Текст книги "Шевалье д’Арманталь"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

– Почему добра? – спросила Батильда. – Разве вы не писали мне, что вы, как и я, сирота? Разве вы не писали мне, что я ваша сестра, а вы мой брат?

– Так, значит, вы, Батильда, молились за меня?

– Всю ночь, – прошептала девушка краснея.

– А я, глупец, благодарил случай, спасший меня, тогда как я всем обязан молитвам ангела.

– Значит, нависшая над вами опасность миновала? – живо воскликнула Батильда.

– Ночь была мрачной и печальной, – ответил д’Арманталь. – А нынче утром меня разбудил луч солнца. Однако достаточно одной лишь тучи, чтобы этот луч исчез. Так и с грозящей мне опасностью. Она исчезла, и сейчас я преисполнен счастья, Батильда, ибо я знаю, что вы думали обо мне. Но опасность может вернуться. Вот, – продолжал он, услышав, что кто-то поднимается к нему по лестнице, – быть может, она сейчас постучится в мою дверь.

И в самом деле, в этот момент кто-то трижды постучал в дверь.

– Кто там? – спросил д’Арманталь, не отходя от окна, и в голосе его, несмотря на твердость, прозвучала некоторая тревога.

– Друг! – ответили из-за двери.

– Кто это? – в волнении прошептала Батильда.

– Благодаря вам Бог по-прежнему хранит меня. Человек, который стучит в мою дверь, – друг. Еще раз благодарю вас, Батильда!

И д’Арманталь закрыл свое окно, послав девушке не то поклон, не то воздушный поцелуй. Затем он открыл дверь аббату Бриго, который, потеряв терпение, постучал вторично.

– Э, дорогой воспитанник. – сказал аббат, на лице которого не было видно никаких следов волнения, – да вы, я вижу, заперлись на ключ и на засов. С чего бы это? Уж не для того ли, чтобы подготовить себя к Бастилии?

– Аббат, – ответил д’Арманталь радостно, с сияющим лицом: казалось, он состязается с Бриго в невозмутимости, – не шутите так, это может принести несчастье!

– Но посмотрите-ка, – сказал Бриго, обводя глазами комнату, – разве не видно сразу, что находишься у заговорщика? На ночном столике – пистолеты, в изголовье постели – шпага, на стуле – широкополая шляпа и плащ! А, дорогой воспитанник, мне кажется, вы не в своей тарелке. Ну-ка, уберите все на место, чтобы даже я не мог догадаться, когда явлюсь к вам с отеческим визитом, что здесь происходит в мое отсутствие.

Д’Арманталь послушался, восхищаясь этим священником, который даже с ним, военным, мог поспорить в хладнокровии.

– Вот так, – сказал аббат Бриго, следя за движениями д’Арманталя. – Не забудьте эту ленту, которая, конечно, принадлежит не вам, ибо, клянусь, такие носили в те времена, когда вы еще ходили в детской курточке. Спрячьте, спрячьте ее. Кто знает, быть может, она вам еще понадобится.

– Да зачем она мне может понадобиться? – смеясь, спросил д’Арманталь. – Разве только чтобы присутствовать при утреннем выходе регента?

– Да нет же, вовсе не для этого, а для того, чтобы подать знак какому-нибудь прохожему. Ну, спрячьте ее.

– Дорогой аббат, – сказал д’Арманталь, – если вы не сам дьявол, то уж во всяком случае один из его ближайших друзей.

– Да что вы, Боже избави! Я маленький человек и иду своей дорогой да гляжу вокруг, то направо, то налево, то вверх, то вниз, и все тут. Вот, например, это окно… Какого черта оно закрыто! Весенний луч, первый весенний луч скромно пытается заглянуть к вам в комнату, а вы не впускаете его, словно боитесь, что вас кто-нибудь увидит… А-а, простите, я и не знал, что когда вы открываете свое окно, то окно напротив тут же закрывается.

– Дорогой опекун, вы необычайно догадливы, – ответил д’Арманталь, – но удивительно нескромны. Настолько нескромны, что, будь вы не аббатом, а мушкетером, я вызвал бы вас на дуэль.

– На дуэль? А за что, мой дорогой? За то, что я хочу расчистить вам путь к богатству, к славе и, быть может, к любви! О, это была бы чудовищная неблагодарность с вашей стороны!

