Текст книги "Время Чёрной Луны"

Автор книги: Александр Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Беляков показал ей, как пользоваться краном.

– У меня в прошлом году девица одна ночевала, – он заулыбался. – Сломала мне ручку. Стала её крутить, когда нужно – оттягивать.

Беляков вышел, и Лена защёлкнула за ним дверцу. Потом разделась и пустила воду. Пистолет она пристроила на полке, между шампунями и ещё какими-то пузырьками – так, чтобы в любой момент можно было до него дотянуться.

Лена легла в ванну и закрыла глаза. Не ужасные треволнения последних дней, а какие-то очень далёкие воспоминания – стёршиеся, казалось, почти или навсегда забытые, но, всё-таки, сохранившиеся на задворках усталой памяти, сейчас, в эту минуту, накрыли уверенной, тяжёлой волной: пахнущий весенним дождем и мокрой сиренью школьный двор, серые туапсинские улицы, выложенный круглыми, гладкими камнями пляж, до боли нагретый от раскаленного южного солнца... Лена чуть не уснула. Она отряхнулась, мгновенно вернувшись в действительность. Конечно, было бы глупо сейчас утонуть в ванне.

Вымывшись, Лена облачилась в мягкий махровый халат, оставленный для неё Беляковым. Сунула пистолет в кармашек.

Когда она вышла в прихожую, то сразу же уловила запахи, которые шли с кухни. Там возился хозяин квартиры. Запахнувшись в халат, Лена потянула носом и прислушалась: что-то аппетитно шипело и булькало. Когда она появилась на кухне, Беляков, повернув голову, быстро оглядел её. Потом прервался и сходил в ванную. Он брезгливо скосился на ком грязной одежды, лежавший в углу.

– Я думаю, всё это пойдет в мусор, – Беляков почесал нос. – Я тебе подберу что-нибудь. – Потом он увидел цепочку с крестиком на полочке между шампунями и дезодорантами. – И украшение свое забери.

– Это – не украшение.

Лена взяла крестик. Беляков поглядел на неё с интересом.

– Ты веришь?

Лена серьезно кивнула. Частный детектив пожал плечами.

– Каждому своё, – сказал он. – Я верю только в то, что могу пощупать.

Беляков вернулся на кухню и продолжал возиться с едой. Лена подошла ближе и поглядела насмешливо.

– Сразу будем трахаться, – спросила она, или вначале покормишь?

Беляков обиженно скривился.

– Как захочешь. Но, вообще-то, я ещё никогда не принуждал женщин. Я тебе не хачик какой-нибудь.

Лена вернулась назад, в прихожую.

– Дай мне расчёску.

– Возьми в ванной – какая нравится, – ответил Беляков, не поворачивая головы.

...Инспектор Саркисян сидел у себя в кабинете. Его перебинтованная левая рука неподвижно покоилась перед ним на столе. Саркисян рассеянно глядел на охотничью двустволку, изъятую сегодня утром у одного мужика из станицы Пашковской. Тот стрелял в соседа, изнасиловавшего его дочь, которая наутро повесилась. Сосед лежал сейчас в больнице. «Лучше бы убил, – думал Саркисян. – Одной русской скотиной стало бы меньше.» Но главное, что его заботило теперь, было, конечно, не это.

Послышался стук в дверь.

– Да, – устало проговорил инспектор, – открыто.

В кабинет ввалился Хачатуров. Следом показалась смуглая небритая физиономия.

– Знакомьтесь, – Хачатуров подвёл гостя к столу Саркисяна. – Это – Алик Кабардинец. А это – Самвел Саркисян. Между прочим, старший инспектор уголовного розыска.

Алик брезгливо хмыкнул. Потом молча бухнулся на стул и зажёг сигарету. Хачатуров присел рядом.

– Короче, чё делать? – Алик Кабардинец с вызовом разглядывал Саркисяна.

– В самом деле – кабардинец? – недоверчиво спросил тот, отодвигая ящик стола.

– Он в Нальчике родился, – ответил за Алика опер Хачатуров.

