Текст книги "Шевалье д’Арманталь"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Только тогда маршал де Вильруа, испытавший такое чувство, что пол уходит у него из-под ног, понял, в какую пропасть он скатывается, и открыл рот, чтобы пролепетать какое-то извинение. Но регент не дал ему времени даже окончить фразу и у него перед носом закрыл дверь кабинета.

В ту же минуту, раньше чем маршал опомнился от неожиданности, к нему подошел маркиз де Лафар и потребовал его шпагу.

Маршал на мгновение остолбенел. Он так долго тешил себя иллюзией, будто любая его дерзость останется безнаказанной, – иллюзией, которую никто до сих пор не давал себе труда рассеять, что в конце концов поверил в свою неприкосновенность. Он хотел заговорить, но не мог вымолвить слова и в ответ на повторное требование, еще более повелительное, чем первое, отстегнул шпагу и отдал ее маркизу де Лафару.

В ту же минуту открылась дверь, внесли портшез, два мушкетера посадили в него маршала, портшез закрылся, д’Артаган и де Лафар поместились с обеих сторон у его дверок, и в мгновение ока арестованного вынесли в сад через одно из боковых окон. Шеволежеры, имевшие на то соответствующее приказание, составили эскорт, все ускорили шаг, спустились по большой лестнице, свернули налево и вошли в оранжерею. Эскорт остался в первой комнате, а носильщики с портшезом, сопровождаемые только де Лафаром и д’Артаганом, вошли во вторую.

Все это произошло так быстро, что маршал, не отличавшийся хладнокровием, не успел даже прийти в себя. Он увидел себя обезоруженным, почувствовал, что его куда-то несут, оказался в закрытой комнате с двумя людьми, которые, как он знал, не питали к нему особой дружбы, и, все еще преувеличивая свое значение, счел себя погибшим.

– Господа, – вскричал он, бледнея и обливаясь потом, – надеюсь, вы не хотите меня убить!

– Нет, господин маршал, успокойтесь, – ответил ему де Лафар, в то время как д’Артаган, взглянув на маршала, которому взлохмаченный парик придавал на редкость забавный вид, не мог удержаться от смеха. – Нет, сударь, речь идет о вещи гораздо более простой и несравненно менее трагичной.

– Так в чем же дело? – спросил маршал, которого несколько успокоило это заверение.

– Речь идет, сударь, о двух письмах, которые вы рассчитывали передать сегодня утром королю и которые, должно быть, находятся в одном из ваших карманов.

Маршал, который, будучи поглощен собственными делами, забыл о поручении герцогини дю Мен, вздрогнул и невольно схватился за карман, где были эти письма.

– Простите, господин герцог, – сказал д’Артаган, отводя руку маршала, – но мы уполномочены предупредить вас, что если вы попытаетесь сделать так, чтобы нам не достались оригиналы этих писем, у господина регента имеются их копии.

– А я добавлю, – сказал де Лафар, – что мы уполномочены отнять их у вас силой и что мы заранее избавлены от всякой ответственности за несчастный случай, который могла бы повлечь за собой ваше сопротивление, если допустить невероятную мысль, что вы, господин маршал, в своем бунтарстве дойдете до намерения вступить с нами в борьбу.

– А вы ручаетесь мне, господа, – сказал маршал, – что у его высочества регента имеются копии этих писем?

– Даю вам слово, что это так! – сказал д’Артаган.

– Слово дворянина! – сказал де Лафар.

– В таком случае, господа, я не вижу, зачем мне пытаться уничтожить эти письма, которые к тому же меня нимало не касаются и которые я лишь из любезности взялся передать по назначению.

– Мы это знаем, господин маршал, – сказал де Лафар.

– Я надеюсь только, господа, – прибавил маршал, – что вы доложите его королевскому высочеству о той готовности, с которой я подчинился его распоряжениям, и о моем искреннем раскаянии в том, что я его оскорбил.

– Не сомневайтесь в этом, господин маршал, все будет изложено так, как было на самом деле. Но где же эти письма?

– Вот они, сударь, – сказал маршал, отдавая оба письма де Лафару.

