Текст книги "Возмездие (изд.1972)"

Автор книги: Александр Насибов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Карцов лежал в кровати, занимавшей добрую половину тесного каменного закутка. Рядом стоял Глюк и кормил его с ложечки мясным бульоном, горячим, крепким. Чашка быстро опустела.

– Больше нельзя, – наставительно сказал Глюк. – Можешь подохнуть, если обожрешься.

И он ушел, заперев за собой дверь.

Абст пока не появлялся.

Трижды в сутки Глюк приносит еду, кофе. Почти не разговаривает. Задал несколько вопросов: возраст, профессия, долго ли пробыл в воде…

Счет времени Карцов ведет так: три приема пищи – следовательно, прошли сутки; вновь завтрак, обед и ужин – еще сутки долой.

Маленькая лампочка, подвешенная под самыми сводами, горит все время; свет ее чуть пульсирует.

Карцев сыт, отдохнул, полностью экипирован – на нем такой же вязаный свитер, брюки и шапочка, что и у Глюка. Одежду тоже принес рыжебородый – бросил на койку, показал рукой: одевайся! Вспомнив что-то, ушел и вернулся с парой войлочных туфель – швырнул их под ноги Карцеву и молча стал у двери.

Карцов натянул брюки, с трудом просунул голову в узкий воротник свитера, надел туфли.

Глюк сел на кровать, поднял штанину на левой ноге.

– Пощупай, – распорядился он, шлепнув себя по голени, – пощупай и определи, что здесь было, если ты действительно врач.

Карцов опустился на корточки, осторожно коснулся толстого иссиня-белого колена своего стража.

– Не здесь. – Глюк покрутил головой. – Ниже бери.

Руки Карцова скользнули к икроножной мышце, исследовали голень.

На кости было утолщение. Пальцы тщательно ощупали кость, промяли мышцы.

– У вас был перелом, – сказал Карцов. – Косой закрытый перелом, скорее всего, обеих костей. А лечили вас плохо: большая берцовая кость срослась не совсем правильно… Я не ошибся?

Глюк промолчал.

– Когда это случилось? Лет пять назад?

– Шесть…

Все это происходило вчера, на третий день пребывания Карцова в гроте.

А сегодня, тотчас после завтрака, Глюк вывел пленника из пещеры. За дверью их ждал радист.

И вот они идут узким извилистым коридором. Лампочки, подвешенные на вбитых в скалу крючьях, едва светят, надо зорко глядеть под ноги, чтобы не оступиться.

Провожатые останавливаются у овальной двери. Глюк тянет за железную скобу. Дверь открывается.

Большая пещера. Вверху обилие сталактитов, стены сравнительно гладкие, пол в центре покрыт брезентом, под которым угадывается что-то мягкое.

Посреди пещеры подобие стола, возле него несколько складных табуретов и шест с поперечиной. А на шесте нахохлился серый какаду – настоящий, живой!

Карцову чудится: вот попугай встрепенется, захлопает крыльями, прокричит «Пиастры, пиастры!» – и в пещере появится колченогий Сильвер…

Но попугай неподвижен. А вместо героя «Острова сокровищ» к столу подходит Абст.

Он вышел откуда-то сбоку, кивком показал Карцову на табурет, сел сам.

Лязгнула дверь: конвоиры ушли.

Протянув руку, Абст пододвигает попугаю блюдечко с кормом, перекладывает на столе книги. Так проходит около минуты.

– Ну, – говорит Абст, подняв голову и оглядывая Карцева, – как чувствуете себя?

– Спасибо, хорошо.

– Сколько вам лет?

– Двадцать девять.

– Двадцать девять, – повторяет Абст. – Кажетесь вы значительно старше. Много пережили? Что же с вами случилось?

Карцов может быть опознан только по голосу: противник не видел его лица. Поэтому он ведет себя соответственно. На корабле союзников рядом с нацистским диверсантом находился человек, истерически выкрикивавший английские и русские слова. Теперь же перед Абстом спокойный, рассудительный мужчина, чья речь нетороплива и тиха, немецкий язык безупречен.

– Я бы хотел спросить… – Карцов с любопытством разглядывал пещеру. – Где я нахожусь?