Саркисян вынул фото и бросил его небрежно на стол.

– Я больше не хочу ничего слышать об этом человеке, – проговорил он сумрачно. – На обороте – все данные.

Кабардинец двумя пальцами подобрал карточку, где анфас был изображен Валет и брезгливо её повертел. Наморщив лоб и шевеля губами, прочитал нацарапанное на другой стороне. Письменная речь ему явно давалась с трудом.

– Четыре штуки баксов сразу – чтобы не торговаться, – он достал изо рта сигарету и потушил её о крышку стола, рядом с пепельницей.

Саркисян посмотрел на Хачатурова.

– Он не понимает, где находится?

Хачатуров серьёзно кивнул.

– Понимает.

– Бабки вперед, – сказал Кабардинец. – И – два, три, четыре дня, неделя максимум: будет трупак.

– А если не будет? – Саркисян смотрел на кабардинца.

Глаза у Алика холодно блеснули.

– Если не будет – верну бабки.

– А если ни тебя не будет, ни бабок? – Саркисян продолжал разглядывать нальчикского хулигана.

Тот спокойно поднялся.

– Слушай, – сказал он медленно. – Я – Алик Кабардинец. Я свою мать на куски порежу...

Развернулся и двинулся прямо к двери. Хачатуров проворно ухватил его за куртку.

– Стой, Алик, не горячись. Сядь на место, не дёргайся.

Кабардинец снова уселся.

– Самвел, послушай меня, – Хачатуров говорил убеждённо, и Саркисян, который знал его не один день, понимал – тот не лукавит. – Алик – хороший парень. Он ошибок не делает. У Алика восемнадцать мокрух на счету. Ему ещё четыре года назад ростовский суд расстрел дал. Он убил двух конвойных и свалил. А сейчас он на таких серьёзных людей работает, он с такими людьми повязан... – Хачатуров несколько раз поднял к потолку указательный палец – так, словно бы хотел воткнуть палец в потолок. – За него... – опер замолк и огляделся. – ...Карлик поручился. Карлик – ты понял?.. И, Самвел, ты меня знаешь. Я бы тебе не стал абы кого пихать.

Саркисян с тяжёлым сомнением посмотрел на кабардинца. Как только он услышал о Карлике, все вопросы сразу отпали. Этот человек, отлично известный в бандитском мире, держал свою киллерскую школу. С одной стороны – это солидная рекомендация, и Алик Кабардинец уже не сможет просто так исчезнуть с полученным гонораром. Ведь, в этом случае обманутый Карлик отыщет его и в преисподней. И он отыщет – ведь под вопросом уже будет стоять его, Карлика, репутация. А с другой стороны покровительство последнего внушало нальчикскому уроженцу невероятную наглость. Но не преувеличивает ли он свои права и возможности? Что помешает ему, Саркисяну, примочить Алика, когда уже будет сделана вся работа? Саркисян терпеть не мог наглецов.

– Хорошо, – он кивнул, наконец, и достал из ящика толстую пачку, обёрнутую газетой. Повертев, бросил её на стол. – Здесь – три штуки. – Вытащил ещё несколько стодолларовых купюр, отсчитал десять и положил рядом. – Не буду тебе говорить, что случится, если провалишься.

Алик молча сгрёб деньги, сунул их в карман и, не прощаясь, вышел.

– Он – парень грамотный, – уверенно повторил Хачатуров. – Можешь не сомневаться.

– Ты, что, серьезно считаешь – я дам ему уйти с этими деньгами? – Саркисян с интересом глядел на своего коллегу.

Тот развёл руками.

– Ну, это уже – чисто твоё дело.

– Интересно, – Саркисян покосился на смятый бандитский окурок и потрогал пальцем след от него посреди своего, милицейского, стола, – у них там, в Нальчике – все такие дебилы, или это он один?

– Не знаю, – Хачатуров пожал плечами. – Спроси у него самого.

