Текст книги "Новый солдат империи. Воин Донбасса (СИ)"

Автор книги: Александр Пересвет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Можно ещё в милицию податься. Оно, конечно, после начала реформы путь туда значительно осложнился, и за хорошие должности мзда уж больно неподъёмна. Но в простые опера-то, пожалуй, возьмут? С опытом-то боевой разведки?

Но тут уже жена была против категорически. Наслушалась да фильмов насмотрелась, как опера живут, дома не ночуют. Безруков ей нравился, но муж в этой роли не подходил ей категорически.

Вот разве что в ЧОП. Овощебазу охранять. Опять же – картошечка всегда в доме, огурчики. Сопьёшься, правда...

Вот так и пришёл Алексей к мысли позвонить Тихону Ященко. Всё ж почти друзья. Может, предложит чего. А нет – ну, поглядим. Всё равно в Москву надо съездить, воздух понюхать. В Москве нынче вся сила, как говорится. Какая-никакая работа да сыщется...

Ященко сказал: "Приезжай, поговорим"...

* * *

В Москве Алексей бывал не раз. И то: странно было бы жить в Брянске и не ездить в Москву.

Где-то в полгода-год раз мотались с матерью, а то и с обоими родителями на рынок. На Черкизон. Мать говорила, что брянские продавцы оттуда товар и привозят. Затем перепродают с наценкой. А зачем её платить, когда можно самим купить дёшево?

Отец, правда, ворчал, что стоимость дороги туда-обратно на поезде ту наценку аккурат и съедает. А то ещё и с горкой. Но наездам в Первопрестольную не препятствовал. Понимал, видимо, что матери нужно время от времени утолять голод. По шопингу.

Это Светка как-то такое понятие обронила позже, и Алексей запомнил. Жене он таким образом "наедаться" тоже не препятствовал, помня отца.

Да, отца теперь осталось только помнить...

Ященко прислал за ним машину – прямо к вокзалу. Алексей аж растерялся от такой чести. И порадовался, конечно. Значит, у Тихона имеется что-то для него. Невольно ухмыльнулся: ага, как на той старой карикатурке, которые собирал раньше отец. Алексей любил в детстве запрятаться в "тёмной" комнате и там пересматривать подшитые в две папочки вырезки. Так на одном из рисунков бродяга в лохмотьях и с прохиндеистой мордой звонит в дверь приличного особняка. И осведомляется: "Не будет ли у вас какой-нибудь работёнки? Например, отнести денежки в банк?"

Забавно, но воспоминание о той карикатурке оказалось сном в руку. Потому что Ященко на начальный период ("Пока не освоишься, а мы на тебя посмотрим", – сказал он) предложил заняться сопровождением клиентов, когда они деньги везут. Да, в банк. Или из банка.

"Обналичка?" – понимающе усмехнулся тогда Алексей.

"Нет, – отрезал работодатель. – Это для нас мелко. И против закона мы не работаем. А остальное узнаешь, если сработаемся".

Ого, как завернул!

Глянув на его лицо и поняв его мысли, Тихон пояснил: "Зряшных вопросов у нас не задают". И буднично, но как-то очень веско добавил: "На первый раз замнём. Но вторичная попытка меня насторожит, учти на будущее".

Да, простой и улыбчивый товарищ, оказывается, умеет голосом подпустить холодка на спину собеседнику! Да какого! И светлые глаза стали в этот момент – стальные...

Алексей учёл. Как учёл вскоре, что приказов в "Антее-М" не отдают. Или отдают очень редко. Когда по-настоящему жмёт. А в обычной практике тут было – поинтересоваться мнением или задать вопрос.

Но очень плохо, если за этим вопросом ты не различишь приказа. Стального, какими бывают глаза шефа...

"На мешках", как прозывали такую работу в ЧОПе, Алексей проработал три месяца.

Ну, "мешки" – это, понятно, из-за денег. Хотя на деле клиенты перевозили не только деньги и даже не деньги в основном. Всяческие бывали ценные грузы. Однажды даже довелось сопровождать дядьку вида почти карикатурного, перевозившего в побитом и поцарапанном "дипломате", годов, наверное, ещё семидесятых, что-то очень ценное. Во всяком случае, "дипломат" был прицеплен к руке довольно крепкой даже на вид цепью. Впрочем, и на разрыв – крепкой тоже. Алексею при приёмке клиента положено было убедиться, что всё закрыто надёжно, и он в этом убедился добросовестно.

