Текст книги "Новый солдат империи. Воин Донбасса (СИ)"

Автор книги: Александр Пересвет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Annotation

Когда-то Александр Проханов написал роман "Последний солдат империи". Он говорил о событиях 1991 года и, в общем, правильно пишут, прощался с уходящей советской эпохой. Правильно пишут и что Проханов оставлял открытым вопрос о дальнейшем пути развития России. Мне показалось, что после 25 лет сначала безвременья, потом постепенного обретения самой себя Россия подошла как раз к решению того вопроса о своём будущем. События в Крыму и на Донбассе мне представляются родовыми муками новой России. Точнее – новой империи. Ибо, по моему глубокому убеждению, такая многогранная и многоцветная, многонародная страна как Россия может существовать только в форме империи. Где нет ни у кого ни национальных, ни других изначальных прав и привилегий, а все привилегии зарабатываются любым человеком в ходе своего служения Отечеству. В образе главного героя книги, жителя Луганска и Брянска, донбасского мальчишки и российского офицера, который воюет за ЛНР, мне хотелось показать тип этого нового, имперского россиянина, которые сейчас на Донбассе и создают новую Империю на месте ушедшего в века СССР. И сами становятся её новыми солдатами.

Пересвет Александр Анатольевич

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Пересвет Александр Анатольевич

Новый солдат империи. Воин Донбасса

НОВЫЙ СОЛДАТ ИМПЕРИИ

Книга 1. ВОИН ДОНБАССА

Глава 1

Убивать было тоскливо.

Не тошно, не муторно, тем более – не страшно.

Тоскливо.

Как всегда, когда делаешь это не в горячке боя. Когда делаешь это вот так, глядя в прицел и хладнокровно выжидая, когда человек по ту сторону прицела поудобнее для тебя подставится. И никуда не деться – ты обязан пользоваться удобным моментом, чтобы навеки приковать к земле зелёную фигурку в ночном целике.

А ведь живая душа всё же. Вполне может быть, что и не по своей воле пришедшая на твою землю.

Жалко душу-то...

Потому и тоскливо.

Нет, Алексей Кравченко, позывной Буран, доброволец и в данный момент командир диверсионно-разведывательной группы, не был гуманистом. Это было бы смешно – на гражданской-то войне, да к тому же после всего, что он на ней успел повидать. После устроенной украинскими нацистами резни в Новосветловке, после Хрящеватого, после Славяносербска, с жуткой обстоятельностью убиваемого карателями из пушек... После разнесённых по камушку Сокольников. После трупов на улицах Луганска. После детей, разорванных прямым попаданием в дом, – и ты их вытаскиваешь... Отдельно маленькую ручку, отдельно – тельце, отдельно – кудрявую головку, раздавленную, словно яйцо...

После истории с отцом...

Но... Как там у Сент-Экзюпери? – быть может, в каждом из них убит Моцарт? Вон он, по ту сторону прицела. Одно движение пальцем – и нет Моцарта! Без шуток. Человеку, может, не дали реализоваться – загнали в армию и поставили на этот блок-пост. Ведь совсем недавно ещё, год назад, не думали эти ребята ни по ту сторону, ни по эту, что будут вынуждены стрелять. Стрелять, в общем, в своих же...

А может, то ППСник. Судя по данным разведки, – собственно, по данным, его же разведротой добытым, – тут сумские ППСники стоят. Менты. Что им на фронте делать? Совсем у Киева войск не осталось, что ли?

Короче, убивать одетых в военную форму мальчишек и мужичков было тягостно. Да, за все эти месяцы Алексей Кравченко уже научился видеть в них врагов. Но при всём том не мог избыть в себе мысли, что участвует в каком-то бесконечном бреду. Как хорошо, когда бы были это фашисты! Привычные, из кино, немецкие. Чужие. Говорят на чужом языке, грабят, карают, убивают. Совсем чужие. Не как эти вон, на блокпосту...

