Текст книги "Сибирский вояж"

Автор книги: Александр Джад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 10
Последняя книга

Уходят не потому, что Там ждут,

а потому, что Здесь ничего не держит…

Пора было подумать о пище не духовной, а очень даже физической. И вот тут возникла небольшая проблема. Бросить купе без присмотра как-то неправильно. Мало ли что? Нужно было кому-то остаться…

В обычной ситуации ничего сложного с этим бы не возникло. Только не в нашем случае… Пораскинув мозгами, я пришёл к единственно верному решению.

Наверняка считают, что перед ними обычный лох, развести которого – пара пустяков. Может, это и к лучшему. Найти всё одно ничего не найдут. Так что, пусть ищут, хоть на ощупь, хоть как. А убедившись, поймут, что ошиблись, и, глядишь, отстанут.

– Как насчёт пообедать? – придя к такому заключению, сказал я.

– Согласен, – тут же подхватился Аркадий. – Давно пора. Афоня, остаёшься за старшего!

– Чего сразу Афоня? Может, от голоду прям сейчас умру…

– Сначала сходим мы, – с расстановкой и металлом в голосе сказал Аркадий. – Потом отпустим тебя, – и с нажимом добавил: – Ведь ты не против?

– Не против, – сквозь зубы подтвердил Афанасий. Но было очевидно, такая перспектива не очень пришлась ему по вкусу.

– Возьму ноутбук, – сказал я. – Пока будем ждать обед, почитаем. Вы как?

– С превеликим удовольствием! – почти непритворно воскликнул Аркадий. – Не сомневаюсь, будет над чем поразмышлять.

В вагоне-ресторане людей было немного, далеко не все столики оказались заняты. Но время приближалось к обеду, поэтому народ потихоньку начал подтягиваться. Заняв свободный, мы расположились ближе к окну, если будут ещё желающие присоединиться, нам они не помешают.

В воздухе витал запах кислых, не прокисших, а именно кислых щей, жареного мяса, картошки и ещё чего-то едва уловимого, но знакомого. Желудочный сок помимо воли вырабатывался в неимоверных количествах, живот поджало, аромат еды дурманил…

Щи из кислой капусты да со сметанкой, ржаным хлебушком и чесночком… Сейчас это было пределом мечтаний.

Вдоль столиков неспешно ходила официантка. Негромко переговариваясь с клиентами, принимала заказы и неторопливо разносила приготовленные блюда.

Заказав обед и понимая, что время есть, я включил ноутбук. Открыл текстовые файлы, скаченные с карты памяти Михаила. Пробежался по названиям… Взгляд остановился на одном: «Последняя книга».

– Читаем? – глянул на попутчика.

– А чего ж мы сюда пришли? – улыбнулся Аркадий. – Ну не обедать же? Шучу. Конечно, Арсений. Весь внимание.

– Зима, начиная прямо с октября… – стараясь перекрыть все внешние шумы, начал я…

Зима, начиная прямо с октября, обрушилась на город нежданными морозами. Промозглый и просоленный морской ветер выдувал последнее тепло из измождённого голодом тела. Стынь напористо забиралась под одежду, с притворно мягким усердием ласкала студёными ладошками и, самым непостижимым образом оказываясь под кожей, оплетала, захватывала и подчиняла себе чувства и ощущения, отключая в сознании всё необходимо-привычное, человеческое…

Ослабевшие от непосильной ноши ноги скользили по натёртому до блеска ледовому насту тротуара. Некому и некого в этом промёрзшем городе было бросить на борьбу со снегом. Не хватало на это ни людей, ни возможностей.

Споткнувшись об очередной нарост, Иван Порфирьевич припал на колено… Острая боль пронзила всё его существо, стрелой метнувшись в уставший мозг. Не было сил даже застонать. Он лишь плотнее сжал губы, собрался с духом, напрягся и рывком оторвал своё исхудавшее тело от стылой дорожки.

Огромная авоська уныло тащилась за ним следом. Когда-то жена ходила с ней на рынок, в магазин и наполняла всяким провиантом.

Прямо с грядки! – любила повторять она, выкладывая вкусно пахнущие свежестью овощи на кухонный стол.

