Текст книги "Над Арктикой и Антарктикой"

Автор книги: Александр Лебедев

Соавторы: Илья Мазурук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Несмотря на усталость (без малого – двадцать часов в воздухе!), я не смог сразу уснуть. Голова продолжала работать – как лучше построить маршрут поле-ча? Через озеро Ессей и с уклонением к Вилюю мы покрыли две тысячи шестьсот километров. Если идешь напрямую – ведь теперь есть пеленгатор, будет две тысячи пятьдесят Тогда можно обойтись без дозаправки, топлива должно хватить. Возьмем с собой еще одну бочку – это литров триста—на всякий случай. Не понадобится – оставим геологам Главное, чтобы пеленгатор работал… пеленгатор…

Разбудил нас басовитый голос Турусова.

– Кончай ночевать, спасатели! Хорошего понемножку. Завтрак готов, жду вас в столовой.

Бортмеханик Володя Белявский со своим помощником, вторым бортмехаником Лешей Фалалеевым, уже ушли на аэродром. Такова на Севере судьба бортмехаников: за час или два до вылета, в зависимости от мороза, начинать греть моторы. После завтрака я коротко доложил свои соображения.

– …Пойдем напрямую, без дозаправки, не заходя на Ессей. Это короче, да и возможные уклонения, должно уменьшить…

– Да! А где же пеленгаторщик?—вставил штурман.—Вы обещали его пригласить, Иван Семенович! Турусов нетерпеливо развернулся влево, вправо:

– Где ты спряталась? Сидишь и молчишь! Позади начальника аэропорта тихо и незаметно сидела на стульчике молодая девушка с восточным разрезом глаз. Мы считали, что она одна из помощниц Ивана Семеновича по столовой.

– Молчу? Молчу потому, что никто не спрашивает! – с какой-то обидой и задором неожиданно проговорила она.

– Давай, давай, садись к столу. Чтобы видели, какие у нас кадры, – сердито пробасил Турусов.

Мы предполагали увидеть опытного, убеленного сединой полярного “радиоволка”, а тут.. “Да еще и с гонором девушка”. – мелькнула в голове мысль.

– Активистка, комсомолка, ударник труда, – представил начальник аэропорта.

– Ладно расхваливать, Иван Семенович, – как-то смиренно проговорил “радиоволк”. – Зачем мне к столу садиться, я и здесь слушаю.

– Так вот, – продолжал я, – раз нас внимательно слушают, то ты, Валентин, и ты, Николай, договоритесь с… Прошу прощения, как вас величапь по имении?

– Нелли Адриановна, – с достоинством представилась девушка.

– Так вот, договоритесь с Нелли Адриановной, когда, в какое время будете выходил” на связь – через полчаса или минут через пятнадцать чтобы зря не заставлять следить за нами беспрерывно.

– Вы делайте свое дело, за меня не беспокоитесь, – вставила девушка – Договариваться нечего вызывайте в любое время, я буду следить постоянно

– Вот это ответ! По комсомольски! – пошутил я. – Тогда все ясно? Вопросов нет? Как говорится, цепи ясны, задачи поставлены – за работу, товарищи!

По дороге в метеобюро у меня в голове все время вертелся ответ Неллн Адриановны. “Вы делайте свое дело, за меня не беспокоитесь”. Это звучало как упрек за вчерашний полет Оправдания, конечно, можно найти, и погода плохая, и местность безориентирная, и магнитное склонение непостоянное… А важно-то одно: промахнулись мы вчера. Зря слетали, не выполнили задания.

На этот раз погода нас баловала. Ясно, небо усыпано яркими звездами. Летим на высоте тысяча мет ров, моторы работают ровно.

В кабине тепло и светло, но привычных разговоров и подшучиваний не слышно. Все молча делают свое дело. Наверное, как и я, каждый соображал про себя, что второй раз ошибиться нельзя, что сегодня каждому нужно выполнить свое дело как можно лучше Женя, например, чаще, пожалуй, чем нужно, протягивает руку к управлению автопилотом – старается точнее выдерживать заданный курс

– Женя! Влево десять!—скомандовал штурман.

– Чего так много?—поинтересовался я.

