Текст книги "Рассказы (СИ)"

Автор книги: Александр Чубарьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Не выигрывайте у незнакомых!

Дяде Вове, как и обещал:-)))

Кости упали на полированную поверхность доски, прокатились по ней и замерли возле свободных ячеек в ожидании следующего хода.

– Шеш-беш? Гм… – Владимир Степанович нахмурился и некоторое время обдумывал ситуацию, а затем неуверенно переместил белую шашку в дальний угол игрового поля. Взял в руки кости, потряс их и бросил, прищурив глаза, как делал всегда, когда ждал «чего нибудь нормального».

– Ага. Сэ-джогар. Хор-р-рошо!

Теперь он довольно улыбнулся и передвинул уже черную шашку, напевая под нос что-то веселое.

Заядлый игрок в нарды, он любил употреблять «специфические термины», называя «три-четыре» «сэ-джогаром», «кости» – «зарами», а шашки… впрочем, их он называл шашками.

Гриша, как всегда, задерживался и приходилось играть самому с собой. Но в подобной игре тоже были свои плюсы – здесь не могло быть проигравших, а проигрывать Владимир Степанович, или, как его называли многие друзья, Вээс, не любил.

Ярко светило солнышко, но здесь, под кронами двух больших тополей, было даже прохладно. Ветер легонько обдувал волосы, сверху доносилось чириканье воробьев и настроение у Вээса было преотличное.

Бесспорно, в этой партии он выигрывал, хотя положение было довольно сложное. После очередного броска перед ним стал выбор – рискнуть и попытаться выиграть с «марсом», или не рисковать и победить так называемым «ойном» – одинарным выигрышем.

Увлеченно раздумывая над возможными вариантами исхода партии, Вээс не заметил, как сзади него остановился высокий мужчина с блекло-рыжими волосами, одетый в новенький спортивный костюм. Он внимательно посмотрел на доску, а когда Вээс сделал ход, тихонько кашлянул.

Вээс повернулся, посмотрел на мужчину и опять уткнулся в доску. Тогда мужчина обошел Владимира Степановича и сел напротив.

– Я бы закрыл вон ту дырку в углу. – произнес он.

Голос у незнакомца был какой-то странный. Вроде как вместе с голосом эхо раздавалось. Вээс посмотрел на мужчину так, как должен смотреть на любителя профессионал, и покачал головой.

– Так ходить не желательно. – пояснил он и бросил зары на доску. Сделал ход черными и только собирался снова бросать кубики, как незнакомец заявил:

– Вы подыгрываете белым!

Сначала Владимир Степанович смутился – в словах незнакомца была доля истины, Вээс действительно сделал заведомо ошибочный ход. Но потом посмотрел на незнакомца с возмущением, словно говоря: «а вам какое дело?»

Незнакомец на уничижающий взгляд никак не отреагировал и извиняться не стал. Вместо этого он сел поближе и спросил:

– Не хотите со мной сыграть? Я вам подыгрывать не буду.

Последнюю фразу он выделил, намекая на то, что от него пощады не будет. И он добился, чего хотел – фраза задела Владимира Степановича за живое. Ему, чемпиону всего двора, предлагают сыграть в нарды и угрожают не поддаваться?! Да он этого наглеца под орех разделает!

Вээс решительно стал расставлять шашки.

Через несколько секунд началась игра.

Незнакомец оказался сильным игроком. Первую партию они играли молча, Вээс волновался и допустил несколько ошибок. Вкупе с неудачными бросками итогом партии явился его проигрыш. Незнакомец явно развеселился и стал более разговорчивым, в отличие от Владимира Степановича, который даже немного разнервничался.

– Нарды являются уникальной игрой. – поучительно сказал мужчина, когда они расставляли шашки для новой партии. Не обращая внимания на мрачное лицо Вээса, он продолжил, – Для выигрыша необходимо везение и способность аналитически мыслить.

Он кинул кубики и сделал ход.

– Но везение важнее. – буркнул Вээс, кидая зарики.

– Не скажите, не скажите. Существует даже теория, согласно которой основным фактором является мышление, и только потом удача.

Странного оттенка, похожего на эхо, слышно не было. Наверное, просто первый раз показалось.

