Текст книги "Сигиец (СИ)"
Автор книги: Александр Dьюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
Глава 15
– Я стану таким же?
– Нет. Но ты станешь… чем-то иным. Чем-то лучшим чем то, что было.
– Даже ты не знаешь?
– А разве не в этом прелесть эксперимента? Разве не в этом суть истинного творца – творить, надеясь на великое чудо?
– А ты знал, чем станешь ты, когда… творил, надеясь на великое чудо?
– Не знал. Но я доволен.
– А если бы ты погиб?
– Смерть – тоже результат. Доказывает либо невозможность эксперимента, либо неточные расчеты. Однако в своих расчетах я уверен. А то, что я жив, – прямое доказательство успеха.
– Но ты не знаешь, как именно я изменюсь.
– Если сомневаешься и боишься, сын мой, ты можешь отказаться. Все зависит от твоего выбора.
– Я прожил семьдесят девять лет. Поздно бояться.
– Это хорошо. Значит, я верил в тебя не напрасно. Ты сильнее остальных.
* * *
Ван Геер разлепил тяжелые веки. Яркий свет больно ударил по глазам. Чародей зажмурился, проморгался, привыкая. Он лежал на столе в прохладном подвале все той же безымянной крепости. Он уже бывал здесь сразу после боя. Это был и вправду самый обыкновенный подвал, спешно переоборудованный Машиахом в лабораторию. Никаких противоестественных экспериментов здесь не велось. До недавнего дня.
Ван Геер облизнул губы. Страшно хотелось пить. Но не это взволновало его. Он прислушался к ощущениям в слабом теле. Тело отозвалось звенящей пустотой. Ван Геер почти не чувствовал в себе силу арта. Лишь слабые, едва уловимые отголоски. Это должно было вызвать приступ паники – знакомое чувство для каждого ренегата, осужденного Ложей на обструкцию. Однако не вызывало. Ван Геер отмечал этот факт с каким-то отстраненным спокойствием.
Свет заслонила нечеткая фигура.
– Ты очнулся. Хорошо, – сказал Машиах. – Я уже начал волноваться, что твое тело не примет изменения.
– Я не чувствую… – прохрипел ван Геер.
– И не должен, – холодно отрезал Машиах. – Забудь то, чем ты был прежде. Теперь ты то, что ты есть.
* * *
Ашграу широко размахнулся и метнул плотный шар огня. Ван Геер покачнулся, в нос ударил противный запах серы и гари. Однако ничего более он не ощущал.
– Ну и как? – задумчиво потирая подбородок, поинтересовался Зюдвинд.
– Щекотно, – повел плечом ван Геер.
– Стало быть, артом тебя теперь вообще не прошибешь?
– Стало быть, – согласился Артур.
– Ээээ, – кисло протянул Хесс, сидя на булыжнике посреди внутреннего двора крепости. – Надо было тоже соглашаться.
– Теперь уже поздно, – вздохнул Адлер. – Машиах последнего для ван Геера разобрал.
Ван Геер перевел взгляд на Хесса, сосредоточился. Булыжник под ним задрожал, приподнялся. Чародей испуганно соскочил, выражая свое негодование неподобающим для магистра Ложи образом. Адлер гнусно захихикал.
Артур отпустил булыжник. В глазах поплыло, голова закружилась, а виски пронзила тупая боль. Телекинез все еще давался ему с большим трудом, он не понимал, как работает новая сила, но это не очень-то и волновало бывшего чародея. Он просто делал это и с каждым разом все лучше.
– Старый, ты теперь гроза всех чародеев, – усмехнулся Ашграу, скрестив руки на груди.
Ван Геер хотел усмехнуться в ответ, но не стал. Не настолько уж шутка была смешной, чтобы смеяться над ней.
* * *
Жан Морэ встал, держась за край стола. Хотя в письме просили ничему не удивляться, удивления скрыть он не смог. Ван Геера он узнал, однако стоявшего рядом с ним мужчину средних лет видел впервые. За прошедшие два года великий революционер, сменив несколько квартир и имен, стал параноиком, сторонился новых лиц в своем окружении, да и к старым относился настороженно.
– Добрый день, – поздоровался ван Геер, снимая цилиндр и оглаживая лысину.