– Опять понесло вправо. Видно, вчерашний ветерок начался, который и утащил нас к Вилюю…

– По пеленгу определил?

– По пеленгу.

– А может, наш радиоволк на пеленгаторе шалит?

– Я тоже посомневался, но проверил по радиокомпасу. Он пока берет и то же уклонение показывает.

Мы выбрали курс на пять градусов больше, чем нужно, чтобы выйти южнее километров на пятьдесят. Если идти прямо на расчетную точку, можно попасть к истокам Мархи – ее долина будет почти параллельна нашему курсу. Да к тому же северо-восточнее течет река Хання – и тоже параллельно курсу. Можно ошибиться. А, взяв на пять градусов правее, мы должны выйти на участок, где Марха почти перпендикулярна курсу. Вероятность проскочить ее будет минимальной.

Я встал со своего пилотского места, прошел в отсек радиста.

– Николай, ну как там?

– Сейчас работаю с Дудинкой, погода хорошая. за нами следят. В Хатанге и Волочанке тоже хорошо, а вот в Косистом слегка метет, пурга…

– А как там наша Нелли Адриановна, следит за нами?

– Что вы, Арсентьич! Не успею стукнуть, как уже Пеленг выдает, И спрашивает: “Что нужно?..” С другими, бывает, когда надо – не дозовешься, когда не надо – сами зовут… Пока порядок, Арсентьич, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. А то вот уже треск появил^ ся – в снегопад, наверное, попали…

Я вернулся на свое сиденье и сразу включил фары. В свете луча рой летящих навстречу снежинок. Выключил, взгляд на землю – темнеет тайга. Это хорошо: облачность выше.

Забрезжил уже рассвет, начали попадаться притоки Мархи, перпендикулярные к нашему курсу. Появилась связь с геологами; сообщают, что погода хоро-шая, но идет снежок. Ветра нет. Геологи уже пошли на речку зажигать костры…

– Командир! Вроде все ясно. Мы идем южнее Мархи, по пеленгу – немного левее. И теперь с геологами уже связь есть – давай подвернем немного к северу и выйдем на Марху.

– Нет, Валентин, не будем нарушать собственный план Найдем по пеленгу, только пусть Николаи внимательно следит за слышимостью геологов. Как начнет ухудшаться, тогда сама Мар-ха должна подойти к нам Повернем влево и по реке пойдем к геологам как но рельсам А то можем опять попасть на кикую-нибудь другую “Марху”.

– Вообще-то правильно, нечего смыкать. – согласился Валентин. Словечко у него такое было, не знааю уж, откуда только он его взял “смыкать” – менять решение.

Судя по расчетам, мы двадцать минут назад прошли приток Мархи – Мархару. Если нее правильно, то через десять – двенадцать минут должен быть второй приток – Моркока. А тогда еще полчаса, и мы на Марха. Уже рассвело, но солнца не видно—слой облачности все же толстый Видимость в пределах пяти километров за счет снегопада Правда, не очень сильного .

– Марха! – громко говорит Женя. подавшись вперед, к ветровому стеклу

– Считай, Марха номер один.—подначивает Валентин. – Тебе и вчера Вилюй Мархой покачался Лучше следи за временем.

Женя явно обиделся

– У тебя карты в руках, вот и следи сам. – Обменявшись “любезностями”, штурман и второй пилот замолчали. Полная тишина Все нетерпеливо ждут, когда откроется настоящая Марха. Через пятнадцать минут после прохода Моркоки, которую Женя принял за Марху, Николай доложил, что слышимость геологов ухудшается.

– Братцы, вот теперь всем смотреть внимательно – впереди должна быть Марха. Кто увидит первым – рубль в счет жалованья, – пошутил я, стремясь разрядить напряжение, возникшее после обмена “любезностями”.

– Спасибо за доброту, обрадовал, будем стараться! – шуткой на шутку ответил бортмеханик.

Все приникли к окнам. Женя остался верен себе – через десять минут раздался его торжествующий голос:

– Марха! Вон – слева! Как, Валентин, правильно я говорю?

– Теперь точно, Марха! – подтвердил штурман.

– То-то! Командир, мне обещанный рубль! Сомнений не было – перед нами желанная Марха Разворот влево почти на сто тридцать градусов, и мы пошли вдоль Мархи, лентой извивающейся среди тайги.