Иван Порфирьевич так любил эти моменты. Это было как в детстве, когда мама приносила продукты и вот так же их раскладывала. Маленький Ваня заворожённо следил, как эти вкусности превращались в овощное рагу, гуляш и борщ. Настоящий украинский борщ, который мама, как никто другой, прекрасно готовила, с поджарками, сахарной косточкой и чесночком.

Эти воспоминания привели его к совсем невесёлым мыслям, всё ещё теплящимся в затухающем мозгу. Нет уже мамы…

В очередной раз поскользнувшись и упав, он не стал подниматься, а лишь притянул к себе авоську с, можно так сказать, стратегическим грузом, грузом ценою в жизнь, и, буквально подмяв под себя, уселся на неё верхом.

Не было рядом и жены. Умерла. Сколько времени прошло с той поры? День? Неделя? Месяц? Какая разница! Её нет, как и деток – маленькой Дашеньки и пятилетнего Коленьки. Никого нет. Не выдержали холода и голода, ушли из этой жизни, оставив его здесь доживать одного.

Слёзы катились по его не по возрасту морщинистым щекам. Тёплая влага, скатываясь, падала и замерзала мутными солёными льдинками у ног.

Одна надежда – может, Там им будет лучше. Ведь Там, он это точно знал, хотя и был атеистом, есть жизнь.

Мимо шли… нет, не шли, волочились на подкашивающихся ослабевших ногах люди, а точнее, безучастные ко всему живые трупы, укутанные поверх пальто платками. Почти все тащили за собой какие-то предметы, предназначения которых, возможно, и сами не знали.

Никто ни на кого не обращал внимания. Все были в себе, в своих мыслях и заботах. Кто-то не выдерживал, падал и, скорее всего, замерзал, прямо здесь переносясь в другой мир. Но живые люди-трупы по-прежнему проходили мимо, не останавливаясь…

Иван Порфирьевич не замечал своих слёз, как и холода, пронизывающего насквозь. Инстинкт заставлял двигаться, сопротивляться, жить. И он безропотно подчинялся этому невидимому и бескомпромиссному командиру.

Пока отдыхал, спина на морозе затекла. Ноги свело. Пальцы скрючились и никак не хотели слушаться. Завалившись набок, он сполз в снег, встал на колени, упёрся руками о землю, распрямил ноги и, прилагая неимоверные усилия, встал, по-прежнему не выпуская из непослушных рук ценный груз.

До дома оставалось совсем немного. Но это по прежним меркам немного. Сейчас каждый шаг давался с огромным трудом…

Поднявшись на свой этаж, он пнул ногой незапертую дверь. Зачем запирать? Никто не запирал. Мало ли что могло случиться с жильцом, вот и пришлось бы дверь ломать…

Зашёл в квартиру. Посередине почерневшей от копоти комнаты на кирпичах стояло жестяное ведро. Спички. Как хорошо, что жена делала запасы. Спички ещё были. Многие теперь лишены и этого.

Он долго дышал в ладони, пытаясь отогреть закоченевшие руки. Без этого спичек никак не зажечь. Попытался сжать один кулак, другой… Не сразу, но это удалось.

Присел возле ведра. Достал из авоськи свой ценный груз. Это было первое дореволюционное издание книги Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» с гравюрами Гюстава Доре – любимая книга Николая Фёдоровича, школьного учителя Ивана Порфирьевича.

Полистал непослушными пальцами. Бумага терпко холодила. Когда-то так же её листал Николай Фёдорович.

Когда-то… Ушёл из жизни учитель. Тихо ушёл. Уснул в промёрзшей квартире и не проснулся. Всё, что можно было, греясь, сжечь, сжёг, а вот книгами топить не пожелал. Так и принял смерть.

Долго держался и Иван Порфирьевич. Долго, но не вечно. Инстинкт заставил поступиться принципами. Потихоньку библиотека учителя пустела. Эта книга Франсуа Рабле была последней… Последней дающей тепло, а значит, и жизнь.