Глава 13

Ресторан «Три платана» бодро сверкал разноцветными огоньками неоновой вывески, зазывая праздную публику и обещая прямую возможность просадить лишние деньги. Веселье тут кипело наполную. Смазливого вида девица, без голоса, но с ногами, исполняла последний шлягер из репертуара Ларисы Долиной. Столы были уставлены тарелками с расковырянной уже едой, початыми бутылками самого разного содержания. Путаны угощались за счет клиентов. Столбом стоял сигаретный дым. Кто-то уже нажрался, кто-то ещё только начинал. Кого-то от выпитого неумолимо клонило в сон, и он начинал дремать, упав носом в тарелку, кого-то – тянуло в уборную, кого-то – танцевать, а кого-то – в драку, но он не находил пока повода. Бандиты, фарцовщики, сотрудники органов, деятели полуподпольного бизнеса, судьи и адвокаты – все хотели хорошо отдохнуть, расслабиться и не думать, хоть пару часов, о проблемах минувшего дня.

За одним из столиков, в углу зала, восседал усатый армянин лет сорока на вид. Он отдыхал тут уже почти четыре часа и успел набраться. С ним рядом пировали трое молодцов с мрачными бандитскими физиономиями. Один из них примостил у себя на коленях раскрашенную девицу. Он её накачал "смирновской" и предложил, чтобы не торговаться, сто баксов за ночь.

Оркестр заиграл какую-то новую мелодию, и весёлые огоньки разных цветов заплясали вдоль ресторанной эстрады. Усатый армянин неспеша сгреб бутылку сухого вина, уже почти приконченную и угрюмо выплеснул остатки себе в бокал. Потом поглядел на пустую бутыль и с размаху швырнул её куда-то в вдаль. Зазвенело. Брызги оконного стекла посыпались на пол.

Всем в зале стало, вдруг, неуютно. Посетители нервно переглядывались, ожидая, что произойдёт следом. Никто из них не посмел бы вмешиваться. Все знали усатого армянина. Ашот захаживал сюда частенько, но буйствовал только время от времени. Это был тот самый Ашот, именем которого пугали друг друга в Краснодаре фарцовщики и мелкие урки.

Ашот не был вором в законе. За жизнь он успел отсидеть только один срок: в молодости его осудили за изнасилование. Сам Ашот не любил вспоминать об этом и никому не показывал, оставшуюся как память, выколотую на спине и позорную для него, татуировку.

Сейчас он залпом докончил вино, и опустевший стакан полетел вдогон за бутылкой. Угрюмые парни, сидевшие рядом, переглянулись. Они уже знали: что-то сейчас начнётся. В глазах у Ашота плясали недобрые белые огоньки. Раскрашенная девица, почуяв, что к хорошему не идёт, слезла с колен и куда-то в момент испарилась. К столу подобрался бледный как смерть официант.

– Желаете что-нибудь? – заикаясь от страха, поинтересовался он ни то у Ашота, ни то у всей компании сразу.

Ашот медленно покачал головой.

– Исчезни, – проговорил он глухо, но выразительно.

Парни его угрюмо молчали. Официант сделался ещё бледнее и быстро пропал, как будто бы его и не было здесь. Ашот, с силою грохнул кулаком по столу – так что пепельница рядом с ним подпрыгнула высоко, и окурки полетели в разные стороны. Бутылка с остатками "смирновской" тоже очутилась внизу, поливая паркет.

Все замерли. Музыка стихла. Певица оборвала песню на полуслове. Посетители, съёжившись и потупив глаза, ждали. Ашот оглядел всех медленно, потом, вдруг, ткнул пальцем в какого-то смуглого парня, тихо жующего свой бифштекс в компании двух приятелей.

– Ты! – Ашот мрачно прищурился.

Парень сделался белее тарелки, из которой ел. Ашот показал пальцем в рыжую девицу, сидящую со своим кавалером возле самой эстрады. – И ты! Оба ко мне! Быстро!

Наклонившись, он тупо смотрел в пол и, как казалось, не замечал ничего. В зале царила жуткая тишина. Все здесь не отрывали глаз от Ашота. И каждый радовался втихоря, что не на него пал выбор мрачного горца. Тот, вдруг, встряхнул головой и хищно прищурился.