– Теперь, товарищи, ищите дым костров. Только рубль не обещаю, а то с вами ризоришься..

– Должны увидеть минут через десять—пятнадцать, – уточнил штурман

– Слышимость геологов улучшается, – радостно доложил Николай,

– Женя, снижайся до пятисот метров

– Слушаюсь, командир! четко, по-военному и теперь уже безо всякой обиды в голосе ответил второй.

– Вижу дым! – на этот раз отличился бортмеханик.

– Где? Где?

За небольшим поворотом открылся прямой участок реки. Два вертикальных столба дыма поднимались вверх, обозначая “ворота” посадочной площадки и свидетельствуя о том, что ветра нет.

– Командир, они нас видят! возбужденно доложил Николай

– Отлично, Коля. Передай, что идем на посадку в Хатангу – или с кем ты там работаешь, попроси, чтобы следили до самого вылета.

Я взял управление в свои руки, начал снижение. Хорошо просматривалась полоса, обозначенная темнеющими кучками елочек. Пролетев немного входные костры, полностью добрал штурвал на себя, но… Приземления я не почувствовал – самолет, казалось, продолжал лететь. “Высоко выровнял? – мелькнуло в голове. – Нет, не может быть”.

– Командир, – встревоженный голос Жени, – с моей стороны нет лыжи!

Бросаю взгляд влево – с моей стороны лыжи тоже не видно. Только стойка шасси вспарывает снег.

Прошли долгие секунды, прежде чем мы почувствовали энергичное торможение Самолет остановился. Неуклюже выбрасывая ноги, к нам торопились люди

– Ладно, выключай, Володя, с лыжами разберемся…

Из выходной двери опустили лестницу, которая вертикально повисла на верхних крючках Я прыгнул с последней ступеньки и оказался по пояс в снегу. Он был даже не рыхлым, а пушистым – иного слова не подберешь. Так вот куда “пропали” наши лыжи! Мы не почувствовали приземления потому что сели в полном смысле слова в снежный пух.

Геологи рассказывали нам йотом, что за всю зиму не было ни ветерка Снег, но их словам, падал вертикально, “как в Швейцарии”. Почему “в Швейцарии”, осталось непонятным, ведь никто из них там не был Меня, впрочем, любые образные сравнения мало волновали. Главное – как взлететь с этого “пухового” аэродрома? Сесть-то сели… Ну да ладно, это потом…

Незнакомые бородачи крепко жали нам руки, подкатила упряжка, вернее, то, что осталось от последней упряжки…

Быстро разгрузили продукты, сбросили бочку с бензином, которую взяли на всякий случай.

Больной был уже на месте, в самолете. Он, оказывается, пытался усовершенствовать печь, сконструированную из железной бочки. И когда рубил зубилом, осколок металла попал в глаз. Требовалось срочное медицинское вмешательство, поскольку глаз хотя ц не вытек, по чудовищно распух. А мы решали сакраментальный вопрос: как же нам всё-таки оторваться от “пуха”?

Винты почти касались снега, от них вперед при-шлось протаптывать дорожки. Как могли утоптали спереди и под лыжами. Лишь бы стронуться с места, а там… Счастье, что у нас Ли-2: он, по летной поговорке, если рулит – значит, взлетит И благо, что у нас впереди три-четыре километра прямой, без извилин реки.

Попрощались с геологами, выслушали слова благодарности, заняли свои рабочие места. Двигатели запущены. Полный газ!

Самолет ни с места. Настороженно переглядываемся. Отдаю штурвал от себя – самолет немного опустил нос. Затем резко на себя – какой-то еле заметный “клевок” и… Ура! Поехали! Моторы работают на полной мощности, температура головок цилиндров уже предельная. Штурман следит в окно за лыжами, я тоже успел бросить взгляд – они, словно подводные лодки, поднимаются из глубины снега на поверхность

– Скорость – девяносто, – докладывает бортмеханик.

– Закрылки пятнадцать!

– Есть пятнадцать!

Самолет, как говорят в авиации, “вспух” в трехточечном положении. Мы в воздухе, висим, но не набираем скорость.

