Текст книги "Над Арктикой и Антарктикой"

Автор книги: Александр Лебедев

Соавторы: Илья Мазурук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Штурман! Курс?

– Бери пока сто пять градусов

– Понято! Подворачиваю!

Довернул на указанный курс. Набираю шестьсот метров высоты.

Погода стояла на редкость хорошая. Обыкновенный перелет Под нами чистая вода губы Буор-Хая. В такую погоду интересно наблюдать, что есть на во– де и что есть под водой. Однажды, вот так наблюдая, я сам испугался да и напугал других членов экипажа.

Это было над Чукотским морем. Ведя ледовую разведку, мы летели курсом на север от мыса Уэлен Стояла такая же хорошая погода, как и сегодня, и я безразличным взглядом рассматривал проплывающую под нами водную поверхность.

Вдруг – я даже оторопел от неожиданности – вижу на глубине в чистой прозрачной воде два темных длинных тела Испуганным голосом громко говорю

– Подводные лодки!

– Где?! – взволнованно спросил сидящий позади меня Павел Макарович Банюшевич, старейшин штурман полярной авиации.

Быстро указываю пальцем на предметы, сделав крен, чтобы лучше было видно.

– Ну, деточка (его любимое обращение), напугал ты меня. Во-первых, подводные лодки в паре под водой не ходят, а во-вторых, это обыкновенные киты!

– Здорово!

Первый раз видел я китов не в кино, а в водах океана. Сделав круг над ними, налюбовавшись вволю, легли на прежний курс, предоставив океанским: исполинам следовать по своим делам.

Сейчас, когда мы летим над чистой: водац на летающей лодке, нисколько не волнуешьса за работу двигателей – если какая неисправность, то всегда можно сесть, ведь под тобой лодка! А вот в том полете, когда я увидел китов, было совсем другое дело. Летели мы, имея под собой воду, на сухопутном самолете Ли-2. И от сознания, что у твоего самолета колеса, а не редан, внутри рождается не совсем прият ное чувство, от одной только мысли о возможности вынужденной посадки пробегает холодок по коже.

Мои рассуждения и опасения не были лишены здравого смысла, так как в арсенале случаев неприятностей в полетах у летчиков полярной авиации были такие два (и надо же совпадение – у одного и того же летчика, Михаила Томилина!), когда сдали оба двигателя у сухопутного самолета над чистой во дои, а у гидросамолета – над земной поверхностью. В обоих случаях полет закончился, как в кино, благополучно – оба раза бортмеханики в последний момент успевали исправлять свои ошибки, которые могли стать для экипажа роковыми, и моторы начинали петь свою успокоительную песню. В таких случаях говорят: “Повезло…”

…Пересекли береговую черту, в губе Буор-Хая китов и подводных лодок не обнаружили. Под нами тундра. Россыпь многочисленных безыменных озер, змейки речушек без названий. На берегу одной из таких речушек хорошо видны два чума, вокруг которых бегают несколько собак. Из одного чума вышли сразу два человека – видно, услышали шум работающих моторов пролетающего самолета. Приветствуя, машут руками.

Вот и Усть-Янск. Погода хорошая. Небольшая рябь пробегает по акватории от легкого ветерка, создавая идеальные условия для посадки. Не все же штормы, бывает и хорошая погода…

После посадки зарулил в плот, закрепленный у обрывистого восточного берега Яны. Механики остались “ковыряться” на самолете, мы же, схватив свои походные чемоданчики, направились в порт. Поднимались по земляным ступенькам, опираясь на примитивные перила, роль которых выполняла неотесанная жердь, прибитая к двум столбикам. К столбу, расположенному наверху, вдобавок была прикреплена дощечка, надпись на которой гласила: “Гидроаэропорт Усть-Янск”. Рядом стоял, приветливо улыбаясь, сам начальник – Александр Алексеевич Седлецкий. Вместе с ним направились к домику, где находились все “службы”, вплоть до летной “гостиницы”, состоявшей из одной большой комнаты с десятью кроватями, по какими?! Матрацы их были набиты гагачьим пухом! В других аэропортах Арктики подобных не было, и каждый из нас предвкушал отдых.

