Текст книги "Без права выбора"
Автор книги: Александр Поляков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Без права выбора
ОТ АВТОРА
Автор посвящает свою повесть молодежи и комсомольцам 20-х годов.
В повести «Без права выбора» речь идет о молодых, о тех, кто непосредственно участвовал в Октябрьской революции и беззаветно боролся за становление Советской власти. Она как бы хрестоматийно рассказывает подросткам, нынешним комсомольцам об истории советского общества того периода. Книга документальна и основана на действительных событиях, происходивших в начале 20-х годов на юге России, в частности на Дону, где в период гражданской войны и сразу после нее был один из самых напряженных и решающих участков борьбы за власть Советов.
В марте 1920 года армия Деникина была сброшена в море. Белое командование сделало последнюю ставку на свою агентуру, оставленную в советском тылу, чтобы зажечь огонь мятежей на Дону, чтобы вновь заполыхало пламя гражданской войны на Кубани и среди горских народностей Кавказа.
Штаб Деникина забросил в наш тыл более двухсот опытных офицеров разведки. И они активно действовали: организовывали заговоры, готовили восстания, убивали коммунистов, создавали плацдарм для десанта Врангеля из Крыма.
Кавказское бюро ЦК РКП(б) телеграфировало В. И. Ленину и ВЧК об оживлении сил контрреволюции:
«…мы рискуем временно лишиться Северного Кавказа… обращаем внимание на чрезвычайную серьезность положения».
Председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский направил в Ростов-на-Дону группу опытных чекистов во главе с В. И. Савиновым, членом партии с 1908 года, для организации и усиления Донской чрезвычайной комиссии, куда спешно отбирались самые идейно выдержанные, морально устойчивые коммунисты и комсомольцы, беззаветно преданные революции, имевшие опыт борьбы с врагами Советской власти.
Одним из них и был Федор Михайлович Зявкин. Молодой прапорщик, выходец из семьи рабочих-революционеров, он в ноябре 1917 года явился в Смольный в распоряжение штаба революции, где получил предписание:
«…направляется в Ростов для проведения в жизнь Октябрьской революции на Дону…»
Когда Дон захватывают белые генералы Каледин, Краснов и Корнилов, он уходит в подполье и руководит комитетом большевиков. В тягчайших условиях белого террора комитет организовывает диверсии в тылу врага, печатает и распространяет листовки, устанавливает через фронт связь с красными частями.
Воинские эшелоны белых двигались на фронт. Мальчишки бегали вдоль вагонов и кричали солдатам: «Пирожки! С мясом, рисом…» Те охотно покупали. Мальчишки заворачивали пирожки в бумажные обертки, где было коротко написано: «Солдаты, бросайте оружие… расходитесь по домам…» – и подпись: председатель Темерницкого комитета РКП(б) Ф. Зявкин.
В период деникинщины Зявкин направляется Донбюро ЦК РКП(б) в штаб Южного фронта, где занимает должность инспектора разведывательного управления, ведя сложную и опасную работу на всем фронте, сам не раз проникая во вражеский тыл.
В двадцать шесть лет Зявкин возглавил Донскую чрезвычайную комиссию, где автору посчастливилось работать под его непосредственным руководством. В 1921 году я был демобилизован – мне было тогда семнадцать лет – из 1-й Комсомольской бригады 11-й армии. После освобождения Тифлиса вернулся на Дон, на прежнюю свою работу – секретарем Морозовского РК РКСМ – и оттуда, уже повзрослевший, вскоре был направлен окружкомом партии на укрепление органов Дончека.
Председатель Дончека сам был молод и заряжал своих молодых подчиненных неуемной энергией, добротой к людям и непримиримостью к врагам. «Наш Федя!» – так ласково называли его молодые чекисты.
О нем очень тепло отзывается Маршал Советского Союза С. М. Буденный в своей книге «Пройденный путь»:
«Федора Михайловича Зявкина я хорошо знал. Он был… командиром вооруженного отряда рабочих Главных железнодорожных мастерских, а потом начальником Ростовской красной гвардии. В гражданской войне еще ярче проявился талант Ф. М. Зявкина как организатора масс и пламенного агитатора… Зявкин беспощадно боролся с контрреволюцией… За мужество и отвагу Ф. М. Зявкин был награжден орденом Красного Знамени. Ф. Э. Дзержинский лично вручил ему нагрудный знак почетного чекиста и именное оружие».
