Текст книги "Без права выбора"
Автор книги: Александр Поляков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
СХВАТКА В ПЕРЕУЛКЕ
Однажды Полонский спросил у Коли Пономарева:
– Ты знаешь, что такое любовь?
– По книгам, – ответил Пономарев сонным голосом.
– По-моему, любовь – это когда хочется работать, петь и без конца видеть любимую девушку.
– Не уверен. Когда у меня ладится работа, я тоже испытываю желание запеть. Но у меня нет голоса, и я сразу замолкаю.
– Ты это серьезно? – спросил Полонский.
– Вполне, – ответил Пономарев. – У меня хватает времени только на работу. Вообще, я хочу спать. Этот теоретический спор о любви меня не волнует.
Полонский вздохнул – рассказать об Ане было некому. Они виделись теперь чуть ли не каждый день. Чаще всего это были торопливые пятиминутные встречи, когда хотелось сказать что-то особенно важное, а приходилось говорить о пустяках. И все-таки эти встречи были необходимы, потому что Аня с ее неуловимо изменчивым выражением губ, глаз, бровей, с ее привычкой, чему-то улыбаясь, выгибать пальцы, с ее студенческими и домашними заботами, милой насмешливостью и строгой доверчивостью становилась все ближе, понятнее и дороже ему, и он уже не мог представить свою жизнь отдельно от ее жизни.
Вспоминая девушку, Полонский неизбежно начинал думать о несправедливости судьбы, не дававшей ему возможности совершить что-нибудь действительно героическое. Хотя втайне он гордился тем, что вместе с Бахаревым и Вороновым участвовал в важной операции, поручения, которые ему приходилось выполнять до сих пор, требовали от него не столько мужества, сколько аккуратности. Полонскому часто представлялся длинный неравный поединок с вооруженным до зубов агентом капиталистической разведки, когда он, обливаясь кровью и теряя последние силы, наносит противнику неотразимый, решающий удар. Чекисты, все суровые и молчаливые, поднимают его, обессиленного, на руки, он теряет сознание и уже спустя много дней, открыв затуманенные болью глаза, видит над собой чье-то бледное склоненное лицо и слышит шепот: «Любимый…»
Наверное, очень трудно найти восемнадцатилетнего юношу, который не думал бы о подвиге. Жизнь не всегда внимательна к бескорыстному мальчишескому честолюбию – ей нужны не только герои. Но Полонский работал в ЧК, и возможность, о которой он мечтал, представилась ему так же естественно, как студенту, старательно учившемуся весь год, возможность сдать на «отлично» экзамен. Правда, то, что произошло с ним, было мало похоже на картину поединка, созданную его воображением.
* * *
Переулок, в котором жил Невзоров, был пустынный и темный, и Марантиди подумал, что сделал глупость, затянув разговор до такого позднего часа. Но делать было нечего, и он, закрыв за собой калитку, шагнул в темноту как в холодную воду.
Днем была оттепель, к вечеру подморозило, ветки деревьев сковала ледяная корка, и по переулку покатывался сухой стеклянный шорох. Марантиди, стараясь не упасть, тихо чертыхался. Он прошел метров сто, когда его кто-то окликнул.
– Гражданин, постой! Спички есть? – спросил в темноте простуженный мужской голос, и из пролома в заборе бесшумно выступили две тени. Они придвинулись к Марантиди, и он разглядел двух мужчин в надвинутых на уши кепках. Один из них, очевидно, старший, приблизил к нему большое, опухшее, как бы закопченное лицо.
– Чего молчишь?
– Простите, спичек нет, – стараясь говорить спокойно, запоздало ответил сразу вспотевший Марантиди.
– Сейчас проверим, – с усмешкой сказал старший. – Расстегни шубу, быстро!
Обшарив с профессиональной ловкостью карманы Марантиди, он сунул к себе за пазуху туго набитый бумажник и золотой портсигар.
– Богато живешь. Покажи руки.
Марантиди, сняв перчатки, протянул перед собой руки, и человек с опухшим лицом, морщась, содрал с его пальца впаявшийся в кожу перстень с дорогим камнем.
– А теперь шпуляй отсюда и благодари своего бога, что остался цел!..
Проводив взглядом спотыкающуюся фигуру Марантиди, старший сказал своему напарнику:
– Нэпман, сволочь! Хозяин «Медведя». Давно его выслеживаю, да он все на извозчике мотается… Пошли к Шмырю, что ли?
Напарник, молодой, узколицый парень, обрадованно затряс головой:
– Верно, пошли. Хватит этого. Еще шум поднимет.
Но к Шмырю они в этот вечер не попали.
По дороге Марантиди встретил Шнабеля и Полонского. Узнав, что его ограбили, Шнабель быстро сказал:
– Бегите за милиционером, Аршак Григорьевич, мы постараемся задержать их.
– Ах, бесполезно. – Марантиди махнул рукой, ибо связываться с милицией ему не хотелось. Но Шнабель и Полонский уже исчезли в темноте.