По докладу штурмана, мы пробежали около двух километров. Взлет не из легких, конечно, но теперь-то все позади. Курс на Хатангу!

– Женя, давай тысячу!

– Я не брал.

– Хватит придуриваться, набирай тысячу мегров

– Слушаюсь! Свои ребята, сделаем!

Настроение у всех приподнятое от сознания успешно выполненного задания. Шутки, разговоры. Подошел Николай, доложил, что связь с Хатангой имеется, что погода хорошая как в Хатанге, так и на запасных.

– Спроси у штурмана. Николай, если ему пеленгатор больше не нужен, то отпусти девушку отдыхать, поблагодари за отличную работу.

…В Хатанге нас ожидали телеграммы от геологов и от командира авиагруппы. А Нелли Адриановна уже улетела в Дудинку, к большому сожалению многих членов нашего экипажа.

ПОСАДКА “НА ШИЛО”

С высоты трехсот метров картина выглядела впечатляюще. Еще полчаса назад морской буксир, неторопливо обогнув мыс Муостах, тянул но губе Буор-Хая длиннющий плот строевого леса, который с таким нетерпением ожидали строители поселка Тнкси А теперь внезапно разбушевавшийся шторм на наших глазах начинал растаскивать бревна. Из-под общего скрепляющего плот пояса безжалостные волны выхватывали отдельные связки, которые тут же рассыпались, рассеивались по всей бухте.

Помочь мы ничем не могли, конечно. “Мы” – экипаж “Каталины” под номером Н-481. Совсем недавно я был назначен командиром летающей лодки, моим инструктором-наставником стал Владимир Васильевич Мальков—один из тех, кто в 1944 году вместе с Мазуруком перегнал четыре гидросамолета из Америки. Да и “Каталина”, кажется, была той самой.

По заданию мы должны были проследить движение плота, а затем разыскать в Быковской протоке караван речных судов, которые по какой-то причине не выходили на радиосвязь. Теперь, сообщив о судьбе плота, мы развернулись на северо-запад и через залив Неелова направились к устью Быковской протоки, соединяющей бухту Тикси с Леной. Уже минут через пятнадцать мы увидели четыре колесных парохода, стоявшие без движения у северного берега протоки. Посоветовавшись, решили сесть у каравана и выяснить причину стоянки и радномолчания.

Никакого опыта полетов на гидросамолете у меня еще не было. Каждая посадка становилась для меня задачей со многими неизвестными. Владимир Васильевич, сидя на месте второго, как правило, не вмешивается в управление, но после окончания полетов критика его была уничтожающей.

На этот раз сели v каравана вполне благополучно. Подрулили к пологому берегу. К нам уже спешили двое моряков, один из которых оказался начальником каравана. Причиной их “молчания” оказались неверные радиоданные – они работали на другой частоте, нежели морпорт Тикси, а причиной стоянки был крепкий ветер, разгулявшийся в губе Буор-Хая. Они не рискнули туда идти, поскольку для плоскодонных речных пароходов – колесных (!). как в знаменитой кинокомедии “Волга-Волга”,—даже небольшая видна была, конечно, смертельно опасна.

Мальков рассказал! начальнику каравана обстановку в губе, наш радист дал частоты. И, тепло попрощавшись, мы легли курсом на Тикси, уже предвкушая ужин в аэропортовской столовой.

– Командир, нам радиограмма! – подошел радист Степан Киселев.

“Борт Н-481, командиру, произвести посадку в дельте реки Яны у дизель-электрохода “Индигирка”, взять на борт начальника морпорта Трусова и доставить его в Тикси. Начальник аэропорта Жаров”.

Ничего не поделаешь – человек предполагает, а начальник располагает. Развернулись, взяли курс на устье Яны. Наш бортрадист уже связался с “Индигиркой”, запросил погоду Ответ нс порадовал– сплошная облачность, видимость – около двух километров

Вскоре под нами начали появляться отдельные пятна тумана, а дельта Яны, как выяснилось, закрыта сплошь Высота верхней кромки – около двухсот пятидесяти метров.

Настроились на радиопрквод “Индигирки”, снизились до верхней кромки. По радио через микрофон я вызвал капитана:

– Индигирка! Я борт 481, как слышите? Прием.

