Текст книги "Без права выбора"
Автор книги: Александр Поляков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
ДОМИК НА ГОРОДСКОЙ ОКРАИНЕ
Николай Свистунов работал в ЧК восьмой месяц, уже год был в партии и поэтому считался опытным сотрудником. Несмотря на то что на улице в тот час было очень мало прохожих, он сумел проводить Галкину и ее спутников до бывшей квартиры Бахарева. Анна Семеновна одна зашла в дом, а двое мужчин, сопровождавших ее, – Свистунов не успел их как следует рассмотреть – постояли на перекрестке, попрощались и… разошлись в разные стороны. Пока Николай решал, за кем из них пойти, оба они как в воду канули.
– Ты хоть там по улице не метался? – спросил его Воронов, когда Свистунов доложил о результатах. – Ну, ладно! Пойдешь завтра на базар к Косте, может быть, он кое-что знает.
Зявкин, узнав о случившемся, потер ладонью щеку, как делал всегда, когда был взволнован:
– Ну, теперь держись, ребята! – сказал он. – Теперь главное начнется. Ясное дело – они взяли его к себе, иначе зачем бы здесь была мадам Галкина?
– Интересно бы знать, насколько они не доверяют ему? – задумчиво произнес Николаев. – Впрочем, в его активе уже кое-что есть. Спасение Филатова – раз, поездка к Говорухину – два. Людей у них в обрез. Короче, посмотрим. Я на Бориса очень надеюсь.
– Надо бы ему помочь. – Зявкин покрутил ручку телефона. – Воронова ко мне пришлите, пожалуйста. Если не возражаешь, Николай Николаевич, – продолжил он, – я дам ход комбинации с Поповым.
– Разумно, – ответил Николаев.
* * *
Через день, открыв на стук утром дверь, Вера увидела перед собой есаула Филатова.
– Борис Александрович дома? – осведомился он.
Вере не пришлось притворяться, она действительно была взволнована.
– Позавчера пошли провожать барышню, велели дверь не запирать, и вот до сих пор нет. Не знаю, что и думать. Время такое… Спаси нас, господи, – сказала Вера и приложила платок к глазам. «Он действительно не знает или прикидывается?» – подумала она.
Но Филатов, кажется, был изумлен искренне.
– Барышня была здесь одна? – спросил есаул. – Позавчера?.. Вы не волнуйтесь, любезная, я постараюсь все выяснить.
После его ухода Вера немедленно отправилась на рынок.
А тем временем между есаулом и Анечкой Галкиной разыгралась бурная сцена.
– Это близко к предательству, – говорил Филатов, крупными шагами меряя маленькую комнатку. – Ты ходишь к нему, я не знаю зачем, да и не хочу знать! Но когда с твоей помощью его заманивают в ловушку, это уже касается дела, и ты не имела права скрывать! Хорошо же ты платишь мне за все то… – Есаул остановился.
Галкина в углу тихо плакала.
– Он меня убьет, – сказал она сквозь слезы.
– Кто?
– Новохатко.
Есаул ничего не ответил. Он чувствовал себя прескверно. Его озадачило, почему Новохатко, обычно доверявший ему и даже побаивавшийся его, на этот раз ничего не сказал о Бахареве. Что он намерен делать с ним? В конечном счете наплевать, но Филатов внутренне чувствовал, что его судьба связана теперь с судьбой корнета. Так или иначе, он должен держать теперь его сторону.
– Черт знает что! – воскликнул есаул. – Так не поступают порядочные женщины!
Он ушел, громко хлопнув дверью.
На улице его охватила злоба и жестокая тоска. Собственно говоря, в ту секунду, когда захлопнулась за ним дверь, он понял, что идти ему некуда. После побега в штабе на него смотрят с подозрением. Филатов был уверен, что всему виной эта сволочь поручик Милашевский. Он подозревал, что тот, устроившись адъютантом при штабе, греет руки возле денег, поступавших на нужды организации из-за границы от церковных кругов и в виде добровольных пожертвований.