– Вы у друзей. – Абст простодушно улыбается.

– Это я понимаю. Но кому я обязан спасением? Я уже совсем было потерял надежду, и вдруг… Что это за грот?

– Скоро узнаете. Всему свое время. А пока спрашиваю я. Итак, вы назвались врачом?

– Я невропатолог.

– И вы немец?

Задав последний вопрос, Абст видит: тень пробежала по лицу сидящего перед ним человека. Покоившиеся на коленях руки задвигались, пальцы так сжали друг дружку, что побелели фаланги.

Он повторяет вопрос.

– Да, я немец, – тихо отвечает Карцов. – Но я мирный человек и никогда…

– Как вас зовут?

Готовясь к беседе, Карцов решил, что возьмет фамилию и имя своего школьного друга. Он отвечает:

– Ханс Рейнхельт.

– Хорошо, – говорит Абст. – Итак, Ханс Рейнхельт, в какой части Германии вы жили? Назовите город, улицу, номер дома. Укажите близких, соседей. Меня интересует все.

– К сожалению, о Германии я знаю лишь по рассказам отца и учебникам истории и географии.

– Значит, вы немец, но жили за границей?

– Да.

– Эмигрант?

– Сын эмигранта.

– Хорошо, – повторяет Абст. – Назовите страну, ставшую вашей второй родиной.

Карцов выдерживает паузу.

– Говорите же!

– Я из России.

– Из России? – все так же невозмутимо продолжает Абст. – Даже родились там?

Карцов кивает.

– Немцами были и отец ваш и мать?

– Да.

– И они живы?

– Мать умерла. Отец был жив.

– Был жив… Как это понять?

– Его мобилизовали в русскую армию. Где он, жив ли, мне неизвестно.

– А сами вы? – Абст кончиком языка проводит по нижней губе. – Тоже служили в их армии? Или служите?

– Простите! – Карцов встает. – Простите, но я не знаю, с кем веду разговор. Вы хорошо владеете языком. Лучше даже, чем я. Но вы не похожи на немца. Да и откуда взяться немцам здесь, за тысячи миль от границ Германии!.. Где я нахожусь? Что вы сделаете со мной?

– Что я сделаю с вами? – Абст осторожно поглаживает попугая, поправляет цепочку на его лапке. – Это зависит только от вас. От того, насколько вы будете откровенны в своих признаниях.

– Но в чем я должен признаться?!

– Расскажите, как вы здесь очутились.

– Но…

– Не теряйте времени.

Карцов отказывается. Он уже сказал достаточно. С ним могут делать все, что угодно, но он не раскроет рта, пока не узнает, к кому он попал, что за люди его допрашивают.

Проговорив это, он замолкает. Он ждет, чтобы Абст принудил его отвечать. Тогда все, что он скажет в дальнейшем, прозвучит убедительнее.

– Хорошо, – соглашается Абст. – Я командир секретного германского учреждения, особой воинской группы. Вы находитесь в нашем убежище. Вот и все, что я могу сообщить.

Абст видит: собеседник удивлен, растерян, все еще сомневается.

Усмехнувшись, он протягивает руку к одной из кнопок в углу стола.

– Пост номер один, – звучит в динамике голос Глюка. – Слушаю, шеф!

Абст касается пальцем еще одной кнопки.

– Пост номер два, – раздается в ответ, и Карцов узнает голос Вальтера.

– Проверка. – Абст убирает руку, обращается к Карцову: – Хватит или все еще сомневаетесь?.. Впрочем, – иронически добавляет он, – противники могли выучить немецкий язык с одной лишь целью – обмануть такую важную персону, какой несомненно являетесь вы!

Карцов начинает рассказ. Он называет город на Каспии, где родился и вырос, номер дома и квартиры своего школьного товарища, приводит подробности его биографии. Это точные сведения. Если Абст располагает возможностью перепроверить их, за результат можно не опасаться.

Мысленно Карцов просит прощения у Ханса и его отца. Оба они – настоящие патриоты, антифашисты. Рейнхельт-старший добровольцем ушел на фронт в первые же недели войны. Что касается Ханса, то он болел и поэтому был мобилизован сравнительно недавно…

Абст слушает не перебивая. Он все так же сидит за столом, его глаза полузакрыты, руки опущены на колени. Можно подумать, что он дремлет.

