя стала героиней дня. Ей простили все: и обидные словечки, которые сорвались вчера с ее бойкого языка, и непрошеное вторжение в штаб. Как удалось добыть бревна, она рассказала, захлебываясь от восторга.

– Разрисовала я вас под конфетку! – весело щебетала она. – Говорю: «Какие у вас ребята! Сами мосты чинят! Только строительных материалов им не хватает!» Дядя мой – Иван Прокофьевич – удивился и не поверил. Но мама подтвердила. Тогда он позвонил куда-то по телефону, говорит: «Утром к тебе дед Евсей заявится за досками. Так ты ему скажи – пусть сначала два воза бревен к мосту подбросит, на Болотнянку!.. Там ремонт наши парни затеяли!» Вот и все! Еще похвалил вас и говорит про мост: «Давно за эту гробину побаивался! Да руки не доходили!» Утром я сюда прибежала, а тот дед уже сгружает бревна! Сердитый такой!.. Посмотрит на мост – да как заругается! Все каких-то гренадеров вспоминал! Скоро со вторым возом приедет!

Ребята слушали и удивлялись. Но Мишук не дал долго прохлаждаться. Выждав, когда Катя приумолкла, он ухватился за верхнее бревно и скомандовал:

– Взялись!

– Нет! – крикнула Катя и легла поперек бревен.– Объясните сначала, зачем мост разобрали, тогда получите!

– Ты же вчера все подслушала! – сказал Мишук.

– Про мост не поняла! – призналась Катя. Пришлось показать ей надпись «Дим. Бол.» и объяснить в чем дело.

Буквы произвели на Катю большое впечатление, а над поисками тайника она только посмеялась.

– Какой здесь тайник? – сказала она. – Тут столько людей ездят! Кто из вас придумал, что под мостом тайник?

Все посмотрели на Саньку. Взглянула на него и Катя.

– А-а! – произнесла она очень неопределенно.

В этом протяжном «А-а!» Саньке почудилась усмешка.

– Ты, может быть, сквозь землю видишь? – ехидно спросил он. – Тебе, наверно, открыть тайник – что плюнуть!

– А я не плююсь! – отрезала Катя.

Ребята разделились. Одни сбрасывали с рельс старые бревна. Другие оттаскивали их в сторону. Нашлась и для Кати работа. Измерив веревкой расстояние между рельсами, она вместе с Гришей делала на новых бревнах пометки, по которым Сема с Санькой вырубали пазы, чтобы кругляки ровно и плотно ложились на стальные опоры.

За этим занятием и застал мальчишек дед Евсей.

Старик был рассержен не на шутку. После того как Соколик забрел к пчелам, дед Евсей решил залатать старый прохудившийся забор. Ему выдали накладную на доски. Старик в отместку за непрошеный визит на пасеку отыскал в конюшне Соколика, запряг его и ранним утром приехал на лесопилку. А получил он не доски, а бревна со строгим наказом: выгрузить их у моста через Болотнянку.

Дед Евсей ревниво относился к пасеке и не терпел пренебрежительного отношения к ней. А кладовщик, отпускавший бревна, неосторожно заметил, что пчелы подождут, мост важнее. Этого было достаточно, чтобы разозлить старика.

Соколик сразу почувствовал, что дед Евсей не в духе.

Старик погонял коня всю дорогу – и с первым и особенно со вторым возом. У моста он сердито осадил Соколика и, щелкнув кнутом по голенищу, сердито закричал на ребят:

– Вози тут на вас, окаянных! Вроде дел у меня своих нету – хожу, лысину почесываю! А как сладенького захочется, куда бегут? На пасеку!.. И мостишко-то этот доброго слова не стоит! По нему только черти по ночам катаются! Ан нет! Вези! Суньтесь теперь за медом! Не дам! Не-да-ам! Горлодеры...

Ребята знали: раз старик заменил «гренадеров» на «горлодеров»,– значит, не скоро успокоится. Но Вовка давно нащупал слабое местечко пасечника.