– Добрый, – сухо ответил Морэ, пряча дрожащую руку за спину. – Ты писал, что со мной хотят встретиться старые друзья. Ну что ж, я рад встрече, старый друг. А вас, мсье, я не знаю.
– Меня зовут Лерер, – располагающе улыбнулся мужчина, чуть склонив голову. – И мы прекрасно друг друга знаем, мой старый друг.
Морэ пристально взглянул на мужчину. В потускневших глазах, в которых некогда пылало пламя идеи, подозрительность смешивалась смутными догадками. Наконец, Морэ прикрыл глаза и глубоко вздохнул.
– Ты изменился, – нехотя признал он, опускаясь на стул.
– А ты нет, – улыбнулся Лерер. – Очень надеюсь, что со дня нашей последней встречи в тебе не изменилось ничего.
– Если ты о том, хочу ли я избавить Ландрию от тирании, то все осталось, как и прежде, – проговорил Морэ, отвернувшись к окну. – Но хочет ли сама Ландрия избавления? Тогда, в Тьердемонде…
– Забудь о Тьердемонде, друг мой, – мягко перебил его Лерер. – Тьердемонд был не готов к переменам, которые вы показали ему. Тьердемонд захотел жить так, как жил прежде, за что теперь расплачивается. Но здесь, в Империи, у людей появится второй шанс.
– Люди везде одинаковы, – поджал тонкие губы Морэ. – Где гарантии, что они тоже не захотят жить, как прежде?
– Уверяю тебя, не захотят.
– Откуда такая уверенность?
Лерер широко улыбнулся, глядя Морэ прямо в блеклые глаза, в которых пробежала искра. Та самая, что всего лишь через несколько месяцев загорелась пламенем идеи, охватившей умы людские и едва не вспыхнувшей столичным восстанием рабочих осенью 1631 года.
* * *
Заслышав звон подков о мостовую, ван Геер прижался к витрине магазина и проследил за промчавшимся вниз по улице разъездом серых драгун. Сегодня столица была запружена серыми мундирами и голубыми мантиями. Ван Геер слышал уже о сотне арестованных, а ведь день даже не успел перевалить за полдень. Он невольно усмехнулся: другой путь оказался тоже неверным. Несмотря на всю конспирацию, тайная полиция и Комитеты Ложи все же прознали о готовящихся выступлениях. По удивительному стечению обстоятельств буквально за день до назначенного срока. Ван Гееру не хотелось думать, но иначе, как предательство, он не расценивал сегодняшние события. И предал кто-то из самых близких, якобы преданных революции людей.
Какая-то женщина, напуганная промчавшимися во весь опор драгунами, запоздало охнула и прижалась к плечу ван Геера. Чародей отстранил ее, машинально отряхивая полу сюртука, смерил женщину холодным взглядом, из вежливости кивнул ей, придерживая цилиндр за поля, и пошел дальше.
О квартире, на которой он проживал последний год, не знал никто, однако оставаться на ней дольше все равно было нельзя. Благо особо ценным имуществом ван Геер не обладал, поэтому тратить много времени на сборы не планировал. Лишь уничтожить документы и компрометирующие письма, взять деньги и всегда собранный на экстренный случай саквояж и исчезнуть из столицы. Вновь бежать. Не то чтобы это было тяжкое испытание – ван Гееру не впервой было скрываться, и он не особо переживал. Последние два года он вообще не испытывал склонности давать волю эмоциям.
Ван Геер зашел в парадную, поднялся на второй этаж, открыл дверь своей квартиры и… не удивился, увидев его в комнате.
У него было другое лицо. У него всегда были новые лица, и ван Геер давно перестал испытывать суеверный ужас и ежиться от липкого холода по хребту. Просто развил в себе какое-то особое чутье, позволяющее без ошибок узнавать его. А может, в том была заслуга изменений, через которые ван Геер прошел два года назад в подвале безымянной крепости.
– Как ты узнал, где я живу? – спросил он.
– Это было несложно, – ответил Лерер, не отрываясь от своего занятия – сожжения на огне свечи писем ван Геера с задумчивым, отрешенным видом. – Смотри, – он поднял очередной лист бумаги, медленно крутя его в руке, чтобы занимающееся пламя быстрее сожрало написанные слова. – Тебе это ничего не напоминает?
