Текст книги "Трудный вопрос"

Автор книги: Александр Власов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

В тот день не вышла на работу – заболела – учительница, поэтому в 6-м «А» последний урок не состоялся, и Гриша на целый час раньше привел отряд к дверям квартиры Андрея. Позвонил Шурка – раз, второй, третий. За дверью – ни шороха. Выжидательно притихли ребята. Догадки были разные:

– Ушел куда-то.

– Или еще не пришел.

– Может, звонок не работает?

– Работает! – проговорил Шурка.

– А ты откуда знаешь? – спросил Гриша.

Шурка подумал и решил, что ничего плохого он не сделал.

– Я прибегал на перемене. Звонок работал!

– Все! – сказал Мика. – Можно не звонить.

– Если и дома – не откроет! – добавил Ника. – Шайб-то у него нету!

Они первыми направились к лифту.

Гриша забарабанил в дверь кулаком и вопросительно взглянул на пионеров, столпившихся в коридоре и на лестнице. Ему передалось общее чувство неловкости. Весь этот день был каким-то кошмарным, как дурной сон. От него осталось ощущение чего-то постыдного. И это постыдное еще не кончилось.

Снизу, пощелкивая на этажах, подымалась кабина лифта. Двери раздвинулись – и на площадку выскочил Андрей с сеткой, набитой необкатанными, только что купленными шайбами.

Увидев толпу одноклассников, Андрей побелел. Сетка выпала из руки, шайбы рассыпались и поскакали по ступеням лестницы.

– И упали шайбы Тутанхамона! – нараспев проговорил Мика.

– Он бы рад сейчас в мумию превратиться! – заметил Ника.

– Пусть поскорей превращается! – брезгливо сказала Марина.

– Поехали! – предложил Мика брату, кивнув на лифт.

– Нет! – возразил Ника. – В нем Тутанхамон ездил!..

Пошли пешком.

Андрей не мог выговорить ни слова. Но когда все отвернулись от него и медленно, как на похоронах, пошли вниз, ему стало нестерпимо страшно.

– Ну я, я! – истошным голосом завопил он. – И про шайбы врал. И машину проткнул! Я! Я!.. Что же мне теперь – вешаться?!

Затишье

За ночь ребята поостыли и на следующее утро встретили Андрея хоть и не очень приветливо, но достаточно вежливо. Гриша сказал ему, что совет отряда по-прежнему считает его руководителем физкультурного сектора. В школе готовились к турниру хоккейных команд, и Гриша, сжав кулак, потребовал:

– Тут уж – кровь из носа, а чтоб первое место – за нашим классом. Понял?

После всего пережитого Андрей чувствовал такой прилив сил, что готов был вывести свою команду даже против канадских профессионалов.

– Да я… я теперь, знаешь… – торопливо, волнуясь и радуясь, ответил он. – Утром – разминка! Вечером – тренировка! Дружина у меня железной будет!

– Давай, давай! – благодушно произнес Гриша. – Мы на тебя надеемся.

– Вот увидишь! – заверил его Андрей с той бодростью, какая бывает у выздоравливающих.

У всех других такой бодрости не было. Наоборот, какое-то безразличие овладело классом. И хотя Гриша в тот день развил бурную деятельность, состояние сонного затишья не проходило. Что только он не предпринимал! Даже подошел к Чернову и спросил, как идет сбор макулатуры.

– Идет… без твоих напоминаний, – проворчал Борис.

Еще день назад Гриша отчитал бы его за грубый ответ, а сегодня не решился и переключился на Машу: поинтересовался, кто завтра будет дежурить по классу. И с братьями Арбузовыми Гриша попробовал заговорить, но, не встретив поддержки, вернулся к своей парте и предложил Марине сходить всем отрядом в кино.

– А что идет? – спросила она, думая о чем-то другом.

– Узнаю на следующей перемене, – обещал Гриша и после урока побежал в пионерскую комнату, чтобы посмотреть в газете репертуар кинотеатров.