А потом они ехали с мужичком в метро, что было признано более надёжным, нежели автомобиль. При всей кажущейся парадоксальности такого подхода к безопасности. Только выбрали, конечно, не время часа пик.

Алексею хорошо запомнился тот выход. Потому что всю дорогу, и в особенности в метро, он разрывался между необходимостью отслеживать каждое движение самого дядьки и каждое движение вокруг него – и необходимостью давить в себе то и дело подкатывающийся к глотке смех. Но делать это было очень трудно, потому что на смех отставного разведчика пробивало при каждом взгляде на подопечного.

Проблема была в том, что мужичок совершенно выбивался из образа перевозчика секретов. Он этому образу не соответствовал вообще. От слова совсем. Он выглядел просто лютой пародией на такого перевозчика. Ну, вот как если бы артист Леонов играл бы роль Джеймса Бонда. "Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд", – голосом Винни-Пуха. И внешне – незадачливый буфетчик из "Полосатого рейса"...

Вот всё и смотрелось, будто в метро снимают ролик для КВНа: секретная папка в секретном портфеле, секретный артист Леонов в роли секретного агента. Под прикрытием, ага.

Да ещё некстати всплыл из детских воспоминаний один из рассказов дяди Эдика. Как тот тоже однажды был вынужден по какой-то причине тащить с собой портфель с секретными документами в метро. А дядя Эдик рассказывать умел. И тогда он очень вкусно описывал, как боялся портфель выронить, потерять, как всё вертелся в толпе, чая лицом встретить того, кто попытался выбить портфель из рук. Как выискивал в толпе американского шпиона, охотящегося за секретами, доверенными старшему лейтенанту Кравченко.

И вот теперь детский рассказ повторялся как фарс. Да ещё с артистом Леоновым в главной роли. И с ним, Алексеем Кравченко, творчески делавшим вид, что никакого отношения к нему не имеет...

Но тот случай был, в общем-то, исключением. Образцом творческого подхода Тихона Ященко к разработке операции. Потому как в тот раз известно было, что оперативный противник тех, от кого работал дядька, плотно вёл слежку за офисом заказчика. И к тому же через кого-то у них явственно "текло". Так что отправка бумаг на машине была чревата весьма большим риском. "Черьевата боком", как иногда выражался Ященко, цитируя кого-то из своих знакомых.

Чаще же всего приходилось Алексею сопровождать именно машины. Опять-таки делая вид, что он не при делах. Но будучи готовым всегда помочь при обострении обстановки. Что означало: умудряться в московском трафике держаться не более чем через одну машину от клиента. И при том делать это так, чтобы потенциальный супостат не заметил, что того "ведут", и не придумал мер по нейтрализации негласной охраны.

Так что Алексей был благодарен Тихону за такую "стажировку". По сути, тот натаскивал его таким образом в оперативной работе по городу – чего полевой войсковой разведчик по ходу службы осваивал лишь в самой недостаточной степени. Если вообще.

За это время "подтянулись" и обычные, жизненно-бытовые обстоятельства. От фирмы ему сняли квартиру. Пока однокомнатную. Но в случае закрепления на работе пообещали продумать вариант приобретения уже постоянной. С зачётом той, что была в Ростове.

С семьёю жили пока раздельно. Но раз в две недельки Светка налаживались в гости на выходные. И они славно брыкались на здоровенной кровати, словно специально предназначенной для любовных утех. В общем, профессиональное любовное гнёздышко. Светка даже попыталась изобразить ревнульки во время первого визита. Но отставила их, когда увидела, с какой голодной жадностью набрасывался на неё муж...

Несколько раз она привозила с собой Юрку с Маринкой. Вот тут уже было реально неудобно. Детей приходилось класть с мамой на широкой кровати. Алексей устраивался на узком и коротком для его 186 сантиметров роста диванчике. Но радость детей от общения с папкой, а также от зоопарка, аквапарка и других чудес была столь велика, что это полностью, да ещё с горкой искупало мелкие бытовые неудобства. Да и ему было радостно пообщаться с родными "спиногрызами".