– Никогда не слышал о такой теории. – недовольно заявил Вээс, делая ход.

– И не услышите. Эту теорию несколько тысяч лет назад разработал один известный ученый. – незнакомец кинул кубики и задумался.

– Несколько тысяч лет назад нард на свете не было. – сказал Вээс, внимательно следя за ходом своего противника.

– Это у вас не было. – парировал незнакомец. – А у нас были. И есть. И будут, потому что только благодаря этой игре мы стали…

Внезапно он осекся и замолчал. Вээс не обратил на его слова особого внимания и они продолжили играть.

Несколько минут они не говорили друг другу ни слова, а потом Вээс спросил:

– А вы откуда?

– Издалека. – ответил незнакомец уже отнюдь не веселым тоном. Ситуация на доске складывалась явно не в его пользу.

Больше Вээс расспрашивать его не стал, поглощенный игрой. Через несколько ходов он удачно кинул зарики и сумел перекрыть даже не шесть, а семь ячеек подряд, заперев пять фишек соперника у него на «базе». Еще через несколько ходов выяснилось, что партия закончится «марсом». Вээс так и сказал:

– Марс!

Незнакомец пробормотал что-то непонятное.

– Что вы говорите? – переспросил Вээс.

– Теория допускает некоторые случайности. Иногда такое бывает…

– В таком случае, продолжим? – насмешливо спросил Вээс и незнакомец стал торопливо расставлять шашки.

Они сыграли еще добрый десяток партий. Гриша так и не появился, но Вээс даже не обратил на это внимания. Партии были интересны – незнакомец играл действительно талантливо, делая порой совершенно неожиданные ходы и ставя Владимира Степановича в тупик. Но… Вээс тоже был не подарком – он менял стили, переходя от обороны к нападению, тоже делал неожиданные ходы и тоже заставлял противника долго думать над ходом. О, это была самая что ни на есть битва титанов!

Наконец, после окончания очередной партии и подсчета очков ("ойн" -1, "марс"– 2), выяснилось, что у них ничья. Можно было бы сказать "победила дружба", а затем все-таки познакомиться и по поводу знакомства выпить по бутылочке пива, но…

Они были настоящими бойцами, не приемлющими ничьи. Поэтому и прозвучало это грозное и решительное слово «КОНТРОВАЯ!»

Последняя партия словно впитала в себя все особенности предыдущих игр: то, казалось бы, уже неминуем проигрыш незнакомца, загнанного в угол мастерскими ходами Вээса, но следующие два-три броска поворачивали ситуацию на сто восемьдесят градусов, и вот уже Вээс глубоко затягивается сигаретой и нервно барабанит пальцами по столу, переживая за исход игры.

Каждый дубль, брошенный одним, вызывал стон у другого. Сколько вздохов облегчения слышалось над доской, когда, казалось бы в безвыходной ситуации находился выход и какой! Контратака за контратакой, опережение за опережением…

Партия близилась к концу. Уже давно все шашки расставлены по домам, уже выкинули оба противника по половине и вот… последние мгновения.

Ситуация донельзя отчаянная: у незнакомца пять шашек и все они находятся на единице. У Вээса только три шашки, но две стоят на пятерке, а одна на четверке. Его бросок.

Стуча костяными боками по деревянной поверхности, кубики остановились и одновременно с этим у Вээса вырвался стон. 2:1 Ни одна шашка не выбрасывается. Вээс передвинул шашки с пятерок – одну на четверку, одну на тройку и потянулся за новой сигаретой. Еще не все потеряно… Казалось бы.

Когда кинул незнакомец и зарики остановились, Вээс долго не мог поверить в то, что изображено на верхних гранях. Двойка на одной и двойка на другой – они рушили все надежды.

Незнакомец небрежным жестом сдвинул в сторону четыре шашки и довольно улыбнулся.

– Кур. ак. зель. дурро! – произнес он и Вээс уставился на него в недоумении. – Дии. перс. моу. фьююю!

– Чего?

– По вашему это что-то вроде «Справедливость восторжествовала!» – пояснил незнакомец. – «Теория великого Дии верна!»