А вот строки из письма А. И. Микояна в ответ на просьбу школьников из Пензенской области, где родился отец Ф. М. Зявкина, сообщить им сведения об отважном чекисте для школьного музея:
«Дорогие ребята! Письмо ваше прочитал. Выполняю вашу просьбу.
Я знал Зявкина Федора Михайловича и до сих пор хорошо его помню. Он был руководителем Чрезвычайной комиссии Донской области в 1920—1925 гг. Стойко поддерживал мероприятия крайкома партии по восстановлению и укреплению Советской власти на Северном Кавказе.
Я ценил его за откровенность, партийный подход в его трудной работе. Он принадлежал к тем чекистам, о которых говорили, что они – школы Дзержинского.
…Память о нем сохранилась у меня, как о стойком, преданном ленинце, отдавшем все силы делу революции».
Повесть «Без права выбора» в какой-то степени автобиографична, причем автор во всех частях книги использовал подлинные архивные материалы из многих следственных дел.
Первая часть повести – «Адъютант князя Ухтомского» – создана в соавторстве с лауреатом Ленинской премии Дмитрием Платоновичем Морозовым.
Коммунистическая партия, прошедшая большую школу подпольной борьбы, годами выковывала и растила свои кадры. Следуя ленинским принципам работы и руководства, она правильно подбирала и умело расставляла кадры старых большевиков, которые передавали свой богатый опыт революционной молодежи. И пусть нынешние западные советологи и все империалистические разведки не забывают, что грозным оружием Советского государства всегда были, есть и будут органы государственной безопасности.
Советские чекисты сегодняшнего дня, беззаветно преданные Коммунистической партии, своему народу, будут и впредь бдительно стоять на страже завоеваний Великого Октября, отдавать все свои силы, знания и способности делу обеспечения безопасности любимой Родины.
Часть первая
АДЪЮТАНТ КНЯЗЯ УХТОМСКОГО
ГУДЯТ ПРОВОДА НАД РОССИЕЙ
Провода бегут из Москвы на юг вдоль железной дороги, мимо сожженных станций и поселков, и, неслышная посторонним, звучит в них, как биение пульса, телеграфная дробь.
Москва вызывает Ростов-на-Дону. Разговор по прямому проводу. Торопливые буквы, наскакивая одна на другую, ложатся на узкую бумажную ленту, сбегающую с плоской катушки.
М о с к в а: У аппарата пред ВЧК Дзержинский и тов Артузов тчк
Р о с т о в: У аппарата зам полномочного представителя ВЧК по Северному Кавказу Николаев зпт пред Дончека Зявкин тчк
М о с к в а: Здравствуйте товарищи зпт где тов Трушин полномочный представитель ВЧК впр
Р о с т о в: Уехал в Камыши тчк
М о с к в а: Зачем Камышин впр
Р о с т о в: Не так поняли зпт донские камыши там активизировались банды полковника Назарова тчк
М о с к в а: Что собираетесь предпринимать впр
Р о с т о в: Изолировать штаб зпт предложить казакам добровольно сложить оружие гарантировать безопасность тчк
М о с к в а: Верно тчк сообщите что вам известно о деятельности ОРА на территории Донской области впр
Р о с т о в: Штаб объединенной русской армии засылает из Софии террористов на днях убито четверо коммунистов в Ростове зпт в комендатуре города похищены пропуска зпт нападения на пассажирские поезда зпт ведем поиск тчк
М о с к в а: Здесь есть сведения полученные из Софии тчк их подтверждают из Парижа зпт Врангель в Софии готовит десант на Черноморское побережье зпт плацдарм для высадки обеспечивает подпольная организация зпт с центром в Ростове тчк к вам засылается агентура ОРА тчк в Ростове центром руководит крупный царский генерал фамилия неизвестна тчк в Софии его называют Важное лицо тчк сообщите что знаете об этом
Р о с т о в (после паузы): Дополнительных сведений нет тчк организуем поиск тчк
М о с к в а: Кто из товарищей будет руководить этой операцией впр
Р о с т о в: Тов Зявкин зпт тов Николаев тчк
М о с к в а: У аппарата Дзержинский тире уверен вашем успехе тчк просьба считать работу самой ударной тчк нельзя допустить возрождения войны на Дону тчк флот Врангеля пока в Бизерте тчк у Дарданелл пять транспортов тчк о всех передвижениях будем информировать вас тчк возможна переброска десанта на иностранных судах тчк главное парализовать подполье тчк с ком приветом Дзержинский тчк
Аппарат умолк, и лента прекратила свой бег. В небольшой комнате на верхнем этаже здания Донской чрезвычайной комиссии два усталых человека молча смотрели на ворох бумажной ленты, лежавший на полу.
