Текст книги "Сибирский вояж"

Автор книги: Александр Джад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 5
Незадолго до этого

Оптимист видит возможность в каждой опасности,

пессимист видит опасность в каждой возможности.

Незадолго до этого звонка Михаил напряжённо соображал, как поступить. По большому счёту, передать всё необходимое Арсению труда не составит. Зинаида на работе. Что остаётся? Подготовил всё, что нужно. Подъехал. Передал. В чём проблема? Но что дальше?

Скажем, вычислят Арсения. Ну спрячет он карту памяти так, что не найти, так всё одно прессанут и отнимут…

– Михал Михалыч, по-моему, за нами хвост, – перебил мысли начальника Иван. – Оторваться?

– Пока крутись по центру. Дай подумаю, – хмуря брови, ответил Михаил.

Значит, всё-таки вычислили. Быстро однако. Серьёзная фирма. Да и возможности, видно, не хилые. Прав был Владимир. Что ж, учтём…

«Если человек почувствовал ветер перемен, то ему нужно строить не щит от ветра, а ветряную мельницу», – вспомнилась китайская мудрость.

«Ситуацию необходимо как-то использовать в свою пользу.

Но как? Меня уже пасут, – рассуждал Михаил. – Арсений не спец в этом деле, хотя в фантазии ему не отказать… В этом что-то есть. К тому же… Что ж, поможем нашим «друзьям». Попутного им ветра!»

Ваня, слушай внимательно, приняв решение, Михаил обратился к водителю. – Постарайся оторваться от преследователей в районе работы Зинаиды, подруги нашего писателя Арсения. Знаешь, где это?

– Конечно, мы не раз подъезжали к ней.

– Отлично. Сделай так, чтобы я мог незаметно выскользнуть и продолжай крутиться неподалёку, но так, чтобы они с хвоста не соскочили. Через час жду тебя там же, где высадишь. Вновь оторвись, чтобы дать мне возможность попасть в салон.

Зная шефа, Иван вопросов не задавал. Надо, значит, надо. Уж глупцом начальника назвать никак нельзя – не раз убеждался в этом. Теперь, главное, выполнить всё в точности.

Михаил вынул из бардачка непрозрачный пакет, припасённый на всякий случай предусмотрительным Иваном. Вложил в него записку с короткой инструкцией для Арсения, деньги и карту памяти из регистратора, прекрасно помня, что информации на карте, так необходимой бандитам (кто ж они ещё?), не осталось.

– Давай, Ваня! У меня всё готово…

И Ваня дал. Что интересно, не в смысле скорости или крутых виражей, а поступил достаточно тривиально, но надёжно. Авто преследователей, дабы не высвечивать, держалось в их же ряду, но на пару машин позади. Это умелый водитель и использовал.

Покрутился по оживлённым улицам. Дождался момента, когда все соседние ряды оказались заняты. Встал в правый ряд, собираясь повернуть направо, включил поворот, но придержал машину ещё на зелёном и остановился на запрещающий сигнал светофора на перекрёстке первым.

Зажёгся красный свет. И вот тут, видя, что гаишников поблизости нет, Иван газанул и исчез за поворотом. В такой ситуации, если машина не умеет подпрыгивать, а она не умеет, преследователям ничего не оставалось, как ждать. Дальше, надо отдать должное, они быстро наверстали упущенное и вновь сели «на хвост» Ивану. Но было уже поздно. Михаил уже спешил к Зинаиде.

К месту секретной явки-тайника, то есть к Зинаиде, я добрался без приключений. Получил пакет, сунул его в сумку с ноутбуком и так же благополучно покинул рынок. Слежки не заметил. Так что пока всё шло как надо.

Довольный собой, я спешил на вокзал и не увидел, как два субъекта в длинных пальто незаметно последовали за мной…

Почему на вокзал, а не в аэропорт? Поясню. Согласно полученных инструкций, на всё про всё у меня было чуть меньше недели. Поездом до Москвы – день, точнее, ночь. Далее до Братска более трёх суток. Если выехать прямо сейчас, что даже лучше, чтобы тут не отсвечивать, то как раз к сроку успеваю.