Зато попугай в непрестанном движении. Им вдруг овладел приступ веселья. Чешуйчатые лапки с крепкими изогнутыми коготками так и бегают по насесту, массивный клюв долбит цепочку, которой птица прикована к шесту. Цепочка звенит, попугаю это нравится – на время он замирает, наклонив голову, будто прислушиваясь, и вновь начинает метаться.

Вот попугай неловко повернулся, цепочка захлестнула вторую лапку. Сорвавшись с насеста, он повисает вниз головой. Абст встает, распутывает птицу и водворяет на место.

– Продолжайте, – говорит он. – Итак, четыре месяца назад вас мобилизовали. Что было дальше?

– Меня направили в Мурманск. Вы знаете этот порт?

– Вы офицер?

– Да, мне присвоено звание капитана медицинской службы. Я бы не дезертировал, но…

– О, ко всему, вы еще и дезертир! – Абст улыбается. – Ну-ну, что же заставило вас покинуть военную службу у русских? Рассказывайте, это очень интересно.

– Я прибыл в часть. А вскоре выяснилось, что она готовится к отправке на фронт.

– Этого следовало ожидать… Что же, не хотели воевать против своих? Патриотические чувства не позволили вам обнажить оружие против немцев?

– Да.

– Очень похвально. А что помешало бы вам по прибытии на фронт взять да и перейти к немцам? Вы не подумали о такой возможности?

– Перебежчику мало доверия. Особенно если это перебежчик от русских. Впрочем, вы это отлично знаете. Вы сами выловили меня в океане, доставили сюда, хотя я и не просил об этом, а сейчас смеетесь надо мной, не верите ни единому моему слову. Что ж, за это не упрекнешь. Будь я на вашем месте, вероятно, поступил бы так же.

– Однако вы откровенны, господин дезертир!

Карцов разводит руками, как бы говоря, что ничего иного ему не остается.

– Рассказывайте, что случилось в дальнейшем.

– В дальнейшем? – Карцов делает паузу. – Честно говоря, продолжать не хочется, ибо дальше произошло то, чему вы и вовсе не поверите.

– А все же…

– Случай свел меня с моряком союзного конвоя, доставившего в Мурманск военный груз. Мой новый знакомый оказался американцем немецкого происхождения. Мы быстро сблизились, нашли общий язык. Быть может, потому, что обоих нас судьба лишила родины. Короче, я рискнул и заговорил с ним в открытую. И вот перед отплытием конвоя в обратный путь он приносит сверток с одеждой. Я переодеваюсь. В кармане у меня морская книжка и другие бумаги для пропуска в порт…

– Он взял вас к себе на судно?

– Представьте, да. Он был боцман, и он спрятал меня в помещении для якорной цепи. Там я провел четверо суток. А на пятые, когда мы были далеко в море, нас торпедировали. Транспорт разломился и затонул. Я спасся чудом.

Карцов понимает, что Абст ему не верит. Но он и не ждал иного. Однако главное впереди…

– Разумеется, вы запомнили название корабля, на котором плыли, можете указать место и день катастрофы?

Вопрос не застает Карцова врасплох. Он готов к ответу. В тот год гитлеровские подводные лодки, действуя группами, или, как это называли, «волчьими стаями», часто атаковали караваны транспортов, следовавших в советские порты. Один такой налет на крупный конвой, когда тот уже шел в обратный рейс, был совершен месяц назад. Немцы потопили несколько судов, а корабли охранения, в свою очередь, отправили на дно вражескую субмарину. Сообщение о бое конвоя с фашистами обошло все газеты. Разрабатывая предстоящую беседу с Абстом, Карцов восстановил в памяти подробности. И сейчас он уверенно называет дату и приблизительное место происшествия. Ой хотел было указать и номер одного из погибших транспортов, но в последний момент передумал. Вряд ли должен быть чрезмерно точен в своих свидетельствах человек, перенесший такое потрясение.