Ван Геер потер подушечкой пальца бровь.
– Так сгорают и обращаются в пепел надежды?
Лерер с невозмутимым спокойствием дождался, когда бумага прогорит в его руке и осыплется черными снежинками на край стола. Остатки пепла растер пальцами и сдул, с неподдельным интересом наблюдая, как прах разлетается по комнате.
– В тебе проснулся поэт, сын мой? – взяв последнее письмо, спросил Лерер.
Ван Геер сдержал легкое раздражение: Машиах прожил значительно больше сотни лет, это верно, но сейчас выглядел, как тридцатилетней мальчишка, и это било по самолюбию чародея.
– Нет, – сказал ван Геер. – Но если ты не в курсе, то пока мы рассуждаем над моим ассоциативным рядом, Ложа и полицаи арестовывают наших товарищей-сопартийцев.
– Знаю, – задумчиво кивнул Машиах, глядя, как догорает бумага. – Что ж, все пошло не совсем так, как мы планировали.
– Не похоже, что тебя это сильно огорчает.
– Почему меня должно это огорчать? – изобразил удивление Лерер. – Или ты забыл, сын мой, чему я тебя учил? Любой эксперимент – это опыт.
– А еще ты говорил, что смерть – тоже результат, – напомнил ван Геер.
– Именно, – кивнул Машиах, постучав пальцем по виску, и, сунув руки в карманы сюртука, направился к окну.
– И что же доказывает смерть в нашем случае?
Лерер широко улыбнулся:
– Что нужно тщательнее провести расчеты и повторить еще раз.
Он выглянул в окно, осторожно откинув занавеску.
– Кажется, за тобой пришли, – тихо объявил он.
Не успел ван Геер осознать смысл услышанных слов, как в дверь настойчиво постучали.
– Невежливо заставлять гостей ждать, не находишь? – поторопил его Машиах, отвернувшись от окна и заложив руки за спину.
Ван Геер настороженно приблизился к двери, в которую постучали вновь.
– Кто там? – спросил он спокойно.
– Ложа! Немедленно открывайте! – властно приказали с лестничной клетки.
Ответ был слишком красноречив, чтобы в чем-то сомневаться и дальше. Ван Геер обернулся в комнату. Машиах молча кивнул. Чародей вздохнул и открыл дверь.
На пороге стояли двое в голубых мантиях. Оба были молодыми. Оба – магистры-следователи Комитета Равновесия. У одного из чародеев между пальцев поднятой руки трещали змейки молний.
– Феликс Лафорс? – спросил второй следователь, державшийся с надменным спокойствием.
– Да.
Не говоря больше ни слова, первый ищейка задавил молнию в руке и втолкнул ван Геера в квартиру, валя его на пол. Второй извлек из-под мантии наручники-обструкторы. Меньше, чем за минуту ван Геер-Лафорс был скручен и, по мнению, следователей обезврежен. Машиаху, который наблюдал за задержанием с умеренным интересом не чувствующего за собой вины человека, велели не двигаться и держать руки на виду, что тот и сделал, понимающе улыбаясь.
Второй следователь представился как Густав Гельберштайн. Ван Геера подняли на ноги, ввели в комнату и усадили на стул.
– Позвольте спросить, гражданин, – бросив надменный взгляд на Машиаха, обратился к нему Гельберштайн, – кто вы, собственно, такой?
– Моя фамилия – Лерер, – представился тот, чинно поклонившись.
– Кем вы приходитесь этому гражданину?
– О, я его учитель…философии.
– Ага, – нахмурился следователь.
После зачитал ван Гееру список обвинений, по которым того задержали, перечислив с десяток нарушенных статей Кодекса Ложи. Второй, назвавшийся Лёйхтеном, не спускал с Лерера глаз. Молния в его руках угрожающе щелкала, готовая пресечь любую необдуманную глупость. Удостоверившись, что подозреваемому понятны все пункты обвинения, и зачитав ему права, Гельберштайн вновь взглянул на Машиаха.
– Вынужден, гражданин, просить вас проследовать с нами. Пожалуйста, не оказывайте сопротивления.
– Конечно, – покорно кивнул Машиах, проходя вперед.