Самолётом же до искомого места можно добраться в течение суток. И что делать в незнакомом городе и без особых задач? Если же вылететь к сроку… Самолёты иногда не летают из-за погодных и прочих условий. А у преследователей, как говорил Михаил, почти неограниченные возможности. Поэтому, чтобы успеть вовремя, лучше не рисковать.

К тому же в аэропорту необходимо регистрироваться. Самолёт – не поезд. Народа мало, так что скрыться и смешаться с толпой шанс нулевой. Об осторожности и осмотрительности меня предупредили. Вот я и принял меры.

Билеты на московский поезд не то, что были дефицитом, просто всегда находилось много желающих посетить этот славный город. Билеты заказывались загодя, а за несколько дней до отправления в кассе взять их было невозможно. Но вот в день отъезда снималась бронь, кто-то по самым разным причинам отказывался от поездки, и перед отправлением были.

В средствах я не ограничен. Спасибо Михаилу – позаботился. Так что взял билет в купированный вагон, где можно без помех изучить материал, записанный на почему-то такой бесценной карте памяти.

Железнодорожный состав, как и положено, подали за полчаса. Одним из первых я вошёл в вагон и пока в купе был один. Не теряя времени, запустил ноутбук, вставил в слот карту памяти и быстренько перекачал содержимое на жёсткий диск. Потом принял неслыханные, по крайней мере мне так казалось, меры предосторожности, упрятав карту памяти таким образом, что даже самый продвинутый жулик не смог бы её отыскать. Только потом разделся и стал просматривать информацию.

Ничего особенного не обнаружил. Несколько текстовых файлов для меня. Может быть, в них скрывается какая-то важная информация? Бегло пролистал…

– Привет! – в купе вошёл мужчина средних лет в длинном пальто, не то что тщедушный, но и не крепыш – настоящий интеллигент в очках, сильно смахивающий на Берию.

– Здравствуйте! – приветливо, но слегка настороженно откликнулся я.

– И ещё привет! – за ним протиснулся мужчина-шкаф, высокий, плечистый, коротко стриженный…

– Меня зовут Арсений, – надо было брать инициативу в свои руки. Мало ли что…

– Аркадий, – представился тот, что был в очках. – А это Афанасий. Мой подельник… то есть, напарник. Словом, работаем мы вместе… – слегка смутившись, кивнул он на «шкафа».

Опаньки… Подельник. Напарник. Прокол или случайность? Да и вид у них, прямо скажем, соответствующий, как из киношного боевика. Неужели вот так сразу всё и началось? Значит, с моей стороны верный был ход – ошарашить с порога. Как известно, предупреждён, значит, вооружён. Могём кой-чего… Как бы потом события ни развернулись, пока я был собой доволен. А там, как говорят в Одессе, будем посмотреть…

– Кино? – с интересом глядя на мой ноутбук, спросил Аркадии.

– Можно сказать и так, – осторожно ответил я.

– Правильно, – определяя пальто на вешалку, сказал он. – Чем ещё в поезде заняться? Далеко собрались? В отпуск? Командировка? – засыпал он вопросами. Как известно, лучшая тактика защиты – это нападение.

С ответом я не спешил. Как себя вести инструкций не было. Соврать – если они те. о ком предупреждали, значит, раскрыться перед ними… Нет, лучше пусть думают, что ничего не подозреваю.

– Пока до Москвы, а потом в Братск, – и, дабы отмести лишние вопросы, добавил: – В гости к приятелю…

– Надо же! – воскликнул всё тот же Аркадий. – И мы туда же. В командировку.

Вот это да-а… Интересно девки пляшут… Совпадение? Может, и так… Только с трудом верится в такие удивительные случайности…

Шкаф-Афанасий пока себя никак не проявлял, давая возможность приятелю беспрепятственно верховодить. Ясное дело, он – сила, Аркадий – ум. Тут и к бабке не ходи…

– Путь у нас длинный, – сказал Аркадий. – Можно поинтересоваться, чем так увлечены? – он кивнул на светящийся экран ноутбука.

– Без проблем, – согласился я.

Пусть смотрят, сам ничего необычного не увидел. Я повернул к нему ноутбук. Только хотелось бы знать, это обычное любопытство случайных попутчиков или всё-таки определённый и недвусмысленный интерес…

Без особого внимания Аркадий глянул на экран и ничего не сказал. Скорее, это был лишь пробный камешек. Ладно, подождем, что будет дальше.