Однако согреваться таким образом поначалу никак не удавалось. Целиком книги гореть не хотели. Даже удивительно, как это их сжигали на кострах? После многочисленных неудачных попыток Иван Порфирьевич понял, что их нужно разрывать на листочки и предавать огню по отдельности. Теперь так и поступал. Но с этой…

Непослушными пальцами он с трудом перелистывал странички, рассматривая знакомые картинки. Как-то не поднималась рука оторвать хотя бы листок из этого фолианта. Вспомнились детки, учитель, жена и как тогда, в прошлой, мирной жизни они все вместе читали эту книгу и смеялись над забавными и добрыми великанами-обжорами.

Холод постепенно отступал. Голода он не чувствовал уже давно, а может, просто свыкся с этим чувством. Стало тепло, хорошо и уютно. Иван Порфирьевич прикрыл глаза, но книгу из рук не выпустил.

Вспомнились тёплые летние дни, солнышко, запах луговых цветов. Отчётливо, почти осязаемо почувствовал на губах вкус чая с мятой и варенья из лесной земляники. Увидел будто со стороны, как его руки обнимают жену и деток, всех одновременно, как смеялся вместе с ними, кружа в беззаботном хороводе…

Так незаметно для себя и уснул.

Уснул, чтобы не проснуться, спеша в другую жизнь на встречу со своими любимыми и близкими.

Уснул. Здесь его теперь ничего не держало.

Уснул в феврале тысяча девятьсот сорок второго года, навсегда покинув блокадный, осаждённый фашистами, промёрзший Ленинград.

Уснул, так и не посмев сжечь последнюю и любимую книгу своего школьного учителя…

Официантка давно принесла источающие пьянящий аромат щи, эскалоп со сложным гарниром: жареной картошкой, луком и ещё какими-то овощами, два кусочка хлеба и компот. Но вкушать долгожданный обед мне пока совсем не хотелось.

Аркадий же, наоборот, покончив со щами, с удовольствием уплетал эскалоп. Позавидуешь такой толстокожести. Всё ему нипочём. Как говорят: «Война, войной, а обед по расписанию..»

– Хороший рассказ, – сказал я, – согревающий душевным теплом, подаренным Иваном Порфирьевичем всему что любил.

– Угу, – допивая компот, сказал Аркадий. – Мы начали забывать все те ужасы, что пережили люди того времени. А современная молодёжь, возможно, уже не знает, что такое блокадный Ленинград.

– Однажды во время посещения Петербурга, – продолжал я, – мы с другом прогуливались по набережной недалеко от Петропавловской крепости. Увидели на льду множество людей. Издалека приняли их за участников соревнований по подводному лову, потому что все толпились возле лунок. Подойдя ближе поняли, что идут съёмки блокадного Ленинграда, а причудливо одетая и обутая массовка изображает измождённых жителей. Знаете, Аркадий, тогда до костей холодом пробрало, и не только от февральского ветра. Сейчас у меня возникло почти такое же ощущение…

– Вот что удивительно, – вытирая салфеткой губы, отметил Аркадий, – несмотря на все описанные ужасы, история получилась тёплой, человечной и, как ни странно, жизнеутверждающей.

– Вы уже отобедали? – задал я совершенно бестолковый вопрос. Будто сам не видел.

– Конечно. А вы, Арсений, пока что даже не притронулись. Щи нужно есть горячими. Закрывайте вашу технику и приступайте к еде.

– Конечно, – кивнул я и попытался придвинуть к себе тарелку, однако ноутбук явно этому мешал.

– Вот что, – сказал Аркадий, – сделаем так. Давайте мне ваш аппарат… Да не бойтесь! – заметив мой настороженный взгляд, тут же заверил он. – Ничего с ним не случится. Доставлю в купе в целости и сохранности. А вы пока обедайте и закажите для Афанасия, а то он там заждался, наверное. Пришлю его, пока от голодной смерти не погиб…

Вот и настало время ноутбука. Не отдать, значит, насторожить. Отдать… Почему бы и нет? Всё равно они должны его проверить. Так уж лучше самому…

– Добро, – кивнул я. – Отключать не стану. Полистайте, может, ещё что-то интересное найдёте. Вы ж любитель и ценитель прекрасного слова…

Вот зачем сам им помогаю? Но решение принято. Пусть покопаются. Мне с этой подводной лодки деваться некуда.