«Сбрендил» – мелькнула мысль, а в следующее мгновение Вээс разозлился. – «Справедливость? Теория верна? Выиграл за счет куша и глумится, подонок!»

И он со злостью швырнул кубики на полированную доску, ничего не нашептывая, как в прошлые разы.

Для того, чтобы выиграть, надо было бросить всего три комбинации: 6:6, 5:5 или 4:4. Любой другой вариант был бы проигрышным. Сколько из скольких у него шансов – Вээс подсчитывать не хотел. Он уже смирился с проигрышем и поэтому даже не глянул на кубики, а о том, что произошло, догадался по возмущенному крику своего соперника.

Кубики спокойно лежали на середине доски и на верхних гранях обоих были четверки. Секунду Вээс смотрел на них, не веря в случившееся, а затем засмеялся. Смех быстро перерос в хохот, может, даже немного оскорбительный, но вполне справедливый.

– Теория… верна… – сквозь смех простонал Вээс. – Вот и вся ваша теория. Как кинул, так и сыграл. В пух и прах… всю теорию…

Незнакомец с минуту наблюдал за смеющимся Вээсом, затем поднялся.

– Куур. ми. рома. по. перс. моу. – сказал он. – торг. прав. бит. длоо!

– Что? Что вы говорите?! – продолжал смеятся Вээс.

– Звезды видят, еще никто во всей Галактике не мог победить меня! Если вы так сильно играете в нарды, почему же вы такие слабые?

– Кто слабые? – Вээс перестал смеяться и в недоумении уставился на незнакомца.

– Вы, называющие себя землянами! Я, Рожденный Бхааром, Играющий Лучше Других, Не Знающий Поражения, проиграл вам, которые не могут даже выйти в космос! Вы действительно великая раса, называющая себя человечеством. Вы умны, вы удачливы и вы… вы опасны!

– Ты чего несешь?! – на всякий случай Вээс отодвинулся.

– Я не человек, презренный! Я посланец с другой Галактики. И я говорю, что вы, двуногие, умеете играть в нарды, умеете сильнее нас, а значит, вы опасны для нашей расы!

Эхо, оно опять появилось. Но не это было более заметным, а интонация, в которой чувствовались злость и… презрение, что ли?

– Двуногие? – обиделся Вээс – На себя посмотри!

Незнакомец положил руку себе на затылок, сделал какое-то движение и внезапно его лицо стало плавиться, словно воск. Сквозь черты человеческого лица стали проступать другие – незнакомые и оттого пугающие. Показалась полупрозрачная роговица на месте, где должен был находится рот, вместо носа проявился странный изогнутый отросток, напоминающий клюв… Вээс замер, почувствовав, что у него подрагивают колени.

Не сказать, что он видел это впервые – племянник часто приносил ему кассеты с фантастическими фильмами, в которых происходило что-то и покруче. Но представьте себя на его месте – одно дело видеть все на экране, а другое… Неужели это реальность?!

Через десять-пятнадцать секунд трансформация была закончена. Перед Вээсом стояло существо чуть более полутора метра ростом, с длинными конечностями вместо рук и непропорционально толстыми для такого роста тремя ногами-щупальцами. Существо извлекло из складок на брюхе какое-то устройство и что-то быстро в него забормотало. Вээс ошарашено смотрел на него.

Страха, на удивление не было. Было сожаление, что нет рядом Гриши (ведь никто не поверит!), был азартный восторг (инопланетная цивилизация, первый контакт, телевидение…) и было непонимание…

– А причем здесь нарды?

Существо продолжало бормотать что-то в устройство, затем спрятало его в складки и уставилось на Вээса выпуклыми фиолетовыми глазами.

– Нарды? Нарды очень даже причем. Несколько тысяч лет назад наш великий ученый Дии разработал и доказал несколько теорий, согласно которым нарды сильно влияют на развитие цивилизации. Наша раса обладает великими знаниями и огромной силой благодаря тому, что мы все с детства играем в нарды. Давным-давно мы облетели все известные нам живые планеты и познакомили их жителей с этой игрой, чтобы узнать их силу. Ваша планета – единственная, на которой я проиграл. Я, Не Знающий Поражения! Вы представляете угрозу для нас. Еще немного времени – и вы станете такими же сильными, как и мы. Мы просто обязаны принять меры.