Пока готовился ужин, всей “бригадой” пошли на берег катать бочки с бензином к краю обрыва для заправки самолета. Бочки лежали рядами в тундре, метрах в ста от берега. Пришлось попотеть: бочка с бензином весит около двухсот пятидесяти килограммов, а катить ее нужно по вязкой тундре, для полной же заправки потребовалось перекатить что-то около восемнадцати бочек. Хорошо, в самолете еще остаток был около одной трети полной емкости бензиновых баков. Вот это аппетит у нашего самолета! Но зато и летать можно почти сутки… На деревянных козлах был смонтирован небольшой альвсер, и сила мышц наших рук приводила его в действие, перекачивая бензин из бочек в баки самолета. При этом бензин процеживался через замшу. А так как бочки подвергались взбалтыванию во время перекатывания, то замша постоянно забивалась отставшей от них ржавчиной, следами воды и разным другим мусором, и процесс заправки шел очень медленно. Помучились и устали изрядно.

После хорошего ужина, которым нас угостил коллектив порта, уснули крепким сном праведников, “утонув” в знаменитых перинах…

Земля Бунге – песчаный участок суши, расположенный между островами Котельный и Фаддеевский в архипелаге Новосибирских островов. “При подъеме уровня моря частично заливается водой” – так коротко сказано о ней в энциклопедии… И заправка в Усть-Янске. Какая может быть связь? Да никакой! А вот все ж была…

Держим курс на устье реки Яны. Высота – шестьсот метров. Позади – гостеприимный Усть-Янск, впереди – семнадцать-восемнадцать часов ледовой разведки в высоких широтах Ледовитого океана и посадка в Тикси.

Степан Киселев связался по радио с дизель-электроходом “Индигирка”, который продолжал разгружаться. Снизились. Прошли низко над мачтами, покачиванием с крыла на крыло приветствовали моряков. Взяли курс на остров Большой Ляховский. Под нами чистая вода моря Лаптевых. Моторы работают ровно, успокаивающе. Каждый из нас занимается своим делом, настраиваясь на многочасовой полет. Илья Павлович Романов, в то время молодой гидролог, ушел в блистерный отсек, откуда хороший обзор для наблюдения за льдами, которых, правда, сейчас еще нет, но и чистая вода должна фиксироваться в его рабочей тетради. Кудряшов возился у электроплиты, видно, решил приготовить “дежурный” чай для желающих, а они всегда найдутся. Шмандин сидел в своей “голубятне”, контролируя работу моторов, – была его вахта. Степан стучит – собирает погоду у береговых и островных метеорологических станций. Шумский пишет, чертит, что-то подтирает резинкой на своих картах, у него, как всегда, свободного времени почти нет. Мальков внимательно рассматривает на руках ногти, иногда подправляя их лезвием перочинного ножика. Автопилот что-то немного барахлит, веду самолет вручную. Договорились с Володей нести вахту по одному часу. Обстановка вне и внутри самолета спокойная, не предвещающая ничего плохого, но мы всегда начеку…

Идем визуально, то есть при видимости земли (в данном случае воды), ниже нас облаков и тумана нет. Облачность высокая, обледенения не ожидается, внутри самолета тепло, поэтому на показания термометра наружного воздуха никто из нас внимания не обращал…

Справа по курсу и немного впереди на горизонте показалась полукилометровая возвышенность мыса Святой Нос, являющегося как бы юго-западной частью “ворот” пролива Дмитрия Лаптева. А вот впереди, немного левее, показалась и их северная часть, похожая на голову гуся, – полуостров Кигилях, на южной стороне которого расположена зимовка того же названия – попутная цель нашего задания. Нас в Тикси перед отлетом нагрузили газетами и письмами, которые мы успешно сбросили вышедшим встречать зимовщикам. Сделав традиционный приветственный круг над станцией, взяли курс на остров Новая Сибирь. Через пять минут после сброса почты Киселев вручил нам радиограмму, в которой зимовщики Кигиляха благодарили за почту и приглашали погостить.

– Степан! Поблагодари за приглашение и скажи, что при случае постараемся.

– Будет сделано, командир!