Аркадий ушел, прихватив мой ноутбук, а я принялся без аппетита вталкивать в себя уже остывшие, но по-прежнему вкусно пахнущие щи…

ГЛАВА 11
Везёт – не везёт

Всех нас хранит Господь.

Но срок хранения у всех разный.

Аркадий ушёл, прихватив мой ноутбук, а я принялся без аппетита вталкивать в себя уже остывшие, но по-прежнему вкусно пахнущие щи… Мысли постепенно вернулись к сегодняшнему дню. И день этот не вселял оптимизма.

Что происходит? Чего ищут эти бандиты – любители литературы? Кому, как не мне, знать, что на карте памяти ничего, кроме довольно любопытных рассказов, нет. В чём фишка? Догадка, конечно, имелась, но поверить в неё никак не получалось.

Ну не мог со мной так поступить Михаил… Не мог? Хотя, может, как раз и мог… Мысли путались. Пища казалась безвкусной. Будущее представлялось туманным и, что больше всего раздражало, – непонятным.

Подоспевший Афанасий уже давно сидел напротив и с аппетитом поглощал обед. Мне было не до него, а он, спасибо ему, и не лез с разговорами.

«Вот кому везёт, – размышлял я. – Не заморачивается особо ни на чём, жрёт себе – и все дела. А тут…»

Неуютно мне было. Чужой человек копался в моём ноутбуке. Создавалось ощущение, что меня, обнажённого, рассматривают на площади и тычут костлявыми пальцами во все, даже самые интимные, места. Представив всё это воочию, я с отвращением поморщился, буквально влил в себя компот и, пожелав соседу приятного аппетита, заспешил в купе. Афанасий лишь кивнул, не удосужив меня даже взглядом…

– Арсений! – как доброго приятеля встретил меня Аркадий. – Смотрите, что нашёл, – он ткнул в экран, где был открыт материал, подготовленный для меня Михаилом.

«Везёт – не везёт» в самом верху красовалось название очередного опуса.

– Начал читать без вас, уж извините, но готов прослушать ещё раз… Что, обед не понравился? – видимо, уловив моё настроение, проникся он ситуацией.

И опять в самую точку. Именно так моё настроение можно было и выразить: везёт – не везёт. Вновь случайность? Как он это делает? Позвольте, один раз – случайность, второй, третий. … Нет, тут надо бы умение…

– Отчего же… – пора было взять себя в руки, а то раскис как кисейная барышня. – Рассказ, говорите? Давайте глянем.

Присев, развернул ноутбук к себе. И, дабы скрыть все свои чувства, незамедлительно принялся читать вслух.

– У Веллера есть нечто подобное в книге «Легенды Невского проспекта». Человек же, поведавший эту историю, утверждал, что никакая это не легенда, и произошла на самом деле с приятелем. Как бы там ни было, это совершенно не умаляет сути случившегося. Итак… Нельзя сказать, что Анатолию панически не везло…

Нельзя сказать, что Анатолию панически не везло. Бывало, конечно, всякое. Но чтобы вот так…

Было тогда ему лет восемнадцать, и случилось всё аккурат перед армией. Жил он в двухкомнатной квартире типовой пятиэтажки вдвоём с матерью. Та и попросила его покрасить батарею перед зимним сезоном. Выдала кисточку, краску и со спокойной душой ушла на работу.

Анатолий был послушным сыном – как-никак единственный мужчина в доме. Кто, если не он, матери поможет?

Разгар лета. На улице жара под тридцать. В доме тоже не меньше. Раздевшись почти донага, Анатолий с должным прилежанием принялся выполнять поручение, оставшись не в узеньких плавках или обтягивающих боксерах, а, как советовали из соображений гигиены и терморегуляции (читал об этом в каком-то журнале), в свободных семейниках.

Сидя на корточках, он старательно водил кистью по батарее.

Если бы у Анатолия были глаза на затылке, то он наверняка бы увидел, как его огромный рыжий кот Васька с интересом следит за непонятным предметом, болтавшимся между ног хозяина.

Но у человека глаз на затылке нет, потому Анатолий не заметил, что через какое-то время в Ваське проснулся охотничий инстинкт. Он распластался по полу и постарался слиться со средой. Затем замер и принялся неотрывно наблюдать.