Ритмично стуча колёсами по стыкам рельс, поезд набирал скорость. Проводница собрала билеты, выдала бельё и принесла чай. Попили. Поговорили о том о сём. Пора было внести хоть какую-то ясность.

Никогда не расстаюсь с миниатюрным, цифровым диктофоном «Olympus». Есть у него неоценимое свойство – большая чувствительность микрофона и автоматическая регулировка уровня записи. Как бы тихо человек не говорил, запись будет прекрасно различима.

Вот где его расположить? Вопрос. Если они – это те самые, то непременно воспользуются моим отсутствием и попытаются проверить все места, где, по их мнению, может храниться интересующий предмет. Следовательно, нигде у меня прятать его нельзя. Тогда что остаётся? Правильно.

– Пойду попудрю носик… – улыбнувшись, сказал я. -

Чай хорош, но это ж вода…

– Ты чё, этот? – настороженно взглянул на меня Афанасий. – В смысле, тот?

– Шутка… – пусть думают, что хотят. – Воздухом подышу…

– А-а… – с недоверием глянул Афанасий.

– Чего ты к человеку пристал? – пришёл на помощь Аркадий и уставился на напарника. – Иди и ты покури. Уже вон уши пухнут.

– Где?

– Ни где, а у кого? – улыбнулся такой тупости Аркадий. – У тебя. Я ж не курю.

– А-а… – попытался изобразить на лице работу мысли Афанасий. – Ща, только сигареты возьму…

Сосредоточенно копаясь в сумке, он явно не спешил выходить из купе. Хотел, видно, без свидетелей кое-чего перетереть с напарником. Это нам на руку…

– Арсений, так понимаю, на экран выведен рассказ? Или ошибаюсь? – уточнил Аркадий.

– Нет, не ошибаетесь. Это товарищ мне закачал.

– Интересный?

– Пока не знаю. Ещё не читал.

– Скажите, могу ли, пока вы ходите по делам, глянуть? Люблю, знаете ли, почитать на досуге.

– Конечно, только не сотрите. Сами понимаете, обидно будет…

Выходя из купе, я незаметно включил запись на диктофоне, сунул его в карман пальто одного из моих попутчиков и направился в конец вагона. В туалет была очередь. Подождав, пока из купе вышел Афанасий, я поспешил назад.

На лице великана увидел растерянность. Или мне так показалось? Скоро всё выяснится.

Аркадий сидел за столом и увлечённо читал. Ничего предосудительного в его действиях не было. По карманам не шнырял, вещи не перетряхивал. На моё появление, можно сказать, никак не отреагировал. Лишь поднял голову и участливо спросил:

– Забыли что-то?

«Может, ошибаюсь? – уже начал сомневаться я в своих подозрениях. Обычные люди. Симпатичные даже…»

– Полотенце не взял. Заодно лицо ополосну, – разорвав пакет с бельём, подхватил полотенце, выходя из купе, незаметно вынул диктофон, выключил запись и сунул в карман.

Афанасия видно не было. Туалет свободен. Зайдя, я поспешил прослушать запись. И не зря…

– Чё мы ждём-то? – сквозь стук колёс из диктофона послышался голос Афанасия. – Аркаш, давай с ним разберусь без принципов. Запоёт как миленький…

– Не кип и ши, Афоня, – с расстановкой ответил Аркадий. – Как говорил классик мировой революции, мы пойдём другим путём…

– Всё путём… – буркнул Афанасий. – Вот чё надо, как не крутись, так это что б получилось всё путём.

– Так и будет. Смотри сюда, – принялся пояснять Аркадий. – Вполне может так случиться, что карты памяти у него вообще нет.

– Как это? Мы ж сами видели…

– Видели да не всё. Во-первых, он мог сам себе по почте отправить эдакую ма-а-аленькую бандерольку авиапочтой.

– Не, не мог, – перебил Афанасий. – Мы с него глаз не спускали.

– А баба?

– Что баба?

– Где гарантия, что он бабе это дело не поручил?

– Ну ты и мозг… – сказал Афанасий. – Геракл прям.

– Геракл – из другой оперы… Да ладно. А ещё ту же бабу мог попросить кого-нибудь отправить с этим заданием.