И… – Вээс сглотнул слюну. – И что это за меры?

Почему-то уже не было весело и любопытно. Кажется, Вээс чувствовал, каким будет ответ его бывшего соперника.

– Уничтожение. – жестко произнес инопланетянин и достал другое устройство, мерцающий яркими красными лампочками обруч с несколькими тонкими ответвлениями, похожими на антенны.

– Погодите… как это?! Из-за нард?! Вы что, думаете, что если кто-то сильнее вас играет в нарды, то он сильнее и во всем остальном?!

Вээс разволновался так, как не волновался во время игры. На лбу выступил пот, а во рту стало очень-очень сухо. Победа уже и не радовала.

– Конечно. – ответил инопланетянин. – Великий Дии доказал это.

– Но… но как вы можете судить по мне о всех жителях планеты?!

– Не думаю, что вы чем-то отличаетесь друг от друга.

С этими словами инопланетянин нацепил новое устройство на свою голову и стал медленно растворяться в воздухе, становясь каким-то мутным, словно туман.

– Мне придется покинуть тебя. Через пять земных минут начнется бомбардировка планеты мезонными бомбами. Не пропусти это зрелище, это наверняка будет красиво. Ты увидишь наши звездолеты, на одном из них буду и я. Прощай!

Остолбеневший Владимир Степанович наблюдал за тем, как становятся все более прозрачными очертания инопланетянина.

– Двуногий! Двуногий! – голос был настолько тихим, что Вээс не сразу его расслышал.

– Что?

Мелькнула мысль, что все еще образуется, что существо передумало…

– Мне было интересно с тобой играть, двуногий. Жалко, что ты не один из наших.

Существо исчезло, а Вээс с растерянным взглядом смотрел то на место, где оно только что стояло, то на нарды, где лежали два кубика с четверками, обращенными наверх. Владимир Степанович поднял голову и посмотрел сквозь листья на солнце. Оно ослепило глаза и Вээс отвел взгляд чуть в сторону, на бледно-голубое небо. Никаких звездолетов с мезонными бомбами видно не было и постепенно Вээс стал убеждаться в том, что стал жертвой какого-то розыгрыша. Вполне возможно, даже Гришиного – тот частенько любил подшутить над ним.

Несомненно, это розыгрыш. Какие, к черту, инопланетяне? Гришка, гад, вычитал что-то в Интернете о секретах Копперфильда… ну ничего, ничего…

Вээс уже практически успокоился и протянул было руку к доске, чтобы закрыть ее, как ему показалось, что рядом мелькнула чья-то тень. Он посмотрел по сторонам, но никого не увидел, зато заметил, что вокруг стало темнеть. Медленно, боясь увидеть то, о чем он думал, Вээс поднял голову вверх.

Солнце уже не слепило. На ярко-желтом фоне виднелось черное пятно круглой формы, увеличивающееся в размерах. Рядом появилось еще одно, потом еще. Они чем-то напоминали шашки, эти пятна, приближающиеся к планете. Только теперь ни один зар не смог бы повлиять на их путь. Эскадра неизвестной цивилизации приближалась к Земле и на всех звездолетах уже были отданы последние приказы о бомбардировке.

© Copyright: Чубарьян Александр , 2003

Свидетельство о публикации № 2303160127

Прекрасное далёко

прекрасное далеко,

не будь ко мне жестоко

не будь ко мне жестоко,

жестоко не будь

1.

Плохо помню свое детство. Стройки, на которых играли в «лова» и «войну», размытые лица когда-то самых близких друзей, велосипед, школа, карты, вино и гитара…

Все было так давно, что время постепенно стерло старые воспоминания. Забыты аккорды любимых песен, правила дурацких игр, имена соседских парней и девчонок…

Но одно помню четко: какой-то добрый детский фильм, в котором играла эта песня. Ее припев до сих пор звучит в моих ушах, возвращая меня туда, где я был самым счастливым человеком на земле.

Возвращая меня в детство.

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко

Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь

От чистого истока в прекрасное далёко

В прекрасное далёко я начинаю путь.