Он говорит:

– Теперь о корабле, на котором я плыл. Транспорт не имел названия. На борту были цифры. Белые цифры на сером корпусе. Какие, я не запомнил. Я долго плавал в холодной воде, а это не способствует укреплению памяти.

– Погодите! Что же, корабли конвоя не подбирали людей с торпедированных судов?

– Не знаю. Скорее всего, нет. Там такое творилось!.. Мне кажется, уцелевшие транспорты увеличили ход, чтобы быстрее уйти от опасного места.

– Как же вы спаслись?

– Конвой был атакован, когда смеркалось. Несколько часов я провел среди обломков, в холодной воде На мне был надувной жилет, и я подобрал еще один.

– Где это произошло?

– Полагаю, в Баренцевом море.

– А вы представляете, где сейчас находитесь?

– В общем, да.

– Путь из Баренцева моря к нам вы проделали в своем надувном жилете?

Карцов улыбается шутке Абста.

– Этот путь я проделал на борту судна, которое спасло меня. Я и еще несколько человек, были подобраны британским госпитальным судном. Как оказалось, оно шло в эти воды. Насколько я мог понять из разговора матросов, где-то здесь расположена военно-морская база союзников.

– Как вы снова очутились в воде? Что стало с судном?

– Его тоже торпедировали.

– Торпедировали госпитальное судно?

– Да, и сравнительно недалеко отсюда.

– Немецкие подводники потопили госпитальное судно, которое несло отличительные знаки?

– Судно имело огромные кресты на бортах и на палубе и тем не менее получило в бок две торпеды. У вас, вероятно, есть возможность проверить мои слова. Ведь это произошло совсем недалеко. Впрочем, я не сказал, что торпеды были немецкие. Разумеется, я их не видел. Но через четверть часа после гибели судна, когда я барахтался в воде, появился самолет. В километре от меня он сбросил в море бомбы. Кого он бомбил? Вероятно, подводную лодку.

– Чей самолет?

– Не знаю. Мне было не до него. Я был занят тем, что поддерживал на воде оглушенного взрывом человека. К счастью, он быстро оправился… Простите, рассказывать дальше? У вас столько иронии в глазах…

– Продолжайте.

– Как вам угодно. Итак, неподалеку мы увидела перевернутую шлюпку. Нам удалось поставить ее на киль. Оказалось, что это спасательный вельбот. Он был полон воды, но воздушные банки держали его на плаву… Вот и все. Остальное сделали течение и ветер.

– Вас пригнало сюда?

– Скалу мы заметили ночью, при свете луны. До нее было километров пять. В вельботе не имелось весел, его несло мимо. Наши силы были на исходе, но мы все же решили пуститься вплавь. В воде вскоре потеряли друг друга; зыбь, темнота… Дальнейшее вам известно.

– Выходит, вы били не один?

– Выходит, так.

– Кто же был ваш спутник?

– Врач, – отвечает Карцов, выкладывая свой главный козырь. – Один из врачей госпитального судна. Англичанин. – Он выдерживает паузу. – Индиец по происхождению.

Снова запутавшись в цепочке, попугай висит вниз головой, отчаянно хлопает крыльями и кричит. Но Абст не обращает на него внимания. Он направляется к шкафчику у стены, шарит по полкам.

Карцов тоже встает, освобождает ланки попугая, сажает птицу на жердочку. Уголком глаза он видит: Абст развинчивает круглую белую коробочку.

– Как звали индийца?

Карцов не торопится с ответом.

– Имя вашего спутника? – повторяет Абст, возвращаясь к столу.

Допрашиваемый морщит лоб, щурится. Нетерпение Абста столь велико, что неожиданно для самого себя он произносит:

– Рагху…

– Рагху Бханги! – кричит Карцов. Он хватает Абста за руки, всматривается в глаза. – Вы назвали его! Боже, какое счастье! Он здесь, он подтвердит все!..

Абст молча глядит на Карцова.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Восьмой день пребывания Карцова в подземелье Абста.

Как обычно, обед приносит Глюк. Но еды на этот раз слишком много. И – две кружки кофе. Поставив поднос на столик. Глюк извлекает из кармана штанов широкую плоскую флягу, пододвигает ногой табурет и садится.

– Буду есть с вами.