– Да нет, аббат, давайте лучше останемся друзьями, – сказал д’Арманталь, протягивая ему руку. – Кстати, я не прочь услышать от вас какие-нибудь новости.

– О чем?

– Как о чем? Новости об улице Добрых Ребят, где, как я слышал, произошли ночью кое-какие события; об Арсенале, где, насколько мне известно, герцогиня дю Мен давала вчера вечером бал; и, наконец, о регенте, который, если верить моему сну, вернулся в Пале-Рояль очень поздно и имел при этом несколько озабоченный вид.

– Что ж, все обстоит отлично. Если что и было на улице Добрых Ребят, то к утру там все утихло. Герцогиня дю Мен полна благодарности к тем, кому важные дела не позволили посетить ее вчерашний бал, и тайного презрения к тем, кто посетил его. Наконец, регент, которому, как всегда, снилась французская корона, за ночь успел забыть, что едва не стал пленником короля Испании. Теперь все надо начинать сначала.

– Ну уж нет, аббат! – воскликнул д’Арманталь. – С вашего разрешения, теперь очередь за другими. Что до меня, то я предпочитаю немного отдохнуть.

– Черт побери, это никак не вяжется с той вестью, которую я вам принес.

– А что за весть вы мне принесли?

– Этой ночью решено, что нынче утром вы отправляетесь на почтовых в Бретань.

– В Бретань? А что мне там делать?

– Это вы узнаете по приезде.

– А если я не захочу поехать?

– Вы хорошенько подумаете и все-таки поедете.

– О чем же мне думать?

– О том, что было бы безумием бросить дело, которое вот-вот завершится, ради любви, которая только начинается, и прекратить борьбу за интересы принцессы королевской крови.

– Аббат! – вскричал д’Арманталь.

– О, не надо сердиться, дорогой шевалье, – продолжал аббат Бриго. – Давайте лучше рассуждать спокойно. Вы добровольно выразили готовность участвовать в нашем деле и обещали помочь нам довести его до конца. Неужели вы считаете благородным бросить нас сейчас, когда мы потерпели поражение? Надо, черт побери, дорогой воспитанник, быть хоть немного последовательным или вообще не впутываться в тайные заговоры.

– Именно потому, что я последователен, – возразил д’Арманталь, – я хочу теперь, как в прошлый раз, прежде чем затевать что-либо новое, ясно представлять себе, что именно я затеваю. Я вызвался быть вашей рукой, это правда. Но, прежде чем нанести удар, рука должна знать, чего хочет голова. Я рискую свободой, я рискую жизнью, я рискую, быть может, чем-то еще более дорогим для меня. Я готов всем этим рисковать, но только с открытыми, а не с закрытыми глазами. Скажите мне сначала, что я должен делать в Бретани. А потом, что ж, быть может, я и поеду.

– Приказ гласит, что вам надлежит отправиться в Рен, где вы распечатаете это письмо и найдете в нем дальнейшие инструкции.

– Приказ! Инструкции!

– Разве не с такими словами генерал обращается к своим офицерам? Разве у военных существует обычай обсуждать полученные приказы?

– Конечно, нет, когда они находятся на военной службе. Но ведь я больше не служу в армии.

– Ах, верно, я забыл вам сказать, что вы опять офицер.

– Я?

– Да, вы. У меня в кармане ваш офицерский патент. Возьмите его.

И аббат подал д’Арманталю сложенный вчетверо документ, который шевалье тут же развернул, вопросительно глядя на Бриго.

– Патент! – воскликнул д’Арманталь. – Патент полковника одного из четырех карабинерных полков! Кто же выдал мне этот патент?

– Взгляните на подпись, черт возьми!

– Луи Огюст герцог дю Мен!

– Чему же тут удивляться? Разве, будучи главнокомандующим артиллерией, герцог не может назначать командиров в свои двенадцать полков? Вот он и вручает вам полк взамен того, который у вас отняли, и на правах вашего генерала дает вам поручение. Разве может военный пренебрегать честью, которую оказывает ему командир, вспомнив о нем? Впрочем, я, как человек духовного звания, плохо разбираюсь в таких делах.