Что делать? Уйти в отряд? Но там придется поступить под начало Говорухина. К полковнику Назарову? Еще неизвестно, как встретят без рекомендации штаба. Нет, хочешь не хочешь, а вернешься к этой истеричке. Она, конечно, сейчас уже нанюхалась эфира, и все тут. Господи, а ведь до десанта остается всего месяц…
Он вышел на бульвар, прошелся из конца в конец несколько раз и вдруг увидел, как от штаба Северо-Кавказского военного округа отъехали два всадника. Первый на гнедом дончаке, уверенно сдерживая горячего коня, пересек площадь, и есаул узнал в нем командарма Первой Конной Буденного. Задний – видимо, адъютант – несколько отстал.
Филатов, чувствуя, как холодеет спина и теплой сталью вдавливается в живот засунутый изнутри за пояс брюк бахаревский пистолет, пошел навстречу.
«Будут знать есаула Филатова, – неслось у него в голове. Всадник приближался. – Только бы не промахнуться. Вот сейчас…»
– Извините, гражданин, где тут будет Малая Садовая, – услышал он внезапно. Рядом с ним стоял высокий франтоватый малый развязного вида, в кожаных, вишневого цвета крагах.
– Что? – спросил есаул.
– Я говорю, где Малая Садовая?
– Вот она, рядом.
– Ага, вот спасибо, второй час ищу. – Малый нагло, как показалось есаулу, улыбнулся и сказал: – Закурить не желаете?
– Иди своей дорогой, – буркнул Филатов. Цокот копыт уже терялся где-то в улицах.
Он вернулся обратно на бульвар. Сел на скамью. Там, почти не двигаясь, тупо глядя в одну точку, он просидел больше часа.
Когда есаул вернулся к Галкиной, та вопреки ожиданиям не была в эфирном трансе.
– Боже мой, Иван! – встретила она его с порога. – Пришло письмо от Жоржа Попова.
Есаул выхватил у нее из рук небольшой листок.
«Тетя уехала в Харьков, в Ростов заехать не смогла, чувствует себя хорошо. Велела кланяться и благодарить за пособие сердечно. Жора».
– Откуда это?
– По почте пришло.
– Молодец, корнет! Нет, я все-таки должен вмешаться в его дело. Ты сама отведешь меня к Новохатко!
Галкина молча встала и взяла косынку.
– Идем, – сказала она покорно, – мне все равно.
* * *
Против ожиданий Новохатко нисколько не рассвирепел при появлении Филатова у него на квартире. В комнате небольшого домика на городской окраине были прикрыты по случаю жаркой погоды наружные ставни. Сам хозяин в полотняной рубашке пригласил нежданного гостя к столу.
– Неосмотрительно изволили поступить, Иван Егорович, – мягко сказал Новохатко. – А ну, как за вами наблюдают?
– Не волнуйтесь, – ответил Филатов, – если бы наблюдали, то я бы здесь с вами не сидел. Вам известно, что я приговорен к расстрелу.
– Слышали. – Новохатко поскреб лысину. – И про то, как бежали, тоже слышали. Но все же нарушать конспирацию не стоит. Вы, боевые офицеры, привыкли все напролом. – Он вздохнул и бережно положил маленький кусочек сахара обратно в жестянку. – Мы вот здесь строим, плетем, открываем вам путь. А придет ваш черед – вы про нас забудете. Скажете: мы спасли Россию.
Филатов молчал.
– Я человек откровенный, Иван Егорович, – продолжал хозяин. – Ваш путь будет в генералы, в губернаторы, в министры. А нам? Ступай опять на задворки? В подворотню? А между тем вот сейчас, в трудное время, к кому вы пришли? Ко мне пришли. Вот в чем дело.
Филатов готов был вспылить, но понял, что это будет для него крайне невыгодно.