– Так что, пустышку тянем? Чё теперь делать будем?

– А то и будем. Пошукаем пока тут. Если у него этой штуки с собой не окажется, то перед началом процесса он её обязательно предъявит. Вот тут-то мы его с поличным и тряханём.

– Нет, ты не мозг, – восхитился Афанасий. – Ты супермозг! Не зря, ой, не зря тебе бабло платят…

Диктофон замолчал. Трясущимися руками я стёр запись. Выходит, всё же это они, те самые. Даже про Зинаиду знают. Страшно? Даже не знаю. Сказали, мол, поищем и только потом… Вот где и когда надо быть начеку.

Значит, пока опасаться особо нечего, если не передумают, конечно. От этого тупорылого качка можно ждать чего угодно… То, что здесь они карту памяти не найдут, был уверен. Так что ещё повоюем…

Ополоснул разгоревшееся от волнения лицо. И уже с твёрдой уверенностью в себе и своих силах вернулся в купе.

– Знаете, Арсений, право слово, зачитался, – при моём появлении оторвав взгляд от экрана, сказал Аркадий. – Может, вместе продолжим?

– Отчего же не почитать? – попытался я сказать как можно спокойней и беззаботней. – Что именно вас так заинтересовало?

– Родителей не помню, ни отца, ни мать, – ответил Аркадий. – Вырос в детдоме. А тут, смотрите, прямо в самом начале… – он ткнул пальцем в экран. – Так что, читаем?

– Читаем, – кивнул я и присел рядом.

Напротив, ближе к окну устроился успевший покурить Афанасий. Он прикрыл глаза и, казалось, тоже заинтересованно принялся слушать.

– Мария Найдёнова, – хорошо проговаривая слова, начал Аркадий, – по жизни Маша, выпорхнула в жизнь прямо из детдома…

ГЛАВА 6
Отрицание отрицаний

Нет ничего проще,

чем усложнить себе жизнь.

1

Мария Найдёнова, по жизни Маша, выпорхнула в жизнь прямо из детдома. Не было у неё никого, кто бы мог заботиться о ней или хотя бы иногда вспоминать. Много лет назад нашли её совсем крохой у дверей заведения, впоследствии приютившего худенькую двухлетку на всю детско-отроческую жизнь. Оттого и фамилию дали такую – Найдёнова.

Разве что классная дама из школы-интерната, Александра Петровна, иногда брала её в семью и позволяла играть со своими малышами. Муж Александры Петровны был в постоянных командировках, а точнее, на заработках, и присутствием семью не обременял. Маша была чуть старше детей, поэтому стала им не только подружкой, но и присматривала за ними, давая возможность своей благодетельнице заниматься хозяйством.

Правда, Маша иногда подворовывала у любимой учительницы. В основном конфеты да печенюшки. Александра Петровна видела это, но списывала на непомерную детскую любовь к сладкому, и особого внимания на такие шалости подопечной не обращала. К чему? Определённую грань Маша не переходила, по-крупному из дома ничего не пропадало: ни деньги, ни ценности…

Детство закончилось очень скоро. Пора было вступать во взрослую жизнь. Но как это сделать, в интернате не учили. Что ждёт за стенами, ставшими ей родным домом? Но и отступать возможности нет. Просто не было куда. За спиной не осталось ничего, кроме не особо счастливого детства…

Да, детдомовская жизнь приучила Машу быть жёсткой и безжалостной. Надеяться следовало только на себя, ведь частенько приходилось отстаивать свои интересы любыми способами, не считаясь ни с кем и ни с чем.

В тоже же время она была натурой слабой, легко подчиняемой и от этого по большому счёту совершенно беззащитной. Вот как-то уживались в ней эти две противоположности… Она могла напористо постоять за себя, при этом оставаясь мягкой, безвольной, доброй и отзывчивой.