Немного выждав, котяра, видимо понял, что без такого трофея дальше жить не сможет. Поэтому подобрался в туго закрученную пружину, поднапрягся, зад его судорожно завибрировал и… мгновенно сорвавшись, домашний хищник неудержимой молнией метнулся на добычу, безжалостно всадил острые когти в нежную мякоть и попытался тут же ретироваться, прихватив добычу с собой. Но…

Как только острые, словно кинжалы, когти вонзились в столь чувствительный и особо важный для каждого мужчины орган, Анатолий, пронзённый болью, от неожиданности рванулся, заорал благим матом, да так, что, казалось, даже стены в ужасе содрогнулись, взвился на месте и прямиком со всего маху врезался головой в острое ребро чугунной батареи…

Перед глазами забегали искорки, тут же вспыхнувшие мириадами звёзд, и моментально слившиеся в один огромный огненный шар, а в мозгу громыхнуло так, что, казалось, внутри разорвалась минимум атомная бомба.

Анатолия отбросило назад, и он, потеряв сознание, распластался на полу.

Ничего не понимающий рыжий кот, поджав хвост, с округлившимися от страха глазами в испуге забился в угол.

Если бы только на этом все несчастья закончились…

Представьте себе такую картину. Через какое-то время приходит на обед мать и видит: на полу в луже крови лежит без сознания её сын, а рядом, поджав под себя хвост, дрожа всем телом, скалясь и беззвучно разевая пасть, безумным взглядом на неё таращится кот Васька.

Первое, что пришло в голову, – оборотень! Но поначалу не было даже сил принять хоть какие-то адекватные меры. Припомнила осиновый кол, серебряные пули… Да где всё это взять? К тому же на дворе двадцать первый век, а не забитое полуграмотное средневековье… Чушь собачья!

Придя в себя после шока, она заметалась по кухне, не зная, что предпринять. В смятении открыла кран, набрала холодной воды в рот и что есть силы прыснула на сына. Ничего не произошло, парень остался неподвижным.

– Сыночек, что делать? – запричитала она. – Вот бе-да-то!

Наклонилась над Анатолием, прислушалась.

– Дышит!

Вспомнила, что в этом случае неплохо бы дать понюхать нашатырный спирт. Ринулась за аптечкой, вытряхнула из неё содержимое и, не став ничего искать, тут же бросилась к телефону:

– Алло! Скорая?

Ещё до приезда медиков, следуя советам врача по телефону, мать привела сына в чувство.

– Что это было? – едва открыв глаза, спросил Анатолий. – Мам, мне так больно…

– Что болит? Где? – мать поискала взглядом рану. Но понять что-нибудь было совершенно невозможно. Кровь была повсюду.

– Везде… – обречённо признался Анатолий.

– Что случилось, сынок?

Какое-то время, приходя в себя и восстанавливая в памяти случившееся, Анатолий молчал. Потом, когда картина предстала перед его взором в полном объёме, засомневался, стоит ли рассказывать такие пикантные подробности – мама, она ведь женщина… Потом глянул на кота. Тот вжался в стенку, словно пытался слиться с ней, раствориться, но из кухни не убежал, будто кто его на клей посадил. И наконец решился – мать всё же, не чужой человек.

– Сижу я, значит, на корточках, – принялся рассказывать он, – крашу батарею. Никому не мешаю. А наш котяра сзади когтями за… ну там, внизу, как цапнет! А тут батарея…

Скорая приехала быстро. Врач без проволочек прошёл к пациенту, осмотрел раны и, увидев на интимном месте разодранную в лоскуты кожу, лишь головой покачал:

– Бывает же такое… Как это произошло?

– Доктор, помогите! – взмолилась мать. – Прошу вас!

– Сделаю всё возможное, – кивнул врач. – Приготовьте тазик с тёплой водой и полотенце.

– Что всё-таки случилось? – сделав обезболивающий укол, спросил эскулап.

Боль потихоньку отступала. Анатолию даже стало смешно, когда представил всю эту ситуацию со стороны.