– Помилуйте, Николай Маркович! – сказал он и сам удивился смиренности своего тона. – Ваши заслуги нам хорошо известны, могу сказать от имени казачества, что они не будут забыты.
– Спасибо на добром слове, вот если бы не только вы так считали!
– Кого вы имеете в виду? – Филатов насторожился.
Новохатко посмотрел на него словно приценяясь.
Потом, как бы решившись, сказал:
– Да есть такие офицеры. Из гвардии, например. Верите ли, руку подать стыдятся, а ведь под одним богом ходим.
– Неуместное чванство, – сухо сказал есаул. – По-моему, теперь прежде всего – дело.
– Вот и о вас недавно был у меня разговор с полковником Беленковым. – Новохатко выдержал паузу. – Ему, видите ли, не нравится, почему это чекисты затребовали вас в Ростов. Я-то проверял, вы уж меня простите, – конвойного вашего, что на вокзал вас доставил, большевики расстреляли. А Беленков свое гнет. А в чем дело? Знает он, что среди казачества вы – первый. Настанут «события», можете его потеснить.
Филатов снова молчал.
– Вот что я вам скажу, господин есаул. – В маленьких глазках Новохатко появился холодный свинцовый огонек. – Я так понимаю, что вы не зря ко мне пришли. Простите, деваться вам некуда…
Есаул резко встал.
– Не утруждайтесь, господин есаул, и сядьте, – продолжал Новохатко. – Так оно и есть, серьезного дела они вам больше не доверят. Но я вам друг, и вы мне верьте, у меня закваска старая. Должны мы с вами, Иван Егорович, о себе подумать. А то будем своими руками только для других жар грести. Операция-то близится. Через месяц-другой, глядишь, и перевернется все. Так первым делом убрать бы нам из штаба господина Беленкова и его правую руку Милашевского. Данные у меня кое-какие на них есть.
– Вы так говорите со мной, – криво улыбаясь, сказал Филатов, – будто я уже во всем согласен с вами.
– Эх, Иван Егорович, плох бы я был, если бы сомневался, расчета вам никакого нет не согласиться. Вы, я да корнет Бахарев – мы их тут быстро в христианскую веру приведем. Скажу по секрету: князь мне доверяет больше, чем полковнику.
– А где Борис Александрович?
– А где же ему быть? У меня в надежном месте, мои ребятушки позаботились. Он, между прочим, человек хороший, поговорили мы с ним по душам. Письмо при нем было. От самого епископа Филиппа.
– Это я знаю, – ответил есаул. В душе он, конечно, был согласен с предложениями Новохатко, но для вида считал необходимым поломаться. Это, конечно, не ускользнуло от Новохатко. И он дал гостю такую возможность. Говорил он откровенно, ничего не скрывая.
Оказалось, что Милашевский вместе с казначеем штаба Долгоруковым давно уже занимаются неприглядными финансовыми махинациями. После бегства Деникина у Долгорукова остались клише, с которых печатались донские деньги – «колокольчики», как их называли в народе за то, что на этих бумажках был изображен царь-колокол. Раздобыв где-то краски и печатный станок, оба «комбинатора» печатали эти бумажки дома у поручика. Когда же в штаб поступали деньги на нужды организации в какой-нибудь другой валюте, они заменяли их своими «колокольчиками». В отчетах все было шито-крыто, так как деньги шли в основном в отряды Говорухина и Назарова.
Новохатко давно узнал про это, но помалкивал, приберегая козырь для решительного момента. Теперь, по его расчету, такой момент наступил, и он подробно рассказал обо всем есаулу.
Филатов был возмущен до крайности.
– Это низость! – воскликнул он, вышагивая по комнате. – В то время когда все мы ежеминутно рискуем головой, они думают о корысти. Никакого суда они не достойны. Я сам прибью их как собак!