Мы продолжали следовать своим курсом…

Вдруг я почувствовал запах дыма, посмотрел в сторону Малькова, встретились взглядами. Показываю пальцем на свой нос, но жест запоздалый, так как струйка дыма уже потянулась к нам в пилотскую кабину. Мальков быстрым жестом показал, чтобы я продолжал вести самолет, сам же соскочил с сиденья и скрылся в бытовом отсеке, откуда к нам проникал дым. Появление в самолете не только дыма, а даже его запаха – явление чрезвычайное, предвестник пожара… От Кигиляха прошли более ста шестидесяти километров: до бухты Темпа, что на острове Котельном, – около двухсот километров. Но зато близко Земля Бунге – где-то около тридцати километров. В случае вынужденной посадки земля все-таки… Прикидываю себе в уме…

Появление рассерженного Володи прервало мои умственные рассуждения. На мой вопрошающий взгляд он продолжает начатый с кем-то разговор, но уже обращаясь ко мне

~ Кудрящов не может потерпеть, хотя бы предупредил!

– А что он? – не вытерпел я.

– Что, что! Без курева не может, – продолжал Мальков, садясь на свое мести.

Пронесло. Отделались испугом. Я успокоился. Отдаленно слышу, что Степан продолжает еще прорабатывать Кудряшова

Передал вахту Володе Появилось время искать “подводные, лодки” Спустился с пилотского сиденья, пошел размяться во владения штурмана Андрея Шумского.

– Андрей! А все ж, где эта таинственная Земля Бунге, которая могла нас выручить в тяжелую минуту?

– А вот смотри, – кивает Андрей головой на проплывающую панораму в его иллюминаторе.

– О-о-о, какая большая!

– Да нет! Не туда ты смотришь, – смеясь поправляет Шумский, – это остров Фадеевский, смотри немного назад.

Смотрю и. кроме воды и маленького кусочка зем ли, ничего не вижу

– Вот это и есть земля? – показываю на кусочек.

– Точно.

– Зе-мля-я, тоже мне, – пренебрежительно протянул я

– Ничего, следующий раз будем пролетать – увидищь землю, – продолжая улыбаться, проговорил Шумский.

– Ну что ж, посмотрим, – недоверчиво согласился я.

Прошел в бытовой отсек. Все тихо, мирно Кудря-шов отдыхает на койке, повернувшись к борту, – наверно, обиделся после “проработки”, но скорее всего устал после утомительной заправки в Усть-Янске, ему больше всех досталось. Пусть отдыхает. Заглянул в блистерный отсек к Романову – тот сидит созерцает природу с неподвижным карандашом и руке Илья развел руками: мол, писать нечего, кругом чистая вода, льда нет Вернулся на свое место.

Пролив ме.жду островами Фаддеевский и Новая Сибирь тоже был чист ото льда Справа приближался мыс Высокий – северная оконечность острова Новая Сибирь, от которого маршрут был проложен на остров Беннетта.

С этим курсом летим уже двадцать минут. Давно скрылись берега островов, но впереди по курсу что-то забелело, долгожданная ледовая кромка. Но что это?..

Опять запах… но без дыма. Еще хуже. пахнет бензином, причем все сильнее и сильнее…

– Вот это денек! – мог только проговорить Володя, соскакивая с сиденья и жестом показывая,чтобы я продолжал вести самолет.

– Штурман! Курс на “обетованную землю”, пока курс двести пятьдесят пять градусов, – громко проговорил Андрей, просунув свою голову в проход и так же быстро исчезнув, как и показался

Мне осталось только разворачиваться круто влево и брать указанный мне курс. Хуже всего быть в неведении, но мое дело пока – выполнять, что сказано Появляется Мальков. Садясь на свое место, взволнованно произносит:

– Этого еще не хватало! У Шмандина вдоль по борту его кабины течет ручьем бензин. Устраняют Ищут! По предположению Шмандина лопнул соединительный шланг от крайних бензобаков, где-то попала водичка Смотри: температура на “улице” минус десять! Это наша заправочка с бочек дает себя знать! Учти на будущее…

– А-н-дре-й! – не может успокоиться Мальков.

– Слушаю, Васильевич, – отвечает Шумский, по являясь в проходе.