Но с другой стороны... А чем нацисты из карательных украинских батальонов – от тех, настоящих фашистов отличаются? Всё то же. Убивают, грабят, расстреливают, насилуют. Причём не по приказу, а с желанием. Ради идеи. Чтобы все жили в их проклятом украинском рейхе, словно сочинённом обдолбанным автором альтернативной фантастики. В котором взяли обычную жизнь и искорёжили её в угоду помутнённому сознанию активиста "нации превыше всего". Выбрали из истории всё антирусское, объявили это своей историей. Собрали всех неудачников, всех иностранных прихвостней, всех предателей и сделали их национальными героями. Возвели предательство в ранг национальной доблести... И -

– и пошли убивать всех, кто с этим не согласен. А когда им дали отпор, завизжали в неправедном гневе и начали мстить всем вообще без разбора. "Детям ватников", "самкам колорадов"... Как же, как посмели "ватники" воспротивиться их сверхценным идеям! Не понравилось, вишь, людям на Донбассе любить Бандеру и прислуживать своре захвативших власть конченных нацистов. Которые в конечном итоге обслуживают банду таких же конченных олигархов.

За это – из пушек по жилым домам? Расстреливать людей за то, что не хотят жить с тобой в твоём нацистском раю?

Поэтому жалости к укропам не было. Была чёткая, осознанная, холодная ненависть.

Это каратели. Сродни фашистам. Нет, даже не сродни. Фашисты и есть. И не охотится на них капитан Кравченко. Наказывает. По приговору, вынесенному убийцам Высшим судом. Раз уж суд человеческий им не грозит. Ибо то государство, которое уже и государством-то назвать затруднительно, захваченное, оккупированное нацистской хунтой, этих убийц наказывать не собирается. Да оно само послало их сюда убивать!

И всё же...

Всё же было б куда легче, если твёрдо знать, что вот сейчас по ту сторону прицела раскинет руки и ноги настоящий фашист. Из карательного батальона. Из тех, кто жёг людей в Одессе. Кто расстреливал их в Мариуполе. Кто бил ветеранов на 9 мая во Львове. Кто зиговал в честь Гитлера и распевал речёвки Бандере. А уж знать бы, что на блокпосту укропском сейчас ляжет тварь из того же поганого "Айдара", подонки из которого убили его отца! Таких не жалко. Таких – воистину! – никто не звал на нашу землю. И потому должны они в неё войти. На полтора метра в глубину.

Но сейчас от его, Алексея, руки, должен отойти на ту сторону бытия, которое уже Небытие, обычный, скорее всего, парень. Призванный на войну хунтярным военкомом. "Кто послал их на смерть недрожавшей рукой..." – или как там?

И вот поэтому было муторно. Словно помогает он, Алексей Кравченко, отставной русский офицер и капитан армии Луганской республики, тому преступному, обслуживающему нацистов военкому убивать обычных украинских ребят...

Но... надо. Для того чтобы группа прошла в тылы противника без обнаружения, нужно отвлечь всё внимание этого сборища укропов на блок-посту на себя. Чтобы они ловили атаку отсюда, обращая весь огонь – а главное, внимание приборов ночного видения – на группу Алексея.

Двоих бойцов – Шрека и Ведьмака – он послал по сторонам и вперёд. Чтобы стрелковкой имитировали картину атаки. Юрку Семёнова с "Печенегом" оставил несколько позади. Через одну, много две минуты противник определит, откуда стреляют автоматчики. И придётся им отползать под ответным огнём. Миномётным, что отдельно плохо. Вот тогда и вступит в дело пулемёт. Внимание на себя заберёт, да и автоматчиков прикроет.

Сам Алексей со своим "винторезом" был вторым резервом. Будет выцеливать и гасить особо рьяных стрелков противника – которые в азарте боя подставят себя.

Последним резервом должны стать миномёты, что сзади-слева ждут своей минуты. Вступят по сигналу. Можно надеяться, что под их "пакетами" украм станет не до выцеливания отползающих ребят. И тем более – не до разведгруппы, что будет в это время струиться по ямкам и канавкам в тыл врага.

Замысел наглый, конечно, но практически безопасный. Командование, во всяком случае, одобрило.