– Слышу вас хорошо. Где вы?

– Идем на ваш привод, проход доложим. Трусов готов?

– Да, все готово. Ждем.

– Как сейчас видимость?

– Так же. Около мили. Облака низко сидят, но верхушки мачт видны.

На нашем американском самолете приборы, естественно, тоже американские: Был, в частности, и радиовысотомер. Тогда, в 1953 году, он все еще оставался большой редкостью Я установил сигнализатор малых высот на отметку “двести футов” (шестьдесят метров, значит). Мачты у корабля высотой тридцать метров, так что на шестидесяти не зацепим.

Не снижаясь, над облаками, прошли по радиоприводу точно над кораблем – стрелка радиокомпаса повернулась на сто восемьдесят градусов Затем выполнили стандартный разворот и с курсом на радио-привод со снижением вошли в облака. Зажглась зеленая лампочка радиовысотомера—высота немногим более шестидесяти метров. Идем в облаках, вода не просматривается, пилотирую по приборам. Зажглась желтая лампочка – высота “шестьдесят”, ничего не вижу. “Где же их два километра видимости? У них сплошной туман!” – рассуждаю про себя. Только не снижаться, впереди мачты! По времени корабль уже должен быть под нами… Да! Стрелка радиокомпаса повернулась на сто восемьдесят градусов, но ни воды, ни “Индигирки” мы так и не увидели.

Набираю высоту, выходим из облачности на двухстах пятидесяти метрах. В наушниках голос капитана:

– Прошли над нами. Вас слышали, но не видели. Я отвечаю грубовато, нервно.

– Сами понимаете, ниже шестидесяти не можем. Боюсь вам мачты повредить, а себе сделать дырку в днище лодки. О посадке в таком тумане и думать нечего.

Капитан полностью сохраняет выдержку:

– Понял, понял. Вот тут Трусов спрашивает, далеко ли туман распространяется на юг по Яне? Если вы неподалеку сядете, он к вам выйдет на катере.

– Точно сказать не могу, километров тридцать– сорок Дойдем до кромки – сообщим. Будьте на связи.

Набрав шестьсот метров, мы взяли курс на юго-запад. вдоль русла реки, и вскоре увидели разорванную кромку тумана. По замеру штурмана Андрея Шумскию, получилось тридцать пять километров от судна. Сообщили на “Индигирку”, Трусов пообещал быть через три-четыре часа.

– Ну, давай, Саша, выбирай сам место для по садки. – предложил Мальков. – А если что не так – подскажу

Река в этом месте была достаточно широка, прямой ее участок составляет более трех километров. Вес это нас вполне устраивало, смущало другое – полное безветрие, штиль. Я читал и слышал рассказы, что зеркальная водная поверхность усложняет определение высоты при посадке. Были случаи, когда летчики, ошибаясь, подходили под углом и, не успев выровнять машину, в лучшем случае терпели аварию Я помню слова американского летчика-писателя Ассена Джорданова (его книга “Ваши крылья” была очень популярна до войны): “Вода мягка до тех пор, пока о нее не ударишься”…

Место для посадки мы уже выбрали – вблизи двух домиков, стоящих на берегу. Там даже “пристань” была (небольшие мостки). Снижаюсь с посадочным курсом, придерживаясь середины реки. Высота – семьдесят метров, уменьшаю скорость снижения до полуметра в секунду.

Вот тут Мальков не утерпел, взял управление, подвернул самолет ближе к берегу:

– При “зеркале”, Саша, высоту можно определить только но линии берега. Вот и держись как можно ближе к нему. А на середине реки можем костей не собрать. Ладно, теперь держусь ближе к берегу. Радиовысотомер отсчитывает пятьдесят, сорок, двадцать метров. Конгролирую высоту по берегу Он в моем поле зрения, почти рядом Пятнадцать, десять, пять, три. Чувствую еле заметное торможение. Это первый редан днища лодки коснулся зеркала реки.

Надо сказать, что на днище есть три выступа – три редана На первый редан очень приятно приводняться, а со стороны очень приятно смотреть на такую посадку. Самолет, почт прекратив снижение, несется над водой, а когда острие редана касается поверхности, то появляются два белых водяных “уса” Лодка Красиво глиссирует, замедляя свои бег, и постепенно опускается до уровня ватерлинии.