– Куда путь держим?

– В самые населенные места, повернули в бухту Темпа.

– Д-молодец, д-правильно.

Мальков, когда волнуется, начинает в своей речи вставлять букву “д” почти перед каждым словом Вспоминается курьезный случай, происшедший с ним Эта приставка “д” чуть не лишила его зарплаты А было так. В кассе летного отряда начала работать новая кассирша, которая нас в лицо еще не знала и при выдаче денег спрашивала у каждого фамилию Дошла очередь и до Малькова

– Фамилия?

Не ожидая этого вопроса, Мальков растерялся и и выпалил – Д-Мальков. Минута молчания.

– Вашей фамилии в ведомости нет, товарищ Дмальков.

Володя начинает волноваться больше и громко повторяет:

– Я не Дмальков, а Д-Мальков. Та еще раз просматривает списки…

– Братцы! – уже обращается Володя к очереди. – Д-как же так, д-я один из старых летчиков, д-меня никто нс увольнял. А д-она говорит, нет!

Очередь начинает смеяться, зная, что это недоразумение. Но ему-то нс до смеха. Выручил Сыроква-1на Николаи Лукьянович, один из старейших полярных летчиков, остряк отряда. Подойдя к окошку, поясняет кассирше под смех товарищей.

– Девушка, простите его, это его французский дворянский титул подводит. Мальков любит к своей фамилии добавлять приставку “д”, его настоящую фамилию смотрите па букву “М”, то есть Мальков, и все станет на свои места.

– Так бы сразу и сказали, – подавая ведомость Володе для росписи, произнесла кассирша – Л вас благодарю за помощь, товарищ, как вас величать?

– Сырокваша! – поспешил назвать себя Лукьяныч

– Продолжаете шутить, товарищ Простокваша

– Да нет. это у меня на самом деле такая фамилия, – под смех очереди оправдывался Лукьяныч.

Но сейчас нам не до шуток. Бензин не перестает течь по борту кабины Шмандина откуда-то сверху. Тот уже вскрыл все, что было можно, но до лопнувшего шланга не добрался.

– Необходимо слить бензин из крайних баков аварийно, другого выхода нет1 – передает предложение Шманднна Кудряшов.

– Согласен! Передай Ивану, что без моего разрешения краны не открывать!

– Понял. Передам!

– Андрей!

– Слушаю. – Будем сливать бензин желательно над землей или где-то рядом! Понял? Где мы? – торопливо спросил Мальков.

– Подходим к Бунге.

– Опять Бунге. Далась она вам. Ну ладно, через сколько она будет?

– Минутку, – Андрей считает. – Через десять минут.

Кругом вода. Никаких берегов, никаких островов. А десять минут? За это время! Самолет летит, а время “стоит”…

Бензин льется, Иван выжимает тряпки в ведро. ведро выливается в блистер. И это все, что можно сделать…

“Д-а-а! Вот ситуация”, – думаю про себя. Концентрация бензиновых паров увеличивается, дышать становится труднее, полуоткрытая форточка мало помогает притоку свежего воздуха, начинает болеть голова …

– Подходим к Бунге. – сказал долгожданное слово штурман.

Но никакой земли я не увидел. Правда, впереди темнела узкая полоска коричневой отмели. Как позже показал мне на карте. Андрей, это был мыс Бережных – северная оконечность острова Фаддеевский. От этого мыса до бухты Темпа нам оставалось лететь около ста тридцати километров А через семьдеся1 километров должен появиться берег острова Котельный. Так что теперь в любом случае, даже если нам придется слить топливо из одного из главных баков (кроме крайних), бензина до Темпа и Тикси хватит с избытком… а пока под нами водная гладь коричневатого оттенка…

– Ваня! Включай слив крайних! – скомандовал Мальков бортмеханику.

– Включаю.

– В блистерах! Кто там?!

– Я! Кудряшов!

– Пошло топливо?

– Пока нет

– Щмандин! Д-передсрни краны еще раз! Давно не включали, видно, клапаны заржавели или и туда ледок попал! Везет.. – взволнованно рассуждал Мальков.

– Пошло! Пошло-о! – радостно не проговорил, а прокричал Кудряшов. – С обеих сторон идет!