– Ну зачем же вам рисковать! – Новохатко спокойно налил себе чаю. – Я уж сговорился, как это сделать. Все будет тихо и аккуратно.
– С кем же это вы сговорились?
– Да с вашим корнетом! Не возражаете?
ОТСТАВНОЙ УЧИТЕЛЬ
Беспокойная и душная июльская ночь наваливалась на Ростов. Зажглись в черном небе холодные, безучастные к земному пеклу звезды, осела на пожелтевшие листья и траву тонкая летучая пыль, весь день носившаяся в воздухе и проникавшая всюду.
В небольшой комнате домика на окраине города окна были снаружи закрыты деревянными ставнями, а изнутри вдобавок еще занавешены старыми одеялами. У письменного стола, освещенного керосиновой лампой «молния» с абажуром красной меди, сидел старик с коротко подстриженной щеткой седых волос. Он что-то писал, изредка останавливаясь и вздергивая вверх голову, и от этого ярко на секунду вспыхивали стекла пенсне на его тонком орлином носу. Одет он был в легкий полотняный пиджачок и просторные серые брюки, То и другое было тщательно выглажено. На ногах, несмотря на жару, толстые грубошерстные носки.
Со стороны можно было подумать, что это трудится над дневниками своих учеников добросовестный и строгий учитель-холостяк. Впрочем, и по документам аккуратный старичок значился отставным учителем Константином Ивановичем Кубаревым, проживающим здесь, в Нахичевани, вместе со своим родственником гражданином Лаухиным.
Перо старика быстро бежало по бумаге – плотному листу, вырванному из конторской купеческой книги. На переплетение красных и синих линеек ложились ровные строки угловатых букв. Они выстраивались словно солдаты хорошо подобранной команды:
«Ввиду продолжающих поступать сведений о новых формированиях отрядов и частей по штабу «Армии спасения России» и также ввиду недостаточной осведомленности этих частей и слабой между ними связи сим предлагаю:
1. Все формирования производить с сохранением служебной военной тайны.
2. Всем начальникам отрядов всеми им доступными мерами озаботиться установлением связи друг с другом.
3. Начальники формирующихся и уже готовых к выступлению отрядов сносятся с Ростовским центральным управлением лично или при посредстве для этого назначенных офицеров связи, кои должны быть лично известны начальникам отрядов.
4. Оружие, снаряжение и предметы путевого довольствия в первое время заготавливаются своими средствами и по возможности в местах формирования и расположения отрядов.
5. Моментом и сигналом общей боевой готовности назна…»
Перо прекратило свой бег. Несколько секунд настороженно повисло над незаконченной строкой. Из передней слышался стук в наружную дверь. Старик неторопливо взял недописанный лист и, открыв в толстой верхней доске стола потайную дверцу, спрятал его внутрь.
– Степан, – позвал он сильным с хрипотцой голосом. В приоткрытую дверь всунулась усатая физиономия. – Пойди посмотри, кто там.
В передней послышалась какая-то возня, приглушенный голос. Старик встал, обнаружив свой высокий рост, и легко шагнул к стоявшей в той же комнате кровати. Он выхватил из-под подушки новый вороненый маузер и, сунув его под пиджак, сел на постель. В тот же самый момент дверь открылась, и в ней появился Беленков. Он едва стоял на ногах, одежда на нем была изорвана и испачкана землей.
Хозяин комнаты встал ему навстречу.
– Боже, что с вами, Александр Игнатьевич? – спросил он.
– Только что, – выдохнул Беленков, – убит поручик Милашевский! Ради бога, воды! Мне пришлось бежать…
Старик и усатый Степан молча смотрели на гостя, не двигаясь с места. Беленков переводил взгляд с одного на другого, силясь понять причину их молчания. Наконец он понял.
– Нет, нет, ваше превосходительство, я никого не привел за собой. Это исключено. Вообще это нелепый случай…
Тогда первым сдвинулся с места хозяин комнаты, он подошел к столу, пододвинул стул для Беленкова и потом сел сам.