Вот и сейчас почувствовав касание, я медленно прибираю рычаги газа, которые свисают с потолка пилотской кабины. Становится слышно приятое шуршание воды. И лодка, пробежав около полукилометра. Плавно опускается и воды Яны.

Осадка у нас чуть-чуть больше метра, можно подойти прямо к берегу. Причал остался позади нас, я даю газ левому мотору—лодка послушно разворачивается вправо. Подруливаю к берегу. Борис Кудряшов, наш бортмеханик, уже стоит в блистерном отсеке и плов по команде выбросить плавучие якоря. А штурман открыл свой люк и держит наготове небольшой донный якорь, чтобы зацепиться за берег. Скорость подхода минимальная: когда до берега остается десятка полтора метров, выключаю моторы. И самолет, двигаясь по инерции, мягко утыкается в илистый берег. Штурман выбрасывает якорь, спрыгивает сам и вдавливает его поглубже в мягкий грунт Приехали..

Полярная авиация всегда привлекала меня тем, что здесь не бывает двух полетов, похожих один на другой. То ты занимаешься ледовой разведкой для моряков, то перебрасываешь грузы для геологов или вылетаешь и срочный санрейс. Садишься на ледяное поле, на кочковатую тундру или на сумасшедший склон горы, на который и сесть-то, кажется, невозможно.

Метеорологическая обстановка в Арктике меняется зачастую мгновенно – туманы, обледенения, то снег, то дождь. Иногда полет бывает настолько сложен, что от членов экипажа требуется и находчивость, и мужество, чтобы выйти победителями из создавшегося положения. А в другой раз любуешься безмятежно проплывающей внизу картиной: горы, речки, озера, ледяные поля, тундра с пасущимися стадами оленей. В таких полетах забываются все перенесенные трудности, хотя и знаешь, что и сейчас, в любую минуту ты должен быть готов ко всему – ко встрече с туманом, к обледенению, к нежданной остановке мотора… никогда не знаешь, куда приведет тебя летная судьба.

Вот и сегодня. Предполагали ужинать и ночевать в родном аэропорту; задание с утра – посмотреть, где плот, где речные суда. Но пришлось лететь в устье Яны, чтобы доставить в Тикси Трусова. Здесь намеревались сесть у корабля, однако изменилась метеорологическая обстановка, и сели где-то на Яне.

Из-за мысочка тем временем появляется лодка, а в ней председатель рыболовецкого Колхоза якут Петр Кубахов и с ним два молодых рыбака. На дне лодки трепыхаются знаменитые сибирские муксуны, и через пару часов мы уже вкушаем настоящую рыбацкую уху. Михаил Михайлович Трусов прибыл с “Индигирки” нескоро и начал было с извинений. Но, увидев наши сытые, отдохнувшие физиономии, сразу успокоился.

Взлетели, сделали круг над гостеприимными рыбаками, взяли курс на Тикси. Расстояние всего двести шестьдесят километров, но погода меняется действительно “как в Арктике”. В районе Яны солнечно и тихо, а в районе Тикси штормит Ветер, судя по белым гребешкам волн, – не менее пяти-шести баллов Высота волны уже больше метра, так что посадка на первый редан исключена Выражаясь на жаргоне морских летчиков, придется садиться “на шило”.

Картина тоже впечатляющая (если со стороны смотреть). Гидросамолет, подходя к водной поверхности, высоко задирает нос и касается очередной волны своей хвостовой частью, третьим реданом – “шилом” Затем плюхается животом и зарывается носом в очередную волну, которая перекатывает через весь корпус лодки. Для наблюдателя это настоящее зрелище, что и говорить. Но мне предстояло самому выполнить посадку “на шило”, да к тому же впервые в жизни.

Диспетчер аэропорта решил снять с себя ответственность:

– Посадку разрешаю… на ваше усмотрение… Вам виднее…

Помимо всего прочего меня беспокоят и бревна, разбросанные по всей акватории. С высоты ею метров просматриваю место для посадки, но за гребнями волн можно и не увидеть отдельное бревно.