Де Лафар сорвал облатку с испанским гербом и убедился, что это именно те бумаги, которые ему было поручено изъять. Удостоверившись в том, что он не ошибся, он сказал:

– Дорогой д’Артаган, теперь проводите господина маршала по назначению и, прошу вас, скажите от имени его высочества регента лицам, которые будут иметь честь сопровождать маршала вместе с вами, чтобы они оказывали ему все знаки уважения, соответствующие его рангу.

Как только портшез закрылся, носильщики понесли его, и маршал, лишившись писем и начав подозревать, что он попал в ловушку, оказался опять в первой комнате, где его ожидали шеволежеры. Кортеж снова двинулся в путь и через минуту подошел к дворцовой решетке; там ждала карета, запряженная шестеркой лошадей, куда и посадили маршала. Д’Артаган поместился возле него, офицер мушкетеров и дю Либуа, один из приближенных короля, сели впереди, двадцать мушкетеров расположились вокруг кареты – четверо у одной дверцы, четверо у другой и двенадцать сзади; наконец кучеру подали знак трогать, и карета умчалась.

Что касается маркиза де Лафара, остановившегося у входа в оранжерею, чтобы присутствовать при отправлении кареты, то, едва убедившись, что маршала благополучно увезли, он направился к регенту с двумя письмами Филиппа V в руке.

II

НАЧАЛО КОНЦА

В тот же самый день, около двух часов пополудни, когда д’Арманталь, пользуясь отсутствием Бюва, по-видимому ушедшего в библиотеку, в тысячный раз повторял Батильде, что он любит только ее и что он никогда не полюбит другую, вошла Нанетта и сообщила шевалье, что дома его ожидает какой-то господин, сказавший, что пришел по важному делу. Д’Арманталь, желая узнать, какой докучливый человек преследует его даже в раю любви, подошел к окну и увидел аббата Бриго, который прохаживался взад и вперед по его комнате. Тогда шевалье успокоил улыбкой встревоженную Батильду, запечатлел на ее девственно-чистом лбу целомудренный поцелуй и поднялся к себе.

– Ну вот, – сказал аббат, завидев его, – хорошенькие дела творятся, дорогой питомец, в то время как вы преспокойно милуетесь с вашей соседкой.

– А что случилось? – спросил д’Арманталь.

– Так вы, значит, ничего не знаете?

– Ничего, ровно ничего, но предупреждаю, что, если известие, которое вы собираетесь мне сообщить, окажется не таким уж важным, я задушу вас за то, что вы мне помешали. Итак, берегитесь и, если у вас нет важных известий, уж лучше придумайте их.

– К несчастью, дорогой питомец, – сказал аббат Бриго, – действительность оставляет мало простора для моего воображения.

– В самом деле, дорогой Бриго, – сказал д’Арманталь, внимательнее поглядев на аббата, – у вас чертовски похоронный вид. Так что же случилось? Расскажите!

– Что случилось? О Бог мой, почти ничего, разве только то, что нас кто-то предал, что маршал де Вильруа сегодня утром был арестован в Версале и что два письма Филиппа Пятого, которые он должен был передать королю, в руках у регента.

– Повторите, аббат, – сказал д’Арманталь, который до этой минуты был на седьмом небе от счастья и которому было бесконечно трудно спуститься на землю, – повторите, что вы сказали, я не расслышал.

И аббат повторил слово в слово, чуть ли не по слогам известие, которое он принес шевалье.

Д’Арманталь выслушал горестный рассказ Бриго и понял всю серьезность положения. Но какие бы мрачные мысли ни вызывало у него это известие, лицо шевалье не выдало его чувств, а лишь приобрело выражение спокойной твердости, обычное для него в минуты опасности. Потом, когда аббат кончил, д’Арманталь спросил голосом, в котором невозможно было уловить ни малейшего волнения:

– Это все?

– Да, пока все, но мне кажется, что этого вполне достаточно и что если вам этого мало, то на вас трудно угодить.

– Дорогой аббат, когда мы затевали заговор, у нас были приблизительно равные шансы на успех и на провал. Вначале наши шансы на удачу поднялись, теперь они падают. Вчера у нас было девяносто шансов из ста, сегодня – только тридцать, вот и все.

– Что же, – сказал аббат Бриго, – я с удовольствием вижу, что вас не так-то легко смутить.