– Раздевайтесь!.. И трахайтесь!.. Прямо вот здесь!.. – он ткнул пальцем в залитый водкой паркет. – Чтобы я видел! – Ашот закатил рукав и посмотрел на свои швейцарские часы. – Даю пять минут на всё. Если не уложишься... – он медленно глянул на молодого человека и, вытащив из кармана тяжёлый браунинг, бросил на стол – между початой бутылкой водки и полной до краев салатницей.

Никто не двигался. Ашот ещё раз глянул на часы.

– Время пошло.

Бедная девушка, испустив вопль, бросилась в сторону и судорожно ухватилась за белокаменную колонну. Парень растерянно замер на месте. Он явно решал – куда ему убегать. Один из телохранителей Ашота встал и, выдернув пистолет, прицелился. Несчастный обречённо посмотрел на дуло, потом – на Ашота, и, наконец, – на неживую от страха девицу. В глазах у него отразилась какая-то мрачная, жестокая решимость. Девушка не отводила глаз от того, кто должен был сейчас её изнасиловать. Она испустила ещё вопль, ужаснее прежнего. Крепче обхватила каменную колонну, словно бы та могла её защитить. Голос у неё осёкся.

И тут тишину оборвало.

– Хватит! – не очень громко, но сейчас это прозвучало, как пистолетный выстрел.

Все, кто был в зале, обернулись. В нескольких шагах от Ашота, тяжело покачаясь, стоял военный офицер в форме – здоровенный мужик богатырского вида, с пышными казачьими усами. Дуло короткоствольного автомата в руке у него было нацелено в лоб Ашоту. Тот прищурился недовольно и с интересом разглядывал незнакомца.

– Хватит, – повторил военный. Слова путались. – Я... – есаул Всекубанского Казачьего Войска. Я запрещаю... это продолжать.

Телохранитель Ашота оглядел есаула и неспеша перевёл ствол. Он видел, что палец у казака – на курке.

Есаул развернулся...

Всё потонуло в грохоте выстрелов. Оконные стёкла дрогнули. Каждому, кто был в зале, заложило уши. Есаул, продырявленный двумя пулями, рухнул прямо на стол. Противник его, скошенный автоматной очередью, лежал на полу, в проходе между столами.

Трое, кто сидел за одним столом с есаулом, молча достали оружие. Ашот угрюмо глядел в три пистолетных дула. Потом посмотрел на девушку. Та не отпускала колонну.

– На сегодня хватит, – сказал он, обернувшись к двум своим людям, которые продолжали держать наготове стволы.

Ашот сгрёб со стола пистолет и неспеша опустил его в боковой карман кожаной куртки. Потом вытер губы и бросил салфетку в салатницу. Медленно встал и, не оборачиваясь на три пистолета, что разглядывали его широкую спину, побрёл к выходу. Официант, чуть живой, смотрел на всё это из укромного места. Он знал, что Ашот никогда не платит и сейчас не ждал от него никаких денег. Двое телохранителей Ашота пятились за хозяином, не опуская оружия. Как только тот очутился на улице, они поспешно скользнули за ним.

Подойдя к белому "Шевроле", Ашот постоял, хмуро опустив голову и сунув руки в карманы широких спортивных штанов. Один из телохранителей услужливо раскрыл перед ним дверцу.

– Что-то мне грустно сегодня, – проговорил Ашот медленно. – Что-то охота развеяться... Поехали в "Кавказ".

Команда была принята. Один из парней сел за руль. Другой устроился на заднем сиденьи. Сам Ашот, сложив на животе руки, сидел впереди, рядом с водителем.

– Кто это были? – он задумчиво глядел в окно.

– Казаки местные, – спокойно ответил тот, что крутил руль. – Двоих я знаю.