В общем, первые три месяца шли долго – как всегда, когда осваиваешь новое дело, да ещё на новом месте. Зато насыщенно и разнообразно.

Алексей подтянул физподготовку, чуток разболтавшуюся за последний год. К тому же ребята-сослуживцы, в основном, казаки, которых Тихон собирал по горячим точкам, показали несколько любопытных наборов в двоеборстве.

Памятуя о зашитом глазе, Кравченко поначалу предупредил, что хотел бы избегать ударов в голову – ну-ка, порвётся глазное яблоко по шву? Врачи от чего-то такого предостерегали.

Коллеги отнеслись с пониманием. А заодно коллективным разумом попробовали все вместе поработать над комплексом защиты от подобных ударов. Ничего нового, конечно, не изобрели – всё же люди веками копили наработки по теме избиения ближнего своего. Но именно как комплекс блоков и уклонений это показалось любопытным всем, в том числе и самому Ященко.

Про ранение глаза тот знал – Алексей рассказал ещё при первом собеседовании, но особого беспокойства не выказал. Лишь спросил: "Ты же правша? Выцеливаешь правым?" И когда Алексей подтвердил, то добавил лишь: "Вот и ладненько. Мы из тебя ещё снайпера сделаем". А через несколько дней дал телефон, велел позвонить и договориться о записи на приём.

Профессор, осмотревший глаз, сказал лишь, что "зашили его, конечно, как сапог". Намертво и чуть ли не в накладку. Но в целом работоспособность обоих глаз подтвердил. А что один зрачок теперь имеет форму не круглую, а овальную, так оно даже лучше – "дамы будут западать сильнее".

Весёлый профессор оказался, что уж. Но ударов в голову тоже заповедал не пропускать. А на будущее посулил продумать схему лазерной коррекции, которая помогла бы если не совсем убрать двоение изображения в глазу, то хотя бы заметно уменьшить.

Когда же три месяца стажировки минули, Ященко пригласил Алексея к себе на дачу. Для неформальной, сказал, беседы.

А там, как бы между прочим, в баньке, спросил: "Нравится тебе работа?" Будто бы в пространство.

Хорошо, что Алексей с самого начала был в напряжении: чувствовал, что в этой беседе состоится главное. Но, как свойственно Тихону, вопрос прозвучал словно невзначай и словно не по делу.

"Я знаю, что это работа стажёра, – пожав плечами, ответил он. – Когда стажёра нет, ребята "по мешкам" в очередь ходят. Всю жизнь работать "маленьким" не хотелось бы".

"Претендуешь?" – снова недоговорённо уточнил шеф.

"Другой бы ответил – решение за вами, босс, – сказал Алексей. – Но мы знакомы уже давно..."

Он затруднялся, как в этой обстановке обращаться к Ященко – на "ты" или на "вы".

"...Поэтому могу сам продолжить диалог. "Это само собой", ответил бы... ты", – видно было, что Тихон заметил короткую паузу перед выбранным местоимением, и чуть усмехнулся. Абсолютно на грани восприятия – даже не усмехнулся, а чуть двинул мышцами груди, – но Алексей, сам будучи в состоянии предельно обострённом, заметил.

"Потому я проскочу эту стадию. И несколько следующих, – продолжил он. – И скажу так. На данный момент даже если я отвечу, что претендую, то максимум, чем рискую, – что ты предложишь мне уволиться".

Алексей и впрямь подумал легко, что бояться, собственно, нечего. Ибо ну что ему грозит? Что Тихон не продолжит с ним контракт? Так контракта настоящего и не было! Трудовой договор на три месяца и аюшки!

И почувствовал, что напряжение, не оставлявшее его с самого начала поездки с Ященко на дачу, сейчас отпустило.

Тихон внимательно разглядывал его.

"Потому я отвечу так, – ровно проговорил Алексей. – Я уже получил хорошую школу за эти месяцы. Я их провёл с пользой для себя. Со своей стороны, тоже постарался показать лучшее своё. Так что претендую я или нет... Это, полагаю, ты сам уже решил. Про себя же скажу, что да, я хочу дальше работать в "Антее". Хотя знаю, что работа будет предусматривать ответственность. Вплоть до..."