Это как молитва. Не знаю, к кому она обращена, но я очень часто напевал ее, когда был еще маленьким. Тогда я верил, что она мне поможет и загадочное «далёко» не будет ко мне жестоко. Впрочем, я и не представлял, каким же это самое «далёко» может быть жестоким.

Я и сейчас иногда напеваю эти слова, но это уже скорее вроде привычки. Потому что эта молитва не помогает.

Во всяком случае, мне.

 можно же так,

а можно ускориться

я лично бухаю,

а кто-то колется

2.

– Хочешь поправиться?

Поправить силу? Поправить веру и надежду? Поправить жизнь?… Это только слово, обозначающее конкретное действие. Где-то говорят «кайфануть», где-то «закинуться». Какая разница? Важно то, что означает слово в твоем сознании. Все остальное – ерунда. Можно употребить другие глаголы – лишь бы было то самое действие, которое называют этим словом. Образ, всплывающий в мозгу, предвкушение. Это ведь не химия, это всего лишь травка. Мы же не героинщики, которые попали в рабство к белому порошку и дня не могут прожить без чека. Те пусть делают что хотят, а мы всего лишь курим что-то похожее на табак, разве что немного покрепче. Это как будто пить или пиво, или водку, или одеколон. Ведь все ее курят и ничего. Срываются на более крепкое те, у кого мозгов нет.

Безобидное развлечение, легально разрешенное в некоторых странах Европы.

Порой даже рекомендуемое психологами для снятия напряжения.

Аргументов много, каждый выбирает себе те, которые ему больше нравятся.

Я так считаю…

– Хочешь поправиться?

Вопрос, на который я всегда знаю ответ. Один и тот же, изо дня в день…Это не зависимость. Во всяком случае, я могу ответить по-другому. Могу. Я верю в это. Мне больше ничего не надо. Лишь верить в то, что когда-нибудь я отвечу не так, как всегда.

Когда-нибудь…

Но не сегодня.

– Хочешь поправиться?

Есть и другие вопросы, но это всё потом. Пока только этот.

– Хочешь…?

– Да.

патроны в магазине

глазами на «Везине»

и отравленный воздух глотают так жадно…

3.

– …ай лайк ю рамма гонна крэк, ай лав ю рамма гонна крэк…

Толстому всё пофиг. Смотрит в одну точку и ничего не слышит, кроме «Нирваны», играющей в наушниках его плэйера. Он старательно подпевает Кобейну, не замечая, что поет отвратительно, нещадно перевирая английские слова на русский лад. Что слышит, то и поет, кретин. Мул уже несколько раз советовал ему заткнуться, но Толстый никак не реагировал. Мул мог бы встать и, сорвав наушники, проорать ему в ухо все, что он думает о качестве исполнения песни, но Мулу влом вставать. Как и остальным. Мы сидим на корточках, образовав неправильный круг, и лениво переговариваемся. Иногда кто-то из нас сплевывает себе под ноги, поэтому перед каждым небольшая лужица из плевков. Смотреть на это довольно неприятно, поэтому я периодически меняю место, перемещаясь то влево, то вправо.

– …ай мисс ю рамма гонна крэк, ай килл ю рамма гонна крэк…

Последние слова припева Толстому явно нравятся – он даже поднимает глаза и вытаскивает из одного уха наушник, чтобы посмотреть и на нашу реакцию или услышать ее. Первым свое мнение высказывает Мул:

– Ты……., закрой свою…. пасть и не вой!

Толстый не обижается. Ему действительно все пофиг. Он опять вставляет наушник в ухо, но петь продолжает чуть тише.

– Сколько времени? – спрашивает Мул у Кубы. Куба достает мобильник и смотрит на табло.

– Половина.

– Половина чего? – раздраженно переспрашивает Мул, хотя сам знает ответ на свой вопрос.

– Восьмого. – спокойно отвечает Куба и прячет телефон в карман.

Мул хмурится и я его понимаю. Мы все его понимаем и настроение наше такое же, как и у Мула – Мажор должен был придти к семи, а его все еще нет. И это плохо, это очень-очень плохо. Нам нужны деньги до восьми часов, иначе заветный пакет достанется кому-то другому, а мы останемся без плана. Нам не нужен Мажор с его вечно надменной рожей и манерами заправского гомосексуалиста, нам нужны только его деньги.