– Что вы хотите, дорогой аббат? – сказал д’Арманталь. – Я сейчас счастлив и смотрю на вещи как счастливый человек. Если бы вы застали меня в минуту печали, мне то же самое представилось бы в черном свете, и я ответил бы «Amen» ^[29]на ваше «De profundis» ^[30].

– Итак, значит, каково ваше мнение?

– Мое мнение состоит в том, что игра осложняется, но что партия отнюдь не проиграна. Маршал де Вильруа не участвует в заговоре, он не знает имен заговорщиков; в письмах Филиппа Пятого, насколько я помню, никто не назван, и действительно скомпрометирован в этой истории один только принц де Селламаре. Но его дипломатическая неприкосновенность гарантирует его от всякой реальной опасности. К тому же, если наш план уже известен кардиналу Альберони, господин де Сент-Эньян должен послужить ему заложником.

– В том, что вы говорите, есть доля правды, – сказал, успокаиваясь, аббат Бриго.

– А от кого вам известны эти новости? – спросил шевалье.

– От де Валефа. Ему все это сообщила герцогиня дю Мен, и он отправился выяснить, как обстоит дело, к самому принцу де Селламаре.

– Ну что же, нам надо было бы повидать де Валефа.

– Я назначил ему свидание здесь. И, так как, прежде чем прийти к вам, я зашел к маркизу де Помпадур, меня даже не удивляет, что его еще нет.

– Рауль! – послышался голос на лестнице. – Рауль!

– А, вот и он! – вскричал д’Арманталь, подбегая к двери и открывая ее.

– Спасибо, дорогой, – сказал барон де Валеф, – вы как раз вовремя пришли мне на помощь, потому что, клянусь честью, я уже готов был уйти, решив, что Бриго перепутал адреса и что ни один христианин не может жить в такой голубятне. Ах, мой дорогой, – продолжал он, поворачиваясь вокруг себя на каблуке и оглядывая мансарду д’Арманталя, – я должен привести к вам герцогиню дю Мен – пусть она знает, на что вы обрекаете себя ради нее.

– Дай Бог, барон, – сказал аббат Бриго, – чтобы через несколько дней вы, шевалье и я не переселились в еще худшее жилье.

– А, вы хотите сказать, в Бастилию? Это возможно, аббат, но тут мы по меньшей мере бессильны. И потом Бастилия – это королевская собственность, что все-таки немного облагораживает ее и делает таким жилищем, в котором дворянин может жить не роняя достоинства. Но эта квартира… Фи, аббат! Честное слово, от нее за целую милю несет клерком стряпчего.

– Но, если бы вы знали, кого я здесь нашел, Валеф, – сказал д’Арманталь, невольно задетый презрительным отзывом барона о его жилище, – вы бы, как и я, не захотели отсюда уехать.

– Ба! В самом деле? Кого же? Какую-нибудь мещаночку? Этакую мадам Мишлен? Осторожнее, шевалье, такие вещи позволительны только Ришелье. Мы с вами, хотя, быть может, и стоим больше, чем он, но пока что не пользуемся его успехом, и нам это как нельзя более повредило бы.

– Как ни фривольны ваши замечания, барон, – сказал аббат Бриго, – я слушаю их с величайшим удовольствием, поскольку они доказывают мне, что наши дела вовсе не так плохи, как мы думали.

– Напротив. Кстати, заговор полетел ко всем чертям.

– Что вы говорите, барон! – вскричал Бриго.

– Я даже думал, что мне не дадут возможности сообщить вам это известие.

– Вас чуть было не арестовали, дорогой де Валеф? – спросил д’Арманталь.

– Я был на волосок от этого.

– Как же это случилось, барон?

– Как? А вот так. Вы знаете, аббат, что я вас покинул, чтобы пойти к принцу де Селламаре.

– Да.

– Так вот: я был у него, когда пришли наложить арест на его бумаги.

– Как, захвачены бумаги принца?

– За исключением тех, которые мы сожгли, а, к несчастью, они составляют меньшую часть.

– Но тогда мы все пропали! – сказал аббат.

– О дорогой Бриго! Что это, вы уже махнули на наше дело рукой? Черт возьми, разве у нас не останется возможности устроить маленькую фронду и неужели вы думаете, что герцогиня дю Мен не стоит герцогини де Лонгвиль?