– Что думаешь? – спросил один из них – высокий, широкоплечий, с темными, коротко подстриженными усами.
– Неудобно получается, – сказал второй. – В Москве знают об обстановке у нас больше, чем мы!
– У них информация из Софии, а также из Парижа.
– Подполье с этим генералом во главе, между прочим, у нас под носом.
Шагнув от стены, усатый собрал с пола телеграфную ленту. Широкими ладонями он смял ее в огромный белый клубок. Показывая его товарищу, спросил:
– Что нужно, чтобы распутать? Как думаешь, Зявкин? Кончик надо найти.
Он извлек из клубка оборванный конец ленты, бережно, сантиметр за сантиметром освобождая ее от петель.
– Только тянуть нельзя! Оборвешь – снова конец искать.
Зявкин внимательно посмотрел на клубок, поправил пояс с тяжелой кобурой. Шагнув по старому пересохшему паркету, застонавшему под ним, подошел к окну. В утренней дымке, побеленной снегом, который выпал за ночь, лабиринтом своих улиц город был похож на огромное полотно из белых лент.
– Где штаб их искать? – сказал Зявкин, положив кулак на холодный каменный подоконник. – Это, брат, задача.
– Ясное дело, трудней, чем банду в камышах выловить.. Словом, спать сегодня не придется, займемся планом. Первым делом для всякой операции нужно шифрованное название.
– «Клубок» подойдет? – спросил Зявкин.
– А что же, отлично! – Николаев, накинув на плечи кожаную куртку, присел к столу.
– Итак, что у нас есть? Без малого ничего!
ЕГО ВЫСОКОБЛАГОРОДИЕ ЕСАУЛ ФИЛАТОВ
Есаул Филатов умел владеть собой. Последние годы, полные всяких превратностей судьбы, усилили это качество. Поэтому, когда в дом, где он остановился на ночлег, в станице Пашковской, что около Екатеринодара, ранним утром ворвались вооруженные люди, есаул быстро оценил обстановку и не стал сопротивляться.
– А ну, вставай, – сказал ему немолодой человек в штатском пальто, подпоясанном офицерским ремнем.
Есаул не спеша сел в постели.
– Позвольте, – мирно начал он, – по какому праву…
– Будет разговаривать, – выступил из-за спины пожилого молодой остроносый паренек в залатанном полушубке. – Документы, оружие есть? – Он нетерпеливо качнул в сторону есаула штыком австрийской винтовки.
Старший отстранил его.
– Мы из Чрезвычайной комиссии, из Екатеринодара, – сказал он. – Из Чека, значит. Документы имеются?
Есаул нашел в себе силы вежливо улыбнуться.
– Прошу, – сказал он и быстро достал бумажник. – Сделайте милость: уполномоченный окрпрода Филимонов. Командирован из Ростова по делам службы для выяснения, так сказать…
– Оружие имеется? – Винтовка все еще смотрела на есаула. Он раздумывал всего несколько секунд.
– В целях самообороны, – сказал он, доставая из-под подушки кольт. – Сами знаете – такое время!
– Так! – сказал старший чекист. – Петро, посмотри, нет ли там еще чего.
Молодой посмотрел под подушку, ощупал лежавшую рядом одежду.
– Вроде больше ничего, – сказал он.
– Вставай, одевайся, – снова повторил пожилой и только теперь развернул сложенную вчетверо бумажку, переданную ему есаулом.
– Товарищ Филимонов, стало быть, – он положил бумагу в карман. – Ну, хорошо, там разберемся.
Есаул уже ощутил в себе знакомый прилив энергии, который непременно охватывал его всякий раз, когда нависала опасность. Он не сомневался, что опасность была. Но насколько она серьезна? Строгая тайна и конспирация окружали его поездку в Екатеринодар с поручением подпольного Ростовского центра ОРА. Документы абсолютно надежны, может быть, все это только случайная проверка?