Мажора нет в половину восьмого, его нет без пятнадцати восемь, без пяти…

Куба в который раз пытается дозвониться Мажору, но его телефон отключен. Мул злится, Толстый уже не слушает музыку, он убрал наушники и теперь вместе со всеми поносит Мажора и всех его родственников.

Но Мажор ничего никому не должен. То, что он пообещал придти в семь, еще ничего не значит. Он может придти в шесть, в семь, в девять… может вообще не придти.

Мы ругаем не Мажора, мы ругаем эту паскудную жизнь, в которой становится настоящей проблемой достать полторы-две сотни деревянных, чтобы купить пакет. Нам нужно выпустить пар и Мажор как нельзя лучше для этого подходит – он сейчас является символом всех наших рухнувших надежд, его нет рядом и он ничего не услышит… да и мы никогда не любили и не уважали этого козла.

Нам не хватает несчастных семидесяти рублей. Семьдесят рублей – и все проблемы на сегодняшний вечер будут решены. А если какие-то и будут, то это так, мелкие брызги. Но денег нет.

Мажор появляется в десять минут девятого, когда мы уже поняли, что плана не будет. Он идет пританцовывающей походкой и затемненные очки, висящие на вороте майки, болтаются в такт его шагам.

– Привет, пацики! – улыбается он и слышит в ответ:

– Где тебя х… носил?

Вообще-то, Карен всегда говорит сквозь зубы. Такая у него привычка – он все буквы произносит, не разжимая челюстей, отчего его фразы получаются немного злыми. Но сейчас он действительно говорит с ненавистью – мы, и в первую очередь, конечно, Мажор, виноваты в том, что Карен не пришел к барыге за планом в восемь часов. А он договаривался.

– Ты во сколько сказал, что придешь? – добавляет Мул.

– Задержался… – объясняет Мажор.

– Из-за тебя теперь… – начинаю я свою претензию, но осекаюсь, услышав продолжение фразы Мажора.

– … к барыге заходил.

И тишина. Недолго, на две-три секунды. Все дружно переваривают последние слова Мажора, не сразу даже веря в то, что это правда.

Затем вопросы:

– Так ты взял?

– У тебя есть?

И мой:

– Зачем?

Мажор снисходительно смотрит на меня и я, понимая всю глупость моего вопроса, терплю этот взгляд.

– А зачем ходят к барыге? – все-таки язвит Мажор.

«Черт! Я знаю, за чем ходят! Не умничай!» – это у меня внутри. Снаружи я другой – с глуповатой улыбкой, дающей Мажору понять, что я сейчас ляпнул глупость.

Мажор хлопает себя по карману джинс, в котором что-то слегка выпирает.

– Ну что, поправимся?

Мы идем к Мулу в офис – так называется старый, но добротный домик, в котором никто не живет и последние несколько лет мы довольно часто там зависаем. В этом доме маленькая прихожая и всего одна комната с низкими потолками. Из мебели в ней стоит один стул, один стол и длинная полка, заменяющая нам лавку.

Стол – особая тема. Мы зовем его алтарем, на котором мы приносим жертвы Великому Джа. Здесь аккуратно разложены ритуальные предметы – пачка папирос, коробок спичек, поллитровая банка, лист бумаги, свернутый в трубку и, конечно же, бурбулятор – поллитровая пластиковая бутылка с небольшим отверстием возле дна.

Вообще, интереснейшее изобретение, этот бурбулятор. Я в том плане, что у него существует множество разнообразных модификаций, каждая из которых отличается своей нехитрой и в то же время оригинальной конструкцией, и которых объединяет только одно – давать пользователю максимум кайфа.

Впрочем, речь не о бурбуляторах.

В стороне стоят два пузырька «Нафтизина» и большая хрустальная пепельница, которую Кубе подарила его бывшая девушка. Пепельницу чудом не разбили за все время, пока она нам служит – уже несколько месяцев.