– Дедушка Евсей! – елейным голосом произнес он.– Пожалей ты нас, бедных! Влопались мы с этим мостом, а ты еще и на пасеку пускать нас не хочешь! А мы бы пришли не за медом, а просто так... Заборчик помогли бы чинить...

Умел Вовка представляться этаким ласковеньким пай-мальчиком. Его лицо, круглое, щекастое, выражало в эту минуту полную покорность и готовность служить до гроба.

– Нужен мне твой забор! – проворчал старик и тут же вновь сорвался на крик: – Сгружайте к еловой бабушке! Иль ждете меня? Не дождетесь! Батрака наняли! Пальцем не пошевелю!

Рассерженный дед отошел от воза, уселся на берегу речки и полез в карман за кисетом.

Мальчишки разгрузили телегу, а дед Евсей все сидел, попыхивая самокруткой. Докурив до пальцев, он бросил окурок в воду, долго следил, как уносило его течением, потом встал и подошел к Соколику.

– Спасибо, дедушка Евсей! – крикнул Мишук. – А насчет забора – поможем!

Старик не ответил. Он неторопливо выпряг коня, хлопнул его ладонью по крупу.

– Пшел! Травяное брюхо!

Соколик переступил через оглоблю, уткнулся мордой в пожню и вкусно захрустел травой. А пасечник вынул из телеги топор и посмотрел на суетившихся у бревен ребят.

– Мишук! – позвал он. – Пошли кого-нибудь за проволокой... За амбаром валяется... Да не ту, что тонкая! В палец которая!

Руки у деда Евсея были коричневые, сухие и, казалось, бессильные. И топор он подымал невысоко. Опускал без кряканья. Но лезвие глубоко уходило в дерево и звенело звонко, радостно, будто понимало, что работает мастер. Глаза у старика видели плохо. Но топор ударял точно по отметкам, сделанным Катей и Гришей, и с каждым разом от бревна отлетала желтая щепка.

Когда команда Гени Сокова. притащила из деревни два мотка толстой проволоки, дед Евсей показал, как надо прикреплять кругляки к рельсам. Он ловко, не хуже мальчишек, лазал по стальным балкам, быстро накидывал проволочную петлю и затягивал ее коротким ломиком. Бревно, прихваченное проволокой с обоих концов, накрепко прирастало к рельсам. А рядом впритык ложился следующий кругляк.

Мишук подсчитал, что на весь мост потребуется тридцать бревен. А пока на рельсах лежало двенадцать штук.

– Добьем сегодня, дедушка Евсей? – спросил он.

– Пустой загад не бывает богат, – ответил старик.

Мишук отозвал Катю, пошептался с ней, и она побежала в деревню.

Звеньевой точно объяснил, в какой избе он живет, где лежит хлеб, как открыть кладовку и какую взять кринку молока. Он предупредил, что дома никого нет. Но Катя решила продовольственный вопрос по-своему. Она не пошла в чужой дом, а забрала пшенку и консервы из маминых запасов.

К тому времени, когда у ребят засосало под ложечкой, у реки догорал костер, а в кастрюле, которая стояла на угольях, булькала каша, приправленная мясными консервами.

Плошка была одна, поэтому обедали по очереди. Первую порцию Катя торжественно поднесла деду Евсею. Старик снял кепку, пригладил волосы и сел на бревно с плошкой в руках. Лицо у него как-то помолодело, морщины стали не такие глубокие. Тронули пасечника забота и внимание. Ему давно никто не готовил и не подавал обед.

Накормив младших усачей, Катя пошла с полной плошкой к Саньке, но на полпути свернула к Грише. Санька сделал безразличный вид, но что-то потухло в нем. И день для него стал уж не таким солнечным, и зеленая трава будто пожухла. Да и аппетит вроде пропал. Но когда Катя после Гриши, Семы и Вовки принесла Саньке его порцию, он проглотил ее мгновенно. Кулеш был отличный, и только обида не позволила Саньке поблагодарить стряпуху.

К вечеру новый настил соединил берега Болотнянки. Плотно пригнанные бревна гофрированной плитой накрыли речку. Осталось обшить досками середину моста.