– Но все-таки, как же это произошло, дорогой Валеф? – спросил д’Арманталь.

– Дорогой шевалье, вообразите самую смехотворную сцену на свете. Я бы много дал за то, чтобы вы там были. Мы бы смеялись с вами как сумасшедшие. Вот взбесился бы бедняга Дюбуа!

– Как, – спросил Бриго, – к послу пришел сам Дюбуа?

– Собственной персоной! Представьте себе, мы с принцем де Селламаре, сидя у огня, спокойно болтали о наших делишках, роясь в шкатулке, полной более или менее важных писем, и сжигая все те, которые, по нашему мнению, заслуживали аутодафе, как вдруг входит лакей принца и объявляет нам, что особняк оцеплен мушкетерами и что Дюбуа и Леблан спрашивают посла. Цель их визита было нетрудно разгадать. Принц, не давая себе труда выбирать бумаги, подлежащие сожжению, вываливает всю шкатулку в огонь, толкает меня в туалетную комнату и приказывает лакею ввести посетителей. В этом распоряжении не было надобности: Дюбуа к Леблан уже стояли в дверях. К счастью, ни тот ни другой меня не увидели.

– Пока что я не вижу во всем этом ничего забавного, – заметил аббат Бриго, качая головой.

– Как раз тут-то и начинается самое смешное, – сказал Валеф. – Представьте себе прежде всего меня в туалетной, откуда я все видел и слышал. В дверях появился Дюбуа, а за его спиной – Леблан. Дюбуа вытянул вперед свою лисью мордочку, отыскивая взглядом принца де Селламаре, который, кутаясь в халат, стоял перед камином, чтобы заслонять собой бумаги, пока они еще не успели сгореть.

«Могу ли я осведомиться, сударь, – сказал принц со свойственной ему флегмой, – чему я обязан удовольствию видеть вас у себя?»

«О Боже мой, монсеньер, только тому, что господину де Леблану и мне пришло желание познакомиться с вашими бумагами, два образчика которых, – добавил он, показывая письма короля Филиппа Пятого, – заставили нас с нетерпением предвкушать это удовольствие».

– Как, – сказал Бриго, – эти письма, только в десять часов утра отобранные в Версале у маршала де Вильруа, в час дня оказались уже в Париже, в руках Дюбуа?

– Именно так, аббат. Как видите, они проделали более длинный путь, чем если бы их послали по почте.

– И что же сказал на это принц? – спросил д’Арманталь.

– О, принц хотел было возвысить голос, хотел сослаться на международное право, но Дюбуа, которому нельзя отказать в логике, заметил ему, что тот сам в некотором роде нарушил это право, прикрывая заговор своим званием посла. Короче, так как сила была не на стороне принца, ему пришлось стерпеть то, чему он не мог помешать. К тому же Леблан, не спрашивая разрешения, уже открыл секретер и начал осматривать его содержимое, в то время как Дюбуа выдвинул ящик бюро и тоже рылся в бумагах. Вдруг Селламаре покинул свое место и, остановив Леблана, который наложил руку на пачку писем, перевязанных розовой лентой, сказал ему:

«Простите, сударь, у каждого свои прерогативы. Это письма женщин; их надлежит просматривать другу принца».

«Спасибо за доверие, – не смутившись, сказал Дюбуа и подошел к Леблану, чтобы взять у него эту пачку, – я привык к такого рода тайнам, и ваша будет сохранена».

В эту минуту его взгляд упал на камин, и среди пепла сожженных писем Дюбуа увидел одну бумагу, еще не тронутую огнем; бросившись к камину, он схватил ее как раз в тот момент, когда она готова была вспыхнуть. Это движение было таким стремительным, что посол не смог ему помешать, и бумага оказалась в руках Дюбуа, прежде чем принц разгадал его намерение.

«Черт возьми! – сказал принц, глядя на Дюбуа, который помахивал рукой, потому что обжег пальцы. – Я знал, что у господина регента ловкие шпионы, но я не знал, что они настолько храбры, чтобы бросаться в огонь».