Когда видишь две большие струи, то создается впечатление, будто выливаются все запасы Томительные минуты ожидания .

– Слив прекратился! Немного идет с правого крыла, – докладывает Кудряшов.

Продолжаю держать курс на бухту Темпа В ожидании “приговора” механиков мы с Володей терпеливо молчали и не “дергали” и.

– Пойду к ним посмотрю, что там, – не выдержал Володя. – Продолжай пока с этим курсом

Я кивнул, но тревога еще оставалась Правильно ли определил Шмандин дефект, из каких баков была течь? Не придется ли сливать и иэ одного из основных баков? Тогда, что тогда? Опять мучительно потекли минуты ожидания

– Саша, ура! Течь прекратилась, – радостно сообщил Мальков – Молодец Шманднн’ Определил точно, и решение слить было правильным Что ж, потеряли немногим более двух тысяч литров, но зато устранили течь бензина, пресекли возможность возникновения пожара . Андрей’ Топлива еще осталось, давайте-ка продумайте с гидрологом сокращенный маршрут, часиков на десять, и новый курс.

– Будет сделано’

Настроение поднялось, на наших лицах появились улыбки Кудряшов добирал по углам, на дне лодки последние капли бензина Шмандин задраивал вскрытую обшивку в своей “голубятне” Дышать стало легче, но форточку пока не закрыл. Продували внутренности самолета по системе “форточка – открытые блистеры” Выполнив сокращенный маршрут, получив ценные данные ледовой обстановки, на обратном пути вышли на мыс Анисий острова Котельного, а от него до Тикси рукой подать.

Так над Землей Бунге нам удалось справиться с экстремальной ситуацией, довольно быстро устранить неисправность. А землю как землю я в этот раз так и не увидел

УРОКИ пОЛЯРНОЙ АКАДЕМИИ

Уже пять лет я летал командиром корабля, знал все арктическое побережье от Архангельска до Уэлена Опыт полярный накопился, конечно. Но в высокоширотной экспедиции только вторым пилотом Да иначе и быть не могло высокоширотные экспедиции – подлинная Полярная академия.

Командиром Ли-2, на который меня назначили, был опытнейший летчик, один из первопроходцев Арктики, Виталий Иванович Масленников, Герой Советского Союза. На Чукотку, в бухту Провидения, он приплыл на корабле вместе со своим самолетом осенью 1934 года. Аэродромов, в современном значении слова, Арктика тогда не знала. Были только места для посадки около того или иного поселка А запасным “аэродромом” считалась любая пригодная площадка по маршруту, “гостиницей” – снежная яма, укрытая чехлом от мотора. Приходилось Виталию Ивановичу сидеть на вынужденной около Анадыря, пережидая четырнадцать суток пургу. Приходилось в плотном тумане садиться на остров Жохова, спасая больного зимовщика. А когда в 1948 году сломало на Северном полюсе дрейфующий “аэродром”, пришлось взлететь с крохотного обломка ледяного поля, огороженного грядами торосов. Предельный риск! В тот раз необходимо было максимально облегчить машину, и Виталий Иванович оставил на полюсе даже свой мольберт, с которым он, выпускник Суриковского училища, никогда не расставался в Арктике…

В общем мне и на этот раз повезло с наставником …Из Москвы вылетали 30 марта. Чувствовалась уже весна, но Химкинское водохранилище, с которого мы стартовали, было еще покрыто льдом. После взлета – левый разворот, и под нами шпиль с золотой звездой Химкинского речного вокзала. “Порт пяти морей”, как любили тогда говорить. Но у нас впереди другие, скованные льдом моря. < Стараясь перекричать шум двигателей, работающих на взлетной мощности, оборачиваюсь к штурману

– Курс?

– Пять градусов, пора знать! – недовольно отвечает Борис Иванович Иванов.

Я уже успел понять, что в экипаже Масленникова все давно “притерлись” друг к другу. Шутки, подначки, розыгрыши. Лишнего формализма здесь не любят. В экипаже собрались опытные, знающие свое дело полярные асы.