"Ну, ты и жучила, – восхитился Ященко, покачав головой. – Во как повернул, умник – будто отвечает на уже сделанное предложение! Девок в постель так же укладываешь? Давай-ка пивка принеси", – без перехода приказал он.

Девок, усмехнулся Алексей, залезая в холодильник на веранде. С девками проще. Им как раз прелюдии и разговоры нужны – даже если обоим всё заранее ясно. А главное – именно женщине первой всё ясно и становится. И именно она уже всё решила. Но – может и передумать, если прелюдия не понравится.

Имеет право.

А тут – будто не о продолжении работы говорят, а в спарринге каком машутся...

Молча сделали по глотку.

"Вот в чём дело, Лёша, – наконец, произнёс Ященко тоном почти задушевным. – Сейчас ты казак вольный. О наших делах ты узнал самую малость, маковку. Но если впишешься, то будет уже по-взрослому. Ты начнёшь бывать в делах... – так и сказал: "бывать в делах", – из которых обратного хода уже не будет. Много ты такого узнаешь, Лёша, что спать спокойно сможешь, пока в системе будешь оставаться. Грубо говоря, вход – рубль, выход... Это в зависимости от ситуации. Иной раз можно и вовсе не расплатиться..."

Мафия? – спросил себя Алексей. Но это было из категории "зряшных" вопросов и вслух он его не задал.

Вместо этого ответил, воспользовавшись тем, что Тихон сделал ещё глоток:

"Знаешь, босс, – позволил себе всё же намекнуть на мафию, – я из своей недолгой службы вынес одно. Я – русский офицер. Можно сказать – солдат. Русский солдат. И я знаю, что умру с гордостью за то, что был в своей жизни русским солдатом. Мне это внушил ещё отец. И я за всю жизнь, хоть и повидал бардака армейского и несправедливости разной, не имел несчастья сомневаться в его правоте".

Тихон остро посмотрел на него.

"Тут есть пафос, я знаю, – выдержал этот взгляд Алексей. – Прости. Это только для того, чтобы ты идеологию понял. Просто тоже хочу предупредить сразу: как офицер, русский офицер, криминалом погоны свои пачкать не буду. Да, я знаю, что по делам "Антея" видел только макушечку. Но если там, под макушечкой, что-то такое объявится, то я выйду любой ценой!"

Тихон продолжал смотреть на него стальными глазами. Трещинка на лбу его между бровями стала глубже.

Алексей держал этот взгляд, зная, чувствуя по такой же стальной волне, поднимавшейся изнутри, что так и будет. Если он увидит, что в "Антее" творится криминал, то посмотрим ещё, кому цена выхода покажется больше...

Будет так или никак! Такое он выбрал себе жизненное кредо. Ещё в детстве, в тех драках – что с камбродской шпаной в Луганске, что с бежицкой в Брянске.

Наконец, Ященко усмехнулся – одними губами.

"Ты пей пиво-то, пей, – посоветовал он. – А то ишь, раздухарился..."

Помолчал и сказал:

"Правильный ты пацан, Лёшка. Жаль, не казак ты. Но я тебя вполне понимаю. С офицерским твоим словом. У нас тоже свои принципы есть. Кстати, из того же места растущие..."

Ещё пауза.

"Есть у меня друг один – может, познакомлю когда, – продолжил Ященко. – Служили вместе, воевали. В Карабахе ещё. Официально тогда считалось – миротворили. То есть это такая служба, когда с обеих сторон в тебя пуляют и заложников из русских военнослужащих хватают.

И был у нас криминал. Причём ломовой. Аккурат перед дембелем.

Вырезали мы пост армянский... Случайно получилось, по ошибке. Вышли не в том квадрате. Горы...

Но при обстоятельствах на пожизненку тянет.

Разборка была поначалу крутейшая. Спасло нас, по совести, то, что, в общем, бодались наши тогда как раз с армянами. А их фидаины тоже не зайчиками выступали.