Солнце уже коснулось острых макушек, когда дед Евсей вколотил обухом топора последний длинный гвоздь и выпрямился.

– Ну, гренадеры!.. Шабаш!

Старик медленно прошелся по мосту, постукал каблуком по настилу и остался доволен.

– Хоть на грузовике... Балки б только сдержали... – произнес он.

А ребята молчали. Они впервые видели, как на пустом месте из каких-то разрозненных бревен, кусков проволоки и гвоздей вырос настоящий мост. Он отливал светлой желтизной свежего дерева и казался удивительно стройным, легким и, главное, родным. Еще утром кругляки и доски валялись в беспорядке на берегу, проволока ржавела за амбаром, гвозди пылились в ящике. А сейчас все это соединилось и стало полезным и красивым.

Ребята любовались и гордились; своим мостом. Он был для них великим открытием.

– Сила! – произнес Санька.

– Здорово! – согласился Мишук.

– Работнички! Прошу к чаю!

Это крикнула Катя. Оказывается, она прихватила с собой из дома заварку и сахар. Кастрюля вполне заменила чайник, а плошка сошла за чашку.

У костра собрались все строители. Даже насытившийся за день Соколик решил подойти поближе к огоньку.

Конь осторожно шагнул передними ногами на настил, постоял, пошевелил ушами и бодро застучал копытами по доскам.

Его встретили восторженными криками – надо же было поприветствовать первого вступившего на мост «пешехода».

– Хорошая примета! – сказал дед Евсей. – Теперь мосту стоять и стоять! Добрая нога его обновила!

– А сколько лет стоял старый мост? – спросил Гриша.

– Много! – ответил пасечник и поднял лохматые брови. – Его еще перед войной построили... А раньше тут бродом ездили... Бывало, весной или осенью и вовсе не переправишься. Вот и построили Димкин мост...

– Димкин? – переспросил Мишук.

– Так его раньше величали, – добавил дед Евсей.– Димкин мост... Сейчас никак не называют. Мост и мост – без имени и отчества.

Ребята насторожились. Мишук придвинулся к старику.

– Но почему Димкин, а не Колькин?

– С чего ж ему Колькиным быть?.. Димка Большаков строил – ему и честь! Тоже вроде вас – гренадер. Собрал своих друзей, на станции рельсы выпросили, бревен напилили – и построили... Исстари у нас в Усачах парни крепкие росли. Их в армию в гренадеры брали. А потом, когда в городах понадобились на фабриках трубы высокие, – так их на трубы нанимать стали. Я сам не одну трубу в Петрограде клал... Ветер свищет, а ты под облаками кирпичиками поигрываешь... Внизу весь город – на пятаке царском уместится. Домишки крохотные... Урони кирпичину – она дюжину домов прихлопнет. Высота!.. Я, выходит, раньше Гагарина в поднебесье побывал.

Ребят мало интересовали воспоминания старика. Его все время прерывали, а он говорил и говорил о далеких днях своей молодости, о жене, застреленной кулаками в тридцатом году, о сыне-водолазе, погибшем на строительстве дамбы.

С пчелами не побеседуешь, потому и прорвало деда Евсея, соскучившегося на пасеке по людям.

Ребята выпытали у старика все, что он помнил о Диме Большакове. Узнали, что Дима любил бродить по лесам, окружающим деревню, что была у него самодельная карта, на которой он отмечал грибные и ягодные места. Когда дед Евсей упомянул о карте, Санька кашлянул, чтобы привлечь внимание ребят и напомнить про свою карту.

– А еще были у него лыжи, – сказал старик. – Карта – само собой, а без лыж в болото не сунешься! Ружьишко тогда у меня имелось... На островинах в болоте тетеревов и глухарей – прорва! Непуганые. Пару раз ходили мы туда с Димкой... Лыжи на ноги – и пошлепаем. Он впереди, я сзади... Лучше всех знал он болотные тропы... Теперь всякое о нем говорят... Только – брешут!.. Не верю! Одно слово – гренадер!.. Все усачи – гренадеры! А сама деревня почему так названа? Когда рекрутов выставляли – выстроятся, как один! В плечах – сажень косая! И усы! У каждого! И кверху загнуты! У меня тоже были... Пальцы квасом смочишь, возьмешься за правую усину...