«И право, принц, – сказал Дюбуа, уже развернувший бумагу, – они бывают щедро вознаграждены за свою храбрость! Посмотрите-ка…»

Принц бросил взгляд на бумагу. Я не знаю, что в ней содержалось, но принц стал бледен как смерть. Дюбуа расхохотался, а Селламаре в приступе гнева разбил очаровательную статуэтку, которая попалась ему под руку.

«Хорошо, что вы обрушились на нее, а не на меня», – холодно сказал Дюбуа, глядя на обломки, катившиеся ему под ноги, и пряча бумагу в карман.

«Всему свой черед, сударь, Небо справедливо», – ответил посол.

«А пока, – сказал Дюбуа своим обычным насмешливым тоном, – поскольку мы нашли примерно то, что хотели найти, и сегодня нам нельзя больше терять времени, мы опечатаем ваш кабинет».

«Опечатаете мой кабинет?!» – выходя из себя, вскричал посол.

«Да, с вашего разрешения, – сказал Дюбуа. – Господин Леблан, приступайте».

Леблан вытащил из сумки приготовленные ленточки и сургуч.

Он опечатал сначала секретер и бюро, а потом направился к туалетной, где находился я.

«Господа, – вскричал принц, – я не потерплю…»

«Господа, – сказал Дюбуа, открывая дверь и вводя двух офицеров-мушкетеров, – вот посол Испании, который обвиняется в государственном преступлении. Извольте проводить посла к ожидающей его карете и отвезти, куда вам указано. Если он будет сопротивляться, позовите восемь человек и прикажите унести его».

– И что же сделал принц? – спросил Бриго.

– То, что и вы бы сделали на его месте, как я полагаю, дорогой аббат: он последовал за двумя офицерами. И через пять минут ваш слуга оказался в опечатанной комнате.

– Бедный барон! – воскликнул д’Арманталь. – А как же, черт возьми, вы выбрались оттуда?

– А, в этом-то и вся прелесть моей истории. Едва принц вышел, а я оказался под сургучом – мою дверь опечатали последней, и, следовательно, Леблан закончил свое дело, – Дюбуа позвал лакея принца.

«Как вас зовут?» – спросил Дюбуа.

«Лапьер, ваша милость», – ответил лакей, весь дрожа.

«Дорогой Леблан, – сказал Дюбуа, – объясните, пожалуйста, господину Лапьеру, какому наказанию подлежит тот, кто повинен в срывании печатей, наложенных полицией его величества».

«Отправке на галеры», – ответил Леблан своим обычным любезным тоном.

«Дорогой господин Лапьер, – продолжал Дюбуа медовым голосом, – вы слышите: если вам угодно побыть несколько лет гребцом на судах его величества короля Франции, вам стоит только тронуть пальцем одну из этих ленточек или сургучных печатей, и ваше дело будет сделано. Если же, напротив, вам приятно получить сотню луидоров, берегите как зеницу ока печати, которые мы наложили, и через три дня вам будут отсчитаны эти сто луидоров».

«Я предпочитаю сто луидоров», – сказал этот прохвост Лапьер.

«Ну что же, тогда подпишите этот протокол: мы назначаем вас сторожем кабинета принца».

«Я к вашим услугам, ваша милость», – ответил Лапьер и подписал бумагу.

«Теперь скажите, – спросил Дюбуа, – понимаете ли вы, какая ответственность ложится на вас?»

«Да, ваша милость».

«Прекрасно, дорогой Леблан, нам здесь больше нечего делать, – сказал Дюбуа. – Я получил все что хотел», – добавил он, показывая на бумагу, которую вытащил из камина.

И при этих словах он вышел в сопровождении своего приспешника.

Лапьер посмотрел им вслед, потом, увидев в окно, что они садятся в экипаж, сказал мне, повернувшись в сторону туалетной:

«Скорее, скорее, господин барон, вам нужно уйти отсюда, пока мы одни».

«Ты, плут, значит, знал, что я здесь?»

«Черт возьми, разве иначе я согласился бы быть сторожем! Я видел, как вы вошли в туалетную и подумал, что вам было бы не особенно приятно пробыть там три дня».

«И ты был прав. В награду за эту хорошую мысль ты получишь от меня сто луидоров».

«Боже мой, что вы делаете?» – вскричал Лапьер.

«Ты же видишь – пытаюсь выйти».