За ним же, командиром разведывательно-диверсионной группы, и начало операции. Он должен был снять из винтовки часового. К которому, по идее, должны или броситься, или хоть подползти сотоварищи. Вот тут и пойдут работать автоматчики. Чтобы навалять украм шухера по полной.

В ночной прицел видно было вполне прилично. Старикашка НПСУ-3 (мимоходом вспомнил, как хотел в Москве взять "Сентинел", да пожалел на это дело 37 тысяч) исправно давал мистическую зелёную картинку. Зима, поле. Бетон и мешки блок-поста. Тихо.

Вон и призрак человечка.

Алексей выбрал свободный ход курка и нежно, как вдолблено было бесконечными тренировками ("...будто трогаете лепесток розы", говаривал в училище незабвенный старлей с ухохотной фамилией Передистый), придавил запятую гладкого металла.

Зелёный призрак в прицеле дёрнулся и отвалился назад.

Алексей повёл жалом винтовки влево и вправо. Больше никого. Спит доблестное воинство укропское. И то! Тяжеловато им пришлось в последние сутки. Стреляли по ним много и со вкусом. Добились, конечно, не так много, как хотелось бы. Но это – как обычно. Огонь миномётов – штука довольно-таки неточная. Для хорошо врывшейся в землю и прикрывшейся сверху бетоном пехоты эффект разве что беспокоящий. Даже и от РСЗО. Которые были столь страшным оружием во времена Великой Отечественной войны, а ныне, в общем, бьют больше по психологии, нежели... нежели по делу. Если ты, правда, стоишь под их снарядами не в чистом поле...

Но психология – тоже штука важная. Вон он, утомившийся за день укроп. Почивает, пользуясь тишиной. И второй часовой, видно, тоже спит, собака. Иначе должен был бы поинтересоваться, что там грюкнуло у товарища. А грюкнуть должно было, хоть ничего из происходящего на блокпосту Алексею слышно, естественно, не было. Отлетел каратель чисто, автоматом и броником загреметь должен был. На чём и строился расчёт завалить и второго часового, который кинется глянуть, что там с первым. А там и автоматчики в дело пойдут...

На войне как на войне. Она давно перестала быть приключением для мальчишек что с этой, что с той стороны. Работа. Подчас даже скучная. Всегда тяжёлая. Всегда – грязная. Но – работа. Затягивающая. Как курение.

Оттого иной раз мужички, заскучавшие без адреналина, сами напрашиваются в поиск на "минус". Или чудят вон в Луганске, поднакачавшись в той же пресловутой "Бочке".

Впрочем, к "Бочке" Алексей претензий не имел. Наоборот, до странности приличное – упрямо остающееся приличным – заведение. Хорошие ребята в обслуге. Славная девушка Юлия официантка. Хороший набор еды и вполне приличного питья.

Ну, ещё бы, когда этот кабак под комендатурой сидит.

А вот с теми, кто туда ходит, истории, что называется, происходят. Кто в "Бочке" в основном столуется? Те, у кого деньги есть. То есть ополченцы, получающие неплохие по нынешним временам и местам деньги. Жирок завязался, надо спустить. Вот и идут в увольнении по кабакам.

А к солдатам с деньгами тянутся женщины. Нет, не проститутки. И не шалавы. Просто дефицит мужчин в городе. Кто на Украину сбежал ещё весной, когда всё начиналось. Кто в Россию умотал от греха. Кто на фронте. А природа биологическая требует. Женщины здесь, в Луганске, красивые, за собой следят, все ухоженные и хорошо одетые. И им хочется мужского внимания.

Ничего не поделаешь – природа. Её зов всегда обостряется во времена военные, нестабильные. Вот и спускаются девчонки в полуподвал "Бочки", чтобы провести вечер в компании разохотившегося до женщин за полмесяца в блиндаже бойца. И ночь. Так провести, без денег. За приключение.

Ну, или в расчёте на постоянную связь.

А где военные, женщины и водка, там что? Правильно, нарушение норм поведения военнослужащими. Как вон недавно пришлось Шрека отмазывать. Над которым то ли посмеялся, то ли издевнулся в присутствии девушки некий ухарь из четвёртой бригады. Нетрезвый. Так и Шрек не молоко пил.