Старшеклассники из совета дружины оформляли сводку хода соревнования по сбору макулатуры. Гриша взглянул на большой лист, расстеленный на длинном столе в пионерской комнате, и победно улыбнулся. Отряд 6-го «А» класса стоял в списке первым. Сработала придуманная Гришей система. Другие классы устраивали авралы. В один день обходили дома, магазины, склады, а потом на неделю, на месяц забывали об этом, и только настойчивые напоминания пионервожатых заставляли проводить очередной аврал. А у Гриши бумага накапливалась постоянно. Звеньевые – от своих пионеров, Борис Чернов – из ящиков каждый день получали по весомой стопке газет и журналов. И вот она – кругленькая цифра, которая вывела отряд на первое место. На втором был 8-й «Б», но восьмиклассники собрали макулатуры почти в два раза меньше.

– Слушай! – сказал Грише один из членов совета дружины. – Мы тут думали назвать твой отряд правофланговым, но Виктор Петрович… не очень поддерживает… Что там у вас за буза была?

– Никакой бузы! – возмутился Гриша.

– Никакой, только шишку кому-то набили?

Гриша знал, что лучшая защита – нападение.

– А кто видел хоккеистов без шишек?.. У нас такая команда – клюшки, как спички, ломаются!..

– А с машиной что? – спросил кто-то. – Говорят, твои орлы стекла побили и колесо стащили.

– Говорят! – усмехнулся Гриша. – Мало ли кто что говорит! Машина – моего отца. Уж я-то лучше других знаю! Ничего особенного. Стекло по дороге в скат врезалось. Отец не заметил. После обеда сел в машину. Колесо – трах – и спустило. Вот и пошла болтовня всякая. Проткнули! Порезали! А оно, может, само спустило…

Грише поверили. Он еще раз взглянул на сводку, в которой его отряд занимал почетное место, и, вернувшись в класс, торжественно объявил:

– Новость! Хорошая новость!.. Считайте, что мы с вами вырастили березовую рощу! – Он помолчал. – Не дошло!.. Так уж и быть – поясню! Мы вышли на первое место по сбору макулатуры!

Аплодисменты были, но довольно жидкие.

– Чего скисли? – задорно крикнул он, стараясь развеселить ребят. – По этому случаю объявляю культпоход в кино! Идет «Точка, точка, запятая»… Вышла рожица кривая!.. Билетами обеспечит Марина… Кто пойдет – руки!

Поднялось рук пять, не больше, но и они быстро опустились, потому что остальные пионеры не хотели идти в кино. Сколько ни бился Гриша, как ни уговаривал их – не было у ребят желания коллективно смотреть фильм. У каждого нашлись неотложные дела.

Встретив упорное сопротивление, скис и Гриша. Он еще продолжал убеждать одноклассников, расхваливал картину, но сам слышал фальшивинку в своем голосе. Вместе со звонком он вернулся к своей парте, и, в ответ на сочувственный взгляд Марины, растерянно произнес:

– Не хотят… Ты-то хоть пойдешь… со мной?

– Сходим, – согласилась Марина.

После уроков они вдвоем пошли через парк к кинотеатру.

Меж деревьев бегали малыши из детского садика. Глазастый Витька заметил Марину и Гришу, и оба брата подбежали к ним.

– Уроки кончились? – спросил Витька.

Гриша не был расположен к болтовне с Машиными братьями.

– Кончились, – неприветливо ответил он.

– Маша домой пошла?

– Куда же ей еще деваться?

– А Борис? – приставал Витька.

– Вам-то какое до него дело?

Грубый тон озадачил малышей.

– Он хороший! – произнес Валерка.

– Очень! – отрубил Гриша.

Когда они отошли от Машиных братьев, Марина сказала:

– Не надо так с ними… Зачем?

– Сам не знаю! – признался Гриша. – День какой-то сумасшедший… Делаешь-делаешь, бегаешь-бегаешь, а на тебя же и дуются!.. Ну что я им – всем нашим – плохого сделал, скажи?.. Даже в кино не пошли!

– Не всегда в кино хочется, – ответила Марина. – Мне тоже не очень… Давай лучше посидим здесь.

Гриша смахнул снег со скамейки. Они сели и долго молчали.

– Как тихо! – сказала Марина. – Так, наверно, в лесу, когда заблудишься. И в классе у нас такая тишина бывает… Ты заметил?

– Сравнила!

– Очень похоже. Шли, шли – все правильно, а пришли не туда, и никто не знает, в какую сторону нужно. Вот и притихли. Тишина… И страшно немного… Как в болото уткнулись!.. Упадешь – не больно, мягко, но и не вылезешь.