Иду вдоль северного берега Быковского полуострова, выполняю четвертый разворот. Волнуюсь, сердце бьется учащенно – первый раз на такую волну…

Но спокойный, ободряющий взгляд Малькова вселяет в меня уверенность. Над перешейком полуострова болтанка. Правой рукой держу сектор газа, а левой энергично шурую штурвалом, убирая крены. Володя помогает. Пройдя перешеек, убираю газ обоим моторам, теперь и правая рука на штурвале. Белые гребни волн все ближе и ближе. Внимание! Не опоздать добрать штурвал! Если коснешься волны первым реданом, то неизбежен скачок машины (“барс”), который усложнит посадку. А если выберешь штурвал заранее, слишком высоко, то можно потерять скорость и плюхнуться, как курица. То и другое нежелательно, надо пилотировать точно.

Чувствую, что Володя помогает – штурвал пошел энергичнее “на себя”. Нос самолета уже задрался непривычно высоко. Внимание!.. Чувствую физически, как третий редан цепляется за гребень волны, нос сразу же энергично опускается и… На какой-то момент ничего не видно, по ветровому стеклу льется вода. Нырнули… Крепко держу штурвал на себя, оглядываюсь на Малькова – тот улыбается, показывая большой палец левой руки. Мое лицо не выражает, наверное, восторга. Ладно, все уже позади, кажется. Включаю стеклоочиститель, стало виднее. Все!.. Ап нет, не все. Очередной гребень волны прокатился по носу, заливая стекла, и… Я инстинктивно пригнулся:

огромный торец бревна нацелился на нас из очередной волны. Не помню, как успел среагировать – дал полностью правую ногу, отвернул. Удара не последовало, бревно проскочило, не зацепив, между левым поплавком и винтом. А могло ведь случиться непоправимое, как в кинофильме “Волга-Волга”, когда “топляк” пробил днище корабля и поднял артиста Володина к потолку каюты. Там смешно, но одно дело – кино…

Каждая очередная волна заливает ветровые стекла, а то и накрывает полностью. Все люки у нас задраены, закрыты герметично, словно на подводной лодке. Только теперь начинаю понимать, насколько труднее быть морским летчиком. На сухопутном аэродроме безразлично: есть ветер, нет ветра—аэродром ровный. А на воде… Я уже убедился на Яне, что отсутствие ветра, “зеркало” – своя опасность – трудно определить высоту при посадке. В сильный же ветер сесть нелегко, а взлететь и вовсе невозможно. Во время войны Матвей Ильич Козлов – один из лучших гидристов полярной авиации – совершил посадку в жестокий шторм, спасая людей с потопленного фашистами парохода “Марина Раскова”. Сел с трудом, рискуя жизнью, только благодаря высочайшему умению. А взлететь не мог, пришлось ему рулить к острову Белому. Около десяти часов в самолете по морю плыли… Вот и получается: в воздухе ты летчик, а на воде должен быть моряком…

Обычная наша стоянка – плот у берега. Но в такой ветер в него не зайдешь, придется становиться посередине бухты, “на бочку”. Я хочу развернуться, чтобы подойти к ней (она сзади). Но Мальков пресекает мою попытку:

– Саша! Это бесполезно. Нас всегда, как флюгер, будет разворачивать носом к ветру. Проще дрейфовать, пусть нас ветер поднесет хвостом. А как “бочку” проскочим, потом к ней и подойдем на моторах…

Через полчаса мы зацепились за “бочку”, а затем еще шесть часов дожидались катера, который должен был доставить нас на берег. Катер тоже дожидался, когда стихнет ветер, станет волна поменьше. А мы эти шесть часов болтались на волнах, нашу “Каталину” таскало ветром из стороны в сторону, как флюгер на крыше…

На берегу Мальков хлопнул меня по плечу:

– Ну, понял, что такое посадка “на шило”?

– Как не понять.

– Тогда осталось только морскую науку освоить, не считай себя морским летчиком!

ЗЕМЛЯ БУНГЕ

Через пару дней мы получили задание выполнить ледовую разведку на север от Новосибирских островов над Ледовитым океаном до широты восемьдесят пять градусов, почти до полюса. Предложенный нам маршрут укладывался в семнадцать-восемнадцать часов полета при средней скорости сто девяносто – двести километров в час. Маршрут начинался в Усть-Янске, куда мы сегодня должны были прилететь.