В общем, хорошо, что по старой дружбе вызвонил Бэтмена, ставшего в той бригаде начальником штаба, а тот по старой дружбе согласился надавить на того лейтенанта, чтобы закрыть дело. Не знал тот, что не просто с разведчиком связывается, а с разведчиком с историей...

Тут Буран поймал себя на мысли, что нарисовалось слишком много времени, чтобы порассуждать о том, о сём. Потому как на блок-посту сохранялось спокойствие. Не бросился второй часовой к первому. То ли действительно спит, то ли опытный оказался. Не ведётся на старые фокусы.

Нет, тогда бы он тревогу всё равно поднял. А у противника тихо. Никакого шевеления на блокпосту! Значит, не от опытности молчание – не то видно было бы, как занимает гарнизон оборону. Действительно, простое разгильдяйство. Пренебрежение уставом гарнизонной и караульной службы.

Да только от того не легче. Если бы лично там быть, да в ножи брать – тогда самое то! Часовых приголубил, в блиндаж гранату сунул – все довольны. Кому положено – на небесах, по нацикам черти лапки потирают, ты же дальше по делам пополз.

Но к этим так не подберёшься. Давно стоят, вросли. Оборудовались. Растяжки в нужных местах. Часовые с ПНВ. И не факт, что нет у них более хитрых приборчиков. В последнее время появились у них современные устройства для охоты на человека. Не у всех, конечно. Но кто знает, что именно имеется в наличии у этих вот?

Отсюда – план от противного. Надо их, наоборот, возбудить! Отвлечь внимание. Чтобы гляделками всякими поменьше по степи лазали. Да хоть бы и не лазали! Настроили автоматику, разведчик и не поймёт, что его уже засекли. Так что его проводят до удобного места, а там или повяжут, или пристрелят. Нет, тут должен быть такой ад, чтобы вся автоматика сбоила, чтобы всем не до неё стало! Слишком важная была на этот раз задача у разведчиков – не обычная ДРГ в тыл просачивается.

А эти вон спят! Своего покойничка не наблюдают!

Алексей вздохнул. Нет, пора что-то делать.

Ничего, на этот случай был второй вариант, запасной.

Он четырежды щёлкнул по рации – два через промежутки, два коротких. Начальные такты похоронного марша. Два щелчка в ответ – принято. Где-то слева должны сейчас завозиться приданные миномётчики, готовя сюрприз для спящих укров. Или не спящих, а хитрых. Впитавших гибель часового, но не желающих показывать тревогу, чтобы преподнести свой жестокий сюрпризец атакующим. ППСники ведь хоть и не военные, но по-ментовски хитрые, с вывертами.

Хлопки выстрелов слышны не были – километра полтора до батареи, да и ветерок в её сторону. Зато характерный свист подлетающих мин звучал вполне отчётливо даже за триста метров от блокпоста. Ребятки там сейчас просыпаются в холодном поту, судорожно ища, куда бы спрятаться.

В принципе, если опытные и наружу выскакивать не будут, ничего им не грозит. Ну что мины укрытым в бетонном бункере солдатам сделают? Группе Бурана придали всего три "Подноса", взвод, иначе говоря. И то хорошо, но для укрытых в блиндажах людей это ни о чём. Реального убойного толка не будет. Так, несколько минут неприятностей. Разве только действительно отвлекут.

Развлекут.

Так ведь ради того и работаем! Сейчас главное – внимание от группы отвлечь.

С другой стороны, проредить укров стоило. Вреднющий это блок. Вечно обстрелами надоедает. И ведь не по военным целям, нет! По домам жилым кладёт снаряды.

Поэтому с миномётчиками договорились попытаться подловить укров "на бзду". Положить обычную серию в 8 выстрелов из одного миномёта, сделать обычную же паузу. Ту, что уходит на передислоцирование, чтобы ответным огнём не задело. Обычно противник это учитывает и эти 5 – 10 минут использует для более полноценного укрытия или для отхода.