«Только не через дверь, господин барон, только не через дверь. Не хотите же вы, чтобы бедный отец семейства отправился на галеры. К тому же для верности они заперли комнату на ключ и унесли его с собой».

«Как же тогда мне выйти, негодяй?»

«Поднимите голову».

«Поднял».

«Посмотрите вверх».

«Смотрю».

«Направо».

«Ну?»

«Вы ничего не видите?»

«А-а, круглое оконце!»

«Ну вот. Встаньте на стул, на стол, на что придется. Окно выходит в альков… Так… Теперь прыгайте, вы упадете на кровать, вот и все. Вы не ушиблись, господин барон?»

«Нет. Принц, право, очень мягко спал. Желаю ему, чтобы там, куда его увезли, у него была такая же прекрасная постель!»

«Надеюсь, теперь господин барон не забудет о той услуге, которую я ему оказал».

«Ты говоришь о ста луидорах, не так ли?»

«Господин барон их сам обещал».

«Вот что, бездельник, поскольку я сейчас не склонен остаться без денег, возьми это кольцо, оно стоит триста пистолей; значит, ты выгадаешь на этой замене шестьсот ливров».

«Господин барон – самый щедрый из всех господ, каких я знаю».

«Хорошо. А теперь как мне отсюда выйти?»

«По этой лестничке. Спустившись, господин барон окажется в буфетной, потом пройдет через кухню и выйдет через калитку, потому что парадный подъезд, быть может, охраняется».

«Спасибо за объяснение».

Я последовал указаниям Лапьера, прошел через буфетную, кухню, сад, нашел калитку, мигом добрался с улицы Святых Отцов сюда, и вот я у вас.

– А где теперь принц де Селламаре? – спросил шевалье.

– Откуда я знаю! – сказал де Валеф. – Наверное, в тюрьме.

– Проклятье, проклятье, проклятье! – пробормотал Бриго.

– Ну что же вы скажете о моей одиссее, аббат?

– Что она была бы очень забавной, если бы не эта злосчастная бумага, которую проклятый Дюбуа выхватил из огня.

– Да, в самом деле, – сказал де Валеф, – это все портит.

– И у вас нет никакого представления, что это была за бумага?

– Ни малейшего. Но будьте спокойны, аббат, она не потеряна, и когда-нибудь мы это узнаем.

В эту минуту послышались шаги на лестнице. Открылась дверь, и показалась толстощекая физиономия Бонифаса.

– Прошу прощенья, господин Рауль, – сказал наследник госпожи Дени, – но я ищу не вас, а папашу Бриго.

– Неважно, господин Бонифас, милости прошу. Господин барон, позвольте вам представить крестника аббата Бриго, сына моей достойной хозяйки госпожи Дени, который до меня занимал эту комнату.

– Смотри-ка, вы дружите с баронами, господин Рауль! Какая честь, черт возьми, для дома матушки Дени! Вы вправду барон?

– Ладно, ладно, пострел, – сказал аббат, которому не улыбалось, чтобы здесь знали, что он вращается в таком обществе. – Ты сказал, что искал меня?

– Именно вас.

– Что тебе надо?

– Мне – ничего. Это мамаша Дени вас требует.

– А что ей нужно? Ты знаешь, в чем дело?

– Еще бы мне не знать! Она хочет у вас спросить, почему завтра собирается парламент.

– Завтра собирается парламент?! – вскричали де Валеф и д’Арманталь.

– С какой целью? – спросил Бриго.

– Да ведь именно это и интересует бедную женщину.

– А откуда твоя мать узнала., что собирается парламент?

– Это я ей сказал.

– А ты откуда узнал?

– От моего прокурора, ей-Богу! Жулю сегодня был у первого президента, и как раз в это время пришел приказ из Тюильри. Так что, если завтра загорится контора, вы можете быть совершенно уверены, папаша Бриго, что это не я ее поджег. Подумайте только, они все придут в красных мантиях. Вот раков-то соберется!

– Ладно, шалопай, скажи матери, что я зайду к ней, когда буду спускаться.

– Sufficit! ^[31]Мы будем вас ждать. До свидания, господин Рауль, до свидания, господин барон. Да уж, раки будут дешевы! Два су штука!

И господин Бонифас вышел, даже не подозревая, какое впечатление произвело это известие на трех его слушателей.