Что делал дальше дед Евсей со своими усами, ребята не услышали. Из леса показался председательский газик.

Мальчишки повскакали на ноги. Поднялся и дед Евсей.

Машина остановилась у моста. Павел Николаевич вышел из газика, молча прошагал до середины настила, резко присел несколько раз, пробуя его крепость, и только тогда посмотрел в сторону ребят. Мальчишки ожидали похвал, но председатель не сказал ни слова и пошел обратно – к машине. Сел за руль.

Взревел мотор. Павел Николаевич высунул голову из кабины и крикнул:

– Евсей Митрич! Если провалюсь, деньги на венок с усачей соберешь – под расписку.

– Езжай! – добродушно, ответил старик. – На козле своем проскочишь!

Когда рубчатые шины газика медленно въехали на мост, ребята застыли. Это было серьезное испытание на прочность. Но все обошлось благополучно: машина спокойно прокатилась по мосту и остановилась среди мальчишек.

Председатель обошел усачей и каждому пожал руку.

– Магарыч с тебя, Павел Николаевич! – сказал дед Евсей.

– Не возражаю! – весело ответил председатель и обратился к ребятам: – Извините меня, товарищи строители! Думал – баловство... Траншея надоела – от работы отлынивают! Виноват, но... исправлюсь, как говорится! Садитесь, подвезу! Евсей Митрич, милости прошу – рядом со мной!

– Не могу! – ответил пасечник. – У меня тут и телега... И Соколика в конюшню спровадить надо.

И тут Гриша – или это только показалось Саньке – переглянулся с Катей и сказал:

– Я с Соколиком управлюсь, а ты, дедушка, устал, поезжай!

– И я останусь! – подхватила Катя. – На лошади интереснее!

Газик побежал по дороге, увозя деда Евсея, мальчишек и мрачного Саньку, который то и дело оглядывался назад, туда, где остались Катя и Гриша. На одном из ухабов машину подбросило и крепко тряхнуло. Санька ударился головой о спинку переднего сиденья, чертыхнулся и поклялся никогда больше не смотреть на эту противную девчонку.

НАБЕГ И ПОХОД В ОБРЕЧЬЕ

Давно известно: стоит дать слово не делать чего-нибудь, как моментально захочется сделать именно это. Говорят, что у людей с сильной волей так не бывает. В таком случае, у Саньки воли не было ни на грош. Шея у него сама поворачивала голову в сторону Кати. Глаза то и дело косились на нее.

Санька с утра рыл силосную траншею вместе со всеми ребятами и пытался разобраться в совершенно новых для него ощущениях.

Подумать только! В городе этих девчонок – табуны! И хоть бы раз он снизошел до мало-мальски дружеских отношений с одной из них! Он разговаривал с ними лишь на пионерских сборах, да и то снисходительным тоном. А в обычные дни Санька воспринимал девчонок как неизбежное, но совершенно ненужное окружение.

«Это все из-за Гришки! – думал Санька. – Если бы не он, я и не взглянул бы на Катьку! Очень она мне нужна! Просто обидно! Что я – хуже Гришки?..»

– Санька! Послушай-ка!

Но Санька, занятый своими мыслями, не слушал. Тогда Вовка похлопал его по спине и прошептал на ухо:

Может, сгоняем вечером в Обречье? Помнишь? К учительнице!

Санька помолчал, хотел сказать: «Нет!» – а сказал неожиданно для себя:

– Ладно!

Почему он согласился? Зачем? Кто знает! Может быть, потому, что не отказался в первый раз – во время болезни. А может быть, потому, что это предложение застало его врасплох.

Опасная вечерняя вылазка в Обречье отвлекла мысли. Предстоящую операцию требовалось обдумать со всех сторон. Уж если совершить набег, то красиво, без неприятных последствий! И Санька стал разрабатывать подробный план. Он постарался предусмотреть любую неожиданность. Конечно, остались неясными кое-какие мелочи, но уточнить их можно было только на месте. Например, овчарка. Вовка клялся и божился, что она и не тявкнет.