А еще на столе стоит фигурка из глины, изображающая сидящего старика с трубкой. Это Великий Джа. Наш идол. Как-то раз Мажор заявил, что это не Джа, а дед Щукарь из книги Шолохова «Поднятая целина». Сказал и получил по печени от Мула, который очень болезненно воспринимает подобные высказывания в адрес Джа. Я с Мулом согласен – может, в прошлой жизни эта фигурка была дедом Щукарем, но произошла реинкарнация и теперь это Джа.

Мы заходим в комнату и топчемся возле входа, пока Мул спрашивает у Джа разрешение провести обряд взаимопонимания. Это занимает у него полминуты, затем мы разбредаемся по всей комнате и ждем, пока Мул совершит необходимые действия.

Сегодня мы будем курить через бурбулятор – Мул ловко насаживает кусок фольги на горлышко бутылки, берет со стола иголку и протыкает в фольге дырочки. В ямку фольги насыпает траву, не перемешивая ее с табаком.

– Можно забодяжить. – произносит Мажор. Он не хочет, чтобы дурь выкурили всю сразу, он хочет, чтобы еще осталось «на потом».

Но Мул молчит. Плотно набив травой выемку фольги, он берет со стола спички и протягивает Косте. Через мгновение бурбулятор готов к работе и Мул, получив первую дозу, передает бутылку Малому.

Мажор.

Толстый.

Я.

План горьковатый и довольно сильно дерет горло, но я чувствую, что это хорошая трава. Мажор был прав, можно было и забодяжить.

Карен.

Куба.

Снова Мул, Костя Малой, Мажор…

Заканчивается первая порция и Мул сразу же начинает забивать вторую. Мажор явно хочет что-то сказать, но не решается. И опять бурбулятор идет по кругу. Одной порции хватает на два с половиной – три круга. Когда заканчивается вторая порция, я понимаю, что уже начинает вставлять. Хочу сказать это, но меня опережает Карен.

– Уже немного вставило. – заявляет он и присаживается на стул.

– Давай пока посидим. – предлагает Мажор. Не хочет, чтобы все скурили, хочет, чтобы немного осталось.

Почему он такой жадный? Если бы у любого из нас было столько денег, сколько есть у него, вся толпа горя не знала бы. Но этот же словно не понимает, что не у всех есть такая возможность не думать о том, что будет завтра. А что может быть завтра? Инфляция, война, смерть, любовь… А любовь, разве это плохо? Если будет любовь, то остальное…

Мысли начинают путаться – я понимаю, что меня заносит и пытаюсь ни о чем не думать, чтобы не съехать в никуда.

Мул тем временем спокойно забивает третью порцию и Малой опять помогает ее взорвать.

Бурбулятор совершает третий рейс и тут я отъезжаю по-настоящему. Я сажусь на корточки возле стенки и когда Толстый протягивает мне бутылку, отрицательно машу головой. Мне хватит. Я знаю, что через десять-пятнадцать минут меня ушатает, но Толстый не убирает бутылку и я сдаюсь. Присасываюсь к отверстию и тяну остатки до тех пор, пока в горле не начинает резать. Сжимаю зубы, отдаю бутылку Карену, несколько секунд удерживаю дым в легких и выпускаю его. Сразу же начинаю кашлять – в этот раз я слегка перебрал. Сильно хочется сплюнуть, но на пол нельзя, а вставать, чтобы выйти из дома – это выше моих сил.

Слабость во всем теле, тяжесть в голове и в то же самое время – всё предельно ясно и понятно. Куча идей роится в голове, все невероятные и фантастически простые.

– Парни, а мне по аське сообщение пришло, – говорит Мажор, – написано: «все люди делятся на десять категорий – те, кто понимает двоичную систему и те, кто не понимает».

Все улыбаются. Кроме меня. Не сразу доходит, что десять было проставлено цифрами – «10» – а это и есть двоичная система. И тогда я начинаю хохотать. В полной тишине.

– Позднее зажигание. – комментирует Малой.

Толстый достает наушники и засовывает себе в уши. Рожа у него настолько довольная, что хочется врезать ему по сопатке, чтобы стереть эту блаженную улыбку. Нет, Толстого я, конечно, уважаю как друга, но врезать хочется.