– Дай воды, Степан, – сказал он. – Докладывайте, полковник.
Беленков жадно выпил почти ковш теплой воды, не успевшей еще остыть после дневного зноя.
– Убили Милашевского, – повторил он, – тело бросили в Дон на моих глазах, мне чудом удалось спастись.
– Нельзя ли по порядку? Кто убил, зачем вы здесь?
Беленков снова отхлебнул глоток воды из ковша. Он понемногу начал овладевать собой.
– Убили бандиты. Нас пытались ограбить здесь недалеко, в Балабановской роще. Под вечер мы встретились там с поручиком. Он должен был передать мне ваш приказ для Назарова. Разговор у нас затянулся. Поручик все сетовал на ваши финансовые затруднения.
– Я его на это не уполномочивал, – сухо сказал старик.
– Поверьте мне, Константин Эрастович, я так и подумал… мы заспорили… и вот…
Беленков снова потянулся к ковшу.
– Их было человек восемь или десять, – продолжал он. – Сначала они потребовали у нас деньги, потом сорвали с меня пиджак. Милашевский стал сопротивляться. Меня свалили на землю, я отполз в кусты. Было уже темно, и я не видел, что там происходит. Слышал только удары. Потом кто-то сказал: ну, этот готов. Я слышал, как они бросили тело в воду… Боже мой! – Полковник закрыл лицо грязной рукой.
– Ну а вы? – спросил старик.
– Про меня они, видимо, забыли. Я дождался, пока они уйдут…
– И не нашли ничего лучше, чем прийти прямо сюда?
– Я считал это необходимым, Константин Эрастович, ради вашей безопасности… Ведь если тело Милашевского будет обнаружено, его могут опознать, – разумеется, как Лаухина, – а это привлечет внимание к вашему дому. Я настоятельно рекомендую вам немедленно переехать. У нас есть хорошо обеспеченная охраной квартира у Новохатко.
Казалось, старик не слушал его. Помолчав некоторое время, он вскинул голову:
– Где мой приказ Назарову, господин полковник?
– Он остался в моем пиджаке, ваше превосходительство! – Полковник встал.
Поглаживая рукой стол, старик, спокойно глядя в глаза Беленкову, сказал:
– В мое время офицеры предпочитали пустить себе пулю в лоб, чем отвечать подобным образом!
– Ваше превосходительство! Это же просто уголовные бандиты! Они не обратят внимание на бумагу, их интересуют деньги.
– Вы считаете, что мой приказ не стоит денег?
Беленков ничего не ответил. Он, видимо, был совершенно раздавлен свалившимися на него событиями. Полковник сжал голову грязными ладонями и простонал:
– Как это нелепо, дико! Боже мой!
Генерал – а это был сам князь Ухтомский – брезгливо смотрел сверху вниз на своего подчиненного.
– Степан! – крикнул он через некоторое время. – Подай Александру Игнатьевичу умыться!
* * *
Утром, захватив с собой только самое необходимое, Беленков с Ухтомским направились к Новохатко. У того, несмотря на ранний час, они застали гостей.
– Разрешите представить вам, Константин Иванович, – сказал Новохатко, вводя князя в комнату, – двух боевых офицеров нашей организации. Есаул Филатов Иван Егорович – приговорен большевиками к смертной казни.
Есаул встал навытяжку.
– Корнет Бахарев, участник «ледяного похода». – Новохатко замялся. – Близкий знакомый епископа Филиппа.
Ухтомский внимательно посмотрел на Бориса и подал ему руку.
– Вот как! – сказал он. – Я тоже был знаком с его преосвященством. А про вас, есаул, я много слышал, жаль, что раньше обстоятельства не позволили встретиться. Садитесь, господа.
