Текст книги "Рассказы (СИ)"

Автор книги: Александр Чубарьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Белобрысый говорит, а сам смотрит в сторону. Голос ровный, без всяких интонаций, да и сам белобрысый уже напоминает не Скутера, а маньяка. Я сажусь на корточки перед лавочкой и набираю номер Кабана.

Вне сети.

Только собираюсь убрать телефон в карман, как белобрысый тянет руку.

– Покажи трубу.

Показывать телефон маньяку, а тем более давать его ему в руки, мне не хочется. И все-таки я даю ему трубку, ревниво следя за его движениями. Меня раздражает, как он открывает флип и начинает клацать кнопками, мне не нравится, что он включает и слушает мелодии, сажая тем самым батарейку…

Поэтому я не сразу понимаю, о чем говорит один из ребят, сидящих на лавочке.

– … за чек ее трахнуть можно, а за парочку можно и на ночь развести.

Я поворачиваюсь и смотрю в ту сторону, куда смотрят пацаны. Бог ты мой…

Возле входа в сквер стоит девушка. Точнее, не девушка, а девочка. Ей лет четырнадцать-пятнадцать и легкое синее платьице, развевающееся на ветру, лишь подчеркивает ее юный возраст. Платье едва прикрывает колени, девочка прижимает его к ногам, обутым в старенькие туфли на небольшой шпильке, а сама поглядывает в нашу сторону. Длинные волосы соломенного цвета на затылке собраны в пучок. Ей бы белый бант на голову и школьную форму – и первый раз в первый класс. О чем же это говорят пацаны?

Я задаю вопрос вслух и мне отвечает маньяк-Скутер, возвращая телефон:

– Она торчит, а денег нет. Вот и зарабатывает натурой. Малолетка!

Он презрительно сплевывает на землю и мне почему-то этот плевок не нравится. Словно в меня плюнули.

– Русик, не хочешь трахнуть ее? – спрашивает один из пацанов у другого.

– У меня капуста только на пакет. Да и связываться с соплячками не хочется…

– Слышь, пацаны, вы не чешете? В натуре за чек ее поиметь можно? – мне все-таки кажется, что меня разыгрывают.

Тот, которого назвали Русиком, поворачивается в сторону девочки и свистит. Когда та смотрит на него, он машет ей рукой.

– Настя, иди сюда!

Девочка подходит и становится возле меня. Смотреть на нее снизу вверх не хочется, я встаю и вижу, что ростом она почти достает моего подбородка.

– Настя, вот паренек хочет тебя раскумарить. – Русик кивает на меня, а я даже не успеваю покраснеть, Настя сразу поворачивается ко мне и, глядя в мои глаза, тихо говорит:

– Только минет.

У меня медленно открывается рот. Только сказать ничего не могу.

– Она в натуре, только минет делает. – поясняет Русик. – Зато как делает! Да, Настя?

Девочка скромно жмет плечами – если слово «скромность» здесь уместно.

– Я возьму тебе чек… – хрипло говорю я и замечаю, как гнусно ухмыляется белобрысый. Ублюдок думает, что я волнуюсь от похоти. – Пойдем, пока поговорим.

Беру ее под руку, а сам боюсь того, что сейчас она презрительно скривится и ответит что-нибудь вроде «Плати и трахай, а мозги мне засирать нечего…»

Но девушка покорно идет, влеченая мной, в сторону от компании и опускает голову вниз, слыша сальные смешки сзади. Смешки направлены не на меня и даже не на нее, а на действия, которые, как предполагается, мы должны совершить. Но я не собираюсь делать ничего такого, мне даже немного страшно от всего этого. Я не представляю, как с этим ребенком можно делать ЭТО.

Сажусь на клумбу там же, где несколько часов назад я разговаривал с Олегом и хлопаю рукой по камню.

– Садись.

Настя подчиняется. Сев, она сразу же пытается натянуть платье до коленок… Шлюхи так себя не ведут.

Если это не игра.

Дурацкая ситуация. Не могу понять, зачем мне нужны эти разговоры, для чего я сейчас буду лезть к ней душу. Это ведь не просто любопытство. Чем-то напоминаю сам себе вампира, высасывающего из глубины души самое сокровенное. А, может, я хочу убедить себя, что у меня все не так уж и плохо, раз рядом есть еще хуже?