Но сейчас решили, что через три минуты после завершения первой серии, когда укры начнут оживать, ударит второй ствол. С той же серией. А потом, через ту же паузу, – третий. В третьей стороне. Поиграем с противником. Пусть он побздит, не понимая, чего ждать дальше. Полежит тихонько под укрытием.

А наши за это время успеют просочиться через самый опасный участок. Идти им потом далеко, аж до Лисичанска и Северодонецка – будут там дела в аэропорту. Главное – чтобы о них у противника и представления не было. Это была просьба тех, кому лишний раз не отказывают. Коллеги, тоже разведка, только из МГБ. Что-то надо ребятам добыть, чего ни агентура, ни сочувствующие гражданские исполнить не в состоянии. Надо ребятам дойти и вернуться. Потому и поставлена задача сделать всё возможное, чтобы их выход не засекли.

А пункт захода на этот маршрут здесь не слишком удобный. Ну да ничего не поделаешь. У 28-го блокпоста нейтралка слишком широкая. Пока преодолеешь – точно попалишься.

С другой стороны, когда кумекали в штабе, решили, что здесь зато пройти поудобнее будет – "зелёнкой" обочь Муратово и обходя Боровское, где у укров тоже рубеж оборудован. Через Северской Донец только переправиться – не самое приятное занятие зимой. Ну, не привыкать.

Взрывы легли достаточно разбросанно. Беда всех миномётов. Или ветерок свою лепту внёс. Тем не менее три или четыре заряда легли точно – на самом блокпосту или близко возле. Будем надеяться, обдрищутся укры. Под минами редко хватает хладнокровия оценивать, куда прилетело и куда летит. Тем более что опытные миномётчики работают с такой скоростью, что могут выпустить крайнюю мину, когда первая ещё в воздухе.

Алексей понаблюдал через прицел, что там делается у противника. Нет шевеления особого не видно. Вжимаются ребята в пол и стены. А группа наша должна уже пойти!

Тишина. Но не в эфире. Из второй рации, настроенной на укровскую частоту, слышатся взволнованные голоса. Проблемами радиоскрытности укры в такие минуты редко заморачиваются. Лупят в эфир все свои страхи и догадки. А кто-то свыше их успокаивает: наблюдайте, дескать, может, это просто беспокоящий огонь.

Ага, беспокоящий! Почти над головою повис новый свист. Вторая труба ударила с другого азимута. Возле блок-поста опять заморгали вспышки разрывов. И снова пауза.

Наверняка укровские корректировщики сейчас голову ломают над тем, где находится истинная "сепарская" позиция. Куда бить в ответку?

Оживлённый обмен мнениями в эфире.

Третья серия. Буханье, тишина. На этот раз долгая. Сейчас укры должны вылезти, оглядеться. По неведомо как установившемуся обычаю считается, что длинная пауза означает прекращение обстрела – миномётная команда сейчас усилено драпает, чтобы не накрыло ответным огнём.

Но тут будет сюрприз. С прежних позиций снялись, это правда. Но сдвинулись не назад, а вперёд-вбок, где вот-вот снова развернутся. Как раз к тому времени, когда противник решится размять косточки и оглядеться, что же происходит снаружи блокпоста. Вот у него глазки-то раскроются!

* * *

Алексей Кравченко, позывной Буран, был родом местный, из Алчевска. Именно по роду. Отец родился там. И дед. И правдед.

А мать была из Брянска.

Впрочем, сам Алексей родился под Воронежем, где тогда служил молодой лейтенант-ракетчик войск ПВО Александр Кравченко. Правда, мест тех совсем не помнил, ибо в полуторалетнем возрасте был вывезен родителями в Луганск, куда перевели отца по службе. Почему перевели, отец не говорил. Но что-то такое хитрое, видать, было им сотворено, раз получилось перевестись из 108 зрп практически к родному дому, в знаменитый когда-то 317 зенитно-ракетный полк 9-й дивизии ПВО "Гавань" из состава 8-й особой армии ПВО. Ибо ставший родным детским воспоминанием для Алексея военный городок – если так можно назвать громадную площадку под все многообразные подразделения полка противовоздушной обороны – располагался максимум в часе езды от родового гнезда отца. Меньше сорока километров от Алчевска до Александровска, неподалёку от которого и стояла часть.