Борис Иванович – штурман первого класса. Высокий, редки улыбающийся, с глазами, прикрытыми мохнатыми бровями. Звали его в экипаже Мрачный Билль. “Мрачный”, понятно, за серьезность, ну а “Билль” – это что-то английское. Он с этим языком был в ладах, что для штурмана куда как не лишне.

Пока будем лететь до мыса Шмидта, у штурмана дела не особо напряженные Магнитные компасы работают устойчиво, все аэропорты по трассе оборудованы радионавшационными точками. Дело простое, следи только за радиокомпасом: Амдерма на стрелке, Диксон на стрелке… И так далее. После острова Врангеля придется Борису Ивановичу поработать по-настоящему, показать искусство штурмана. Основными навигационными приборами при полете над Ледовитым океаном станут гирополукомпас и солнечный компас, пока зачехленный в астролюке над столиком штурмана. А еще секстан и астрономический ежегодник – книга не меньше “Воины и мира” по объему…

До Крестов Колымских добрались без каких-либо приключений к исходу вторых суток. Здесь “переобулись” – сняли колеса и встали па лыжи. Тридцатого марта благополучно прибыли на мыс Шмидта, приледнившись на замерзшую лагуну.

Аэродром мыса Шмидта был основной базой для прыжка на океанский лед. В районе семьдесят седьмой параллели мы должны были организовать дрейфующую станцию СП-4.

Наш самолет почти предельно загружен еще в Москве, лыжи, спальные мешки, банки с НЗ (неприкосновенным запасом) и, конечно, палатка Шапошникова (КАПШ) – круглая палатка типа юрты, разработанная специально для полярников. Но на мысе Шмидта мы дополнительно погрузили глубоководную лебедку, продукты, баллоны с пропаном для отопления помещений и приготовления пищи. Кроме -юго, Виталий Иванович приказал получить листы фанеры и оленьи шкуры для утепления пола в палатке. Да и разных необходимых мелочей набралось порядочно.

Подсчитав взлетный вес, я обнаружил, что он намного превышает норму. Доложил об этом Виталию Ивановичу (честно говоря, хотел показать, какой я бдительный, как точно все учитываю).

Виталии Иванович посмотрел на меня с иронией;

– А ты не считай!

– Как не считать? – не понял я.

– А вот так! Во-первых, это тебе не рейсовый полет. Во-вторых, все, что взято, жизненно необходимо на льду. В-третьих, длина лагуны не ограничена для взлета, а для посадки на лыжах у нас всегда лед под нами. Ну и в-четвертых, мы можем выкинуть все экспедиционное оборудование, если это потребуется, если один из моторов откажет… Понял теперь?

– Понял, – смущенно ответил я, чувствуя, что неудержимо краснею. – Учту на будущее.

– Так-то оно лучше, верю, – улыбнулся командир. – Закругляй с подготовкой, завтра на Врангель…

Казнил я себя тогда: ведь и сам мог подумать, нечего выслуживаться. Решил больше присматриваться, прислушиваться и наматывать на ус – в общем, стараться не быть больше объектом поучений На мысе Шмидта в наш экипаж подключились флагштурман полярной авиации Валентин Иванович Аккуратов и Герой Советского Союза Михаил Васильевич Водопьянов. Сесть за штурвал самолета Водопьянову не разрешали врачи, он исполнял обязанности консультанта начальника экспедиции. Оба они – и Аккуратов, и Водопьянов были в 1937 году участниками высадки на полюс первой в истории дрейфующей станции, а Михаил Васильевич еще до этого – участником челюскинской эпопеи. В общем, собрались профессора Арктической академии, а я – их единственный слушатель. Не хотелось мне, да и права не имел, быть у них плохим учеником…

Утро 2 апреля выдалось ясным, морозным, тихим. Зашли на вышку к диспетчеру, Масленников позвонил на “полярку” (полярную станцию), расположенную в трех километрах от аэропорта. Прогноз дежурного синоптика вполне удовлетворительный, летим

Хотя взлетно-посадочная полоса не указана, даже на перегруженном самолете оторвались быстро, не пробежав и пятисот метров. Давление выше нормы – семьсот семьдесят миллиметров, да и температура низкая – ниже двадцати градусов. Все это облегчило взлет перегруженному самолету

До Врангеля каких-то двести километров, от силы полтора часа. Но уже через полчаса появляется облачность, нижняя кромка ее постепенно опускается все ниже, и к острову мы подходим на высоте ею метров. Когда салимся высота облачности уже не превышает пятидесяти – семидесяти метров, видимость ухудшается.