Я закуриваю сигарету – мне не хочется курить, но мне нужна пауза, чтобы сформировать тот вопрос, который я хочу задать. Давно я уже так не волновался. И все-таки я начинаю издалека.

– Давно?

– Что давно? – переспрашивает Настя.

– Торчишь давно?

Она неопределенно пожимает плечами и ничего не отвечает.

– Я никогда не сидел на игле. – говорю я. – Страшно.

– Страшно… – эхом повторяет Настя.

– Бросить никогда не поздно.

Настя смотрит вниз и молчит.

– Сколько тебе лет?

– Какая тебе разница?! – неожиданно резко отвечает Настя. – Боишься, что мусорам сдам? Не бойся, не сдам.

Ее тон передается мне. Я сглатываю слюну и достаю из кармана деньги.

– Сколько чек стоит? – спрашиваю у нее. Я знаю, сколько стоит чек, мне надо, чтобы она сама определила себе цену. В деньгах.

– Мне не нужны деньги. – обрывает она меня, презрительно глядя на разноцветные купюры. – Мне нужен чек. За деньги можешь снять сосок на Гвардейской.

– А ты что, не соска? – зло бросаю я и убираю деньги в карман.

Сейчас она вскочит и уйдет. Плевать!

Но она не уходит. Ее запал куда-то пропадает, она опять смотрит мне в глаза и я вижу в них капельки слез. Но голос не дрожит, она тихо говорит:

– Соска. Но я не беру деньги. Мне нужен чек.

Я смотрю на ее обнаженные руки, на вены… ни одного следа иголки. Это ни о чем не говорит, можно колоть и в ноги, и в шею… Так делают те, которые уже не могут найти вены на руках. Или те, кто хочет скрыть следы. Но наркомана видно сразу: мешки под глазами, пустой взгляд, тягучий говор… признаков много. А ее по идее еще и должно кумарить – уж слишком сильно она хочет получить чек.

– Ты кому чек берешь? – спрашиваю я.

Настя вздрагивает. И молчит.

– Кому чек берешь? – повторяю я.

– Брату.

Она отвечает так тихо, что мне кажется, будто я ослышался и я переспрашиваю.

– Брату. – повторяет Настя и всхлипывает.

– Брат тебя послал сюда, чтобы ты на его кайф работала? – теперь я достаю еще одну сигарету именно из-за желания покурить, которое возникает, несмотря на то, что легкие только что получили свою порцию никотина.

– Он не посылал. Сюда не посылал. Дай сигарету.

Протягиваю ей пачку, она закуривает и, подняв голову, выпускает дым наверх.

– Мне нужен чек. Иначе завтра ему опять будет плохо, а я завтра ему не смогу помочь, мне завтра обязательно надо быть в школе.

– Завтра?

– Завтра. Сегодня он достал себе дозу. Кто-то купил ему просто так один чек сегодня утром.

Словно пазл, мгновенно собравшийся в причудливую картинку, в моем мозгу все сразу становится на свои места.

– Олег? – спрашиваю я.

– Что?

– Брата Олегом зовут?

– Да. – Настя кивает головой и пристально смотрит на меня. – Ты его знаешь?

– Нет. Это я купил ему чек. – я смотрю в сторону и добавляю, – Он сказал, что деньги потом отдаст.

– С чего он будет их отдавать? – Настя горько усмехается. – Ты спроси, когда он в последний раз вообще держал в руках деньги.

– Он сказал, что работает…

– Менеджером?

– Этим, товароведом…

– Ну да. А родители уехали на Кипр отдыхать и забыли оставить деньги?

– Сказал, что в Греции и оставили… – я умолкаю, понимая, что утром мне просто навешали на уши лапшу и развели на дозу. Неприятно, но гораздо более неприятно то, что об этом знаю не только я.

А Настя вздыхает и ровным голосом говорит:

– Нет у нас родителей. Мать умерла давно, отец уехал… года два назад. Олег уже давно квартиру бы продал, но она на отца оформлена. И не работает он нигде, кто его возьмет? Никто с наркоманом связываться не хочет. Кот иногда мне денег дает, чтобы я поесть купила и за свет и газ заплатила, а так…

– А Кот на Социалке живет? – спрашиваю я и Настя опять вздрагивает, только сильнее, и широко открывает глаза.

– Ты… Кот… Не говори ему ничего, пожалуйста. – она хватает меня за руку и умоляюще смотрит на меня. – Если он узнает, что я здесь… Он Олега убьет тогда.