Так что начальство ситуацию развивать не стало. Списали на боевые. Или вообще на азеров. До нас итогов не доводили, сам понимаешь. А нас те же особисты тишком да бочком в Москву. И раскассировали по разным полкам.

И было нас трое друзей там. Прикинь – мальчишки ещё. Срочники, по двадцать лет. И на каждом – по трупу. И на мне – два.

А он ведь тёплый ещё, человек-от, когда к нему прижимаешься и горло режешь. А горло-то резать не умеешь, не попадаешь. Да не финкой, а штык-ножом корявым. И сам ты его боишься, человечка того... А он дёргается, умирать не хочет, не верит ещё, что сейчас умрёт. И ты, ты словно чувствуешь его в эти секунды в самом себе. Ты будто страх его вбираешь... И ты точно так же в ужасе от надвигающейся смерти. Словно не его, а тебя режут! А потом он обмякает, ещё хрипя. А ты всё бьёшь, бьёшь его. Боясь знаешь чего? Боясь расстаться! Словно вот перестанешь бить – и тогда умрёт он окончательно. И ты вместе с ним. И бьёшь его, словно за соломинку хватаешься, от смерти своей...

А потом он лежит перед тобой и дёргается ещё... Потому как всё равно не добил ты его от неумелости своей. И ты безумно надеешься, что не помрёт он, что не ляжет труп его на тебя! Потому как чувствуешь ты тяжесть его, знаешь, что до конца жизни на плечах твоих лежать будет труп тот...".

Помолчал. Алексей молчал тоже. Вбирая.

"И был другом моим Максимка, – продолжил Ященко. – То есть и остался, конечно. С Урала парень, из Миасса. Тихий, молчаливый, покладистый. Интеллигентный, можно сказать. Хотя из рабочей семьи, без мудрствований.

А второй был Витька. Тоже из рабочего посёлка родом. Этот – решительный, уверенный. Заводила. Дедам нашим ротным с самого начала отпор давал. Били его те однажды вшестером. Так он отлежался, а потом в один день всех шестерых отметелил. По одному. Будто по графику. Так что закаялись деды с тех пор к нему придираться.

Ну и я. Молодой тогда тоже, глупый. Всё испытывал себя. Однажды, когда на стрельбище были, ещё в учебке, отправили меня за вал караулить – ну, что по-за мишенями. А то повадились там гражданские грибы собирать. Могло кого рикошетом срезать. Пополз своею волей на вал, и голову под стрельбу высунул, проверял храбрость свою...

Так вот. Лучше всего на посту том Максимка себя повёл. Меня колотило не по-детски – мне ведь пришлось второго ещё срезать, который на шум сунулся. То есть я просто никакой был. Стрельни кто рядом – не то что обсерился бы, с ума сошёл. Витька блевал. И колотило его. Крупно так.

А этот всё осмотрел, фидаинов порезанных обшмонал, карту нашёл у одного. Определил по ней, где мы оказались. Привёл себя в порядок, подчистил за нами, чтобы следа нашего не осталось. Нам пинков наподдавал – и погнал к своим. А то как бы армяне нас прежде не догнали...

Витька-то во время марш-броска этого в себя пришёл, начал соображать. А я всё не мог никак. Всё нёс его на себе, труп-от первого-то моего...

И вот погляди теперь, как после судьбы наши повернулись, после службы.

Я – вот он, сам видишь, чем занимаюсь.

Витька, прикинь, миллионером стал! Настоящим, с домом на Рублёвке. Бизнес у него. И он там акула та ещё. Помнишь, был такой банкир Владимирский? Хотя да, зачем тебе. Ты ж тогда лейтенантил, кажись? В пятом году? А, неважно. В общем, захотел тот банкир Витьку нашего бизнеса лишить. А попал в итоге на цугундер. На самом деле: едва от зоны ушёл. Так там по ходу дела бандиты у Витьки нашего жену похитили. Так он сам их разыскал, принял участие в задержании. И при этом одного ногами так пробил, что хребет ему сломал. Вот лично, личными своими ногами. СОБР аж прифигел! А тот бандит потом кони двинул.