– А я-то при чем? – воскликнул Гриша. – Ведь на меня дуются! Близнецы шипят! Чернов так бы и проглотил! Андрей – и тот напакостил! За что? Я их в болото завел, что ли? Ты скажи! Скажи, виноват я или нет?

Марина ласково и печально взглянула на него.

– Никакой твоей вины не вижу! Я бы сказала… Знаю, что не любишь Чернова, Арбузовых. Но всех любить никто не может… Не в этом беда!.. А больше не знаю, что и сказать… Я бы так хотела тебе помочь!

Не только Гриша с Мариной обсуждали в тот вечер отрядные дела. Братья Арбузовы давно собирались побывать дома у Чернова и наконец заглянули к нему. Борис проиграл им кассету с записью гитарной музыки, потом предложил:

– Хотите, сам пошаркаю на гитаре?

И «пошаркал». Играл он блестяще.

Некрасивое грубоватое лицо Бориса, перечеркнутое шрамом, веки и ресницы, которые виделись через сильные очки утолщенными, тяжелыми, – все это преображалось, когда он играл. За внешней грубоватостью угадывались и воля, и ранимость, и уменье чутко воспринимать чужую боль.

– Хорошо! – сказал Мика.

– Хорошо! – подтвердил Ника. – Хоть и минор полный.

Братья понимали, почему у Бориса такое настроение.

– А ты не очень! – сочувственно произнес Мика. – Плюй!

Борис пожал плечами.

– Да я не очень.

– Это ты не заливай! – возразил Ника. – Видим.

– Знаем! – поддержал брата Мика. – Но… перемелется.

– Гриша с Андреем сами съедят друг друга, – добавил Ника. – А мы целы останемся.

Где-то скрипнула дверь. Послышалось легкое потрескивание – на кухне что-то жарилось. В комнату Бориса заглянула бабушка.

– Небось проголодались? Не угостить ли блинками?

Братья Арбузовы еще не были знакомы с ней, но от нее веяло такой доброй домовитостью и радушием, что они заулыбались, словно давно и близко знали ее.

– Не откажемся, – сказал Борис.

– А я вот возьму и не дам! – неожиданно пригрозила старушка. – Блины не каждый день пекутся – не вам одним есть!.. Ишь какие! Им – дай, а про друзей забыли? Беги-ка, Боря, за Машей! Всех их зови… У меня и медок, и сметана, да и варенье найдется… На всякий вкус – свой закус!

Она зашлепала обратно – на кухню, к блинам, а Борис нерешительно поверх очков взглянул на братьев.

– Да зови! – разрешил Мика. – Засмущался!

Ника кивнул головой.

– Агеева – не Астахова… Не помешает!..

И Борис сходил за Агеевыми.

Встретив гостей, бабушка увела Машину маму на кухню, а Борис, указав на дверь своей комнаты, пропустил Машу вперед. Сам он идти не мог. Он в этот момент был паровозом. Витька и Валерка уцепились за него сзади и, превратившись в вагоны, требовали, чтобы он загудел перед отправкой.

Маша не знала, что у Бориса сидят братья Арбузовы. Она остановилась на пороге.

– Ой! Вас много! – вырвалось у нее.

«Вагоны» обогнали неповоротливый «паровоз» и с двух сторон выглянули из-за Маши.

– Ничего не много! – разочарованно изрек Витька. – Всего два! И то, как один!

Валерка тоже заметил удивительное сходство Арбузовых и подумал, что Витькино замечание может обидеть их. На всякий случай он отпустил брату традиционный подзатыльник и назидательно сказал:

– Учись считать – два!

– Я и сказал – два! – возмутился Витька. – Я сказал – два, как один, а не просто один!

– Правильно сказал! – подтвердил Мика, а Ника растопырил пальцы и показал пятерню Валерке.

– Сколько?

– Пять.

Ника сжал пальцы в кулак.

– А теперь?

– Один.

– Как один! – поправил Валерку Мика. – Так и мы.

Маша все еще стояла у дверей. Борис легонько подтолкнул ее.

– Проходи, садись.

– А мы вам не помешаем?

В комнату опять заглянула бабушка – Борису приказала освободить стол, Машу увела с собой. Через несколько минут стол в комнате был накрыт. В центре, на большой тарелке, высилась горка румяных блинов. Над ними курился ароматный парок. Машины братья первыми заняли места.