– Руки вверх! – скомандовали ему. – Выходи!
Он прошел с поднятыми руками через соседнюю комнату, где у стены, сливаясь цветом лица с ее серыми обоями, стояли насмерть перепуганные поповны – дочери хозяйки дома. Он слегка кивнул им и шагнул за порог, где два красноармейца уже караулили Егора Поцелуева, его старого денщика. Впрочем, сейчас он был вовсе не Егором, а Кузьмой Коршуновым, кучером окрпрода, на что имелся документ. «В чем же дело? – мучительно раздумывал есаул. – Самое главное – не подымать шума раньше времени. Все еще может обойтись!»
– Здравствуйте, товарищ Коршунов, – нарочито громко сказал есаул. – Что происходит?
– Не разговаривать, – предупредил голос сзади.
На просторном поповском дворе было полно людей, стояли несколько лошадей под седлами и пролетка, на которой есаул приехал сюда.
Едва Филатов ступил из дверей заднего крыльца, как воздух, словно сабельный клинок, полоснул женский крик:
– Он! Он это, кровопийца! Кат!
Есаул остановился и медленно повернул голову в сторону кричавшей молодой женщины, которая билась в руках державших ее конвойных красноармейцев. К есаулу было обращено ее лицо с красным шрамом, пересекавшим его наискосок. Он посмотрел в эти неистовые, налитые темным гневом глаза и вспомнил…
Это было летом 1919 года, когда он со своим карательным отрядом был на усмирении в одном из сел вблизи Анапы. Там мужики убили двух стражников-казаков. Есаул помнил, как он тогда построил на площади всех жителей и сказал им, что должен был бы расстрелять всех мужиков, но смилуется и расстреляет только каждого десятого. Так он тогда и сделал – там же на площади, у стены лабаза. Но когда дошла очередь до молодого парня в синей рубахе, из толпы выскочила вот эта женщина. И у нее были такие же глаза, как сейчас. Есаул ударил ее плетью. Но от крика женщины пришла в движение скованная до этого цепенящим ужасом толпа. Люди кинулись бежать. Есаул скомандовал, и каратели со свистом бросились рубить толпу. Много было карательных операций на счету есаула Ивана Филатова до и после этого, но этой он не забыл. Глаза вот этой бабы преследовали его второй год, хоть и было это время полно жестокими опасными событиями. Бои на Дону, бегство в Крым, служба во врангелевской контрразведке, потом нелегальное возвращение из-за границы под именем Филимонова. Но этих глаз он не забыл.
– Он это! – рвался крик. Есаул отвел глаза и криво усмехнулся. Надо иметь особое счастье, чтобы налететь теперь на эту бабу. По крайней мере, меньше загадок!
Он точной, пружинящей походкой пошел к пролетке.
– Чего их еще возить? – услышал он сзади. – Порешить их здесь, бандитов!
В ответ гудел знакомый голос старшего:
– Спокойно, граждане, расходись! От нас не уйдет! По революционному закону!
Около пролетки есаулу связали руки. Егора не тронули, приняв его, видимо, за настоящего кучера. Филатов сел в пролетку, рядом с ним усатый в штатском пальто, а Егор – на козлы. Небольшой отряд сопровождавших вскочил на коней, и они двинулись из станицы.
– Куда же меня везут? – спросил наконец есаул.
– Увидишь, – ответил чекист и, обращаясь к правившему лошадьми Егору, добавил: – А ты давай побыстрее, товарищ. Как тебя зовут?
– Кузьма!
– Вот, Кузьма, давай побыстрее!
За станицей Пашковской после часовни начинался спуск к реке. Недавняя оттепель и ночной мороз сделали свое. Пригорок отблескивал ледяной коркой, будто специально политый. Всадники, ехавшие впереди, сдержали коней, и тяжелая пролетка обогнала их. Вдоль прибрежного лозняка шел плотный, укатанный путь. Егор хлестнул лошадей. Связанный есаул упал на чекиста, придавив его к спинке сиденья. Пролетка резко рванулась вперед. Лихо засвистев лошадям, Егор со звериной гибкостью бывалого всадника перегнулся с козел и обрушил страшный удар тяжелого шкворня на голову человека в штатском пальто. Подвинувшись в сторону, есаул выбросил тело на дорогу. Лошади понеслись еще быстрее. Сзади скользили по обледеневшему спуску конные красноармейцы.