«Константин Иванович, – подумал Борис, – тоже себе конспираторы, от него за три версты несет князем». Он понял, кто перед ним, что наступила та минута, ради которой он вот уже больше двух месяцев ходит как по канату над пропастью. Почему, однако, он пожаловал сюда собственной персоной?
Все пятеро расположились вокруг стола, но Борису стоило больших усилий сохранить спокойствие и заставить себя внимательно слушать, о чем шел разговор.
Беленков рассказывал подробности ночного происшествия. Услышав о том, как тело Милашевского злоумышленники бросили в воду, Новохатко встал и истово перекрестился в сторону горевших в углу лампад. Лицо его было полно скорби.
Борис с интересом наблюдал за старым полицейским провокатором. Казалось, будто это совсем не он, Николай Маркович Новохатко, всего полчаса назад в этой же комнате спрятал в карман деньги и документы поручика Милашевского и приказ князя полковнику Назарову. Принимая их от Бахарева, он сказал:
– Ну, я чувствую, Борис Александрович, что ваши ребята охулки на руку не положат. Так они, говорите, и полковника припугнули неплохо! Дорого ли пришлось им дать?
– Как по уговору, – ответил Борис. – Они взяли половину из тех денег, что были у Милашевского и в пиджаке у Беленкова. Все равно краденые ведь деньги. Кстати, как вы думаете, откуда это у полковника в подкладке иностранная валюта?
– Неужто он и на иностранцев работает? Вот ловкая бестия! Ну, это ему даром тоже не пройдет. Верно я говорю, господин есаул?
Филатов, присутствовавший при этом разговоре, со злобой, как показалось Борису, посмотрел на Новохатко.
– Знаете, господа, – сказал он, – в первый же день восстания вместе с большевистскими комиссарами я повешу и парочку членов из этого штаба. Чтоб неповадно было!
Новохатко засмеялся.
– Будем надеяться, что вы не нас с Борисом Александровичем имеете в виду. Да, кстати, можно бы проделать это и сейчас. Бандиты народ надежный! Это уж вы мне поверьте, я сам, между прочим, в Киеве в прежнее время большие связи имел по этой линии. А вы-то как с ними сошлись, корнет?
– Довелось вместе быть в тюрьме с их главарем, потом помог я им кое в чем! – нехотя ответил Борис.
Во время этого разговора и пришли Беленков с князем, принесшие новость, которую все они уже хорошо знали. И вот теперь, наблюдая за тем, как искусно Новохатко изображает крайнюю скорбь по поводу им же самим спровоцированной гибели адъютанта князя Ухтомского, Борис прикидывал, во что может вылиться вся эта ситуация.
* * *
А сам виновник скорби господина Новохатко – поручик Милашевский в это время живой и здоровый сидел в одном из продавленных кресел кабинета на верхнем этаже дома на Большой Садовой. Напротив него во втором кресле, как обычно, вытянув длинные ноги, помещался бледный от бессонных ночей Павел Воронов, у окна, сложив руки на груди, стоял Николаев, а за столом над стопкой уже исписанных листков трудился Федор Зявкин.
Первый допрос подходил к концу. Зявкин добросовестно и подробно записал весь рассказ гражданина Лаухина о том, как он скитался по России в поисках пропавшей жены, как он хотел, но не смог уехать из Новороссийска и как, наконец, встретив в Ростове дальнего родственника Константина Ивановича Кубарева, поселился у него и поступил работать делопроизводителем в окрпрод.
Закончив записывать показания, Зявкин протянул ручку и исписанные листы арестованному.
– Прочтите и подпишите, если все верно записано.
Милашевский углубился в чтение.
Николаев от окна сделал Федору неприметный знак: выйди. Тот встал, прошелся, будто разминаясь, и пошел к двери. За ним Николаев.
– Так ты мне расскажи, – попросил за дверью Николаев, – как прошла операция?