Работой, правда, не особо денежной её обеспечили. Общежитие выделили. В интернате, безусловно, жилось несладко, но там были воспитатели, учителя, а тут…

Комната на четверых. Четыре девицы. Четыре койки. Частенько на некоторых из них соседки не всегда были одиноки. Спать юной и неотесанной девушке под ритмичные звуки и охи-вздохи было весьма неуютно и проблематично. Маша зарывалась с головой под одеяло, прижимала подушку к ушам…

И если бы только это. Подвыпившие и раскрепощённые донжуаны нет, нет, да и проявляли интерес к молоденькой дикарке. Присаживались как бы невзначай к ней на кровать. Через одеяло трогали за ноги, незаметно от подруг гладили по спине…

От этих прикосновений Маша, затаив дыхание, вжималась в койку, в страхе стискивала зубы, боясь продолжения. И было от чего. Иногда она слышала горячий мужской шепот, от которого становилось липко и противно:

– Слышь, Кать, давай Машку к нам.

– Я те дам, Машку! Те, чё, меня не хватает?

– Дык для антиресу. Классно будет, вот увидишь Надо ж пожалеть болезную…

– Я те пожалею! Оторву причиндал!

– Ты чё, думаешь, она там спит? – не унимался настойчивый кавалер. – Поди, вся соком изошла. Может, позовём?

– Дурак ты. Она ж дикая. Зенки-то повыцарапает…

Боясь заснуть, Маша напряжённо прислушивалась, а, всё же заснув, просыпалась в страхе от каждого неясного шороха. С ужасом представляла, как потные и грубые мужские пальцы скользят у неё под одеялом, и с отвращением вдыхала запах тяжёлого мужского пота.

Утром, не выспавшаяся, с опухшими от бессонной ночи глазами, шла на работу. Но и там было всё не так гладко. В цехе пахло лаком и красками, от которых слезились глаза, закладывало нос и становилось трудно дышать. А вечером в общаге вновь почти каждодневные пьянки-гулянки соседок по комнате с кавалерами. Привыкшая к любым неудобствам девушка всё безропотно терпела.

В райисполкоме Маша написала заявление на получение льготного жилья. Через какое-то время пришло уведомление о постановке на очередь, и она поспешила в жилотдел…

…Вы не одна сирота, – в который раз убеждала Машу девушка, ответственная за этот участок. – Смотрите, сколько заявлений!

Но я не могу больше ждать. Поймите, в общежитии жить невыносимо. Помогите!

– Но и вы поймите меня, – пыталась достучаться до Маши девушка. – Не в моих силах переместить вас в начало списка.

– Что же делать? – на глазах Маши навернулись слёзы.

Кому в этом мире нужна молоденькая, глупая, одинокая девчушка? Кто бы мог заступиться за неё? Кто бы захотел?

– Ждите, как все, – видимо, привыкшая к таким проявлениям чувств и, показывая, что на этом разговор окончен, девушка уткнулась в какие-то бумаги.

На ватных ногах, с глазами, полными слез, Маша вышла из кабинета и присела на диванчик возле двери…

Пётр Фёдорович в районе был человеком известным и уважаемым. Как же иначе? Заместитель главы администрации как-никак. Вот в семейной жизни было не всё так гладко.

Детишек Бог не дал. Так что не растратил Пётр Фёдорович отцовские чувства. Не на ком было. Потому и уходил с головой в работу, в которой были и детки, и взрослые, что заменяла ему подчас полноценную и счастливую семейную жизнь.

Нет, стороннему наблюдателю показалось бы, что отношения в его семье складывались почти идеально. Так всегда со стороны кажется. Всем. А что на самом деле происходит, только самим им и известно, если, конечно, не совсем без царя в голове, чтоб грязное бельё вывешивать на всеобщее обозрение.

Взаимопонимание с женой было полное – за больше чем двадцать-то лет совместной жизни. Не сказать, что любовь ушла и переросла лишь в привычку. Всё как бы осталось, только… Только дражайшая половина почти потеряла интерес к близости. То ли исчерпала себя, то ли от рождения была таковой.

Не хватало Петру Фёдоровичу женской ласки. Такой пусть и простенькой, но полной отдачи до потери ощущения действительности, если хотите. Не сказать, чтобы он был уж такой сластолюбец, но не без этого. Завязывать интрижку на работе было опасно, да и особо не с кем. К нему относились с уважением, но не обожанием. А по принуждению он не хотел. По принуждению у него и так было…

Маша тихонечко всхлипывала, сидя на диванчике возле двери жилотдела, когда по лестнице, внимательно глядя на неё, спускался Пётр Фёдорович. Милиционер в звании сержанта у вертушки отдал честь. Пётр Фёдорович слегка кивнул на приветствие, по-прежнему не отрывая взгляда от девушки.