Слезинки с обоих сторон сбегают по щекам и падают на платье. Совсем детское лицо, совсем ребенок, а в глазах страх, пугающий не меньше, чем сама ситуация. Медленно убираю руку и жестко говорю:

– Я бы тоже такого брата прибил. Ты понимаешь, что он с тобой сделал?

– Он любит меня. – Настя вытирает рукой слезы. – Он не заставлял меня сюда идти, я сама…

– Сама? Как ты сюда попала? Не рановато ли работать в четырнадцать лет проституткой? Или в пятнадцать?

– Мне тринадцать. Один из этих, – Настя кивает головой на толпу, многие из открыто смотрят в нашу сторону и посмеиваются. – сказал, что х… ровесников не ищет. Пойдем отсюда, пожалуйста.

Последнюю фразу она произносит, еле сдерживая рыдания. Я встаю, беру ее за руку и веду из сквера. Мы идем недолго, присаживаемся в метрах двадцати от Афониного дома на скамейку и какое-то время молча сидим.

– Олег сел на иглу года два назад, – успокоившись, говорит Настя, – тогда он действительно работал товароведом, но потом у него появилась недостача, узнали, что он колется… его выгнали с работы. Кота ты же знаешь?

– Нет. Брат твой о нем упоминал, что-то вроде того, что он отдаст…

– Так раньше и было. – Настя кивает головой и продолжает, – Кот раньше за него все долги платил, а потом ему надоело. Сам Кот не колется, он спортсмен и, кажется, с братвой работает. Деньги у него есть, он даже пытался устроить Олега в клинику, но тот не захотел. Через полгода квартира была пуста. Он продал телевизор, центр, видеомагнитофон… все, что от отца осталось. Один бобинник старый стоит, он никому не нужен. Полуразобраный и еле работает… А потом он кому-то сильно много задолжал. Кота в это время в городе не было, на Олега надавили и он за отсрочку долга отдал меня. Я его помню, своего первого парня… первая любовь. Они вдвоем были, но второй меня не трогал, он обдолбленный был. А первый затащил меня в машину и… дай еще сигарету.

– Можешь не рассказывать, если не хочешь. – говорю я, протягивая пачку.

– И все-таки я расскажу. – Настя закуривает сигарету и, прижавшись, шепчет мне в ухо, – Мне надо рассказать. Тяжело, когда все внутри, а рассказать некому. Я тебя совсем не знаю, но незнакомому легче все рассказать.

– Я знаю. Я знаю, что такое держать все в себе и никому не рассказывать. Но чтобы рассказать… это тоже неприятно. Я не хочу, чтобы ты думала, будто я заставляю тебя…

– Что ты знаешь?! – настроение этой девочки резко меняется и становится каким-то агрессивным. – Что ты можешь знать о том, каково это, когда тебя в глаза называют соской? Я встречалась с парнем… давно, почти полгода назад. У нас ничего такого не было, мы просто ходили вместе, целовались… Он старше меня был на три года, но он никогда не пытался… Он ничего не знал, думал, что я девственница. Цветы мне дарил… розы. А потом его в школе стали унижать. Ему говорили, что раз он со мной целовался, значит он такая же соска, как и я. Он встретил меня после школы, мы пришли ко мне и там он сначала изнасиловал меня, а потом избил. Я вижу его почти каждый день, он даже не смотрит в мою сторону. В классе никто со мной не разговаривает… А знаешь, как это тяжело, идти во время перемены по коридору и слышать за спиной все разговоры о тебе? Каково это, когда тебе открыто прелагают при всем классе, при всех бывших подругах и друзьях зайти на пару минут в мужской туалет и подзаработать? Когда на твое место за партой кладут использованные презервативы и порнографические открытки?

Она умолкает, переводя дыхание. Не знаю, что сказать, не знаю, уместна ли будет здесь жалость и как мне дать понять ей, что я действительно сочувствую.

– Настя, неужели… – начинаю я, но она перебивает меня.

– Ты говоришь, что брат мой плохой? Да он за меня даже жизнь отдаст, не задумываясь. Он хороший. Это героин во всем виноват.