– В хорошей компании обед кажется вдвое вкуснее, – улыбается Карцов.

– О, да вы мастер на комплименты!

Карцов отмечает: Глюк говорит ему «вы». Знаменательная перемена.

Между тем рыжебородый достает два алюминиевых стаканчика, наливает в них из фляги, поднимает стаканчик.

– Я так скажу, доктор: вы молодчина, что выкарабкались. Другой ноги бы протянул от всех этих передряг. А вот вы справились. Будьте здоровы, доктор!

И, запрокинув голову, он пьет. Карцов следует его примеру.

Они с аппетитом съедают суп, густой, наваристый. В опустевшие миски Глюк накладывает консервированной свинины с картофелем, подливает соус. Ест он жадно и много. Вскоре распускает широкий пояс, на котором висит кобура с пистолетом, а потом и вовсе снимает его и вместе с оружием кладет на пол.

Лязгнула дверь. Входит радист.

– Вот ты где, Густав, – говорит он. – Ну-ка, быстрее к шефу!

– Черт! – ворчит Глюк, выбираясь из-за стола. – И здесь нет покоя!..

Они выходят.

«Слишком поспешно, – отмечает Карпов. – Вот и не заперли за собой, и пистолет забыли на полу».

Опустив глаза, он рассматривает черную матовую кобуру, из которой наполовину вывалился тяжелый армейский парабеллум.

Обойма, конечно, пуста или патроны разряжены. В общем, примитивно…

Вскоре Глюк возвращается. Бросив беглый взгляд на пистолет, садится за стол, вновь разливает спирт.

– Вот славно, что попали к нам! – весело говорит он и поднимает стаканчик. – Ваше здоровье!

– Прозит, – отвечает Карцов традиционным застольным приветствием немцев.

Он не сомневается, что это была проверка, и Глюк доволен ее результатом. Видимо, нацистам не терпится, чтобы новый врач скорее приступил к делу.

– Послушайте, доктор, – вдруг говорит Глюк, – вы где жили в России?

Карцов объясняет.

– Понятно. А Украину знаете? Это правда, там такая земля: палку воткнешь – и растет? Бывали на Украине, доктор?

– Не приходилось.

– Жаль! – Рыжий задумчиво оглаживает бороду. – Ну, а Кавказ? Какова земля на Кавказе? Скажем, где-нибудь у Черного моря.

– Хорошая земля. Кругом сады, виноград, чай, апельсины.

– И апельсины? – удивляется Глюк.

По мере того как Карцов рассказывает о Черноморье, немец все больше волнуется. У него блестя глаза, челюсть хищно выпячена.

– Л свиней там можно разводить? – вдруг спрашивает он – Свиньи, доктор, – верный доход, уж я знаю!

Рыжий развивает свои планы. Каждому, кто хорошо воюет, фюрер обещал землю и работников на Востоке. Можно обосноваться, где только захочешь. Лично он решил было остановить выбор на Украине. Но коли так благодатен Кавказ, то и думать нечего: Кавказ у теплого моря. Только бы побольше работников!

– Уж я заставлю их повозиться с землей! – ухмыляется Глюк. – Уж они у меня потрудятся!

Через день Карцова вновь конвоируют к Абсту. Здесь все как прежде. Только насест с попугаем накрыт полукруглой корзиной, обтянутой тканью. Попугай спит.

– Вас ждет добрая весть, – торжественно провозглашает Абст. – Властью, данной мне фюрером, объявляю вас воином германского рейха.

Прочтите бумагу и подпишите.

Карцов читает вслух:

– «Я клянусь: я буду верен и послушен фюреру германской империи и народа Адольфу Гитлеру, буду соблюдать законы и добросовестно выполнять свои служебные обязанности, в чем да поможет мне господь».

Карцов позволяет себе секунду поколебаться, потом размашисто подписывается под присягой.

Абст отодвигает бумагу в сторону.

– Ну, вы довольны?

– Доволен, – сдержанно говорит Карцов.

– Не очень-то, если судить по вашему тону.

Карцов молчит, выжидая, что будет дальше.

– Для прохождения службы отправитесь в Германию. Там получите назначение. Снаряжение, оружие – тоже там. У нас всего этого не хватает.