– Кто обидел? – обратился он к стражу.

– Из жилотдела вышла, – пожал плечами сержант.

– Понятно, – кивнул заместитель главы района. – Фамилия? – обратился он к Маше.

Та подняла на него заплаканные глаза:

– Найдёнова.

– Сиди здесь, – Пётр Фёдорович зашёл в отдел, который только что покинула безутешная просительница.

Прошло какое-то время. Может, пятнадцать минут, может, полчаса, может, больше. Маша потеряла счёт времени.

– Пошли со мной, – выйдя, то ли приказал, то ли попросил Пётр Фёдорович.

Маша покорно встала и пошла за ним.

«Что так зацепило в этой невзрачной девчушке? – поднимаясь к себе, размышлял Пётр Фёдорович. – Что в ней такого?»

А вот зацепило. Может, почувствовал в этом худеньком, большеглазом и беззащитном создании одинокую душу, ищущую, как он сам, ласки и любви. Так бывает. По совершенно необъяснимым причинам в груди возникло объёмное чувство, которое трудно… нет, невозможно было уместить и удержать в себе. Здесь и жалость, и не выплеснутое отцовство, и нечто большее, в чём даже себе он не мог признаться.

Как бы там ни было, Пётр Фёдорович проникся. Да. Вот так сразу. Без объяснения и видимой причины.

– Рассказывай, – расположившись в кабинете за большим двухтумбовым столом, в своей привычно-приказной манере, сказал он. – Говори всё как есть.

И Маша вдруг почувствовала расположение и доверие к этому старому для неё, чужому человеку. Захотелось прильнуть к его груди, поплакать и рассказать про подружек в общаге, про их кавалеров и притязания некоторых к ней. Про сложности с квартирой и… об одиночестве, которое совсем не с кем разделить.

И она поведала о своей жизни, ничего не утаивая, но и не приукрашивая. Рассказала всё, как было. Разве только к груди не припала.

– Значит, так, – выслушав грустную исповедь девушки, заявил Пётр Фёдорович. – Завтра в это же время жду тебя здесь. До завтра вытерпишь?

– Ага, – только и сказала Маша, утирая глаза.

Высказалась и как-то легче сразу стало. Будто груз с плеч скинула. А может, просто искорка надежды мелькнула где-то там, далеко впереди…

Когда за ней закрылась дверь, Пётр Фёдорович ещё долго сидел в своём удобном кресле, тупо уставившись перед собой в одну точку, и всё пытался разобраться в себе, в своих ощущениях.

Что происходит? Что с ним сделала эта невзрачная девчонка, что сотворила? Сейчас он не вполне отдавал отчёт в своих действиях и поступках.

Да, частенько и совсем бескорыстно он помогал людям, не требуя ничего взамен, просто по велению души, если хотите. Так было. Но сейчас… Сейчас он чувствовал себя старым хитрым лисом, почуявшим лёгкую добычу и действующим не так уж и тонко, но напористо и уверенно. Понимал это, но заставить себя остановиться не мог. Точнее, не хотел…

Назавтра, в назначенный час Маша робко постучала в кабинет Петра Фёдоровича.

Он её ждал. Отложив все возможные дела, с нетерпением и даже волнением прислушивался к шагам в коридоре. Не мог просто ни о чём другом думать. Ругал себя за это на чём свет стоит. Понимал абсурдность и глупость ситуации, но от выбранной тактики не отступал…

Значит, так, усадив Машу напротив, сказал неожиданный благодетель, – есть квартира. Хрущёвка. Однокомнатная. На первом этаже. Пойдёшь?

– Когда?

– Хоть сейчас. Жила там одна бабушка… Одинокая. Из родни, как и у тебя, никого. Болела. Покинула этот мир пару месяцев назад. Квартира за ней осталась, причём, с кое-какой мебелишкой…

Маша не могла поверить в такую удачу. Как так может быть? Кто перед ней, Бог? Счастливый ангел?

– Поживёшь пока так. Потом все документы выправим. Всё будет по закону.

Пётр Фёдорович сам проводил её до квартиры и отдал ключи:

– Располагайся, обживайся. Вот мой телефон, – он протянул ей визитку. – Если что – звони.