– Да как по нотам! Как только мы получили сообщение от Бориса, вороновские ребята сразу все сработали. Когда их схватили, полковник сразу удирать, ну, с него для правдоподобия пиджак сдернули. Он отсиживался рядом в кустах. Ты смотри, как Павел стал хорошо действовать, они полковника специально не трогали, чтобы был свидетель!
– Скажи, пожалуйста, – вставил Николаев, – соображают ребята!
– Это еще не все. – Зявкин, предвкушая эффект, который произведут его последующие слова, неторопливо заклеил махорочную самокрутку. – Послушай, что они дальше сделали. Когда Милашевского связали и тихо оттащили в пролетку, Павел громко сказал: ну, дескать, этот готов, давай его в воду. Взяли они небольшое бревно – там колода какая-то лежала, раскачали и плюх в воду! А полковник все слышал, конечно. Теперь станешь его убеждать, ни за что не согласится, что Милашевский жив. Он до конца своих дней будет считать, что бандиты прикончили поручика.
– Молодцы! – сказал Николаев. – Ничего не скажешь. Видишь, как выучились работать. Я вот все думаю, как теперь там у Бориса?
– Надеюсь, все в порядке. – Зявкин выпустил клуб табачного дыма. – Приказ и деньги мы ему вручили через Веру. Новохатко теперь убежден, что его пожелание в точности исполнено. Дескать, нанял Борис бандитов. Для Новохатко – дело знакомое. А поручик этот для нас просто клад, у него все связи. Собственно говоря, мы бы уже сейчас могли тряхнуть весь этот ростовский центр.
– Ни в коем случае нельзя сейчас этого делать, – сказал Николаев, – главное ведь не в них. Я вчера опять говорил с Москвой. Они особенно подчеркивают: нужно добиться бескровного разоружения отрядов Назарова и Говорухина. Три тысячи человек – не шутка! Так что тут нужно действовать безошибочно, да так, чтобы и никто из руководителей штаба не ушел, а то они такой шум на Дону поднимут! Им терять нечего, казаков им не жалко.
– Времени-то остается совсем мало, – задумчиво сказал Зявкин. – Судя по сводке, флот Врангеля вышел из Бизерты.
– И все-таки, как говорят, спеши не торопясь, – закончил Николаев.
Когда чекисты снова вошли в кабинет, Милашевский обратился к ним:
– Я уже спрашивал у товарища, – он показал на Воронова, который невозмутимо рассматривал ссадину на пальце, приобретенную в ночной схватке, – но он мне ничего не ответил. Может быть, вы мне объясните: на каком основании меня задержали? Мне на службу пора!
Зявкин взял со стола подписанный протокол допроса. На каждой страничке внизу аккуратно стояло: «К сему Лаухин». Он убрал бумаги в стол и взял чистые листы.
– Ну а вот здесь, господин поручик Милашевский, вы напишите нам всю правду, – спокойно и даже несколько безразлично сказал Федор. – Забирайте бумагу в камеру. Когда напишете, скажете караулу, мы вас вызовем. До того времени беспокоить вас не будем. Нам не к спеху.
Милашевский, казалось, оцепенел. Он тупо смотрел на лежавшую перед ним бумагу.
– Что именно я должен написать? – наконец спросил он.
– Все и подробно – о своей деятельности, о князе, о знакомых. Адреса и явки не забывайте.
Милашевский потянулся к карандашу.
– Нет, не здесь, – остановил его Зявкин. – Я же говорю – не к спеху. Сейчас мы устали, господин поручик, вас слушать. В камере напишете.
Милашевский покорно взял бумагу и пошел к двери.
– Карандашик забыли, ваше благородие, – сказал, подымаясь за ним, Воронов.
Пошатываясь, Милашевский шел по длинному коридору. «Кто предал?» – сверлило у него в голове. И вдруг, словно вспышка в глазах, в памяти встало злое лицо есаула Филатова: «Вы еще пожалеете об этом!» – «Он! – подумал Милашевский. – Точно он! Не зря подозревал Беленков этого подлеца!»