– Нет, дорогой аббат, нет! – воскликнул д’Арманталь. – Напротив, долг каждого офицера состоит в том, чтобы беспрекословно подчиняться своему начальству.

– А в случае заговора, – небрежно продолжал аббат Бриго, – вы можете утверждать, что были всего лишь исполнителем полученных приказов, и будете таким образом иметь возможность свалить всю ответственность на другого.

– Аббат! – снова воскликнул д’Арманталь.

– Ну что ж, раз вы упираетесь, мне приходится подхлестывать вас.

– Нет, дорогой аббат, нет. Я еду… Простите меня. Знаете, бывают минуты, когда я словно лишаюсь рассудка. Итак, теперь я в полном распоряжении герцога дю Мена или, вернее, герцогини дю Мен. Неужели я не увижу ее до отъезда и не смогу упасть к ее ногам, поцеловать край ее платья и сказать, что по первому слову я готов умереть за нее!

– Ну вот, теперь вы впали в другую крайность. Умирать не надо, надо жить. Жить, чтобы восторжествовать над нашими врагами и никогда уже не снимать красивого мундира, в котором вы будете нравиться всем женщинам.

– Ах, дорогой Бриго, на свете есть только одна женщина, которой я хочу нравиться.

– Ну что ж, сначала вы понравитесь ей, а затем уже всем остальным.

– Когда я должен ехать?

– Немедленно.

– Но вы мне дадите полчаса, чтобы собраться?

– Нет, ни минуты.

– Но я даже не завтракал.

– Вы позавтракаете вместе со мной.

– У меня при себе только две или три тысячи франков. Этого мало.

– В карете, в вашем дорожном сундуке, вы найдете жалованье за год вперед.

– А одежда?

– Ваши чемоданы полны одежды. Ведь у меня была ваша мерка. Разве только вы останетесь недовольны моим портным.

– Но, аббат, скажите мне хотя бы, когда я вернусь.

– Ровно через шесть недель герцогиня дю Мен будет ждать вас в Со.

– Тогда разрешите мне, по крайней мере, написать несколько слов.

– Несколько слов? Извольте. Я не хочу быть слишком требовательным. Шевалье сел к столу и начал писать.

«Дорогая Батильда, сегодня мне не только угрожает опасность, сегодня со мной стряслась беда. Я вынужден немедленно уехать, даже не повидав Вас, не попрощавшись с Вами. Я буду в отъезде шесть недель. Во имя Бога, Батильда, не забывайте о том, кто непрестанно будет думать о Вас.

Рауль».

Когда письмо было написано, сложено и запечатано, шевалье встал и подошел к окну, но, как мы уже говорили, окно соседки закрылось, едва показался Бриго. Таким образом, не было никакой возможности передать письмо Батильде. Д’Арманталь махнул с досадой рукой. В этот момент кто-то тихонько стал скрестись в дверь. Аббат открыл ее. Мирза, движимая желанием полакомиться, чутьем нашла комнату того, кто так щедро угощал сахаром. Собака стояла на пороге, всячески выказывая свою радость.

– Попробуйте теперь сказать, что Бог не покровительствует влюбленным. Вы искали посланца? Вот он! – с улыбкой произнес Бриго.

– Аббат, аббат, – воскликнул д’Арманталь, покачивая головой, – остерегайтесь проникать в мои тайны глубже, чем мне угодно!

– Бросьте! – ответил Бриго. – Исповедник нем как могила.

– Итак, вы будете молчать об этом.

– Даю вам слово, шевалье.

Д’Арманталь прикрепил записку к ошейнику Мирзы и дал ей кусок сахара в награду за услугу. Заранее грустя от того, что в течение шести недель не увидит своей прекрасной соседки, и вместе с тем радуясь, что вновь надел мундир, он взял все свои деньги, разместил пистолеты по карманам, пристегнул к поясу шпагу, надел шляпу, перекинул через плечо плащ и последовал за аббатом Бриго!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I

ОРДЕН ПЧЕЛЫ

Покинув Бретань, д’Арманталь в указанный день и час, то есть ровно через шесть недель после отъезда из столицы, подъехал в почтовой карете, запряженной двумя лошадьми, ко дворцу Со. На лестнице в два ряда стояли лакеи в парадных ливреях. По всему было видно, что во дворце готовится праздник. Шевалье прошел мимо лакеев, пересек вестибюль и очутился в большой гостиной, в которой уже собралось человек двадцать гостей; они стояли небольшими группами и беседовали в ожидании хозяйки. Д’Арманталь был знаком почти со всеми присутствующими. Здесь среди прочих были граф де Лаваль, маркиз де Помпадур, поэт Сен-Женест, старый аббат де Шолье, Сент-Олер, госпожа де Роган, госпожа де Круасси, госпожа де Шарро и госпожа де Бриссак.