Неделя прошла в хлопотах и заботах. В квартире давно никто не жил. Маша выгребала грязь, накопившуюся за это время. Вытирала пыль. Перебирала вещи. Ненужные отнесла к мусорным ящикам – может, кому и сгодится.

А потом она позвонила Пётру Фёдоровичу. И он пришёл. Принёс палку копчёной колбасы, балык, сыр, помидоры, пакетик с конфетами, торт, яблоки и бутылку вина.

Маша наварила картошки – какое же застолье без этого продукта? Поджарила лук с морковкой. Выложила распространяющие терпкий запах рассыпчатые жёлто-белые кругляши на блюдо, а сверху полила доведёнными до золотистого цвета овощами.

Именно так учила её маленьким кулинарным хитростям Александра Петровна, понимая, что больше просто некому. Ведь Маша – девушка, будущая хозяйка. А, как известно, путь к сердцу мужчины…

Памятуя наказы всё той же Александры Петровны, Маша нарезала и разложила принесённые деликатесы по тарелкам. Фрукты определила в вазу, конфеты – в небольшую соломенную корзиночку. Достала из шкафчика оставшиеся от бабушки фужеры. Да и вообще всё здесь было от прежней хозяйки.

Своего-то пока ещё ничего не приобрела. Присела.

Пётр Фёдорович откупорил вино. Разлил.

– С новосельем! – с воодушевлением, немного пафосно произнёс он.

– Вообще-то, я не пью, – призналась Маша.

– Вино почти как сок, – заверил Пётр Фёдорович. – Это чтоб жизнь здесь заладилась.

– Ну, если чтоб заладилась…

Чокнулись. Маша понюхала содержимое фужера. Пахло вкусно. Пригубила. Немного сладкое и терпкое. Облизала губы.

– Ну же! – подбодрил Пётр Фёдорович.

Она зажмурилась и выпила. Ничего не произошло. Маша подхватила вилкой кусочек балыка. Отправила в рот. Прислушалась. Тепло медленно разливалось по телу.

Пётр Фёдорович налил ещё. Потом вытащил из пакета огромное махровое полотенце и протянул его хозяйке квартиры.

– Это тебе, скажем так, на новоселье.

Маша взяла его в руки, потёрлась щекой, прижала к лицу. Полотенце было мягким и душистым. Пахло новым материалом, теплом и уютом.

– Спасибо, – вдыхая дурманящую свежесть, сказала она.

– Выпьем! – предложил Пётр Фёдорович.

– Выпьем, – одурманенная уже принятым, с готовностью кивнула девушка.

– За тебя! – поднял бокал он.

– За вас! – кивнула Маша.

Они чокнулись и выпили.

Ты почти ничего не ешь, – заметил благодетель.

– Чего-то не хочется…

Он вновь наполнил фужеры.

– Третий тост за тех, кого с нами нет…

– За тех, – покорно кивнула девушка.

Щёки её покрылись румянцем. Глаза заблестели. Сейчас она была даже красива и уже не казалась прежней серой мышкой. Пётр Фёдорович едва сдерживал себя, чтобы прямо здесь, сейчас. … не забыть о своём статусе, возрасте… обо всём на свете.

– Что-то у меня голова закружилась, – с трудом выговаривая слова, сказал Маша. – Мне, наверное, плохо.

«Надо же, – подумал Пётр Фёдорович, – она и вправду совсем глупышка. Как могла до сих пор сохраниться вот такой беспомощной?»

От этих мыслей в груди вновь поднималось то самое объёмное чувство, которое возникло у него при их первой встрече. Так захотелось пожалеть её, приласкать…

– Иди в ванну, – распорядился он.

– Зачем? – искренне удивилась она.

– Иди-иди, – он легонько подтолкнул её к двери. – Прими душ. Станет легче. Только дверь не запирай, мало ли что…

Как можно ослушаться человека, который так заботится о ней? К тому же он такой милый… хотя и немолодой.

Подхватив только что подаренное полотенце и перекинув его через плечо, она покорно и безропотно подчинилась. Прошла в ванную комнату. Разделась. Открыла воду в душе и встала под прохладный дождик. Думать ни о чём не хотелось. От удовольствия она зажмурилась, ловя ртом мелкие капельки. Было так приятно…

Момента, когда он зашёл к ней, не заметила. Только вдруг, открыв глаза, увидела, что он наблюдает за ней. Она не попыталась прикрыться или зажаться. Просто смотрела на него и ждала.