Хорошее оправдание – наркота. Извини, я вчера не пришел, потому что был пьяным… Прости, я был груб с тобой, потому что был накуренным… Я не хотел тебя подставлять, просто я ничего не соображал под героином… Как всё это знакомо. Как всё это убого. Мы хорошие. Просто мы не контролируем себя иногда, а потом раскаиваемся, просим прощения и падаем в колени.

Чтобы получить возможность всё повторить сначала.

Только не все прощают, это я тоже знаю.

– А ты? Ты думала, что с тобой будет? Через год, максимум два ты сама на иглу подсядешь. Что тогда?

– Я не сяду. – твердо говорит она сквозь сжатые губы. – И Олега вытащу.

– И как ты себе это представляешь? Если он сам не захочет…

– Он хочет. Он боится в клинику идти, но он обещал, что бросит сам. Когда-нибудь я принесу ему дозу и она будет последней…

Настя осекается, понимая, что слова звучат двусмысленно. Последняя доза может оказаться путевкой туда, откуда не возвращаются.

И мы опять молчим. Молча я достаю пачку сигарет, достаю одну и протягиваю Насте, мы сидим и курим, не говоря ни слова. Где-то вдалеке играет музыка. Я прислушиваюсь. «Феллини» Васильева со своими «героями и героинями на героине». Как там… глазами на «Везине»? А мы никогда не капали в глаза «Везин», слишком дорогое удовольствие. Мы тратили деньги на план, а на остаток покупали «Нафтизин», который в десять раз дешевле и в десять раз вреднее для глаз. Потому что денег на план всегда не хватало. Интересно, а сколько денег ушло у меня на эту серозеленую травку?

А здоровья?

– Сам он не бросит, поверь мне. Если он сидит больше года, если ему нужна доза каждый день, то это уже не только сознание, а еще и тело требует своё. Запри его на неделю где-нибудь, давай только воду и немного еды. Его перекумарит и, может, он соскочит.

Я сам не верю своим словам. И знаю, что ничего подобного она делать не будет. Потому что она верит только одному человеку – своему брату. Брату, который уничтожил не только свою жизнь, но и жизнь своей сестры.

Что-то изменилось в поведении девочки после моих слов. Теперь она смотрит на меня не так, как несколько минут назад. Какое-то отчуждение, словно и не мне она только что рассказывала про свою жизнь.

И холодный равнодушный тон:

– Ты будешь…?

Смотрю на нее, встаю с лавочки и качаю головой.

– Твой брат уже получил днем от меня дозу.

– Хочешь, чтобы я ее отработала? – ни презрения, ни злости. Ровный голос, но все-таки она переигрывает с этим равнодушием.

– Нет. Не хочу. – поворачиваюсь, чтобы уйти и слышу вслед:

– Можешь рассказать своим дружкам. Мне все равно, что они про меня подумают.

Останавливаюсь и, повернув голову, говорю:

– Ты бы сама про себя подумала.

И иду прочь, не дожидаясь, пока она еще что-нибудь скажет. В конце концов, какое мне до нее дело? До ее брата? До их проблем? У меня своих по горло.

Я захожу в сквер и вижу, что толпа не рассосалась, а наоборот, увеличилась. Где же Афоня?

Подхожу, здороваюсь с теми, кого не видел и жду, когда кто-нибудь спросит о моих впечатлениях. Меня не заставляют долго ждать. Белобрысый ухмыляется и спрашивает:

– Ну как, нормально?

– Жалко девчонку. – говорю я, глядя ему в глаза. Белобрысый держится несколько секунд, затем не выдерживает и убирает взгляд.

– А кому сейчас легко? – пытается он схохмить.

– Всем тяжело. – соглашаюсь я. – Только ей всего тринадцать лет…

– …а уже умеет. – в разговор влезает Русик, полный черноволосый парень с небольшим шрамом на верхней губе. – С душой делает, да?

– Мне она не делала. – мрачно отвечаю я.

– А что так? Без чека не дала? – Русик ухмыляется и шрам приходит в движение, словно пытается залезть в ноздрю. – Хочешь, я ее уговорю, чтобы она все сделала, а чек ты ей отдашь, когда Афоня появится?

– Не хочу. – качаю я головой. – Она еще ребенок…

– Ну и хрена? – в разговор вступает еще один парень. Его я не знаю, но здесь уже видел. Чуть повыше меня, да и покрепче. Уголки губ опущены вниз – такое ощущение, словно он ко всему относится с презрением. Он смотрит мне за спину и кричит:

– Настя! Сюда иди, быстро!