Д’Арманталь направился к маркизу де Помпадур, с которым он был знаком ближе, чем с кем бы то ни было из всего этого благородного и просвещенного общества. Они обменялись рукопожатиями.

Затем, отведя маркиза в сторону, д’Арманталь спросил его:

– Не можете ли вы объяснить, дорогой маркиз, как случилось, что, вопреки ожиданию, я попал не на унылое и скучное политическое собрание, а, судя по всему, на какой-то праздник?

– Право, я сам ничего не могу понять, дорогой шевалье, – ответил маркиз де Помпадур. – Я удивлен не меньше вашего. Ведь я сам приехал из Нормандии.

– А-а, вы тоже приехали?

– Да, только что. И я сам сейчас спрашивал Лаваля, что здесь происходит. Но он приехал из Швейцарии и тоже ничего не знает.

В это время лакей доложил о прибытии барона де Валефа.

– Вот он-то нам и нужен! – воскликнул маркиз де Помпадур. – Валеф – один из самых близких друзей герцогини, он уж наверняка нам все объяснит.

Д’Арманталь и маркиз подошли к Валефу, который, узнав их, в свою очередь пошел им навстречу. Д’Арманталь и Валеф не виделись после дуэли, с которой мы начали наш рассказ, поэтому они с большой радостью пожали друг другу руку. Когда все обменялись приветствиями, д’Арманталь спросил:

– Дорогой Валеф, не скажите ли вы мне, с какой целью устраивается этот большой праздник? Я думал, что мы обсудим все в узком кругу.

– Я сам ничего не знаю, дорогой мой, – ответил Валеф. – Я приехал из Испании.

– Ах, вот как! Значит, все гости приехали издалека, – смеясь, сказал маркиз де Помпадур. – А вон идет Малезье. Надеюсь, он приехал всего лишь из Домба или из Шатне; к тому же он наверняка уже успел побывать в покоях герцогини и сможет объяснить нам, что же здесь происходит.

При этих словах маркиз де Помпадур жестом подозвал Малезье, но этот достопочтенный кавалер был слишком галантен, чтобы, появившись в гостиной, не подойти прежде всего к дамам. Только после того как он поздоровался с госпожой де Роган, с госпожой де Шарро, с госпожой де Круасси и с госпожой де Бриссак, он направился к группе, состоящей из маркиза де Помпадур, д’Арманталя и Валефа.

– Право, дорогой Малезье, – начал маркиз де Помпадур, – мы ждали вас с большим нетерпением. Оказывается, мы съехались с четырех концов света. Валеф прибыл с юга, д’Арманталь – с запада, Лаваль – с востока, а я – с севера; откуда вы приехали, я не знаю, но нам, признаюсь, очень любопытно выяснить, зачем нас всех вызвали в Со.

– Вы прибыли сюда, господа, – ответил Малезье, – чтобы присутствовать при торжественной церемонии – приеме нового кавалера в Орден Пчелы.

– Черт возьми! – воскликнул д’Арманталь, несколько раздосадованный тем, что ему не дали возможности заехать на улицу Утраченного Времени, прежде чем отправиться во дворец Со. – Теперь я понимаю, почему герцогиня дю Мен так настаивала на том, чтобы мы явились на ее зов без опоздания. Что до меня, то я весьма благодарен ее высочеству…

– Прежде всего, молодой человек, – перебил д’Арманталя Малезье, – здесь нет никакой герцогини дю Мен и нет ее высочества, здесь царит прекрасная фея Людовиза, Королева Пчел, которой каждый обязан слепо повиноваться. А наша Королева – воплощение не только безраздельной власти, но также и абсолютной мудрости. А когда вы узнаете, кого мы сегодня посвящаем в кавалеры Ордена Пчелы, вы, быть может, перестанете так сожалеть о своей поспешности.