– Замышляется какой-то государственный переворот, – проговорил д’Арманталь.

– Я побегу к герцогине дю Мен, чтобы предупредить ее, – сказал де Валеф.

– А я к маркизу де Помпадур, узнать новости, – отозвался Бриго.

– А я остаюсь, – сказал д’Арманталь. – Если я вам понадоблюсь, аббат, вы знаете, где меня найти.

– Но если вас не будет дома, шевалье?

– О, я буду недалеко. Вам стоит только открыть окно, да три раза хлопнуть в ладоши, и я прибегу.

Аббат Бриго и барон де Валеф взяли свои шляпы и вместе спустились на улицу, чтобы направиться каждый в свою сторону. Через пять минут после их ухода д’Арманталь тоже вышел и поднялся к Батильде, которую застал в большом волнении. Было уже пять часов пополудни, а Бюва еще не вернулся. Это был первый такой случай с тех пор, как Батильда себя помнила.

III

КОРОЛЕВСКОЕ ЗАСЕДАНИЕ

На следующий день в семь часов утра аббат Бриго зашел за д’Арманталем, который был уже одет и ждал его.

Они оба закутались в плащи, надвинули шляпы на глаза и пошли по улице Клери, а затем по площади Побед и саду Пале-Рояль.

Подходя к улице Эшель, они заметили необычайное оживление: все подъезды к Тюильри охранялись многочисленными отрядами шеволежеров и мушкетеров, и любопытные, которых не допускали во двор и в сад Тюильри, теснились на площади Карусель. Д’Арманталь и Бриго смешались с толпой.

Когда они добрались до того места, где теперь находится Триумфальная арка, к ним подошел офицер мушкетеров, закутанный, как и они, в широкий плащ. Это был де Валеф.

– Ну, что нового, барон? – спросил у него Бриго.

– А, это вы, аббат, – сказал де Валеф, – мы ищем вас. Со мной здесь Лаваль и Малезье. Я только что отошел от них, они должны быть где-нибудь поблизости. Не будем удаляться отсюда, и они не замедлят к нам присоединиться. А вы сами что-нибудь знаете?

– Нет, ничего. Я заходил к Малезье, но его уже не было.

– Скажите лучше, что его еще не было. Мы провели всю ночь в Арсенале.

– И ничего тревожного не произошло? – спросил д’Арманталь.

– Ничего. Герцога дю Мен и графа де Тулуз пригласили на регентский совет, который должен был собраться сегодня утром до заседания парламента. В половине седьмого они оба были в Тюильри, так же как и герцогиня дю Мен, которая, чтобы лучше следить за ходом событий, расположилась в принадлежащих ей апартаментах дворца Тюильри.

– Известно ли что-нибудь о принце де Селламаре? – спросил д’Арманталь.

– Принца де Селламаре увезли по дороге на Орлеан в карете, запряженной четверкой лошадей, в сопровождении одного придворного и под конвоем двадцати шеволежеров.

– А относительно бумаги, которую выхватил из пепла Дюбуа, ничего не удалось узнать? – спросил Бриго.

– Ничего.

– А что думает герцогиня дю Мен?

– По ее мнению, что-то замышляется против незаконнорожденных принцев. И все случившееся будет использовано для того, чтобы лишить их еще некоторых привилегий. Поэтому сегодня утром она строго отчитала своего мужа, и он пообещал ей держаться твердо. Но она на это не рассчитывает.

– А как обстоит дело с графом де Тулуз?

– Мы его видели вчера вечером. Но вы же его знаете, дорогой аббат, с его скромностью или, вернее, смирением ничего не поделаешь. Он всегда находит, что для него и его брата и так делают слишком много, и готов во всем уступать регенту.

– Кстати, король…

– Ну что же король…

– Как он принял арест своего воспитателя?

– А вы не знаете? По-видимому, между маршалом и епископом Фрежюсским было соглашение о том, что, если одного из них отстранят от особы его величества, другой тотчас же сложит с себя свои обязанности. Вчера утром епископ Фрежюсский исчез.

– Где же он?

– Бог его знает! Но король, который довольно спокойно отнесся к тому, что потерял своего маршала, безутешно оплакивает исчезновение епископа.

– А от кого вы все это знаете?