Я не поворачиваюсь. Через несколько секунд девочка становится рядом со мной и смотрит на парня.

– Сделаешь мне? – спрашивает он.

Настя кивает головой. Парень смотрит на меня, переводит взгляд на нее и добавляет:

– Чек попозже отдам. Афони нет.

Опять кивок. И быстрый взгляд – даже не взгляд, а попытка посмотреть украдкой на меня.

И тут парень говорит то, от чего вздрагиваю даже я.

– Здесь сделаешь. На лавочке. А пацаны прикроют.

– Здесь не буду. – говорит Настя. – Возле гаражей.

Парень не спорит. Он зевает и произносит:

– Два чека.

Настя молчит.

– Братан, не гони. – произношу я. – Здесь зачем?

– Гаражи далеко. – парень смотрит на меня и, кажется, ждет, когда я пойду на обострение. Только я обострять ситуацию не собираюсь. Это их дело, а не мое. Мне надо взять пакет и идти в «офис». И всё.

– Ну так что? – парень смотрит на девчонку и демонстративно кладет руки на ремень.

– Только возле гаражей. – твердым голосом говорит Настя.

– А три чека?

Три чека – это почти два пакета плана. Сумма немаленькая, если парень готов ее отдать, значит финансовых проблем он не испытывает.

– Нет. – отрезает Настя.

– Подумай хорошо! – в голосе парня звучит неприкрытая угроза. – Я ведь могу и другое предложить, чтобы ты все сделала. И ты сделаешь. По-любому!

Я не вижу ее лица, не вижу лиц пацанов, стоящих рядом и молчащих. Я вижу только рожу этого ублюдка, уверенного в том, что он сможет заставить ее сделать минет на глазах у десятка ребят.

– Слышь… – говорю я и парень медленно, лениво переводит взгляд на меня, щуря глаза. – …слышь, уймись. Если тебе кайф, чтобы на тебя много людей смотрело, иди сниматься в порнофильмах.

– А это не твое дело. – слишком уж грубо отвечает мне парень. Я ему точно не понравился. – Я буду делать то, что нравится мне, а не тебе и этой шлюхе.

– Слышь… давай примажем, что этого ты не сделаешь. – говоря это, я достаю из кармана сигареты. Что-то часто я стал курить. Нервы ни к черту.

– Почему? – парень уже готов к серьезной разборке, пацаны это чувствуют и Русик говорит мне:

– Веня, в натуре, тебе-то что?

– Потому что ей тринадцать лет! – с ненавистью бросаю я всей толпе. – Потому что на ее месте может быть сестра любого из нас! Потому что трахать – это одно, а унижать – это другое! Потому что я так сказал, а значит будет так и никак иначе!

– Уверен? – парень делает шаг в мою сторону. Теперь он стоит на расстоянии вытянутой руки. – За свои слова отвечаешь?

Смотрю на остальных пацанов и понимаю, что здесь я один. Против всех. Героем быть хорошо на словах, а когда впереди маячат сломанные кости и разбитое в кровь лицо…

– Пять минут подождешь? – я изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос не дрожал, а сам закуриваю сигарету и достаю телефон. Лишь бы дали позвонить, не начали бить до того, как я дозвонюсь Мулу.

– Посоветоваться хочешь? – парень усмехается и скрещивает руки на груди.

Я молчу. Большой палец быстро прыгает по попискивающим клавишам. Только бы дозвониться. Долбаная сотовая связь всегда отказывает в самый нужный момент. Только бы прошло соединение…

Есть! Длиннный гудок. Еще один. Мул, бери трубку, быстрее! Еще гудок. И долгожданное:

– Веня, ты где?

– Мул, давайте срочно к Афоне. У меня тут спор…

– Веня, придурок, что ты там делаешь?

– Хочу взять. Мул, у меня тут проблемы кое с кем, давай сюда…

– Веня, плюнь на все и езжайте быстро в «офис»!

– Мул, я…

Мул отключается. Он думает, что я с Мажором. А я один и парень, стоящий напротив, опускает руки и спрашивает:

– Что, не получилось?