– Я же две кости ей принес! – уверял он. – Она теперь что кошка – замурлычет от радости, когда меня учует!

– А меня? – спросил Санька.

– Ты ж со мной!.. Она не дура! Поймет! Овчарки – самые умные собаки!

– Посмотрим! – сказал Санька. – Если она не узнает тебя, я один приемчик применю! Живо успокоится!

Вовка навострил уши, но Санька не стал объяснять. Слышал он когда-то, что надо стоять спокойно и смотреть в глаза собаке, тогда она не залает и не укусит. Но как это сделать в темноте? Глаз-то не видно! Потому Санька и решил не вдаваться в подробности.

После работы усачи обычно уходили домой, а потом собирались в штабе. Но сегодня Санька заявил, что не придет в штаб.

– Отец просил помочь в одном деле, – серьезно сказал он.

– А мне велели печку побелить! – тотчас добавил Вовка.

Мишук распустил звено до завтра. И – странное дело – как только мальчишки стали расходиться, Санька испытал что-то похожее на сожаление. Это чувство усилилось, когда он вспомнил, что так и не успел расспросить об автомате. Все некогда было: то мост, то еще что-нибудь. А ведь Гришка дал понять, что автомат починен.

– Гриша-а! Подожди! – крикнул Санька. По деревенской улице они пошли вместе.

– Что ты тогда подмигивал? – спросил Санька. – Починил?

– Очистил от грязи, смазал – пружина и заработала!

– И... стреляет?

– Как пулемет! Только... Мишук зажал патроны и не дает ни штуки! Говорит: «Разорвет – отвечай за тебя!» Грозился председателю сказать, чтобы он забрал оружие!

– Трус несчастный! – выпалил Санька.

– Да не трус он! – возразил Гриша. – Мозги у него вывернуты, и думает он не как все мальчишки! Но меня ему не перехитрить! Я знаешь что сделал?

– Что?

– Перепрятал автомат!

– Куда?

Гриша не торопился отвечать.

– Ты что – мне не веришь?! – воскликнул Санька.

– Тебе скажу! Но без меня не трогай! – предупредил Гриша.

– И ты тоже! – поспешно вставил Санька.– Давай договоримся: пусть автомат будет нашим – твоим и моим, моим и твоим! И больше чтоб никто! А патроны мы выудим у Мишука!..

– Согласен! – ответил Гриша.

– Ну? Где ж ты его спрятал?

– Под полом в штабе... Под третьей от окна доской... Не проговорись!

– Ты сам не проговорись! Особенно этой... Катьке!

Гриша остановился и подозрительно посмотрел на Саньку.

– При чем тут она?

– Очень уж ты с ней... это... самое! – Санька повертел в воздухе пальцами.

– А что ты так беспокоишься? – прищурившись, спросил Гриша. – Влопался в нее, что ли?

Санька громко расхохотался. Пожалуй, слишком громко.

– Нашел что сказать! Мне они надоели вот так! – Санька провел ребром ладони поперек горла. – В городе их – как травы! Так под ногами и снуют! Ходить мешают!

– Тогда и вспоминать о ней нечего! – сказал Гриша. – Мне она тоже... как... дождь на сенокосе!

– А про гажу узнал? – вспомнил Санька.

– Ой, забыл!

– Узнай! – буркнул Санька. – Это что-то деревенское.

И они разошлись не очень довольные друг другом.

В сумерках на чердак к Саньке забрался Вовка, одетый во все темное.

– Так незаметнее! – пояснил он. – Пошли!

– Подожди! – шепотом ответил Санька. – Мои заснут – тогда! Сиди тихо!

Вовка устроился на полу, а Санька потушил лампу и сел на кровать.

– Ты лег, Саня? – послышалось снизу.

– Лег, мам! – крикнул Санька.

– Спокойной ночи, сынок!

– Спокночи, мам!.. Спокночи, пап!

– Спи, спи! – ответил отец.