Казалось, не зря шесть лет держал при себе есаул Филатов казака Поцелуева. Держал строго, но разрешал и кое-какие вольности. А совсем недавно вызволил его, больного, с острова около Константинополя, откуда не думал уже Поцелуев выйти живым. Вызволил, чтобы взять с собой в нелегальную поездку в Россию.
– Уйдем, ваше высокоблагородие, ей-богу, уйдем! – крикнул Егор.
– Разрежь веревку на руках, – прохрипел есаул. Вытащив нож, Егор повернулся к нему.
– Трохи подвиньтесь, – сказал он. – Ваше высоко… – И вдруг упал на есаула, заливая его липкой, теплой кровью. Выстрел Филатов услышал потом, а может быть, это были другие выстрелы. Лошади, потеряв управление, понесли, но скоро правая упала, сломав дышло, пролетка перевернулась, и есаул полетел на дорогу, сильно ударившись головой.
Он пришел в себя в тюремном госпитале в Екатеринодаре. Около его кровати, как тогда в станице Пашковской, снова стоял остроносый парень.
– Очнулся? – спросил он, увидев, что есаул открыл глаза. – Ну, теперь мы с тобой поговорим, сволочь! Ты нам за Никандрова ответишь.
Есаул стиснул зубы. На следствии он отказался отвечать на вопросы. Но его ответы не очень были нужны. Жители рыбачьего поселка около Анапы, который, оказывается, назывался Вторая Рота, опознали его, а факт убийства чекиста Никандрова был налицо. Поэтому революционный трибунал через неделю после того мартовского дня вынес приговор: расстрелять бывшего есаула Ивана Филатова как белого карателя и убийцу.
Выслушав краткий приговор, есаул посмотрел в лица сидевших перед ним судей. Грубые обветренные лица солдат, каких он бесчисленное количество раз видел в строю, посылал на смерть, какие на протяжении всей его тридцатидвухлетней жизни обращались к нему с почтительным вниманием. Теперь же они решали вопрос его жизни.
Филатов очень хотел бы сказать своим судьям, что, когда на эту землю придет барон Врангель в союзе с англичанами, с чертом, с дьяволом, он утопит в крови всех, кто посмел поднять руки на своих господ. Но есаул Филатов ничего этого не сказал. Он кашлянул и внезапно охрипшим голосом произнес:
– Если бы ваши хамские морды попались мне, я бы вас четвертовал!
– Уведите осужденного! – спокойно сказал председатель трибунала.
Есаул Филатов, сохраняя твердую уверенность в том, что будет отомщен, отправился в камеру смертников ожидать приведения приговора в исполнение. О помиловании он не просил.
БЕЗ МАЛОГО – НИЧЕГО
– Они, брат, в бирюльки с нами играть не собираются, – говорил Николаев, меряя шагами свой кабинет, почти пустой, но застланный неизвестно откуда взявшимся здесь истертым ковром. – Ясно, что эти налеты, ограбления, покушения, с которыми мы имели дело в последние месяцы, пока цветочки. Подготовить новый десант – вот их главная задача. Сколько бы мы ни ловили этих недобитых деникинцев, сколько бы ни разгоняли банд, угроза не минует, пока существует у нас под носом этот их штаб, пока у них есть связь с Врангелем в Софии.
Николаев остановился перед Федором Зявкиным, сидевшим у стола.
– Вот ты, как руководитель Дончека, можешь сказать, что на сегодня среди массы казачества есть антисоветские настроения?
Федор, молодой широкоплечий человек с темными, ровно подстриженными усиками, провел ладонью по широкому лбу. Умные темные глаза его, обведенные синими кругами от вечного недосыпания, остро смотрели за окно.
– Нет, – сказал он и отрицательно покачал головой. – Нет никаких таких настроений у массы казачества. После отмены разверстки трудовой казак целиком за нас. И воевать людям надоело.
– Вот, – сказал Николаев, – но теперь смотри – приезжает в станицу бывший царский генерал, устраивает сбор казаков и говорит: братья казаки, отечество, родина в опасности – и несет дальше всякие высокие слова. Человек тридцать из ста поднимет наконец. Это факт – поднимет!
Зявкин встал.