– Понимаете, доктор, сижу я на корточках, крашу батарею и никого не трогаю. А тут котяра, – Анатолий показал взглядом на пока так и не пришедшего в себя Василия, – подкрался сзади и…

Молодой специалист, видимо, имел пылкое воображение и так проникся ситуацией, что был не в силах себя сдержать, хотя изо всех сил пытался. Оказывая помощь, доктор так красочно представил, как огромный рыжий кот, подкравшись…

Нет, не выдержал эскулап, прыснул-таки от смеха. Но, понимая всю щекотливость ситуации, к тому же не желая ранить душу пациента, отвернулся, вскочил во весь рост, да неудачно: поскользнулся на лужице крови и со всего маху рухнул Анатолию на разведённые в стороны ноги.

Анатолий гимнастом не был. Шпагат делать не умел. Никакой.

– А-а-а!!! – во всё горло заорал пациент. Видимо, чего-то там у него лопнуло или порвалось.

– Ничего страшного! – пытаясь успокоить, тут же отреагировал в одно мгновение вспотевший и осознавший всю серьёзность случившегося лекарь. – Сейчас сделаем ещё укольчик. Надо его в больницу, рентген сделать, – обратился он к вбежавшей на крик матери. – Позовите, пожалуйста, водителя с носилками…

Доктор и водитель на носилках стали спускать Анатолия к машине.

– Что произошло? – просто из любопытства поинтересовался шофёр.

– Сижу я, значит, на корточках… – принялся рассказывать, успокоенный двойной дозой обезболивающего Анатолий. – А тут сзади…

Лестничная клетка в наших домах довольно узкая. Нести вдвоём здорового парня – дело не из лёгких. А тут ещё такая история.

И вновь доктор не устоял. Он буквально зашёлся судорогами, пытаясь сдержать смех. Ноги его подкосились, он упал на колени, а несчастный пациент скатился с носилок и, вопя, загремел по лестнице вниз.

Долго потом доктор и водитель приводили Анатолия в чувство и успокаивали разбушевавшуюся мать. Пришлось сделать и ей успокаивающий укол. Анатолий от троекратно полученных обезболивающих впал в какое-то пространно-отсутствующее состояние.

Когда его, с ног до головы перевязанного бинтами, перепачканного кровью привезли в больницу и переложили на каталку, видя, что пациент в сознании, санитары вполне естественно поинтересовались:

– Как, парень, тебя угораздило так попасть?

– Сижу дома, – начал свою исповедь наш герой, – никого не трогаю…

Но тут мать кинулась ему на грудь и, прикрыв ладошкой рот, горячо зашептала:

– Молчи, сынок, молчи! Тебе нельзя разговаривать…

Причину, понятное дело, по которой ему надо молчать, перед санитарами раскрывать не стала. И потому те в полном молчании, не торопясь, благополучно довезли его до приёмного отделения…

Оторвав взгляд от экрана, я посмотрел на внимательно слушающего меня Аркадия.

– Вот что значит, не везёт! – сказал я, лишь бы не молчать.

Аркадий моего оптимистического настроения не разделял. Это было очевидно. Взгляд его блуждал где-то на уровне пола. Он покусывал губы. Размышлял. И наконец нарушил молчание.

– Да, «беда не приходит одна». «Пришла беда – открывай ворота», – проявил он знание народной мудрости.

– В то же время всё в жизни непостоянно, – попытался я не согласиться с ним. – Если всё идёт хорошо, наслаждайтесь, поскольку это не продлится вечно. Если всё идёт плохо, не беспокойтесь, это тоже долго не протянется.

– Не в том дело… – он немного помедлил. – Было это в Чечне. Меня тогда только призвали в армию. Шла первая чеченская компания тысяча девятьсот девяносто четвёртого года, а попросту – война…

Безусловно, любой солдат находится в группе повышенного риска. Где, как не в армии, особенно во время боевых действий, можно легко потерять здоровье, а то и вообще расстаться с жизнью?