– Когда же меня отправят?

– С первым транспортом. Вероятно, скоро. Сроков назвать не могу: война, а мы так далеко от своих…

– Я понимаю.

– Выглядите вы растерянным. Хотите о чем-то спросить?

– Да. – Карцов морщит лоб. – Отправки придется ждать недели? Быть может, месяцы?

– Возможно.

– И все это время я буду бездельничать?

Абст облизывает губу.

– Желаете работать?

– Конечно.

– Хорошо, – медленно говорит Абст, – хорошо, Рейнхельт, я дам работу. – Он встает, некоторое время ходит по комнате, потом пододвигает свой табурет к Карцову, садится. – Я дам вам интересную работу. От того, как она будет выполнена, зависит ваша карьера в Германии. Короче, свое будущее вы держите в собственных руках.

– Постараюсь быть полезным.

– Хочу надеяться… Сегодня я представлю вас нашему врачу. Это женщина. Недавно она получила письмо. В Берлине убита ее мать. В результате печальной вести – сильное нервное потрясение, у бедняжки отнялись ноги. Мой недосмотр: я проверяю все письма, это должен был задержать, но проглядел. Обследуйте ее. Попытайтесь помочь. Я пробовал, однако… Словом, я очень занят. Есть и другие обстоятельства… Короче, лечить ее будете вы.

– Вы тоже врач? – восклицает Карцов. – Мы с вами коллеги?

Абст иронически глядит на собеседника.

– Да, – говорит он, – как вы изволили выразиться, мы коллеги… Но не будем отвлекаться. Итак, начинайте лечить ее. Кроме того, вам придется обслуживать группу больных – тех, кого пользовала она, пока была здорова. А потом прибудет транспорт, и вы уедете вместе с ней. – Абст выдерживает паузу. – Я отправлю вас обоих одним рейсом.

Карцов не обманывается насчет уготованной ему участи. Зачисление «воином германского рейха», «присяга», которую он только что подписал, предстоящая отправка в Германию – все это ложь, выдумка Абста, рассчитанная на то, чтобы он, Карцов, работал лучше, с охотой. Но… Ришер? «Я отправлю вас одним рейсом». Неужели и ей определена смерть?

– Теперь перейдем к главному, – доносится до него голос Абста.

– Да, я слушаю вас…

– Называйте меня просто: шеф. Итак, перейдем к главному. Вы уже знаете, я медик. Хирург и психиатр. До последнего времени у меня была обширная практика: сейчас, в войну, нет недостатка в людях с той или иной степенью умственной дегенерации. Я трудился как одержимый и смог вернуть обществу многих своих пациентов. Но удача – увы! – приходила не всегда. Я потерпел жестокое поражение в работе над группой моряков, побывавших под сильной бомбежкой. Их было пятеро, доставленных ко мне безгласными и бесчувственными. Я перепробовал все средства, но тщетно. Они были безнадежны. Вскоре один из них умер. Еще через месяц скончался второй. Мне стало ясно: те, что еще живут, тоже обречены.

И тогда я решился на рискованный шаг. Лет шесть назад я вывез из Южной Америки сильный растительный яд. В верховьях Амазонки индейские знахари применяют его для лечения некоторых психических расстройств… Я ввожу препарат яда одному из трех оставшихся в живых и становлюсь свидетелем чуда: человек, который много недель лежал скрюченный и одеревенелый, вскоре после инъекции расслабляется, дышит ровно и глубоко. Вот он трет кулаками глаза, встает. Я усаживаю его за стол, и он с аппетитом ест. Он в сознании, но решительно ничего не помнит и едва может произнести несколько слов. Однако это успех, огромный успех! Воодушевленный, я работаю над другим больным. И тут кто-то прыгает мне на спину, хватает за горло, валит на пол. Задыхаясь, я вытаскиваю пистолет и… и лишаюсь своего пациента. Теперь, начиная эксперимент, я действую осмотрительнее. И все повторяется – психотики выходят из состояния комы, [44]44
  Кома – бессознательное состояние при сильном угнетении нервной системы (в результате травмы, опухоли мозга и т. д.).