Он снял рубашку, оставшись лишь в брюках. Широкие плечи. Крепкие мускулы. Наверное, когда-то он был очень красив. Да и сейчас… Маша, не шевелясь, наблюдала за ним.

Он взял мыло и принялся осторожно и нежно её намыливать. Не пропуская ничего. Неспеша. Сначала руки, потом ноги, живот…

Было немного жутко, но одновременно приятно и сладко от этих осторожных и ненавязчивых прикосновений. Стыда не чувствовала. Было хорошо и тепло…

Сняв лейку с держателя, он смыл с неё мыло, выключил воду и принялся нежно обтирать тем самым махровым полотенцем. Вытер. Обернул его вокруг её спины… Она прижалась к нему и… не испугано, нет, выжидательно заглянула в его глаза. Он был так близок…

Маша, безотчётно подчиняясь какой-то неведомой силе, потянулась к нему губами, зажмурилась и неумело, словно ребёнка, чмокнула в щёку… И тут же отпрянула, словно совершила непростительную ошибку, и в испуге распахнула глаза.

– Какая ты у меня милая… – он улыбнулся.

Милая… У меня… Никто и никогда не говорил ей таких слов… Он притянул её к себе, и умело, по-взрослому поцеловал в губы… Долго. Как в кино. А потом на руках отнёс в комнату и положил на диван.

Прилёг рядом. Она чувствовала, как дрожит то ли от холода, то ли ещё от чего. А он не спешил. Просто лежал и молчал. Это было неправильно.

Тогда она повернулась к нему и вновь неумело чмокнула в щёку, потом в губы, потом…

Потом он ответил… И она очень быстро поняла, чего от неё хотят и ждут. Это ей даже понравилось. Она, словно голодный галчонок, приоткрывала рот, расслаблялась и позволяла с собой делать всё, о чём можно было только мечтать, и получала от этого немыслимое и неизведанное ранее удовольствие.

Как изголодавшийся зверь он покрывал её поцелуями. Она стонала, тяжело дышала и изо всех сил пыталась отвечать ему тем же, дабы доставить как можно больше удовольствия.

Он быстро покрылся испариной. От него сильно запахло мужчиной. Это было не совсем приятно. Но она быстро отогнала от себя эти мысли, ведь теперь это её мужчина…

Да, была какая-то боль, о которой говорили подружки. Но боль эта запряталась так далеко, в самой глубине сознания, что так и осталась почти незамеченной, поглощённой всеми остальными чувствами и ощущениями…

Потом Маша лежала с открытыми глазами, глядя в потолок и пыталась осознать: наконец-то это произошло. Она ещё не понимала, понравилось ей это или нет, но уяснила твёрдо одно: назад, в детство, дороги уже нет, все мосты сожжены, впереди настоящая взрослая жизнь.

– Пойду ополоснусь, – Пётр Фёдорович подхватил полотенце и заспешил в душ.

Он ушёл, а запах остался. Его запах. С удивлением она поняла, что запах этот не был ей неприятен, скорее, наоборот, возбуждал и завораживал.

Огляделась. Увидела его брюки, в спешке небрежно брошенные на спинку стула. Из кармана выглядывал уголок кожаного бумажника…

Ну не могла она пройти мимо того, что плохо лежало. Это было выше её сил. Привыкшая выживать и постоянно бороться за место под солнцем, она безоглядно блюла свои интересы, не считаясь ни с чем. Что при этом могут подумать и почувствовать другие, мало интересовало. Винить её в этом было достаточно сложно – уж в очень жёстких условиях ей приходилось жить. Да ещё к тому же, видно, определённые гены сработали. Это можно было понять. Понять, но никак не оправдать…

Она тихонечко соскочила с дивана, вытащила бумажник, проверила его содержимое. Там были какие-то квитанции, банковские карточки, несколько крупных купюр и ещё немного тех, что помельче.

Вытащила крупные, пересчитала. Взяла себе две, остальные положила на место. Потом, немного поколебавшись, одну вернула назад.

«Ему жалко, что ли? – подумала. – У него ещё есть. Может, вообще не заметит…»