– Кого же мы посвящаем? – спросил Валеф, которому больше всех не терпелось узнать, зачем их всех вызвали, так как он проделал самый дальний путь.

– Мы принимаем его превосходительство принца де Селламаре.

– О, это другое дело, – сказал маркиз де Помпадур. – Я начинаю кое-что понимать.

– Я тоже, – добавил Валеф.

– И я, – сказал д’Арманталь.

– Что ж, отлично! – произнес, улыбаясь, Малезье. – А до наступления ночи, господа, вы поймете все это еще лучше. Пока же позвольте мне быть вашим руководителем. Ведь вам не впервые браться за дело вслепую, не правда ли, д’Арманталь?

И, не дожидаясь ответа, Малезье двинулся навстречу маленькому человеку, с плоским лицом, длинными, гладкими волосами и завистливым взглядом, явно смущенному тем, что он оказался в столь избранном обществе. Д’Арманталь видел его впервые и поэтому тотчас же спросил о нем у маркиза де Помпадур. Маркиз ответил, что это поэт Лагранж-Шансель.

Д’Арманталь и Валеф несколько минут разглядывали вновь прибывшего с любопытством, к которому, однако, примешивалось отвращение. Затем, расставшись с маркизом де Помпадур, поспешившим навстречу кардиналу де Полиньяку, они отошли к окну, чтобы спокойно побеседовать о предстоящем приеме нового кавалера в Орден Пчелы.

На учреждение Ордена Пчелы герцогиню дю Мен натолкнула строфа из поэмы Торквато Тассо «Аминта», которую она выбрала для себя в качестве девиза в день своей свадьбы: «Piccola si ma fa puo gravi le ferite».

Малезье, искренне преданный внучке великого Конде и посвятивший ей все свои поэтические сочинения, переложил этот девиз так:

Как мала, как мала, как мала,

Но как жалит жестоко пчела!

Как налет ее смел,

Как точен прицел —

Берегись этих маленьких стрел!

Орден Пчелы, как и все ордена, имел свою эмблему и своих магистров во главе с великим магистром. Эмблема Ордена представляла собой медаль, на одной стороне которой был вычеканен улей, а на другой – Королева Пчел. Медаль носили на желтой ленте в петлице камзола, и все кавалеры Ордена обязаны были надевать ее, когда посещали дворец Со. Магистрами ордена были Малезье, Сент-Антуан, аббат де Шолье и Сен-Женест. Великим магистром была сама герцогиня дю Мен. Орден состоял из тридцати девяти кавалеров, и это число не могло быть превышено. В связи со смертью господина де Невера освободилось одно место, которое, как сообщил д’Арманталю Малезье, и будет предоставлено принцу де Селламаре.

Дело в том, что герцогиня дю Мен решила в целях конспирации придать политическому собранию заговорщиков вид шуточного обряда. Герцогиня была уверена, что веселое празднество в парке Со покажется Дюбуа и Вуайе д’Аржансону менее подозрительным, чем тайное сборище в Арсенале.

Поэтому, как мы увидим в дальнейшем, были приняты все меры, чтобы вернуть Ордену Пчелы его былой блеск и возродить в их первоначальном великолепии веселые бессонные ночи времен Людовика XIV.

Ровно в четыре часа, то есть в час, на который было назначено начало церемонии, двустворчатая дверь гостиной распахнулась. В глубине большого зала, затянутого алым шелком, по которому были разбросаны вытканные золотом изображения пчел, на высоком троне торжественно восседала прекрасная фея Людовиза. Миниатюрная фигурка и тонкие черты лица герцогини дю Мен еще в большей мере, чем золотой жезл, который она держала в руке, придавали ей вид неземного существа, чье имя она носила. По знаку, поданному феей, все ее приближенные перешли из гостиной в зал и выстроились вокруг возвышения, на котором стоял трон. Магистры Ордена расположились на трех широких ступенях. Когда все заняли свои места, открылась боковая дверь и на пороге показался одетый в костюм герольда Бессак, начальник охраны герцога дю Мен. На нем была вишневая мантия, расшитая серебряными пчелами, а на голове – шляпа в форме улья.