Ван Геер устал смотреть на беспечных щенков Ложи, которые допустили серьезную ошибку: они приняли его за чародея арта. Когда Артура подняли со стула и подтолкнули к выходу из квартиры, он швырнул Гельберштайна на стену. В ответ в спину ударило разрядом молнии. Без результата. Ван Геер обернулся, сосредоточил взгляд на шее растерянного щенка, вложил в удар всю силу, на которую был способен, и с хрустом переломил ему позвонки. Затем повернулся на Гельберштайна, в руке которого вспыхнул огонь. Ван Геер припер того к стене, накинул на шею «петлю» и затянул. Щенок Ложи захрипел, раздирая себе горло. Машиах, наблюдавший за произошедшим с интересом зоолога, изучающего возню змей в террариуме, вдруг вскинул руку:
– Хватит. Он пригодится нам живым.
Ван Геер отпустил чародея, лицо которого раскраснелось, как спелый томат. Машиах приблизился, склонился над ним, заложив руки за спину.
– Не бойся, – ласково сказал он бешено вращающему одуревшими глазами следователю, – ты не умрешь. В каком-то из смыслов.
А затем опустил на его лицо ладонь.
Через минуту пустое, но живое еще тело Густава Гельберштайна безвольно завалилось на пол, а душа растворилась в бездонной утробе вечно голодного упыря. Дав ему новое лицо, которое тот, уменьшаясь и сжимаясь, корчась и дергаясь от перенапряжения меняющихся сухожилий и мышц, трещащих костей и перемещающихся под новые габариты тела органов, не без удовольствия примерил на себя.
– Как-ак интересно-сно, – натужным многоголосьем констатировал Машиах, спазматически дергая шеей.
Ван Геер отвернулся. За два года он научился спокойствию, однако на это смотреть спокойно не мог.
– Ключ, – поторопил внешне спокойный ван Геер. – У этого, – он пнул мертвого следователя в ногу, – должен быть ключ.
– Зачем-чем? – Машиах присел рядом с Гельберштайном и расстегивал его мантию. – Твои-ои оковы-ковы – и есть-сть наш-аш ключ-ч к свободе.
Он встал, накинул голубую мантию на плечи и повернулся. Ван Геера передернуло. К этому он тоже никак не мог привыкнуть. Было что-то противоестественное, дьявольское в том, чтобы смотреть на полную копию того, кто буквально минуту назад был живым человеком, а теперь – всего лишь одна из многочисленных масок.
Гельберштайн – а в каком-то из смыслов это действительно был он – подошел к ван Гееру, положил руку на плечо. Ван Геер вздрогнул.
– Идемте, – сказал Машиах голосом Гельберштайна, полностью копируя надменные, властные интонации, – гражданин.
Он вывел ван Геера на улицу, где у парадной дежурили еще двое магистров-следователей. На дороге стояла черная тюремная карета с решетками на окнах.
– Быстрее! – крикнул Гельберштайн. – Лейхтен ранен! Магическое воздействие третьей степени!
Магистры взволнованно переглянулись.
– Что вы стоите⁈ – яростно заорал Гельберштайн. – Помогите ему! Ну! Я здесь сам справлюсь! – он подтолкнул ван Геера к экипажу.
Магистры неуверенно отступили к парадной. Прохожие торопливо семенили прочь – давно выработанный инстинкт при виде кричащего человека в голубой мантии.
– Живо! – рявкнул Гельберштайн. – Если умрет – отвечать будете вы!
Это подействовало магически – магистры вбежали в парадную и загремели ботинками по лестнице.
Гельберштайн втолкнул арестанта в мрачный зев кареты, захлопнул дверь с решеткой, закрыл замок на ключ. Ван Геер сел в полутьме на лавку и облегченно выдохнул, стучась затылком в стенку.
А потом экипаж тронулся с места. Однако куда именно, ван Геер узнал гораздо позже.
Мертвого кучера обнаружили в паре кварталов от дома, где проживал подозреваемый, известный под псевдонимом Феликс Лафорс. О том, что подозреваемый оказал при задержании сопротивление, убил одного магистра-следователя на месте, тяжело ранил второго, который скончался спустя несколько дней, не приходя в сознание, и скрылся при соучастии чародея-полиморфа, узнали лишь в узком кругу высшего начальства Ложи. Ложа не любила распространяться о своих неудачах.