Санька поерзал на кровати, чтобы родители услышали скрип железной сетки, и замер. Вовка терпеливо ждал.

Потом они крадучись спустились по лесенке, выбрались за околицу и растворились в темноте.

До Обречья было два километра. Когда мальчишки прошли больше половины, Санька спросил:

– Кость взял?

– С собой...

Еще минут десять они молча двигались по дороге. Нагретая за день пыль скрадывала шаги. Впереди пролаяла собака.

– Это не та?

– Может, и та, – сказал Вовка, – От нечего делать... Сидит, караулит и тявкает!

– Что она караулит? – насмешливо спросил Санька. – Может, в огороде, кроме крапивы, ничего нет!

– А вдруг там клубника! – вкрадчиво произнес Вовка.– Тебе хочется ягод?

Санька подумал. Нет, ему не хотелось клубники!

– Не очень! – сказал он.

– И мне! – признался Вовка. – Я бы в этот огород и не полез! Из-за собаки все! Интересно, когда сторожат, а когда открыто, тогда и пачкаться не хочется!

Санька не ответил. Он рассуждал. В самом деле, какая сила тащит их в огород к учительнице? Усмехнулся Санька в темноте, удивленный странностью своего и Вовкиного характера. Он даже попытался подвести под эту странность научную базу. «Так жили в доисторические времена! – подумал он. – Мужской инстинкт охотника и воина. Совершается обычный набег на соседнее племя!» Саньке стало беспричинно весело, и он быстрее зашлепал босыми ногами по мягкой пыли.

Домик Марии Петровны стоял пятым слева от дороги, сразу же за колхозным клубом. Окна в доме, да и почти во всей деревне не светились. Только из клуба доносился шумок, слышалась музыка – там еще был народ. За клубом тарахтел движок.

– Картину крутят! – сказал Вовка. – Давай поскорей! Проскочить надо, пока сеанс не кончился!

Но проскочить не удалось. Двери клуба распахнулись, и люди стали выходить на улицу. Вовка потащил Саньку в какой-то узенький проулок. Там они и присели под забором в темном углу.

По дороге к Усачам прошли два человека.

– Переждем! – шепнул Вовка.

Но остальные не торопились расходиться. У многих были фонарики. Веселые огоньки бегали туда и сюда по улице точно играли в пятнашки. Слышались крики ребятишек.

– Мальчики! Девочки! Спать пора! – раздался у клуба властный голос.

– Она! – шепнул Вовка.

– Кто? – спросил Санька.

– Да учительница! Не понимаешь! Мария Петровна! Теперь долго ждать придется – пока она не уляжется!

Голоса притихли. Санька понял, что учительницу уважают и побаиваются.

На дороге показался мальчишка с фонариком. Светлый зайчик метнулся вперед – мимо проулка, в котором прятались Санька и Вовка. Потом, описав широкую дугу, луч умчался назад – к клубу. Мальчишка остановился, похлопал себя по ноге и крикнул:

– Шарик! Шарик!.. Домой!

Откуда-то из придорожной канавы выкатился темный клубок и побежал следом за хозяином. Был пес обычной дворняжкой, но все же уловил косматым ухом подозрительный шорох и, повернув голову к проулку, повел носом.

– Никак заметил! – шепнул Вовка.

– Молчи! – тоже шепотом произнес Санька.

– У тебя же... приемчик! – ответил Вовка. – Попробуй! А?..

– Тихо! – Санька зажал ему рот. – Приемчик! Понимать надо! Он на таких собак не рассчитан! Это же дворняга! Глупая как пробка! Ты ей смотришь в глаза, а она тебя – за ногу!

Шарик ощетинил шерсть на загривке и с лаем бросился в проулок. За ним заскользил по земле светлый зайчик фонарика. Когда он коснулся Вовкиных ног, Санька понял, что им не отсидеться. Он вскочил и пнул подбежавшую собаку. Лучик фонарика переметнулся с Вовки на Саньку и на мгновение ослепил его.

– Усачи! – удивленно воскликнул обреченский мальчишка.

Санька по голосу признал в нем одного из тех, с кем подрался у силосной ямы.