Впрочем, почему стояла? Стоит и посейчас. В июне 2014 года ополченцы её взяли без единого выстрела, солдат и офицеров распустили по домам. Понятное дело, что никаких прежних дивизионов с С-200 (и два – с С-75) там давно не было. И вообще остался лишь отдельный радиотехнический батальон, который в советские времена должен был выдавать информацию 317-му полку.

Оставался батальон, если смотреть из нынешних дней...

Словом, отец не рассказывал, как ему удался тот перевод, да Алексей и не спрашивал. Когда был маленький, его это не заботило. А когда подрос, воспринял место службы отца и своего жительства как данное – так сказать, от рождения. Как и всё прочее, что окружало его в детстве. Офицерская пятиэтажка, где их семья жила в служебной квартире. Дом бабушки с дедушкой в частном секторе Алчевска – с дивным совершенно садом. Украинского характера домик, с четырёхскатной крышей. Здесь они, в общем, все такие, хотя всего-то в полусотне километров ближе к русской границе, возле Краснодона-Молодогвардейска много сельских домов построено в русском стиле, с двускатной крышей.

С другой стороны, по ту сторону "нуля", в российском Донецке, опять-таки немало домов украинского типа.

Что это означало? На взгляд Алексея – ничего. Во времена его детства об этом никто вообще не задумывался. Кому как удобнее. Или как отцы-деды построили. Это всё равно, что фамилии анализировать. Вот Кравченко – украинская, а, скажем, Кравцов – русская. Глупо. Как глупо и то, что пришли времена, когда волей-неволей в голове формируется это вот дурацкое и... и страшное, чего уж там! Это страшное: "мы – и они".

Отец вообще особо про службу не распространялся. Оттого, возможно, Алексей и не пошёл по его стопам, в ракетчики. Хотя тот и предлагал.

Нет, в офицерское училище мальчишка, выросший при воинской части, пойти хотел всегда. Собственно, и пошёл. Иное дело, что мечтал в лётное, а попал в пехотное. Так жизнь и медкомиссия распорядились. С другой стороны, небом особенно никогда не бредил. Зато специальность командира разведвзвода вон как пригодилась.

Особенно здесь и сейчас.

Да и вообще всё зачётно оказалось. В войсках было интересно и весело. Бойцов дрюкал в радость, да по рвению младолейтенантскому. Девушки Аполлоном называли, за телосложение, длинными марш-бросками да физподготовкой слепленное. В стычках уличных навыки училищные отлично помогли. Орден с медалью заслужил. На боевых, не в штабах... Правда, и два ранения – да куда ж без них...

Опять же работа после отставки интересная попалась. Всё благодаря тому выбору.

Алексей теперь уж и сам не мог с уверенностью вспомнить, что именно подвигло его пойти в Новосибирское командное, да ещё на факультет разведки. Романтика заела. Не удалось в лётчики, пойдём в разведчики.

Хотя, вообще-то, после того как стали жить в России, выбирать оказалось особенно не из чего.

Отец, несмотря на все свои усилия, так и не смог найти места в российской армии. В своё время он не признал развала Союза, не стал принимать новой украинской присяги. Таких, как он, Алексей слыхал, было немало – больше десяти тысяч. Многих на службе незалежной удержало жильё. Но отец за служебную площадь с кухней и туалетом в конце коридора особо не хватался. Да и конфликт у него был какой-то с командиром полка подполковником Олейником. Рассчитывал устроиться в России. Не может быть, говорил, что там не нужен хороший офицер-зенитчик.

В России отец вписался в какие-то там политические расклады, вступил в Союз офицеров, выступал за сохранение общей армии СНГ и ещё за что-то. Алексей не вникал – ему только исполнилось тринадцать лет, он оказался в другой школе, в другом мире, среди новых людей. Да и не тот возраст был, чтобы политикой интересоваться.