Глава 16
– Ты уверен? – хмуро спросил ван Геер, потирая бровь.
В зеркале не отражалось его лицо. За потемневшей зеркальной поверхностью сидел взволнованный Дитер Ашграу, больше похожий на кабирского торговца, нежели на ландрийского аристократа, которым тот пытался когда-то выглядеть.
Такой способ общения использовался между старыми чародеями крайне редко – отнимал много сил, да и само знание, как именно это делать, осталось у немногих. Ашграу был одним из таких мастеров. К тому же, ван Геер чувствовал себя нелепо, пялясь в зеркало как баба, – такой способ связи использовался чародейками, чтобы сплетничать и обсуждать мелкие интрижки. Но из-за обстоятельств пришлось поступиться своими принципами.
– Уверен, – кивнул Ашграу. – Зюдвинд снял с письма Финстера фантомную копию. Я видел ее. Говорю тебе, это правда.
– Но для чего? – нахмурился ван Геер.
– Помнишь, что он говорил однажды? – голос Дитера звучал неестественно, механически, словно чародейский вокс. – Хаос – это лестница…
– Он много чего говорил.
– Послушай, – Ашграу подался вперед и понизил голос, – я искренне предан нашему делу. Смешно, правда? Если бы мне в двадцать восьмом сказали нечто подобное, я бы долго смеялся, насмотревшись на Тьердемонд. Но тогда, шесть лет назад, я поверил, что мы и вправду можем что-то изменить. Империи нужны перемены, иначе она погибнет. Но то, что задумал он…
– То, что задумал он, убьет ее еще вернее, – холодно проговорил ван Геер. – Разве не этого мы добиваемся?
– Да, но не такими средствами, – помотал головой Ашграу. – Я не был в Ландрии уже пять лет, и даже рад этому. Рад, что не вижу того, что вы творите в Империи.
– Цель оправдывает средства.
– Хочешь убедить меня или самого себя? – невесело усмехнулся Ашграу.
Ван Геер не ответил. Дитер беззвучно побарабанил по пустоте пальцами.
– Знаю, ты его уважаешь, тебе тяжело это принять… – начал было он.
– Когда-то уважал, – возразил ван Геер. Ашграу изумленно поднял брови, и его изображение на мгновение расплылось. – Знаешь, о чем я думал последние пять лет?
Ашграу развел руками.
– Я думал о том, что случилось тогда, в тридцать первом, – продолжил ван Геер. – Почему за день до нашей… акции все сорвалось?
– Кайзер не хочет, чтобы с ним повторилось то, что случилось с Филиппом, – проговорил Ашграу, сложив перед собой ладони домиком. – Я не поклонник Фридриха, но соглашусь с ним, что с головой на плечах да удобным троном под задницей приятнее.
– Да, но все оборвалось буквально за одно утро, – наставил палец ван Геер. – Как будто кто-то вошел в кабинет к министру и сказал: «Вот этого и этого – арестовать и допросить. А потом арестовать еще пятьсот человек. Вот их адреса».
Изображение в зеркале вновь моргнуло и исказилось.
– Думаешь, это был он? – нервно огладил бородку Ашграу. – Почему же тогда мы ушли, если он переметнулся? Почему он дал уйти Морэ? Почему вытащил тебя, сам, лично?
– В то утро, когда за мной пришли, он был у меня на квартире, – прикрыв глаза, вспомнил ван Геер. – Он как будто знал, что это произойдет, минута в минуту. Словно спланировал все это.
– Но для чего? – недоумевал Ашграу.
– Эксперимент, – цинично усмехнулся Артур, – который пошел не так, как ему хотелось. И который потребовалось срочно прекратить.
– А теперь? Думаешь, он задумал новый?
– Возможно.
Ашграу придвинулся к зеркалу со своей стороны еще ближе.
– Ты единственный из нас, кому он еще доверяет, – механически прошелестел его голос.
– Сомневаюсь, что он доверяет кому-то из нас, – покачал головой ван Геер. – Сомневаюсь, что он доверяет даже себе. Любому… себе.
– Но из всех нас только ты согласился тогда на… обновление.
Ван Геер сделал вид, что не уловил намек. Ашграу бесшумно вздохнул и отодвинулся.