Машина мчалась куда-то в ночь по широкому мокрому шоссе, облитому огнями больших уличных фонарей. Из-за дерева показалась почти незаметная фигура в сером плаще. Чёрный короткий ствол автомата холодно и тихо блеснул, щёлкнул негромко затвор; удаляющийся по дороге автомобиль заплясал обреченно, пойманный в прорезь прицела.

– Напомни мне завтра, чтобы я не забыл это разобрать, – сентиментально процедил Ашот, глядя в окно.

Автоматная очередь выбила оконные стекла. Они брызнули в разные стороны дождём мелких осколков. Не успевшее как следует набрать скорость белое "Шевроле" изобразило на дороге кривую черту и замерло, въехав в большое толстое дерево.

Кругом было тихо. Ещё раз передернув затвор, убийца подошёл ближе. Немного постоял, всматриваясь. Потом одной рукой вскинул ствол и прицельно, короткими очередями, расстрелял три неподвижных фигуры.

...Утро случилось солнечное и не по-зимнему тёплое. Кафе «Летнее», на Красной, открылось только-что. Первые, сонные посетители, желая разбудиться в предверии наступающего дня, пили крепкий дымящийся кофе и потягивали армянского разлива коньяк. Из охрипшего транзистора пел Михаил Шуфутинский.

Валет расположился за крайним столиком в самом углу, спиной к стене и лицом к улице. Он курил, поглядывая вокруг. На столике перед ним стояла чашка уже остывшего кофе. Рядом – самодельная пепельница, бывшая когда-то пивной банкой и приоткрытая пачка "L&M". Валет ждал. Редактор "Зари Кубани" должен был прийти вот-вот.

Минуты текли медленно. Валет смотрел на часы, потом гасил в пепельнице окурок и зажигал следующую сигарету. Павловский появился из серых "Жигулей", притормозивших у бордюра. Он нагнулся, что-то сказал шофёру, и машина, тронувшись с места, укатила. Валет увидел, что Алексей Михайлович держит в руках какие-то бумаги. Павловский не подал ему никакого знака, молча направился к стойке и взял сто грамм коньяка.

Валет, не отрываясь, глядел на тлеющий кончик сигареты, когда редактор брёл к его столику. Павловский снял шляпу, поставил коньяк и бросил на стол две газеты.

– Читал? – начал он вместо приветствия.

Валет оторвал взгляд от сигареты и посмотрел туда, куда Павловский ткнул пальцем.

– Прочти, интересно.

Валет развернул газеты к себе и быстро пробежал глазами. Одна из заметок называлась "Труп на обочине". Валет узнал из неё, что вчера днём, у проезжей части, нашли лейтенанта милиции. Тот был убит выстрелом в горло. Стреляли, предположительно, с нескольких шагов и, предположительно, из пистолета Макарова, милицейского образца. В другой заметке, под заголовком "Нападение на милиционеров", сообщалось, что вчера вечером, у подъезда своего дома был ранен выстрелом из пистолета старший инспектор уголовного розыска Самвел Саркисян. Сопровождавший его коллега, тоже работник милиции, от полученных огнестрельных ранений скончался на месте. В завязавшейся перестрелке один из нападавших был убит. Другому удалось скрыться.

– У них оперативная информация, – скучно сказал Валет. – Вчера постреляли, а уже сегодня – в номере. Совсем, как в Чикаго.

Павловский свернул газеты и сунул их в карман.

– Это всё, что ты мне можешь сказать?

– А что ещё? – Валет пожал плечами. – Мента у дороги нашли – понятия не имею, кто это. А про второго нападавшего ты, думаю, знаешь лучше меня, – он ткнул недокуренную сигарету в пепельницу.

Павловский молчал, глядя на молодого человека с сочувствием.

– Ты всегда знаешь больше, чем говоришь, – закончил Валет.

– Что я знаю – это моё дело. Я перед тобой отчитываться не буду. Хотелось тебя послушать.

Валет отпил кофе и снова пожал плечами.

– О чём именно? Я думал, ты будешь говорить, как тебе это всё не нравится, что ты заинтересован в серьёзных людях, что если дальше будет похожее, сдашь меня Ашоту. Ведь, ты это хотел сказать? Давай.