Они настигли бандитов в другом конце переулка. Грабители, заслышав быстрые твердые шаги, остановились. Чутье подсказало старшему, что надвигается опасность. Он прислонился к стволу акации, сунул руку в карман, нащупал деревянную рукоятку.
– Оставь нож, стрелять буду, – негромко приказал Шнабель-Бахарев, и старший, услышав в его голосе знакомую властно-спокойную интонацию, не поворачивая головы, бросил напарнику:
– Легавые!..
Он мысленно заглянул в узкий вороненый зев ствола с аккуратно обточенным кусочком свинца на самом его дне, измерил глазами расстояние до чекиста и, помедлив, вытащил руку из кармана.
– Ладно, не играй пушкой! Я смерти не ищу.
Его напарник отступил за дерево, пытаясь незаметно убежать. Полонский быстро зашел сбоку.
– Не трог, убью! – вдруг выкрикнул парень высоким плачущим голосом и, выбросив руку с ножом, прыгнул на Полонского. Тот заученным приемом, которому его обучил Воронов, выбил нож, сильно рванув, выкрутил кисть руки. Парень упал на землю, забился, что-то несвязно выкрикивая.
– Псих, – хмуро усмехнулся старший. – Вставай, на земле лежать нельзя, простудишься…
КРАХ ЗАРУБЕЖНОЙ «ФИРМЫ»
Марантиди хмуро смотрел в окно. В последние месяцы он стал сутулиться, в движениях его грузного тела появилась какая-то неуверенность, жирные, тщательно зачесанные назад волосы поредели. «Сдает милейший Аршак Григорьевич», – подумал Невзоров; он сидел в кресле, глубоко затягиваясь папиросой и искоса поглядывая на Марантиди.
– Да, глупейшая история, – вздохнул грек. – Конечно, мне следовало быть осторожнее – в городе орудуют бандиты. Но думаю, что все это не будет иметь последствий.
– Не разделяю вашей уверенности, – сказал Невзоров скрипучим голосом. – Сегодня утром у меня был Генрих Карлович. Грабителей удалось задержать. К сожалению, это произошло при свидетелях. Ваши вещи находятся в милиции.
– А черт, дернула же его нелегкая!
– Генрих Карлович не мог знать, что в вашем бумажнике находится шифрованная записка.
– Ну, этого не может знать и милиция!
– Не надо забывать о Дончека. Вы исходите из того, что за вами не следят. А если это не так? Тогда есаулу Ушакову лучше не показываться в Ростове… История довольно неприятная, Аршак Григорьевич.
– Зачем же брать наихудший вариант? – неуверенно возразил Марантиди.
– Это мое правило, и оно не раз выручало меня. – Невзоров пожал плечами. – Вы меня несколько удивляете, Аршак Григорьевич.
– Хорошо, что вы предлагаете?
– Ничего особенного – осторожность и еще раз осторожность. Систему конспирации придется менять.
– Сейчас это невозможно. – Марантиди отошел от окна, сел в кресло, закурил. – Вообще, не спешите с выводами, Григорий Петрович. Моя единственная за все годы оплошность не может скомпрометировать тщательно продуманную систему. До сих пор она действовала безотказно. Сегодня я вас познакомлю с оставшимися деталями. Думаю, вы придете к такому же выводу.
– Дай бог, – уже более спокойным голосом сказал Невзоров.
* * *
В ходе операции крайне важно было выяснить связь вражеского подполья юга с центром страны, и в Ростов приехал Роман Александрович Пилляр, работавший под непосредственным руководством Дзержинского. Зявкин рассказал ему все, что знал о Невзорове.
– Мне кажется, для него участие в операции – возможность не просто реабилитировать себя, а найти свое место в жизни.
– Вы правильно сделали, что дали ему эту возможность… Случай, конечно, исключительный – бывший враг в роли активного помощника Чека, – заметил Пилляр. – Но исключительность в нашей работе вовсе не дело случая. В целом Феликс Эдмундович доволен ходом операции. Что касается частностей, у нас есть несколько вопросов. Почему вы не установили, когда и кто конкретно завербовал Марантиди?
– Невзоров прямо этого вопроса не ставил, боялся его насторожить. Сам Марантиди пока отделывается общими фразами, вроде «хозяева вас разыщут».
– Надо создать такую обстановку, чтобы он назвал их именно сам. Как Марантиди поведет себя на следствии, это еще бабушка надвое сказала. Агенты тайных разведок боятся своих хозяев. Вы помните Коломатиано, который проходил по делу Локкарта? Когда у него в трости нашли список завербованных – казалось бы, уж ясное дело, крутить нечего, – он заявил, что эти люди оказывают ему коммерческие услуги, а номера им присвоены потому, что так легче вести денежные расчеты. Изворачивался как мог, до последней возможности. Вряд ли Марантиди поступит иначе… Почему вы не изучили белогвардейские архивы? По ним можно установить сотрудников иностранных военных миссий, имевших дело с Деникиным. Агентуру насаждали они – на долгие годы, может быть, тот же Сидней Рейли или Джордж Хилл, – кто знает, на чьи следы мы можем наткнуться! Важно узнать, кому принадлежит «почерк», с которым мы столкнулись. Тогда легче будет разыскать хозяев, если они окажутся на нашей территории.