А вот Максимка затихарился совсем. Встречались мы... Знаешь, будто не от мира сего. Вот как священник какой. Только гражданский. В школу устроился, детишек рисовать учит. Смерть фидаина того своего всё вспоминает. Избыть, говорит, её хочу..."

Тихон замолчал. Трудно замолчал.

Алексей тоже. Просто не видел, что сказать.

Наконец, Ященко снова заговорил: "Я к чему тебе всё это рассказал? Не к тому, что у каждого свой труп на закорках лежит. Или лежать будет. А у кого нет его – тот счастливый человек.

Я к тому, что страшен тот человек, кто тяжести этого трупа на себе не чувствует. Боюсь я таких".

Снова пауза. Наконец, Ященко проговорил: "У нас в "Антее" таких нет. А потому нет у нас и криминала..."

И опять пауза.

"Есть, – прокашлявшись, сказал Алексей. – Я не чувствую..."

"В смысле? – не понял Тихон. – На тебе есть труп?"

"И не один. Тогда в Шатое я настрелял не знаю скольких. И в Цхинвале палил от души, а те – падали. Так что...".

Шеф хмыкнул: "Так это же другое дело!"

Прижмурил глаза, снова взглянул – как-то испытующе:

"Вот скажи... Они к тебе приходят? Эти твои покойнички? По ночам, скажем, во сне..."

Алексей подумал.

"Нет, не было. Сам удивлялся..."

"Вот именно, – чуть назидательно, будто школьный учитель, протянул Ященко. – И не явятся. Потому как там ты не в людей стрелял!"

"Как это? – изумлённо воззрился на него Алексей. – А в кого же?"

"А стрелял ты, друг дорогой, в оружие! – воскликнул Ященко. – Которое стреляло по тебе! Вы там все не люди были... не человеки. Тебя бы завалили... прости. И ты бы ни к кому не являлся. Не знаю, как это происходит там, – он ткнул большим пальцем вверх и куда-то за спину, словно указала на большое начальство. – Но когда люди в бою друг друга гасят, то они как бы и не люди уже. Взял оружие в руки, приготовился стрелять – всё, ты уже не личность под Богом, а боевой комплекс. Вроде робота".

Алексей об этом в своё время думал. После Шатоя. Тогда ведь в самом деле он не в людей палил. Или, вернее, тех, в кого палил, не людьми видел. И именно – да-да, чем-то иным. Слова такого нет... Видел "иным, несущим смерть". И в Цхинвале тогда... Когда грузинские танки останавливали, не о людях же внутри думали. Именно о танках, как об устройствах, несущих смерть. И если ты его не зажжёшь, это устройство, – смерть будет тебе.

А какая принципиальная разница, чем он тебе смерть несёт, тот человек, – танковым зарядом или же кусочком металла, вылетающим из автомата? То есть человек тут действительно не важен.

Он только приставка к смерти.

Действительно! Получается, что берёшь в руки оружие – отчеловечиваешься, что ли... Исчеловечиваешься... И тебя это касается, и твоих бойцов. Тогда, в бою, формируя из них тройки – гранатомётчик и два автоматчика в прикрытие – он ведь в них, честно если, не людей видел. Опять-таки – вооружённые функции. Которые нужно уберечь от гибели не как живых тёплых человечков, а как боевые единицы, нужные для выполнения боевой задачи!

"Иное, несущее смерть".

Получается, что мы, поднимая оружие, – неважно, со справедливыми целями или нет, – выносимся тем самым за скобки человечества?

Не означает ли это также, что мы выносимся и за скобки Бога?

Алексею невольно захотелось перекреститься. Хорошо, что не был он особо воцерковленным. А то с такими мыслями... В толстовцы только идти. Или сразу в монахи...

"Кстати, писали об этом: уже не за горами время, когда именно роботы будут в роли солдат, – помолчав, словно ожидая, чтобы Алексей вникнул, продолжил Ященко. – Гуманизм настанет, мало не покажется..."

Тихон-то, кстати, истовый православный, подумалось Алексею. Каково ему-то тяжесть своих трупов нести?

Ященко потянулся.