– Спешить не будем, ночуем, – сказал свое слово Водопьянов. – Мы с Аккуратовым в тридцать седьмом юду ждали на Рудольфе больше месяца погоду, но зато наверняка.

– Конечно, Михаил Васильевич, – подтвердил Масленников. – Утро вечера мудренее, проснемся – посмотрим…

Проснулись от громкой команды “подъем!”. Механиков, как всегда, уже нет, их разбудили раньше, уже часа полтора, как они греют моторы. От вчерашнего тумана не осталось и следа, до самого горизонта ни облачка.

Взлет, курс на север. Высота шестьсот метров – оптимальная высота, с нее хорошо просматривается лед.

Включив автопилот, я слежу за курсом по гирополукомпасу и любуюсь пейзажем острова, десятибалльными всторошенными льдами Северного Ледовитого океана. Водопьянов, сидя за Виталием Ивановичем, о чем-то говорит с ним, поглядывая в окна. Прислушиваюсь к их разговору, их оценке ледовой обстановки.

Наша задача – подыскать льдину для высадки дрейфующей станции СП-4, причем как раз в том районе, где четыре года назад начинала свой дрейф станция СП-2. Полярники во главе с Михаилом Михайловичем Сомовым прожили на ней больше года, “проплыв” к северу около семисот километров…

– Вижу хорошую льдину, да и район почти расчетный, – прервал мои раздумья Масленников.

– Вы правы, – согласился штурман, – сейчас уточним. Николай, пока летчики будут прицеливаться, возьми-ка пеленг Шмидта – обратился он к радисту.

Сомнерова линия, полученная определением по солнцу, и пеленг легли на карте хорошо, место расчетное.

Виталий Иванович взял управление и с левым разворотом зашел на выбранную льдину, чтобы измерить длину ровного участка. Среди торосов льдина выделялась своей причудливой формой, почти точно повторяющей очертания Каспийского моря.

– Двадцать секунд, при нашей скорости – одна тысяча сто метров, – доложил штурман. – Здесь и Титлову на его Ил-12 места хватит.

– Отлично, теперь посмотрим толщину, – объявил командир.

Я подозрительно посмотрел на него, на Водопьянова, на Аккуратова. Не шутят ли они? Разве можно определить толщину льдины с воздуха?

Вопросы свои я отложил на потом, а пока продолжал внимательно следить за методикой определения пригодности “аэропорта”.

– Да, льдинка не меньше метра, – произнес Водопьянов.

– Если не толще, – уточнил Виталий Иванович.

– А вон в том загибе, в районе города Гурьева, будет хорошая стоянка, – добавил Аккуратов. Ему, как видно, по душе пришлось сравнение льдины с Каспийским морем. В юношеские годы, по его рассказам, он переплыл Каспийское море на байдарке.

Под ярким солнцем хорошо просматривались по теням неровности на поверхности льдины. Разглядеть их в пасмурную погоду было бы невозможно. Мне стала понятной рекомендация воздержаться от выбора площадки в отсутствие солнца.

– Крючкову приготовить дымовую шашку, – командует тем временем Виталий Иванович.

Второй бортмеханик Иван Крючков, привязавшись страховочным фалом, открывает дверь, становится на колени и ждет команду. Виталий Иванович заходит как можно ниже.

– Приготовиться! Крючков зажигает шашку.

– Бросай!

Дымовая шашка упала хорошо, метрах в ста от Начала ровного участка. Дым стелется под углом сорок пять градусов к выбранному направлению посадки.

– Отлично! – резюмировал Виталий Иванович. – Да и ветер несильный – метров пять-шесть в секунду, не больше.

– Точно! – подтвердил Водопьянов. – Метров пять.

Аккуратов в знак согласия кивнул.