– Что ты меня все агитируешь, Николай Николаевич? Эту обстановку я не хуже тебя знаю. Ты мне вот что лучше скажи. У белого подполья многолетний опыт, там и контрразведка и охранка. А у наших сотрудников?
Федор зашагал по кабинету, задел ногой за дыру в ковре. Николаев засмеялся.
– Сколько раз просил ребят: выбросьте вы эту рвань из кабинета.
Они помолчали.
– Ну так вот, вчера я опять разговаривал с Москвой, с Артузовым. Несколько дней назад он направил в помощь из Астраханской ЧК одного опытного сотрудника из интеллигентов, проверенного.
– Об этом я знаю. Не хотел раньше времени говорить тебе, – ответил Николаев. – Не знал, как ты отнесешься. Поручил кому-нибудь встретить этого товарища?
– Воронову поручил. Пусть поселит его где-нибудь в городе. К нам этому товарищу ходить не следует, в городе его не знают, и хорошо.
– Ну вот, – перебил его Николаев, – жалуешься, что людей нет. Ведь ты же сам прирожденный подпольщик!
– Спасибо белой контрразведке, – ответил Федор, – кое-чему научили в семнадцатом, восемнадцатом и девятнадцатом годах. А людей знающих все-таки не хватает, и этот товарищ – как его, Лошкарев? – будет нам очень кстати.
Николаев согласно кивнул головой.
– Давай расскажи теперь, как у тебя с планом, есть что-нибудь?
– Без малого – ничего, – вздохнул Зявкин, открывая папку, на обложке которой синим карандашом было написано всего одно слово: «Клубок».
– Смотрели мы снова все дела за последнее время. Как бы хоть за что зацепиться. Помнишь убийство в Братском переулке?
– Ну еще бы! Это из назаровской банды публика. Так ведь их осудили уже?
– Вот тогда во время облавы был арестован некто Попов, Юрий Георгиевич. Оружие при нем было, крупная сумма в валюте. Мануфактуру скупал. Выяснилось – бывший сотник, состоит в банде некоего Говорухина и послан в Ростов.
– Не томи, – сказал Николаев. – Сейчас-то он где? Небось расстреляли?
– Да нет, сидит голубчик в тюрьме и пишет покаянные письма. Прочел я их, вот они. – Федор вынул из папки небольшую пачку листов, исписанных неясными карандашными строчками. – Я тебе вкратце расскажу: был он эсером, это еще в студентах. А сам – сын здешнего ростовского врача. На фронте был. Потом вернулся в Ростов, по настоянию друзей и папаши примкнул к Корнилову, участник «ледяного похода». В Деникине, как он сам пишет, разочаровался, верил Врангелю, но и тот, говорит, обманул надежды. Бросили его в Керченский десант, а после, считая, что иного хода ему нет, он примкнул к банде этого Говорухина.
– А в Ростов зачем заявился? – спросил Николаев.
– Объясняет, что послали его за мануфактурой, – оборвались казачки. Валюту получил от самого Говорухина. Я допрашивал его еще раз. Похоже, что ничего не скрывает. Я его спросил: «И как же это не совестно вам, офицеру, тряпки скупать?» – «Эх, – говорит, – комиссар, мне бы только в Ростов. Одичал я в камышах. И еще рассчитывал, что за границу удастся уйти».
– Ну, за границу это не так просто, если в одиночку.
– Обещала ему тут помочь одна особа, некая Анна Семеновна Галкина.
Федор открыл следующую страничку в папке.
– Бывшая медицинская сестра в госпитале, где работал папаша Попова. Живет, между прочим, рядом с нами на Малой Садовой. Вот она и сказала сотнику, что есть у нее связи с надежными людьми, которые могут и за границу отправить, и еще многое что сделать.
– Так-так. – Николаев заинтересованно присел к столу. – А что за люди?
– Попов говорит, будто у него создалось впечатление, что Галкина связана с какой-то организацией. Однажды встретил у нее есаула Филатова, про которого слышал, что тот состоит в каком-то подпольном штабе. Пробуем установить, пока не знаю.. Вот я и думаю, что от этой Галкиной должна быть какая-то цепочка…
В дверь постучали. Секретарь Николаева заглянула в кабинет.