Павловский медленно покачал головой.

– Не буду. Ты всё и так знаешь. Без меня. Слушай другое, – он посмотрел на бомжа пропитого вида, который просил мелочь, сидя у входа в кафе. – Ты говорил, что тебе надо ещё за чем-то съездить в Москву, чтобы закончить материал на Оганесяна.

Валет отпил кофе.

– Ашот этим снова заинтересовался?

Павловский кивнул.

– Я вчера говорил с ним. Тебе хватит суток, чтобы слетать в Москву и вернуться?

– Хватит, – Валет допил кофе и отодвинул чашку.

– Тогда рейс до Стамбула переносится на завтра. Сначала слетаешь в Москву.

Павловский брезгливо глядел на свой коньяк.

– Хочешь? Я не притрагивался.

Валет медленно покачал головой. Обернулся и увидел бомжа у входа.

– Предложи ему. Он не откажется.

Павловский надел шляпу.

– Какая жизнь отвратительная...

Валет потрогал пустую чашку.

– Думаешь, на том свете лучше будет?

Павловский зевнул.

– Не знаю. Может, и не лучше.

Глава 14

Звёзды тихо таяли над ночным Краснодаром. Ровные силуэты многоэтажек прорисовывались нечётко сквозь синеватую мглу. Свет на кухне в этот час был погашен. Лена и Беляков сидели в креслах и неспеша потягивали остывающий чай. Беляков смотрел в окно.

– Бывают моменты, – проговорил он, cкосившись на Лену, когда я, вдруг, начинаю чувствовать себя романтиком.

Та повернула голову.

– Ты имеешь в виду, что хочешь меня трахнуть?

Детектив поморщился.

– Я пытаюсь говорить стихами, а ты сводишь всё к грубой пошлости.

Лена поставила свою чашку на стол.

– Говори прозой. Я это скорее пойму.

– Ты не любишь стихи? – у Белякова в голосе прозвучала обида.

Лена откинулась в кресле.

– Не сейчас.

– Жаль. Это грустно очень, – Беляков разочарованно пожал плечами. – Именно теперь-то меня и тянет на поэзию. Все мы немножко поэты. И немножко романтики. Помню, я в детстве был ужасно сентиментальным. Всегда плакал, по любому поводу. Или мне не дали конфету, или мама ушла надолго. А уж, как я надрывался, когда падал или ударялся обо что-нибудь нечаянно... Ты знаешь, наверное, и не от боли даже. Просто себя было жалко. Думал о несправедливости своего страдания.

Частный детектив усмехнулся и покачал головой.

– Я просто рыдал.

Лена взяла свою чашку.

– Когда я была маленькой – старалась никогда не плакать. Даже если было действительно очень больно. Все другие девчонки плакали по любому поводу, а чаще – без повода. Я – нет. Мама удивлялась. Ей такое казалось странным. А мне – наоборот. Я всегда думала, что плакать – это унизительно.

Беляков смотрел на Лену с почтением. Та допила свой чай и поставила чашку на столик. Потом поднялась с места, отряхнув на себе халат.

– Я хочу спать, – сказала она негромко.

Лена заметила, как в темноте у Белякова тихо, по-кошачьи, блеснули зрачки.

– Я – тоже, – заявил он.

Лена посмотрела на него с сочувствием и, чуть улыбнувшись, качнула головой:

– Я имею в виду не это.

... Алик Кабардинец сидел один за ресторанным столиком. На тарелке покоился расковырянный ужин. Рядом – две почти пустые бутылки – с русской водкой и грузинским вином. Алик выплеснул в бокал остатки водки и залпом прикончил. Пустой бокал он отчаянно, с силой, швырнул об пол. Несколько пар глаз за соседними столами покосились на него с опаской. Кабардинец откинулся на спинку стула и, дымя сигаретой, слушал, как колхозного вида девка на сцене пропито-прокуренным голосом исполняла прошлогодний эстрадный шлягер.

– И что дальше? – вдруг прозвучало откуда-то сзади.