– А вилки? – бесцеремонно напомнил Витька.

– А вы по-простому, по старинке, – ответила бабушка, обращаясь не столько к Витьке, сколько ко всем остальным. – Оно, конечно, нынче и арбуз без вилок не едят, а только блин железа не любит… Я и салфеточки припасла.

– Руками, значит? – обрадовался Валерка.

– Если чистые…

– Ура-а-а! – прокричал Витька и потянулся за блином.

Маша быстро вошла в роль хозяйки стола – подкладывала кому сметаны, кому меду. Сама она ела мало. Больше смотрела на братьев, на друзей и долго не решалась высказать свое желание. Когда горка блинов заметно поубавилась, она разнесла чай и только тогда сказала:

– Я так люблю, когда вместе… Почаще бы и чтоб все-все!.. За одним столом!.. Когда мама совсем поправится, мы с ней напечем тысячу блинов – на весь отряд – и позовем всех в гости!

– Только этого не зови! – возразил Валерка.

– Интересно, кого? – спросил Мика.

– Ну, этого, которого мы с Витькой в парке видели.

– Идет с рыжей, – добавил Витька, – и разговаривать не хочет! Мы – к нему, а он – какое вам дело! И еще отворачивается!

– Грачев, что ли, с Мариной? – догадался Ника. – Значит, не позовешь их в гости?

– Ее можно, а его – нетушки!

– Гришу Грачева?.. Не позовем? – воскликнула Маша. – И не стыдно вам!

– Нечего нас стыдить! – пробурчал Борис. – А если еще и Авдеев у тебя будет, тогда меня не жди!

Маша огорченно захлопала большими серыми глазами.

– А мне так хотелось, чтоб все… Андрей ведь честно сознался… Он никогда больше не будет! А Гриша… – Она строго взглянула на Витьку и Валерку. – У него, может, зубы болели, а вы!

Арбузовы засмеялись.

– Забавная ты! – сказал Мика.

– Видишь не то, что есть, а что самой хочется! – заметил Ника.

– У тебя все хорошие! – добавил Борис.

– А разве нет? – воскликнула Маша. – Бывает, конечно, но плохое всегда проходит, а хорошее остается… Это – как болезнь: уйдет – и хорошо станет.

– Хорошо станет, когда они съедят друг друга! – повторил Мика слова, которые уже говорил Борису.

Маша еще больше огорчилась.

– Мальчики! Дорогие! Не надо так. Нам с Витей и Валериком так трудно было! А кто помог? Отряд!.. Школа новая, никто меня не знал, и все равно помогли – как что, Бориса присылали!

Ника хотел возразить, но Борис незаметно мотнул головой, и братья Арбузовы не стали разочаровывать Машу.

Часов в семь гости вышли во двор. Борис спустился вниз, чтобы проводить их. Сначала довели до лестницы семью Агеевых. Машина мама поцеловала Бориса в лоб.

– Заходи к нам почаще… И вы тоже обязательно приходите! – сказала она братьям Арбузовым.

Витька с Валеркой по-взрослому пожали мальчишкам руки, а Маша, прощаясь, попросила Бориса:

– Узнай, пожалуйста, у бабушки: сколько муки на сто блинов надо?

Мальчишки остались одни.

– Не дура, а… – произнес Мика.

– А как дура! – закончил за него Ника.

– Я ей то же самое говорю, – отозвался Борис. – Только она совсем не дура! У нее голова так устроена – плохого понять не может.

Со двора была видна школа. Там еще горел свет в нескольких окнах. Художники из совета дружины, закончив сводку сбора макулатуры, вместе с Виктором Петровичем вывешивали ее на доске объявлений.

Мимо проходил Глеб Николаевич. У него было правило – не брать домой тетради с контрольными работами. Он проверял их в школе и поэтому засиделся в учительской.

– По-здравляю вас! – с заметной лишь Глебу Николаевичу запинкой произнес Виктор Петрович. – Ваши воспитанники опять в передовики вышли! Совет дружины предлагает назвать отряд правофланговым.

Глеб Николаевич остановился, изучил сводку.

– Оч-чень приятно! – с такой же запинкой ответил он.