– Тебе не кажется это забавным? – осторожно перевел он тему.
– Что именно?
– Империя и Ложа приготовили для нас веревку и Турм, – пояснил Ашграу, – кое-кому дважды, а мы сидим и печемся о ее судьбе.
– Если думаешь, что мне захотелось вдруг спасать ее, ты ошибаешься, – серьезно проговорил ван Геер. – Если я чего и хочу, то только спасти нас. А потом… – он не договорил вслух.
– То есть ты согласен? – оживился Ашграу.
– Тебе лучше этого не знать.
– Да, пожалуй, – нехотя согласился Дитер. – Что ж, – он натянул на лицо улыбку, – тогда не будем затягивать. Я и так завтра пожалею, что решил с тобой поболтать на досуге. Мои клиенты очень расстроятся, когда не получат гороскоп на неделю из-за того, что у меня, – он карикатурно покрутил рукой, – оборвалась связь со звездами.
– Будь осторожен, – мрачно сказал ван Геер.
– Ты тоже, старый. Что бы ты ни задумал.
Ашграу оборвал связь. Его фигура в зеркале померкла, расплылась и медленно растаяла, оставив вместо себя лишь задумчивое, хмурое лицо ван Геера.
Чародей откинулся на резную спинку стула, запрокинул голову и взглянул в поток номера гостиницы «Империя». Потер лицо ладонями. Вздохнул.
А потом принялся писать письмо, которое обязательно найдет адресата.
* * *
– Ну что же, браво, сын мой, браво, – хрипло рассеялся придавленный к стене Машиах. – Вы, трое моих любимых учеников, раскрыли мои злонамеренные планы. Что же мне остается делать? Раскаяться, посыпать голову пеплом и удалиться со сцены?
– Это будет лучше всего, – холодно ответил ван Геер, сжимая ему горло.
– Ну, – кашлянул Лерер, – раз вы так решили. Но, согласись, – улыбнулся он, – это было бы интересно. Каждый извлек бы для себя бесценный опыт.
– От твоего эксперимента разит деменцией в запущенной форме, – зло проговорил ван Геер.
– Деменция – слишком грубое слово, – прохрипел в ответ Машиах. – Скорее, легкая девиация, присущая всем творческим личностям.
Ван Геер содрогнулся: Машиах смеялся. Чародей мог в любой момент его убить, но это Лерера совершенно не беспокоило, не пугало, словно ничего не произошло, и ученик не напал на своего учителя.
– Ты совсем обезумел, – сквозь зубы выдавил ван Геер.
– И кто же обвиняет меня в безумии? – то ли закашлял, то ли засмеялся Машиах. – Ты, сын мой? Тот, кто неразумно цепляется за старое и готов повторять одно и то же из раза в раз, из раза в раз в надежде, что что-то изменится? Иронично.
– Я рад, что тебя это развеселило, – мрачно отозвался ван Геер. – А теперь, – он отпустил Лерера, отошел назад, – будь так любезен, уйди. Исчезни. Из остатков уважения я даю тебе такую возможность. Если ты уйдешь сейчас, добровольно, навсегда останешься верным товарищем в нашей памяти. Если откажешься…
– Не откажусь, сын мой, – заверил Машиах, потирая шею. – Почему я должен отказываться? Ты так убедительно намекнул, что не желаешь меня больше видеть. Объяснил, что знаешь лучше, что нужно вам и сам во всем разберешься. Ты прекрасно знаешь, что межличностные конфликты не интересуют меня и никогда не интересовали. Всего хорошего, – кивнул он, спокойно повернулся к ван Гееру спиной и зашагал в темноту.
Чародея пробила нервная дрожь. Все было слишком просто.
– Да, кстати, – Лерер вдруг остановился. – Из остатков уважения, быть может, ты разрешишь мне незаметно, молча, хотя бы из угла понаблюдать за вашими начинаниями? В конце концов, мне любопытно, что будет, если на каплю замысла добавить четыре унции человеческих возможностей. Замысел у вас есть, и он в любом случае приведет к результату. А вот к какому именно, уже зависит от ваших возможностей и точности ваших расчетов.
– Нет, – сухо ответил ван Геер.