Бессак громко объявил:

– Его превосходительство принц де Селламаре.

Вошел принц; он торжественным шагом приблизился к Королеве Пчел, опустился на колени перед ее троном и замер в ожидании ^[8].

– Принц Самаркандский! – громко возвестил герольд. – Внимательно слушайте чтение статута Ордена, в кавалеры которого великая фея Людовиза намерена вас посвятить, и серьезно обдумайте, готовы ли вы к торжественной клятве.

Принц склонил голову в знак того, что понимает всю важность обязательств, которые он на себя берет. Герольд продолжал:

– Статья первая. Вы обещаете и клянетесь хранить нерушимую верность и слепо повиноваться великой фее Людовизе, бессменной повелительнице несравненного Ордена Пчелы! Клянитесь священным Гиметом!

В это время откуда-то раздались звуки оркестра, и невидимый хор запел:

Клянись, о властитель Самарканда,

Клянись, о достойный сын великого хана!

– Клянусь священным Гиметом! – торжественно произнес принц.

В ответ вновь запел хор, но на этот раз к нему присоединились более мощно, ибо запели и все присутствующие в зале:

Il principe di Samarcand,

Il digno figlio dei gran’khan,

             Ha giurato,

             Sia ricevuto.

^[9]

После того как припев был повторен трижды, герольд продолжал чтение:

– Статья вторая. Вы обещаете и клянетесь являться в волшебный замок Со, главную резиденцию Ордена, всякий раз, когда будет созываться капитул, и не имеете права отсутствовать под предлогом занятости делами или легких недомоганий, как-то: подагра, обилие мокроты и бургундский нарост ^[10].

Хор подхватил:

Клянись, о властитель Самарканда,

Клянись, о достойный сын великого хана!

– Клянусь священным Гиметом! – произнес принц.

– Статья третья, – объявил герольд. – Вы обещаете и клянетесь неутомимо учиться танцевать все кадрили, а именно: фюрстенберг, дервиш, пистолет, куранты, а также сарабанду, жигу и иные танцы, и танцевать их в любое время года, но преимущественно в знойные летние дни, и без особого распоряжения не прекращать танца до тех пор, пока ваша одежда не взмокнет от пота, а на губах не появится пена.

Хор:

Клянись, о властитель Самарканда,

Клянись, о достойный сын великого хана!

Принц:

– Клянусь священным Гиметом!

Герольд:

– Статья четвертая. Вы обещаете и клянетесь неутомимо взбираться на все стога сена, какой бы высоты они ни были, не боясь упасть и сломать себе шею.

Хор:

Клянись, о властитель Самарканда,

Клянись, о достойный сын великого хана!

Принц:

– Клянусь священным Гиметом!

Герольд:

– Статья пятая. Вы обещаете и клянетесь взять под свою защиту все виды пчел, никогда не причинять ни одной из них никакого вреда, не отгонять их, а мужественно позволять им жалить себя, невзирая на то, какое место они выберут: руки ли, щеки ли, ноги ли и так далее, даже если ужаленные ими части тела вздуются и опухнут до невероятных размеров.

Хор:

Клянись, о властитель Самарканда,

Клянись, о достойный сын великого хана!

Принц:

– Клянусь священным Гиметом!

Герольд:

– Статья шестая. Вы обещаете и клянетесь уважать труд пчел и, следуя примеру вашей великой повелительницы, отвергать то вульгарное отношение к меду, которое в ходу у аптекарей, даже если из-за этого вы умрете от несварения желудка.

Хор:

Клянись, о властитель Самарканда,

Клянись, о достойный сын великого хана!

Принц:

– Клянусь священным Гиметом!

Герольд:

– Статья седьмая, и последняя. Наконец, вы обещаете и клянетесь бережно хранить изящную эмблему Ордена и никогда не появляться на глаза нашей повелительнице без той медали, которой она вас сейчас наградит.

Хор:

Клянись, о властитель Самарканда,

Клянись, о достойный сын великого хана!

Принц:

– Клянусь священным Гиметом!

После того как была произнесена последняя клятва, невидимый хор и все присутствующие в зале запели:

Il principe di Samarcand,

Il digno figlio dei gran’khan.

             Ha giurato,

             Sia ricevuto.