– Ребята-а-а! – заорал мальчишка. – Я усачей поймал! Сюда! Ко мне!..

– Где? Держи-и-и! – долетело от клуба.

– Бежим! Не отставай! – крикнул Санька и кинулся прямо на мальчишку.

Шарик, заливавшийся лаем, шарахнулся в сторону. Его хозяин отчаянно завопил:

– Скорей! Скорей! Уходят!

Но Санька был уже рядом. Он ударил кулаком по выставленному вперед фонарику, вышиб его из рук мальчишки.

– Направо! – крикнул Вовка.

Санька повернул направо и помчался по дороге к Усачам.

Пронзительно орали мальчишки. Кто-то свистел, Саньке показалось, что проснулась и высыпала на улицу вся деревня. Потом прозвучал уже знакомый властный голос учительницы:

– Что происходит? Что за свист? Свистеть и кричать перестали.

– Жми! Жми! – сдавленно шептал сзади Вовка.– У них велосипеды есть! Могут догнать!

Довод был веский, и Санька быстрей заработал ногами. Больше мальчишки не услышали ничего – в Обречье стало тихо. Но они продолжали бежать, пока из-под дуба, одиноко росшего на обочине дороги, их не окликнули:

– Вы куда бежите, мальчики?

Санька и Вовка испуганными зайцами перемахнули через канаву на противоположную обочину. И только здесь, поскользнувшись и свалившись в густую траву, Санька осознал, что ничего страшного не произошло, что спрашивала женщина.

– Г-г-гнались за нами! – ответил Вовка и добавил, обращаясь к Саньке: – Вставай! Это не они!

Возле дуба раздался веселый задорный смех. Саньку обдало жаром: смеялась Катя.

– Я думала, вы смелые! – долетело до Саньки.

– Ну, хватит! – произнесла Катина мама. – Посмеялась и довольно!

Но Катя успокоилась не сразу.

– Идите к нам, трусишки! – сквозь смех сказала она.– Мы вас проводим до дому!

– Сама, смотри, не заблудись! – зло выкрикнул Санька и, перескочив через канаву, побежал по дороге.

Его гнал уже не страх. Стыд и обида несли его вперед. «Подожди! – думал он. – Я покажу тебе трусишку! Ты еще увидишь! Узнаешь!..»

– Отдохнем! – взмолился Вовка. – Ты как с цепи сорвался! Плевать на них!.. Эта косастая смеется, а сама небось испугалась! Знаешь зачем они под дуб забрались? Услышали, как мы бежим, и струсили!

Санька перешел на шаг, но до самых Усачей оглядывался и ворчал какие-то угрозы.

Показалась силосная траншея.

– Дома! – произнес Вовка, словно вернулся в деревню после кругосветного путешествия. – Повезло нам: не попались! Обреченских учительница задержала! Слышал, как ее боятся? Ее и взрослые слушаются!

– Почему? – спросил Санька.

– По привычке! Они ведь тоже у нее учились! Говорят, она еще до войны сюда приехала. В колхозе полно ее учеников! Старая, а злющая! Минус вместо плюса поставишь – все: пара обеспечена!

Санька повернулся к Вовке.

– До войны?

– Чего? – не понял Вовка.

– До войны она приехала?

– Говорят... Я не видел! А в войну она на Урале жила, сама рассказывала...

– И больше в колхозе школ нет?

– А куда их? Одной хватает.

– Поздравляю! – насмешливо произнес Санька. – Лопухи вы все до одного! И не простые, а развесистые! И ты – лопух!

Вовка остановился, пораженный тем, что произошло с Санькой: то молчал всю дорогу и ничего не слушал, то вдруг ругаться начал! А Санька возбужденно сказал:

– Завтра же пойдем к учительнице! Все пойдем! Вместе!

– Так тебе Мишук и пойдет! Скажи спасибо, если он про нас не узнает! – усмехнулся Вовка. – Да и глупо! Такую ораву любой заметит! А овчарка лопнет от злости и всю деревню переполошит!