Алик повернул туда голову и увидел надменную физиономию официанта. Тот глянул на останки бокала, разбросанные там и сям по полу и так же – на Кабардинца. Алик оживился. Он небрежно прищелкнул пальцами.

– А, офцант! Икры хочу! – это было заявлено громко, и многие ещё раз обернулись, поглядев на Алика с недображелательным интересом.

Официант, усатый чернявый парень, разглядывал его, как если бы смотрел на грязь у себя под ногами.

– Красную, чёрную? – поинтересовался он спокойно.

– Чёрную! – Алик снова прищёлкнул. Он не понял иронии.

Официант продолжал холодно глядеть на клиента.

– Я тебе сейчас коричневую принесу...

Кабардинец посмотрел сначала на официанта, потом – на осколки. Лицо у него брезгливо скривилось.

– Ой, сука, мелочный! – он вытащил из кармана двадцатидолларовую купюру и, скомкав, бросил на пол.

Официант быстро подобрал деньгу и сунул её в кармашек своего белоснежного костюмчика. Лицо у него ожило. Взгляд подобрел.

– Одну минуту, пожалуйста, – в голосе его прозвучало самое искреннее раскаяние. – Сейчас будет икра.

Он исчез быстрой деловой походкой. Алик сгрёб со стола бутылку вина и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка.

Следующей песней Вячеслав Добрынин приглашал желающих на медленный танец. "Ах, какая женщина!" – вздыхал с эстрады певец. Алик тупо отстранил от себя недоконченную бутыль и обвёл глазами соседние столы. Уже достаточно мутный взгляд его остановился на роскошного вида брюнетке, которая неспешно беседовала со своим спутником. Алик встал и, покачиваясь, направился к ней. Брюнетка и её молодой человек настороженно разглядывали приближающегося горца.

– Я – Алик Кабардинец, – заявил он, подойдя. – Меня тут все знают. – Он неопределённо махнул рукой. – Если кому не нравится Алик Кабардинец – я его убиваю сразу.

Брюнетка и её приятель пристально и без интереса рассматривали нового своего знакомого. Тот, не тратясь больше на церемонии, ухватил девушку за руку.

– Пошли, – заявил он хрипло, но дружественно, и решительно потащил девицу из-за стола. – Танцевать будем.

Брюнетка, взвизгнув, пыталась высвободиться, но Алик держал крепко. Парень её бросился на кабардинца, однако переоценил себя. Алик, проворно выпустив руку девушки, уложил противника точным, прямым ударом в челюсть. Тот грохнулся прямо на стол, круша посуду и переворачивая стулья. С другого конца зала быстро приближался патрульный милиционер в форме. Алик, разведя руки в стороны, двинулся ему навстречу.

– Командир, погляди: я говорю – танцевать идём, а она – ненавижу, говорит, чёрных. Чё делается, погляди...

Патрульный сверху вниз смотрел на кабардинца. Намётанным глазом он сразу усёк – человек при деньгах. Милиционер шагнул к Алику и твёрдо взял его за локоть.

– Пойдём, – сказал он ещё вполне миролюбиво. – Не надо тут скандал устраивать.

Алик выдернул руку из пятерни патрульного. Мелькнула смятая стодолларовуя бумажка, которую он сунул в верхний карман милицейского пиджака. Потом доброжелательно хлопнул милиционера по небритой щеке.

– Исчезни, – Алик развернулся на все девяносто градусов и, покачиваясь, двинулся назад, к своему столу.

Тяжёлая милицейская дубинка быстрее молнии взлетела в воздухе и звучно опустилась на спину кавказца. Тот упал на колени и заполучил ещё один удар дубинкой – по спине. Патрульный ухватил кабардинца за шиворот и под одобрительные взгляды зала поволок к выходу. Но Алик, вдруг, проделал то, чего патрульный от него не ждал. Ухватив правой рукою никем не занятый стул, он резким, неожиданным, ударом навернул своего противника. Вскочив на ноги, сграбастал за шкирку полуоглушенного милиционера и со всей дури звезданул ему в челюсть. У того зазвенело в ушах, в глазах померк свет. Вторым ударом кабардинец вырубил патрульного, который чурбаном свалился на пол. Алик ещё раза два пнул его.