А вот отца, похоже, именно политика и подвела. Союз офицеров был тот, что тереховский, прославившийся активным неприятием новой российской власти. Засветившегося среди его активистов отца кадровики стали мягко, но упорно динамить, чётких отказов не давая, но и ничего реального не предлагая.

Из Брянска, где семья Кравченко устроилась в квартире бабушки, в Москву – за очередной неудачей – было не наездиться. Так что отец как-то плюнул на все хлопоты да и подал в отставку. Прозвучало, правда, как-то в одном из позднейших пересказов, что намекнул ему кто-то сердобольный на такой выход как на единственный. Пока, дескать, не поздно, не то и нормальная отставка под вопросом окажется.

Ещё бы: Алексей помнил, как отец собрался резко в Москву в конце сентября 1993 года. Поучаствовал в событиях возле Белого дома. А потом вернулся темнее тучи. Разочаровался, махнул рукой теперь и на политику – и устроился военруком в школе. Хорошо, что в пятьдесят третьей, а не в той, куда определили Алексея. При отцовой-то требовательности ему пришлось бы особенно кисло...

Впрочем, и с бабушкой, которая преподавала в его тринадцатой, тоже был не сахар. Хоть она и вела уроки в начальных классах, но семейного-то контроля как избежишь...

Так и жили на улице Ново-Советской в городе Брянске, тихо и уже без бурь, политических и житейских.

Мать устроилась в Автозавод. Там, однако, дела пошли вскоре весьма худо. Девяностые, что взять... Весь Брянск встал. Включая знаменитый БМЗ. Заводы сдавали помещения под офисы, телепались со спорадическими бизнесами, выполняли разовые заказы.

Но отцу приходила завидная по брянским меркам военная пенсия, шла зарплата – выживали неплохо. Даже квартирку однокомнатную приобрели. Отец каким-то образом провернул. Туда бабушка переехала, сказав, как отрезав: "Я одна, что ли, в трёхкомнатной жить буду. Отдавайте мне эту!".

Впрочем, оба дома были недалеко друг от друга, в Бежицах, так что бывали друг у друга часто.

Отец в то время как-то воспрял. А через несколько лет признался Алексею: "Знаешь, всё время чувствовал себя, как примак приблудный. Неуместно офицеру. А тут вроде своё жильё приобрёл, плечи развернулись".

Ну, и куда было из таких обстоятельств мальчишке податься? В гражданский вуз как-то не тянуло. На инженера в политехе выучиться? Или на учителя в педагогическом? О московских вузах можно было и не заикаться – хоть читал много и всякого, но не с обычным-то средненьким областным образованием в московские вузы стремиться...

Вот и подал документы в Краснодарское авиационное – на лётчика. Просто потому, что дядя Эдик был лётчиком. И Лёшка с детства запомнил, как приезжал к ним ещё в Луганск молодой старший лейтенант, потом капитан – в погонах с голубыми просветами и в фуражке с голубым околышем. Как угощал непременной "Алёнкой". Как рассказывал про полёты над проливом Лаперуза вдоль самой кромки государственной границы. Или про то, как воевал с некими "шуриками" – так он именовал солдат из аэродромного обслуживания, – всё норовившими напиться, подраться и замёрзнуть потом под снежным бураном...

И Лёшка смотрел на карту в офицерском атласе, измеряя расстояние до Сахалина, и с восторженным удивлением осознавал, как же велика его страна! И вместе со страной – его семья, где два брата защищают её небо в разных её концах, и ни один враг не смеет даже покуситься на неё!

А братья ещё любили подначить друг друга, объясняя, как один любого летуна "ссадит" с неба первой же ракетой, а второй – что видал он этих "ссаживальщиков" с кривыми ракетами, из которых две пройдут мимо, а третья подобьёт свою же четвёртую, приняв её за цель... И Лёшка взахлёб смеялся, слушая эти пикировки.