Мужчина по природе своей охотник. Чего его стрельбе обучать? И так всё получится. И получалось – у кого лучше, у кого не совсем. Война быстро и стрелять научит, и окапываться, и маскироваться. Ленивым тут не место. Жить захочешь – приспособишься…

Вот что писал уже много позже мой командир, руководитель Назрановской группировки в Чечне майор Александр Глущенко:

«…Лучше нашего солдата для безответственного и бестолкового начальства на войне нет. Его можно не кормить – сам найдет, где пожрать. Он может спать на голой земле, пить воду из танковой колеи, неделями ходить в рваных сапогах с абсолютно мокрыми ногами, может напиться как свинья и орать о любви к родине. Умеет делать всё – главное, объяснить как и зачем. Подвиги совершает легко, не задумываясь. Умирает без особых эмоций. Он русский человек, и это его самое большое преимущество и недостаток…»

– Но хочу рассказать не об этом, – сказал Аркадий. – К концу апреля мы, недавно ещё совсем мальчишки, стали уже обстрелянными, немало повидавшими солдатами. На войне взрослеют быстро. Всего несколько месяцев назад был желторотый юнец, а сегодня уже не мальчик, но муж, стойко переносящий все тяготы и лишения военной службы, знающий цену жизни и смерти, привыкший к обстрелам, взрывам и потерям. Произошло это в день празднования православной пасхи…

Пасха. Светлый праздник Весны и Воскресения Христового. Ваш покорный слуга в составе небольшого отряда, обороняющего блокпост в одном из районов Чечни, напряжённо прислушиваясь, отдыхал после очередной атаки боевиков.

Кто-то из однополчан, укрывшись за мешками с камнями и песком, вскрывал штык-ножом консервную банку с перловой кашей и мясом и, подцепив им содержимое, отправлял в рот, хрустя сухими галетами и запивая водой из фляги. Сегодня было не до горячей еды.

Кто-то отдыхал прямо на каменистой земле, закутавшись в бушлат. А кто-то, прижавшись к брустверу, внимательно наблюдал за противником. Тут, главное, не пропустить начало очередного наступления…

Откуда здесь взялся священник, никто толком не помнил. Да и не интересовало это. О другом думали. Именно сегодня противник был особенно настойчив и активен. Штурмовали почти непрерывно с небольшими передышками. Понятное дело, хотели насолить христианам. Командир подкрепления не вызывал, считал, что пока своими силами можем справиться.

Священник ходил среди бойцов, размахивал курящимся ладаном кадилом, опрыскивал всех святой водой и приговаривал:

– Христос Воскрес!

– Воистину Воскрес! – отвечали некоторые бойцы, а иные отворачивались, мол, не до тебя, или делали вид, будто не слышали.

Огромный, под два метра ростом, в длинной чёрной рясе он ходил, раздавая куличи и крашеные яйца.

– Христос Воскрес! – не пригибаясь и не боясь быть подстреленным, он неспешно пробирался между солдатами.

– К бою!!!

Всё. Передышка закончилась. Новый штурм.

– Аллах Акбар! послышался боевой клич нападавших.

Со всех сторон раздались выстрелы.

– Аллах Акбар! – то там, то тут мелькали чёрные одежды боевиков.

Вовсю застрекотали наши акаэсы. Разномастным оружием им отвечали чеченцы.

– Аллах Акбар! – напирали боевики. Уже можно было различить их фанатичные лица.

Земля дрожала от взрывов ручных гранат, брошенных защитниками блокпоста, и снарядов, выпущенных из гранатомётов боевиков.

– Аллах Акбар! – клич слышался уже где-то совсем близко.

«Ах, вы так!» – вдруг случилось какое-то массовое умопомрачение или за державу обидно стало…

– Христос Воскрес!

Кто первым перемахнул через бруствер, сказать трудно. Но бойцы с бешено-отрешёнными взглядами ринулись врукопашную. Напор был столь неожиданным, что в рядах боевиков возникло замешательство.

Однако продолжалось это недолго. Обнажив холодное оружие, у кого какое было, боевики не дрогнули, надо им отдать должное, смело ждали встречи с врагом лицом к лицу.

– Христос Воскрес! – со штык-ножами в руках мчались на них обезумевшие защитники.

И тут я увидел священника. Так и не выпустив из рук кадила, он размахивал им, словно пращей, и бок о бок с бойцами мчался на врага, ревя во всё горло:

– Христос Воскрес! Христос Воскрес!

Большущий, в развевающейся чёрной рясе он представлял прекрасную мишень. В него, наверное, даже прицеливаться не надо – настолько он был огромен.