Я бью первым. Можно было бы съехать с разговора, включить заднюю и разойтись если не с миром, то хотя бы целым, но… не хочу. Достало всё, особенно вот такие уверенные в себе подонки, которым нравится куражиться. Удар получается просто великолепным: боковой в челюсть, да с такой силой, что парня аж отбрасывает в сторону и он очумело крутит головой, пытаясь придти в себя. Самое время его добить и я сделаю это. Делаю шаг вперед и заношу ногу для удара, уже даже наметил, куда буду бить, а в следующее мгновение лечу на землю от сильного удара в лоб. Это белобрысый ублюдок. Теперь начнется…

Таково стадное чувство – если кто-то влез, остальные тоже будут это делать. Кто-то с удовольствием, кто-то без, но бить будут все. Чтобы не выделяться. Впрочем, эти будут бить с удовольствием. Чей-то ботинок врезается под ребра и дыхание перехватывает от этого удара. Я закрываю голову руками и пытаюсь свернуться в клубок, когда новый удар приходится в голову. Суки! В голове мутнеет, уже ничего не понимаю, кроме того, что голову надо закрыть получше, а еще надо беречь пах. Удары сыпятся один за другим. Ничего не слышу, даже звуков ударов, чувствую только, как кто-то отрывает мою руку от головы и бьет в висок. И я лечу куда-то в темноту все дальше и дальше, все глубже и глубже…

Красная, красная кровь

Через час уже просто земля

Через два на ней цветы и трава

Через три она снова жива

9.

Когда я прихожу в сознание, то вижу, что лежу возле гаражей. Меня оттащили туда и бросили возле небольшого деревца. Медленно поднимаюсь – во рту привкус крови, все тело болит, особенно правый бок. Роюсь в карманах: деньги на месте, а вот телефона нет. Ну, мрази! Ничего, сочтемся…

– Телефон у меня. – слышу сзади голос и поворачиваюсь.

Настя стоит передо мной и держит в руке мою трубку.

– У него стекло треснуло, когда он упал. – она протягивает мне трубку и я прячу ее в карман, даже не глянув на нее.

– Спасибо. – киваю я, поворачиваюсь и тут же присаживаюсь на корточки, потому что от резкого движения бок пронзает сильная боль.

– Больно? – спрашивает Настя.

– Местами терпимо. – отвечаю я и осторожно поднимаюсь. Девочка кидается ко мне и поддерживает меня за локоть. Толку от ее помощи нет, но я почему-то не отталкиваю ее.

– Я помогу тебе дойти. – говорит она.

– Куда?

– Куда ты пойдешь. – отвечает она и отворачивается. – Это же из-за меня тебя били.

Я качаю головой и кривлю в усмешке разбитые опухшие губы:

– Не совсем. Ты его знаешь? Этого, который тебе предлагал… – я не договариваю, потому что просто не знаю, как сказать то, что хочу. Но она и так все понимает.

– Знаю. Его Андрей зовут. Он живет рядом с нами, в соседнем подъезде.

– А поточнее?

– Зачем тебе? – она отпускает мой локоть и становится передо мной. – Не связывайся с ним. Его сестра живет с каким-то крутым…

– Плевать.

– Я не хочу тебе говорить его адрес. – говорит Настя. Интересно, она за себя или за меня боится? Скорее всего, за себя. Я для нее пустое место. Как и она для меня.

– Ну и хер с тобой. Я его сам найду.

Поворачиваюсь и медленно, прихрамывая на правую ногу, иду вдоль гаражей к офису. Если пацаны там, в течении получаса мы соберем человек двадцать пять – тридцать и я вернусь в Афонин двор. Вот тогда и поговорим…

Я прохожу метров сорок и чувствую, что больше идти нет сил. Оглядываюсь, не найдя ничего подходящего, сажусь на бордюр и тут замечаю, что Настя стоит рядом со мной.

– Чего? – спрашиваю я.

– Я же обещала, что помогу тебе дойти. Вдруг с тобой что-нибудь случится.

Она садится рядом. Достаю пачку сигарет, после небольшого колебания протягиваю ей. Женщина, проходящая мимо, мрачнеет при виде этой картины, но ничего не говорит. А что она скажет, какое ей дело до нас? Скорее всего, мой вид ее отпугивает. Мне самому не хотелось бы смотреться в зеркало. Достаточно лишь представить.

– …только морды в крови… – напеваю я.

– Что? – переспрашивает Настя.

– От вселенской любви только морды в крови… – напеваю я еще раз и поясняю, – Была раньше такая Янка Дягилева… ты вряд ли слышала. Она так пела.