Тут фея Людовиза поднялась со своего трона и, взяв из рук Малезье медаль на желтой ленте, знаком приказала принцу приблизиться. Затем она продекламировала стихи, которые тем более заслуживали похвалы, что были весьма уместны:

Посланец короля и наш любезный друг,

Примите славный знак из благосклонных рук —

Знак Ордена примите в день счастливый!

О доблестный Тесандр, узнайте от меня:

Отныне навсегда в наш тесный круг вошли вы, —

Вы кавалер «Пчелы» с сегодняшнего дня!

Принц преклонил колено, и фея Людовиза надела ему на шею желтую ленту с медалью. В тот же миг вновь зазвучал общий хор:

Viva sempre, viva, ed in honore cresca,

Il novo cavaliere della mosca.

^[11]

Едва хор умолк, распахнулись обе створки другой боковой двери, и гости увидели, что в празднично освещенном зале сервирован роскошный ужин.

Новый кавалер Ордена Пчелы подал руку своей повелительнице, фее Людовизе, и они торжественно последовали в зал. Гости двинулись вслед за ними.

У дверей их остановил прелестный ребенок, одетый амуром, с хрустальной вазой в руках, в которой лежали свернутые записочки по числу присутствующих. Это был новый вид лотереи, вполне достойной быть продолжением той церемонии, которую мы только что описали. На десяти билетиках из пятидесяти, находящихся в вазе, было написано: «Песнь», «Мадригал», «Эпиграмма», «Экспромт»и т. д. Те гости, которым достались эти фанты, должны были выполнить свое задание тут же или во время ужина. Остальным присутствующим вменялось в обязанность только аплодировать, пить и есть. Четверо дам попытались тотчас же отказаться от участия в этой поэтической лотерее, ссылаясь на недостаточную изощренность ума, но герцогиня дю Мен заявила, что никто не должен избегать своего жребия. Однако дамам разрешалось выбрать себе помощников, которые за свои труды получали право на поцелуй. Как видите, все развлечения здесь были в духе пасторали.

Сделав эту поправку к правилам лотереи, фея Людовиза первая опустила свою маленькую ручку в хрустальную вазу и вынула билетик, который тотчас же развернула. На билетике стояло слово «Экспромт».

Вслед за герцогиней каждый из присутствующих взял себе билетик. Но то ли это было игрой случая, то ли билетики оказались разложенными каким-нибудь особым образом, только почти все поэтические задачи выпали на долю аббата де Шолье, Сен-Женеста, Малезье, Сент-Олера и Лагранж-Шанселя.

Остальные жребии достались госпоже де Круасси, госпоже де Роган и госпоже де Бриссак, а они немедленно выбрали себе в помощники Малезье, Сен-Жанеста и аббата де Шолье, у которых, следовательно, оказались двойные задания.

Д’Арманталь, к своей великой радости, вытянул пустой билетик и, таким образом, мог ограничиться аплодисментами, едой и питьем.

Когда все билеты были разобраны, гости направились к столу, чтобы занять свои места, которые были расписаны заранее.

II

ПОЭТЫ РЕГЕНТСТВА

Однако поспешим сказать в похвалу герцогине дю Мен, что эта знаменитая лотерея, напоминавшая забавы лучших дней салона Рамбуйе, была, в сущности, вовсе не так нелепа, как могло показаться на первый взгляд. Сонеты, эпиграммы, короткие стихи были в те времена в большой моде, ибо как нельзя лучше выражали дух этой легкомысленной эпохи. Мощный костер поэзии, зажженный Корнелем и Расином, начинал угасать, и о его пламени, в свое время осветившем мир, напоминали только искры, которые вспыхивали, озаряя узкий кружок, разлетались по нескольким улочкам и тут же гасли.

Впрочем, не одна мода заставила герцогиню обратиться к поэтической лотерее: поскольку только пять или шесть человек знали об истинной цели праздника, устроенного во дворце Со, нужно было заполнить пустыми забавами те два часа, которые будет длиться ужин, чтобы любопытные взгляды не останавливались с излишней нескромностью на лицах посвященных. Именно для этой цели герцогиня дю Мен придумала одну из тех игр, благодаря которым дворец Со называли Академией остроумия.