Оглянувшись, он увидел, что все глаза в зале смотрели сейчас на него. Музыка тоже стихла. Все наблюдали за разбушевавшимся клиентом. Поправив прическу, Алик двинулся обратно к своему столику, но тут увидел появившуюся у входа группу в синих, милицейского образца, мундирах. Алик сразу узнал этих ребят. Так называемые "срочники": у них не было никакого оружия, кроме дубинок. Энергично ими помахивая, парни направлялись к будущей своей жертве. Глаза у них возбужденно сверкали в предчувствии жестокого, кровавого мордобоя. Иначе "срочники" не привыкли: любой ими задержанный должен был харкать кровью и выплевывать зубы.

Алик застыл на месте. Публика в зале радостно съёжилась в предвкушении мрачного зрелища. Те, кто был опытнее, поднимались и уходили тихонько: ситуация обещала мало хорошего – здесь обычно не ограничиваются хулиганом, а успевают отделать ещё человек десять. Газеты напишут потом, что в ресторане случилась массовая драка.

Когда между "срочниками" и кабардинцем осталось шагов несколько, тот выхватил браунинг. "Срочники" замерли. Они не ждали такого.

– А ну, стоять! – заорал кабардинец, беря на прицел то одного, то другого. Глаза его горели безумным огнем. – Кто сделает шаг, первый сдохнет на месте!

"Срочники" и не собирались двигаться. Им стало, вдруг, зябко. За долгие месяцы суровой армейской школы парни здорово обучились колотить пьяных и выворачивать карманы прохожим. Наведённый на них пистолет они увидели сейчас впервые.

Не опуская дула, кабардинец боком прокрался к выходу. Оказавшись на воздухе, он быстро спрятал оружие и, не теряя времени, зашагал прочь.

Было темно. Только холодные звёзды и одинокие скучные фонари рассеивали черноту декабрьской ночи. Луна, вчера ещё круглая и полнолицая, стала теперь полумесяцем, обещая скоро ни то дождь, ни то снег, ни то и дождь и снег сразу. Алик остановился, достал пачку "Marlboro", распечатал и неспеша закурил. Машины, забрызганные дорожной грязью, выныривали и пропадали в темноте пустых улиц.

На остановке Алик увидел трёх скромного вида девушек. Те дожидались троллейбуса, запаздывавшего в этот час. Отшвырнув в сторону недокуренную сигарету, кабардинец решительно направился к ним. Девушки почуяли недоброе сразу. Они настороженно стихли.

Алик, подойдя, оглядел их внимательно.

– Я – Алик Кабардинец, – заявил он твёрдо, хотя язык заплетался. И добавил: – Меня здесь каждая сволочь знает.

Подумал немного и решил, что для недолгого знакомства этого хватит. Алик выхватил пистолет из-за пояса и с размаху влепил одной в лоб. Потом – другой. Обе девицы без чувств лежали на тротуаре. Алик схватил третью и ткнул ей в живот дуло.

– А ну, идём! – хрипло приказал он и тут же оттащил её в сторону – туда, где жалкие облезлые кустики рядом с троллейбусной остановкой кое-как прятали от чужих глаз небольшую лужайку. Несчастная отчаянно взвизгнула и хотела вырваться, но Кабардинец стукнул ей рукояткой в темя и отволок бесчувственное тело в кусты.

Уложив свою жертву, он начал расстёгиваться. Пистолет бросил рядом, на землю.

Было тихо. Луна печально глядела сверху, но молчала. Немые деревья равнодушно смотрели в небо, протягивая к далёким звёздам кривые мёрзлые ветки.

Когда Алик кончил, он удовлетворенно хмыкнул и неспеша вытерся. Подумал, что у остановки лежат ещё две, но... мужские резервы его, увы, были на исходе.