«У него же бронежилета нет, – скосив взгляд, помню подумалось мне. – Безумец! Что он делает?» ’

– Христос Воскрес! – во всю глотку, не останавливаясь орал и я, вместе со всеми несясь вперёд. Не до священника и его безумного поступка мне было. – Христос Воскрес!

Уж как всё получилось, никто никогда не узнает. Только боевики вдруг почему-то отступили, так и не ввязавшись в драку. Что произошло? Кто им отдал приказ? Неизвестно. Только их боевые порядки мгновенно свернулись и буквально на глазах исчезли, растворившись, будто их тут никогда и не было.

– Батюшка, куда и зачем вы ринулись без оружия и бронежилета? – чуть позже, уже сидя в укрытии, спросил я у него.

– Сын мой, – ответил священник. – Более ста лет русские солдаты не ходили в бой с именем Господа на устах. Разве мог я, служитель Отца нашего, Господа Бога, остаться в стороне и не поддержать порыва?

– Но ведь вам могло не повезти, вы могли погибнуть!

– Бог хранил. Смотри… – он показал изрешечённую пулями рясу. – Самого даже не зацепило.

– Но как же это? Как так может быть? – с удивлением я рассматривал иссечённую пулями материю. – Вы совсем не боялись?

– Отбоялся ещё в Афгане. Там и ранен был не раз, и контужен. Угодно было Господу, оставил меня жить, дабы служил ему верой и правдой.

– Батюшка, а мне по жизни постоянно не везёт… – честно признался я. – Даже родителей своих никогда не видел. А девушка, когда узнала, что в Чечню еду, чуть с ума не сошла. А через месяц письмо прислала, мол, извини, выхожу замуж…

– Сын мой, каждому по жизни Создателем отведено одно целое. Ежели одной рукой Господь отбирает, другой обязательно воздаст. Только ты и сам по сторонам смотри. Господь всегда подсказку даст, поможет, только услышь…

– Батюшка, Бог всем, без исключения помогает и хорошим, и… не очень?

– Всех нас хранит Господь. Только срок хранения у всех разный…

Было над чем задуматься. Не прошли слова служителя церкви как пуля навылет. О чём только не думалось и не вспоминалось на войне во время передышки…

– Аркадий, в дозор! – отвлёк от размышлений командир.

– Есть!

Подхватив автомат, я переполз к наблюдательному пункту, сооружённому из огромных валунов.

– Спасибо вам, батюшка, за надежду, за веру, – обернувшись, сказал я.

– Храни тебя Господь! – перекрестил меня священник. – Спаси и сохрани!

Я принялся внимательно осматривать подступы к блокпосту, а батюшка легко встал, привычно разжёг потухшее кадило и продолжил орошать солдат святой водой, приговаривая, как ни в чём не бывало:

– Христос Воскрес! Христос Воскрес!..

– Воистину Воскрес! – ни один боец не посмел ему не ответить. Ни один.

– Воистину Воскрес! – измученные, пропахшие гарью и порохом, уставшие, с уважением глядя на него, повторяли они. – Воистину Воскрес!..

Разные мысли роились в моей голове, пока слушал этот рассказ. Никак не складывался у меня образ бойца-спецназовца или десантника с Аркадием.

Хотя чего только в жизни не бывает? На самом деле, демобилизовавшись, что он умел? Какую специальность приобрел, вернувшись к мирной жизни? Мог стрелять или не стрелять. Окапываться, драться. Умел убивать и смотреть смерти в глаза… Думать умел и рисковать…

– Очень неожиданно может поступить человек, – прервал я молчание, – в неподготовленной заранее, неординарной и экстремальной ситуации.

– Да уж…

Аркадий был ещё там, в гористо-каменистой местности, у блокпоста и с автоматом в руке. Не до разговоров ему сейчас. Видно, экспромт священника был ещё свеж в памяти…

Что такое экспромт? Как правило, это хорошо продуманная домашняя заготовка. Везение – неотъемлемая его часть. На самом деле, если бы нам не повезло и что-то не срослось, мы бы уже назвали это не экспромтом, а неудавшейся глупой попыткой.

Само везение – не подарок судьбы, не манна небесная данная свыше. Это действо, продуманное где-то на уровне подсознания, порой подспудное и неосознанное.