– Очень жаль. Ну что ж, – беззаботно пожал плечами Машиах, – бывает.
Все слишком просто, думал ван Геер, глядя на беззащитную спину своего учителя, так не может быть. Ты не можешь просто уйти. Ты что-то замыслил, я знаю это.
Рука сама сжалась в кулак. Чародей сосредоточился на шее Лерера.
А затем «ударил».
Машиах лишь небрежно отмахнулся. Горло ван Геера сдавили тиски, перекрывая воздух, лишая возможности двигаться. Лерер медленно обернулся – на его лице застыло выражение искренней скорби.
– А вот это, сын мой, делать не стоило, – нравоучительно заметил он, и ван Геер провалился в пустоту.
* * *
Очнулся ван Геер в полной темноте. Сперва он решил, что ослеп, однако когда сознание прояснилось, понял, что глаза закрывает тугая повязка.
– Знаешь, что печалит меня в человеческой природе больше всего? – нравоучительным тоном заговорил Лерер, едва Артур пришел в себя. Наверняка еще и расхаживал взад-вперед, заложив руки за спину. – Эта странная склонность человека судить обо всем и обо всех по себе. Неумение смотреть на окружающую действительность объективно, отринув свои предубеждения. Умный человек окружен скрытым смыслом и тайнами, которые он пытается постигнуть. Глупый – глупостью, в которой незачем разбираться. Трусливый – убежден, что все в этом мире делается из страха. Подлый – из подлости. Алчный боится, что каждый алчет богатств. А подозрительный… О, подозрительный человек всегда и во всем ищет подвох, злой умысел и обман. Ему сложно просто принять, что что-то может произойти так, как просто происходит, без подвоха и обмана. А что самое печальное, в мире таких людей искренность считается самой грубой и отвратительной ложью. Но искренность помогает подтолкнуть подлых, глупых, подозрительных и алчных людей на необдуманные, но закономерные и предсказуемые поступки, свойственные их натуре. Тебе даже ничего не нужно для того делать – всего лишь быть искренним.
Если бы ван Геер и захотел возразить, все равно бы не вышло – он не мог не то что пошевелиться, язык во рту отказывался повиноваться.
– Как алчный человек, – продолжил Машиах нравоучительную лекцию, – ты испугался, что я не позволю тебе отнять мою якобы власть, которой ты так жаждал. Твоя подозрительность не позволила принять, что я просто ухожу. Как человек трусливый, ты испугался удара в спину и ударил в спину первым, на что толкнула тебя подлость. Заметь, – Лерер сделал паузу, во время которых обычно нравоучительно наставлял палец, – я не назвал тебя глупым, потому что ты не глупец. Ты алчный и бесчестный подлец, но глупцом ты никогда не был. Однако предсказуемость порочной человеческой натуры все же оказалась сильнее и не удержала тебя от глупости.
Машиах приблизился, его голос зазвучал почти в упор:
– Думаешь, я обиделся? Думаешь, я тебя ненавижу? Уверяю, это неправда. Ты – мой ученик, а каждого ученика рано или поздно посещает крамольная мысль, что вот сейчас, в этот самый момент, он наконец-то превзошел своего учителя во всем, и что настала пора избавиться от постороннего влияния, мешающего расправить плечи. Печальный, но закономерный, предсказуемый и неизбежный итог. Даже Святой Арриан, самый верный и преданный ученик Единого, покинул своего учителя и обрек его на сожжение язычниками. – Машиах вздохнул. – Очень жаль, что ты решил избавиться от моего влияния таким необдуманным и недальновидным способом.
Лерер отступил, вновь начал тихо вышагивать перед ван Геером.
– Я готов простить человеку все: сомнения, нерешительность, трусость, глупость, жестокость, невежество, жадность, – заговорил он вновь после недолгого молчания. – Но вот что я никогда не прощу, так это предательство. Что хуже всего, ты предал меня не по своей воле. Ты стал лишь орудием в руках других предателей, которые в силу невежества и глупости своей испугались за жизни и поспешили избавиться от угрозы, за которую сочли меня. Но поскольку смелости им никогда бы не хватило, они заложили семена сомнения в твой разум, которые взошли на благодатной почве подозрительности. Предатели уже понесли справедливое наказание. И ты тоже будешь наказан.