"Ладно, заболтались мы. Пора бы ещё принять горяченького парку, да с можжевельничком, – проговорил он выздоровевшим, даже чуть со смешинкой голосом. – Это ты, Лёха, молодой ещё, оттого глупостями себе развлекаться позволяешь. Настоящий труп – это когда... По ошибке или по необходимости – но когда он человеком перед смертью предстанет, а не устройством для нажатия курка".

Лицо его затвердело: "Вот я и говорю тебе, Лёха. Претендовать-то ты можешь. Доказал. Но дела у нас бывают такие, что гарантировать тебе отсутствие трупа на плечах я не могу.

Вот и решай сам, нужен ли тебе такой криминал или нет".

И глаза его были на сей раз не стальные. Дождевыми тучами были глаза...

* * *

Когда после баньки сели за стол, махнули по водочке и вгрызлись с лосятину – Ященко был охотник, и сам дом его стоял на краю охотхозяйства в Волоколамском районе, – разговор пошёл уже конкретный. Без лирики.

В нём Алексей уяснил несколько важных вещей.

Первое. Есть масса достойных людей. У некоторых из них в процессе трудовой деятельности возникают вопросы. Которые нельзя или нежелательно решать с помощью МВД или ФСБ. Не потому, что вопросы носят криминальный характер. Просто подчас встречаются щекотливые детали, в кои государство лучше не вовлекать. И опять-таки – не из-за криминальной их природы – а просто в силу ограниченности правового поля, в котором вынуждены работать официальные государственные органы.

"Примерно как в 92-м году в Абхазии, – пояснил Ященко. – И абхазов от вырезания грузинами надо защитить, и кое-какие интересные штучки в Нижних Эшерах от чужого глаза уберечь. Но государству Российскому, которому лаборатория – то ли обсерватория, хрен знает, – и принадлежала до распада Союза, формально больше ничего не принадлежит. А принадлежит уже суверенной Грузии. А та спит и видит, как бы самой отдаться – а особенно всё чужое отдать – Америке. Президент республики с очень немаленьким агентом ЦРУ разве что постель не делит. Так близко сошлись, что потом солдатик грузинский с целью ограбления машинку обстрелял, где тот агент ехал с двумя бабами и начальником охраны Шеварднадзе. И – вот ведь роковая случайность! – попал прямо в агента того. Никого, слава Богу, больше даже не задело. Несмотря на бешеный рикошет. Солдатик-то спереди стрелял, а американцу пуля почему-то в затылок вошла..."

Алексей хмыкнул. Слышал он про эту историю. Ещё в училище. Неужели Тихон... это?..

"Нет, – словно угадав его мысли, покачал головой Ященко. – Ты, не думай, это не мы были. Я ещё тогда простым казачком был".

Алексей помнил ещё из тех баек, что рассказывал Тихон долгими госпитальными вечерами, что тогда его шеф и сунулся на первую свою "частную" войну. Хотелось недавним советским мужичкам сделаться казаками – ну, а там уж как положено: форма, пьянка, удаль... "В себя пришёл в Гудауте, – рассказывал тогда будущий шеф. – Все вокруг страшные, похмельные... Рожи такие – у! Взглянешь – и снова напиться тянет. От страху... Кто, как всё организовал – убей, не помню! Ну, а что делать – казаками ведь назвались. Похмелились винцом местным и пошли воевать...".

"Но дело не в этом, – сказал Тихон свою любимую фразу. – Тем более агента того только через год подстрелили. Кстати, солдатику пятнадцать лет дали – прикинь? За неумышленное...

Но дело не в этом, – снова повторил он. – Факт, что напрямую вмешиваться в конфликт России вроде бы и нельзя – независимые ведь все вокруг стали, суверенные. А имущество и, главное, секреты, защитить нужно. Как быть? Конечно, в том правовом вакууме 345 полк десантуры туда бросить было ещё можно. И бросили. Но это, понятно, не решение, а временный выход из задницы. Нельзя ещё было тогда впрямую грузин к миру принуждать, как в восьмом году.

Вот и объявились там казаки и чечены на стороне абхазов.

Впитал аналогию?"

Алексей кивнул. Понятно, что там. Патриотическое движение Шамиля Басаева...