Начало ужина, как обычно, прошло в молчании; каждому гостю надо было приноровиться к своим соседям, расположиться на отведенном ему узком пространстве и, наконец, утолить голод, который испытывают даже самые утонченные пасторальные поэты. Однако уже после первого блюда послышался легкий шепот, обычно предшествующий общему разговору. Прекрасная фея Людовиза, не взявшая себе помощника, дабы не показать дурного примера, задумалась, должно быть, над экспромтом, доставшимся ей по жребию, и поэтому была молчалива. Это обстоятельство вполне естественно бросило тень грусти на весь ужин. Малезье почувствовал, что надо спасти положение, и, обратившись к герцогине, сказал:

– Прекрасная фея Людовиза, твои подданные горько сетуют на твою молчаливость, к которой они не привыкли, и поручили мне принести их жалобы к подножию твоего трона.

– Увы, – ответила герцогиня, – вы сами видите, дорогой магистр, что я похожа на того ворона из басни, который, желая уподобиться орлу, пытается унести овечку. Экспромт оказался для меня капканом, и я не могу из него вырваться.

– Тогда, – сказал Малезье, – позволь нам впервые проклясть те законы, которые ты для нас установила. Ведь мы так привыкли к звуку твоего голоса и обаянию твоего ума, прелестная фея, что не в силах сносить твое молчание.

Любое слово, что сказала ты.

Чарует нас, полно волшебной красоты,

Есть тысяча оттенков у него,

И если я ропщу на стих игривый,

Прости меня – ведь это оттого,

Что, сочиняя стих, ты стала молчаливой.

– Дорогой Малезье, – воскликнула герцогиня, – я беру у вас этот экспромт! С обществом я расквиталась и только вам должна поцелуй.

– Браво! – закричали все гости.

– Итак, начиная с этой минуты, прошу вас, господа, не вести больше приватных разговоров, не шептаться друг с другом. Каждый из вас обязан развлекать всех… Давайте, мой Аполлон, – продолжала герцогиня, оборачиваясь к Сент-Олеру, который в этот момент говорил что-то на ухо сидевшей с ним рядом госпоже де Роган, – начнем наш допрос с вас. Скажите-ка нам вслух тот секрет, который вы собирались сейчас поведать своей прелестной соседке.

Должно быть, произнести вслух этот секрет было не очень-то удобно, ибо госпожа де Роган покраснела до корней волос и знаком приказала Сент-Олеру молчать. Тот жестом успокоил свою соседку, а затем повернулся к герцогине.

– Извольте, сударыня, – сказал он и обратился к присутствующим не только для того, чтобы выполнить приказ феи Людовизы, но и для того, чтобы преподнести обществу мадригал, который он по жребию обязан был сочинить:

Ты хочешь знать, какою тайной я владею?

Узнай, прекрасная: о, будь я Аполлон,

Была б Фетидой ты, не музою моею,

И мгла глубокая сокрыла б небосклон.

Этот мадригал, открывший Сент-Олеру спустя пять лет двери Академии, имел такой успех, что после шумных аплодисментов все присутствующие замолкли, ибо никто не решался выступить вслед за поэтом. Наконец это молчание прервала герцогиня, упрекнув Лаваля в том, что тот ничего не ест.

– Вы забываете о моей челюсти, – ответил Лаваль, указывая на свой забинтованный подбородок.

– Разве можем мы забыть о вашем ранении? – воскликнула герцогиня. – О ранении, полученном вами при защите родины на службе у нашего славного отца Людовика Четырнадцатого! Вы ошибаетесь, дорогой Лаваль, это регент не помнит о вашем ранении, а не мы.

– Во всяком случае, – добавил Малезье, – мне кажется, дорогой граф, что подобная рана должна внушать скорее гордость, нежели печаль.

Бог битвы страшен и силен.

Без челюсти оставил он

Отважного Лаваля.

Но для чего судьбу бранить?

Пока есть глотка, чтобы пить,

Погибнет он едва ли!

– Боюсь, что в глотку Лаваля не попадет в этом году ни капли вина.

– Почему вы так думаете? – спросил аббат де Шолье с тревогой.

– Как, дорогой Анакреонт, – удивился кардинал, – вы не замечаете, что происходит? Взгляните на небо.