– Начальник архивного отдела сегодня же займется этим… Чего греха таить, – сказал Зявкин твердым голосом, лишенным интонаций «кающегося» перед старшим начальником работника, – упущений больше, чем нужно.
Сами понимаете, – продолжал он, – не ускользни от нас Беленков, – а ему, по некоторым сведениям, удалось бежать за рубеж, – мы бы уже давно разгромили гнездо иностранной разведки, действующее под вывеской ресторана «Медведь». Но ведь до сих пор мы еле успевали отбиваться от открытых врагов – белогвардейские восстания, бандитизм, всякой твари по паре. Сами были и разведкой и пехотой.
– Знаем, Федор Михайлович, потому и не взыскиваем. Но сейчас работа чекистов приобретает новое качество. Мы вступили в мирную жизнь. Теперь открытые выступления малореальны. Враги будут делать ставку на тайную агентуру. Наши сегодняшние даже незначительные просчеты могут обернуться в будущем непоправимыми бедами.
Зазвонил телефон. Зявкин снял трубку, выслушал кого-то, коротко сказал: «Хорошо, детали потом». И доложил Пилляру:
– Ушаков захвачен, ликвидируем новочеркасское подполье. В этом «провале» Невзоров обвинит Марантиди и снимет с себя подозрения.
– Отличная мысль! – Пилляр посмотрел на Зявкина сразу потеплевшими глазами. – Отличная мысль, – с удовольствием повторил он. – Невзорова нужно беречь для будущего. Вы поняли главное – задача разгрома контрреволюционного подполья уже не очерчивает рамок операции. Необходимо превратить «фирму» Марантиди в долговременную ловушку для белогвардейских эмиссаров и агентов иностранных разведок. Аналогичную операцию под названием «Трест» мы ведем в Москве. Руководить ею будет лично Феликс Эдмундович…
Замысел чекистов полностью оправдался. После ареста Марантиди и разгрома южных подпольных групп бывшая иностранная резидентура долго оставалась ловушкой, парализующей деятельность эмигрантских белогвардейских организаций зарубежных разведок. Другая ловушка безотказно действовала в Москве. В 1924 году она захлопнулась за Савинковым, в 1925 году попал в нее и английский шпион Сидней Рейли. Приговор Революционного трибунала был приведен в исполнение.
* * *
В Ростове состоялось совещание чекистов и пограничников юга страны, на котором были согласованы детали разработанной Дончека операции. Пилляр сообщил собравшимся о преобразовании Всероссийской чрезвычайной комиссии в Государственное политическое управление. Его голос прозвучал с непривычной на оперативных совещаниях торжественностью, когда он сказал:
– Феликс Эдмундович Дзержинский просил передать вам, что партия и правительство гордятся героями-чекистами. Они уверены в том, что щит и меч государства находятся в надежных руках.
И каждый из тех людей, которым Родина оказала честь, доверив заботу о своей безопасности, ощутил, как велика его ответственность перед нею, и порадовался этой высокой чести и трудному долгу.
Среди участников совещания был и Полонский. Он сидел в одном ряду с Вороновым и Бахаревым, взволнованный и напряженный. И если выходцы из чужого мира представлялись ему в образе чешуйчато-костистого Змея Горыныча, у которого на месте отрубленной головы вырастает новая, то чекисты, к товариществу которых принадлежал он и сам, походили в его воображении на былинных богатырей со щитом и мечом в руках, не знавших устали.
– Борьба потребовала от нас тяжелых жертв, – говорил Пилляр. – Имена погибших известны немногим. Еще не пришло время отлить их в бронзе. Но они всегда будут жить в наших сердцах…
В зал вошло молчание. Бежали секундные стрелки часов, но каждый отмерял время ударами своего сердца.
Полонский вспомнил Семена Левшина и Олю Доброхотову. Он прикрыл глаза, и к нему сразу приблизились их лица: маленькое, худенькое, с навсегда застывшим выражением удивления и испуга – у Оли, и длинное, в мелких рябинках, с закушенными губами и меловой полоской под прикрытыми веками – у Семена. Он увидел темную заснеженную степь и услышал винтовочные выстрелы вслед уходившему в степь полковнику Беленкову.
Потом на него в упор взглянули светло-серые, с темными ободками, широко раскрытые глаза Ани, и он вспомнил, как первый раз шел с ней по ночному городу. Девушка молчала, из тьмы над их головами падал влажный снег, и на пряди волос, выбившихся из-под ее платка, нарастал крохотный снежный сугробик.
Над залом текла минута молчания, и он стоял, закрыв глаза, опустив руки по швам, и что-то в нем кричало и пело, ликовало и плакало. Он думал о том, что называется коротко, просто и торжественно – жизнь, и знал каждой своей мыслью и каждым своим желанием, что в этой жизни, в борьбе и труде, в любви и ненависти, у него есть один-единственный выбор, одна-единственная дорога, уходящая в бесконечность…