[Закрыть]первое время ведут себя вполне пристойно, а потом пытаются броситься на меня. Но меры предосторожности приняты, и я спокойно наблюдаю за этими непостижимыми вспышками бешенства. Секундомер отсчитывает время. Через двадцать минут они вновь на полу, безучастные ко всему, неподвижные и беспомощные. Такова реакция организма на ослабление действия препарата – сперва неистовство, затем резкий переход в прежнее состояние, когда у больного утрачен всякий контакт с внешним миром… Через день я возобновляю эксперимент – больные не реагируют. Я упорно продолжаю попытки… Короче, период просветления сознания моих пациентов удалось довести до шести часов, затем – до восьми, до десяти! Но всякий раз дозу препарата приходилось увеличивать. А ведь это сильнейший яд… Словом, вскоре погибли и последние двое.

Однако я был настойчив. Я не отчаялся и стал работать с новой группой. Мне удалось добиться того, что состояние относительного психического просветления больных длится непрерывно несколько месяцев, пока регулярно и во все возрастающих дозах им вводится препарат и противоядие. Но стоит запоздать с раздачей препарата или неправильно рассчитать дозировку – и наступает катастрофа: перед вами звери, одержимые манией убийства… Эта группа больных находится здесь. Она была на попечении нашего врача. Теперь врач выбыл из строя. Так вот, его замените вы. Запомните: с момента, когда вы вступите в контакт с больными, жизнь ваша в большой опасности. Вы должны хорошо уяснить: малейшая небрежность в работе с ними, ошибка при определении данных, по которым назначается рацион специального препарата, опоздание или задержка с его применением – и вас разорвут в клочья. Вот почему я так подробно все объясняю. Повторяю: в каждом из этих людей дремлет зверь, готовый вцепиться вам в глотку… Вы поняли?

– Полагаю, да.

– Доктор Марта Ришер подробно проинструктирует вас. Слушайте ее внимательно, переспрашивайте десятки раз, но не упустите ни единой мелочи.

– Понял, шеф.

– Вам категорически запрещается вести с ней посторонние разговоры. Никаких сведений о себе. Вы – врач, прибыли из Германии, вот и все. Повторяю: только разговоры о деле. Ни слова о чем-либо ином. Ни единого слова! У вас есть вопросы?

– Мне кажется, все, что нужно, вы сказали.

– И вы не испытываете чувства страха?

– Мне страшно, шеф. Однако я говорю себе: справлялась же с ними женщина!

– Резонно. – Абст с любопытством глядит на Карцова. – А теперь последнее. Вы должны знать, зачем эта группа находится здесь, так далеко от блестящих берлинских клиник. Иначе вы не оставите попыток разобраться в непонятном. Такова человеческая природа, с этим ничего не поделаешь… Так вот, что вам известно о камикадзе и кайтэнс?

– Впервые слышу эти слова.

– У японцев камикадзе – летчик набитого взрывчаткой самолета. При взлете он оставляет шасси на аэродроме. Таким образом, возвращение невозможно. Пилот не может и выброситься в воздухе – у него нет парашюта. Остается одно: он отыскивает цель, пикирует. Взрыв!..

Карцев понимает, что Абст ждет его реакции. Он молчит.

– Кайтэнс, – продолжает Абст, – это человек, который делает то же самое, но под водой, сидя на управляемой торпеде. И здесь спасение исключено – водитель торпеды либо взрывается, либо гибнет в пучине… Как вам все это нравится?

– Ну что же, – осторожно говорит Карцов, – насколько я понимаю, эти люди добровольцы… Словом, красивая смерть, хотя от всего этого… м-м… попахивает средневековым варварством.

Абст согласно кивает.

– Самое настоящее варварство, – подтверждает он. – Да простят мне это слово наши уважаемые союзники. Представьте только: погибают здоровые люди, в расцвете сил, в полном сознании. Нет, мы не могли пойти по такому пути, хотя и у нас немало героев, готовых умереть во славу фюрера… Но ведь иное дело, если человек безнадежно болен, а ко всему еще и утратил разум! Несколько недель, быть может, месяц или два – и он погибнет. Он все равно умрет, ибо обречен. Вы понимаете меня?..