Настя смотрит куда-то в сторону и читает:

– …Здесь не кончается война, не начинается весна, не продолжается детство… Это ведь тоже Дягилева?

Вот те раз! В то время, когда Янка была на пике своей популярности, этому детенышу от силы пару лет было. Я удивленно смотрю на Настю и та, глубоко затянувшись, поясняет:

– Олег ее часто слушает. Когда… когда уколется. Говорит, что все песни Дягилевой про него и его жизнь. Я, правда, в них мало что понимаю, но некоторые строчки мне нравятся.

По дороге проносится старый «москвич». Он обдает нас гарью из выхлопной трубы – я не обращаю на это внимания, а вот Настя начинает кашлять. Когда она прекращает, я говорю ей:

– Афоня уже появился, наверное. Смотри, а то чек не возьмешь и твой брат останется без дозы.

Последнюю фразу я пытаюсь сказать в шутливом тоне, но уж слишком мрачен смысл фразы, чтобы быть хоть немного смешным.

Настя долго молчит, опустив голову вниз. Мне кажется, что она обиделась на мои слова и я уже собираюсь извиниться, как она поднимает голову и тихо смеется.

– Ты чего? – спрашиваю я.

– Ничего. – отвечает она. – Ничего. Просто всего этого могло не быть. Да этого просто не должно было быть!

– Чего не должно было быть? – не понимаю я.

Настя машет головой и не отвечает. Я встаю с бордюра и она делает то же самое.

– Пойдем? – спрашивает она у меня и я вздыхаю. Да пусть идет, в офисе может согласится пацанам рассказать, где этот Андрей-воробей живет-поживает.

– Пойдем.

Мы идем крайне медленно. Дело даже не в том, что больно идти. Не хочется торопиться. Есть в душе горечь от того, что Мул отказался помочь, отказался даже выслушать меня. А еще к горечи примешивается справедливый гнев и предвкушение того, что сейчас я обвиню Мула и остальных в том, что своим отказом помочь мне они способствовали моему избиению. Есть и третье чувство, оно послабее, чем остальные, но все-таки… я не понимаю, почему Мул так себя повел. Насколько я его знаю, он никогда в такого рода делах не включал заднюю. Неужели его до сих пор долбило?

Черт! А может, у них тоже что-то произошло? К примеру, приехал Каха со своими отморозками или менты с обыском нагрянули… а я им тогда зачем был нужен? Нет, все таки Мул во время моего звонка был еще под кайфом. Наверняка закинулся еще одной таблеткой… а может и не одной.

Наконец, мы подходим к калитке и останавливаемся перед ней. Несколько секунд я не решаюсь ее толкнуть – нехорошие мысли все-таки крутятся, липкой лентой оборачиваясь вокруг сознания и набивая горло неприятными комками. Смотрю на Настю и та спрашивает:

– Ты здесь живешь?

– Почти. – я толкаю калитку и, пока она открывается, киваю головой в сторону дома. – Проходи, гостьей будешь.

Или мне кажется, или в глазах у нее действительно мелькает по-детски кокетливая искорка; Настя улыбается и с улыбкой заходит во двор. Смотрит на небольшой палисадник, разбитый справа от дорожки и искренне восхищается:

– Ой, как красиво! А кто за ними ухаживает? Случайно, не ты?

Мне не нравится ее настроение – повода для веселья я не нахожу и, честно говоря, мне очень хотелось бы, чтобы она помолчала и вела себя сейчас более смирно. Как у Афони во дворе.

Но свое желание я держу в себе, а по моему виду Настя вряд ли об этом желании догадывается. Она подходит к двери дома и спрашивает у меня:

– Нам сюда?

– Ага. – отвечаю я и махаю рукой. – Дверь сильно толкай, заедает.

Так получается, что когда она открывает дверь и шагает внутрь, я нахожусь в полной уверенности, что она пройдет дальше и иду вслед. Я не ожидаю того, что она остановится на пороге и получается, что я, не желая того, толкаю ее в спину. Она резко поворачивается ко мне и я вижу даже не выражение, а гримасу ужаса на лице. Не понимая, в чем дело, я делаю к ней шаг и она отскакивает в сторону, прижавшись спиной к стене.