– Ну, что, садимся?! – скорее утвердительно, чем вопросительно, проговорил Масленников. И, не получив возражений, скомандовал:

– Экипаж! Следующий заход с посадкой! выслушав доклады о готовности, командир отдал последнее распоряжение:

– Крючкову смотреть за цветом следа после ка-сания лыж. Если будет темный, маши рукой, будем взлетать не останавливаясь. Ты, Борис Иванович, следи за сигналами Крючкова. Поняли все?

– Ясно, поняли…

– Выпустить шасси!

Первый бортмеханик Глеб Косухин выпускает шасси и докладывает командиру. Вышли на прямую, дымовая шашка продолжает дымить, помогая определить место касания.

– Выпустить закрылки полностью!

– Выпускаю.

Для меня это первая посадка на дрейфующие льды. В голове невольно мелькают сомнения: если ошиблись в толщине – провалимся, ошиблись в длине – врежемся в торосы. Но за штурвалом Масленников, садимся. Скорость минимальная, Виталий Иванович убирает газ. Метрах в двадцати за последней грядой торосов машина мягко касается ровной, как бильярдный стол, поверхности льдины. Сигнала на немедленный взлет не поступило, лыжный след оставался белым.

Виталий Иванович дорулил до конца ровного участка и завернул в замеченный с воздуха “карман”. Еще раз окинул взглядом весь след от лыж и остался, как видно, доволен:

– Выключай моторы, Глеб. Сидим! А ты, Саша, бери теперь бур и сверли с Крючковым дырку во льду. Проверим наши расчеты, узнаем толщину “аэропорта”.

Я быстро накинул полушубок и вслед за Иваном выскочил из самолета. Мне и самому не терпелось узнать толщину льдины. Снежный покров оказался небольшим – около пятнадцати сантиметров.

Для самолета Ли-2 на лыжном шасси минимально безопасной считается толщина льда тридцать пять-сорок сантиметров. Вначале мы торопились, но, пройдя эту отметку, стали сверлить более спокойно. Пятьдесят сантиметров, семьдесят, метр… Стало уже тепло, пришлось распахнуться. Бур провалился на отметке “один метр двадцать сантиметров”.

– При такой толщине можно жить спокойно. – резюмировал командир. – И для титловского Ил-12 тоже отлично

Штурман тем временем, лежа на животе, определял секстаном высоту солнца для уточнения координат посадки. Бортмеханикам Виталий Иванович дал команду ставить палатку и заниматься самолетом.

– А мы, Саша, пойдем посмотрим нашу взлетно-посадочную полосу, обозначим ее. Бери бур, флажки, маленькие полотнища. Аккуратов нам поможет Проверим толщину льда по всей длине полосы – в начале, середине и конце.

Валентин Иванович прихватил с собой и винтовку на всякий случай:

– Тюлени и моржи не страшны – убежим. А вот медведи ходят, и быстро ходят. Это вам не в зоопарке за забором…

Беседуя, мы неторопливо прошли по лыжному следу. Принимая шаг за семьдесят сантиметров, насчитали от тороса до тороса тысячу двести метров. Границы взлетно-посадочной полосы обозначили черными флажками, ширина ее получилась в среднем около тридцати метров. Промеры толщины показали с обоих концов полосы по сто двадцать сантиметров, а в середине – девяносто сантиметров.

– Теперь для приема Титлова настоящий аэропорт готов, – заключил Аккуратов. – Можно сказать, добро пожаловать! Не то что нам…

– У нас, “лыжников”, такая служба, – возразил Виталий Иванович. – Найти, сесть, проверить, подготовить… Каждому свое…

На обратном пути к самолету я закидал командира вопросами:

– Виталии Иванович! В Москве мне было все ясно, а теперь непонятно. Как определить толщину, ровность льдины? При чем тут цвет лыжни? Почему надо заруливать в “карман”?

– Стоп, стоп, стоп. Не все сразу, давай по порядку, – притормозил меня командир. – Отвечаю на первый вопрос. Выбирая льдину, учитывай, прежде всего район океана. Старый паковый лед имеет постоянную толщину, не менее трех-четырех метров. Но мы садимся на замерзшие разводья среди пака, здесь толщина льда непостоянна – от двадцати сантиметров до двух метров, она зависит от времени начала замерзания.