Эти приметные только им двоим запинки были как бы выражением все той же раздвоенности в отношении к воспитанникам Глеба Николаевича. Оба знали, что в коллективе, который лихорадит, в котором что-то не ладится, плохо идет любая работа. 6-й «А» был исключением. Все внешние показатели говорили о полном благополучии. И успеваемость оставалась в норме, и дисциплина не хромала. Теперь и сводка свидетельствовала о том, что ребята старались от души. А между тем в классе было беспокойно.

Когда художники, вывесив сводку, ушли, Виктор Петрович спросил:

– Вам не кажется, что нам пора вмешаться?

– Поднять палатку? – улыбнулся Глеб Николаевич и рассказал случай из своей юности, когда он тоже был вожатым и ходил с ребятами в туристские походы.

Как-то вечером упала одна палатка. То ли ветер надавил на нее, то ли слабо укрепили растяжки – неизвестно. Только она вдруг осела и накрыла десяток мальчишек. Подбежали встревоженные вожатые. Под брезентом что-то шуршало, покрикивало, повизгивало, выпячивалось. Всем стало жутковато от этого прикрытого брезентом движения. Вожатые торопливо приподняли полы палатки и увидели целых и невредимых, веселых, расшалившихся мальчишек.

– Расшалившихся! – с ударением произнёс Виктор Петрович. – А у нас?.. Драка, проткнутая шина! Это не шалости… Хотя сравнение с палаткой удачное: опустилась она на отряд, и мы не видим, не знаем, что там происходит. Не пора ли все-таки приподнять палатку?

– Не думаю! – возразил Глеб Николаевич. – Есть в классе сильное здоровое ядро. Оно все чаще дает себя знать. Пусть ребята сами поучатся крепко ставить палатки…

Рабочие будни

Как-то утром еще до начала уроков Гриша пришел к Виктору Петровичу в пионерскую комнату.

– Подпишите, пожалуйста.

Он положил перед старшим пионервожатым лист из тетрадки. Виктор Петрович внимательно прочитал письмо, адресованное в дирекцию музея Исаакиевского собора. В письме была изложена просьба разрешить пионерам подняться на вышку собора до его открытия.

Сколько ни думал Виктор Петрович, ему не удалось догадаться, чем вызвана такая просьба.

– Загадка! – произнес он, вопросительно взглянув на Гришу.

– Солнце в конце декабря встает около девяти.

Виктор Петрович поднял обе руки.

– Сдаюсь! – Он тут же подписал письмо. – Хорошо придумали!.. Может быть, лучше мне съездить за разрешением?

– Что вы! У вас столько работы!.. Да вы не бойтесь – мне не откажут!

– Верю!

Виктор Петрович действительно верил, что этому настойчивому, пробивному пареньку не откажут. Ведь надо же додуматься – посмотреть на восход с собора! Что ни говори, а Грачеву не откажешь в изобретательности. Те же ящики для прочитанных газет чего стоят!

Подумав о ящиках, Виктор Петрович вспомнил, что городской штаб пионерской организации начинает кампанию по сбору металлолома на строительство сухогруза – большого морского судна. Об этом еще предстоял разговор со школьным активом, но Виктор Петрович воспользовался приходом Гриши и рассказал ему о пионерском сухогрузе и о металле, который нужно собрать.

– Мой отряд сзади не останется, – буднично ответил Гриша. – Только вы что-то плохо к нам относитесь.

– Я? Откуда такой мрачный вывод? – пошутил Виктор Петрович, пытаясь скрыть замешательство. Он никак не ожидал, что Гриша заговорит так откровенно. – Я стараюсь ко всем относиться объективно.

– Стараетесь, а сами против, чтобы нас назвали правофланговыми. Совет дружины – за, а вы – против!

– Тогда садись! – серьезно сказал Виктор Петрович. – Поговорим… Вот скажи, почему совет дружины предлагает присвоить вашему отряду звание правофлангового?

– А как же? – Гриша начал загибать пальцы на левой руке. – Отстающих у нас нет – это раз. Подписку провели на сто процентов – два. Макулатура – сами видели! Хоккейная команда, культпоходы…

– Подожди, подожди! – прервал его Виктор Петрович. – Ты смешал в одну кучу – и успеваемость, и хоккей, и макулатуру… Мне бы хотелось услышать другое… Что в твоем отряде хорошо живется ребятам… Легко дышится… Что вы заботитесь друг о друге… Что радушие и благожелательность – ваш закон…

– Понятно! – сказал Гриша таким тоном, что Виктору Петровичу не захотелось продолжать. – Это понятно! – повторил Гриша. – Но скажите… Допустим, есть такой отряд – и радушие в нем, и забота, а только с макулатурой у них плохо, с металлоломом отстают… Вы такой отряд правофланговым сделаете?