Аэропортовский катер доставил наш экипаж к “Каталине”, стоящей спокойно у “бочки”, словно конь на привязи, ожидающий своего хозяина. Бухта успокоилась после шторма, только небольшая рябь пробегала по ровной глади воды от легкого ветра. Насколько хватает глаз – ни одного бревнышка, путь чист для безопасного взлета…

– По местам стоять, с якоря сниматься! – подражая морякам, скомандовал я.

Шумский высунулся из носового люка лодки, освободил левый “ус” (трос, соединяющий лодку с “бочкой”) и остался так в ожидании запуска мотора, чтобы освободить правый. Я решил начинать запуск двигателей с правого мотора, поскольку прогрев в левой циркуляции (замкнутое движение по кругу) был удобнее, ничто не мешало.

– Запустить правый!

– Запускаю! – услышал ответ Шмандина, священнодействующего на своей “голубятне” – рабочем месте, расположенном в пилоне (это между крылом и корпусом лодки).

Передвинул правый сектор газа немного вперед, что положено для запуска, невольно посмотрел вправо и встретился взглядом с Мальковым, молчаливо следящим за моими действиями и всегда готовым прийти на помощь, исправить любое неверное движение. Что значит опытный летчик, инструктор!

…Заработал мотор. Убрал газ до малого. Лодка начала двигаться вперед и влево. Натяжение правого “уса”, на котором “Каталина” еще держалась за “бочку”, ослабло, Андреи легко скинул его с кнехта. Мы свободны. “Бочка” медленно проплыла под правым крылом.

Описываю так подробно, чтобы стало понятно: летать на гидросамолете – значит быть не только летчиком, но еще и моряком.

– Запустить левый!

– Запускаю!

Пока запускали левый, мы достаточно далеко отошли от “бочки” и могли начинать прогрев моторов.

Небольшой ветер дул с юга, а поэтому направление для взлета одно: с курсом на мыс Сого, оставляя его немного правее.

– Иван Дмитриевич! Ну, как там? – спрашиваю у бортмеханика.

– Показания приборов нормальные, можно взлетать.

– Ясно. Экипаж, взлетаем!

Двигатели работают на полной мощности. Нос лодки задрался вверх. Придерживаю штурвал немного на себя. Размашистыми движениями штурвалом вправо и влево удерживаю самолет без кренов, но пока скорость еще мала; чтобы не коснуться крылом воды, страхую поплавки.

Горизонт впереди начинает “подниматься”. “Каталина”, набирая скорость, начинает выходить на редан; я отпускаю постепенно штурвал от себя. На редане!

– Убрать поплавки!

– Убираю! – громко повторяет механик. Впереди ровная гладь бухты. Несемся, как на буере, по чистому льду, набираем скорость, необходимую для отрыва. Слева “проплыл” остров Бруснева. Справа “смотрят” за взлетающей лодкой корабли, стоящие на рейде. Ничто не предвещает беды. Но что это?! Впереди по курсу виднеется что-то черное, большое, как спина у кита. Кит не кит, нам от этого не легче. Да это же связка бревен, оставшаяся от плота после вчерашнего шторма. Взгляд на скорость – мала для отрыва. Что же делать?! Еще несколько секунд, и мы распорем себе днище… И тут я почувствовал, что мой штурвал почему-то поворачивается влево, уходит левая нога, самолет на большой скорости начинает крениться влево, а связка бревен стала отдоляться вправо и через какое-то мгновение проскочила под правым крылом “Каталины”, Я понял, что но время вмешался в управление мой инструктор, показав, с одной стороны, свое искусство в пилотировании гидросамолета, а с другой – возможности летающей лодки взлетать но кривой.

Я быстро бросил взгляд на Малькова, тот кивнул на штурвал, потом поднял обе руки вверх, дав мне понять – продолжай, мол! Мысленно поблагодарил его за науку, опять бросил быстрый взгляд на скорость – она подошла к отметке отрыва Легкое взятие штурвала на себя – и мы в воздухе