– От герцога де Ришелье. Вчера он приехал около двух часов в Версаль, чтобы нанести визит королю, и нашел его величество в отчаянии, среди осколков разбитых им стекол и фарфора. К несчастью, – вы ведь знаете Ришелье! – вместо того чтобы усугубить печаль короля, он его рассмешил, рассказав ему всякий вздор и разбив вместе с ним остатки фарфора и стекол.

В эту минуту мимо группы, которую составляли аббат Бриго, д’Арманталь и де Валеф, прошел какой-то человек в мантии адвоката и в четырехугольной шапочке, напевая рефрен песенки, сочиненной о маршале после битвы при Рамильи:

Вильруа, Вильруа,

Славный воин короля…

Вильгельма, Вильгельма, Вильгельма.

Бриго обернулся: ему показалось, что он узнает в прохожем переодетого маркиза де Помпадур. Адвокат остановился и подошел к заговорщикам. У аббата Бриго не оставалось больше сомнений – это был именно маркиз.

– А, метр Клеман, – сказал он ему, – что нового во дворце?

– Большая новость, если только она подтвердится: говорят, парламент отказывается собраться в Тюильри.

– Слава Богу! – воскликнул де Валеф. – Это примирило бы меня с красными мантиями. Но нет, они не осмелятся.

– Черт возьми! Вы же знаете, что господин де Мэм – наш человек. Он был назначен президентом по протекции герцога дю Мена.

– Да, это правда, но с того времени много воды утекло, и, если ваша уверенность, метр Клеман, зиждется только на этом, я вам советую не слишком рассчитывать на него.

– Тем более, – сказал де Валеф, – что, как вы знаете, он только что добился от регента указа о выплате ему пятисот тысяч ливров при отставке.

– О, посмотрите-ка! – сказал д’Арманталь. – Мне кажется, происходит что-то новое. Разве заседание регентского совета уже окончилось?

В самом деле, во дворце Тюильри поднялась суета, и к Павильону Часов подали кареты герцога дю Мен и графа де Тулуз. В ту же минуту показались оба брата. Они обменялись несколькими словами, затем каждый сел в свою карету, и оба экипажа умчались через ворота, выходившие на набережную.

Аббат Бриго, маркиз де Помпадур, д’Арманталь и де Валеф в течение десяти минут терялись в догадках по поводу этого происшествия, которое вызвало большое волнение в толпе, но не могли понять его истинную причину. Наконец они заметили Малезье, который, по-видимому, их искал. Они подошли к нему и по его встревоженному лицу догадались, что он может сообщить им малоуспокоительные известия.

– Ну, – спросил маркиз де Помпадур, – есть ли у вас какие-нибудь соображения насчет того, что происходит?

– Увы! – ответил Малезье. – Боюсь, что все погибло.

– Вы знаете, что герцог дю Мен и граф де Тулуз покинули регентский совет? – спросил де Валеф.

– Я был на набережной, когда по ней проезжал герцог. Он узнал меня, велел кучеру остановить карету и послал ко мне лакея вот с этой записочкой.

– Посмотрим, – сказал Бриго и прочел:

«Я не знаю, что замышляется против нас, но от имени регента нам, то есть графу де Тулуз и мне, предложили покинуть совет. Это предложение я счел приказом, и, так как всякое сопротивление было бесполезно, поскольку у нас в совете всего лишь четыре или пять голосов, да и то я не уверен, можем ли мы на них рассчитывать, я вынужден был подчиниться. Постарайтесь увидеть герцогиню, которая должна быть в Тюильри, и скажите ей, что я уезжаю в Рамбуйе, где буду ждать дальнейших событий.

Преданный вам Луи Огюст».

– Трус! – сказал де Валеф.

– И ради таких людей мы рискуем головой! – прошептал маркиз де Помпадур.

– Вы ошибаетесь, дорогой маркиз, – возразил аббат Бриго. – По-моему, мы рискуем головой не ради других, а ради самих себя… Не так ли, шевалье? О чем вы думаете, черт возьми?

– Подождите, аббат, – ответил д’Арманталь. – Кажется я узнаю́… Да, черт побери, это он самый! Вы не уходите отсюда, господа?

– Нет, по крайней мере, я не ухожу, – ответил маркиз де Помпадур.