Виктор Петрович задумался не над сутью ответа, а над формой. Формально он должен был сказать: нет, такой отряд правофланговым назвать нельзя. Но этот ответ подтвердил бы правоту Гриши. Ту правоту, которая хуже любой ошибки.

Другой ответ требовал времени, а его не было: по школе разносилась трель звонка.

– Иди, Грачев, – сказал Виктор Петрович. – Уроки начинаются… А ответ на твой вопрос – за мной…

Весь день у Гриши было хорошее настроение. Ему думалось, что после такого разговора старшему пионервожатому будет неудобно возражать совету дружины, и Гришин отряд станет правофланговым.

После уроков Гриша забежал домой. И здесь ему повезло. Отец обедал. Машина стояла во Дворе. Узнав, что сын собирается поехать в дирекцию Исаакиевского собора, отец предложил:

– Хочешь, подброшу? Мне по пути.

Через час они выехали со двора. Гриша молчал. Он готовился к разговору с директором музея. Говорить о восходе солнца – смешно и даже стыдно. Надо придумать что-то серьезное, современное. И Гриша придумал: пионеры хотят посмотреть, как просыпается город, послушать утренний рабочий ритм, увидеть зарево заводских топок.

Отец через зеркало взглянул на сына.

– Когда экскурсия?

– В зимние каникулы.

– Опять машину попросишь?

– Неплохо бы! – оживился Гриша. – Только не микроавтобус. Поедут все. Большой надо!

– Придется подумать! – отец подмигнул Грише. – А письмо будет?

– В тот же день!.. Мы не подведем!.. Помнишь, когда за грибами, какое написали! Поэма! Хвалебная ода!

– Тут вот какое дело, Григорий! – Отец помолчал, обгоняя подходивший к остановке автобус. – Мне письмо раньше нужно… И не куда-то по городу, к собору, а подальше… Чтоб на денек поездка… Вылазка там, лыжная или, не знаю, сбор на лоне природы у зимнего костра… Мысль улавливаешь?

Гриша подмигнул отцу.

– Поездка, которая не состоится?

– Состоится… Но без вас.

– Налево?

– А это смотря какой знак повешен! – отшутился отец. – Чаще правый поворот разрешается… А какое число поставить, я тебе после скажу.

Гриша кивнул головой…

Дверь с табличкой «Дирекция» была закрыта. Гриша не стал раздумывать и постучал в соседнюю, с надписью «Партбюро».

За столом сидел седой мужчина, писал. Кустистые брови закрывали глаза, и Гриша не сразу заметил, что мужчина уже смотрит на него.

– Кого потерял?

Гриша поспешно вытащил письмо.

– Просьба к вам…

Читал мужчина удивительно быстро. Не читал, а будто лишь взглянул и разом вникнул в суть бумаги.

– Ну, садись поближе и выкладывай: что, как и почему… Только без фантазий – ничего не привирай!

Брови совсем надвинулись на глаза, но Гриша видел сквозь кустики седых волос нацеленный на него взгляд. Было в нем что-то такое, словно мужчина знал, что Гриша начнет «заливать», и как бы заранее готовился весело посмеяться.

– Если можешь – без фантазии! – повторил он. – Лучше Стругацких не придумаешь, а хуже не стоит… Читал братьев Стругацких?

Гриша читал, но сейчас ему было не до Стругацких. Мужчина ждал ответа, а Гришин язык никак не хотел повторять выдумки про рабочий ритм и заводское зарево.

– Солнце посмотреть, – пролепетал Гриша против своей воли. – Как оно восходит, увидеть…

Кустистые брови поползли вверх. В глазах погасли смешинки. Мужчина повернулся к окну, взглянул на хмурое декабрьское небо.

– Вот тебе и на-а! – задумчиво произнес он. – Аж в сердце кольнуло… Живем и не видим… Я ведь тоже лет сорок на солнышко восходящее не смотрел! Родился в деревне – там видел, в детстве… Огромное такое, ласковое… И почему-то парным молоком от него пахло… А потом не припомню… ни разу…

– Пойдемте с нами! – расчетливо предложил Гриша.