Ван Геер вздрогнул, вдруг осознав, что стал безвольной пешкой в заранее спланированной игре и выполнил лишь то, что от него требовалось для победы в очередной партии.
– Не переживай, сын мой, ты не умрешь, – ободрил его Машиах, заботливо похлопав по плечу. – По крайней мере, не сейчас. Я не настолько расточителен, а ты слишком ценный материал, чтобы просто выбросить тебя. Ты еще сослужишь свою службу. Возвращайся в Анрию. Занимайся тем, что тебе так по сердцу. Я тоже скоро туда приеду, как только закончу свои дела здесь. Понимаешь ли, любопытство – мое самое уязвимое место. Не могу отказать себе в удовольствии и не понаблюдать за вами.
Ван Геер облизнул пересохшие губы.
– Ты не отпустишь меня, – прохрипел он, морщась от боли в горле. – Ты не допускаешь ошибок.
– О, сын мой! – мученически простонал Машиах. – Конечно же, я тебя отпущу! Скажу даже больше, я не вспомню об этом мелком недоразумении, из-за которого мы едва не разругались сегодня. Да и ты, ты, сын мой, тоже о нем не вспомнишь. Эрвин! Эрвин, мальчик мой, подойди, пожалуйста.
Чьи-то шаги отозвались гулким эхом в каменных стенах.
– К сожалению, ты не видишь его, но я все равно представлю вас друг другу, – воодушевленно сообщил Машиах. – Эрвин, знакомься: Артур ван Геер. Артур, это Эрвин Месмер, мой новый ученик. Когда-нибудь, в один прекрасный день он тоже решит, что превзошел учителя во всем, но искренне надеюсь, что этот день настанет нескоро. Кстати, очень талантливый молодой человек. И я, пожалуй, оставлю вас наедине, чтобы вы узнали друг друга получше.
Лба ван Геера коснулись губы.
– Прощай, сын мой, – грустно сказал Машиах. – Не думаю, что мы когда-нибудь еще с тобой встретимся.
Он ушел, чародей почувствовал это. Наступила напряженная тишина, в которой слишком неожиданно и громко прозвучали слова, произнесенные Эрвином Месмером:
– Постарайся расслабиться и ни о чем не думать. Так тебе будет легче.
А потом в мозг ван Геера вгрызлось тупое сверло пронзительной боли.
* * *
Ночной сторож сада герцогини Анны заворочался на импровизированной койке в сторожке, продрал глаза и сел, широко зевая. За долгие годы службы его организм привык обходиться без часов и просыпаться в строго назначенное время – на рассвете, чтобы совершить обход и открыть запертые на ночь ворота. Такое поразительное умение надежно оберегало сторожа, и за десять лет он еще ни разу не попался спящим на посту. Хозяева сада, конечно, переживали за древние скульптуры, но не настолько, чтобы подниматься среди ночи с уютной постели и проверять добросовестность работника.
Старик выбрался из сторожки, кутаясь в старую шинель, зябко поежился и потянул носом еще прохладный, свежий анрийский воздух, пропитанный сыростью предрассветного тумана. Где-то на аллее в густых кронах тополей и кленов все еще пел соловей. Шелестела листва на легком ветру. День обещался быть теплым и погожим.
Сторож потер глаз, завернул за сторожку по малой нужде, а потом отправился в обход.
Он привычно бродил по аллеям и с плохо скрываемым возмущением разглядывал мраморные статуи голых мужчин, женщин, детей, животных, а иногда дикой, почти дьявольской помеси голых людей с животными: у кого-то были звериные головы, у кого-то – звериными были иные примечательные и не очень части тела. Язычники, что с них еще взять. Сторож доживал шестой десяток, был отставным солдатом и пламенным ваарианнином, и языческий разврат больно задевал его чувства, поэтому он почти с благосклонностью относился к мраморным мужикам с козлиными копытами или львицам с женскими головами – хотя бы срам шерстью прикрыт.
Выйдя на дальнюю аллею, самую тенистую во всем саду, куда обычно благородные господа забредали разве что во время полуденного зноя, сторож вдруг остановился и потер глаза кулаками. Не помогло: из тумана по-прежнему проступала черная человеческая фигура, сидящая на скамейке под дубом.