Второе, продолжал Ященко. Есть опять-таки масса достойных людей, у которых возникают трения с уголовным элементом. Но идти к другому уголовному элементу, чтобы решить проблему, они не хотят. Кто из принципа, кто – которые умные – потому, что знают: раз связался – не развяжешься. И они ищут кого-то, кто стоит на светлой стороне и способен уладить ситуацию оперативно, энергично и без продолжающихся последствий.

И снова привёл пример. Похитили некие бандюганы в Питере ребёнка у одних бизнесов. Девочку. Хотелось подкрепить свою аргументацию в споре хозяйствующих субъектов. Бизнесы вышли на тамошнего смотрящего. Но тот затребовал долю ещё большую. Тогда бизнесы обратились в "Антей" – как ни забавно, но посоветовали это им в милиции. "Со смотрящим мы разошлись бортами, – рассказал Тихон. – Он примерно представлял, кого мы можем подтянуть в плохом случае, – так что удовлетворился толикой малой от бизнесов за беспокойство.

А тех похитителей мы нашли. И побили. Ах, как мы их били! Чисто воспитательно, – успокоил он Алексея, усмехнувшегося при воспоминании о словах про отсутствие криминала в деятельности ященковского ЧОПа. – Внушили им, что детей воровать и использовать в разборках – грех великий. Мы ж казаки, православные. Взял я тогда, правда, грех на душу – главного ихнего мы всё же на ломик подвесили. Потому как нехорошо он с девочкой обошёлся. А потом в задницу ему ломик и воткнули. Но ты не хмыкай, ему уже не больно было. Почти. На фоне всего им перед тем пережитого".

Наконец, третье, после очередной стопки прихлопнул ладонью по столу Тихон. Что стало актуальным в последние годы. Россия опять проснулась и опять обнаружила у себя интересы. Но в качестве опять-таки ответственного правового государства она не всегда может позволить себе обеспечить их напрямую. Или правового поля не хватает, или светиться нельзя. Тогда некоторые достойные люди ищут некие самостоятельные организации, которым можно поручить представить интересы России неформально, но действенно. Либо создают такие организации. Потому как всё то же противоречие: действия иногда требуются быстрые и решительные, но государственным спецслужбам поручить их произвести бесполезно. Либо специализация не позволяет, либо политические соображения, либо нормальные законодательные ограничения. Через которые государство своим спецслужбам переступить не может позволить. Не то они в разнос пойдут. Опыт в тридцатые годы в этом смысле большой появился, покуда Берия хоть какую-то законность не восстановил.

"Знаешь, были в революционные и потом годы такие особые боевые отряды ЦК, – сказал Тихон. – Наряду с ЧК, частями особого назначения, всякими прочими структурами. Такой как бы личный резерв партии. Что они, так сказать, всего делали, – вряд ли и историки знают. Скорее всего, засекречено и по сей день. Но сам понимаешь, если есть потребность, то появится и функция. Вот мы подчас этой функцией и выступаем...".

"А кто сейчас ЦК?" – спросил Алексей.

"Тебе поимённо состав назвать? – ухмыльнулся Тихон. – Всё просто, капитан. Кто империей управляет, тот и ЦК".

"Парадоксальненько, – протянул Алексей. – Империя и ЦК? Не ЦК ли и разрушил империю?"

"Плюнь, – посоветовал вдруг очень серьёзно Ященко. – Одну разрушил, другую построил... Это – игры политиков. А Россия – всё равно империя. Только не империалистическая, не за счёт ограбления колоний, а соборная".

"Православная?", – хмыкнул Кравченко.

"Соборная. Общий дом. Иначе у неё жить не получается. Как только кто там отдельную квартиру заводит – там жди гражданской войны. Холодной или горячей".

Алексей повертел эту мысль в голове. В госпитале Тихон об этом не рассуждал. А уж какие по политике разговоры вели!

Опасался, а теперь перестал? Вряд ли. Сейчас-то что? – так, теория. Размышления у подъезда. А тогда-то свеженького ещё, неизвестного и непонятно куда нацеливающегося Путина тот же Ященко куда как критично обсуждал! Алексею приходилось даже защищать президента – всё ж под его управлением вторая чеченская победной оказалась. Смыли с ним позор Хасавюрта...