Я смотрю в сторону алтаря, пытаясь найти то, что ее испугало, а потом понимаю: не «что», а «кто». Мул и Кабан смотрят на девчонку с не менее испуганным видом, а Мишаня…

А Мишаня держит в руке пистолет и ствол направлен на Настю. Черный зрачок настороженно осматривает девочку с головы до ног и я чувствую, что при малейшей опасности он плюнет в нее сгустком свинца, даже не колеблясь.

– Э, мужики… – начинаю я и меня обрывают.

– Где ты ее нашел? – это Куба. Спокойно, без нервов.

И почти одновременно:

– Зачем ты меня сюда привел?! Зачем?!

А вот ее, кажется, сейчас удар хватит. Спрашивает, а сама трусится. И взгляд от пистолета не отводит. Что здесь происходит?!

– Мужики… – повторяю я.

– Какого хрена ты ее сюда…

– Не трогайте меня! – кричит Настя; Мул поворачивается к ней и орет на нее:

– Пасть закрой! – он поворачивается ко мне и спрашивает. – Ты зачем ее сюда притащил?

Жестко спрашивает. Глаза сверкают, тело напряжено, как сжатая пружина… Вот дерьмо! Что происходит?!

– Я не… – я вовремя осекаюсь. Не знаю, что у них за дела, но если я сейчас скажу, что девчонка сама увязалась за мной… я смотрю на Мишаню, на пистолет и думаю, что в этом случае неприятности у нее будут гарантированно. – Она мне помогла дойти. Меня сейчас… – я взмахом руки заставляю Мула подождать с очередным вопросом и продолжаю. – Ты глянь на меня. Глянь! Когда я просил, чтобы вы подтянулись к Афоне, мне помощь была нужна! Реально была нужна помощь. А в результате мне башню отбили, ребра переломали и травы я не взял нихрена! Человек семь-восемь били, пока вы здесь сидели!

– За что? – задает следующий вопрос Мул. Как на допросе. Кто, зачем, где?..

– Ты лучше скажи, что здесь происходит? Где вы ствол взяли?

– Кто тебя…

– Стоп! – орет Куба. – Стоп!

В комнате повисает тишина. Ее нарушает только слабенькое поскрипывание колес на инвалидной коляске – Мишаня полуприкрыл глаза и, не пряча пистолет, свободной рукой крутит колесо взад-вперед. Кайфует.

И в этой неполной тишине Куба задает мне вопрос, но смотрит почему-то на Настю:

– Веня, там, во дворе что, еще ничего не знают?

– Не знают про что? – интересуюсь я и вижу, как Настя отрицательно машет головой, отвечая Кабану. Да что такое?

– Бля, про что не знают?! Вы или…

Поскрипывание прекращается, а через секунду к моим ногам скользит по полу… скользит дипломат, обтянутый черной кожей. Я видел его всего несколько раз в своей жизни, этот символ психоделического рая. Сажусь на корточки и осторожно открываю два замка на нем. Поднимаю крышку и чувствую, как начинают дрожать руки. Знакомые пакеты – завернутые в тетрадные листки дозы анаши объемом со спичечный коробок. Чеки – маковые головки, плотно забитые в маленькие полиэтиленовые пакеты. А вот этот порошок, запаяный в пакетики намного меньшего размера – или героин, или кокаин. Пластиковая бутылочка с таблетками – мескалин или экстази. Еще одна бутылочка. Пачка пятисотенных, перетянутых резинкой. Два маленьких пузырька с какой-то жидкостью. Коробочки, в которых лежат таблетки разного цвета. С внутренней стороны крышки несколько петелек для ручек заняты папиросами. Забитыми папиросами. Афоня иногда и сам баловался травкой, якобы проверяя качество.

Они сделали это. Поэтому Мул и не пришел… торопил меня… сколько всего тут!

Я трогаю все руками, подношу к лицу, смотрю на свет, глажу пальцами, щупаю и качаю головой. Руки сами достают два забитых «стандарта» – я просто не выдержу, если буду смотреть на это богатство в нормальном состоянии. Лезу в карман за зажигалкой. Меня никто не останавливает. Впрочем, посмел бы кто-нибудь меня остановить! Я «взрываю» одну, потом другую и затягиваюсь. Одну папиросу отдаю Кубе, другую тяну Насте. Я только сейчас замечаю, что она сидит на полу, сжавшись в комочек и смотрит на дипломат. Вся дрожит, когда видит, что я ей предлагаю, машет головой.