И это было очень здорово – жить в такой стране! Хотя годам к одиннадцати начал понимать Лёшка и тревожные нотки, что всё чаще проскальзывали в семейных разговорах, – о неизвестно куда идущей перестройке, о странной внешней политике "пятнистого", об утомивших дефицитах и изменившемся отношении к армии.

А уже позже, когда Союз развалился, и они переехали в Брянск, с неожиданным холодом страха и понимания в душе Алексей услыхал признание отца дяде Эдику. О том, что едва ли не важнейшей причиной отказа принять украинскую присягу стала мысль, что когда-нибудь его могут заставить проверить точность наведения ракет на самолёте собственного брата.

И дядя Эдик солидарно кивал, когда отец убеждённо говорил ему: "Украина – уже враждебное государство, хотя живёт только первые месяцы. А через несколько лет станет врагом России лютым. И не потому, что так захочет народ, а потому, что настроения во власти к тому приведут. Они уже в перестройке начали громко противопоставлять себя России. А дальше достаточно того, чтобы кто-то науськал людей на своих же братьев и поставил в боксёрскую стойку..."

Потом не раз Лёшка убеждался в правоте отца. Когда летом ездили к дедушке с бабушкой в Алчевск, самым мучительным было видеть поведение украинских пограничников и таможенников на переходе в Хуторе Михайловском. И стыд грыз за прежнюю родину...

Нет, весь Брянск, конечно, тоже видел, как быстро стали гладкими и довольными жизнью собственные российские таможенники. И сам Алексей, приехав домой после училища, услышал историю о смерти одного своего одноклассника: "Такой хороший парень был, в таможню устроился, через год квартиру купил – и надо же, спился, да по пьяной лавочке под поезд попал..." На квартиру за год заработал! За год работы на таможне, да...

Но при том россияне вели себя пристойно, достаточно вежливо, по-человечески. Украинцы же казались сворой голодных злых псов, настроенных с каждого пассажира поиметь хоть какой-то доход. Плюс грубость и непонятное высокомерие. Хотя довольно скоро проявились аховые дела их страны, уже тогда начавшей прожирать советское богатство.

Вот и дожрались...

И это было обидно. Ведь там тоже был дом. Хоть и в другом государстве, да разве детские воспоминания куда денешь? Лёшка, заглядывая себе в душу, точно знал, что она так и осталась в Луганске. А с Брянском до конца так и не сроднилась.

Хотя, конечно, юность в Брянске прошла. И была в ней первая девочка и первая ночь, и первый странный и терпкий запах женского пота и ещё чего-то специфически женского... Первая серьёзная драка на Литейной – не просто со шпаной, но со шпаной за собственное место под солнцем. И победа в ней! Первый стакан сладкого портвешка с друзьями...

И всё же...

Воспоминания юности имеют свою прелесть. Но душа остаётся в детстве.

* * *

Отходили быстро. Это уж как водится. Не хочешь пролить кровь – проливай пот. Сначала – в судорожном отползании, затем в беге по пересечёнке.

Последней сценой спектакля оказалось то, что планировали на первое, – изобразить стрелковку. А понятное дело, что неподалёку от блокпоста у противника танчик затихарился, да бэха в балочке притаилась. Те как раз, что обстрелами по мирняку баловались.

Понятно, что экипажи на ночь не в стылом металле кукуют, а в тёплом блиндаже. Но добежать сотню метров до своей техники – меньше полминуты. А дальше пойдут шмалять по вспышкам автоматным. А то и искать поедут дерзких наглецов, что спать помешали.

Последнее, конечно, маловероятно – никому не хочется словить в бочину заряд из "Аглени". А это ночью, да во время диверсионного нападения – запросто.

Но Алексей давно, ещё с чеченской, приучил себя к тому, чтобы перед боем расписать в уме все возможные опасности. Как раз после той памятной засады под Шатоем решил, когда валялся в госпитале с заново собранной голенью и всё прокручивал и прокручивал перед мысленным взором случившееся. И раз за разом приходил к одному и тому же ответу: мог, мог заранее предугадать, где и откуда конкретно их встретят. И мозг ведь сигналы о том давал: тянуло что-то в груди, будто вместо желудка в неё гранату привесили.