– А что? – с мальчишеским задором откликнулся мужчина. – И пойду!.. Вы когда собираетесь?

– В любой день в каникулы.

Мужчина написал на листке номер телефона и свою фамилию.

– Позвони, когда начнутся каникулы. А я у синоптиков узнаю… Надо утро выбрать, чтобы небо чистое было…

На другой день Гриша провел пионерскую летучку. Начал он с сухогруза. Сбор металлолома – дело для школьников обычное. Что это такое – все прекрасно знали. Трудность заключалась в одном – где взять металлолом? В старых домах и дворах еще можно было покопаться и найти что-нибудь. А здесь, в новом микрорайоне, никакого железного хлама не успело накопиться. Переезжая из старых квартир в новые, никто не брал с собой отслужившее свой век барахло.

– Заскучали? – усмехнулся Гриша и подбодрил ребят. – Вам только кажется, что ничего нету!.. Шурка! Что ты принес, когда мы ящики для газет делали?

– Верно! – обрадовался Шурка. – Замок и цепь – тяжеленные!.. Завтра же приволоку!

– Так и в каждой квартире, – продолжал Гриша. – Но это мелочи. С ними соревнование не выиграешь!.. У кого есть настоящее предложение?

Его не огорчило, что ни хороших, ни плохих – никаких предложений не было. Он и не ждал ничего полезного и не обижался на ребят, потому что считал всякую хорошую выдумку своей собственной обязанностью. Он председатель совета – ему и шевелить мозгами. Каждому свое!

– Я тут кое-что придумал, – важно произнес он и выложил план поисков металла.

Даже Мика и Ника при всей своей придирчивости к Грише высоко оценили его предложения.

– Есть у него что-то, – сказал Мика.

– Пробивается иногда, – добавил Ника.

А Гриша предлагал вот что. Слева и справа от их района тянулись линии пригородной электрички. Встать на лыжи в морозный день и пройтись вдоль полотна железной дороги – одно удовольствие. А во время прогулки в этих местах можно найти и кусок рельса, и старый буфер, и негодное треснувшее колесо. Много всякого железа валяется обычно около железнодорожной насыпи. Только не ленись искать.

Вылазку на лыжах Гриша поручил мальчишкам, а девчонкам дал другое задание. Микрорайон хоть и новый, но работы в нем еще не закончены: не все улицы покрыты асфальтом, не везде старые фонари заменены новыми, современными.

– Один фонарный столб весит, наверное, тонну! – зажигательно говорил Гриша. – У нас – двенадцать девочек. Каждая по столбу – двенадцать тонн!

Девочки захихикали, засмеялся и Гриша.

– Это я так… Чтобы разогреть вас!.. В общем, где увидите, что работают на улице, – мигом туда! И никакой тяжести не бойтесь! Сами знаете – машина у меня есть! Погрузим, привезем… Покажем еще разок, что такое шестой «А»!

Умел Гриша и придумывать, и подавать свои предложения так, что всем хотелось взяться и выполнить их. Несколько минут назад каждый считал сбор металлолома в их микрорайоне пустым занятием, напрасной тратой времени. А сейчас, после выступления Гриши, все верили, что металл найдется.

Зато по второму вопросу такого единодушия не получилось.

Гриша подметил какой-то холодок к диаграмме успеваемости. Сначала всякий шаг вверх или вниз привлекал внимание, обсуждался. Ребята сравнивали столбцы, считали ступеньки, спорили, кто раньше доберется до красной черты с надписью «Космонавты». Но постепенно эта игра надоела. Получив на уроке отметку, на перемене не торопились к диаграмме, чтобы подняться на ступеньку выше. А некоторые и совсем перестали отмечать свою успеваемость.

– Мы неправильно сделали, – сказал Гриша, – что поручили каждому следить за своим столбиком. Надо выбрать кого-нибудь одного. Пусть он ведет диаграмму и отвечает за нее!

– А ну ее! – послышался голос Андрея. – Не надо ее совсем!

У него были свои личные причины выступать против диаграммы. Он помнил давний спор с Черновым и знал, что проиграл. У Бориса накопилось много пятерок. Если бы он не перестал отмечать их в диаграмме, то уже опередил бы Андрея и достиг красной черты.

Шурка поддержал своего хоккейного капитана:

– Мертвое дело!