– А у тебя есть аська? – спрашивает у меня Мажор.

– Есть. – после паузы отвечаю я. – У меня шестой пень и выделенка.

Про пентиум-шесть Мажор пропускает, а насчет выделенной линии интересуется:

– В натуре выделенка?

– Ага. – отвечаю я. – Из окна. По дереву. Ветка в окно попадает, я ее в ком-порт воткнул и по ней муравьи бегают. Один муравей – один байт. Тыща двадцать четыре муравья – один килобайт…

Мажор отворачивается в сторону, а я еще немного разглагольствую:

– Зимой связь похуже, зато летом, когда крошек под материнку насыплю, у меня двадцать метров за две минуты закачивается…

Мул присаживается рядом со мной и произносит:

– Нормальный план. Вставило неплохо. Ты как?

Я улыбаюсь и киваю головой. Мул смеется.

– Хочешь полетать? – спрашивает он.

– Давай. – опять я киваю головой и пытаюсь подняться. Странно, но у меня получается с первого раза. Я доволен этим и смеюсь от того, что еще могу контролировать свое тело.

Карен освобождает стул и я становлюсь на него. Куба завязывает мне глаза полотенцем, взятым с алтаря – последнее, что я вижу, это голову Толстого, которая кивает в такт не слышной нам музыки. Потолок низкий и я чуть пригнулся. Не знаю, кто будет держать стул, но в руках у меня курчавая голова Карена. Сейчас начнется.

– Тишина! – слышу я голос Мула слева от себя. Наверняка он будет одним из двоих, поднимающих стул.

Чувствую рывок – стул приподняли. Еще немного – и я пошел вверх. Очень долго и очень высоко. Я уже давно должен был удариться головой об потолок, но я не бьюсь. Такое ощущение, что поднимаюсь метров на десять вверх. Я издаю какие-то безсвязные звуки, захлебываясь в своих криках и эмоциях.

Теперь вниз. Это намного интереснее. Кажется, будто летишь в бесконечную пропасть. Летишь, летишь, а дна все нет и нет. Я что-то кричу и шатаюсь на стуле. Уже не лечу, а падаю, но пацаны ловят меня и я спокойно становлюсь на пол.

– Это супер! – кричу я, сдергивая повязку. Все смеются вместе со мной.

Действительно, ощущения неповторимые. И главное, все ведь так просто: в тот момент, когда двое начинают поднимать стул, третий, за чью голову держится летающий, начинает медленно приседать. И наоборот. Старый фокус, секрет его давно известен и понятен всем, но стоит накуриться и залезть на стул, как все сразу становиться совершенно другим – мистическим, фантастическим и даже страшным. Но – захватывающим.

Следующим на стул лезет Мажор. Пока ему завязывают глаза, у меня возникает идея, как над ним подшутить. Незаметно достаю свой мобильник, набираю его номер и жду соединения.

Опаньки… а он вне сети.

У него же телефон отключен!

Тем временем Мажор начинает полет. Он громко верещит, голосок у него как у четырнадцатилетнего пацана во время спермотоксикоза – писклявый и противно-ломающийся басок. Во время подъема он поджимает колени и очень сильно шатается. Пацаны отпускают его после первого же захода, но ему и этого вполне достаточно. Он тяжело дышит, словно пробежал только что стометровку, и озирается по сторонам.

– Вадик, а чего ты телефон отключил? – спрашиваю я. Мажор не любит, когда его называют Мажором, он постоянно всем пытается доказать, что деньги он зарабатывает сам. На этой почве у него уже давно имеется комплекс. Не знаю, по мне – так нет ничего плохого в том, что ты мажор. Лишь бы козлом не был. Но вот почему-то все мажоры, которых я знаю – отпетые козлы.

– Я не отключил. – Мажор хихикает и грозит мне пальцем, мол, не поведусь на твою подколку. О, как он сейчас похож на педика!

– Тебе Кабан дозвониться не мог. – говорю я и Мажор смотрит на Кубу.

Тот кивает головой и Мажор ему верит – Куба принципиально никогда никого не разыгрывает. И не любит, когда разыгрывают его.

Мажор достает свой телефон и смотрит на него.

– Включен! – бросает он нам.