– Иди ты со своей овчаркой! – добродушно ругнулся Санька. – Дела есть поважнее! Если она приехала еще до войны, то должна знать Димку Большакова! Дошло? А про огород забудь! Нашел к кому лазать!

Санька, посвистывая, пошел к дому. Вовка как стоял, так и остался посреди дороги напротив силосной траншеи.

На следующее утро Вовка и Санька выкинули фокус. Мальчишки ничего не понимали, когда увидели смешную пару. Взявшись под руки, Санька и Вовка торжественно подошли к траншее.

– Внимание! – важно произнес Санька. – Когда будете качать, не поломайте нам ноги: они пригодятся. Вчера мы выяснили, что в колхозе есть еще один человек, который хорошо знает Диму Большакова! – Затем Санька небрежно добавил:– А теперь можете качать.

– Кто? Кто? – закричали ребята.

– Кто? – заинтересованно спросила Катя и подошла поближе.

Но Санька игнорировал слова Кати полностью. Он и бровью не повел в ее сторону. Он обращался только к мальчишкам:

– Ваша учительница – Мария Петровна!

– В войну ее тут не было! – после короткого замешательства возразил Гриша.

– А перед войной? – спросил Санька.

– Ах, вот зачем вы в Обречье ходили! – воскликнула Катя. – Неужели учительница так вас напугала? Бежали, как от волков!

Санька предвидел этот коварный вопрос и по дороге к траншее научил Вовку, как ответить на него.

Вовка, подражая Саньке, тоже не взглянул на Катю и сказал мальчишкам;

– На нас все обреченцы навалились! Собак даже натравили! А мы чуть их клуб не разворотили! Дрались н-на смерть! Я двоих...

Видя, что Вовка увлекается и, завравшись, может испортить все, Санька прервал его:

– В общем, есть такое предложение: сегодня после работы пойдем всем звеном в Обречье – к учительнице! Как, Мишук, поведешь?

– Конечно! Это по-моему! – ответил Мишук.

Выполнив дневную норму, усачи выступили в поход.

Шли той же дорогой, по которой бежали вчера Вовка и Санька.

Сегодня ночные происшествия казались не столько страшными, сколько смешными. «Хорошо, что нам помешали забраться в огород! – мелькнуло у Саньки в голове. – А что Катька трусом обозвала – ничего! Я ей покажу, какой я трус!»

Слева от дороги зеленел лужок. От него шел пряный медовый аромат. Пчелы деда Евсея густо летали над цветами. В воздухе висел легкий гул, словно высоко-высоко в безоблачном небе летел невидимый самолет.

Катя шла по обочине впереди мальчишек и собирала цветы. Она остановилась у дуба, окунула лицо в душистый букет, большой, как сноп, и крикнула, прислонившись к стволу дерева:

– Мальчики! Как жаль, что у вас нет фотоаппарата!

– Очень жаль! – насмешливо сказал Вовка, подделываясь под ее восторженный тон. – Я просто плачу! Волосы на себе рву! Такая картина – и не снять... Ужас...

Вспомнил Вовка, что как раз около этого дуба ночью произошла неприятная история, потому и нагрубил Кате.

Но та не осталась в долгу.

– Конечно, жаль! – повторила она. – Фотоаппарат и вчера бы пригодился! Отличная была картинка!

Катя рассмеялась, стрельнув глазами в сторону Саньки. Вовка не нашел, что сказать. Но Санька не мог оставить без ответа этот выпад.

– Помолчала бы лучше, глупая! – холодно произнес он. – Не понимаешь! Заваруха была серьезная! Догнали б нас, так и тебе заодно всыпали!

Катя выскочила из-под дуба, подбежала к мальчишкам и с поклоном протянула букет Саньке.

– Герою-защитнику! От меня и моей мамы!

Санька отшвырнул букет в канаву. Катя взглянула на рассыпавшиеся цветы. Глаза у нее потемнели, но потом в них снова забегали озорные огоньки. Она опустила голову и посмотрела на Санькины ноги. Лицо стало озабоченным и немного испуганным.

– Ой! Что это у тебя? – произнесла она и указала пальцем вниз.