– Здесь товарищ Воронов, – сказала она. – Разыскивает вас, Федор Михайлович, говорит – по срочному делу. Я ему сказала, что вы заняты, но он… – Секретарша пожала плечиками, не найдя нужного слова. А за спиной у нее уже виднелась кудрявая голова сотрудника разведки Дончека Павла Воронова.
– Вот же, здесь он, – сказал Воронов, осторожно отстраняя секретаршу. – Говорю же – срочно!
Николаев примирительно махнул рукой:
– Ну, заходи, что там стряслось?
Павел Воронов втиснулся наконец всей своей могучей фигурой в кабинет. Был он в штатском пиджаке, новеньких синих галифе английского покроя. Крепкие ноги бывалого кавалериста туго обтягивали блестящие кожаные краги.
– Посмотри на него, – сказал Николаев. – Ни дать ни взять – спекулянт с черного рынка. Только ты, Воронов, чуб свой постриг бы, что ли, ведь в приличном обществе приходится бывать.
Но Воронов оставил эти слова без внимания.
– Это что же, – сказал он безо всяких предисловий, – вроде насмешка над нами получается? Встретил я сегодня этого нового сотрудника, думал – действительно товарищ опытный, а это… я не знаю, – Воронов на секунду остановился и решительно сказал: – Хлюст какой-то, и только! К тому же птенец, я его пальцем одним зашибу…
– А вот это не рекомендую, – вдруг перебил его Зявкин. – Тебе самому-то сколько лет?
– Двадцать пять.
– Ну, значит, вы с ним почти одногодки. Я Лошкарева немного знаю, молодой, но крепкий коммунист. Правда, внешне похож на офицерика, – сказал Николаев. – Где поселили его?
– На Торговой улице.
– Сам-то хоть не появлялся там?
– Обижаете меня, Федор Михайлович.
– Ну, хорошо! А что касается Лошкарева, то внешность его тут ни при чем, тебе как разведчику пора бы это понимать.
– Да ведь обидно, значит, мы вроде своими силами не можем справиться, не доверяют нам? – криво улыбнулся Воронов.
Николаев решительно поднялся со своего места.
– Ты вот что, товарищ Воронов, – сказал он, – говори, да не заговаривайся. Ежели бы тебе не доверяли, так ты бы здесь и не был. Неужели не ясно, что для этой операции нужен человек, которого в городе никто не знает.
Воронов в сомнении покачал головой.
– Не знаю, – сказал он, – только очень уж он какой-то хлипкий – интеллигент, одним словом. И вообще, не внушает…
– Чего он тебе не внушает? – спросил Зявкин. – Этот парень с малых лет на подпольной работе. Такой, как он, один батальона стоит.
– Ты вот что, Павел, назначь ему Веру Сергеевну для связи с нами. Ни сам, ни твои ребята около Лошкарева вертеться не должны. Он пусть пока делает что знает. Веру я проинструктирую сегодня же. Встретимся с ней за Доном. Обеспечишь это дело. Ну а сейчас пока садись, послушай.
Воронов вздохнул и, все еще не согнав с лица недовольное выражение, присел в старое кресло. Все, о чем Зявкин докладывал Николаеву, было ему в общих чертах знакомо. Он сам не далее как два дня назад разговаривал с сотником Поповым. Павел был уверен, что Галкина – это действительно начало какой-то скрытой цепочки, которая тянется к центру белогвардейского подполья. Будь в его власти, он тотчас же арестовал бы Галкину, устроил бы ей очную ставку с Поповым или хотя бы установил за ней тщательное наблюдение.
– Вот пока и все, – закончил свой доклад Федор Зявкин. – Как видишь, Николай Николаевич, сведения у нас небогатые, но зацепиться есть за что.
Они просовещались еще минут сорок. Воронов почти не вмешивался. Только один раз, когда услышал, что с Галкиной не следует пока ничего предпринимать, он запротестовал:
– Так она сбежит, скроется.
– Вот ежели напугаем ее, то непременно сбежит, – сказал в ответ Николаев. – Учти, что вокруг нас не гимназисты ходят, а господа контрразведчики. Этих на мякине не проведешь, клевать не станут. Уверен, что они и за тобой смотрят не первый месяц.
– Вот мы и дадим им не мякину, а зернышко, – вставил Зявкин. – Пусть клюют!
– Но помяните мое слово, эта мадам смотается, – угрюмо сказал Воронов.
На том разговор и закончился.