– Как это мертвое? – вспылил Гриша. – Когда вывешивали, чуть не подрались, а теперь – мертвое?.. Чернов грозился космонавтом стать! Забыли?.. Они с Андреем пари даже заключили!

– Он получил щелчок! – пробурчал Борис. – Больше мне неохота.

– Можно я? – спросила Маша.

Гриша обрадовался. Он почему-то был уверен, что староста будет защищать диаграмму.

– Вот послушайте, что Агеева скажет!

– Я бы тоже ее сняла, – смущаясь, проговорила Маша. – Она какая-то… слепая. Не видно на ней, у кого что хромает… Да и спрашивают по-разному: одних – часто, а других, кто хорошо учится, реже. Помощи от диаграммы – никакой.

Весь отряд одобрительно принял Машины слова.

– Тихо! Тихо! – Гриша постучал по столу. – Я не слышу членов совета! Что, я один воевать за успеваемость должен?

Он повернулся к Марине с явной просьбой в глазах – выступить в защиту. И Марина встала.

– Самое неудачное в диаграмме, – сказала она, – что в ней легко исправить любую двойку. По контрольной работе поставили тебе плохую отметку, а ты пойдешь в зал на урок физкультуры и прыгнешь через коня на пятерку. В диаграмме ничего не изменится, точно никакой двойки и не было… Надо что-то другое придумать для борьбы за успеваемость.

– Лучше не мусорить, чем бороться за чистоту, – подал голос Мика.

– Ильф и Петров! – пояснил Ника..

Гриша, ступая деревянно, как на ходулях, подошел к стене, сорвал диаграмму, смял ее и бросил в угол.

– Сдадите в макулатуру!.. Сбор закрыт – расходитесь!..

Он так расстроился, что забыл рассказать о своей поездке в дирекцию музея.

Пионеры потянулись к дверям, а Гриша сел за парту и смотрел на проходивших мимо одноклассников холодно и отчужденно. Марина сидела рядом. Когда в классе никого не осталось, он с горечью произнес:

– Всё!.. На следующий год ищите другого председателя!.. Даже раньше! Вот выведу отряд в правофланговые – и до свиданья! Переизбирайте! С меня хватит!.. Крутишься, как Чебурашка, а тебя только критикуют и высмеивают!

Марина дала ему выговориться, а потом напомнила:

– Ты велел спрашивать, когда мне непонятно… Можно? Я не поняла: почему ты за диаграмму? Пользы от нее нет… Неужели только потому, что это ты ее придумал?

Гриша с полной безнадежностью еще раз махнул рукой.

– Ничего вы не понимаете!.. И ты тоже!.. Было б что-нибудь получше – я бы сам снял эту простыню размалеванную! Но никто ничего умного не предложил, а как кричать, что плохо, тут уж все рты пораспахивали!

– Я знаю, почему нет предложений, – улыбнулась Марина. – Потому что нет настоящих отстающих. Две-три двойки, да и то случайные!.. И не жалей ты ее – не нужна нам такая диаграмма.

– А что нужно?

– Пока ничего.

– Да? – Гриша прищурился. – А что я скажу на совете дружины?.. Чем докажу, что мы боремся за успеваемость?

– Арбузовы хорошо про борьбу сказали.

– Вот и выбирайте их председателем! Вдвоем! Сразу!.. А я позориться на совете дружины не хочу!

Это была не ссора. И хотя Гриша, хлопнув дверью, ушел из класса, а Марина не стала его догонять, оба чувствовали не обиду друг на друга, а сожаление, что все так у них получилось. И каждый винил себя. Гриша дошел до дома и долго стоял на лестнице у лифта – поджидал Марину, чтобы закончить день по-хорошему. Он не дождался. Марина из школы пошла в парк. Там она часа полтора бродила по заснеженным тропинкам и все не могла определить, правильно ли поступила на сборе. Диаграмма, без всякого сомнения, пользы не давала, но ведь и вреда она не приносила. Не стоило ли поддержать Гришу? Пусть бы висела, раз она так уж ему нужна…

Утром Марина вышла пораньше и ждала на восьмом этаже, пока наверху хлопнет дверь Гришиной квартиры. Когда Гриша вызвал лифт и вошел в него, Марина нажала кнопку. Кабина с Гришей опустилась до восьмого этажа и остановилась.